Гость

Вокруг Осаму танцевали какие-то тени. Он слышал множество звуков, не в силах распознать их источник и осознать себя. Юноша чувствовал, как кто-то прикасался к нему, куда-то перекладывал, однако он не видел ничего, кроме мутного серого неба над своей головой. В ушах стоял невыносимый звон, перекрывающий все остальные звуки, доносившиеся до него так, будто он слышал людей, окружающих его, за стеной или же стеклом. Смысл этих слов он не понимал, так же, как и не понимал каких-либо обращений к нему. Однако он помнит кое-что. - Дазай! Эй, Дазай, ты меня слышишь?! – перед ним возникло молодое лицо, прикрытое двухцветной челкой. Очередное бледное пятно в непроницаемой тьме его разума. Это… Сигма? Вампир похлопал его по щекам, а затем позвал кого-то. Осаму почувствовал, как его лицо обдало холодом, похожим на воду. Он снова открыл глаза, жадно глотая воздух. У него получилось прийти в сознание всего на минуту, а затем он снова провалился, лишь изредка слыша какие-то голоса: - Зачем ты это сделал? - Не думал же я, что всё так обернется. - Ты?! Ты?! Ты всегда знаешь всё наперед! Ты знал! Ты всё знал с самого начала! А теперь его больше нет! Это всё из-за тебя! - Ты расстроен? - Я?! Я… - Ты расстроен, что он… умер?.. - Я… я возвращаюсь. Он услышал стук каблуков, и открыл глаза, наблюдая перед собой две расплывчатые фигуры: темную и удаляющуюся по коридору светлую. - Зачем ты его спасаешь? – спрашивала темная фигура. Это был Фёдор. Осаму узнал его голос. Вампир стоял к нему достаточно близко. Судя по всему, Дазай сейчас сидел на полу, а тот стоял рядом. - Я… - белая фигура остановилась. – Я не знаю. - Ты врешь. - Я вернусь завтра. Прости… Белая фигура удалилась, а Фёдор повернулся к Осаму: - Ну, что? Ты тоже не хочешь мне ничего рассказать, а, Дазай? – юноша запрокинул голову, пытаясь посмотреть на Достоевского, но не смог, так как его одолела новая волна головокружения, и он упал на бок, снова проваливаясь. Последнее, что он видел, - это как Фёдор наклонился к нему, зовя: - Дазай… Дазай, опять?

***

Он шел по темному коридору очередного склепа. Вокруг было холодно, темно и страшно. Юноша уже не верил, что этот кошмар когда-нибудь закончится. Позади он слышал шаги и странный, отчетливый смех. Дазай ускорил шаг, практически срываясь на бег. Он постоянно оборачивался, чтобы быть готовым к нападению в любую минуту, однако, чем быстрее он пытался бежать, тем медленнее двигался. Дыхание сбивалось, а пот холодными каплями скатывался по бледному лицу. Этот Ад когда-нибудь прекратится? Он обернулся в очередной раз и увидел бледное и мертвое лицо Гоголя. Он громко рассмеялся. Испугавшись, юноша упал на холодный каменный пол. - А вот и ты, Осаму! Ха-ха-ха! – в руках у него была толстая веревка. – Куда же ты от меня убегаешь? Я всю ночь за тобой бегаю! Он начал медленно подходить к Дазаю, размахивая веревкой. - Н-не подходи ко мне! – парень нащупал какой-то камешек и бросил его в неприятеля, однако шут ловко увернулся от его броска. - О! Какая досада! Ты промахнулся! Ну, чего еще интересного придумаешь? Святую воду? Может быть, крест? Осаму дотронулся до своей шеи, с ужасом осознавая, что креста на нём нет. - Ах да, - продолжил Николай. – Ты же потерял его! Что еще? О! Может быть, молитва? Дазай принялся перебирать в голове все известные ему молитвы, однако он не мог вспомнить ни одной. Даже та, которой он множество раз спасался от вампиров, просто вылетела из его головы. - Какая досада… - наигранно грустно проговорил Гоголь. – Господь отвернулся от тебя, Осаму Дазай. Навсегда. Тебе остается только одно – принять то, что ты умер – и всё вокруг – Ад, где ты расплачиваешься за свои грехи! - Нет… - парень схватился за голову и осмотрелся. Леденящий холод сковывал его всё сильнее. – Нет… это невозможно. Я убил тебя! - Ты? Убил?! Кого?.. Меня?! Правда? – он символично пощупал своё туловище. – А я и не заметил… Странно, да? Ну, не знаю, как ты… а я вот, например, собираюсь убить тебя. Кстати, что ты думаешь по поводу повешения? Раньше это была очень распространенная форма казни. Ну, ты знаешь, ты ведь читал об этом, когда хотел повеситься? Вот сейчас и попробуем… Он смастерил из веревки петлю, а затем Дазай увидел её уже подвешенной к потолку. - Милости прошу! – указал на неё Гоголь. Из ниоткуда появилась одна из его ассистенток и поставила стул, дабы юноша на него встал. Осаму смотрел на это, остолбенев. – Ну же, не заставляй нас так долго ждать! Он и сам не знает, какая сила заставила его встать со своего места и пойти к стулу. Он буквально чувствовал, как близко к нему подобралась смерть, однако не мог в это поверить. Всё его тело содрогалось от понимания того, что это конец. Будто марионетка, он взобрался на стул и накинул петлю себе на шею. - Ну, чего же ты? Давай, мы все хотим посмотреть! И тут Осаму окинул комнату взглядом. Тут собралась огромная компания вампиров, среди которых был и Сигма, Достоевский, та девушка, гоняющаяся за ним сегодня, и множество других вампиров, которых он видел ранее. Все они перешептывались и с интересом наблюдали за Дазаем, ожидая, когда же он наконец-то распростится со своей жизнью. И тут Гоголь не выдержал: - Ну всё, сколько можно? Долой! – он пнул ногой по табуретке, и та выскочила из-под ног Осаму. Тугой узел сомкнулся на его шее.

***

Осаму очнулся от сдавливающего его горло чувства. Он ощущал, что лежит уже не на холодном полу, а… в постели?.. Честно говоря, он плохо помнит, где был тогда, но это явно было пускай и холодное, но достаточно уютное помещение. Думать о том, где находится, юноша, конечно, не мог, так как над ним сидела какая-то девушка, похожая на одну из ассистенток Гоголя, и душила его. Лицо её было бледным и безумным, по щекам катились слезы. На минуту ему показалось, что он видел её в своем сне. - Тварь… мерзкая тварь… - шептала она, сквозь зубы, не прекращая сдавливать его горло. Вдруг юноша услышал, как дверь в комнату распахнулась, и до него очень смутно донесся голос Ивана: - Хозяин! Хозяин! Помогите! Сознание снова ускользнуло от Дазая, так как ему перекрыли доступ кислорода. Он пытался вернуться, однако любые попытки разлепить глаза оказывались тщетными. Однако он слышал всё, что происходит вокруг, а именно женские крики. Он слышал, как что-то разрывается, оглушая его, как тишина звенела потом в ушах. Когда он открыл глаза, то комната вокруг него вновь закружилась. Осаму помнит лишь теплый свет свечей, запах табака и… крови. Он видел фигуру у окна, за которым на сером и безмолвном фоне кружились белые снежинки. Эта фигура сидела в большом темном кресле, спинка которого закрывала обзор на человека. Дазай видел лишь худые, окровавленные руки, в которых эта личность держала трубку. Человек затянулся, и дым расползся по комнате серым облаком, заслоняя собой пятна крови. Глаза Осаму опустились ниже, и он увидел, что на постели, где лежал сам, расположился и труп этой самой женщины, душившей его несколько мгновений назад. Её глаза были стеклянными, взгляд обращен куда-то в пустоту. Из шеи струились дорожки темной крови, утекающие по груди в белый корсет. Её руки были раскинуты, а губы приоткрыты, будто ожидая поцелуя. Дазай навсегда её запомнит. Запомнит её лик, и тот ужас, который преследовал его последние дни. - Ф-фёдор?.. – позвал Осаму, и человек в кресле ответил: - Да?.. - Фёдор… - он не знал, зачем зовет его. Одно ему было ясно – сейчас Достоевский – единственный, от кого зависит жизнь юноши. И только ему теперь дано ей распоряжаться. Дверь снова распахнулась, и Осаму услышал голос слуги. Он снова приоткрыл глаза, но держать их открытыми было слишком тяжело. - Господин, я подготовил красную спальню. - Отлично, - ответил ему Достоевский. – Убери здесь всё. В следующие мгновения Дазай вообще перестал различать, что происходит вокруг. Его снова куда-то перекладывали, похоже, что переодевали. Он чувствовал ужасный холод, его всего трясло, а сердце колотилось, как бешеное. Сейчас юноша мечтал лишь о том, чтобы эти страдания наконец-то закончились, так как терпеть подобный кошмар он просто больше не мог. Осаму чувствовал, как что-то ледяное и мокрое прикасалось к его шее, лбу, груди. Всё тело содрогалось, губы пересохли, сознание периодически возвращалось и снова утекало, словно песок, между пальцев. Неужели это и есть Ад? - Под твою защиту прибегаем, Святая Богородица. Не презри молений наших в скорбях наших, но от всех опасностей избавляй нас всегда, Дева преславная и благословенная… Осаму слышал сквозь сон тихую молитву, таким нежным и чистым голосом, какой бывает лишь у тех, кто молится с высшей и чистейшей верой. Это был голос Фёдора, но Дазай думал, что это просто его очередные бредни, ведь вампир не может читать молитвы, особенно так проникновенно и чистосердечно. Но, когда он на мгновение открыл глаза, то увидел, как рядом с кроватью сидит Достоевский, сложив руки у лба и читая шепотом: - … Владычица наша, защитница наша, заступница наша… С сыном твоим примири нас. Сыну твоему поручи нас. Сыну твоему отдай нас… На секунду ему даже показалось, что по щеке Фёдора скользит слеза, но это действительно показалось юноше бредом. Наверное, это просто какой-то дурной сон, или же очередное явление Ада в его голове, так как Осаму не уверен, что был сейчас жив. Он поднял голову и обратил свой взор на потолок. Его горло снова сковал ужас, так как сейчас он лежал в той самой, снившейся ему постоянно, комнате с зеркальным потолком. Он лежал на алых простынях, у его кровати сидел вампир. Лицо Дазая было жутко изуродовано: всё в кровоподтеках, синяках и ссадинах. На его лбу лежала какая-то мокрая и холодная тряпка. Сам он был голым, однако руки его и торс были перебинтованы. На этих повязках также виднелись кровавые пятна. Осаму показалось, что он стал еще более худым, чем прежде. Сильнее начали выделяться ключицы под забинтованной шеей, скулы на бледном лице, а глаза, под которыми образовались темные круги, казалось, стали еще больше и темнее. Дазай не верил, что в зеркале отражается он, так как узнать его действительно было очень трудно. Юноша вновь прикрыл глаза, надеясь, что это всего лишь дурной сон, и вот он скоро проснется где-нибудь в своей кровати дома с похмелья, услышит крики дяди о полной безответственности подопечного, и о том, что Осаму опаздывает в университет. Было бы так здорово, если бы это оказалось правдой. Однако Дазай боится, что правда совсем иная. Он боится, что наконец-то исполнилась его заветная мечта. Он умер? Осаму и не заметил, как снова уснул. Только теперь его сон был немного спокойнее. Он всё еще чувствовал жуткий холод и боль во всем теле, но его мозг настолько устал от постоянного стресса, что юноша просто уже не обращал внимания на такие пустяки. Периодически, открывая глаза, он видел перед собой лицо Фёдора. Он касался тряпкой его лица и что-то говорил очень тихо, вот только Дазай не понимал, что именно. Может быть, все эти галлюцинации – последствие приема опиума? Неужели это настолько ужасно? Очнувшись в очередной раз, он приметил, что в комнате стало намного темнее. По углам горело несколько канделябров, а Фёдор сидел на своем же месте, только уже не молился. Он улегся на свои руки и, похоже, задремал. Только сейчас Осаму обратил внимание на то, что он был в том же самом своём идиотском платье. Почему-то этот факт заставил Дазая улыбнуться, жаль, что даже улыбаться ему было больно, ведь всё его лицо было искалечено. Он снова обратил свой взор к потолку. Да, он действительно находится в той самой комнате, но сейчас, что удивительно, его никто не мучает и не терзает. Он спокойно лежит в постели, рядом с которой на тумбочке стоит кувшин с водой и блюдце. С другой стороны - какие-то баночки и флаконы. Почему-то они показались юноше знакомыми. Осаму попытался пошевелиться, но любое движение сопровождалось болью, из-за чего он не сдержался и зашипел. Так как ему было достаточно холодно, он поспешил спрятать плечи под одеяло, дабы согреться. С одной стороны, сонливость снова одолевала его, а с другой… ему было странно. Он не понимал, что происходит, почему он жив и находится здесь. Почему Фёдор сидит у его кровати и спит? Почему раны Дазая обработаны, и он не выброшен куда-то в канаву или не похоронен? Все эти вопросы заставили его голову снова разболеться, и теперь уснуть у него точно не получится. Несмотря на боль, он попытался придвинуться ближе к Фёдору, чтобы рассмотреть его. К сожалению, лицо вампира было прикрыто волосами и руками, поэтому юноша не мог ничего толком увидеть. - Барон… - охрипшим голосом позвал его Осаму. – Барон… вы спите? - М-м-м… - тот повернул голову, из-за чего один его малиновый глаз выглянул из-под челки. – Который час? - Не имею ни малейшего понятия. - Понятно… - он полежал так пару секунд, а затем выпрямился и потянулся, протирая затем глаза и осматривая Дазая. – Как ты себя чувствуешь? - Ужасно, - честно ответил тот. - У тебя жар. Очень сильный. Иван сказал, что это опасно, - Фёдор говорил так, будто не имеет ни малейшего понятия о том, что значит лежать с высокой температурой. – Поэтому постарайся… не напрягаться. - Понятно… а почему я здесь? – Осаму сейчас из всего того бреда, произошедшего с ним, не мог разобрать, что правда, а что было его больным воображением. - Ты… - Фёдор запнулся. Похоже, он не знал, что лучше – сказать правду или всё-таки соврать. – Ты ранен. И, возможно, подхватил какую-то инфекцию, поэтому тебя лихорадит. Иван купил лекарства, но я, если честно, не знаю, как их принимать, - он посмотрел на флакончики, которые стояли на тумбочке рядом с кроватью. - Нет… почему я?.. Ох… - Осаму потрогал рукой мокрую тряпку на лбу, вытирая ей затем лицо. – Я не понимаю… ты… ты собирался меня убить. Достоевский посмотрел на него слегка растерянно, будто бы даже не ожидал, что Дазай начнет этот разговор. - Да, - решил честно признаться вампир, - но Сигма умолял не убивать тебя. - И т-ты просто… послушал его? - Конечно. - Почему? Фёдор улыбнулся, слегка усмехаясь. Он присел на край кровати, забрал у Осаму тряпку и смочил её в воде. - Потому что я и сам не хочу тебя убивать, - он подвинулся ближе к Дазаю и провел мокрой тряпкой по его лицу. Кажется, от этих прикосновений у юноши даже слегка стихла головная боль. – Если я убью тебя, то ко мне могут заявиться охотники, и начнутся разборки. Ты же все-таки подопечный главы местного управления ордена, а мне проблемы не нужны, - он аккуратно протирал его бледное лицо и проникновенно смотрел в глаза. Осаму чувствовал себя как-то странно и немного испуганно, вот только… если бы Фёдор хотел ему навредить, то уже сделал бы это. - А если п-правду? – Дазай знал, что вампир чего-то недоговаривает. - Я… не знаю, - он тяжело вздохнул и отвернулся, снова смачивая тряпку в холодной воде. – Чувство странное. С одной стороны, я понимаю, что у меня нет толковых причин оставлять тебя в живых, а с другой… - Фёдор как будто хочет что-то сказать, но не решается. – В общем, я не знаю, какие причины у Сигмы, почему он не хочет, чтобы я тебя убивал, но я не смог ему отказать. Он сказал это так быстро, будто бы это были заранее отрепетированные слова, сказать которые он сначала забыл. Осаму сразу понял, что Достоевский снова врет ему, а точнее, просто не хочет рассказывать настоящую причину. Но юноша верит в то, что Сигма заступился за него, так как ему необходимо сохранить Дазая живым ради собственной выгоды и возвращения человечности. Только он не знает, догадывается ли об этом Фёдор. - Т-ты… забрал свой портрет из к-книги в моей комнате, ч-чтобы я т-тебя не всп… вспомнил? – решил вдруг спросить у него юноша. - Да. - Как ты… узнал об этом? - Я знаю, что я есть в той книге. И подумал, что раз ты теперь охотник, то можешь наткнуться на него и вспомнить меня. А это бы не пошло тебе на пользу. Собственно, так и вышло, - Фёдор расправил мокрую тряпку и положил на лоб Дазая, отворачиваясь затем. Казалось, что вампир боится смотреть ему в глаза. - Фёдор, - Осаму никогда раньше не звал его просто по имени, но раз уж сам Достоевский перешел границы, то почему бы и нет, - мои знают, ч-что я здесь?.. Барон повернулся к нему и снова слегка улыбнулся. Похоже, он тоже не ожидал, что Дазай позовет его по имени. - Да, я попросил Ивана рассказать об этом аптекарю. Сказать правду, что ты был ранен… подхватил какую-то заразу, и сейчас лечишься у меня. - Он п-поверил? - Не знаю. Думаю, нет, - он снова придвинулся к Дазаю и прикоснулся тыльной стороной своих пальцев к щеке юноши. – Ты, вроде бы, уже не такой горячий… Тебя всё еще трясет? - Х-ха… немного. - От холода? – он говорил томно и тихо, заглядывая в глаза Осаму так, будто действительно беспокоится о нём. - Н-наверное… - тот же смотрел на него, как идиот, запинаясь из-за дрожи во всем теле. – М-может быть, я… просто тебя боюсь? - Правда? Почему ты меня боишься? – Фёдор улыбался, ласково заправляя мокрые каштановые волосы юноши за ухо. - Ты… ведешь себя странно… и… и нел-логично. - Чем же? - Т-ты… с-сначала с-с-с… а-а-ах… - он выдохнул, сотрясаясь от холода, а затем продолжил: - Оставляешь меня… на растерзание вампирам, а теперь я… теперь я тут. - Не беспокойся, я не стану ничего с тобой делать. Даже если ты попросишь, - наконец-то он убрал свою руку от его лица и поправил одеяло, прикрывая плечи Дазая. – Я ведь не нарушаю своих слов. - Да… ах-ха-ха! – Осаму не выдержал и посмеялся, вспоминая, сколько раз Достоевский его обманывал. – Тогда по твоей логике… кхм… мы должны сейчас пить пиво в «Люпине». - Ну, практически не нарушаю, - принялся оправдываться Фёдор. – Ладно, давай, как только ты поправишься, мы пойдем в этот твой бар «Люпин»? Договорились? - То есть, ты думаешь, что после всего, что ты со мной… с-сделал, я буду спокойно с тобой… сидеть в… в баре? - А что не так?.. – сейчас лицо Достоевского действительно было непонимающим. Он действительно не осознавал проблемы и не понимал, как одно может противоречить другому. - Т-ты идиот?.. Фёдор достал откуда-то из-под своего платья карманные часы и сверился с временем, отвечая затем юноше: - Ещё нет. - То есть, ты хочешь сказать, что… ч-что этот фактор т-ты измеряешь по времени? – Дазай крайне удивлялся этому бреду. - Нет, но мне показалось, что это было бы забавно. Осаму смотрел на него какое-то время, а затем не выдержал и прерывисто посмеялся. Смеяться ему было больно и тяжело, но сдержаться он не мог. Фёдор тоже тихонько посмеялся и встал, говоря: - Ладно. Отдыхай пока, не буду напрягать тебя разговорами. - Фёдор, - юноша снова окликнул его, когда тот уже направлялся к выходу, - меня… душила какая-то девушка? - Да, - он развернулся, отвечая ему. - Кто это? - А тебя, я погляжу, часто интересуют дамы, пытающиеся тебя убить, - улыбался вампир. - Т-так уж вышло… Фёдор понимал, что выкрутиться у него не получится, поэтому все-таки ответил: - Эта девушка одна из немногих выживших из труппы Гоголя. Осаму задумался. Одна из немногих? - А что… с остальными? - Ха, - он усмехнулся и глянул украдкой в окно. Снег прекратился. – Часть убили вы. Часть убил я. Ты же всё видел. Она смогла избежать своей участи, но, как ты понимаешь, ненадолго. Дазай задумался, но все-таки решил спросить барона о том, что беспокоило его всё это время. - Вы презираете меня за то, что я убил его? - Нет, - сразу же ответил ему Достоевский. – Если бы его убил не ты, то кто-нибудь другой. Возможно, что даже кто-то из вампиров, потому что Николай изрядно заигрался со своей идеей создать тут общину. Эх… - он тяжело вздохнул и потер лоб. – Извини, - судя по всему, Фёдор не хотел об этом говорить. – Он правда был моим близким и давним другом, и… мне жаль. Да, я зол на тебя за то, что ты сделал. И всё же… он сам виноват. - Понятно… Осаму не знал, каково сейчас Достоевскому находиться в одной комнате с убийцей его друга. Лично Дазай бы сразу же нашел, как отомстить за подобное, но почему-то сейчас он чувствовал себя в полной безопасности рядом с Фёдором, а также полностью верил всем его словам. Да, юноша понимал, что это глупо, однако он был уверен в том, что барон ему не врет. По его глазам не скажешь, что Достоевский желает ему смерти, ведь тогда бы никакие уговоры Сигмы не сработали. Значит, Фёдор действительно почему-то не хочет его убивать? Он ведь ни разу не пытался убить его сам – всегда отдавал на расправу кому-то другому. Выглядит это так, как будто ему сложно лично поднять на него руку. - Извини, что… п-поднял эту тему, - сказал Дазай, но Достоевский лишь улыбнулся: - Нет, ничего страшного. Я… я пойду. Отдыхай. И он покинул комнату, оставляя Осаму наедине со своими мыслями. Ему было странно. Очень странно и даже как-то грустно, что всё, произошедшее с ним за последние дни, - а он даже и не знал, за сколько конкретно, - оказалось правдой, а не жутким сном. Его раны, слова Фёдора и все воспоминания говорят ему о том, что те ужасы были более, чем реальны, и только от одного этого факта Дазай хочет достать откуда-нибудь револьвер и застрелиться. Жаль, что он не взял с собой оружие, да и юноша всё равно не имеет и малейшего понятия о том, где его вещи. Кстати, хороший вопрос… Сейчас на Осаму, судя по ощущению, были только кальсоны, в остальном же – практически всё его тело было забинтовано. Честно говоря, он не помнит, где получил столько ранений, ведь у него была перевязана талия, замотана часть груди, плечо, оба предплечья и даже шея. Такое ощущение, что его порезали абсолютно всего. Пошевелив ногами, он понял, что вдобавок ко всему у него еще и перевязана пятка, что немудрено, учитывая, сколько он пробегал без обуви. Подсчитывая количество ранений, Дазай решил, что получение некой заразы, из-за которой у него поднялась такая высокая температура, вполне логично. Главное, чтобы это дерьмо не загноилось, иначе дело будет плохо, и он умрет от заражения крови. Конечно, это самый худший расклад. Учитывая, как часто Осаму ранили, ему всё должно быть нипочем. Он, несмотря на дрожь, взял мокрую тряпку и протер ей тело, дабы сбавить жар, а затем улегся под одеяло и снова уснул, ощущая себя наконец-то немного, но лучше. А потом началась агония… Черные тени по углам, руки, леденящие прикосновения которых обжигали и так израненную кожу. Он не знает, сколько длился новый порыв мучений, но это казалось ему настоящим кошмаром. Пот тяжелыми и холодными каплями катился со лба, и страшная, чудовищная тяжесть. Он помнит, как тянулся до кувшина с водой, но руки его содрогались. Помнит, как Фёдор крутился рядом, лихорадочно вытирая его лицо и приговаривая: - Тихо, всё хорошо. Он скоро придет. - Фёдор… кто?.. - Тише… Потом снова появились тени, снова появился смех. Отрубленная голова с бледными глазами то и дело смотрела на Осаму. Она преследовала его, являясь в кошмарах. Он видел представление. Полный зал людей. Они смеются, хлопают и восторгаются. Конферансье объявляет новый номер и размахивает руками во все стороны. - А сейча-а-ас… смертельное представление! Сейчас мы… убьем этого человека! – он указывает на Дазая, и зал разрывается в аплодисментах и свисте. Люди с нетерпением ждут представления. – Итак… вы готовы?! Дамы и господа, хотите, чтобы убрал эту табуретку? Он указывает на табуретку, на которой стоит Осаму. На его шее петля, подвешенная к самому куполу цирка. Люди аплодируют. - Я не слышу! – Гоголь приставляет руку к уху, будто делая вид, что глухой. – Вы хотите?! - Да! – раздается эхо голосов по всему залу. Возгласы, хлопки и крики в зале становятся всё громче, и вот шут не выдерживает: - Ну наконец-то! Тогда прямо сейчас… я убью этого человека! – он указывает на Дазая, который, остолбенев, ждет своего приговора. Тело его содрогается от ужаса, однако он стоит и ждет, когда его наконец-то убьют. Такое ощущение, будто его парализовало, и он не в состоянии пошевелиться. – Раз… - Да-вай! Да-вай! – кричат люди в зале. - Два-а-а-а… - продолжает считать Гоголь, смотря своими желтыми глазами на Осаму. На его лице играет злобная усмешка. - У-бей! У-бей! - Три! Николай пинает табуретку, и та вылетает из-под ног Дазая. Веревка снова смыкается на его шее, удавливая его и не давая вздохнуть. Тело юноши поднимается выше – к самому куполу цирка, а в ушах стоит звон, крики и шум толпы. Они радуются и ликуют. Радуются его смерти. Для них это шоу. Представление. Они испытывают безумные, жестокие эмоции, когда видят убийство. Казни всегда забавляли народ – это одно из средств управления людьми. Глаза его открываются, и он понимает, что проснулся. Слышит обеспокоенные голоса вокруг, чувствует, как кто-то ковыряется в его ранах. - Тише-тише… Всё нормально, это я, - слышит юноша знакомый и такой спокойный голос старого товарища. - О-ода?.. Одасаку?.. – Дазай распахивает глаза и видит, как над ним стоит Ода. На его руках окровавленные перчатки. Он что-то делает с его раной. – Как ты… - Тише… я сейчас тебя подлатаю немного, и всё пройдет. - Хорошо… - он смотрит в сторону и видит, как вдали у окна стоит Фёдор. Он смотрит в окно и курит трубку, раздумывая о чем-то. Будто уловив взгляд Дазая, он поворачивается и кротко улыбается ему, вновь затягиваясь табаком. Осаму закрывает глаза. Всё его тело разрывается от боли, но он терпит. Теперь, когда здесь Сакуноске, он уверен, что в безопасности. В голове крутится множество вопросов, и почему-то ему кажется, что на самом деле Оды здесь нет, и это всё его очередные бредни. Всё вокруг перестало ощущаться, как настоящее. Дазай даже не уверен в том, что жив, ведь у него создается впечатление, что он уже умер несколько раз. Это действительно всё больше походит на Ад, где Осаму вечно умирает и придается агонии, проходя каждый день всё новый круг. Имеет ли Ад конец? Возможно, но, кажется, не для Дазая. В голове крутилось множество бредовых мыслей. То и дело ему являлись странные сны: он видел свою смерть, смерть близких, чувствовал, как ему выдирают сердце, как что-то шевелится под кожей, ранит и терзает его душу снова и снова. Он пытался поднять веки, но те предательски тяжелели, как только ему являлось окружающее его пространство: размытое, хаотичное, неизвестное. Он видел, как зеркало на потолке трескается, и осколки летят ему прямо в лицо, насквозь пронизывая его израненное тело и заставляя кровоточить старые раны. Алые простыни снова сыреют и кажутся холодными. Ледяными ощущаются собственные руки, губы. Конечности немеют; он пытается пошевелить ими, дотянуться до свечи, горящей в углу, однако та расплывается перед глазами мутным желтым пятном, и рука снова падает в полном бессилии. Грудь сдавливает чувство паники; чувство, что совсем скоро он умрет, и все его мучения закончатся раз и навсегда. Но вот сознание растворяется в сладком сне, смешиваясь со всеми преследующими его в последние дни кошмарами. Он проваливается в черную, неосязаемую темноту, в которой всё так же холодно и тревожно, но это хотя бы походит на обычную смерть, где нет никакого продолжения, в виде Ада или Рая. Место, куда он всегда мечтал попасть – в черную, спокойную пропасть, где его душа наконец-то отдохнет от вечной суеты и бренности. Однако это оказалось лишь сном. Он чувствует, как сознание, будто в прыжке, вырывается наружу, и глаза распахиваются в ужасе от осознания произошедшего. Вокруг него полутьма, в кресле рядом с кроватью дремлет Сакуноске, тихо посапывая. Осаму зовет его хриплым и слабым голосом: - Ода… саку… Размеренное дыхание его прерывается. Мужчина открывает глаза и смотрит на юношу. - Привет. - Я?.. Что со мной?.. - Всё нормально. Жить будешь. Дазай осматривается и прокашливается. Ему очень тяжело дышать, будто бы ему скрутило легкие. Он понимает, что находится всё там же – в роскошной спальне в замке Вайт-Рэт, однако самого хозяина он не видит. - Где?.. Где Достоевский? – спрашивает юноша. - Не знаю. Куда-то уехал, - он снова прикрыл глаза, не в силах справиться с дремотой. - Ты… останешься со мной? - Останусь до завтра. - Мори… знает, что я… кха-кха-ха! – он закашлялся, но, отдышавшись, продолжил: – Он… кхм… знает, что я здесь? - Я отправил ему письмо, - Ода снова открыл глаза и, потянувшись, зевнул. – Эх… он очень переживает. - И, наверное, жутко злится… - Наверное… - он отвернулся, осматриваясь, а затем продолжил. – Осаму… скажи, зачем ты пошел с вампирами? Дазай нашел в себе силы посмотреть в глаза Сакуноске. Ему было тяжело об этом говорить, ведь он уже сто раз пожалел о содеянном, однако польза в этом несомненно была. - Ода… я убил Гоголя. На лице мужчины отразилось полное замешательство. Он сжал руки в кулак и опустил голову, обдумывая слова юноши. - Что?.. – спросил он, будто бы ничего не понимая. – Ты… ты уверен? - Абсолютно. Сакуноске тяжело выдохнул, а затем посмотрел на юношу. Выражение лица у него было очень напряженным. Он до сих пор не верил, что такое возможно. - Как? Осаму попытался пошевелиться, дабы лечь поудобнее. Он смог найти в себе силы, чтобы слегка приподняться, ведь разговаривать, лежа на спине, ему было неудобно. Ода хотел было ему помочь, однако Дазай выставил руку, как бы давая понять, что всё в порядке и он в состоянии справиться сам. - Он хотел, чтобы я убил одну вампиршу. Она была очень голодной и слабой. Я дал ей своей крови, и она помогла мне с ним расправиться. Только… прошу, не рассказывай об этом Огаю… скажи, что просто… не знаю… скажи, что не понял ничего из моего рассказа, или скажи, что не знаешь подробностей. - А что с его шайкой бродячих артистов-вампиров? - Они… они все убиты. Фёдор… убил их… Ай! С-с-с… - у него резко заколола рана, и юноша ухватился за бок. - Не шевелись так активно. Тебя здорово поцарапали, поэтому всё будет болеть. - Сколько… сколько я уже тут?.. - Ну… сегодня где-то пятый день, как я узнал о твоей пропаже. - Что?.. Пятый день?! – у Дазая аж прорезался голос. Он не мог поверить в то, что столько времени находился без сознания. Практически. – Я… не могу поверить. - Тебя здорово лихорадило последние дни, поэтому ты ничего не помнишь. Но… главное, что всё обошлось. Фёдор поклялся, что не причинит тебе вреда, и предоставит любой необходимый уход. Ты… не знаешь, почему он так заботится о тебе? Ты же, вроде как, убил его друга, получается? Осаму замолчал. С одной стороны, ему хотелось рассказать Оде обо всём, что он узнал, а с другой стороны, говорить о чем-то подобным в этих стенах ему было страшно, ведь кто знает, кто может их услышать? - Я… не знаю, - решил соврать Дазай. Он расскажет ему о своих догадках, но позже, когда они оба действительно будут в безопасности. – Извини, я… многое хочу рассказать, но… - Да, я понимаю… ты устал, - кажется, что Сакуноске понял всё, что пытался донести до него Осаму. Он и сам отчасти понимает, что такое лучше не обсуждать в этом замке, несмотря на то, что им обоим гарантировали безопасность. Но надолго ли? – Обсудим всё, когда ты поправишься. Он снова прикрыл глаза, засыпая. Похоже, что Ода здорово устал, пока занимался Дазаем. А может, сейчас просто глубокая ночь? Дазай не может понять, потому что окна занавешены, и в комнате всё время стоит полутьма. Осаму тоже решает еще отдохнуть. Он снова укладывается поудобнее – набок, закрывая глаза. Он рад, что Сакуноске рядом – это вселяет хоть какую-то надежду. В этот раз он спал без кошмаров, однако часто просыпался из-за посторонних звуков и шорохов. Тем не менее, он не заметил, как Ода ушел, и не заметил, как быстро пролетело время. Когда он открыл глаза, то увидел, что окна уже открыты, и комнату наполняет белый свет пасмурного неба. На улице утро или день – Дазай не знает, однако, осматриваясь, он находит часы, висящие на стене, и понимает, что сейчас одиннадцать утра. Его мучает ужасная сухость во рту, но, повернувшись, он видит большой кувшин с водой, стакан и записку. Осаму приподнимается на кровати, игнорируя боль. Тут же он замечает, что повязки у него чистые, но создается ощущение, будто бы бинтов стало больше. Его это не особо беспокоит, разве что он переживает, что всё его туловище почему-то будет распорото, ведь его, вроде бы, никто не резал, да и у Оды не должно было возникнуть необходимости вскрывать парня. Хотя кто его знает, что с ним могло приключиться за всё это время? Юноша наливает себе воды в стакан и берет записку, в которой уже известным ему каллиграфическим почерком Достоевского написано: «Чтобы выпил всё до моего приезда. П.С: Горшок под кроватью». Осаму усмехается и залпом осушает стакан. Он несколько минут всматривается в эти буквы – настолько ему нравится то, с каким изяществом выведена каждая из них. Наверное, будь ему столько же лет, то и его почерк перестал бы быть таким безобразным? Юноша откладывает записку и наливает себе еще воды, делая небольшой глоток и отставляя стакан. Он слегка подтягивается на кровати и свешивает ноги, присаживаясь. В следующую минуту Дазай борется с ужасным головокружением после длительного пребывания без сознания в горизонтальном положении, поэтому всё-таки решает еще прилечь. Придя в себя, он снова поднимается и садится, осушая стакан с водой и умываясь. Голова относительно проясняется, однако он всё равно плохо понимает, как ему собраться и вернуться к жизни. Перед глазами проносятся все пережитые ужасы. Он до сих пор не может понять, всё ли это было взаправду, но осадок даже от его воображаемых кошмаров всё равно остался. И страшная слабость из-за которой он чувствует себя не менее мерзко. Парень попытался встать, однако вышло у него не очень. При первой попытке он сразу же снова упал на кровать, еле-еле потом поднимаясь. При второй у него получилось подольше постоять на ногах. На третий раз он собрал все силы в кулак и пошел к окну, обходя кровать и держась за колонны – стойки для балдахина. Неизвестно каким чудом, но ему удалось дойти до окна и посмотреть на белый свет. Судя по всему, за это время прошелся небольшой снег, ведь отдельные небольшие насыпи лежали на земле, однако преимущественно всё подтаяло. Небо, как ему и казалось, когда он лежал на кровати, было серым и облачным. Солнце было полностью закрыто, и лишь отдельные белые лучики кое-где пробивались сквозь кроны худых и облетевших деревьев. При взгляде на эту атмосферу, голые плечи юноши покрывались мурашками, поэтому он сразу же натянул чистую рубашку, судя по всему, приготовленную для него. Не сказать, что так стало намного теплее, но хотя бы на плечах не ощущается холод каменных стен замка. Камин, расположенный напротив кровати, не горел, однако создавалось ощущение, что от него всё еще исходит тепло, которое он копил на протяжении часов. Больше ничего интересного Осаму не приметил – всё остальное оставалось таким же, каким и было со времени его прошлого визита. Вероятно, в этой комнате редко кто-то ночует. Возможно, виной тому зеркало на потолке, ведь не всем хочется видеть себя спящим. Точно. Вампиры же как-то иначе отражаются в зеркалах, поэтому им, возможно, это не мешает? Решив больше не испытывать судьбу, Осаму вернулся на место – в кровать. Он посмотрел на зеркальный потолок, осматривая себя. В целом ничего не поменялось: на нем было примерно такое же количество повязок, лицо было таким же бледным, волосы – взъерошенными, а вот раны, кажется, местами покрылись коркой и стали светлее. Дазай потрогал свой лоб, пытаясь понять, есть ли у него температура, однако сейчас ему было сложно это определить. Присутствовала слабость, какая бывает при слегка повышенной температуре, однако это могло быть и просто последствием его длительной лихорадки. Он прикрыл глаза, понимая, что делать ему абсолютно нечего. Периодически Осаму пил воду и раздумывал обо всём происходящем, однако настроение у него уже было лучше. Пожалуй, у кого угодно настроение будет лучше после пережитого кошмара, ведь он банально рад тому, что выжил. Правда… с другой стороны – это повод расстроиться. Спустя примерно два часа в комнату зашел Иван. Он поинтересовался, как дела у Дазая, на что тот ответил удовлетворительностью, а затем пообещал принести юноше кашу. Буквально через несколько минут он услышал у двери чьи-то разговоры и крик достаточно знакомого голоса, вдруг внезапно пропавшего. Дверь отворилась и в комнату вошел человек известный Осаму – Шибусава Тацухико. Лицо его было всё таким же скучающим, однако играли на нем и некие нотки удовлетворения. Он закрыл своими когтистыми руками дверь в прихожую и прошел дальше в комнату. - Здравствуйте, Дазай, - поприветствовал его мужчина. Он взял один из стульев, стоящих в углу комнаты и поставил к кровати юноши. Усевшись на него, он запустил руку во внутренний карман пиджака и достал оттуда довольно приличный сверток с купюрами, укладывая их на прикроватный столик. – До меня дошли вести о том, что вы сделали дело. Надеюсь, столько хватит за твои услуги? Осаму и не знал, что сказать. Он в жизни не видел столько денег, и уж совсем забыл думать об их договоре с Шибусавой. - Ну… да, - тихо промямлил парень, однако Тацухико, услышав растерянность в его голосе, снова запустил руку в карман, достал еще один сверток, отсчитав несколько десятков купюр. Он положил деньги в общую стопку и сказал: - Вот теперь, думаю, достаточно. Такие вещи должны достойно оплачиваться. Я прав? - Да, - ответил ему Дазай. – С-спасибо… - Это вам спасибо. Вы очень выручаете меня своими делами. Если бы вас можно было обратить, то я бы с радостью предложил вам бессмертие прямо сейчас, но… к сожалению, вам, господин Дазай, придется довольствоваться обычной человеческой жизнью. Надеюсь, хотя бы эти средства смогут её скрасить. Юноша сразу же подумал о том, что они теперь смогут оборудовать небольшую конюшню и карету, дабы иметь возможность самим разъезжать по городу, а не нанимать извозчиков. Пожалуй, именно на это он и потратит эти деньги, ведь это принесет пользу как ему, так и дяде. Правда, тогда кому-то придется ухаживать за лошадьми и тратиться на их кормежку, а это тоже достаточно большие расходы. Однако Дазай думает, что они могут себе это позволить, ведь работа дяди и их дело в данный момент приносит достаточно денег. А когда и Осаму выйдет на работу, то бюджет и вовсе пойдет в гору. Возможно… - Думаю, вы понимаете, что я бы в любом случае не стал соглашаться на подобное, - сказал Осаму. – Мало того, что это не пойдет на благо моей репутации среди охотников, так еще и есть риск прекратить с ними всякие контакты и остаться на улице. - В таком случае, мне пришлось бы решить эту вашу проблему. Но, не волнуйтесь. Я в курсе ваших особенностей, и мы оба знаем, что обращение невозможно. Ну, всё. Своё дело я сделал, думаю, что встретимся мы нескоро, но я бы с удовольствием пригласил бы вас ко мне в гости. - Сочту за честь. Тацухико поднялся со стула и улыбнулся краем губ: - Ждите от меня письмо. До встречи. - До свидания. Открыв дверь в прихожую, он щелкнул пальцами и за ней из ниоткуда появился Сигма. - Ты… Ты! – кричал он на Шибусаву. Так вот кто, оказывается, горланил на весь этаж. – Что ты только что сделал? Судя по всему, Сигма был против того, чтобы тот навещал Дазая, однако такому вампиру, как Тацухико, глубоко наплевать на чужие запреты. Он просто отправил его в туман, а сам пробрался в комнату к Осаму. Тот, кстати, увидев знакомое лицо, поспешил спрятать деньги под подушку, ведь тот, наверное, не одобрит их сотрудничество. Хотя какая Дазаю вообще разница? - Ничего особенного, маэстро, - сказал Шибусава и исчез из поля зрения юноши за дверным проемом. – Я уже покидаю это место. - Правильно! Проваливай отсюда! – кричал ему вслед Сигма. Его бледное лицо, казалось, потемнело от злости. Он зашел в комнату к Дазаю и закрыл дверь, прислоняясь к ней спиной и тяжело выдыхая. – Ух… он всё-таки проник сюда, да? - Да, - ответил юноша, забираясь под одеяло. - Что ему было нужно? – он отошел от двери и подошел к окну, вглядываясь в пейзаж на улице. - Ничего особенного. Это… наши личные с ним дела. - Это ведь он попросил убить Николая, да? – внезапно спросил его Сигма, и повернулся лицом к Осаму. – Да, я знаю. Фёдор сказал мне, что ты убивал вампиров для него. - Ты должен понимать, что, несмотря на всё, я – охотник. И моя главная обязанность – убивать вампиров, тем более, если они представляют опасность для окружающих. - Мы все представляем опасность для окружающих, Дазай! Мы все едим людей. Кто-то больше, кто-то меньше. Кто-то питается вообще коровами, а иногда выбирает голодную смерть, приводящую к озверению. Просто кто-то мешает ордену, а кто-то помогает. И, поверь, вампиров меньше не станет, всё также будут появляться неконтролируемые новообращенные и их неадекватные хозяева, решившие всё поменять. Пока вы не убьете верхушку, всё и будет так продолжаться! - Верхушку? - Да, Дазай. Пока все старые вампиры не будут уничтожены, ничего не изменится, ведь именно они стоят за глобальными превращениями, за шабашами и прочим… Эх… - он сел на стул, на котором совсем недавно сидел Тацухико. – Я не должен тебе об этом рассказывать. Я не должен был тебя спасать. Я не… я не должен грустить из-за смерти Гоголя, - последние он сказал особенно трагично, - но я знал, что этот момент скоро настанет. Я знал, что он заиграется, и орден придет за ним. Это всё я виноват… Он наклонился и зарылся пальцами в свои двухцветные волосы, растрепывая челку. Кажется, он действительно тяжело переживает уход друга. - С чего ты взял? - Потому что не остановил его. Да, Гоголь – не тот человек, которого вообще можно как-то остановить, однако я всегда мог влиять на него, также, как и Достоевский. Почему Фёдор ничего не сделал, хотя мог?.. – он поднял голову и посмотрел на Дазая. – Он всегда очень уважал Николая, они встречались каждый год, сколько я себя помню… ну, да, это немного, но всё же. Они уважали друг друга, и Фёдор всегда говорил, что Николай не так прост, как кажется на первый взгляд, что он далеко не глуп и уж тем более не псих, каким казался. - Фёдор сказал, что он хотел создать… общину? – решил поделиться своей информацией Осаму. - Да, хотел. Я собирался даже отправиться с ним дальше в турне, чтобы найти подходящее место, но… почему-то он уперся. Ему хотелось именно здесь. Хотя очевидно, что Футил не смог бы прокормить и половины его труппы, - в глазах Сигмы вдруг отразился ужас. – Ты… ты даже не представляешь… Они убили по меньшей мере человек шестьдесят за последний месяц. А эти вечные крики в замке из-за того, что очередная бригада охотников убила несколько вампиров из труппы? Это просто ужасно. - Неужели Гоголь о нас не знал? - Конечно, знал. Более того, мы ему часто говорили о том, что у вас повышенный контроль в Эльте, поэтому лучше избегать прямых стычек. Честно говоря, мне и самому-то страшно порой бывает. И за себя, и за Фёдора… Он смутился, сказав последние слова, будто не хотел как-то особенно выделять Достоевского в своём отношении. Дазай, конечно, это сразу же заприметил и решил зацепиться: - У вас какие-то особые отношения с Фёдором? Сигма тяжело выдохнул и снова направил взор в окно. - Я не… нет. Мы… мы просто очень близки друг другу. Ты, наверное, знаешь? Он обратил меня. - Он о тебе так заботится… - Да, иногда мне кажется, что Достоевский ближе мне, чем родные родители… Ха! Хотя я их, конечно, не помню. - Почему? Вампиры забывают всё после обращения? - Нет, дело не в этом. Перед тем, как обратиться, я попросил Фёдора стереть все мои воспоминания из прошлой жизни, поэтому я ничего не помню. - Совсем? – удивлялся Осаму. - Совсем. Дазай снова подумал о том, с какой легкостью он вспомнил все стертые Достоевским воспоминания. - И даже какие-то ассоциации не всплывают? - Всплывают, конечно. Я вижу знакомые места, однако не могу вспомнить, с чем конкретно они были связаны. - То есть, за всё время не появилось ни одного воспоминания? - Нет, ни одного, - он затем присмотрелся к Дазаю: - Почему это так тебя удивляет? Если Фёдор стирает память, то это навсегда. - Я вспомнил всё, что он когда-то стёр, - вдруг сказал ему юноша, и это заставило Сигму улыбнуться: - Да ладно?.. Это невозможно. - Он стер мне все воспоминания о первой встрече, а затем на балу у Фицджеральда я просто взял и полностью вспомнил об этом. Причем, еще глядя на портрет в энциклопедии, я вспоминал обрывками что-то из нашей встречи. - Хм-м-м… я обращен всего три года, однако за всё время я ни разу ничего не вспомнил. Может, это тоже связано с тем, что тебя вылечили от вампиризма, поэтому и магия на тебя так не действует? - Вполне возможно, - Дазай думал об этом, однако не был уверен. Они притихли на какое-то время, вслушиваясь в шум за окном, а затем Сигма тяжело вздохнул и глянул на часы: - Фёдор должен будет скоро вернуться. Он попросил меня посидеть с тобой. Присмотреть, так сказать, чтобы ничего еще не случилось. - Он действительно оставил мне жизнь из-за тебя? - Да, - отвечал тот, несколько грустно. – Он… он не знает о том, что… Ну, ты понял. Судя по всему, Сигма имел в виду свою связь с орденом и желание избавиться от проклятья. Да, Дазай бы тоже не стал об этом распространяться в обществе кровососов, ведь никто не знает, как они на это отреагируют. - И Фёдор даже не стал расспрашивать тебя, почему ты так просишь сохранить мне жизнь? - Спрашивал, конечно, однако, судя по всему, он не увидел в этом злого умысла и посчитал за божественное провидение. У него такое бывает иногда… Мы, вроде бы, просто находим с ним общий язык, однако мне бывает порой тяжело его понять. - То есть он просто разрешил тебе оставить мне жизнь без всяких на то причин? - Да. Осаму это несколько удивило. С другой стороны, он еще плохо понимает психологию вампиров, а они, судя по всему, очень сильно отличаются от людей по своему характеру и мироощущению, не говоря уже об эксцентричном поведении. В Сигме ощущается, что он еще очень близок к людям из-за того, что обращен относительно недавно. Его вообще очень сложно порой отличить от человека, да и, кажется, при жизни он не был представителем аристократии, исходя из его речи. - Тебе это не показалось странным? - С одной стороны – да, а с другой стороны – нет, - многозначительно ответил ему вампир. – Это же Фёдор… попытаешься понять его мотивы – сломаешь голову от еще больших вопросов. Я просто не обращаю внимания. - Удивительно… - подумал вслух Дазай. Неужели Достоевский действительно такой сложный? Ему общение с ним давалось очень даже легко. Может, это потому что барон умеет подстраиваться под людей и вести себя в обществе? - Ну, ты, наверное, заметил. - Честно говоря, мне с ним достаточно легко общаться. Это странно? - Ну… не знаю. Смотря, какое настроение у Фёдора. Со мной он обычно говорит загадками, но я научился их более-менее понимать. В любом случае, он редко кому-то желает зла, если это не противоречит Воле Господней. - Кстати, об этом… - Дазай вдруг вспомнил, как Достоевский сидел и молился у его кровати, а также повторял за ним молитву от нечистой силы. Тогда Осаму был в таком шоке, что даже и не верил, правда это или сон, однако сейчас, вспоминая это, он удивляется еще больше. Всегда его убеждали в том, что Слово Божье – это лучшая защита от вампиров. Но что делать в таком случае? – Почему Фёдор… спокойно читает молитвы? - А, ты про это… Бр-р-р… Вот ты напомнил, а мне всегда так плохо становится, когда я слышу их. Он всегда уходит в свою комнату помолиться, чтобы другие вампиры не слышали, так как это ужасно. Ну, ты знаешь. - То есть, тебе тоже неприятно их слушать? - Да, это невыносимо. А, касательно твоего вопроса… честно говоря, я не знаю. Он всё время толкует что-то о великой жертве, прощении грехов, миссии и всё в этом духе. Я ничего из этого не понимаю, однако и сам удивляюсь, как ему удается спокойно молиться и ходить в церкви. - Он еще и в церкви ходит? - О-о-о… регулярно! Всё это не укладывалось в голове у Дазая. Он мог понять многое, но верующий вампир? Может, Достоевский так просто пытается защититься от влияния божественной силы на себя? Кто его знает?.. Вокруг фигуры Фёдора появляется еще больше вопросов и загадок. Наконец-то их побеспокоил Иван, принесший поднос с чаем и овсяной кашей. Осаму так долго не ел, что с жадностью набрасывался на еду, пока Сигма рассказывал о какой-то очередной рутине. Удивительно, но Осаму нравилось с ним болтать. Он казался достаточно адекватным вампиром, который прекрасно понимает, как всё вокруг устроено, и которому, кажется, можно доверять. Честно говоря, Дазай вообще забыл за это время, что сидит и общается с вампиром, ведь тот был совершенно непохож на монстра – чистый взгляд, самое обычное поведение, несколько неряшливая прическа, белый костюм. Его жесты, его эмоции, его речь выдавала в нем совершенно обыкновенного обывателя, только вот влияние у Сигмы на самом деле было очень большим. Он обладал очень хорошей памятью, силой воли, но и простодушием. А еще у него была неплохая деловая хватка, которая позволила ему развить один из самых прибыльных игорных бизнесов во всей стране. Осаму никогда раньше не общался с такими людьми, однако испытывал к ним уважение. Он рад, что им довелось познакомиться. Да и, кажется, у них больше общего, чем кажется на первый взгляд. После того, как юноша поел наконец-то впервые за несколько дней, он решил еще раз попробовать встать. Сигма помог ему с этим, однако Дазай быстро собрался с силами и сам зашагал в коридор. Выйдя, он выглянул с лестничной площадки второго этажа вниз – в просторную прихожую. Внутри было темно, но, кажется, достаточно чисто. Уже не было такого огромного количества пыли, как недавно. В голове у Осаму начали всплывать ужасающие картины прошлых ночей, где среди холодных стен этого огромного замка ему представали растерзанные кровавые трупы, гниющие, истлевшие… Дазай снова почувствовал, как теряет сознание, однако Сигма успел его подхватить и усадить на пол. Он помахал у него рукой перед лицом и похлопал по щекам. Спустя несколько мгновений Осаму все-таки пришел в себя и усмехнулся: - Что-то звездочки замерцали… - Ага… повезло, что до искорок не дошло. А ну-ка, давай! – он схватил его за грудки и поднял на ноги. Осаму ухватился руками за деревянные перила. Голова снова закружилась, когда он посмотрел вниз, однако на этот раз юноша сумел удержаться. Он еще немного походил по этому коридору в сопровождении Сигмы, а затем повернул голову ко входу, услышав, как тяжелая дверь отворяется. Холодный ноябрьский ветер проник и так оледеневшее помещение мрачного каменного замка. Дверь с грохотом захлопнулась, и эхом по всему залу раздался стук каблуков по кафельному полу. Осаму увидел внизу Фёдора, и тот, отдавая своё пальто Ивану, тоже обратил свой вздор на молодых людей наверху. Он улыбнулся им и сказал: - Добрый день, господин Дазай. Парень усмехнулся и ответил ему с идентичной интонацией, смотря на вампира сверху вниз: - Добрый день, господин Достоевский.