TIME ADAPTER: step_by_step

Двенадцать лет назад. Особняк Эйзолиф.

      Напольные часы странной конструкции показывали без двух минут четыре. Занималось утро.       — Мамуль, где мы? Хозяйский завтрак скоро… Чуть кто нас заметит не за делом, висеть нам на столбе… Я не хочу висеть на столбе…       Семилетняя девочка дрожала от предрассветной прохлады, выдернутая из постели в одном лишь исподнем платьице. Её мать смотрела на часы, дожидаясь чего-то с кухонным ножом в руке.       Девочка не ощущала странности. От рождения её глаза видели настолько плохо, что в сумерках она не разбирала и силуэтов.       — Халла. Малютка моя, знаешь, в чём твоё горе?       Они стояли в покоях, отличавшихся скорее изысканностью, чем роскошью, и не вписывались туда в своих протёртых передничках. Смуглая женщина окинула исполненным сожаления взглядом белые простыни двуспальной кровати, расшитые золотыми нарциссами. Она, кухарка, сама их расшивала, хоть и неумело. И на этих простынях… Какая нелепость!       — Хоть ты и его дочь, ты вынуждена жить не лучше крысы. Я, недалёкая, верила, что если подарю ублюдку дитя, то стану человеком, которого он поставит чуть выше порожной тряпки. Ха, человеком! — истерика проскользнула в её голосе, — Даже свою сумасшедшую жену он склонен жалеть. Не кухарку!       Смуглая женщина уныло всхлипнула, присела на ворсистый древесно-зелёный ковёр с золотыми кольцами. Взяв руки незрячего ребенка в свои, она прислонила их к своему лицу.       — Халла, без тебя мне было бы гораздо проще. Но твой детский взгляд показался мне таким чистым… Разве это не обычное дело: тянуться к чистоте, когда ты изо дня в день роешь огрызки да потроха?       Халла знала, что её мать часто плачет перед сном. Она думала, что все так делают — плачут в конце дня. Она и сама так делала. Разве кто-то в этом особняке так не делал?       Но сейчас было ранее утро, а мамины щёки уже намокли.       — Малютка моя, я так тебя люблю. Пожалуйста, давай…       Женщина мельком взглянула на громоздкие часы и надломанная улыбка расплылась от уха до уха. Успеть бы, пока все спят.       — Давай ты отравишься к Богу чистенькой, какой я тебя родила? О, Халла!.. — воскликнула женщина благоговейно, будто в пылу молитвы, — Я родила тебя в четыре.       Малютка Халла не могла понять всего, что говорила ей мать, но она работала на кухне вместе с мамулей и знала, как визжат свиньи на скотобойне. Мамуля говорила: чтобы визжали меньше, начинают с горла.       На пороге смерти, чем человек отличается от свиньи?       Халла прикрыла горло рукой и сжалась, словно маленький комочек. В тот же миг женщина прильнула к дочери, скользнула по её шее ножом, а затем, ни секунды не колеблясь, зарубила и себя.       Детское ухо размером с вылупившийся каштан и три миниатюрных пальца кровящей горстью опали на ковёр.       От зверской боли, пронзившей тело до зубов, малютка Халла завопила. Её мать умерла, так и не узнав, что промахнулась.       — Эй.       Из тени коридора в покои скользнула тень с толстой свечой в ладони. В предрассветных лучах её нездорово бледная кожа казалась полупрозрачной.       Это была жена Хозяина, «потерявшая рассудок». От боли Халла была готова умолять о смерти любого.       — Ах. Моя кухарка. — бросила женщина, приблизившись к завывающей Халле в объятиях трупа.       По тону могло показаться, что женщина упомянула о разбитом блюдце, а не чьей-то бездыханной туше.       — Так значит, ты его дочь. Да, это понятно.       Женщина, конечно, всё слышала.       Подойдя к кровати, она сдёрнула исшитое нарциссами покрывало, чтобы разодрать на несколько лоскутов. Не похоже, что она действовала из ненависти — каждое движение не содержало каких бы то ни было переживаний. Даже уставший маляр красил бы стены с большим чувством.       Жена Хозяина забрала у мёртвого тела окровавленный нож и какое-то время водила его над своей свечой под хрипы осипшей девочки. Но даже если бы малютка продолжала истошно вопить, навряд ли бы кто-то пришёл. Слуги на такое не отзываются.       Решив, что нож нагрелся достаточно, женщина позвала:       — Эй. Тебя зовут Халла, да? Библейское имя. Твоя мать была еврейкой?       Сжав раненую руку малышки в своей, она прижала раскалённый металл к открытой ране. Её равнодушный взгляд был прикован не к обезумевшей девочке, а к коченеющему трупу, рука которого всё ещё хваталась за детское платьице.       — Хозяину нравятся смуглые и богатые. Не найдя два в одном, он забрал от каждой из нас по немногу. Тебя звали Абигаль. — женщина прикрыла глаза. — Мне тебя жаль.       Закончив с рукой Халлы, она взялась за рану от отрезанного уха. Казалось, от испытываемых страданий малютка могла испустить дух в любой момент. В перерывах между потерями сознания раздавались загробные стоны.       Если не прижечь раны, девчонка истечёт кровью и помрёт до восхода. Если помрёт в процессе, пойдут слушки о том, что сумасшедшая хозяйка заизмывалась над бедным ребёнком до смерти. Но она уже и так сумасшедшая — куда уж хуже? Всё равно, что скажут.       Раны женщина смазала каким-то маслом, забытым в тумбе, и обвязала разодранным постельным бельём с нарциссами, которые тут же пропитались кровянистым соком.       — Как придёшь в себя, уходи. Вытирать пол не надо, — женщина без тени колебаний подняла остывший нож и резанула себя по предплечью; из раны хлынуло. — Теперь всё это моя кровь. Я зарою твою мать под ивой.       Женщина оправдывала своё прозвище «сумасшедшей». Но муж простит ей, конечно, и это. Он любит породистых.       Хозяйка закатала коченеющий труп в ковёр и уже у порога обернулась на полусознательную девочку, чтобы напомнить:       — Не забудь нарвать шиповник для компота. Скоро завтрак. Он будет злиться.       С тех пор Халле не оставалось ничего другого, кроме как взять на себя обязанности мёртвой матери, чтобы выжить.

***

      Служанки постарше жалели Халлу за то, что Хозяин её выделяет. Служанки помоложе за это ненавидели.       В 14 лет Халла узнала истинное значение его просьбы вышить на простыне золотые нарциссы.       «Занесёшь в мои покои.»       Чем больше становилось нарциссов, тем чаще ей приходилось бить себя по животу, чтобы не принести в этот мир непрошенного ребёнка — такого же, как она сама.       Мамуля была права. «Отправиться к Богу чистенькой», наверное, стоило того.

***

      Она дожила до четырнадцати слепой на оба глаза, глухой на одно ухо, лишённой трёх пальцев и ни разу не родившей. В каком-то смысле это можно назвать удачей.       На кухне Халла справляется хорошо. Она лучше любого знает, где и что лежит.       Жена Хозяина иногда сидит с ней по ночам у ивы. Халла больше не боится её, как в детстве, но и не благодарит. Да и за что? Хозяйка помогла ей выжить только потому, что Халла похожа на мать. А он, как известно, любит смуглых. Говорит, такие — тоже порода.       Присутствие Халлы в особняке иногда отвлекало внимание Хозяина, так что госпоже было полегче. Если кто-то страдает так же, как ты, одиночества становится меньше. Даже если вы об этом не разговариваете.       Халла не знала, отчего Хозяйка повредилась рассудком и как именно он её довёл, но насилие явно продолжалось — с каждой ночью кошмары Хозяйки становились всё хуже и всё чаще она сидела под ивой рядом с деревянным крестом на могиле Абигаль.       Летом Халла почти каждую ночь кидает одеяло у ивовых корней, так и засыпает. Поэтому-то хорошо слышит шелест травы под ступнями госпожи.       Боже, дай хозяйке сил! Чтобы и Халла могла спать спокойно.

***

      Собирать шиповник для компота — дело, выделяющееся особой сложностью на фоне остальных, если тебе недостаёт трех пальцев и двух глаз.       Каждое утро, до завтрака, Халле надлежало варить компот для Хозяина из свежих плодов шиповника. Нет компота — виновного в этом привяжут к столбу до самого обеда.       Едва забрезжат первые лучики, она просыпается, чтобы сходить к речке. Собрать сами ягоды не так уж сложно — сложно не собрать вместе с ними жуков или шипов. За такое не просто вешают на столбе — за такое бьют.

***

      — Я ангел.       Этот мальчишеский голос появился из ниоткуда в один из дней, когда она собирала шиповник. От неожиданности её палец напоролся на колючку.       Мальчик продолжал:       — Мама сказала, что я ангел. Что я родился родился как знак, что Бог её скоро заберёт. Не приходи больше к этому кусту. Теперь он мой.       Эта история про ангела кажется Халле до боли знакомой.       — И как? Бог уже забрал твою маму?       — Давно забрал. Я решил, что буду жить в лесу. Ангелу среди людей не место. Не приходи больше к кусту, иначе Бог решит забрать и тебя.       Халла твёрдо уверена: ангелы не умеют ходить по земле так робко, как этот мальчик. Ангелы другие — они берут своё, когда приходит время. Так они забрали её мать. Так Хозяин забрал её чистоту, с которой мать её родила.       Ей не нравятся ангелы и, она уверена, что не нравится им тоже. Этот мальчик не один из них.       — А сам-то как? — сухо спрашивает она, — Хочется быть ангелом?       Халла не видит, но мальчик, кажется, подошёл ближе. Его ответом было молчание и оно говорило даже больше слёз, застывших в округлых глазах. Мальчик подошёл ещё ближе, и Халла предложила:       — Увяжись за мной и проверь, умру ли я. Может, ты и не ангел никакой.       — Не пойду. — тут же испугался ребёнок, — Вдруг и правда умрёшь?       «Если бы я могла так легко…» — подумалось Халле, но она быстро прервала себя. Мысли о смерти не соберут ей ягод, но этот мальчик может ей помочь.       — Послушай, у ангелов нет тел. Попробуй набрать эту корзинку и понаблюдай, пройдёт ли хоть одна ягода сквозь пальцы.       Мальчуган, поразмыслив, кивнул.       «Хорошо. — обрадовалась Халла, — Он поможет мне, а я помогу ему.»       — Ай… — еле начав, пискнул непоседливый ребёнок, ведь тут же напоролся на шип.       Халла встрепенулась, помотав головой как взволнованная птица. Мальчишка только теперь заметил, что девушка слепа.       — Я порезался. — подсказал он ей.       — Да. — согласилась Халла, будто это был вопрос. — Потому что у тебя есть тело.       Мальчик ничего не ответил, так что Халла не знала, достиг ли его её ответ.       — Я прихожу к этому кусту каждое утро с весны по осень. Если вдруг передумаешь…       — Я передумал. — отозвался мальчик резво, словно Халла могла забрать свои слова в любой момент. Видимо, ему тяжело приходилось самому по себе. — Я пойду с тобой.       Подняв полную корзину, Халла молча зашагала вдоль речного берега.       — Ты каждый день собираешь здесь шиповник?       Она кивнула не в ту сторону.       — Но ты слепая.       Халла хмыкнула:       — Если не буду его собирать, буду ещё и поколоченной. Тогда уж совсем худо станет.       Мальчик задумчиво поглядел на уколотый палец и улыбнулся.       — Теперь я буду собирать ягоды.       — Меня зовут Халла.       — А меня — Сэй.       Ну вот. Кажется, Халла всё же завела дитя.

***

      — Запомни: для тебя, отродья, здесь каждый, начиная от сторожевого пса — господин.       Так подмечает Хозяин, когда впервые видит нового слугу в коридоре, и больше ничего Сэю не говорит.       А Сэй ещё долго ходит задумчивый, пытаясь понять: чем пёс его лучше?       Замерев у сторожевой будки, он присаживается на корточки. Может, просто кличка у собаки такая?       — Господин. — зовёт он. — Господин.       Из-за ворот показывается Халла с полной корзиной сухого белья, будто склонённая под весом её тяжести. Она слышала разговор Сэя, а потому, подумав о своём, испуганно бросилась на колени прямо перед разбуженной собакой.       Едва Сэй подумал ей помочь, как Халла уже тараторила:       — Господин, мальчишку зовут Сэй. Я его привела. Он мой дальний родственник, сирота. Он не доставит хлопот, позвольте ему остаться!       Халла вцепилась в штанину мальчика, хоть и пару раз промахнулась, чтобы подёргать вниз:       — Сядь со мной. Прояви уважение.       Растерянно повинуясь, Сэй опустился рядом и попытался взять себя в руки.       — Хозяина здесь нет. — растерянно разделяя каждое слово, объяснил он. Желудок почему-то похолодел.       — Что?       — Я назвал господином собаку. Хозяина здесь нет. — дрогнул его голос, — Зачем ты бросилась на колени? Он не достоин этого. — Сэй нахмурился, вспомнив то, что сказал ему Хозяин. — Он плохой человек.       — Поэтому мы должны быть для него хорошими людьми. Умолять, стоя на коленях — самый лёгкий путь. Но если ты не хочешь, всё в порядке. Раз уж это я привела тебя, то и ползать на коленях мне за двоих.       «Хороший человек… Это ты, сестра Халла. А из него господин не лучше, чем из этого пса.»       Пёс, очевидно оскорблённый его мыслями, рявкнул и гордо сел перед будкой, противно звякнув цепью.

***

      — Сэй, где это ты? — спрашивала Халла каждый раз, выходя во внутренний двор, где каждое утро Сэй мыл ягоды для компота.       Вот уже четыре года, как жизнь Халлы полегчала. Четыре года, как у неё появился Сэй.       Он умел чистить овощи, и ей не приходилось изощряться своей культёй, чтобы ничего не уронить. Он ходил за шиповником по утрам, и ей не приходилось перебирать корзину по три раза, чтобы не пропустить жучка или листик. Он разговаривал с ней обо всём, что взбредало в его кудрявую голову, и ей не приходилось терпеть одиночество, потому что никто не хотел с ней дружить. Дружба здесь означает помощь. Только вот Халла с любого ракурса — балласт.       И, конечно же, только Сэй так не думал.       Всё потому, что прошло уже четыре года, как жизнь Сэя наполнилась смыслом. Это его четвёртый год вместе с сестрой Халлой.             Не было ни одно раза, чтобы сестра обижалась из-за того, что он делал что-то неправильно. Сестра никогда не называла его своим «спасителем», как делала это его мать. Он чувствовал, что дорог ей и одновременно ничего за это не должен. Они просто делали всё, чтобы облегчить друг другу жизнь. Иногда Сэй думал: неужели это и значит быть семьёй? Неужели быть вместе — так просто?       — Сестра, я здесь!

***

      — Тебе пятнадцать.       — Я всего на три года младше тебя.       — С половиной.       — Не недооценивай меня! Я могу справляться с большей частью твоих дел. Тебе незачем подниматься с первыми петухами, просто чтобы ждать, пока я вернусь с полной корзиной. Я могу тебя растормошить, как приду, тогда и пойдёшь варить компот.       — Ай, дурачьё ты. Я встаю, чтобы сложить за тобой одеяла. Негодник! Прачки всё жалуются. Простыню твою сносит ветром на пол, по сто раз приходится отдавать на стирку.       Сэй подозревает, что его тонко обводят вокруг пальца, но молчит.       — Сестра, ты сразу подобреешь, как только я тебе расскажу, какого зверя сегодня видел!       — Большой? — тут же клюнула Халла.       Один лишь Сэй умел объяснять ей внешний вид вещей так, чтобы она, слепая, могла их представить. Представлять животных, которых она никогда не видела, было её любимым развлечением.       — Три плоские морды на одной шее! Представляешь? Шкура была, как соловьи поют, мягкой и тонкой. Худющие ноги, каждая с лопату ростом. Нос был цветом, как дым на запах, резкого и густого цвета. А рога росли от подбородка, как борода. — Сэй положил руку сестры на свой подбородок, и она стала щупать его лицо, как делала это обычно; это, на удивление, помогало ей думать, — Крепкие такие рога, по форме как корешок редиски, только если бы был костяным. А хвост…       — Завязывай с небылицами! — разнёсся со стороны веранды голос.       Из деревянной пагоды для слуг вышла взрослая девушка постарше Халлы, хотя ещё и не совсем женщина — она тащила таз с водой и стиральной доской.       — Сэй врёт тебе, Халла. Рога как борода? Да где это видано! Таких животных не существует.       — Я ему верю, Амано.       Вот всегда так, надулся Сэй. Он ведь и правда их видит! И почему он единственный, кому такие диковины встречаются?       — Слышала? — вредничает он, — Так что давай, кыш! Натирай свое мыло дальше.       Амано громко фыркнула и потащила таз на другой конец двора.

***

      Всю свою жизнь Сэй сознательно делил свои мысли на два, на пять, на десять; упрощал, как мог — до тех пор, пока они не становились пережёванной кашей и не растворялись в потоке бесконечной суеты.       Так было проще усваивать действительность. Всё вокруг — выше него. Задумываться о том, почему всё выше него — тоже выше него.       Единственное, с чем Сэй ничего не мог поделать, так это с полным негодования вопросом: «Почему всё вокруг выше сестры?»       Может быть, он никуда не годится. Может быть, он родился тварью, неблагодарной свиньёй, безродным щенком или чем-там-ещё его время от времени называл Хозяин. В противовес ему, сестра ничем свои муки не заслужила.       Каждый раз, когда он видел кровь на подоле её фартука после приглашения в хозяйские покои; каждый раз, когда он замечал в её волосах репейник или жука после работы с прачками; каждый раз, когда она начинала свою речь с «Сэй, где это ты?», потому что обрезанное ухо мешало звуки в пространстве, превращая их в кашу — Сэй убеждался, что на земле нет ангелов.       И на небе их тоже нет. И ад пуст так же, как и рай — потому что и демонов нет, а человек сам по себе — худшее из всех наказаний.       Всё божеское и божественное, включая «божью участь» и «божью кару» — унизительная калька на мечты о спасении.       В реальном же мире задумываться и о Хозяевах, и о Боге — выше него.       «Но если ты, Бог, существуешь… Храни жизнь сестры как можно дольше, несмотря ни на что.»       Боже!       Если однажды она умрёт раньше меня, это будет означать, что ты и правда забираешь всех, кто мне дорог.       Боже…       Как нелепо.       Я не ангел. Тебя нет.

***

Настоящее время

      — Прошу, пощадите…       — Довольно. А ну поднимись. Что ты тут развёл?       Годжо присел на колени, поравнявшись головами с Сэем и с нажимом потянул его плечо вверх.       — Встань. Я не стану тебя убивать, чёрт возьми.       — Я чуть не отнял у вас шанс вылечить дорого человека. — разбитый мальчишка судорожно тряс кудрявой головой, — Любой бы захотел прикончить этого ничтожного слугу без объяснений.       Руками, покрытыми тонкими шрамами от колючек шиповника, Сэй вцепился в запястье Сатору в ответ. И хотя в прошлую встречу парень перешёл с Годжо на «ты», сейчас он затараторил уважительно:       — Вы сильнее и вас больше. — он окинул взглядом девушек, — Конечно, я не смогу отнять у вас Каменную чайку. Уважаемые господа наверняка гневаются…       — Послушай, эм, Сэй?       Маки выступила вперёд, чтобы встать между парнями. Они были практически одного роста и возраста, однако Сэй на фоне Годжо всё равно выглядел меньше.       — У нас нет цели тебя убить. Это попросту неразумно.       Маки готова была вырвать Годжо глотку раз и навсегда, когда услышала тихий ответ Сэя:       — Господин Годжо рассказывал предание о том, что каменная чайка способна пробудить ото сна любого. Вы наверняка пришли, чтобы вылечить с её помощью близкого. Но, даже зная это, я посмел прийти за тем же…       — Сэй, это лишь выдумка. — подключилась Нобара, — Сказка, если угодно. Что угодно, кроме правды.       — Тогда для чего вы здесь?       Годжо уверял деревенских, что они идут за каменной чайкой. Неудивительно, что парень не понял ответ Кугисаки.       — Я же видел. — заговорил Сэй, и с каждым новым словом ситуация начинала проясняться, — Я знаю, что чудеса случаются. Вы… Маги, верно? Не нужно притворяться лжецами, чтобы облегчить мою совесть.       «Вот проклятье. — мысленно выругалась Маки, напряжённо прикусив губу, — Если Сэй знает о магах, это всё усложняет. Это значит, что он может видеть. А для видящих и знающих это вдвойне небезопасное место. Тем более для таких активных, как он.»       — Ну и что у вас с лицами? — Мимико скрестила руки на груди. — Он уже знает про магов, нет смысла разводить спектакль. Он смог увидеть Грейпа, пока папа Годжо чесал языком.       Грейп, будто почувствовав, что о нём говорят, поворочался у Маки за пазухой, но не проснулся. А всё ещё сидящий на коленях Сэй выпрямился, чтобы подарить окружающим немного объяснений.       — Я всю жизнь видел странных животных, но не придавал этому значения. Пока не повстречал Юичи.       Маки нахмурилась. Юичи? Однажды она держала в руках список наследников клана. Разве это не второе, после Мегуми, имя…       — Его фамилия — Зенин. Он тоже маг. Я видел это собственными глазами.

***

Есть люди — снег, а есть и те, что льдина:

Вторые — камень, первые — полёт.

Снег не похож на лёд. Снег весь — мираж и диво.

А лёд, он что?

Он — вечность мерзлоты. Он — силы гнёт.

О, не грусти!

Ведь даже лёд

в мечтах о воле от оков

способен на полёт.

Три года назад.

      — Хорошо справился, Юичи.       Подросток, покрытый потом, стоял в заполонённой льдом зале.       — Я проиграл. Зачем ты меня хвалишь, отец?       Рен Зенин, очищавший лезвие от инея, сидел под сводами крыши, умиротворённо наблюдая за тем, как идеально свет из широких окон ложится на гордый профиль его сына.       Парень сжал кулаки, когда отец изрёк, небрежно задрав рукав фиолетового хаори:       — Победа над противником, безусловно, хорошее достижение, но победа над вчерашним собой — куда лучше. Я вижу, какой шаг вперёд ты сделал.       — Ничтожный шаг.       — Ты уже сильнейший наследник в клане, Юичи. Иди, отдохни. На сегодня закончим.       Юичи, не сказав ни слова, оставил довольного отца наедине с собой.       Как же ему хотелось зажать уши, чтобы ничего о своей силе не слышать.

***

      Сэй отправился за шиповником, когда сумерки ещё не рассеялись. Холод разбудил его раньше обычного — это всё незакрытое окно, как и жаловалась сестра. Может, стоит хоть раз её послушать…       — Снег?       Сэй не мог поверить глазам. На дворе август.       — Я, верно, тронулся рассудком. Дрянной сон…       Чем ближе он подходил к кусту шиповника, тем мерзлее становилось вокруг. Всё больше снежных хлопьев врезалось в щёки.       Первый луч солнца атаковал его широко распахнутые глаза, когда он вышел из леса и заслонил рукой лицо человека, стоявшего в нескольких шагах.       — Кто ты?       — Я точно знаю, что на карте здесь нет поселения. Лучше скажи мне, кто ты?       Незнакомец. Чёрный брюнет с холодными чёрными глазами и такой же холодной аурой.       — Мне надо собирать ягоды… — Сэй немного попятился к кусту, опасаясь нового человека. — А! Они все…!       Сэй упал на колени перед кустом и попытался разбить корку льда на какой-нибудь ягоде. Он выдохнул от облегчения, когда это сработало.       — Ты так ненавидишь зиму? — впервые подал голос незнакомец, прочитав расстройство светловолосого парня по-своему.       А Сэй был не самым замысловатым человеком:       — Нет, ты не подумай, мне нравится зима. Да и зимой шиповник не цветёт. Но сейчас не время. — Сэй поморщился, невольно вспомнив первый раз, когда его привязали к столбу за плохую работу. — Так… Что ты здесь делаешь?       — Когда им печально, люди ходят к воде. Вот моя причина.       Сэй ощутил, что мороз прекратил нарастать. Присев рядом с кустом, он принялся рассматривать незнакомца, стоящего к нему спиной.       — Ты из богатой семьи?       — Можно сказать, что да.       — Для чего ты держишь меч? Ты убийца?       — Можно сказать, что да. — помолчав немного, ответил незнакомец.       Сэй понял: холод, исходящий от этого парня, не прекратился. Он перетёк в слова.       — Я тоже пришёл сюда однажды потому, что было грустно. Всё закончилось тем, что я повстречал хорошего человека.       — Почему… тебе было грустно?       — Я остался один.       Посмотрев на шрамы, исполосовавшие руки Сэя до самых локтей, незнакомец прошептал:       — Значит, ты сильный.       Сэй ничего не понял. Он потёр недавний шрам, такой же короткий и глубокий, как и все остальные, оставленные шипами дикой ягоды, и пожал плечами.       — Вот уж жалко, что сильным я не родился. — отсмеялся он, — А почему грустно тебе?       Юичи подумал про отца.       — Мне просто стало холодно.       Ну, честно говоря, Сэй и не надеялся на развёрнутый или — хотя бы — честный ответ. Этот черноволосый парень даже если и начнёт болтать, за болтуна не сойдёт.       — Я здесь каждое утро, с четырёх. Приходи, если снова станет грустно. Но! — Сэй приблизился именно в тот момент, когда незнакомец развернулся, и они чуть было не столкнулись лбами. — Не морозь больше шиповник. Если мне нечего будет приносить… В общем, ты понял.       Юичи медленно кивнул. Но остался ещё один вопрос.       — Почему ты ничего не спрашиваешь про… — Юичи неопределённо закатил взгляд, то ли попытавшись оглядеть снежный пейзаж, то ли его избежать, — …Зиму?       Не может быть, чтобы этот парень тоже был магом. Скорее всего просто может видеть чертовщину. Но его странная реакция…       — Пусть мне и интересно, как ты это сделал, я не хочу знать. Придётся же держать язык за зубами, да? Даже если захочу растрепать — никто не поверит. А балаболить, когда тебе не верят, не очень-то и приятно. Не надо мне ведать того, чего ведать не надо.       Юичи вздохнул. Наломать ещё больше дров было невозможно, так что он готов пустить эту встречу на самотёк.       — Я… Ещё посижу тут.       — Конечно. — пожал плечами Сэй. — Берег ничей.

***

      Встреча за встречей, они стали друг другу друзьями. И Юичи уже не мог выкинуть из головы встречи с Сэем — они въелись в него хуже второй привычки. По-секрету он даже подозревал, что смог бы по памяти пересказать каждую фразу, которая так или иначе вывела из равновесия. Растопила? А таких фраз, за все три года… Если печатать, сырья с трёх лесополос не хватит.

— Снова ты. Сегодня молчишь?

— Порезался! Твой меч и правда…

— А ну дай сюда. Это что, вино?

— Да нет, не весь. Остальное выпил я. В общем, больше такое не таскай. Не знаю, что мы делали, но проснулся я в твоих манжетах.

— Ты теперь каждый раз будешь что-то странное приносить?

— Ха-ха! Качели? Эти цепи с перекладиной зовутся качели? Что только можно сделать изо льда!

— Ты и правда никогда не катался? Но ты же весь из себя… Знаешь, лёд?

— Ха-ха! В поросятах, бодающихся за корешок от репы, и то больше лёгкости!

— Приходи завтра пораньше, Юичи.

— А? Просто синяк. Так бывает, когда завтрак готовится дольше обычного. Хозяин поместья, он…

— Мне нравится считать с тобой звезды. Засыпается легко…

— Юичи, да ты, оказывается, дурак. Не знаешь даже, где на небе Большой Ковш.

— Ты… Сам их собрал? Твои руки…

— Может, я и необразованный, но я не придурок.

— Ты мой лучший друг, Юичи.

— Знаешь, я рад, что людям бывает грустно. Иначе они не ходили бы к реке, пока все спят.

— Это ты меня прости. Сестра заболела, мне не стоило…

— Если я вдруг заболею и умру… Нет, Юичи, дослушай до конца!

— Кланы? Го… Города?

— Мир такой большой…

— Вечная зима… Я бы отправился туда с тобой.

— Разве это возможно? Ты меня обманываешь!

— Юичи… Твоя сила прекрасна.

— У меня болит сердце, когда я смотрю на замёрзшую реку.

— Сейчас зима, но твой снег какой-то другой. Я сразу его отличаю. Узнаю, наверное?

— Ты… Сам вырезал этот замок?

— Юичи? Это ты? Что с твоими волосами?

— Ха-ха! Ты правда сам их отрезал? А меня пострижёшь?

— Юичи… Спасибо.

— Завтра я буду ждать тебя сильнее, чем вчера.

***

      — Я думаю, что отец врёт мне. Про мою силу.       Это была глубокая летняя ночь. Мороженое, которое принёс Юичи, казалось нечеловечески холодным.       Сэй бы сказал, что это самое вкусное, что он за жизнь пробовал.       — Существует тот, чьё имя отец никогда при мне не упоминает. — продолжал Юичи.       Время от времени он имел обыкновение наматывать снежинки вокруг пальца, когда задумывался: совсем тоненький вихрь, подталкиваемый лёгкими движениями. Довольно романтичная привычка.       За все эти годы Сэй ни разу не разубедился в том, что Юичи родился поэтом, художником, писателем — кем угодно, но только не воином.       — Один из первых наследников клана. Иногда он думает об этом мальчишке куда больше, чем обо мне. — снежинки закрутились быстрее, — Его наследственная техника безумно сильна. Возможно, сейчас мы с ним на одном уровне, но долго это не продлится. Мой снег — лишь часть силы моего отца. Я упрусь в потолок. И если амбиции отца всё же увенчаются успехом, я стану самым слабым главой клана в истории.       Снежинки, перестав контролировать свою скорость, разлетелись по сторонам.       — У меня не хватит сил даже на расправу с недоброжелателями. Я не чувствую морального родства с Зенинами. Мой клан — всего лишь витрина, но мне не под силу разбить её стекло, чтобы выкрасть себе свободу.       «Какое облегчение, — подумал Сэй, — что из нас двоих хотя бы у меня есть способность говорить правду с первого раза.»       — Преврати меня в лёд, Юичи.       — Что?       — Ну же, ты слышал. Если ты и правда такой слабый, как думаешь, твой лёд не сможет меня убить. Я легко сломаю корку.       — Ни за что.       — Знаешь, почему ты отказываешься, Юичи?       — Прекрати это, Сэй…       Конечно же, Юичи знал.       — Ты знаешь, что можешь меня убить. Твоя техника уже способна заморозить целую реку. Дело здесь не в силе.       Сэй выкинул корешок от рожка, не имея понятия, можно ли его есть, если он держался там руками, и развернулся лицом к Юичи, который уже успел намотать вокруг пальца новый вихрь.       Сэй схватил его за руку, распугав снежинки.       — Просто ты не убийца, Юичи. Ты не хочешь быть главой клана, потому что знаешь, что не сможешь никого убить ради своей фамилии. Чего не скажешь о твоём отце. Ты ведь намеренно сдерживаешь свою силу, верно? Потому что пытаешься его разочаровать.       С младенчества Юичи не воспринимали всерьёз, но ему, в отличие от отца, это никак не мешало. Его не дёргали лишний раз, и его это вполне устраивало.       В детстве, когда Юичи ещё не знал, как управлять своей силой, он замораживал кошек, собак, птиц, случайно оказавшихся рядом. Детям вокруг него становилось холодно, и они сбегали. Мать учила его не держать зла на тех, кто тебя не любит.       «Гораздо лучше любить тех, кто любит тебя.»       А потом маму убили из-за внутриклановых склок. Разъярённый ребёнок до полусмерти заморозил всех, кто оказался в той комнате.       «Не делай себе больно, Юичи. — просила его мать, умирая. — Постарайся жить, как все.»       Юичи мог только догадываться, имела ли его мать в виду стать немагом или, наоборот, влиться в клан, но одно мальчик знал наверняка: он зверски хочет отсюда сбежать.       Отец же считал, что ему нужна жизнь в признании. Он хотел для сына лучшей жизни, и Юичи не может его в этом упрекать. Так ли уж плохо быть готовым на всё ради своего ребёнка?       — Что мне делать, Сэй? — вздохнул он, положив голову на чужое плечо, — С тех пор, как я встретил тебя, мне хочется быть обычным человеком всё больше.       Отец желает ему всего самого лучшего, так почему Юичи так грустно?       Почему ему так холодно?       — Ты направляешь холод внутрь. — Сэй сжал чужую ладонь крепче. — Прекрати.       Юичи нахмурился. Он научился делать так ещё в двенадцать, чтобы не вредить окружающим. Ни животные, ни растения, ни другие дети больше не мёрзли, находясь рядом, хотя и было уже поздно налаживать дружбу. Взрослые решили, что неудобство исчезло само по себе.       Но никто из них, даже отец, не смог догадаться до правды.       — Как ты понял?       Сэй прищурился, сделав вид, что думает. Юичи слишком хорошо его знает, поэтому понимает, что Сэй просто берет время, чтобы подольше молча посмотреть друг другу в глаза.       — Не знаю? Я просто понял.       В Юичи не остаётся сил сдерживаться, и вокруг моментально холодает. Мурашки пробежались по спине Сэя, но руки Юичи…       Они потеплели.       Сэй положил подбородок на чужое плечо и прижался ближе, пока они не оказались кожа к коже. Их дыхания слились в одно облако пара.       — На самом деле, ты очень тёплый, Юичи.       Юичи издаёт звук, похожий на всхлип, отстраняется и…       «И губы у тебя очень тёплые.» — сказал бы Сэй, если бы умел говорить и целоваться одновременно.       Юичи знает, что не сможет положить своему клану конец. Он не сможет никого убить. Но, по крайней мере, он согласен быть единственным, кто от этого пострадает.       Эта прекрасная, полная таинства искренности ночь, была последней перед инцидентом.

***

      — Понятно. Так ты из особняка.       Сэй коротко кивнул.       Маки присела на землю, облокотившись спиной о надгробие, над которым возвышалась чайка.       — Особняк Эйзолиф… Колледж назначил меня ответственной за устранение проклятия. Сообщение дошло с задержкой из-за уединённости места, так что, когда я прибыла, проклятие уже было уничтожено кем-то из Зенинов. По крайней мере, так указано в отчёте. А ещё…       Маки испытывала некоторую неуместность, рассказывая о правде, вскрывшейся в ту ночь, словами из отчёта, пока перед ними стоял тот, кто видел всё собственными глазами.       Однако эта история должна остаться рассказанной.

***

Вырезка из отчёта об инциденте в особняке Эйзолиф

      «<…>       Четыре поколения назад, мужчина, являвшийся владельцем особняка, выкупил деревню (33 жителя, из «Переписи владений» за 1820 год).       Жители служили хозяевам особняка, в сущности являясь прислугой, обеспечивавшей особняк необходимыми продуктами/услугами. Со сменой поколений особняк закрывался от внешнего мира. За пределы владений выбирались исключительно хозяева. Достоверен тот факт, что слуги особняка остались изолированы от концепции «прав человека».       <…>       Последний глава особняка, ******* Зенин, был женат на двоюродной сестре, ***** Зенин. Причины выбора неизвестны, однако достоверен тот факт, что ****** Зенин, являющийся родным братом жены собственника, имел при себе доверенность на всё её имущество. Доверенность была обнаружена в личной комнате собственника.       Предположительно, сожительство с ******* Зенином послужило причиной сумасшествия ***** Зенин, вследствие чего ей завладело проклятие Сонного паралича. Известно, что в браке не родилось ни одного ребёнка.       <…>       Пожар разгорелся по причине разбитого котла (источник центрального отопления). Степень разрушений жилых построек невозможно оценить, однако участок более непригоден для проживания.       В результате пожара погибло 18 человек. Опознать погибших невозможно ввиду отсутствия каких-либо документов/регистров, способных подтвердить их личность. Поиск уцелевших продолжается.       Последний хозяин особняка, ******* Зенин, мёртв (убит проклятием Сонного паралича). Наказание за содержание 29 человек в рабском качестве, насильственные действия (в том числе надругательства, установленные по факту медицинского обследования трупа) над двоюродной сестрой (женой), а также незаконное хранение оружия, невозможно.       Сообщники предыдущих собственников особняка Эйзолиф мертвы по естественным причинам (старость). Наказание за сокрытие преступления невозможно.       <…>       Проклятие Сонного паралича ликвидировано Юичи Зенином.       Дело постановлено считать закрытым.»

***

Ночь инцидента

      Сегодня они с Сэем договорились встретиться чуть раньше рассвета.       Юичи специально пришёл немного пораньше, чтобы оставить для Сэя небольшой подарок. Подумать только, вчера они поцеловались!       У Юичи после этого, кажется, сердце научилось петь. Он не знает о будущем ничего, но, если бы он мог попросить у судьбы хотя бы одну вещь, он бы бесстрашно посмотрел этой переменчивой ведьме в лицо и поставил перед фактом:       «Я сделаю ради его благополучия всё, что угодно. И даже если ты, карга, не удосужишься озаботить его счастьем, будь уверена, что это сделаю я.»       Сев под излюбленный ими куст шиповника, Юичи глубоко вдохнул, успокаивая мысли. Да, для того, чтобы подарок получился настолько восхитительным, насколько задумано, ему необходим спокойный разум.       Но даже понимая это, Юичи не смог удержаться от одного тоскующего и нетерпеливого взгляда через плечо, в ту сторону, откуда вскоре должен был появиться Сэй.       Столб дыма поднимался оттуда, откуда вскоре должен был появиться Сэй.