Падающая звезда для Ведьмы

      В нашей квартире на Невском почти ничего не изменилось. Все те же раскрашенные маминой рукой стены, разноцветные занавески и цветы на каждом углу. Настоящая ведьминская обитель. Мой дом. Я провела рукой по нарисованному солнцу, которое распласталось по всей стене прихожей. Я помню, как мама рисовала его, когда я была совсем маленькой. Мои губы тронула улыбка при виде отпечатка детской ладошки в самом низу рисунка. Мама не стала закрашивать, когда я случайно ляпнула зеленой краской.       Семейное застолье завершилось пару часов назад. Луку и Тимьяна мы так и не дождались—их задержали сезонные ливни, с которыми венецианские маги-стихийники пообещали справиться ближе к рассвету. Мама с папой встретят их на вокзале поздней ночью или утром.       — Все хорошо? — мама заботливо коснулась моего плеча и тоже посмотрела на след от детской ладони.—Будешь чай, милая? Арман, поставь воду, —она улыбнулась, взяв папу за руку и развернув его в сторону кухни. Тот послушно оставил нас вдвоем, демонстративно загремев посудой. Я хмыкнула.       — Ты хочешь о чем-то спросить? — я насмешливо выгнула бровь, и мама стушевалась, дернув себя за ленту в косе. Конечно, хочет. У нее тысяча и один вопрос ко мне, и это не было преувеличением.       — Три года, Асель, — мама тяжело вздохнула, отведя взгляд. — Тебя не было три года. Что случилось? Почему ты вернулась?       — Тот вариант, в котором я соскучилась по вам, ты отметаешь сразу? — я попробовала пошутить, но мама только сильнее нахмурилась. Ведьму обмануть нельзя.       — Было бы в этом дело, ты бы вернулась через месяц. Но в тебе был силен страх и чувство вины. И сейчас что-то случилось… Нечто такое, что заставило тебя примчаться сюда. Так почему, Асель?       — Говоришь так, будто у меня больше нет причин возвращаться домой, — я вздернула подбородок, прекрасно понимая, что избрала не лучшую тактику. Мама поджала губы.       — А были причины уходить?       Стало тихо. Даже посуда перестала звенеть. Конечно, папа подслушивал, будто это было не очевидно. Я стояла и злилась на саму себя, глядя в мамины глаза, в которых скапливалась печаль. Не было у меня причин уходить, это правда. Во мне взыграла обида на родителей, на тетку, на всех них за то, что они не смогли защитить бедную меня от нападок со стороны. Мой дар стал проклятием, и никто этого не видел. Никто кроме Серафима, но и он сейчас бес знает где лелеет такую же глупую обиду. Семья это важно, но для меня важнее оказалась я. И даже сейчас я не хотела этого признавать.       — Можно мы поговорим утром? — сквозь зубы спросила я, и мама покорно отступила, склонив голову. Сдерживала слезы.       — Конечно. Спокойной ночи, Асель.       Простипростипрости.       Я заперлась в комнате, слишком громко хлопнув дверью. Все испортила. Снова. Мрачно хмыкнув, я сползла по стене и спрятала голову в коленях. Ветер трепал занавески, пространство искрилось моей злой, тяжелой магией. Когда Мирослава Охтова впустила в наш мир темную магию, многое изменилось. Я этого не застала, но говорят, будто мир родился заново. Более тридцати лет минуло, а справляться с тьмой так никто и не научился. И эта тьма жила внутри меня, я чувствовала ее в собственной крови. Тьма давала силу, но она же перекрывала собой свет. Или же я сама себе его перекрывала.       Сиера предпочла остаться по ту сторону двери. Я улавливала беспокойство фамильяра, но она так сильно хотела вернуться. Пусть лучше остается рядом с родителями, чем рядом со мной, потерянной и сломленной. Нужно было и дальше сидеть под Питером и выращивать помидоры. Всем стало бы легче. Возомнила тоже! Спасительница мира. Я не мама и не тетя Дорофея, у кого любовь была на первом месте. Я со своим клятым одиночеством могу только все разрушать, а не спас.       — Глупая ведьма, — голос Артемны заставил меня вздрогнуть. Я раздраженно глянула в сторону окна и закатила глаза.       — А ты наимудрейшее божество, — огрызнулась я, скрестив на груди руки. — Я здесь. Ты довольна?       — Хочешь, чтобы я тебя похвалила? — отчужденный голос звезды продирал до костей. — За что тебя хвалить, ведьма? За то, что ты перестала сидеть под мостом драной собакой и вспомнила о семье? Так этого не будет. Это не достижение и уж точно не подвиг. Ты всего лишь переступила через свою гордыню и трусость. Да и до конца ли?       — Я здесь по твоей милости, — я резко вскочила, сжав кулаки. — Ты сказала мне вернуться. Ты наплела мне какие-то сказки про Драконову башню, так что? — с каждым словом мой голос все больше становился похож на рык.       — Ты даже не приблизилась к своей цели, — бесстрастно заметила Артемна, поглощая мой гнев, словно черная дыра. — Освободи узника, ведьма, и тогда поймешь, кто ты есть.       — Неудачница, судя по всему, — злобно выплюнула я, взглянув на небо исподлобья. — Ты говорила, что доступ к Драконовой башне имеют только Верховные. Мама слишком трясется над нами мирами, чтобы подвергнуть их опасности.       — Найди способ, — если бы звезда могла, она бы дала мне затрещину. — От тебя зависит многое, а ты стоишь здесь и упиваешься жалостью к самой себе.       — Потому что никто кроме меня эту жалость мне не отсыплет, — парировала я, сама прекрасно понимая абсурдность своих слов.       — Ты самая бестолковая наследница этого дара, Асель, — Артемна ярко сверкнула и затихла, оставив меня задыхаться от возмущения.       — Так и забери его к бесу! — крикнула я небу, стукнув рукой по оконной раме.       В эту же секунду произошло сразу несколько вещей: испуганно гаркнул ворон, мужской шепот рассыпался руганью, и в мою комнату ввалился некто на кривой метле.       Мои глаза поползли на лоб, когда я узнала старую метелку тетки Аглаи, покоцанную, растрепанную, исписанную какими-то рунами, значение которых знал только один человек. Вернее, ведьмач, в эту самую секунду растирающий бок, которым приложился об пол. Его длинные черные волосы были почти такими же лохматыми, как прутья метлы, в губе блестело кольцо, а руки и шею покрывал узор татуировок, за которые в свое время их обладатель получил нагоняй от тетки Аглаи.       В горле застрял ком, а глаза защипало от подступающих слез. Я так и стояла стороне, наблюдая за рассевшимся передо мной Серафимом. В его синих глазах была вся ярость обоих миров, направленная сейчас на одну меня. Его ворон-фамильяр по имени Деян клацал клювом и махал крыльями, судя по всему желая выцарапать мне глаза.       —Я пришел убедиться, что ты в порядке, —наконец заявил брат, резво поднявшись на ноги.—Я не собираюсь с тобой разговаривать, —его голос трещал от злости и едва сдерживаемой бури.—Давай, удачи.       С этими словами Серафим попытался убраться из моей комнаты тем же путем, которым ворвался сюда, но я поймала его за руку, задыхаясь от переизбытка чувств. Три года. Мы не видели друг друга три года. Серафим дернулся, оскалившись.       —Пусти меня, Асель, —процедил он, крепко сжимая метловище. Деян раззявил клюв и гаркнул на меня.       —Нет, —сипло сказала я, крепче сжав его запястье.—Прости меня, —без особой надежды прошептала я. Серафим опять попытался вырваться.       —Такое не прощают, —рявкнул он, и наши взгляды встретились. Впервые за несколько лет мне захотелось разрыдаться.—Мы ноги в кровь содрали, пытаясь тебя найти, —выдавил брат, опустив взгляд на мою ладонь.—А ты возвращаешься и просто говоришь «прости»?       —Ты даже не выслушал меня.       —А ты бы все рассказала? —Серафим болезненно усмехнулся и покачал головой.—Алек сообщил, как все были рады тебя видеть. Как пожурили немного и снова приняли в семью. Но ты этого не заслужила, Асель. Хоть разбейся лбом, ты не сможешь получить прощение.       —Тебе ли об этом судить! —я взорвалась, сама выпустив его ладонь.—Ты ничего не знаешь! Ничего!       —Вот именно, —Серафим поморщился.—За двадцать пять лет я так и не узнал тебя. Я думал, что у меня есть друг, а ты оказалась инфантильной неблагодарной дурехой с манией величия и отсутствием совести. Как ощущения? Любимая дочь, единственная, исключительная. Тетка Мира выплакала все слезы, пока ты тряслась над собой и своим даром. Надо же, первая ведьма ночи не выдержала ответственности, свалившейся на ее плечи, и сгинула в лес, оставив семью драть на голове волосы и гадать, живая ли наша милая Асель вообще али сгинула?       —Замолчи.       —А может, ты хотела внимания? Тебя не разберешь, —Серафима уже было не остановить. Он едва ли слюной не брызгал, наступая на меня.—Ты ведь ничего не рассказывала. Ни мне, ни матери с отцом. Все в себе держала, ну прямо героиня! На кой леший тебе семья? —брат вдруг схватил меня за плечи и ощутимо встряхнул.—Чтоб плевать на нее с большой колокольни?       —Да заткнешься ты или нет! —я вывернулась из его хватки, отскочив к стене.—Хватит!       —Себе скажи, —ведьмач фыркнул, смерив меня тяжелым взглядом.—Я думал, что с ума сойду от страха за тебя. Думал, что еще мгновение, и выверну оба мира наизнанку. Да я готов был на сделку с бесом, а ты не веришь, что я мог бы тебе помочь, —он покачал головой и зашагал в сторону окна.—Надеюсь, в следующий раз ты хотя бы подумаешь, прежде чем плюнуть в душу тем, кто и жизнь за тебя отдаст.       Серафим лихо вскочил на подоконник, оседлав метлу. Деян гаркнул в последний раз, и оба скрылись в ночи, освещенной тысячью фонарей. Нет, сегодня они горели не для меня.       —Ну и катись! —запоздало крикнула я, с шумом опустившись на заботливо заправленную мамой постель. Провела рукой по душистым простыням и до крови закусила губу.       До сих пор остается загадкой то, что я сдружилась не с Алеком, который был мне ровесником, а с Серафимом, бывшим старше меня почти на десяток лет. Сколько себя помню, он всегда был рядом, присматривал за мной и Алеком, игрался, нянчил, защищал. Такой старший брат был на вес золота, и мне повезло вдвойне, когда он стал мне другом, таким верным, что ни одним словом не описать—только чувствами. И я слепо верила, что такая дружба простит мне абсолютно все, и даже побег. Ошиблась.       Я гневно фыркнула, сжав пальцами выглаженное покрывало. Оно собралось складками, сбилось, утратив всю красоту, наведенную мамой. Я скривила губы. Так не права ли я, что сама решала за свою судьбу? Не права ли, что ушла и вернулась тогда, когда возжелала? Все это свобода, и моя принадлежала лишь мне одной. Не Серафиму. Не маме. Ни-ко-му.       Пусть стыдят сколько хотят, пусть обижаются. Я была совсем одна, пытаясь справиться с даром, которого я себе не просила. Все было намного легче, не будь мама Верховной. Не вздумай она вмешаться в привычное течение со своей справедливостью.       Тени закопошились по углам, потревоженные моими мыслями. Я широко раскрыла глаза, пытаясь вдохнуть. Моя магия вздулась под кожей, желая вырваться наружу. Черная, сильная, злая. Она душила меня моими же мыслями, моим же гневом. Я хватанула ртом воздух, глухо зарычав.       Прочьпрочьпрочь.       В дверь робко постучали, и тени мгновенно растаяли. Я судорожно вздохнула, пытаясь сфокусировать взгляд. Все плыло, а стук повторился. Я сползла с кровати, на ватных ногах подойдя к двери. Сердце колотилось так сильно, словно пыталось выбить грудную клетку и скрыться прочь от этого кошмара. Мне было чудовищно страшно от одной мысли, что я чуть не увязла в собственном кошмаре, чуть не захлебнулась в своей же тьме.       —Асель, —папин голос звучал приглушенно, виновато. Я медленно втянула носом воздух, приказав себе успокоиться, и опустила дверную ручку.       Аромат маминого особого чая я бы узнала среди тысячи других запахов. В нашей семье его готовили по любому поводу и без него. Мама умела заваривать чаи невероятных вкусов, но именно этот у нее получался лучше всего. Хоть Мирослава Охтова и не была травницей, но ведьминское начало в ней было сильно, и с пряностями она обращалась не хуже старшей сестры.       Я с грустной улыбкой посмотрела на кружку, а потом на папу, в чьем взгляде читалась тоска всех народов обоих миров. И мне было так жаль, что я ничего не могла с этим поделать.Пожалуйста, кто угодно, но только не он.       —Мира сказала, Серафим был здесь, —видимо, папа счел это самой безопасной темой для разговора. Я криво усмехнулась, дернув плечом. Мы все так же стояли на пороге.       —Да. Мы… поговорили, —я сдержала фырканье, до сих пор злая на брата. Папа понимающе кивнул.       Как Верховная Ведьма, мама чувствовала и узнавала магию каждой ведьмы, которая состояла в ее Ковене. Ни для кого не было секретом, что Серафим выбрал ковен моей матери, чтобы быть поближе ко мне. Надо отметить, что Дорофея долго на него обижалась по этому поводу, но, в конце концов, саму себя успокоила тем фактом, что и у нее в ковене был ведьмач—дядька Елисей.       —Спасибо, —я осторожно взяла кружку с чаем и улыбнулась. Еще одного душераздирающего разговора я не переживу.       —Мы с мамой очень рады, что ты дома, —папа тоже улыбнулся, и в уголках его глаз собрались морщинки. Жители Чародейного мира не знают старости, вечно молодые, вечно прекрасные.       Вот только одна прядь смоляных волос у отца была седой. И была то моя вина. Я испуганно отшатнулась, заметив эту перемену только сейчас. Папа озадаченно нахмурился, а я поспешила выпроводить его, чтобы никто в целом мире не знал того, как я себя ненавижу.       —Я очень устала, —лживая фраза, слетевшая с моих губ, заставила меня скривиться. Родители никогда не велись на мою фальшь, но сейчас папа только грустно покачал головой.       —Спокойной ночи, Звездочка, —данное еще в детстве прозвище резануло по ушам. Мои плечи затряслись, и я поспешно отступила.       —Спокойной ночи, —я захлопнула дверь, прижавшись лбом к прохладному дереву. По ту сторону зашуршали шаги, и тревожный шепот заставил меня болезненно зажмуриться.       Даровитая ведьма! Первая темная, рожденная в Новую Эпоху. Дочь Верховной и сильнейшего некроманта Чародейного мира. Избалованная, изнеженная, такая обидчивая, эгоистичная, жадная до чужого внимания. Будет очередной ложью, если я скажу, что не хотела, чтобы меня искали эти три года. Чтобы убивались, плакали, рыли землю руками. Хотела. Я до дрожи хотела ощутить собственную нужность, укутаться в эту любовь с головой, словно в одеяло. И спрятаться от кошмара, творящегося в моей душе.       Впервые тьма накрыла меня в пятнадцать после моего первого Шабаша, когда я выплясывала вокруг костра вместе с остальными юными ведьмами. Праздничные огни тогда потухли, голоса стихли, а я осела наземь, напуганная, одичалая. Мама первой увидела, что со мной что-то не так, и увела прочь. Я не рассказала, сославшись на головную боль.       Второй раз случился в двадцать один, когда университетские подружки вздумали подначивать меня моей же избранностью. Тьма взорвалась внутри меня, протянув свои кривые руки к обидчицам. Я убежала.       В третий раз меня накрыло в тот день, когда я решила бежать. Перед лицом взбешенной толпы я не смогла защитить себя, и моя магия решила все сама. Я с трудом сдержала рвущийся наружу поток, но пара стен все же пошли трещинами. Я знала, что это такое. Мама не раз и не два рассказывала о том, как бесовское колдовство убивало город прямо на ее глазах, точно так же раскалывались надвое дома. И каждый знал, что после Сожжения все ведьмы ночи обратились бесами.       Три года я жила в гармонии со своей внутренней тьмой. Три года держала себя в узде. Мне нельзя было возвращаться, и я прекрасно это знала.       Рожденная во мраке светлой не станет. Никогда.

***

      Ночь выдалась беспокойной, удушливой. Ближе к рассвету зарядил ливень, безвозвратно разбудив меня. До восьми утра я сидела под одеялом и задумчиво гладила Сиеру, которая влетела в окно после полуночи и заснула у моей голове. Сейчас она хохлилась и щелкала клювом, но не просыпалась. Что делать дальше я не знала. Артемна сказала, что только Верховной под силу освободить узник Драконовой башни, но под каким предлогом мама согласится выпустить возможно самое опасное существо обоих миров? Под предлогом всей правды, которую я рассказать не могла.       —И не спится тебе, —проворчала проснувшаяся Сиера и недовольно зыркнула на меня своими бездонными глазами.—Ты дома, в тепле и любви. Хватит ерепениться, ведьма.       —Кто-то не в духе? —я хмыкнула, пригладив ей перья на голове.       —Этот кто-то не я, —фамильяр грозно раззявила клюв и расправила крылья.—Пока ты вчера упивалась одиночеством, я пыталась наладить твою жизнь.       —И что ты сболтнула? —я насторожилась, представляя, что Сиера могла наговорить под эмоциями. Потому что эти эмоции были моими.       —Что ты дуреха, —сова фыркнула, явно посмеиваясь над моими опасениями.—А еще сказала, что тебе нужен наставник, потому что своей самодеятельностью ты сделаешь только хуже.       —Мне не нужна нянька! —взбрыкнулась я, и возмущение заполыхало внутри меня огнем. Сиера свирепо ухнула.       —Еще как нужна. Потому что ты—малое дите. И мое сердце не выдержит, если ты опять выкинешь какую-нибудь глупость.       —Ты—это я, бес бы тебя побрал. Откуда вся эта снисходительность? —я удивленно вскинула бровь.       —Иногда я очень жалею об этом, —буркнула Сиера и снова взмахнула крыльями. Возникший поток воздуха взлохматил мне челку. — За тобой должен кто-то присматривать. Кто-то, кто не спустит тебе ничего с рук по причине родственной любви, —она выразительно клацнула клювом, а я насупилась.       —Ты—предательница и болтушка. Я избавлюсь от этого наставника в сию же секунду, помяни мое слово. Скорчу ему такую рожу, что он в страхе сгинет.       —Не скорчишь, —бесстрастно отозвалась Сиера.       Я проворчала проклятие и поднялась с кровати, с хрустом потянувшись. Дождь барабанил по стеклу. Я едва-едва успела закрыть окна, когда начался ливень, а то бы уплыли мы с Сиерой куда подальше от этого безумия. Наставник! Мне не десять лет, чтобы надо мной тряслись как над яйцом несушка.       —Вряд ли с тобой станут так церемониться, —сиюминутно откликнулась Сиера, а я скрипнула зубами.       —Не вздумай читать мои мысли.       —А ты не вздумай вести себя как распоследняя эгоистка. Твоя тьма только твоя, и у тебя есть силы, чтобы с ней справиться.       —Замолчи, пока мы не поссорились, —прошипела я. Фамильяр тут же затихла, и следующую пару минут мы провели в тишине, пока я не решилась выползти из своей комнаты.       По выходным мама могла проспать до обеда, это я помнила, поэтому на кухне застала только папу. Тот сидел у окна и задумчиво пил крепкий черный кофе, от которого язык сводило так, что можно было распрощаться с возможностью говорить. Мы с мамой единогласно решили, что виной такому специфического вкуса была папина древность. Все же триста с лишним лет и не на такие крайности толкает. Я невольно улыбнулась, вспомнив наши с мамой шуточки.       —Доброе утро, —я бодро поздоровалась, решив сегодня быть сильной девочкой и ни на кого не срываться. Впрочем, выходка Сиеры грозилась разбить мою решимость на мелкие осколки.       —Доброе, —папа отмер и улыбнулся, ногой отодвинув для меня стул.—Есть какао и чай. Кофе вы с Мирой не любите, —его улыбка стала шире, словно за ней он стремился спрятать свою боль.—Мама вчера допоздна читала свои книги, поэтому проснется еще не скоро, —папа бросил взгляд на часы. В его глазах замерла нежность.       —Я извинюсь перед ней, —тихо произнесла я, тоже дернув уголком губ.—За вчерашнее. И за все.       Все же маминой вины нет в том, что ее дочь уродилась такой. С изъянами. Я любила ее и папу, это было чистейшей правдой. Другой вопрос в том, имела ли я право на такую же любовь. Я коснулась серьги в ухе, почувствовав холод своего судьбинного камня. Каждой ведьме и каждому колдуну уготована встреча с нареченным, которого напророчила сама Магия. Я выросла на историях о том, как Арман Шайдурихин ждал свою судьбу более трехсот лет, как не отчаялся после того, как мама отвергла его, а затем еще и еще. Я видела эту любовь, их нежность, обращенную друг на друга, которая не угасла после тридцати шести общих лет. И это было поистине прекрасно.       Позади раздались шаги, и я уже приготовилась рассыпаться перед мамой в извинениях, но осеклась, потому что вместо нее порог перешагнул Лука. Светоч-защитник, призванный оберегать Мирославу от всех невзгод этого мира, ее личный ангел-хранитель. И то, что я с завидной регулярностью довожу его любимую Ягодку до слез, не добавляло мне чести в его глазах.       — Ты, — светоч смерил меня опасным взглядом, и я сжалась.       Я совсем забыла, что не все здесь были рады моему возвращению. Были и те, кто видел мою гниль насквозь.