Из любви к тебе

— Мы почти пришли. — Зачем-то сообщил Томиока спустя несколько часов абсолютного молчания. За вчерашний день и вечер они, кажется, наговорились на год вперёд, так что Тао вовсе не ожидал от наставника излишней разговорчивости. Конечно, он был рад, что столп воды, наконец, обратил на него своё внимание, но и удивления в голосе скрыть не смог. — Да, но… вы так и не сказали, куда. «Разве?». Ещё немного, и Томиока произнёс бы что-то подобное вслух. Кажется, он может вспомнить момент, когда уже минувшим утром юноша пытался расспросить его о цели их внезапного путешествия не домой, а в совершенно противоположную сторону. Видимо, тогда он решил промолчать. Может быть, у него на это даже были определённые причины, однако Гию никак не может вспомнить, какие именно. Ещё бы! С каждым последующим днём их жизнь стремительно превращается из тихой и спокойной, если не сказать, уединённой, во что-то сумбурное и беспорядочное. Насыщенное событиями, местами, другими людьми. Словами. Признаниями и открытиями новых сторон не только друг друга, но и самих себя. Томиоке это не нравится. Подобное пугает его своей новизной и стремительностью, с которой Тао вытаскивает столпа воды из его панциря, крепкого, будто камень и неприступного, словно древняя крепость на скалистом берегу моря. После того, как Томиока твёрдо решил вернуть своего цугуко обратно, их жизнь как-то слишком уж быстро завертелась, и вот они уже… — … на пол пути к поместью Тенгена. «Если не сказать «на пороге», комментирует про себя Томиока, совершенно не заметив, что одну из последних фраз произнёс себе под нос, а не мысленно, как хотелось. — Что, простите.? — После долгой паузы юноша всё же решается заговорить. Видимо, он очень долго думал над тем, стоит ли переспрашивать что-то или лучше оставить всё так, как есть. Волосы нещадно лезут в лицо, и Юки торопливо заправляет их за уши, чтобы поменьше мешались. Он правда пытается не надоедать столпу воды своими бесконечными расспросами и уж тем более старается не использовать в своем лексиконе слова вроде «что?» или «повторите пожалуйста», потому что искренне считает, что подобное раздражает собеседника, но в этом случае ему слишком уж любопытно. Он маялся вопросами о том, куда они направляются, с самого раннего утра, когда Томиока разбудил его, чтобы сообщить о том, что через пять минут он должен быть умыт, собран и готов отправляться в дорогу. Он молчал, когда они прощались с гостеприимным Убуяшики, молчал, когда пересекли границу города и вышли на уже знакомые и такие похожие одна на другую просёлочные дороги, молчал, когда охотники совершили вынужденную остановку в одной из деревень, чтобы купить еды и вонючую мазь для плеча Юки, молчал, когда бесконечные рисовые поля сменились не менее бесконечными и монотонными холмами. Ждал, пока Томиока заговорит первым. И, наконец, его ожидание было вознаграждено. — Убуяшики-сама объявил, что каждый истребитель должен участвовать в общей тренировке. — Томиока сбавил темп бега, чтобы поравняться с Тао, бегущим чуть позади, и продолжил объяснения. — Раньше такое уже случалось, но, обычно, мечники более низких рангов тренируются только друг с другом. Однако, в этот раз было решено привлечь к таким тренировкам столпов. Мы направляемся к столпу звука, Узую Тенгену, чтобы ты прошёл его экзамен. Юки слушал настолько внимательно, что, засмотревшись на наставника, пару раз чуть не шлёпнулся в дорожную пыль. Умение Томиоки объяснять что-то очень важное в самый последний момент уже не удивляло, но каждый раз Тао почему-то надеялся на то, что однажды мужчина поймёт, что вводить своего спутника в курс дела можно было бы и пораньше. «Тенген… кажется, я могу вспомнить его!». В его голове ярким фонариком зажглось воспоминание о мужчине, ширина плеч которого была равна (или практически равна) росту юноши, а голос и вовсе походил на громовые раскаты… особенно в тот момент, когда он вдруг указал пальцем на Юки и спросил, что это такое Томиока приволок с собой на собрание. Он не испытывал к нему никаких особо отрицательных чувств, как, например, к столпу со змеёй или вздорному Шинадзугаве, но всё равно заметно занервничал, услышав от Томиоки его имя. Само слово «экзамен» отдавалось тревогой, а экзамен, который, к тому же, будет принимать сам хашира… Как-то слишком уж быстро Тао успел позабыть, что его, вообще-то, уже тренировали столпы, и даже не один, а целых два — бывший и действующий, и оба придирчивые до ужаса, особенно в мелочах. Но Томиока — вообще дело другое! К нему истребитель давно уже успел привыкнуть, а вот знакомство с чужим хашира волновало его даже больше, чем недавняя встреча с Первой Низшей Луной. — Тренировка занимает пять дней. — Продолжает Гию, старательно не обращая внимания на юношу и концентрируясь на дороге у себя под ногами. — Не сдаёшь экзамен в конце — вылетаешь до следующего раза. Понял? — Да. «А… куда я вылетаю?» хочется спросить Тао, но он отделывается лишь односложным ответом. Пожалуй, вопросов на данный момент уже и так достаточно. Ему не совсем понятно, повлияет ли его провал на экзамене, к примеру, на его ранг среди истребителей? И, хотя сам охотник, в общем-то, никогда не интересовался этими рангами и даже не имеет представления, на какой ступени в иерархии истребителей он сейчас находится, он всё равно продолжает нервничать и по этому поводу тоже. Ещё Юки интересно, отразится ли его неудача на репутации Томиоки, и он почти сразу отвечает себе «Да, конечно отразится! Я ведь теперь официально являюсь его преемником, а значит… любой мой проигрыш будет расцениваться как оплошность непосредственно Томиоки-сана. Я не могу его подвести. Когда-то давно у нас уже был разговор о том, готов ли я стать цугуко столпа воды, и тогда я ответил, что буду стараться изо всех сил, но я и понятия не имел, что всё это зайдёт так далеко. Аж в поместье Убуяшики и в дом ещё одного хашира.» Юноша, не получив от Томиоки никаких дальнейших разъяснений, вскоре отвернулся от него и перестал обращать внимание на своего наставника. Он думал: «Дыхание Звука… а оно основное, или Тенген-сан придумал его сам?». И ещё «Интересно, что он может вынести на экзамен?», но ни на один внутренний вопрос ему не суждено было получить ответ в ближайшее время. Остаток пути до поместья оба мечника провели в тяжёлом молчании. Почему для Юки оно было тяжёлым — не секрет. В его маленькой голове опять происходили слишком сумбурные и сложные мыслительные процессы, часть из которых не была понятна даже ему самому. Что же касается Томиоки… — Я хочу, чтобы ваш недавний разговор с Оякатой-сама и дальнейшее его обсуждение осталось между нами. Тао даже сбился в дыхании, неожиданно оторвавшись от размышлений и вспомнив, что рядом с ним, вообще-то, бежит кто-то ещё. Уже было слышно, как совсем неподалёку раздаются крики, громкая ругань и тихий, едва различимый свист. Обычно так свистит катана при замахе, и только теперь, когда юноша, наконец, вернулся в окружающий его мир и услышал, что происходит, ему стало понятно, что до пункта назначения буквально рукой подать. — Да, конечно, Томиока-сан. — Юки с готовностью согласился. Не было резона отказываться: парень и сам не горел желанием обсуждать с кем-то столь личные вещи, которые касаются только Главы, столпа воды и его самого. «Разговор с Убуяшики… так вот, почему ваше настроение так резко изменилось.». Что ж, теперь он начал понимать.

***

Он прервался, чтобы зевнуть, глубоко и от всей души, даже не прикрывая рта, зная, что рядом нет никого, кто мог бы упрекнуть его в этом. Поправил лёгкую юкату, ворот которой от активных движений уже сполз едва ли не на середину плеча, перехватил рукоять клинка ничирин поудобнее и продолжил заниматься. Томиока, который совершенно случайно застал этот самый момент, когда выходил из своего гостевого домика, не смог удержаться и тоже зевнул в ответ. Вся усталость, накопившаяся за предыдущие сутки, болезненными тисками сжимала голову, внушала чувство сонливости, но и уснуть, в итоге, не дала. Гию ворочался на своём футоне и так, и эдак, что, вообще-то, было ему не свойственно, но так и не смог забыться даже тревожными и поверхностными дрёмами, что уж говорить о полноценном глубоком сне. Он и вышел то наружу только потому, что лежать в комнате, пялясь, как последний дурак, в потолок, сделалось уже невыносимой пыткой. В моменты, когда мужчина никак не мог уснуть, лёгкая прогулка на улице была едва ли не единственным выходом из положения. Теперь, когда он наспех накинул на себя хаори и вышел за дверь, мысли немного прояснились, а голова перестала болеть так сильно. Юки не замечает своего бывшего наставника, а Томиока, в свою очередь, совершенно не скрывает своего присутствия. Присаживается на край ступеньки, опирается локтями о колени и кладёт подбородок на сжатые кулаки, продолжая неотрывно наблюдать за истребителем. Вечно можно смотреть на три вещи, и тренировка Юки определённо достойна быть одной из них. Сначала охотник оттачивает удары катаной. Клинок сверкает в лунном свете, его движения то резкие и быстрые, то медленные и плавные. Томиока наблюдает за тем, как юноша подкидывает свой меч высоко вверх, позволяя ему перевернуться в воздухе, и ловит его уже за само лезвие, аккуратно, следя за тем, чтобы острыми краями ему не отсекло пальцы. Для Тао это сложно вдвойне. И нет вовсе не потому, что для такого маленького охотника размер обычной катаны слишком большой (шутка ли — длина оружия Юки составляет две трети от его собственного роста) и отнюдь не из-за того, что, возвращаясь к предыдущей причине, катана юноши слишком тяжела для него. Лезвие острое с обеих сторон, и поймать его с упором на ладонь не выйдет в любом случае. Такой клинок не простит ошибок. Однако, Томиока замечает, что опасный манёвр проходит более чем успешно, и что его подопечный расплывается в широкой, довольной улыбке. Снова подкидывает — и снова ловит, уже за рукоять. Балуется, крутит катану в руке, словно хвалясь перед самим собой. Хват правильный, как и учил их обоих Урокодаки, так что в этом столпу воды даже придраться к Тао не получится. Если быть честным (по крайней мере, с самим собой), ему и не хочется этого делать. Было время, когда Томиока только и ждал повода, чтобы ткнуть мальчика носом в ошибки, даже самые мелкие и незначительные, но сейчас столп воды вдруг поймал себя на мысли, что это время прошло. Оно и к лучшему. Мужчина задирает голову, подмечая про себя, что на небе нет ни единого облачка. Ничего, что могло бы скрыть великолепия млечного пути, раскинувшего свои сверкающие объятия прямо над поместьем Убуяшики. Луна из круглого диска понемногу начинает превращаться в убывающий месяц, который совсем скоро исчезнет с небосвода, чтобы спустя какое-то время вновь возникнуть на нём, но уже красуясь другим своим боком. Периодически, поддавшись хитрому шёпоту ветра, тихо и мелодично позвякивают фурины. Иногда тишину поместья разрезает едва различимый свист, с которым клинок Юки рассекает воздух. «Почему я не удивлён, что ты снова тренируешься?», размышляет Гию, возвращая фокус своего внимания обратно на охотника. «Хотя куда более удивительно, что ты, видимо, тоже не можешь уснуть.» Он пока не догадывается, что у них с юношей одинаковые мотивы для ночного бодрствования, но где-то в глубине подсознания столпа воды уже начинает зарождаться эта простая мысль. Юноша убирает катану обратно в ножны. Тянется к правому запястью здоровой рукой и пробует потянуть. Боль в плече, по-видимому, продолжает его тревожить, и, чтобы унять внезапный приступ, охотник какое-то время пытается вернуть руке былую функциональность. Он даже силится размять одеревеневшие мышцы, но выходит откровенно плохо, то ли потому, что Тао себя щадит, то ли из-за того, что достать до необходимого места для него оказывается слишком проблематично. В конце концов, бросив это бесполезное занятие, Юки приступает к другой части своего ночного бодрствования. Как говорится, не мытьём, так катаньем. Силовые упражнения. Трудно бороться со злом, не имея достаточной силы в руках, и иногда Юки всерьёз думает о том, что многочисленные травмы плеча могут помешать ему развивать свои способности и дальше. Боль — не помеха, её можно перетерпеть, если как следует стиснуть зубы, но как преодолеть физические ограничения? «Только упрямством и упорным трудом.» думает истребитель, опускаясь в низкую планку. Иногда ему в голову всё же приходит мысль о том, что, возможно, действительно стоит дать плечу отдохнуть и восстановиться, но Тао быстро отметает её как абсурдную и совершенно не нужную. Вот ещё. Станет он прохлаждаться в постели пока остальные истребители рискуют своими жизнями! Вдох. Юки разгибает локти, поднимая себя над землей. Выдох — руки снова согнуты, подбородок едва не касается дорожной пыли. И так по кругу. Снова и снова. Мышцы спины напряжены, пресс тоже даёт о себе знать, а на воющие от боли части своего тела юноша старается смотреть сквозь пальцы. — Не спишь? Тихий голос заставляет Юки встрепенуться. Он рывком поднимается с земли, отряхивая руки друг о друга, поправляет рукав юкаты, который снова сполз с положенного ему места, и приветствует столпа воды лёгкой улыбкой и уважительным поклоном. После тренировки думать становится куда легче, потому что активные движения разгоняют кровь по телу, бодрят, несмотря на усталость, и приводят организм в тонус. — Не могу заснуть. — Честно признаётся мечник, пожимая плечами. — Так хотелось, наконец, лечь, а когда это случилось, уснуть не вышло будто бы назло. «Ещё и рука болит». Юки хмурится, и в его голове вновь проносятся слова столпа ветра, обращённые в самой грубой форме к Томиоке. Теперь уже от улыбки истребителя не остаётся и следа. «Не смей поворачиваться ко мне спиной, ты!». Каждый раз, когда юноша закрывал глаза, готовясь если и не провалиться в сон в ту же секунду, то хотя бы просто полежать пару десятков минут без лишних мыслей, перед ним вновь возникало то лицо, перекошенное гримасой ярости. «Ещё и этот… постоянно не даёт мне покоя.» За всё то время, что Юки провёл в бесконечной борьбе с собственной головой, он уже, кажется, начал ненавидеть и Шинадзугаву, и собрание столпов, и это поместье до кучи. Его раздражительность пугала его самого. Если бы только Тао мог понять, почему именно он так злится, может быть, уснуть оказалось бы намного легче. Но вместо того, чтобы посидеть и подумать о ситуации, как следует, истребитель не нашёл ничего лучше, чем последовать примеру своего бывшего наставника: сходить на улицу и подышать свежим воздухом. Так, собственно, они и встретились. И пока Юки распирало от возмущения и раздражения на вечернюю выходку Санеми, Гию нашёл нужным спросить одну очень важную вещь, которую, почему-то, не спросил перед их отходом ко сну: — О чем вы беседовали с Оякатой-сама? Юки моргнул, повернул голову к мужчине, и хмурое выражение его лица сменилось чем-то более привычным и спокойным. Да, конечно, глупо было бы думать, что столпа воды не заинтересуют такие вещи, как беседа его преемника и Главы корпуса истребителей демонов. Он вспомнил, как одна из девочек, которая сопровождала господина Убуяшики, догнала его прямо в дверях гостевого домика и сообщила, что Ояката-сама ждёт его, чтобы поговорить о чём-то очень важном. «Так вот, почему за нами прислали именно моего ворона.», подумал тогда Тао, естественно, без раздумий согласившись проследовать за ней. В комнате, где его ждал Глава, было удивительно свежо и тихо, практически стерильно, так, словно бы в этой части дома совсем никто не жил. Как и сам Томиока, Убуяшики уважал скромность, ценил простоту и уют, который создаётся правильным размещением немногочисленных вещей, а не из-за того, что нагромождение различных предметов, не сочетающихся между собой, выдаёт желаемое за действительное. Когда Юки вошёл к нему, юноша сидел на татами, опираясь спиной о стену, и пил что-то из своей пиалы. О том, что в посуде вовсе не чай, как могло показаться с первого взгляда, Тао узнал по запаху, маслянистому и тяжёлому, с едва заметными нотками горечи. Иногда так пахло в доме Бабочки. — Он сказал, что рад видеть меня в качестве преемника столпа воды. — Истребитель начал издалека, понимая, что, вообще-то, их разговор с Убуяшики был достаточно личным и касался непосредственно Томиоки. Было бы довольно грубо сразу же высказать ему всё, как есть. — Он говорил, что видит ваше одиночество и отрешённость от других, и знает, что вы стараетесь с этим справиться. Томиока заметно помрачнел, но юноша хорошо знал, что он вовсе не злится и не пытается показаться грубым: такой эмоцией столп воды выражал смятение и растерянность. — Господин Убуяшики сказал, что я могу помочь вам стать ближе к остальным. Сказал, что я помогу вам наладить контакт со столпами. Думая о том, что стоит сказать дальше, Юки украдкой подглядывает за мужчиной. Тот, кажется, занят изучением созвездий над своей головой, и ни его поза, ни выражение его лица не выдаёт раздражительности и нежелания слушать, но истребитель всё равно переживает о том, что его слова могут задеть Гию за живое. — Ояката-сама беспокоится из-за того, что вы совсем ни с кем не делитесь своими эмоциями и переживаниями. Ему кажется, что я мог бы разговорить вас и… Фраза юноши обрывается на середине. Не потому, что ему трудно говорить дальше, вовсе нет. И причина даже не в том, что Томиока не захотел больше слушать и остановил его. Просто его взгляд, долгий и пристальный, заставил Юки замолчать и выкинуть, пусть и ненадолго, из головы тот разговор в доме Главы истребителей. Он хорошо знает этот взгляд. Прямо как раньше, в самом начале их знакомства, когда они оба проверяли, насколько далеко способен зайти в своих действиях и высказываниях Тао и как близко к себе Томиока готов его подпустить. Скажешь что-то не то, хоть одно, случайно брошенное слово — и доверию конец. Если бы только юноша мог знать наверняка, что именно из следующей его фразы Томиока-сан мог воспринять не так! Вот бы можно было проверить несколько вариантов и выбрать самый хороший и безопасный. Вроде как, сначала сказать, потом посмотреть на реакцию наставника и сразу же отмотать время назад, чтобы попробовать ещё что-нибудь. Но так не получится. У него никогда не было такой возможности, и последний разговор, в котором Юки не стеснялся в выражениях и не подбирал слова, едва не стоил их с наставником общения. Он почти разбил ту хрупкую вазу доверия, которую ему с таким трудом удалось собрать по частям и склеить за время их знакомства. С другой стороны, что он может поделать? Это — не его слова, и произносит он их только потому, что Томиока спросил об этом сам. — … и узнать, почему вы сопротивляетесь своему статусу среди корпуса истребителей. Почему отказываетесь его принимать? Юки выпалил продолжение своего коротенького монолога буквально на одном дыхании. Боялся перемен, которых мог уловить в чужом настроении, в выражении лица, в глазах Гию. Какое-то время он не мог уловить вообще ничего, и это здорово его напугало. Ещё одна тайная мечта юноши — чтобы дорогие ему люди делились с ним своими мыслями. Если это будут хорошие мысли, здорово. Значит, они порадуются им вместе. Пусть это будут тяжёлые, мрачные размышления, которые рискуют утянуть на дно не только того, кто рассказывает, но и того, кто слушает. Ерунда. Зато Юки будет знать, что происходит там, в чужой голове, чтобы при следующем разговоре понимать, каких тем стоит избегать… а главное, почему. А ещё… может быть… Конечно, это звучит совсем по-детски наивно и глупо, но, может быть тогда, если Тао будет знать, что именно тревожит его друга, то он попробует помочь ему с этим справиться. — И что ты собираешься делать с этим? — Показушно бесстрастно спрашивает Гию, стараясь делать вид, что эта тема вовсе его не волнует. «Я не знаю». Юки опускает глаза, пытаясь в срочном порядке придумать, что ответить. «Мне кажется, Ояката-сама требует от меня слишком многого.» Как вообще кто-то вроде него может повлиять на чужие взаимоотношения? Тем более в таком смысле. Ладно ещё старых приятелей в ссоре помирить или разрешить какой-нибудь лёгкий и дурацкий спор, но нести ответственность за принятие человеком самого себя… Вот она. Основная причина, по которой Тао этой ночью никак не мог уговорить себя закрыть глаза и просто уснуть. Его, конечно, тревожили многие мысли, но главная из них, самая назойливая и коварная, та, что вытеснила собой даже ссору с господином Шинадзугавой, была, несомненно, об их разговоре с Главой истребителей. Почему-то он решил, что юноша, знакомый со столпом воды не так уж и долго, и совершенно ничего не знающий о его прошлом, может как-то повлиять на отношение Томиоки к другим столпам и к самому себе. Охотник давно подозревал, что за внешним хладнокровием Гию скрывается нечто очень глубинное и личное, такое, чему мужчина и сам не рад, и от чего ему хотелось бы избавиться, поделившись тревожными мыслями с кем-то ещё, вот только… — Я вообще не считаю, что это честно по отношению к вам. — Нельзя сказать, что этими словами юноша не пытается сгладить острые углы в их разговоре, но, в любом случае, он произносит вслух то, что считает правильным и нужным. — Мне кажется, у любого человека должны быть тайны, которыми он вправе ни с кем не делиться. Может, ваше отношение к другим хашира — как раз одна из таких тайн. — Но у тебя есть задание от Главы истребителей. Сложно сказать, с каким подтекстом Томиока произносит эти слова, и его подопечный слишком растерян, чтобы угадать это наверняка. — Есть. — Не без труда соглашается Юки. «И такого сложного мне в жизни не давали.» Между двух огней как можно выбрать тот, который жжётся меньше? Ослушаться господина Убуяшики и оставить мужчину в двойном хаори в покое или переступить через свою неуверенность и страх и попытаться снова залезть с головой в этот омут? Продираться с боем сквозь чужие эмоции, мысли, чувства… неминуемо встретить сопротивление, но упорно продолжать идти вперёд. Ради чего? Только ли потому, что Глава так сказал? «На самом деле нет.» Юноша думает долго, но в нём есть уверенность в том, что наставник в любом случае дождётся его ответа. Что он никуда не уйдёт и не исчезнет. «На самом деле, мне не всё равно. Мне интересно, почему вы никогда не рассказывали ничего о себе. Почему никогда не спрашивали у меня что-то о моей жизни? Почему я ни разу не видел на вашем лице улыбку? Это ведь так просто — улыбнуться другому, — но для вас, Томиока-сан, это, кажется, непосильная задача. Попытавшись исполнить приказ Главы я, безусловно, удовлетворю и своё любопытство тоже, но… если вы такой неразговорчивый и нелюдимый, как мне достать из вас то, что мне нужно?» Он не сразу замечает, что мужчина пропадает из его поля зрения. Напряжение, окутывающее столпа воды, никуда не исчезло, но оно уже не смущает Тао так сильно, как раньше. Он видит сомнения своего наставника, и иногда считывает всё по одному его взгляду, но не только потому, что живёт с ним уже достаточно долгое время. Будто бы Гию сам немного ему поддаётся. Позволяет увидеть чуть больше. С каждым их разговором убирает по одному, верхнему слою той незримой стены, той крепости, что всегда их разделяла, чтобы, в конце концов, Тао смог подпрыгнуть, подтянуться вверх и заглянуть за край этой стены, пусть даже лишь самую малость, чтобы увидеть, что происходит в сердце столпа воды. Хорошее сравнение, и Юки оно нравится. Стена высокая в любом случае, этого никак нельзя изменить. Даже если её создатель вдруг захочет тебе открыться, всё равно придётся приложить усилие, чтобы её преодолеть. Юноша оборачивается, чтобы найти наставника, но получает информацию о его местоположении ещё раньше, чем успевает увидеть Томиоку. Чужие пальцы касаются его больного плеча, сжимают одну мышцу за другой, и вспышки боли от такого интенсивного воздействия заставляют охотника съёжиться и замереть. Он пытается разглядеть лицо мужчины позади себя и понять, что оно выражает, но получает в ответ лишь хмурый, тяжёлый взгляд, и быстро отворачивается, просто позволяя столпу воды делать то, что ему хочется. Мучить юношу, чтобы без всякого смысла оттянуть момент его ответа. Или, наоборот, заставить Тао думать быстрее. Хотя, вполне возможно, Томиоке просто нужно чем-то занять свои руки. Или так он проявляет свою заботу. «С чего Убуяшики-сама взял, что у меня вообще что-то получится?». Если зажмурить глаза, можно увидеть, как боль буквально пульсирует внутри черепной коробки, отдаваясь яркими пятнами в висках и глазницах. Томиока редко с ним церемонится, но в этот раз Юки кажется, что наставник разминает его плечо с особым усердием, будто пытается выместить на несчастном юноше всё своё напряжение. «Почему он думает, что со мной станут делиться чем-то, чем никогда не делились с кем-то ещё? Думает, что если я преемник Томиоки-сана, то он доверяет мне больше, чем всем остальным?». Последняя мысль в этом нескончаемом потоке неожиданно кажется ему вполне здравой и заставляет напрячь голову и взглянуть на всю ситуацию ещё раз. Он тихо шипит, непроизвольно скаля зубы, но не противится, по-прежнему продолжая покорно отдавать себя на растерзание. Если дышать глубоко, то это не так уж и больно. В действительности, отношение Гию к своему подопечному сильно отличается от его отношения к другим людям, и Тао было бы глупо это отрицать. Понять бы ещё, почему. Узнать бы причину, по которой Томиока так привязался к мальчишке, по его же словам. Может быть, если подобраться с нужной стороны и приложить определённое усилие, у него получится разговорить столпа воды и помочь ему разобраться в себе? Это не его дело. Точнее, оно таковым не являлось ровно до тех пор, пока господин Убуяшики не задал юноше крайне сложную задачу. Теперь это не просто личное рвение Юки, но и дело, которое касается самого Главы истребителей. Тао уверен, что после всех объяснений Томиока и сам понимает всю щепетильность сложившейся ситуации, однако он ни за что не согласится участвовать в чём-то подобном, если на него станут давить слишком сильно. Нет. Здесь нужно действовать мягко и осторожно. — Мы можем… — После долгой борьбы с самим собой говорит Юки. — Сыграть в одну игру. Она называется «Вопрос — ответ». Томиока никогда не слышал о подобном ребячестве, так что юноше не остаётся ничего другого, кроме как пуститься в подробные объяснения. — В детстве мы с сестрицей очень любили играть в неё по вечерам. Спросить можно что угодно, от самого незначительного до очень важного и личного. Главное — отвечать честно, только правду и ничего не тая. — Юки прерывается, чтобы тихо вскрикнуть. Томиока, явно переборщивший с силой сжатия, сразу же отпускает наболевшую мышцу. — Иногда отвечать бывает непросто, но, если знаешь, что твой собеседник тоже не может соврать, становится намного легче поделиться чем-то сокровенным. «Это что, шутка такая?». Вопрос риторический и в ответе не нуждается, а потому столп воды позволяет озвучить его лишь у себя в голове. «Тебя вызвали на разговор с самим Главой из-за меня, Убуяшики-сама поручил тебе задание, которое слишком личное и серьёзное для такого юного истребителя, а ты… в игры со мной играть собрался? Ну и как ты думаешь, получится у тебя наладить мои отношения со столпами с помощью каких-то там вопросов? Что ты надеешься делать с ответами, если конечно, получишь их вообще?». Он думал, что ответить, так долго, что не заметил, как его собственные руки переместились с плеча Юки на его шею и теперь перебирали пальцами чужие позвонки. В отличие от массажа больных точек, это, очевидно, было более приятно, так что можно было увидеть и почувствовать, как юноша расслабляется и перестаёт так быстро и судорожно дышать. Ворот юкаты сполз с его плеча, и Гию скорее машинально, чем задумываясь о том, что он делает, поправляет его снова. Всё, о чём Тао для него распинался — глупо. Нет никакого смысла в этих играх, в этих разговорах по душам, в откровениях. В любом случае, если Гию сейчас откажет ему, с парнем ничего ужасного не случится. Получить выговор от Оякаты-сама — ещё не конец света. Не оправдать его надежд — тоже. И юноше в любом случае придётся смириться с решением своего наставника и он обязательно отстанет от Томиоки рано или поздно. Или нет? Как бы то ни было, он всё равно не станет играть в эти дурацкие детские игры! — Я согласен. Слова вылетают изо рта раньше, чем мужчина успевает сообразить, что к чему. Юки, уже расслабивший было шею и опустивший подбородок к груди, дёргается и косится на своего наставника через плечо с недоверием и сомнением. Буквально через секунду эмоции начинают переполнять его настолько сильно, что Томиока жалеет о том, что вообще позволил себе открыть рот. Он отступает на несколько шагов назад и наблюдает за тем, как расцветает уже знакомая ему улыбка, такая радостная и яркая, ярче любой из звезд у них над головами. В мерцающем ночном свете образ истребителя кажется столпу воды по-особенному загадочным, едва ли не призрачным, будто бы ночью Юки мог становиться чем-то другим, менее человеческим и более эфемерным… или это уже чудится Гию от недосыпа и усталости? — Тогда я начну! — Луна подсвечивает образ истребителя, но это ничто по сравнению с тем, как он от предвкушения буквально сверкает изнутри. На одном дыхании Юки произносит, кажется, первое, что пришло ему в голову: — Какой ваш любимый цвет? «Ты мог спросить что угодно…». Столп воды щурится, пытаясь одарить юношу самым холодным взглядом, который только можно изобразить, но заметив, что это никак не влияет на его настроение, почти сразу теряет весь свой угрюмый вид. «Что угодно, о чём мне не хотелось бы говорить. Тогда почему ты спрашиваешь о такой ерунде? Тебе… правда важно знать обо мне даже такие мелочи? Неужели, для тебя это действительно интересно?». У него нет причин оставлять этот вопрос без ответа. — Белый. — Наконец, произносит Гию. Почему-то, после этого он сразу поднимает взгляд к чужой макушке. Замечает, к своему удивлению, что волосы истребителя уже успели немного отрасти за то время, что Тао провёл в одиночных скитаниях. Белые, пушистые локоны закручивались в крупные, воздушные завитки, что делало Юки похожим на ходячий одуванчик. Странно. Томиока и не подозревал, что ближе к кончикам волосы охотника так заметно вьются, хотя видел их уже тысячу раз и однажды даже держал одну из прядей между пальцами. И ещё белый — это цвет чистоты, невинности, первозданной красоты. Но есть у него и другая, более неочевидная сторона. Это цвет, которым пытаются хоть немного закрасить горечь утраты, когда заворачивают тела умерших в саван, чтобы потом навсегда опустить их под землю. Чтобы попытаться придать чему-то вроде смерти и боли привкус ложного утешения. Послевкусие уверенности в том, что твой близкий человек не просто лежит и гниёт под землёй, но находится где-то в лучшем мире, более совершенном и добром, чем тот, который ему пришлось оставить. И, чтобы не думать о таких мрачных и совершенно не подходящих к моменту вещах, Гию спрашивает у юноши напротив: — А ты? Раз я тоже могу спросить, тогда… хочу знать, почему ты решил стать истребителем демонов? Это очевидный вопрос, и Тао, в каком-то смысле, даже ожидает, что Томиока задаст именно его, так что отвечает сходу, практически не задумываясь о том, что нужно сказать, будто подобные откровения для него — так же легко, как рубить шеи полуночных людоедов. Иногда Томиоке кажется, что в этом мире трудно говорить лишь ему одному, и он, вроде как, опоздал туда, где раздавали умение чётко и ясно выражать свои мысли. Что ж, если так, то Юки, определённо, стоял в той очереди одним из первых. — На семью, в которой я жил, однажды напал демон. Вообще-то, он по всей улице прошёлся, как тайфун, смертоносный и неуязвимый, и я из окна наблюдал за тем, как он без особого труда убивает каждого, кто вставал у него на пути. Без смысла, без цели. Большую часть он даже не съел! Я отчетливо помню, как впереди него маячил смрад смерти и чужих страданий, когда он вошёл в нашу дверь. Глава семьи, его жена, их уже подросший сын — все они вжались в страхе в самый дальний угол, который только смогли найти, подальше от людоеда, закрывая лица руками, не желая даже смотреть на чудовище, будто это могло уберечь их от смерти. Будто демон мог… разжалобиться от их слёз, молитв и стонов. Будто ему было до них хоть какое-то дело. Юки давно уже не улыбается. Если бы Томиока не был уверен, что знает его достаточно хорошо, он бы подумал, что слышит в его словах нотки презрения и жалости к тем, кто играл роли простых людей в его долгом, но достаточно ёмком рассказе. Невесть откуда набежали лёгкие, полупрозрачные облака, и почти сразу ветер начал понемногу набирать силу и становиться прохладнее и злее. Может быть, это ещё ничего не значит, но у столпа воды появилось стойкое ощущение того, что утро будет уже не таким тихим и ясным, как ему предполагалось. — Никто из них не собирался сражаться. Они просто сидели и ждали своей участи смиренно и покорно. Я помню, как злился тогда из-за их слабости и страха. Как схватил первое, что попалось мне под руку, замахнулся и ударил демона по голове. Решил, что не хочу отдавать единственное, что у меня есть — свою жизнь — без боя. Со второго удара стол сломался у меня в руках, я поднял самый острый осколок и… даже не знаю, что собирался делать с ним дальше. Такахира-сама потом рассказывал мне, что я был весь в соплях и слезах, трясся так, что не мог сказать ни слова, но всё равно в драку лез, как будто деревянная щепка вместо катаны могла пронзить демона насмерть. Он меня к учителю Урокодаки и отправил. Я хотел стать сильнее, хотел научиться тому, что умеют другие истребители, хотел уметь защитить не только себя, но и других, потому что мне невыносимо смотреть на чужую беспомощность. Наверное, это неправильно, но мне было бы стыдно, если бы однажды на месте тех дрожащих от страха людей мог бы оказаться я сам. Закончив свой длинный рассказ, истребитель как-то заметно сник и погрустнел. Его эмоции часто сменяли одна другую, и всё же, очередная подобная перемена не смогла укрыться от мужчины. Юноша говорил искренне, и эта искренность определённо подкупала столпа воды. Томиока уже хотел что-то сказать, но буквально на вдохе Тао перебил его: — Я увлёкся немного, извините. — Виноватая улыбка выходит смазанной и смотрится не совсем уместно. — Наверное, мой ответ здорово вас разочаровал, ведь в моём стремлении стать охотником нет и не было ничего героического. Просто мне хотелось доказать самому себе, что я могу больше, чем кто-либо будет ожидать от такого, как я. В порыве эмоций юноша попытался обхватить себя за плечи, но почти сразу пожалел о том, что это сделал: боль усиливалась от любого прикосновения, даже самого незначительного. Пытаясь ответить на вопрос наставника понятно и лаконично, он невольно погрузился в воспоминания давно прошедших дней, когда был ещё совсем маленьким и глупым. В те времена, когда в нём росла тревога, с каждым днём всё сильнее обвиваясь вокруг грудной клетки хитрой ядовитой змеёй. В те времена, когда осознание того, что никто не сможет и не захочет его защитить с каждым днём становилось всё отчётливее до тех пор, пока однажды не достигло своего предела. У человека, загнанного в угол, есть только два пути: сдаться и умереть или найти в себе силы бороться до конца. — Демоны напали на мою семью, и моя сестра умерла, пытаясь защитить меня. — Почти механически отчеканил Томиока. Юки застыл, не в силах поверить собственным ушам. Из его головы разом вылетели все мысли о прошлом, о страданиях, которых ему пришлось пережить, и о потерях, от которых ему пришлось заставить себя оправиться. «Я ведь… ничего у вас не спросил», думает юноша, убирая пальцами назойливые пряди волос, чтобы те не мешали ему смотреть на наставника. «Ничего не сказал. Наоборот, хотел начать издалека, чтобы вам было легче. Рассчитывал, что на сегодня на этом можно было бы закончить… Может, заметив мою уязвимость, вам и самому захотелось поделиться чем-то очень важным? Тогда, если вы захотите… если позволите мне услышать, я буду слушать очень внимательно!» — Я просил о помощи, плакал, умолял… рассказал всё, как есть, но на меня смотрели так, словно я сошел с ума. — Дыхание сбивается, и Томиока отчаянно пытается вернуть себе остатки концентрации. — Даже не стали разбираться, в чём было дело, просто попытались избавиться от меня, отправив подальше от места, где всё случилось. К какому-то… дальнему родственнику. Что бы он вылечил меня от безумия. Никому даже в голову не пришло, что я говорю правду. Никто мне не поверил. Я сбежал и скитался, пока меня не нашёл один из истребителей. Так я попал к учителю Урокодаки. Пальцы снова дрожат, и столп воды сжимает ими длинные рукава своего хаори, чтобы ничем не выдать эти предательские эмоции. Они всё лезут и лезут наружу, стремясь найти хоть какой-то выход, долгое время томившиеся где-то глубоко внутри, как дикие звери в тесной, грязной клетке. Томиока не имеет на них права. Не имеет права на дрожь, на слёзы, на слабость… всё, о чём он говорит, ему самому кажется не важным. У других тоже полно проблем. У многих истребителей судьба сложилась и похуже, так что Гию кажется, будто его боль не имеет никакого значения. И всё же... Говорить о прошлом так тяжело, будто у него внутри огромный кусок чугуна, наконец, разрывается на части, разметая внутренние органы мелкой шрапнелью. Это больнее, чем раны от клинка. Раны от клинка хотя бы со временем заживают. Гию отворачивается, не в силах больше выдерживать чужого взгляда. Ему кажется, что Юки смотрит на него так же, как и все остальные. С вынужденным сочувствием, мнимым пониманием, показушной грустью. Потому что, вы знали, это же тот мальчишка! Бедный, кто-то убил всю его родню, и он тронулся умом. Бормочет о каких-то демонах, людей пугает. Сумасшедший, даже жалко его. Хотя, конечно, никому не было дела. Когда Гию звал, никто не пришёл на помощь. Все только и делали, что смотрели на него с жалостью, как смотрят на побитую собаку, лежащую в грязи с выпученными глазами и свешенным из пасти языком, бьющуюся в предсмертной агонии. Всем жалко, но все проходят мимо. Радуются, что такой ужас произошёл не с их семьёй. Что это не их все считают сумасшедшими и обделёнными. Томиока, может быть, и хотел бы заплакать, но, кажется, уже давно разучился. Слёзы ничего не изменят. Если будешь размазывать их по щекам, лучше не станет. Ногти уже впиваются в ладонь даже сквозь слои ткани. Пускай. Может быть, это хоть немного приглушит то, что он сейчас чувствует. Пусть они вопьются в грубую от постоянных тренировок кожу, пусть останутся шрамы, такие глубокие, уродливые и рваные, насколько это вообще возможно. Только бы вдохнуть сейчас и суметь не дать волю слабости. Только бы никто не заметил, как у столпа воды дрожат плечи, только бы… Кто-то хватает его за ладонь, и у Гию не выдерживают нервы. Он пятится, рывком убирая руку подальше от нарушителя его личного пространства, смотрит на Юки долго и пристально, практически враждебно, так, словно бы видит его впервые. Смотрит, как на чужого. Конечно, Тао его не хватал. Аккуратно попытался взять за кулак и разжать его, а уж вышло, как вышло. Нужно сказать что-то грубое, серьёзным, властным тоном, чтобы прекратить это всё и отправить юношу спать, но мужчина не может выдавить из себя ни слова. Во взгляде Тао нет жалости. Томиоке просто показалось. Он протягивает к наставнику руку ладонью вверх и, совершенно не пугаясь его взгляда, не страшась его силы, продолжает поддерживать зрительный контакт и настаивать на своём. Молча, без лишних слов. На всеобщем языке этот жест означает «дайте мне посмотреть». Под таким напором сдаётся даже хашира. Зачем-то он всё же кладет свою руку на чужую, так же ладонью вверх, разжимает пальцы и обнаруживает, что под ними действительно остались следы. Не до крови, конечно, но всё равно довольно ощутимые. Ладонь Томиоки практически ледяная. Пальцами свободной руки, самыми кончиками подушечек, Тао очерчивает эти следы — свидетельства чужой боли. Он говорит: — Не надо. Наблюдая за тем, как столп воды прикрывает глаза, замечая, как при этом дрожат его длинные чёрные ресницы, Юки говорит: — Причиняя себе боль, вы ничего не измените. — Я знаю. Глаза по-прежнему закрыты, чужие прикосновения — единственное, что сейчас связывает Гию с реальностью. В любой другой день он непременно разозлился бы из-за этих слов. Но сейчас они успокаивают. Будь на месте Юки кто-то ещё, он непременно был бы обруган и послан прочь, подальше отсюда. Похоже, Ояката-сама, как всегда, был прав, обратившись со своей дурацкой просьбой именно к Тао. На него мужчине не хочется ругаться. Думая о том, что сейчас в ход пойдут фразы «Мне жаль, что так случилось» или «Я понимаю, что вы чувствуете», Томиока даже ловит себя на мысли о том, что не скажет ничего грубого и обидного в ответ, хотя такие слова откровенно его раздражают, и очень удивляется, услышав: — Спасибо, что поделились этим со мной. Он, наконец, открывает глаза. Всё подёрнуто противной мутью, так что приходится моргнуть несколько раз, чтобы взгляд вновь обрёл ясность. Рука столпа воды по-прежнему в заложниках у Юки, но он не спешит её убирать. Ладони истребителя такие горячие, словно он пытается согреть ими целый мир. Не имея в виду ничего плохого или грубого, Томиока тихо произносит: — Я не для тебя это сделал. И получает в ответ улыбку и короткое: — Да. Я знаю.

***

— С КАКОЙ РАДОСТИ ВЫ НА ЗЕМЛЕ РАЗЛЕГЛИСЬ?! Юноша тормозит, едва не стукаясь лбом о Томиоку, который остановился раньше него. Уже знакомый голос оповещает, что оба истребителя прибыли в назначенное для тренировок место. Кажется, от криков столпа звука трясутся деревья и вздрагивает земля, и воспоминания Тао о тяжёлом разговоре с наставником нехотя, но всё же сменяются тревогой от встречи с кем-то, столь энергичным и впечатляющим. — НЕ ПОМНЮ, ЧТОБЫ Я ОБЪЯВЛЯЛ ПЕРЕРЫВ! Тао украдкой выглядывает из-за широкой спины столпа воды, и взору его открывается чудесная картина, которая в полной мере объясняет ему, что для простого истребителя означает тренировка со столпами. Взмокшие от натуги охотники, тяжело дыша, валяются прямо на земле. Узуй, одетый в домашнюю одежду, нависает над ними как голодный стервятник, жаждущий впиться когтями в ещё живую добычу. Он заносит руку для удара, и поначалу Тао не может разглядеть, чем именно столп звука угрожает истребителям, но потом понимает: мужчина бьёт зазевавшихся деревянной тренировочной катаной. Кто-то сразу же подрывается с места, стремясь убежать подальше от столпа звука (как будто при желании он не сможет их догнать), а у кого-то остаются силы только на то, чтобы сдавленно вскрикивать каждый раз, когда сверху обрушивается очередной удар жестокой судьбы. «Что он делает с ними…?» только и успевает подумать Юки прежде, чем Тенген обращает на только что прибывших гостей внимание. Мужчина встаёт в боевую стойку, тыкая остриём своей деревяшки прямо в сторону юноши, и обращается к нему всё тем же криком, которым до этого отчитывал остальных. — ЭЙ, А ТЕБЕ ЧТО, ОСОБОЕ ПРИГЛАШЕНИЕ НУЖНО?! Столп воды чуть поворачивает голову, и они с подопечным встречаются взглядами. В глазах Тао читается немой вопрос, полный удивления: «Это он мне?», и Томиока едва заметно кивает, то ли в ответ, то ли указывая на то, что, вообще-то, истребителю стоит поспешить, дабы не разозлить вспыльчивого тренера ещё больше, чем есть. Не то, чтобы юноша очень сильно боится получить деревяшкой по спине и заработать себе лишние синяки… но, пожалуй, ему действительно стоит поторопиться. Раз для Оякаты-сама эти тренировки и вправду имеют особое значение, значит, нужно стараться оправдать возложенное на Юки доверие. Не дожидаясь следующего окрика, юноша устремляется к остальным истребителям. Тренировка уже в самом разгаре, они с Томиокой подоспели как раз к обеду, так что на мечниках лица нет, а некоторым настолько плохо, что они периодически теряют сознание. И пока Тао размышляет о том, насколько жестоким нужно быть для того, чтобы бить полумёртвых людей палкой, гнев Тенгена вдруг кратковременно сменяется на милость, и он, как бы мимоходом, спрашивает: — Не останешься на ужин, Томиока? Юки замирает в нескольких шагах от Тенгена и поворачивается лицом к наставнику. Только теперь он понял, что всё это время с ним рядом никто не шёл. Томиока молчит. Ему не хочется оставлять юношу совсем одного в незнакомом месте и с незнакомыми людьми, но и пойти вместе с ним столп воды не решается. Словно что-то мешает ему сделать шаг вперёд и догнать уходящего истребителя. «Что мне делать там?» размышляет он. «Ты будешь заниматься целый день, и тогда мне тоже придётся принять участие в тренировке. Если я соглашусь на предложение Тенгена, мне придётся переступить через себя и сделать то, чего делать не хочется.» — А тебя этот разговор вообще не касается! — Грубый голос столпа звука призывает к порядку и абсолютному послушанию. Юки медлит. Ему не нужно приглашение кого бы то ни было, он и сам прекрасно понимает, что, ослушавшись столпа, подставляет себя под удар. Он знает, что Томиока хочет уйти и оставить его на тренировке совершенно одного, но всё равно ждёт, когда наставник последует за ним в поместье Тенгена. Ждёт, когда к столпу воды придёт чёткое понимание того, что его подопечный достаточно упрям, чтобы противостоять двум хашира одновременно. Если угодно, то это своего рода провокация. Или шантаж. Смотря с чьей стороны посмотреть. Наказание не заставляет себя ждать слишком долго: после слов Тенген сразу же заносит для удара палку. Хорошая атака, и глаз у мужчины что надо, намётан, так что самый кончик тренировочной катаны бьёт юношу прямо по затылку. Он вздрагивает, но не предпринимает ничего, чтобы защитить себя. Не оборачивается на закипающего с каждой секундой Тенгена, не уворачивается от его ударов и никуда не уходит. Продолжает неотрывно смотреть наставнику прямо в глаза, и Гию, словно зачарованный этим взглядом, не смеет просто развернуться к истребителю спиной и уйти. — Что за упрямый мальчишка! Твой наставник не научил тебя уважать старших по званию?! А ну-ка, немедленно марш в строй! Снова слышится короткий свист, и юноша успевает вовремя прикрыть затылок рукой. В этот раз удар намного сильнее, чем в предыдущий. Остриё деревянной катаны тупое, но сила, приложенная к атаке настолько велика, что даже такая безобидная с виду вещь легко рассекает кожу на пальцах мятежника. На лице Юки не дёргается ни один мускул. Кровь остаётся на катане, и, кажется, даже сам Узуй удивляется тому, насколько просто мальчишка отнёсся к такому, хотя пальцы у людей довольно чувствительные, и порезы на них должны причинять достаточную боль для того, чтобы вызвать немедленный отклик. Ярость Тенгена ничуть не заботит юношу, а вот его наставник, напротив, заметно напрягается и мрачнеет. «Долго ты собираешься так стоять?», непременно спросил бы мужчина, если бы действительно захотел. «Думаешь, что твоё упрямство пошатнёт мою решимость уйти? Думаешь, если кто-то начнёт избивать тебя у меня на глазах, то мне захочется уступить твоему упрямству?». Всё так же молча и бесстрастно Томиока продолжает следить за тем, как столп звука шагает вперёд и протягивает к юноше руку. «Позвать меня с собой было твоим выбором. И только ты несёшь за него ответственность.». Всё так, и всё же Гию ловит себя на том, что едва заметно подаётся вперёд, словно его тело раньше мозга решило прекратить противиться чужому напору. Он понимает, что ещё чуть-чуть и Тенген схватит юношу за волосы и потащит, упирающегося и оказывающего весьма активное сопротивление, прочь от дороги к основной части отряда. Причинит ему боль, хотя Юки к боли не привыкать. Может быть, после такого в руках мужчины останутся белые пряди, которые он непременно небрежным жестом смахнет на землю. Ну и пусть. Зато Томиока останется при своём. Зато его преемник, наконец, поймёт, что не всё даётся ему так просто, и что мужчина не станет следовать каждому его слову, даже несмотря на все откровения, которыми они успели друг с другом поделиться. Ведь Гию продолжает оставаться столпом воды и находиться на три головы выше по званию, чем его упрямый ученик. И у него есть гордость, к которой он вправе требовать уважения. А может, ну её к чёрту, эту гордость? Может быть, его страхи вовсе не стоят того, чтобы стоять и смотреть, как Тао тащат за макушку через всю поляну? Ведь он ни за что не отступится, в этом Томиока не сомневается ни на секунду. Нет. Эти волосы слишком красивые, чтобы Тао за них таскали. — Спасибо за приглашение. Конечно, я останусь. — Нехотя произносит хашира воды, наконец, сдвигаясь с мёртвой точки. Пальцы Тенгена хватают воздух: вовремя заметив опасность, Юки сумел от неё увернуться. На его лице — довольная улыбка, которую он тут же прячет, стоит только встретиться взглядами с хмурым наставником, а с пальцев на землю капает кровь, которую никто не пытается остановить или вытереть. Наказание за дерзость догоняет его прямо у основного отряда: получить палкой по спине не слишком то приятно, но уверенность в том, что это действительно стоило того, греет изнутри и позволяет вытерпеть любое издевательство. Может быть, это не слишком по-взрослому и не очень честно по отношению к столпу воды, но краем глаза, здороваясь с товарищами по оружию, Юки замечает, как Томиока и хашира звука, стоя в стороне, тихо беседуют о чём-то своём.

______________________________________________________________________________________________________________

Ладно, теперь моё послесловие будет выглядеть именно так, пока я не разберусь что вообще к чему. Сами напросились. Факт №4: Юки боится лошадей, кошек и... змей. Это, кстати, вторая причина, по которой он недолюбливает Обаная и не доверяет ему.