МЕТОД-3. По другую сторону моря

Baccae venien postea. (Ягодки будут позже (лат.) - Я прошу вас поднять вашу руку. Повторяйте за мной... - Клянусь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, - старательно повторила она. - И да поможет мне Бог. Женщина по другую сторону офисного стола кивнула. Опустила руку и жестом пригласила визави последовать её примеру, но при этом осталась стоять. -Хорошо. Назовите ваше имя и звание. -Есения. Стеклова... Капитан, - неуверенно прибавила та. Видимо, несмотря на все возможные удобства, стильная и строгая обстановка смущала её не меньше других посетителей. -Вы знаете, где вы находитесь, капитан? Почему вы здесь? -Да, - ответила Есеня. -Это стандартная процедура. Советую вам сосредоточиться. От ваших ответов будет зависеть многое. В частности, то, как долго вы пробудете здесь, и будут ли вам предоставлены те условия, о которых вы запрашивали. Все подробности нашей с вами беседы будут фиксироваться, вы ответственны за ваши слова. Всё, что вы скажете, может быть использовано против вас. Вы понимаете? - Я понимаю, - так же старательно ответила она. -Присаживайтесь, пожалуйста. Начнём. Вы готовы? -Да. Есеня села за стол, положила на край локти, как внимательная школьница. Собеседница разместилась по другую сторону за плоским экраном компьютера и взяла со стопки папок самую верхнюю. Внутри в белоснежных рамках офисной бумаги оказались жёлтые сканы и копии документов на кириллице, к каждому был прикреплён листок с официальным переводом и нотариальными штампами. Осторожно заглянув в них, капитан Стеклова узнала копию своего свидетельства о рождении и поневоле сглотнула. - Организацию, которую я здесь представляю, не интересует ваша жизнь и профессиональная деятельность до того момента, как вы появились тут. С этими словами, женщина принялась быстро печатать по клавиатуре пальцами с идеальным маникюром. Это занятие, видимо, нисколько не отвлекало её от беседы. Как большинство её коллег на этом материке, она явно привыкла не терять времени и делать несколько дел одновременно и с равной эффективностью. - Однако я - служебный психолог, от заключения которого в большей степени зависит ваше дальнейшее будущее... здесь. Вот почему мы очень коротко коснёмся этого периода, после чего двинемся дальше и сосредоточимся на событиях уже этого года. Если в процессе беседы что-либо потребует уточнения, мы остановимся на этом отдельно. -Звучит неплохо, - так же холодно заметила Есеня. Увы, отвернутый от неё экран не позволял увидеть, что именно на нём печатали. - Кое-что мне уже известно из вашего личного дела, - донеслось оттуда. - Вы закончили юридический факультет с отличием, прошли стажировку. Что заставило вас пойти в следователи убойного отдела? Это достаточно тяжёлая работа. Преемственность? Она сказала: - Мой отец был старшим советником юстиции, прокурором в одной из окружных прокуратур Москвы. - Был? - Он умер. - Простите, - с безразличной вежливостью произнесла психолог. - Давно? - Прошло уже больше года с тех пор. - Расскажите мне немного о вашем детстве. Вы родились в России, в городе Москва? - Да. - Ваша семья была полной? - До определённого времени. - Уточните. Помолчав, Есеня продолжила: - Когда мне было семь, моя мать... погибла. -Вас растил отец? -Да. Под мерный стук клавишей донеслось: - Опишите мне его. - Он был прекрасный человек, - тем же бесстрастным тоном произнесла Есеня. - Очень меня любил и старался защитить. На миг оторвавшись от экрана, психолог взглянула на неё, заметила: - Дети, у которых родители занимают должности, как эта, нередко страдают от недостатка внимания и любви. - Он был занятой человек и старался любить не словом, а делом. Говорить правду было легко. Пожалуй, если бы её здесь подключили к полиграфу, пишущая головка и не вздрогнула бы. Старая душевная рана затянулась. Впрочем, Есеня и не обращала на неё внимания с тех пор, как появились новые, поглубже. - Служба в силовых структурах требует от человека определённых навыков и формирует довольно строгий характер, даже жесткий. Вы чувствовали давление со стороны отца? -Такое случалось. Но я понимала, что так проявлялась его забота обо мне. -А со стороны матери? Есеня и сама не заметила, как смягчилась, вспомнила дорогое сердцу лицо в строгой рамке, блестящие локоны, чёрные глаза, по которым дочку Ольги Берестовой узнавали все, кто был знаком с её мамой, безошибочно. -Нет. Она была ангелом. Никогда не повышала на меня голос. Я её очень любила. Психолог давно вернулась к своему параллельному занятию, попутно заглядывая в сканы документов. Спросила: -Как она погибла? -Её убили. Я поклялась вырасти и найти того, кто это сделал. Воцарилась небольшая пауза. -Итак, вы выросли. Вы нашли убийцу? -Да. -Он предстал перед правосудием? -Он получил сполна. -Хорошо, - хозяйка кабинета вновь бросила печатать, взамен зашуршала бумагами, торопливо пробегая по строчкам. - Как я посмотрю, у вас пока что нет здесь никаких незавершённых гештальтов. В академии вы учились старательно, закончили обучение в числе лучших выпускников. Давайте теперь коснёмся вашей стажировки. Кстати, в вашем личном деле по этому вопросу почему-то нет информации, - она ещё раз выразительно перелистала документацию. - Странно... -На то есть причины. -Я вас слушаю. Есеня некоторое время подумала, потом пояснила: -Человек, у которого я проходила стажировку, участвовал в специальном проекте, вся информация была засекречена. -Как интересно! - негромко воскликнула психолог. - Как же вы попали к нему? Тут пришлось сбавить обороты и прикусить себе губу, включить мозг, что расслабился вместе с телом в этом эргономичном кресле. -Он был... другом моего отца. -Почему информация о вас также засекречена? Вполне ожидаемый вопрос, ответить на который следовало быстро, но так же вдумчиво и спокойно. Язык, на котором они говорили, к счастью, хорошо помогал структурировать мысли, как и быть предельно понятной. И уклончивой. -Обучение, которое я проходила, и знания, которые я получила в итоге, напрямую касались... проекта. И того рода деятельности, которым я занимаюсь теперь. Новая серия барабанной дроби по клавишам прервалась. Похоже, теперь уже психолог раздумывала над тем, какую информацию вводить в окошке. Но здесь Есения Стеклова ничем не могла помочь. Хоть колите скополамин. -Расскажите мне об этом проекте то, что сможете, - наконец попросила психолог. - Как он назывался? Когда он был создан? Кем? -Он был создан еще в советские времена. Больше я ничего не знаю. -В нем было много участников? "Сокращай речь до смысла", - вспомнилось ей. А следом перед глазами возникли довольно неприятные картины, красные от крови. Закрытые будто от усталости глаза, остывающие пальцы в её руке. "Не реви. Прощаться надо. Прощаться..." С этим хриплым, строгим голосом картины шли в сцепке. -Никого не осталось. "За одним исключением", - мысленно добавила она. -Какова была ваша роль в проекте? Деловой разговор помалу переходил в допрос. То же спокойное выражение лица её собеседницы говорило о том, что, скорее всего, такие подробности требовались ей как формальности, не более. В такой среде она чувствовала себя не столь уверенно, как когда предлагала своим жертвам многостраничные туповатые тесты или пыталась разложить по полочкам обстоятельства их профессиональных травм. Но следовало быть настороже. Вот она уже нетерпеливо повернула голову. -Из меня готовили замену моему... учителю, - сказала Есеня. -Он уходил в отставку? Она усмехнулась. -Можно и так сказать. На то время у него были... проблемы со здоровьем. К её большому облегчению, столь скупая информация, похоже, полностью удовлетворила запрос. Психолог вбила её в нужные окошки со сходными чувствами, даже как будто повеселела. И вернула разговор в нужное ей русло: -Здесь сказано, что два года назад вы работали в специальном департаменте Следственного Комитета Российской Федерации, который занимался особо жестокими и резонансными преступлениями... -В особенности, серийными убийцами, - дополнила Есеня. -Это серьёзная профессия. Могу я спросить? Убийца вашей матери... он был серийным убийцей? -Да, - подтвердила она. - Мы нашли его вместе. -Вам тяжело давалась стажировка? -Нелегко. Но я справилась. -Можете ли вы сказать, что ваша личность претерпела трансформацию и даже деформацию? Наконец-то психолог села на своего конька. Бросив печатать, повернулась к испытуемой и уставилась на неё с заметным интересом. Пожалуй, объяснимым. Все-таки, не каждый день в её практике радует общением с коллегами со столь богатой... служебной биографией. Все люди, на всех континентах знают: серийные убийцы - это страшно. Но и жутко интересно... Все люди, вне зависимости от их профессии и социального статуса. -В известной степени, да, - так же сухо ответила Есеня. - При моей работе - это неизбежно. Новый стук клавиш. -Расскажите мне о вашей службе в специальном отделе. Почему вы больше не числитесь в нём? Перешли? -Отдел был закрыт. Меня просто перевели. -Вы расследовали убийства, используя полученные вами знания? - догадалась психолог. Есеня кивнула: -Знания и методы работы. -Все дела, которые вели вы, были успешно раскрыты и завершены. Впечатляет! -Спасибо. -Это заслуга проекта? Она вздрогнула. Вновь мысленно побила себя по щекам. -Я считаю это заслугой одного человека. Того, который меня обучил. Он следователь высочайшего уровня с большим талантом и способностями. "Что правда, то правда". Неожиданно, атмосфера в кабинете изменилась, Есеня это почувствовала сразу. Кипа документов, что накопились на неё всего за пару лет, шуршали как опавшие листья; будто кто-то разрывал их кучку ногой, пытаясь добраться до спрятанного под ними ответа. Опомнившись, капитан Стеклова повернула голову. В руках собеседницы была офисная папка, которую она прежде не открывала. - Извините. Но вот здесь прилагаются документы, которых я обязана коснуться, так как они связаны с нашей сегодняшней задачей. Вы догадываетесь, о чём пойдёт речь? Есеня вздохнула. "Старые грехи везде найдут..." -Да. Спрашивайте. Психолог заметно взволновалась. Тем паче, что ряды букв на листе были немногочисленными. Официальный перевод, пришпиленный к уголку - и того короче. Долго читать ей не пришлось. -У вас были проблемы с законом? Посмотрите. Я прошу вас коротко пояснить мне суть этих документов. Напоминаю, что наша беседа проходит под клятвой. Ваши ответы будут проверены, просто это возьмёт время. "Ух, как она забеспокоилась! Даже забавно". Однако здесь и капитану СК следовало встревожиться. По словам того, с кем она не так давно консультировалась, терять сегодня бдительность не следовало ни на секунду. Каждый ответ мог перечеркнуть все её старания одним махом. Особенно, в столь щекотливой области. -Я понимаю, - Есеня ещё разок напрягла память, быстро просканировала взглядом некогда обидные для её самолюбия строчки. Отогнала от себя тот приглушённый визг за дверью квартиры и шуршание коленей экспертов по старому паркету. Разбитый плафон люстры и крюк на потолке, опрокинутую табуретку. "Тварь! Он погиб из-за тебя!!"... Глубокий вдох. В конце-концов, всё тайное стало явным. -Не хотите ли воды? - предложила психолог. Хотя уже заранее достала откуда-то две новенькие пластиковые бутылочки. -Да. Спасибо. С глотком воды дело, и впрямь, пошло на лад. Нервы успокоились, высушенное горло смягчилось. Да и визави, что последовала её примеру, немного расслабилась как будто. -Это заявление свидетеля по делу, которое я расследовала в мае две тысячи восемнадцатого года, - пробормотала Есеня, глядя на неровный торопливый почерк. - Фактически, его предсмертная записка. -О чём она? "Всё пиши, подробно!" - говорила она сама, описывая круги вокруг кухонного столика в самой обычной "двушке". "Пишу", - угрюмо отзывался Володя. Наконец, он поднял над головой листок, исписанный с двух сторон. "Написал? Молодец. Вот завтра и отнесёшь, куда следовало"... - Здесь сказано, что он свёл счёты с жизнью по причине психологического давления с моей стороны. -Это правда? - спросила психолог. -Позже следствие выяснило, что свидетель был повешен, и написал он это, скорее всего, под давлением со стороны убийцы. -Вас оправдали? -Табурет на месте происшествия лежал слишком далеко, - Есеня вздохнула. -Его выбили ногой. Так было сказано в заключении экспертизы. Её визави расслабилась ещё больше, забрала заявление. Взамен вынула из папки другое, очень похожее. -Спасибо. А вот это? Есеня бегло просмотрела лист, усмехнулась: -Это заявление моего коллеги о том, что я нарушила субординацию и угрожала ему табельным оружием. Психолог мигом убрала с лица ответную усмешку, помрачнела: -Это серьёзное обвинение. -Это правда. -Вы хотите сказать, что... -На то были важные причины, - поспешила пояснить Есеня. - Следователь, с которым я работала примерно в то же время, превысил свои полномочия. Серийный убийца в его городе никогда не был бы найден, если бы я не сделала того, что сделала. Собеседница сдвинула брови: -Поясните. -Маньяк убил его родную дочь, и он хотел убить главного подозреваемого, так как полагал, что тот был виновен в этом. Нестеров был в аффекте, свидетелей, кроме меня, рядом не оказалось. Его нужно было остановить. -Вы угрожали ему служебным оружием, - напомнила психолог. -Это была чрезвычайная ситуация. К слову, именно этот подозреваемый впоследствии помог мне раскрыть "кейс". Без его помощи ничего бы не получилось. "Этот телефон - для дела, а не чтоб по душам разговаривать", - вспомнила она собственное ворчание. И тяжёлое дыхание Ивашова ей вслед: "А с кем тогда? У него же телефона нету!"... -То есть, это не ваш отец позаботился о том, чтобы этот документ так и остался вот здесь? Дочь прокурора Стеклова вздрогнула от такого предположения. Пожала плечами: -Об этом мне ничего не известно. Скажу только, что тот следователь позже признал, что был неправ. -А ваша версия подтвердилась? - с надеждой спросила психолог. -Да. Но увы, мы опоздали. Спасти последнюю жертву не удалось, - Есеня погрустнела. Вот это лучше было не вспоминать... Ее визави оживилась: -Вы чувствуете вину по этому поводу? Злость? Печаль? Есеня пожала плечами. -Я уже все забыла. В работе всякое случается. Я была бы огорчена намного больше, если бы убийца не был найден, и из-за него пострадал невиновный человек. -Хорошо. И последнее? Ей не пришлось даже читать все остальное, было достаточно узнать сильно скошенный на одну сторону почерк. Видимо, то, что было написано простым карандашом, Самарин впоследствии перенёс сюда шариковой ручкой для начальства. Ну, вернее, начальника... -Это протокол моего допроса. Один из них, если быть точнее. -По какому поводу производился допрос? -Меня обвиняли в убийстве моего отца. Вот теперь уже на лице собеседницы проявились её истинные чувства. -Господи Боже! - воскликнула она. - Вы серьёзно? -Так получилось, что в моих руках оказалось орудие его убийства. Я его нашла и дотронулась без предосторожностей, на эмоциях. Эти отпечатки и были главной уликой против меня. Алиби у меня не было, - в ночь убийства я оставалась одна с ребёнком, пока муж отвозил моего отца к нему домой. Он жил в часе езды от нашего дома. "Ведь красиво?" -Как же вас оправдали? - психолог даже подалась вперёд. И вид у неё стал немножко детский, почти восторженный. -Был найден его настоящий убийца. -Это удивительная история! Кто же им оказался? Есеня помолчала. Вот здесь кристальная честность могла только все испортить. В конце-концов, кто для следствия важнее? Исполнитель или же заказчик? -Им оказался... убийца моей матери. -Правда? -Да, чистая. Более того, я своими ушами слышала его признание. Её визави покачала головой. Казалось, она только что, за пару секунд просмотрела захватывающий криминальный фильм или дочитала до конца увлекательный детектив. Выдохнула, даже улыбнулась. Да и компромат на капитана Стеклову, похоже, закончился, слава Богу. Папок было ещё предостаточно, но эта закрылась и была отложена в сторону. -В таком случае, мы кратко коснёмся вашей личной жизни, чтобы прояснить ситуацию. У вас есть муж и ребёнок? -У меня двое детей-погодок. Муж... погиб. При невыясненных обстоятельствах. Это всё, - с нажимом докончила Есеня. -Ваши дети - также дети вашего мужа? -К чему этот вопрос? - вырвалось у неё. Однако психолог уже заглянула в нужный лист и покивала: -Простите. Я вижу. Есеня подавила облегчённый вздох, на миг перевела взгляд на книжный шкаф, где в строгом порядке теснилась всякая всячина, от книг по когнитивной психологии и профессиональной этике до индийского слоника и почему-то маленького китайского Биг-Бена. Довольно уродливого, надо признать. -Есть ещё кое-что. Здесь указано, что вы страдаете диссоциативным расстройством личности, но диагноз не подтверждён, - серые глаза напротив вновь стали цепкими, почти стальными. - Как вы это прокомментируете? -После первого ребёнка у меня был послеродовой психоз, - сообщила Есеня. -В чём он выражался? Эта рана тоже затянулась, говорить о ней теперь не составляло труда. Как и держать такой, почти безразличный тон. -Это была тяжёлая депрессия, мне хотелось умереть. -Почему? - удивилась психолог. -На тот момент я потеряла очень дорогого мне человека. И не была готова стать матерью... -Кем был этот человек? Ваш отец? А вот теперь следовало очень хорошо подумать, прежде, чем что-то говорить. Наконец, она сказала: -Нет. Он был моим... учителем. Он... умер. -Вы считаете, что ваш послеродовой психоз мог послужить триггером? -Возможно. Мой муж... нашёл мне психолога, который очевидно написал то, что вы читаете сейчас, - Есеня кивнула на листы с тем же косым почерком Самарина. - Это - лишь его предположения. Диагноз никогда не был подтверждён. -Вы обращались за квалифицированной помощью в клинику? -Мой психоз завершился, когда я вернулась на службу, и в этом уже не было... нужды. -Вы хотели вернуться на службу, чтобы отвлечься? - предположила психолог. - Привычная работа должна была дать вам необходимую опору? Есеня ненадолго задумалась. -Да, видимо так. На самом деле меня на то вынудили обстоятельства. Произошла серия убийств, и меня привлекли к расследованию. -Убийца был умелым и хитрым и, кроме вас, его никто не мог найти? Она усмехнулась. -Точно так. -Понятно. Ну, что ж. Думаю, в таком случае, настало время перейти к событиям уже этого года. Здесь я попрошу вас не скупиться на подробности. Повторяю, это очень важно, - её визави сделала новый глоток и кивнула. - Начинайте... Это был ничем особо не примечательный многоквартирный дом, посреди жилого квартала. Маленькие дворики со стандартной планировкой, детская площадка. Зажатые между зданиями и скромными клумбами дороги, что уже давно не справлялись с объёмом автотранспорта, который требовалось где-то парковать. Типичное парадное, типичный лифт. Кое-где просматривались маленькие улучшения, что отражали стремление жителей к современности, но в целом, за четверть века здесь мало, что поменялось. Подавляющее большинство квартир, даже те, что сдавались посуточно, пережило несколько евроремонтов, приобрело натяжные потолки. Но упрямо предлагало клиентам те же скромные кухоньки, вытянутые комнаты и мебельные стенки, а порой и тяжёлые гобелены над диваном, где успело состариться не одно поколение пауков и моли. Разве что, из окон гостиной и кухни открывался вид на Фрунзенский район города и участок Которосли, опоясанной автомобильным мостом. Одна из таких квартир располагалась на втором этаже, и таким видом похвастаться не могла: её окна выходили во двор. Ничем особо не примечательный дом, самая обычная квартира номер двадцать четыре. Однако вот уже несколько лет, её стены хранили чудовищные тайны. В ночь на четвёртое ноября две тысячи восемнадцатого года дом мирно спал, не спала только двадцать четвёртая. В её окнах за плотно задернутыми шторами свет горел до трёх часов ночи, потом все же погас. Двери подъезда открылись и под жалобный писк домофона хозяин квартиры, некто Лядов, вытащил под мышки тело своей последней жертвы. Воровато оглянулся по сторонам, на его лице застыло странное выражение задумчивости пополам с паникой. Стоило ещё раз взглянуть на темные окна, мёртвые, похожие на зияющие глазницы черепа. Противное чувство паранойи ещё со времён того, как его личностью заинтересовались в органах, сползало по позвонкам как змейка, ему чудились чьи-то бессонные глаза за занавеской, непонятно лишь, на какой этаж смотреть: первый? Третий? Или самый верхний? "Мало ли? Вдруг какой-то бабульке не спится, и она давно следит за входом в подъезд из старого полевого бинокля? А вдруг, наружка? Пусть Соломатин - это тупое воплощение полицейского бульдога - говорил, что замнёт это дело за грабительскую взятку, кто может знать, как все обстояло на самом деле? А может, оставить все как есть? Хотя бы на сегодня, когда очнувшееся недавно предчувствие просто вопило и заставляло подрагивать пальцы? Только сколько можно было продержать труп в квартире, даже при таком прогнозе погоды даже, если дом не особо обитаемый? Сутки? Двое? А может, бросить всё так и валить самому, пока не стало жарко? Неужели за нарушение подписки о невыезде его неприметную, в общем, личность объявят в федеральный розыск? Смешно же... "Нет", - решил Лядов. Он был до сих пор на свободе именно потому, что на него не было улик. Все концы - в воду, и пока Которосль не сковало льдом, тело следовало выбросить. Пускай обходчики потом удят его по всему Плещеево... И всё. До весны это всё, придется притормозить. А было бы умнее вообще завязать. Только, где найти в себе силы на это? Что может быть соблазнительнее, чем своё собственное высокооплачиваемое хобби Ну хорошо, пока ещё не оплачиваемое в принципе, но отлично окупаемое в недалёкой перспективе... Лядов кивнул самому себе: "Да, да, дело сделано. Главное сейчас: очистить руки по максимуму и отвести подозрения от себя. До недавнего времени это получалось. Вот и надо всё делать в точности, как раньше, без импровизаций и без мандража. " Лядов перевёл дух и под мышки перехватил безжизненное тело поудобнее. "Вот, кажется, четырнадцать лет девчушка, а тяжеленная. И холодная ещё, пока её одевал, чуть сам не окочурился... Хорошо, догадался нарядить её в шмотки той, постарше. И хорошо, что не выбросил, спрятал всё так, что менты не нашли. Если даже кто и увидит, мало ли какие бывают подвыпившие проститутки? У него самого, когда дембельнулся, помнится, была одна, всего метр шестьдесят с кепкой и шпильками". Нервная фантазия прорвалась в голос: - Ну что ж ты так нализалась-то, а? - прокряхтел Лядов и взвалил тело себе на плечо. - Говори теперь, куда тебя? В квартире не оставлю - себе дороже. Куда... говоришь? На этом фантазия кончилась, голос тоже сел и оборвался. Облизнув пересохшие губы, Лядов дотащил труп до машины. И как-то ухитрился открыть заднюю дверь, затащить его внутрь и самому залезть в салон до половины. Стёкла у его транспорта были тонированные, но мало ли что? - Чем он там занимается? Лейтенант Карапов почесал жёсткую щетину на подбородке и едва справился с порывом врубить фары и так недвусмысленно заявить убийце о своём присутствии. Справившись, невольно покосился на свою пассажирку, вздрогнул. Красивая... очень красивая молодая женщина с пышной гривой смоляных волос до плеч, сузила свои бездонные и страшные кошачьи глаза. В них где-то на самом донышке светились две большие капли. Как глубоководные жемчужины, до которых надо было нырять с аквалангом. Бледный отсвет с улицы ложился на её подбородок и озарял лицо ровной полосой, так, что верхняя половина терялась во мраке. Под хорошо видимыми, сжатыми в тонкую линию губами явно сжимались и зубы. Карапов словно слышал их тихий жутковатый скрип. Вот, говорят, красота бывает разная. Женщины бывают разные. Но такой красоты и такой женщины он ещё ни разу не видел за всю свою жизнь. До недавнего времени... Он уже было решил, что она не услышала вопроса, а может, просто не обратила внимания, как уже случалось в их совместной работе. Однако через мгновение справа донеслось спокойное: -Он её пристегивает. -Зачем? - вырвалось у Карапова. -А вдруг, на посту каком-то остановят? Хотя, вряд ли. Он вздохнул. От мертвого тона и этих капелек в её глазах в салоне как будто стало ещё прохладнее и неуютнее, несмотря на все старания автомобильной печки. - Может, она ещё жива, просто вырубил, - осторожно попытался разрядить обстановку Карапов. Но его соседка покачала головой. И щелкнула небольшим складным ножом, которым всё это время поигрывала в пальцах. -Что видишь? К этому её странному вопросу он уже почти привык. Порой, даже казалось, что она задавала его куда-то в пустоту или же самой себе. И как будто получала ответ. -Ну, может, он просто испугался Засуетился. Решил сменить место, может, квартиру другую... Карапов и сам не знал, почему он до сих пор не удосужился закрыть рот. В его комментариях, как и утешениях, странная девушка, его ровесница, не нуждалась. - Он от тела избавляется, - заявила она тем же подмороженным тоном. - Мы опоздали. Следом вновь послышался еле-уловимый скрип, это её передние резцы сверху давили на нижний зубной ряд. А потом, в довершение всего, складной нож произвел острый, отчётливый щелчок. Вздрогнув вновь, Карапов уставился в темноту лобового стекла. Покрытая каплями, как испариной, "Королла" Лядова уже заворчала мотором и, шурша шинами, медленно направилась к выезду. - Сиди тихо, - прошипела его соседка, когда пальцы Карапова уже схватились за ключ зажигания. - Пропусти его. И не двигайся, пока не скажу. - Так ведь... потеряем, - пробормотал тот, но послушался, с тревогой посмотрел вслед кроваво-красному следу от фар. - Не потеряем. Ты ведь знаешь, куда он едет. Наконец, машина Лядова выехала со двора и пропала с виду. - Поехали, - раздалось лаконичное. Карапов повернул ключ и направил автомобиль в арку. Его спутница была права, как всегда. На пустой ночной дороге в столь позднее время суток передней иномарке не удалось уйти от преследования, пусть даже расстояние между ней и такой же непримечательной служебной "Приорой" было значительным. Это стало особенно заметно на проспекте, где кроме них и вереницы гудящих фур не было ни души. Пришлось отстать ещё больше, чтобы маньяк не заметил в зеркале одних и тех же внимательных фар за новым изгибом дороги. В "Приоре" больше не нарушали тишину бессмысленными разговорами. Карапов знал, что произошло, так же, как и знала его пассажирка. Помнил, как она сама, не далее, как вчера днём говорила, что иного выхода у них нет. Профессиональный долг и обыкновенная человеческая мораль требовали не ждать, а накрыть Лядова прямо в квартире, прямо сейчас выскочить из машины и схватить мерзавца с телом девочки в руках! Если безжизненным - ещё лучше. Но доводы москвички заставили Карапова остыть и призадуматься. - Ты тоже хочешь, чтобы он получил срок за одно убийство, максимум два? - поинтересовалась она. Кроме убийства Володиной и, может быть, вот этой бедняжки - Виктории Пряхиной, предъявить Лядову было увы, нечего. Связывать их с трупами неблагополучных бродяжек, - тех, что неизменно появлялись на территории заповедника почти за сотню километров от города вот уже несколько лет, - начальство не считало нужным, экспертиза ничего не могла сказать по поводу зацепок, утраченных в воде. Даже свидетельства Ракицкой считались косвенной уликой - мало ли, может, всё было только инсценировкой? Кира, наверное, просто оговорила Лядова из-за денег. И вообще у неё с головой не всё в порядке - кто же прыгает из окна второго этажа? А обходчика в лесу, что вылавливал из воды уже пятый труп, почти никогда не видели трезвым. В подтверждение их домыслов - ни одного отпечатка пальцев, ни орудия преступления, ни чистосердечного признания, а против - все три, да ещё на первый взгляд хорошее алиби. Убийца был хитёр. Жертв он подбирал тоже правильно: бродяжки шли к нему сами, ради денег, их бы никто не стал искать. Только один раз он прокололся, с Володиной и Ракицкой, но больше не проколется. Чтобы доказать всем и каждому связь между убийствами, маньяка нужно было поймать на горячем, когда он отправлял в плавание очередное изуродованное тело. А это означало, что несчастной девочкой предстояло пожертвовать. Впрочем, они уже и так опоздали. Давно стало ясно, что начальство в лице майора с бульдожьей физиономией совершенно не было заинтересовано в том, чтобы педофил, насильник и убийца получил по заслугам или хотя бы был пойман. Но мало того, что инициативной группе в их лице не было предоставлено ни наряда, ни ордера, ни иной посильной поддержки, любое их действие каждый раз натыкалось на сопротивление. Самодурство майора подчас доходило до абсурда. Ну ладно, она - у неё начальство было своё, столичное, именно оно отправило её сюда и приказало добиться законности в их богом забытом управлении. Но он, Карапов? Что звало его за ней, что подстёгивало и заряжало даже теперь, после утомительного и напряжённого рабочего дня? После нескольких лет службы в этом клоповнике, где молодому лейтенанту в розовых очках, только-только после стажировки, сразу дали понять, насколько его ожидания отличались от суровой реальности? Она. Девушка со звучным и поэтичным именем. Есения Андреевна Стеклова. Такая молодая, а уже капитан. Воплощение столичной эмансипации, лоска, отваги и наглости - всего того, о чём он сам мог только мечтать. Девушка во всём чёрном, что говорила загадками и как будто находилась на какой-то своей мрачной волне. Девушка со своей логикой и методами работы. Совершенно необыкновенная девушка... И её присутствие и какая-то удивительная внутренняя уверенность, убеждённость в собственной правоте вызывали особенное чувство у окружающих. Есения Андреевна, с которой он никак не решался перейти на "ты", с самого первого дня с лёгкостью построила всё их отделение. А ещё показала ему, Карапову, что при необходимости, начальству можно было продемонстрировать отогнутый средний палец и брать ответственность в свои руки, вести собственное расследование и даже проникать в жилище подозреваемых без кучи документов и справок, что требовала местная бюрократия. И, по словам московской гостьи, требовала их тоже... не просто так. -Да он что, родственник ваш, этот Лядов? - брякнула она утром прямо в лицо "бульдогу". Тот аж задохнулся от ярости. Только в таких невыносимых условиях работы, что они вдвоем могли предпринять? Они, два энтузиаста, что лезли не в своё дело с особым упорством? -Что же вы предлагаете? - спросил Карапов после утреннего совещания в РОВД, уже заранее зная ответ. -Я могу договориться. Нагрянем к нему ещё раз, перевернём там всё. Обыск уже был, второго он не ожидает. Мы найдём записи, о которых говорила Кира, найдём. А может, найдем и его заказчика. Накроем всю цепочку! И спасем Вику. От собственных мыслей он чуть не захлебнулся от восторга. К этому примешивалось желание увидеть, как начальство самоуверенно сядет в лужу. -Накроем, - мрачно отозвалась Есения Андреевна, наращивая злой и тяжёлый шаг по коридору. Так обычно топают маленькие девочки, когда сердятся. Вспомнив о пачке сигарет в кармане, Карапов решил закурить на ходу. -Так... что? - не понял он. - Поехали? Тогда она остановилась. Резко повернулась к нему, сдвинула брови. Карапов осекся, вздрогнул. -Думаешь, она ещё жива? - спросила капитан Стеклова. Так же холодно, лишь рука, которой она ломала пальцы на другой выдавали её чувства. - Он уже всё понял, ждать не будет, ускорится. Он уже убил её. -Тогда я... звоню? И вот тогда на сцене впервые появился этот нож. Она раскрыла его, взглянула на небольшое новенькое лезвие, по которому прыгал световой блик. И промолчала. Спустя пару дней в её обществе Карапов уже знал: это означало отказ. -Есть идея получше? - спросил он, зажевав кончик сигареты, которую так и не зажёг. Складной нож щёлкнул и исчез в кармане её куртки. -Думаю прогуляться, - сухо донеслось в ответ. - За город. Под луной. Но нужна машина. Бездонные чёрные глаза без тени макияжа смотрели куда-то сквозь пространство. -Я вас отвезу. Наверное, такой и была Фемида? Красивая и безжалостная богиня. Которая не ошибается... В машине царило молчание. Хрупкое, но тяжёлое и тягостное. Одинокие блики света прыгали по лицу соседки справа, длинные ресницы рисовали тени на её щеках. От волнения она побледнела ещё больше, а может, от холода? Карапов заставил себя вернуться к пустой дороге и, заметив, что "Королла" преследуемого уже выскочила на площадь, прибавил газу, чтобы вовремя проскочить светофор. Впрочем, Есения Андреевна была права: они оба знали, куда направлялся Лядов. -Заскучал? - строго осведомились справа. - Так он тебе сейчас устроит "Формулу один". Но Карапов только усмехнулся. -Обижаете. По параллельной пойдём, - он кивнул на отблеск задних фар, что вильнули в сторону, и уверенно прибавил газу. Ещё немного, и над распахнутым пространством реки в небе повисла почти полная луна, туча словно откусила у неё порядочный ломоть. "Приора" понеслась по пустой набережной к мосту. Конечно, он рисковал в тот миг. Даже в три часа ночи в Ярославле можно было легко потерять из виду тёмную машину маньяка. Тем более, что по какой-то причине, Лядов решил повернуть на проспект, что огибал Кремль почти под прямым углом. Гораздо проще и быстрее было бы добраться до реки по набережной. Неужели, он заметил слежку? -Засветились? - прошелестел Карапов. И в тот миг внутренне похолодел. Но вперёд смотрящая капитан Стеклова выдохнула: -Вот он! От неожиданности, Карапов чуть было не вдавил педаль тормоза в пол. Но вовремя взял себя в руки и, не дожидаясь команды старшей по званию, выключил фары. "Приора" сбавила ход и стала подкрадываться к началу бетонного моста, непривычно пустому в столь поздний час. Ледяные капельки в воздухе причудливо отражали огни иллюминации, придавая им какого-то красноватого оттенка. А машина Лядова, меж тем, уже выкатилась почти на середину моста и свернула к краю. Луна спряталась за тучи, будто не желая никоим образом участвовать в развязке очередного преступления, но её с успехом заменили потускневшие в тумане огни. Показалось, что в воду уже упали кровавые капли и расплывались по волнам. И все это - на виду трёх куполов церкви Богоявления, заострённых на концах, как пики. -Ярославцы - все красавцы, русы кудри - сто рублей, а буйной голове - и цены нет, - вдруг вырвалось у Карапова. Но его спутница никак не прокомментировала это заявление. Только нервно встряхнула головой, вглядываясь вперёд и почти не мигая. А вот лейтенант заметно нервничал, хоть и старался этого не показывать. В конце концов, с ним в компании была молодая женщина, что сохраняла завидное хладнокровие. Даже при том, что вокруг не было ни души, ни на набережной, ни на проспекте. Маньяк хорошо подгадал время и место своей маленькой грязной акции. Но как было подобраться к нему теперь, незамеченными? Лядов выключил зажигание и распахнул дверь. Выволок тело, что как будто за это время приобрело ещё пару десятков килограммов. И стремительно оглянулся: в плеске волн и приглушённом гуле спящего города ему померещился звук мотора, совсем близко. Через пару секунд он усилился, потом перерос в рёв - и мимо пронеслась тяжёлая фура. За ней - ещё одна. Только в такое время суток градус внимания дальнобоев редко, когда распространяется за пределы разметки. Да и кто станет тормозить на мосту? Скоро воцарилась тишина, на таком контрасте пробирающая до костей. Лядов заставил себя успокоиться и просто сделать то, ради чего он вновь притащился сюда. Отдуваясь, с трудом взвалил ношу себе на плечо и так доковылял до перил. Но не успел он даже подумать о том, чтобы наклониться вперёд, как услышал: -Бросай. Спокойное, морозное, как сам речной воздух, что пронизывал здесь всё. Перед тем, как окоченеть на месте, Лядов инстинктивно повернулся на звук. Тело девочки мягко соскользнуло на асфальт, ему под ноги. -Вот и молодец. Руки! На миг почудилось, будто перед ним стоит мокрый призрак правосудия, что только вылез из реки. Но на деле им оказалась всего лишь та наглая москвичка в блестящей кожаной куртке. Пистолета в её руках не было - первый неприятный сюрприз. За корпусом "Короллы" хорошо просматривалась фигура её спутника - следователя с одышкой и явным пристрастием к хлебобулочным изделиям. А поодаль, на встречке стояла их машина, что несомненно, сумела подъехать сюда во время проезда колонны фур. Ловко. Невольное движение маньяка предупредил всё тот же подмороженный голос: -Стоять. Шаг влево, шаг вправо - сам знаешь. Лядов едва сдержал ухмылку. "Ну не будут же менты стрелять в безоружного человека! Разве только, по ногам? Эх, жаль, до трупа уже не дотянуться! Так бы уронил с моста - и всё. Ждите утречком в Плещеево." Лядов закусил губу и попробовал медленно наклониться. И тут заметил то, отчего его паршивое настроение плавно переросло в панику: Карапов выступил на свет, и маньяк разглядел в его руках крохотный огонёк смартфона. -Улыбнитесь, - мрачно прокомментировала его спутница. - Вас снимают. Второй неприятный сюрприз. -Это ты всё хорошо придумал, - продолжала она, делая аккуратные и неумолимые шаги навстречу. - Девочки, квартира. Крыша. И река, что всю работу за тебя делает. Одного ты не учёл: любая крыша рано или поздно протекает. Как ни подмазывай. Карапов нахмурился. Но маленький блеф старшей по званию как видно сработал: маньяк заметно изменился в лице, даже на камере. -Ты и по проспекту сейчас пошёл, чтобы не дай Бог, на набережную не выскочить. Как же тогда твоя подписка о невыезде? - спокойно продолжала Стеклова, подбираясь к маньяку все ближе и ближе и будто гипнотизируя его взглядом. - А тут - какая удача: Кремль! И проспект делает так, - она раздвинула два пальца. - Всё - как надо, всё - в порядке. Всё - в пределах одного километра, по подписке. Квартира, мост. Вода. Девочки сами к тебе на кинопробы придут. И ни капли крови на сиденье. Ты же у нас аккуратный? Всё подгадал как надо. И речка смотри, какая полноводная! Ведь вчера только дождь прошёл. А послезавтра уже вроде мороз обещают. Еще немного - и всё замёрзнет к чертовой матери. Лядов нервно сглотнул. Её приближение странно напрягало его. Ещё ни с одним следователем здесь он не чувствовал себя столь мерзко и тревожно, как с этой москвичкой. Может, всё дело было в её столичном бесстрашном бахвальстве? А может, в металлических нотках её голоса? Нет, скорее всего, - в глазах. За всё время её обвинительной речи они ни разу не мигнули, эти страшные глаза. Прожигали насквозь, как линзы на солнце. И оторваться от них было почти невозможно. Опасно. Хотелось смотреть в них, как в глаза пантеры, лишь бы быть начеку. Лишь бы не пропустить ещё какого-то хитрого хода. Или прямого выпада. -О чём... О чём вы вообще говорите? - пробормотал он, невольно делая шаг назад. Его визави молча указала взглядом ему под ноги. -Ах, это? - Лядов нервно пожал плечами. -Да ей просто... плохо стало. Проститутка. Напилась. -До или после? - кажется, новый суровый вопрос не требовал ответа. Есеня сделала ещё пару шагов и оказалась совсем близко. - А что ж ты тогда её роняешь? -Задушил? Или как ту, предыдущую, ... ? - предположил Карапов, стараясь сдерживать ярость в голосе. - Подними-ка повыше, покажи всем. Более не медля, Есеня решительно шагнула к маньяку и нагнулась к жертве, проверила пульс на шее. -Пульса нет и холодная, - констатировала она на камеру. - А вот пальчики твои, Лядов, уже не смыть. Или скажешь сейчас, что ты её такой снял? Тот усмехнулся, заметно осмелев. В тот миг он думал лишь о том, как бы в самом деле отправить это тело в плавание. Все улики - только косвенные. Даже это видео в умелых руках могло стать дополнительным средством оправдания на суде. -Я её не убивал, вы что! - воскликнул он. - Говорю же: плохо ей стало! Вывез подышать! -Ну да, это ты её в больницу вёз, сам решил отвезти, - подсказала Есеня, не скрывая презрения. Она думала, что более жалкого и отвратительного в своей изворотливости преступника она ещё не видела. - А потом задушил в объятиях? Труп-то уже коченеет, Лядов, скоро и полоса проявится. -Торопиться тебе надо, - включился и Карапов. - Хочешь, подбросим? -Заодно и побои снимем, - мрачно добавила Есеня, стараясь отогнуть воротник нейлонового пуховичка так, чтобы лишний раз не коснуться ледяной кожи жертвы - от этого будто прошибало током. Воспользовавшись тем, что она вновь нагнулась над жертвой, а внимание Карапова сместилось к ней же, Лядов решил предпринять попытку бегства. Ещё пару шагов - и можно было бы спрятаться за корпусом машины, а дальше попробовать пробежать кросс по мосту. Но через пару осторожных шагов пришлось остановиться под хорошо понятный щелчок. Похоже, пистолет у них с собой был. Ну и хорошо, не то он бы совсем перестал уважать органы правопорядка. По кивку Есени Карапов выразительно тронул экран большим пальцем, и смартфон булькнул, сохранив видеофайл. В левой руке лейтенант уверенно держал "Макаров", направленный на маньяка и молчал. Лядову это не понравилось. Но дальше пришлось совсем застыть на месте и буквально оторопеть: московская выскочка плотно сжала губы и достала из кармана что-то, блеснувшее в лунном свете. А потом в два шага нагнала Лядова и с силой вцепилась в воротник его куртки, дёрнула на себя. Можно было бы откровенно рассмеяться, если бы не одно обстоятельство - нож, карманный складной нож, раскрытый с тем же щелчком и прижатый под подбородком, прямо к складке кожи на шее. От неожиданности, Лядов совершенно растерялся и позволил подтащить себя прямо к перилам. -Пора делать выбор, Лядов. Ты слишком далеко зашёл, чтобы выйти сухим из воды. Словно по велению какой-то силы, тот посмотрел вниз, на темные волны и... вот тогда почувствовал, что колени начинают подрагивать. -Вы... Вы что, серьёзно? - его зычный голос перешёл в шёпот. -Думаешь, я шучу? - в подтверждение, клинок легко вдавился в кожу, и Лядов издал тихий и совсем ему не свойственный писк, медленно выпучивая глаза. С трудом сглотнув, прошелестел: -Но я... не умею плавать... -Как любил говорить мой учитель: никогда не поздно научиться. -Но... может, мы... договоримся? Есеня усмехнулась. -Сколько? Карапов вздрогнул. Но прежде, чем успел открыть рот, она добавила: -Минут. В такой холодной воде? -Нет, я же серьёзно... - если бы Лядов был побитым псом, наверное, завилял бы хвостом. -Взятка должностному лицу при исполнении, - Карапов прищёлкнул языком. - Ну это прямо вишенка на торте, Лядов! В курсе, что уже несколько дополнительных статей на себя нагрёб? От холода стали и её неудержимого плавного проникновения сквозь его кожу тот застыл на месте, всё больше округляя глаза, из последних сил сопротивляясь желанию сглотнуть что-то пересохшим горлом. Наконец, он не выдержал: -П... пожалуйста! Я клянусь! Я... Это всё Самуилов. И... Смирнов ещё... И Кузнец...ов, -он заставил себя произнести фамилию до конца, хотя и так все было понятно. -Ну конечно, - кивнула Есеня. - Они были почётными гостями в твоём притоне. А ещё твой друг и товарищ Соломатин. Без тебя мы бы никогда не догадались. Педофил уставился на неё со смесью ужаса и жгучей злости. -И мэр ещё, мало тут судьи, - Карапов саркастично хмыкнул. Похоже, очередной блеф его напарнице удался блестяще. Другой вопрос был в том, сможет ли что-то сделать её начальство с такой интересной информацией? Поверят или нет? Докажут ли? Ведь новая видеозапись продолжалась с момента окончания старой, разве что только без картинки, - смартфон на багажнике "Приоры" документировал события лёжа. А вот третий вопрос был самым сложным: стоило ли эту запись вести теперь в принципе? К своей удивительной спутнице за эти несколько дней Карапов, конечно, успел привязаться. Но её в высшей степени нетрадиционные методы внушали опасения. Эх, жаль до смартфона теперь было не дотянуться... -Надо же, как ты хорошо устроился, - Есения Андреевна покачала головой. - Только они тебе не помогут доплыть. И вряд ли станут вытаскивать из воды. Но сейчас разговор не о них. Ты сам - как предпочитаешь купаться? Налегке или в шубе, как Ипполит? Я жду. Глаза Лядова забегали. Неужели, они в самом деле собираются... -Я... Я скажу вам, где все записи, - наконец, через силу процедил он. Но и это предложение вызвало лишь кривую усмешку у оппонентки. -Можешь оставить их себе на память, - разрешила та, рассматривая его лицо, внимательно, но как будто совершенно неподвижными, застывшими глазами. - Всё равно ведь найдём. Рано или поздно. Вот чёрт. В тот миг каким-то шестым чувством Лядов ощутил приближение неизбежного, что очень напоминало собой неприятную несговорчивую даму с косой. Наверное, она как раз и стояла перед ним и была готова действовать, лишь только закончится их зловещая беседа. Её спутник, лейтенант, заметно волновался и выглядел ошеломлённым её словами, не меньше Лядова. Сразу было видно, что о такой развязке его никто не предупреждал. А вот москвичка не шутила и не угрожала, лишь констатировала факты. Она уже давно приняла решение и арестовывать и передавать правосудию подозреваемого намеревалась в последнюю очередь. Нет, она пришла по его душу. Буквально. И только предлагала выбрать, каким, собственно, путём он попадёт в ад. Хотя, кажется, она и этот вопрос для себя уже закрыла. Небезопасно удерживая острие у горла одной рукой, а другой вцепившись за грудки Лядова мёртвой хваткой, кошмарная капитанша неумолимо подталкивала его назад, к перилам. Следовало тянуть время, как только было возможно! Почувствовав, что усилиями её маленьких рук его стокилограммовое и совершенно безвольное тело медленно пятилось в нужную сторону, Лядов решился: - Я всё возьму! Клянусь! Я возьму... на себя! И заложу... Я всех их заложу! На суде! Только не заставляйте меня... - он уже всхлипывал, инстинктивно пытаясь отдалиться от острия как можно сильнее, даже если это подразумевало выигрыш в пару миллиметров. - До суда ты вряд ли дотянешь, - услышал он и невольно зажмурился. - Да и зачем тебе этот цирк, Лядов? Вот тебе суд. Обвинения уже вынесены, свидетели выслушаны, свидетельства представлены. Остаётся только приговор. Карапов вздрогнул, но пистолет не опустил. Только сильнее сжал зубы и выкатил глаза. Лядов сделал то же самое. Потом, видимо, прикинув свои шансы, педофил ослабил челюсти и подрагивающим голосом напомнил: -А как же... адвокат? -Ты сам себе и прокурор сегодня, и адвокат. И чтец, и жрец, и на дудке игрец. Делай выбор, Лядов. Можешь ответить за свои преступления прямо сейчас или я могу сделать это за тебя. Ты подумай. Всего какая-то сотня метров, - её голос вкрадчиво журчал. - И очищение. Искупление. Почувствуешь всё, что чувствовала Лена... Ты ведь в курсе, что она была ещё жива? Он прошептал: -Нет... Вы... Вы сумасшедшие... -Это экспертиза решит. После того, как тебя препарирует. -Вам никто не поверит... - был еле слышный ответ. Лядов рукой отчаянно вцепился в перила. -Ну почему? - удивилась Есеня. - Тебе же верили как-то всё это время. -Вас за такое... -И тут ты ошибаешься. Думаешь, только у тебя есть "крыша"? Неужели ты думаешь, что если ты так долго гулял, то не найдётся блата, чтобы и мы немножко пожили на свободе? Да кто тебя вытаскивать-то будет, Лядов? За взятку, что ли? Кому? - она фыркнула и мотнула головой в сторону неизбежного: - Давай, время плавать. Тот замер на месте, чувствуя как царапина на шее углубляется с каждым толчком его сердца. -Вы... - он едва шевелил губами. - Вы этого не сделаете... -Проверим? - так же тихо, но твёрдо ответила Есеня. Ей ужасно хотелось вдавить нож ещё глубже, как в дрожащий холодец и разом покончить со всем этим. К воротнику рубашки маньяка в полумраке уже спускалась тёмная змейка, пока ещё медленная и тонкая. Стоило задеть крупный сосуд - и она бы превратитилась в пульсирующий фонтан... Если у него получилось, значит, и у неё выйдет. Ничего сложного, главное не смотреть в глаза - так тяжелей всего... И всё же, она не смогла. Его напутствие колоколом гремело в ушах: "Нельзя тебе убивать. Тем более, теперь". Будто в подтверждение, где-то протяжно взвыли сирены, стали приближаться, перегавкиваться между собой. Ещё немного... последние минуты, последнее усилие... Но расширенные глаза убийцы и безотчётный страх, что плескался в них, больше не доставляли удовольствия. Лядов был ей противен, словно она держала за грудки отвратительную жабу, и она сама себе - тоже. Наконец нож, будто по велению какой-то силы, соскользнул и прошёлся бритвенным краем по её коже. Меж зубов прорвался стон и всхлип, а боль на секунду вытеснила собой всё, заставила забыться, закрыла мир словно спасительный экран. - Стеклова! — резко раздалось за спиной. Есеня невесело усмехнулась. Щёлкнула пружиной, убирая лезвие. И провела раненой ладонью по одутловатой физиономии Лядова, оставляя кровавые следы, от лба до носа и губ. А потом шепнула совершенно обалдевшему маньяку: — Повезло тебе. Добрая я сегодня.

***

- Доклад по форме, капитан. Есеня вздрогнула. На секунду все мысли взвились в воздух всполошенной стаей и понеслись в прошлое. "Я и в первый раз расслышала. Это не ваше дело!" "Отвечайте на вопрос!" "Разве для эмоциональной близости так уж необходим секс?" Она усмехнулась. В тот раз сесть ей предложил его начальник, которого в то время ещё не знали под кличкой "ТМНП" столь широкий круг коллег. Но теперь рассчитывать на подобные любезности не приходилось. Полковник Большаков был намерен держать её на ногах, подчёркивая тем серьезность её рапорта. А вот Есения Стеклова в этот раз была намерена послушаться, на то были причины. Взяв себя в руки под напряжённым взглядом нового начальника, она вздохнула. Сказала. - Лядов Валерий Аристархович. Тысяча девятьсот восемьдесят второго года рождения. Разведён. Мелкий предприниматель. В последнее время дела у него шли не очень, ввязался в незаконные спекуляции и прогорел, почти обанкротился. Жена от него ушла, когда заметила, что он проявлял нездоровый интерес к падчерице. В качестве отдушины придумал себе хобби: похищал несовершеннолетних девочек и держал на съёмной квартире, подвергал сексуальному и психологическому насилию и снимал на камеру в свой "порно-альбом", возможно, планировал продать на чёрном рынке и поправить своё финансовое положение. Ну и... совмещал приятное с полезным. А потом... "Он же вас подставлял... Заставлял убивать, если называть вещи своими именами... Посмотрите сейчас объективно, со стороны: алкоголик, наркоман... Он же просто водил всех за нос! Выдумал какой-то "метод", о котором никто не знает... Ведь никто не знает, что это за "метод", в чём он..? Есеня с трудом удерживала на лице нейтральное выражение. Пусть этого требовали обстоятельства, она не могла справиться со своим раздражением до конца. Видеть Большакова полностью выбритым всегда было для неё тем ещё испытанием. Она всегда считала его неприятным, ещё с того первого допроса, где его слегка небритое лицо как будто дополняло его манеру общения - резкую, нервную, с лёгкой тенью чего-то... грязного и излишне самоуверенного. Но теперь без привычной щетины лицо Худого выглядело странным. Оно будто потеряло некий баланс или даже часть своего характера. Первым бросался в глаза его мясистый, широкий нос, который теперь доминировал на лице, привлекая всё внимание. Он словно заслонял собой глаза начальника, позволял им прятаться за собой, скрывая следы недосыпа и возможных пристрастий. К тому же, утратив растительность, это располневшее румяное лицо теперь почему-то смотрелось каким-то... голым и как будто даже расплывалось, расползалось, как тесто. О причинах такой метаморфозы догадаться было несложно. Новоиспечённого полковника снова вызывали на ковёр. Можно было смело заключить пари с коллегами: завтра над этим дорогим костюмом и расстёгнутой пуговкой на воротнике рубашки будет снова торчать его слегка не выбритая, слегка потасканная и слегка забулдыжная физиономия. Другой вопрос: по какому поводу был этот "ковёр" сегодня? - Что "потом?" Дальше, Стеклова. В голос, что понизился до авторитарного грома, то и дело пробивалась та же нервная, хорошо знакомая Есене нотка. Вряд ли он понял, что то, что она старательно докладывала, в корне отличалось от того, о чём она в то время думала, но... Есеня мысленно встряхнулась и даже прошлась по кабинету, продолжила: - А потом он... переусердствовал. Жертва сопротивлялась, пришлось убить. Не долго думая, Лядов избавился от тела - повёз от дома и выбросил в реку. Река там полноводная после дождей и течение достаточное, на набережной в тёмное время суток пусто. Труп нашли километров за сорок, прибило к берегу. - Почему он стал их убивать? - Так понравилось. Ну и спрос, наверное, на такое видео должен был быть выше. Кого сейчас изнасилованием удивишь? - невесело усмехнулась Есеня. - А тут - делай, что хочешь. Изгоняй демонов. Казни ведьмочек. Наказывай рабынь. Пытай партизанок... Его ведь не нашли. Ну и понеслось. За два года - больше семнадцати трупов. -Почему местные молчали? Она фыркнула: -Ну почему? Искали. Оформляли как глухую "серию". Убивал всех по-разному, но предпочитал душить. Крови не любил. -Оформили по месту? -Да. Трупы находили примерно в одном районе. Там и искали. Но места там болотные - заповедник. Местные караулили, оцепляли - и без толку. Пару месяцев пройдёт, - и новый труп из ниоткуда. Судмедэксперты руками разводили - какие улики в воде? Последнюю по серёжкам опознали. -Как жертв находил? Она пояснила: -Спектр типажей разный. Но в основном, неблагополучные семьи. Были и бродяжки, которым предлагал подзаработать. Когда схватил Ракицкую с подружкой, её объявили в розыск родители. Подружку он убил, а Кира в окно выскочила - там второй этаж, ногу сломала, пару рёбер... Лядов пытался откупиться, но родители оказались хоть и бедными, но сознательными: заявили и дочку в полицию привели. Ну а дальше... Дело техники. Большаков нахмурился, рассматривая её с неприятным вниманием, прямо как тогда, в допросной комнате изолятора. Было видно, что он готовился спросить нечто, что выбило бы почву у неё из-под ног. Но спросил только: - Про течение как догадалась? - То - не моя заслуга, - Есеня пожала плечами: - У одного из старых обходчиков была теория, но его никто не слушал. Пообщались - он и навёл меня на мысль. Где его искать. Она невольно прикрыла глаза. Вспомнила ошарашенную рожу Лядова, перекошенное от злости лицо Карапова - отражение внутренней борьбы. И гром в ушах: "Нельзя тебе убивать! Держаться надо! Держаться!" -Стеклова! Она дёрнулась от неожиданности. А когда взглянула на Большакова, - то торопливо уставилась в пол, чувствуя себя прямо как в детстве под тяжёлым взглядом отца. -Ты хотела его убить? - начальник посуровел: - Отвечай, Стеклова! Та глухо пробормотала: - Детоубийца... какого наказания заслуживает? По-вашему? Почитайте мой отчёт. Там всё подробно... А заскучаете - можете и видео посмотреть. На досуге. Если сумеете... досмотреть. Она тяжело дышала. Но где-то в мозгу любимые наставником шестерёнки крутились быстро, чётко и с холодными, размеренными щелчками. Они оценивали недавнюю реакцию начальства и пытались найти причину. Сюда, на стол должна была попасть запись Карапова, что закончилась до того, как Есения Стеклова решила несколько превысить свои служебные полномочия, об этом она хорошо помнила. Значит, дело в Соломатине? Но стал бы Большаков верить словам купленного с потрохами "бульдога"? Выходит, что стал... Отсюда и реакция. Как у учителя на невыносимого своими шалостями, но тем и любимого двоечника. Будто прочитав её мысли, начальник подавил вздох: -Ладно. Свободна. Нюх в декрете не потеряла, и то хлеб... Спасибо. Она буркнула: - Пожалуйста. -Тебе и местные уже дифирамбы поют два дня. И у меня для тебя целых две "серии" в области, - Большаков кивнул на стопку папок на краю стола и покачал головой: - Нарасхват ты теперь, Есения Андреевна. Не знаю, что и делать. - Я могу идти? - Можешь. Но стоило взяться за ручку двери, как сзади послышалось: -Не совсем. Дело у меня к тебе. Есеня обернулась. -Личное? Большаков отчего-то смутился, даже кашлянул. И некоторое время потянул паузу, явно не зная, с чего начать. Зачем-то уставился в свои бумаги, перебрал их в поисках нужной. Наконец, он выудил какой-то листок и выдал: -Тут запрос поступил. Сверху. Вот... Напарника тебе дают. В помощь, ну и опытом... поделиться. Она сглотнула. "Вот и "ковёр"... Этого только не хватало". -Юрий Вадимович... Тот кивком головы подозвал её к себе, протянул документ, придерживая край. Есеня скривилась, заглянула мельком. Пробормотала почти жалобно: -Это обязательно? Я могу... отказаться? Большаков картинно развёл руками: -Есения Андреевна, я тут бессилен. Более того, я не меньше вашего хочу, чтобы... протеже Званцева занялся чем-то... другим. Та хмурилась и молчала, внутренне отчаянно протестуя, вплоть до рукопашной. Нет, они должно быть, шутят! "Да ладно тебе", - фыркнул в ушах знакомый баритон. - "Вместе веселей". "Да когда ж ты уже заткнёшься?" - Я... я говорила вам, что этот случай - исключительный, - чёрт, как же жалко звучал её голос! - Вы меня просили, я поймала вам этого маньяка. Хотя, на самом деле, там всё просто. Было достаточно подумать... -Нестандартно, - докончил за неё Большаков. И нервно сбросил звонок на смартфоне. - В том-то и дело. Сами знаете, что вам, как его ученице, нет цены. Без вас там бы ещё лет пять этого Лядова искали. Как и всех прочих. Не мне вам говорить. Неуклюжая, но такая знакомая попытка польстить ей и надавить на жалость и на чувство служебного долга. Конечно, у предыдущего начальника и наставника это получалось лучше и болезненнее. Но всё же. Было достаточно посмотреть на растерянные рожи этих "местных", на тупого, как бульдог, старшего по званию, что тыкал своим толстым пальцем в топографическую карту и пытался доказать ей и молодому лейтенанту Карапову, что тела были обнаружены слишком далеко от города, а у главного подозреваемого - подписка о невыезде больше, чем за километр от места жительства. А ещё железное алиби - меньше, чем на два часа Лядов из города не отлучался. И пофиг было Соломатину что эти отлучки обычно случались на ночь глядя. Обходчик Сипанов вообще махнул на него рукой и выматерил по-простому и от души. Развернулся и ушёл, а они с Караповым ещё потом сокрушались, что вообще привезли его с собой. Следовало не терять времени, убеждая начальство, а действовать самостоятельно, наверняка. Может быть, тогда б и Кира сейчас была жива? Заметив, что подчинённая задумалась и уставилась перед собой в пустоту, полковник осторожно попробовал усилить натиск. Сказал: - В каком-то смысле, вы сами подали ему эту идею. Садитесь. И указал жестом на ряд пустых стульев перед собой. Похоже, он был намерен добиться от неё некого определённого ответа до момента панического бегства из его кабинета. Есеня осталась стоять и скрестила на груди локти. Но полковник не сдавался. Он даже выполз из кресла для того, чтобы пригласительно отодвинуть стул, на который указывал. И так, как подчинённая не шевельнулась, вернулся на место - в любимое кресло бывшего генерала-майора, а до того, кстати - старшего советника юстиции Стеклова. Какие-то у хозяев кабинета были охотничьи замашки в этом плане. Быкову явно доставляло особое удовольствие сидеть в кресле убитой им "фигуры". Но вот на месте Большакова, чем так злорадствовать тайком, Есеня бы выбросила всё, к чему прикасались руки "Ты меня не поймаешь". И не только руки... - Вы же говорили Крячко, что возвращаться не собираетесь? - напомнил тот. - И с кем прикажете работать? С этими? И он кивнул на стену, за которой кипела бурная офисная жизнь Следственного Комитета - барабанили по клавиатуре чьи-то пальцы, шумели принтеры. Действительно, как говорили её близкие люди: "контора". А Тропинин ещё посмеивался: "что контора пишет?" - После его ухода, других таких же талантливых следователей теперь можно по пальцам пересчитать, - продолжал полковник. - Одного мы уже проводили на пенсию, и на очереди ещё несколько. Рвёмся, тянемся, а толку - чуть. На одних протоколах нашу работу не построить... Нужен опыт - многолетний, разнообразный. Нужны знания, которые не подчерпнёшь из книжек... "Ну да. Кто, кроме вас, Есения Андреевна?" - с досадой подумала она. - Всё из-за тебя! Я так и знала, стоит выйти - и снова начнётся вся эта чехарда!" "Да ладно!" - внутренний голос выдал очень знакомый похоронный смешок. - "Будешь ещё говорить, что тебе не понравилось? Рассказывай, кому хочешь. Только не мне". Есеня со злостью перевела дух. Мысленно напомнила: "Ты сам мне сказал закрыть двери в прошлое. Не возвращаться. Что ты теперь от меня хочешь? Между прочим, у меня - дети. Мне ими нужно заниматься, а не маньяками этими". "О!" - крякнул тот, с кем она так неслышно пререкалась. - "Дети! Вспомнила! А кто в родах орал, что их ненавидит, одного и другого? И просил, чтоб они куда-то пропали поскорей? Я, что ли?" Есеня стиснула зубы. Губы предательски задрожали. "Это... уже ниже пояса. Ублюдок.." "Просто нечего врать самой себе. Не надоело? Сама знаешь, что тебе это нужно. Ты ж с этим жить не сможешь. Теперь". "Нет. Это нужно тебе." - Я не могу вернуться на службу... как раньше, - пробормотала она, чувствуя, как в уголках глаз стремительно повышалась температура и что-то даже начинало таять. - Не хочу. Юрий Вадимович... Тот тихо стукнул кулаком по столу. Но ничего не сказал. Чувство было такое, будто он тоже боролся с собой. Ну да, ей ли было не знать, как он в принципе относился к её наставнику и его "методу", носителем которого она теперь являлась. Не это ли в конторе называли "узко-специализированными знаниями"? Наивные. Если бы все было только в "знаниях"! А не в подсказках от того, кого кроме неё никто не мог слышать. Ещё недоставало, чтоб это просочилось опять! Хватило ей уже прослушек и прочих уловок от бывшего начальника с целью собрать на неё некий зловещий компромат. Как и документов, что подготовили её бывший муж со своим приятелем-психологом... У неё - маленькие дети, отнять которых она не позволит никому, ни под каким предлогом. Вот и приходилось выкручиваться и поддерживать "легенду", о никому не известном Методе Меглина, что чудесным образом позволял своим владельцам видеть невидимое и слышать неслышимое. И выдавать это за служебный опыт, талант и прочие научно недоказуемые, но более привычные для слуха обывателей понятия. А тут ещё... учить этому какого-то... напарника! Наверное, такого же зашоренного и правильного, как Саша Тихонов? Или такого же бесшабашного и наглого, как её муж, к счастью, бывший? Жаль, она не догадалась посмотреть фамилию соискателя в распоряжении Зубра. Можно было бы навести справки и хоть примерно представить себе весь ужас её положения и грядущих проблем. "Ты не видел?" "Видел", - послышалось в ответ со знакомым ехидством. - "Но думаешь, скажу? Так же интереснее?" Чтоб не топнуть ногой в сердцах, пришлось вновь пройтись по кабинету, что давно не внушал ей никаких иных чувств, кроме отвращения. Хорошо, хоть его новый обитатель не имел привычки крутить вон тот деревянный шар, снимать его с подставки и перекатывать в ладони, как порой делал их бывший начальник. Да и пальцы у новоиспечённого полковника для этого не годились, слишком уж были широкими и мягкими. "Он же ими ничего не умеет?" - когда-то говорил тот, воспоминания о ком вот уже больше года как доставляли ей чистую душевную боль. Да, удивительно, как Большаков вообще затесался под бок покойного генерала-майора? Канцелярская крыса... Толстая, жирная. Хоть и нервная и голосистая, а терпеливая. Так забавно. Интриган Быков, который полагал, что знает обо всём на свете и держит всех своих "марионеток" в сложной и хитрой паутине их ниточек, тем не менее, позволил вот так банально себя подсидеть! Кажется, Женя когда-то говорил нечто вроде: "когда чем-то занимаешь себе зубы, обычно вцепляются в хвост". Наверное, понабрался от своего настоящего отца? Либо же отчима? Сообразив, что от неё все ещё дожидались какого-то ответа или комментариев, Есеня закусила губу. Взялась за край длинного стола для совещаний, подтянулась и села на него, отразилась в зеркале крышки такой же смутной полированной тенью. И, протянув руку к имуществу его нового хозяина, взяла шарик с подставки. Он оказался тяжёлым, приятным, гладким... Любимая игрушка того, кого она так хорошо знала. Кажется, на нём даже остались его отпечатки. Его горячие ловкие пальцы, с виду грубые и небрежные, с вечно избитыми костяшками, а на деле - волшебные. То стальные, - из них не вырвешься, и они не дрогнут, занося нож. То умелые - казалось, им под силу любая задача, даже самая хитрая. А то - растапливающие, неторопливые, безжалостные. Об их тепле и прикосновениях, их железной хватке и неизмеримой нежности она грезила до сих пор... -Чему я могу научить? - наконец спросила Есеня. И вернула холодный шарик на место. Отвернулась. -Тому, чему вы научились сами, - был холодный ответ. - Считайте это личной просьбой руководства. Или если хотите, приказом. Ну вот и всё. Приказ... Чёрт, чёрт-чёрт! Она вскочила на ноги и нервно предложила: -А почему бы вам с Зубром не обратиться с такой просьбой... Под обжигающим взглядом хозяина кабинета пришлось запнуться и докончить уже не так уверенно: -...сами знаете, к кому? Большаков заметно изменился в лице, напрягся, даже слегка побледнел. Казалось, он даже мог оглянуться, как в каком-то шпионском фильме, где у стен были уши, а у окон - глаза. -Мы же с вами договорились, - прошипел он. Она скрестила на груди локти: - Вот именно. Мои условия вы все слышали. Вы мне пообещали. Похоже, противнику довелось отступить в угол? Большаков замолчал, оценивая свои шансы выхода из такого положения с начальственным достоинством. А она прошептала: -Почему бы просто... не сказать, что он... На пару мгновений горло попало в жесточайшие тиски. Оставалось надеяться, что никто ничего не услышал. Наконец, Большаков понизил голос и сказал: -Ответ, что в данный момент времени это - невозможно, вас устроит? Есеня в очередной раз проглотила противный комок, сузила глаза: -Почему? Ради такого важного дела можно вытащить его из-за решётки. Думаю, не откажет. Меня же взял. Атмосфера в кабинете наэлектризовалась до того, что казалось, могли вспыхнуть маленькие ионические молнии. Большаков дышал так тяжело, что, вот-вот грозил закипеть и засвистеть как чайник, тому соответствовал и цвет его лица. Наверное, ему уже посоветовали держать себя в руках при подчинённых, то-то он и старался? Есеня повела плечом, добавила: - Для него это всегда было... развлечением. А у меня - маленькие дети. И... - Наймёте няню, - голос нового начальника стал удивительно мёртвым: - Вы свободны, Стеклова. Та фыркнула и с большим облегчением потянула на себя двери кабинета. Сейчас только проскользнуть мимо его словоохотливой секретарши, - и в коридор! И прочь отсюда! Прочь! Прочь! От них, от этих вечных маньяков, от него... От себя самой! Ведь... почти получилось! - Есть только один способ, - глухо донеслось в спину. - Устройте ему такое, чтоб сам убежал. Он не из робкого десятка, но с непривычки вряд ли выдержит. Пусть запросится обратно. Однако Есения Андреевна Стеклова уже никого не слушала. Она спасала свою нынешнюю, тихую и в общем-то неплохую жизнь. А потому, вместо ответа, Есеня с удовольствием грохнула дверью и промчалась через приёмную, как вихрь. Валя только пискнула что-то вслед. Неужели всерьёз думала, что она станет гонять с ней чаи или слушать про её очередные семейные неурядицы? Как будто у носительницы "особых знаний" не было своих! А поздравлять с днём рождения на день раньше ещё и в спину - это вообще плохая примета. Чтоб вы все тут провалились!

***

Заскочив в машину, Есеня ещё долго не решалась трогаться с места. Сперва, следовало успокоиться. Охрана на воротах за несколько лет уже не раз успела смениться, но посматривала на неё и серебристый "Рендж-Ровер" с тем же пристальным вниманием. Казалось, она снова - юная и наивная выпускница юридической академии, отличница, умница и красавица, взбалмошная как и её мать и непробиваемая и твёрдая в своих решениях как её отец. Разве такой соискательнице можно было в принципе в чем-то отказать? Однако их первая встреча с глазу на глаз на пару минут заставила в этом усомниться. Его строгий взгляд, что смерил её с ног до головы и моментально сбил спесь с дочери прокурора... Всезнающие глаза. Даже отец так на неё не смотрел. Никогда. И по своему обыкновению, добившись победы в этой молчаливой битве взглядов, дождавшись пока "отличница" смутится и оробеет, пожалеет, что вообще появилась сегодня здесь... он согласился. А она, выскочив из этих же дверей и прыгнув в эту же машину так же сидела за рулём и тихонько тряслась от обуревающих её чувств. Её взял к себе в стажёры тот, кто никогда и никого не брал себе в ученики, во всяком случае, официально. Тогда казалось, ей оказали неслыханную честь и доставили невероятную радость. Она полагала, что теперь её жизнь изменится в лучшую сторону, она научится ловить неуловимых преступников, как это делал он, вот уже двадцать с лишним лет. И что они вместе с ним, когда-нибудь, возможно, найдут убийцу её матери и заставят его горько пожалеть о том, что он сделал... Какая ирония! Разве именно так не случилось? Почему все наши желания исполняются так, будто добираются до некоего адресата мало того, что с опозданием, так ещё и искаженными до невозможности? В тот первый год не случилось ничего хорошего. Во второй родился Витюша. А в третий закончилась её стажировка. Теперь уже окончательно. Тот, кого она любила больше жизни, больше своих родителей и своих детей, кому верила и доверяла безоговорочно и упоенно, тот, с кем так наивно собралась пройти до самого конца, прожить... бросил её. Бросил одну, с маленьким ребёнком на руках и ещё одним в проекте... Простился с ними так, словно они для него чего-то значили, словно ему было так же тяжело. Но ничего не объяснил. Он просто выскользнул из своей же машины под холодный дождь, оставив капитана Стеклову собирать себя по каким-то разбитым, разрозненным фрагментам, острым режущим осколкам - замерзать и отчаянно пытаться сообразить... да чего он, собственно, хотел от неё? Для чего были эти несколько дней, - всего чертовых несколько дней, длиной в целый небольшой век? Это короткое время в его обществе, эти прогулки по краю? Его бархатные глаза в полумраке, обжигающие губы, руки, что держали её крепко и безнадёжно. Его безумная "комбинация", в которой пострадали все, а выиграли единицы. Зачем было всё это, зачем было ему играть с тем, кто называл себя "Ты меня не поймаешь"? Чтобы спасти весь мир? Или только тех, кто был связан с ним уже прямыми родственными ниточками? А для чего? Для чего? Чтоб вот так вышибить из неё последние остатки души их последним, незабываемым, невозможным поцелуем на грани пропасти, а потом безжалостно швырнуть её туда, вниз? Отправить её плыть в холодном и пустом бесконечном океане, без проложенного курса, без компаса и без бледного света маяка. Без него... А ей ничего не оставалось, кроме как появиться в приёмной какой-то неизвестной больницы с ребёнком в автокресле на локте здоровой руки. И с полной уверенностью в том, что находиться здесь долго ей просто не позволят. Так и случилось. - Капитан Стеклова? Она устало подняла взгляд. Чья-то рука схватилась за ручку кресла, но Есеня не разжала пальцы, наоборот они стали удивительно железными и цепкими. Ну да, лейтенант такой-то, майор такой-то... Капитан Стеклова, вы... - Вы как чувствуете себя? Пострадавшая во всех возможных смыслах, - в том числе, и от очередного падения с небес, - прошелестела: - Я арестована? А тому зелёному прыщавому лейтенанту, как видно, вздумалось разрядить обстановку? Брякнул: - Задержаны. - Для оказания помощи, - тотчас выкрутился коллега постарше и нахмурился. - Доклад по всей форме, капитан. Она ошеломлённо захлопала глазами. Прошептала: - Чего? Майор вздохнул, и тоже решил оставить на сегодня недвусмысленные шуточки. Смягчился: - Ну... вы сами как? А? Как малыш? "Задержанная" была в таком состоянии, что даже в коридоре какой-то столичной - как потом оказалось, - больницы не могла толком осознать ничего. Переход между тяжёлым и болезненным разговором в машине, - что все ещё ощущался и воспринимался как нечто нереальное, параллельное, вне времени и пространства, - и настоящей жизнью, в которую пришлось вернуться вот так, был слишком резким. Дальше этот кошмарный сон стал ещё более жутким - у неё забрали ребёнка, а её саму потащили куда-то силой, невзирая на её сопротивление. Впрочем, стоило кому-то из её новых мучителей схватить её за пострадавшее запястье, как взрыв уже физической боли раздался оглушительно и прямо в голове. Есеня Стеклова не вопила ничего, вырывалась очень слабо и только плакала - жалобно, позорно и тихо, по-детски. Практически, хныкала. С такой жертвой можно было делать всё, что им хотелось. - Она не в себе немножко, - пояснил её состояние всё тот же майор. - Жертва маньяка. Вызвали бы психолога, так ночь уже. - Ну тихо, тихо, - утешала пожилая медсестра. - Бедная. Хорошо, хоть жива осталась, ранение поверхностное и первая помощь оказана правильно. Вы молодец - похвалила она майора. Тот возразил: - Я тут ни причём. Задача была встретить. Есения Андреевна... - Ребёнок, - простонала та. - Мой Витюша... - С ребёнком все хорошо. Не волнуйтесь. Щеглов присмотрит, у него дочке - два годика. Знает, в общем, как... - Пустите меня! - капитан Стеклова совсем расклеилась, но нашла в себе силы соскочить с кушетки, на которой ей делали перевязку. Медсестра отшатнулась в сторону, майор подоспел, успокоил. Уже наверное понял, что строгий тон на пострадавшую действовал эффективнее: - Ну куда подорвалась? Подождите, пусть посмотрит. Запястье - это такая штука, знаете. Тонкая. Что-то неправильно вправится, и всё. А тут ещё правая рука... Сиди! - вдруг рыкнул он. Обе женщины мгновенно притихли. Капитан Стеклова плюхнулась обратно на кушетку, медсестра пошла за хирургом... Но майор Сосновский не обманул. Когда они вышли в холл, там действительно сидел его молодой напарник и качал ребёнка на коленях. Только вместо радости, эта мирная картина вдруг причинила столько боли, что вправление вывиха под местной анестезией показалось безболезненным хирургическим вмешательством. - Вот ваш красавец, успокойтесь, - устало заявил майор, потирая глаза. - Видите? Жив, здоров. Идёмте. - Куда? - вздрогнула она. Так, что эта дрожь как будто передалась и ребёнку у неё на руках. - Вас Большаков ждёт. В машине во дворе. Ноги тут же приросли к полу. А слова лишились всякой цензуры, выразили все её мысли в один момент прямо и без оглядки: - Никуда я с вами не пойду! - выпалила она, прижимая сына к себе ещё крепче. - Ни в какую машину! Не имеете права! Не трогайте! Не трогайте меня!! Витюша захныкал; впрочем, там и её безумного вида с мокрыми выпученными глазами и повышенного голоса хватило, чтобы произвести должное впечатление. Затравленно оглядываясь, "жертва маньяка" попятилась назад, даже показала край верхних зубов, как какой-то хорёк, которому предстояло защищать не только себя, но и потомство. Сосновский фыркнул и миролюбиво поднял ладони, отступил сам. А Щеглов, что всё это время что-то набирал на своём телефоне, сунул устройство ему. Тот кивнул и как будто обрадовался, поднёс к уху. - Юрий Вадимович! - прогудел он, выразительно поглядывая на пострадавшую. - Тут у нас проблемка небольшая... Нет, всё нормально. Встретили, передали... Есения Андреевна испугалась. Идти никуда не хочет. Да. Говорит, чтоб не трогали... Я ей трубочку дам, хорошо? Уже большого и тяжёлого ребёнка держать было нелегко даже двумя руками. А тут это предстояло сделать одной, чтобы другой, забинтованной, попробовать взять упомянутую "трубочку". Однако Сосновский сообразил, поднёс ей к уху телефон. Пришлось ответить. - Стеклова! - загремел на том конце провода Худой. - Что там у вас происходит? "Что происходит?" Кучу всего уже произошло! Но на тот момент времени её волновало только одно. - Долго ждать вас прикажете? Берите, что нужно, - и пулей сюда. Она глухо произнесла: - Без ребёнка - не пойду. - Да берите уже вашего ребёнка! - спокойствие и холодность прежнего начальника его заму только снились. - Куда хотите! Всё. Жду! Ну, во всяком случае, голос Большакова был ей хорошо знаком, и эти уставшие коллеги, что стояли рядом, первым делом, предъявили свои удостоверения. Вот только долгожданная встреча с тем, кто называл себя "Ты меня не поймаешь", уже послужила живым примером того, что никому в этом мире не следовало доверять. Меглин был вторым таким примером. Худой, что к слову стал ещё "худее" с момента их последней встречи, действительно дожидался в своей машине. Тогда Есеня ни на что не обратила особого внимания и просто желала одного: чтоб этот ужасный день поскорее закончился, неважно каким образом. Но потом подумала, что полковник, возможно, уже на то время предчувствовал скорое повышение - приехал он в маленьком кортеже, по примеру того, как любил передвигаться его непосредственный начальник, а может, даже позаимствовал у него транспорт? Подвели её туда с осторожностью, заботливо раскрыв над головой зонт. Так и не доверив никому ребенка, Есеня решительно пролезла вместе с ним в задние двери служебного автомобиля, и Сосновский захлопнул створку за ней. А потом, должно быть, перекрестился. - Развлекаетесь, Есения Андреевна? - поинтересовался Худой, смерив её взглядом со своим обычным неодобрением. - Ну что вы в него вцепились? Будто у вас его забирают! Дайте пацану вдохнуть! Вон, хнычет уже. Тёплый салон с незнакомым запахом освежителя и одеколоном, как и отрезвляющие слова пассажира, подействовали на гостью благотворно. Но отпускать сынишку даже на мгновение она не собиралась. Выдала сдавленным голосом: - Я слушаю. - Нет, Стеклова. Это я вас слушаю, - держать себя в руках её собеседнику было непросто; голос подрагивал. - Да посадите уже ребёнка! У нас много важных дел и без этого! Конечно. Если бы "важные дела" не касались его зловещего начальника и его непосредственной карьеры, полковник Большаков бы в жизни не стал так беспокоиться о каких-то сроках и торопиться, и уж точно никогда не явился бы сюда в столь поздний час. А так ей - смертельно уставшей и смертельно напуганной, с физической и внутренней болью в груди, - пришлось мало-помалу "докладывать по всей форме", рассказывать, что случилось там, в той кошмарной новгородской избушке, не вдаваясь в детали и стараясь держать эмоции под контролем. Хотя теперь этого почему-то не получалось... - Доказательства? - сухо спросил Большаков. - В машине, - выдавила она. - Ну так сходите за ними! Это что вам, детский сад? - он придвинулся и уверенно забрал из её рук малыша, пересадил себе на колени и покачал. - О какой! Мордатый... Я долго ждать буду? Эту запись с генеральского планшета, как и телефон, пришлось показывать потом ещё не раз и не два нескольким заинтересованным личностям, в частности, самому Званцеву и его заместителям-небожителям из СК. Он сам поглядывал на пострадавшую с заметным, даже неприкрытым интересом. Однако стоило совещанию начаться, как "Зубр" повёл себя так, будто на самом деле скромная персона "свидетельницы" не стоила ни его внимания, ни внимания кого-либо из присутствующих. О втором участнике битвы с ТМНП на таких "закрытых показах" вообще предпочитали не упоминать, его как будто... не было? Со временем, и Есене - живой "озвучке" записи этого столкновения с генерал-майором в его маниакальном эпизоде - стало легко делать такой же вид и вообще опускать всякие подробности той безумной беседы. Одного того, что прежде невозмутимый и хладнокровный генерал-майор Быков совершенно недвусмысленно угрожал холодным оружием капитану СК Стекловой при исполнении той служебных обязанностей было, в общем, достаточно. От этого хронического стресса, что растянулся на несколько месяцев, она чувствовала себя смертельно уставшей. А может, виной тому был токсикоз? Вера... Евгеньевна - согласно своему свидетельству о рождении, - совершенно отказывалась понимать, что её мать присутствовала на допросах, и безбожно гоняла её в туалет то по одной надобности, то по другой. - Мне всё ясно, - наконец, заключил председатель и поднялся с места. - Может быть, у вас будут вопросы к капитану? - встрял Большаков, кивнув на неё. - Так сказать, не только живой свидетель, но и участник событий. - Комментариев Стекловой здесь не требуется, - заявило высокое руководство. - Все налицо. Если вы ждали удобного случая, Михаил Константинович, - Званцев обратился к кому-то из своей свиты. - То вот он. Смотри мне, не упусти. - Работаем, - бодро отозвался тот. - Но дело громкое, целиком замять не получится - больно наследил. Придётся даже придать огласке в определённой степени. "Оборотень в генеральских погонах" - вон, до чего дожили! Газетчики и телевизионщики будут год полоскать. - А я? В тот миг присутствующие, кажется, впервые за все это время поняли, что капитана Стеклову вообще как-то интересовала её дальнейшая судьба. За высокое начальство ответил тот самый Михаил Константинович Крячко - довольно симпатичный дядька - усатый, крупный и весь какой-то тёплый как плюшка. Его присутствие и существование в целом заметно смягчали тяжесть и сухость "Зубра". - А что - вы? - он выразительно взглянул на уже обозначенный живот соседки напротив. - Ваше дело известное, Есения Андреевна: рожайте и растите новых граждан Российской Федерации. Свой служебный долг вы выполнили с честью, к тому же, сами пострадали и чуть было не погибли. Так что, волноваться вам незачем. Разве только, может, придётся от газетчиков отбиваться. Но то - бремя славы, привыкайте. Он тихонько засмеялся: - Всё. Больше мы вас не смеем задерживать. Ступайте с миром. И никто ничего в тот день уже не говорил. Как обычно слова Крячко не были его личной инициативой либо субъективным мнением. Они в первую очередь выражали мнение Званцева и были согласованы с ним задолго до начала заседания. Недаром, в "конторе" его добродушного заместителя за глаза называли "пресс-секретарем" и мечтали о том дне, когда Крячко удастся "подсидеть" непосредственного начальника. Что ж. Всё было ясно. Полковник Большаков после случившегося, казалось, напрочь утратил к ней интерес, как и вся остальная верхушка. Как позже ей говорил Тропинин и как она понимала сама, заниматься "чисткой" и "уборкой" в отделе кадров руководство СК не любило, однако, при необходимости, могло сделать это красиво и быстро. Капитан Стеклова, к заметному облегчению коллег, очень вовремя ушла в декрет. Правда, от набегов представителей прессы в самом деле пришлось помучиться - этот хлопотный кусок работы начальство великодушно передало ей. Газеты и телевидение некоторое время погудели, потрубили на всю страну о том, что в самом высшем руководстве СК завёлся злостный "оборотень в погонах". Однако долго это не продлилось. "Зубр" и его "совет директоров" от такой огласки удивительно не пострадали, более того, все стрелы полетели в вышестоящих - кого Быков, как выяснилось, держал на суровом компромате уже давно и вынуждал помалкивать, даже когда с низов поступали жалобы. Генерал-майор не гнушался и взятками и даже незаконным наблюдением за подчиненными и руководством - в общем, использовал своё служебное положение вопиюще нагло и на полную катушку. В каком-то смысле, все в "конторе" уже давно дожидались его разоблачения, просто не могли найти столь удачного повода. История даже чем-то смахивала на "рыбное дело", как и на любое служебное преступление на верхах. Стоило тем, кому было, что сказать, увидеть, что их благополучию больше ничего не угрожало - как вся коррупционная схема обрушилась вниз под ударами их показаний. Вскрылось много нехорошего, полетели многие головы по всей стране. Однако, похоже, Званцев и его свита пошли на этот шаг осознанно и использовали его как отличную возможность навести порядок в рядах. В каком-то смысле, всё случилось именно так, как говорил Меглин. Другое дело, что тогда она его почти не слушала. Что же касалось её самой, то капитана СК Стеклову Е.А. сделали жертвой обстоятельств и интриг начальника, чуть ли не представили его "чёрные замыслы" как личную месть её отцу, и с большим удовольствием повесили на опального генерала-майора его убийство, в числе всех прочих. Тем более, что и стараться особо не пришлось. Основные аргументы: её показания, планшет с записью и откачанный Макс Соколов - были целиком на её стороне. Но главное: прежде педантичный, осмотрительный и хладнокровный генерал-майор под конец своей земной жизни явно стал... рассеянным? А может, просто сошёл с ума от собственного всемогущества и безнаказанности? Как бы то ни было, но он начал "ускоряться" и делать ошибки. Например, выяснилось, что на момент убийства прокурора Стеклова у него не было другого алиби, кроме звонка майора Осмысловского, с которым он якобы в то время разговаривал - об этом недвусмысленно утверждал протокол следствия. Последний числился пропавшим без вести, потому допросить его не представлялось возможным а о том, что с ним случилось, законная супруга не имела понятия. К тому же, старый водитель погибшего прокурора, - в верности которого покойному никто в "конторе" не позволял себе усомниться, - неожиданно сообщил, что своими ушами слышал, как генерал-майор Быков угрожал старшему советнику юстиции Стеклову на их тайных встречах. К этим довольно весомым доказательствам прибавлялись и другие грешки "оборотня", все то, что нашли при обыске у него дома, и многое другое. Вот только, к тайному разочарованию Есени, обличать его как преступника со странной кличкой "Ты меня не поймаешь" никто не стал. Об этом в "конторе", конечно, теперь знали все и больше года шептались по углам, однако официальная версия событий, освещённая в служебной документации и прессе была иной. В общем и целом, всё представили так, будто прокурор Стеклов пострадал от той самой "личной неприязни" начальника, поскольку не желал мирно сидеть в отставке, а пытался обратить внимание на неоднократные служебные нарушения в отделе. Большей частью, они произрастали из прошлого, в частности, прокурор искал, того, кто застрелил его супругу - о чём его дочь потрудилась сообщить в первую очередь. В тот нужный момент, когда на её руках были все карты и доказательства, она попыталась сделать всё, чтоб ей поверили, а убийца её матери как таковой стал известен всем, даже посмертно. Сама же Есения Стеклова, согласно официальной версии событий, в конце две тысячи восемнадцатого года занималась расследованием смерти отца, и её попытались убрать как помеху. Когда же угрозы и шантаж не произвели на неё эффекта, генерал-майор Быков опустился до совсем уж непривлекательных и преступных действий: до подлогов, сфабрикованных доказательств и незаконного заточения упомянутой Стекловой в Вологодскую колонию строгого режима, начальник которой впоследствии сообщил много ценной информации следствию. В конце-концов, Быков решил устранить её физически. О том, как именно пострадавшей удалось вырваться из когтей "оборотня", а также о том, как он нашёл свой бесславный конец, также была придумана довольно неплохая легенда. Якобы полковник Большаков, что также неоднократно жаловался на непосредственного начальника, заподозрил неладное и подоспел с нарядом коллег в самый ключевой момент. Генерал-майор Быков погиб при задержании, а полковник с капитаном Стекловой "с честью выполнили свой служебный долг" и спасли её маленького ребёнка, которому угрожала опасность... а помимо этого, и его ещё нерождённую сестрёнку. Последнее обстоятельство газетчики особенно смаковали, они представляли преступника как "человека, для которого действительно не было ничего святого". И сами не понимали, насколько были правы... Касательно же третьего участника сего действия, то Макса Соколова также сделали жертвой его телефонного "приятеля". Это, конечно, не умаляло его былых заслуг, и за убийства по чужой указке ему вкатали по полной программе. Однако быть жертвой "артисту" явно понравилось больше. Показания он давал очень охотно и с лёгкостью принял такую версию событий, которую ему предложили. О человеке в забрызганном кровью плаще, с которым в той странной избушке Быков обращался не лучше, чем с его единственной ученицей, Соколов поклялся молчать. Да и если бы заговорил, выйти из того места, где его разместили, сообщник "ТМНП" не смог бы уже никогда. Пенетерциарные учреждения умели хранить секреты не хуже, чем клиника для душевнобольных - место официальной работы Макса, где до недавнего времени он числился санитаром. А вот, что касалось того, чьё присутствие и непосредственное участие так и осталось на экране планшета, то... Его существование постарались сохранить в такой же строжайшей тайне. Некий Меглин Р.В. которого в "конторе" кое-кто по старой памяти ещё называл "майором", уже два года как имел место официального захоронения, и это устраивало абсолютно всех. Кто должен был молчать о его чудесном возвращении, молчали крепко, им было не привыкать. Всего один раз Есеня осмелилась подать голос на сей счёт. Вернее, спросила о его судьбе в тот же день, в тот вечер, который для себя она условилась считать ужасным. У неё болела рука, ей было страшно, плохо и холодно. И на таком фоне, с измученным ребёнком на руках, - которого сегодня успела подержать куча чужих людей, кроме того, кто этого так и не сделал, - механизмы внутренней защиты ослабли достаточно. Она прошептала: - Но как же так... - Есения Андреевна, - в раздражённом тоне полковника Большакова появились какие-то дополнительные капризные нотки. - К чему эти вопросы? Или вас что-то не устраивает? По спине пробежались какие-то мерзкие и холодные мышиные лапки. И Есеня прикусила язык. Увы, тогда она была не в том положении, чтоб выдвигать претензии. Во всех смыслах этого понятия. "Ну ты же знаешь", - вспомнился следом усталый вздох. И два зубных ряда надавили друг на друга так сильно, как только получилось. "А как ты хотела?" - спросил хмурый баритон в её ушах. - "Не арестовали - и то хлеб". А ведь, наверное, могли... "Ты не одна больше", - напомнил он слова, которые были невозможно горькими. В этих призрачных "устах" они прозвучали тогда как чья-то злая насмешка. И надолго сомкнули её собственные. "Как же ты мог... Ну зачем? Зачем?!" "Правильный, хороший вопрос", - с той же горечью заметило подсознание. - Ёмкий". Казалось, он опять вернулся в самый неподходящий момент, и тем не менее, очень вовремя. Теперь она могла хранить могильное молчание, вдоволь пререкаясь с ним в своих мыслях. Либо даже вслух, когда поблизости не было свидетелей. Теперь никто не мог отнять у неё такой маленькой привилегии. Её телефона с прослушкой больше не было, и никто даже не заикался о существовании зловещей трубки - собственности того, кто называл самого себя четырьмя зловещими буквами абривеатуры "ТМНП" - кровью на оконном стекле. Планшет с драгоценной записью в тот день, когда утомленная капитан Стеклова официально ушла в декретный отпуск, у неё забрали. И скорее всего, уничтожили, как и другие вещественные доказательства, которые могли так или иначе нарушить избранную начальством "легенду". Ну, хотя бы она видела его на той записи, своими собственными глазами... Правда, после определенного времени поймала себя на том, что уже не была... так в этом уверена. Да и что это, в сущности, меняло? До невозможности реалистичный призрак или живой человек, к которому все относились как к мёртвому, - но он покинул её. Как и обещал. Меглин использовал её как наживку уже во второй раз, будто выполнял некую работу, долбаное секретное задание, в котором вновь не было места человеческим чувствам. И потом пропал за тёмной и холодной пеленой дождя, не потрудившись дать ей ни объяснения, ни даже капельки надежды! Только - Веру, маленькую, беспомощную и капризную - ту самую, что она держала на руках, укачивала ночами в пустом тихом и мёртвом доме. Когда родилась их дочь, Меглин не появился... Сны лгали, но до того времени она отказывалась это признавать. Более того, с каждым днём на этих "американских горках", когда её беспричинно радостное настроение сменялось угнетающим по несколько раз на дню, Есене всё больше начинало казаться, что новость о беременности его нисколько не тронула и не удивила. Совпадение? Он воспользовался ситуацией и тем, что услышал со своей необъяснимой звериной находчивостью, вновь выкрутив всё так, как ему это было нужно? Или же... он и это планировал изначально? Увы, суррогат некогда любимого и дорогого голоса мог ответить на эти вопросы только то, что она уже знала сама. Но с ним было забавно собачиться. Даже в определённом смысле, полезно для укрепления расшатанного психического статуса. Да, конечно, капитан СК Стеклова была сумасшедшей как её мать, и слуховые галлюцинации посещали её намного чаще, чем других собратьев по душевному недугу. Вернее, они теперь неотступно следовали за ней - дома и на прогулке, в магазине и даже на приёмах в женской консультации... Это был её тот самый строгий и рассудительный "внутренний родитель", о котором говорил покойный сын генерала-Григорьева. Самая подходящая компания для такой законченной социопатки, как она, что страдая от душевной пробоины, откуда регулярно задували сквозняки, тем не менее, так и не потрудилась завести себе какой-то не близкой подруги либо крепкого мужского плеча. Все эти "плечи" оказывались на поверку либо занятыми её более удачливыми соплеменницами, либо такими, что не могли удержать на себе и соломинки, не говоря уже о постаревшей за полтора года и один вечер, обожжённой во всех возможных смыслах женщины двадцати семи лет с так называемым, "прицепом". Нет, она была на самом дне пропасти, вылезти из которой уже не могла. Его голос - то ненавистный, а то вновь желанный и необходимый - помогал ей существовать на этом остывшем пепелище, в этой холодной дыре и помнить о тех, кому она была по-настоящему нужна. Пожалуй, если бы можно было дать им своё отчество, она бы сделала это без раздумий. Официальный его носитель с того света, слава богу, не объявлялся. А второй, раз недвусмысленно дал понять о том, что отстранился из жизни собственной "стаи", - подобной чести не заслуживал тем паче. Вера стала "Евгеньевной" и "Осмысловской", Витюша остался таковым. Хотя конечно, у их матери никогда не было сомнений в том, кто являлся их настоящим отцом. Ребёнок, который у неё появился после удивительно быстрых родов, был таким горячим, что неонатолог даже встревожился, не температурил ли он. - Просто куколка, - умилялись медсёстры. - Ничего не понимаю, - разводил руками молодой врач. - Наверное, рефлекторная реакция? Смотрите, не перегревайте её". Да, вот так вот. Второй крохотный волчонок, что у неё родился, так же согревал матери сердце и живот, на котором Вера обожала спать. Такая же маленькая искорка от большого пламени. Пламени, которого было невозможно ни укротить, ни подчинить более мирным нуждам. А при попытке поместить его в домашний очаг, получилось лишь обжечь себе руки. Стоило ли пытаться? Какой же она была глупой, наивной дурой! И что обижаться на манипулятора, если сама поддалась ему, и уже во второй раз? Надо было проглотить горечь, как целебную пилюлю осознанности, и просто жить. Хотя бы ради двух крикливых человечков, что ничего не понимали и ни в чём не были виноваты. В её ошибках - так точно. Сама во всем виновата. Активно искать справедливости в этом мире - это как требовать ещё больше приключений на свою пятую точку. Это - как затевать в одиночку сражение с тем, кто всё-всё в мире и Вселенной когда-то затеял... только лишь затем, чтобы потом схватиться за голову. На любые просьбы такого рода Вселенная отвечает обычно лавиной проблем, погрузившись в которые по уши, остаётся только выть. Зато, в один миг забываешь о том, что вообще просила изначально. Вот, юная наивная выпускница юрфака однажды пожелала найти убийцу своей матери... Даже поклялась. И что из этого вышло? Не лучше ли было слушать папу и поехать в Новосибирск? Или "работать с тенями" в питерской прокуратуре? Да, убийцу мамы удалось найти и наказать, но уже спустя месяц стажировки Есеня Стеклова горько пожалела о том, что вообще ввязалась во всё это. С каждым новым кусочком мозаики, что открывался перед ней, при содействии Меглина или без, ей всё меньше хотелось смотреть на результат, на целостную картину. Всё меньше хотелось вновь и вновь разочаровываться в тех, кого она любила, и кто, как ей казалось, любил её. На выходе всё было непросто, всё неоднозначно и запутано. Папа, с его вечной гиперопекой, нарцистическими обидами, ревностью и ложью. Меглин, с его тараканами в голове, многозначительной недосказанностью на губах и вселенским бременем на плечах. Женя ещё, со своей безнаказанностью генеральского сынка, въевшейся ему в кожу, с мнимым всемогуществом и в итоге, вконец поехавшей крышей. Ещё миллион каких-то персонажей, что заполняли собой второй план - все искаженные, все изменчивые, как голограмма на старой линейке. Все - как отражение кривого зеркала, со звенящим в темноте липецким трамваем, с горящим стогом стена, вспыхнувшим в один миг от зажигалки, с вызывающими озноб мёртвыми глазами Стрелка. С гнетущими объятиями мужа. И собственными слезами, когда она вновь училась дышать, трясясь в беззвучной истерике за рулём старого покинутого "мурзика". Не так давно к этой картине прибавились два крохотных фрагмента, и пришлось взглянуть на всё иначе. Это кривое отражение теперь и было её новой реальностью. "Так что, - невесело усмехнулась Есеня, - нельзя отрицать эффективность такого своеобразного ответа свыше." Гештальт был закрыт, мамин призрак отступил в прошлое и лишь улыбался оттуда понимающей, грустной, несмелой улыбкой. Вот только сколько появилось новых, незакрытых и мучительных - не сосчитать. Завтра, в годовщину дня её рождения, надо было навестить мамину могилу. Как всегда вспомнить, что Вера Стеклова называла появление дочери своим лучшим подарком и любила это повторять. Как всегда спросить бездушный камень с её фотографией, что делать, чтобы жить в этом взрослом непоколебимом, скользком как лед и остром как бритва, мире? Как простить тех, кто этого как будто не заслуживал? И как смотреть в будущее и в лица своих детей с надеждой в прекрасное и хорошее, а не с ужасом перед неизвестностью? Так, как смотрела она? Хотя знала, она же всё прекрасно знала... Потом, раз уж пошла такая весёлая тема, может, стоило навестить могилу Сани? А за ним, и Анюли? К папиной плите, организованной и профинансированной бывшими сослуживцами и, - что забавно, самим ТМНП, - добираться было долго и хлопотно, на противоположный конец столицы... Да, такая экскурсия по собственному кладбищу, - где покоились люди, которым не повезло быть знакомыми с дочкой прокурора Стеклова, - потребовала бы полдня свободного времени. Но, в конце-концов, в её власти решать, как именно провести седьмое ноября. А ещё, видимо, следовало завести себе новый блокнот? И карандаш? "Не спи за рулём", - напомнил о себе внутренний голос. Положенная передышка, это молчание в эфире, было для того, чтобы капитан Стеклова собрала все разбежавшиеся по сторонам мысли и загнала их в более-менее упорядоченные вереницы. Теперь же, когда её отчаяние сменилось постройкой планов на ближайшее будущее, он вновь заявил о своём присутствии. - Проснулся? Что ты хочешь? "Правильно задавай вопрос. Что ты хочешь?" - донеслось в ответ. "К детям", - решила она. "Ну так поехали. Че якоришь?"

***

На следующий день московские улицы покрылись колдобинами. Подсоленный снег таял под рыжим песком, но бригады гастеров в оранжевых жилетах не успевали вести битву с гололедицей по всем направлениям тротуара, да и сражались так, для "галочки", тихонько пританцовывая под "Чёрные глаза" с колонок смартфона. Затянутое тучами небо хмурилось и будто пациент в горячке и ознобе, натягивало на себя всё новые и новые серые покрывала. Нельзя сказать, что картина была радостной, однако такой она обычно и бывала в день её рождения. Может, только пару лет назад, в компании Меглина, его ученице почему-то мерещилось солнце, она даже жмурилась от его лучиков, что прыгали по стеклу голубого "Мерседеса". Почему-то казалось, что дело Свиридовых они совсем скоро раскроют, что стоит лишь навестить Бергича, и там наставник возьмёт - и согласится на лечение. Даже папа отказался от первостепенной идеи вломиться в лофт старого мукомольного завода и там набить наставнику дочери его наглую бородатую физиономию. Тогда будто сам мир решил подарить имениннице драгоценную паузу, перед тем, как повергнуть её в самый-самый ад. Конечно, использование личного транспорта позволяло объехать все участки пути, грозившие пешеходам увечьями и черепно-мозговыми травмами. Однако проторчав в неизменной пробке на Арбате, за воротами управления СК внедорожник пришлось покинуть. И обнаружить, что ранним утром "контора" ещё только дожидалась визита дворников. Самые опасные места, правда, были обозначены флажками, рукотворные таблички разной степени грамотности указывали стрелочкой наверх и вещали о сосульках. На строгом фасаде СК в самом деле висели белоснежные кинжалы довольно внушающих размеров. И это при том, что только вчера здесь всё было чисто. Аккуратно ставя ногу и посматривая на карнизы, Есеня, вместе с другими посетителями, наконец, добралась до входа и встала в маленькую очередь на пропускном турникете. Привычно кивнула дежурной, вяло поздоровалась с какими-то малознакомыми коллегами по цеху. Внутри было как обычно сумрачно, гулко и прохладно, как в пещере. В кабинет начальства идти не хотелось ужасно. Почему-то воображение рисовало слащавые улыбки, какой-то веник из явно не сочетаемых между собой хризантемок и розочек в обрамлении дизайнерских листочков и многослойной обёртки. А ещё либо коробку конфет, либо какой-то очень странный подарок от начальства, что ей бы в жизни не пригодился. Раньше, до выпуска из академии, было проще. Было то, что могло порадовать её женское сердце и подарить радость на целый день: дизайнерские шмотки, туфли, косметика, украшения. Крутой внедорожник. Даже покойный прокурор Стеклов, при своём полном солдафонском дилетантстве в таких вопросах, всегда преподносил то, что вызывало у дочери восторг. Он доверял своей секретарше, а та знала толк, и в стильных шмотках с туфлями, и в косметике, и главное: в её, Есениных, предпочтениях. Потом всё упростилось ещё больше: стало достаточным присутствие горячего волчьего бока в общей самодельной кровати да нового листочка проколола из заведомо "фейкового" уголовного дела... Жаркий, страстный взгляд в темноте ресторана на набережной и сжигающий дотла поцелуй, что запоминается на всю жизнь. Некие удивительные врата в невероятный космос, полный чудес, риска и удовольствия, откуда так не хотелось возвращаться в настоящий, не придуманный мир! Ибо точка невозврата на тот момент уже была пройдена. А теперь Есения Стеклова и не представляла, что бы могла подарить самой себе, будь у неё такая возможность. Наверное, пожелала бы отменить этот день насовсем и запретить всем окружающим его праздновать? Вот это был бы подарок! Если бы не звонок от Вали всего пару часов назад, капитан Стеклова никогда бы не стала тащиться по пробкам в подмороженную столицу из заснеженного, почти сказочного Хотьково. Но, вопреки её ожиданиям, звонок был деловитый, очень краткий. Лишь в конце секретарша Большакова поздравила абонентку с праздником, но ещё более сжато, нервно. Видимо, в "конторе" на самом деле что-то случилось, и именинницу там требовали скорее по части её профессиональной деятельности, чем в качестве адресата для открыток и шариков. Кстати, отсутствие на своём месте Вали тоже было непривычным. Пожав плечами, Есеня ускорила шаг по коридору. Впереди за дверью, в царстве полированного дерева, на стуле её ожидал элегантный букетик из трёх алых роз с метровыми стеблями, за ним на сиденье просматривался небольшой пакет в тон обёртки. Больше за столом для совещаний не было никого. Большаков со свежей щетиной на лице старательно и нервно мерил паркет шагами, сжимал мягкие пальцы в кулаки и проводил по ним большим, снизу вверх и обратно. Когда именинница вошла, он остановился, смерил её взглядом с непонятным выражением и затем возобновил блуждание по кабинету. Обычно, таким озадаченным он бывал после планёрки у Званцева. -Вызывали? Большаков кивнул. Вновь замер на месте и постарался придать себе вид начальника, что собирался поздравлять. - С праздником тебя, Есения Андреевна. Как говорится, молодым - везде у нас дорога и почёт. Счастья, здоровья, вдохновения... Она подавила вздох. "Стандартный набор". - И крепости духа на нашей нелёгкой службе Родине, - закончил он и, поискав глазами, обнаружил то, что ему полагалось вручать. Шагнул, подобрал, протянул. -Спасибо. Есеня хотела положить подношение обратно, на ближайший к ней стул. Но на миг задержалась, зачем-то понюхала лепесток. Он пах стоячей водой из вазы. - Там ещё... кофе. Крепкий, итальянский, - зачем-то пояснил Большаков, видимо, уловив её секундную гримасу. - И - для детей. Надеюсь, понравится. Благодарность уже была выражена, потому Есеня просто промолчала. И переместила подарки на сиденье перед собой. А тем временем, начальник уже взял себя в руки и объявил: - Ну, раз официальная часть завершена, не будем терять времени. Вступление ей уже не понравилось. - Напомни-ка мне, Стеклова, ведь именно ты раскрыла ту "серию" со школьниками во Владимире? Пришлось ответить: - Ну, я. -"Серия" - это когда случаев три и больше, - продолжал он. - Во Владимире на тот момент их было два. - Я понимаю, к чему вы. Местный следователь тоже не был рад меня там видеть. От слова "совсем". Помолчав, она прибавила: - Но Быков настоял на том, чтобы я поехала. Вы же знаете теперь: у него были свои основания. Он рассыпал мозаику. Большаков поморщился, как всегда, когда в их беседе каким-то боком проявлялся руководитель её стажировки. Будь то простым намёком или фигурой речи у его ученицы. - Не только это. Да сядьте вы! - слегка повысил он голос. Такое возвращение к официальному регламенту тоже не предвещало ничего хорошего. Большакову следовало бы поучиться у своего шефа втираться в доверие своих жертв и подчинённых и управлять их страстями, мастерски добиваясь нужного ему результата. Тем не менее, Есеня села. Как обычно, на край столешницы. У неё были свои основания дерзить руководству. За работу в Ярославле, кроме довольно щедрой надбавки и словесной "высокой оценки", она не получила ничего. Собирались чуть ли не вручить благодарственную грамоту в рамочке, но капитан Стеклова вовремя отказалась. И напомнила, что в этот раз трудилась не за деньги и не по душевной доброте. А за информацию. И ответа не последовало. Заметив её перемещение в пространстве, Большаков нахмурился. Уже отработанным движением шагнул к своему креслу, достал до кнопки. - Валя. Я все ещё жду материалы, - напомнил он. А потом, не позволив подчинённой напротив даже опомниться, продолжил: - Видео с их убийствами просочилось в народ. А как известно, у СК - много функций. Одна из них - функция информационной безопасности. - А! Вы поэтому "воздерживаетесь от комментариев", когда задают каверзные вопросы? -Стеклова! Есеня фыркнула. Он кашлянул и сменил тон на более покровительственный, что удавался ему куда лучше: -Ты не хуже меня знаешь, что мы живём в век информационной помойки. Информации с каждым днём становится так много, что она превращается в мусор. Сейчас блогером может стать каждый и потом нести любую чушь. Все, что народ снимает и выкладывает в "сеть" - всё это не проходит никакого контроля, никакой проверки и выливается на людей, а наши люди склонны поверить во что угодно... "Приучены", - послышалось в ушах. - ... и поднять на этом хай. "И лишний раз обляпать нашу чистую и непогрешимую "контору." - Так случилось во Владимире, с их "колумбайном", - продолжал начальник. - Так было с Субботником. -А теперь? -А теперь, вот, полюбуйся. Есеня скептично прочла лишь заголовок статьи на экране: "СК зарывает правду в помойку. Треш-сталкера из Питера, выступившего с сенсационным заявлением, заставят замолчать." -И вы в это верите? Сами же сказали: "мусор". "Хотя..." - Приходится верить, - посуровел Большаков. - СК - независимый орган при самом Президенте Российской Федерации, который занимается расследованием самых резонансных и серьёзных преступлений. Его работа имеет ключевое значение для поддержания закона и порядка. Любая попытка его дискредитации может подорвать доверие общества к правосудию и должна пресекаться немедленно. "Ага. Здорово выучил. Пять!" - крякнул в ушах внутренний голос. Есеня слушала обоих вполуха. Глаза уже сами бегали по строчкам, пальцы полностью завладели начальственным "Верту", увеличивали масштаб. Его владелец лишь вздохнул, но не препятствовал. "Последствия скандального ролика о мусорных свалках в Санкт-Петербурге не заставили себя долго ждать, - гласила статья. - Оба инициатора шокирующего видео были задержаны "за распространение лживой информации и создание паники в информационном пространстве". Напомним, что страшная находка поджидала молодого петербуржца Вениамина Рапсодина на месте его вылазки, на территории несанкционированной свалки в районе Малой Балканской. В куче строительного мусора и нечистот Вениамин обнаружил полуразложившийся труп пожилой женщины. По словам мужчины, его привлекла громадная стая чаек, обсевшая тело. Венимамин рассказал, что он был в таком месте впервые, прийти сюда его заставили комментарии под видео блоггера и "треш-сталкера" под ником TrashComedian. Там утверждали, что на определённых кадрах в обзор камеры "сталкера" попал труп в женской одежде и обуви. Подписчики бурно обсуждали комментарий одного из них, породившего эту теорию, и даже заключали пари, тело ли это или манекен, также, было создано несколько тематических групп в социальной сети "В контакте". Вениамин решил пойти дальше и доказать всем свою правоту. После его заявления в полицию по месту обнаружения трупа, "никто в "органах", по его словам, "даже не пошевелился". Комментарий Рапсодина под злополучным обсуждением сделал видео "вирусным" по всей территории страны, особенно, после того, как TrashComedian стал его распостранять, чтобы добиться большего уровня просмотров. Он также указывал на тот факт, что в Питерской области находится множество несанкционированных свалок значительной площади, что "просто просятся стать отхожим местом для любого маньяка". Конец цитаты. Представители Следственного Комитета воздерживались от комментариев, хотя и сообщили, что в Петербурге продолжается следствие. Спустя две недели видео было официально объявлено "фейком", а оба "сталкера" арестованы. Группы в соцсетях были закрыты, их участники заблокированы. Похоже, что СК вновь замыливает очки населению и вышестоящему начальству? Либо TrashComedian и Рапсодин на самом деле состояли в сговоре, согласно мнению СК? Кто теперь узнает правду? "А действительно? - оживился внутренний голос. - Кого бы отправить покопаться в завалах дерьма?" Пока Есеня читала, хлопок двери, стук каблучков и волна невозможно сильных цветочных духов возвестили о том, что кабинет успела посетить секретарша. -Но... Раз официально заявили, что это "фейк"... Вид "вышестоящего начальства" с "материалами" в руках был красноречив. Так легко выкрутиться не получится. -То, что заявляют официально, Есения Андреевна, это одно. А у меня есть для тебя и другое. Вот. Полюбуйся. Это пришло из Питера сегодня утром. Она скривилась. Но взяла в руки новенькую папку, открыла. Внутри, на фоне листа прокола были следственные фото, примерно такие, которые ей и представлялись, когда она читала статью. Блин, как хорошо, что современная криминалистика оснащена цифровыми камерами, что в точности передают всю мерзость разложения... Как и немного антуража, что окружал труп. Значит, всё-таки, не "фейк"... "Смотри, смотри..." - посмеивался в ушах знакомый баритон. Да уж. Хорошо, что пока ещё камеры не научились передавать неповторимые молекулы запаха. -Так статья - правда! - вырвалось у неё. - А те люди просто... -На что только не пойдёшь, ради "сетевой" славы, - произнёс Большаков. -"Те люди" вполне могут оказаться причастны, ты сама это знаешь. -Но? -Но, - он нахмурился. - Ты страницу подними. Под проколом оказались другие фото и другой протокол. Но на сей раз одежда на трупе была мужская, а мусора вокруг побольше. -Все - на одной? - хмуро спросила Есеня. На всякий случай подняла и эти фото, и протокол, но больше ничего не обнаружила. -Нет. Это - на другой свалке нашли, километрах в пятидесяти от Малой Балканской. Проскуряков Тихон Михайлович - мой хороший друг, ведёт это дело. После трупа на Балканской, он пообщался с местными бомжами и прочей тамошней фауной, и те сообщили про второй труп. Причина смерти - насильственная. Удары ножом, как и ранее. -Так они и на другую свалку ходили? -У них там своя "социальная сеть" и сарафанное радио. Тихон рискнул, снарядил экспертов, и информация подтвердилась, место было указано точно. Проблема в другом: по словам того бомжа, с которым он общался, этих трупов там, по свалкам... - Большаков сделал мрачную выразительную паузу. - Думаю, на "серию" наберётся. А то, и не одну. -Ну хорошо, а я вам тут зачем? - в её голос прорвалось раздражение, подпитанное опасением, что её-таки заставят ехать в эти авгиевы конюшни. - Пусть этот ваш Тихон с бомжами и раскапывает... Кстати, а почему бомжи молчали? Почему сразу не заявили в полицию? Послышался вздох. -Это тёмный народ. Они в жизни не признаются - боятся, что их самих загребут. "И правильно боятся", - заметил внутренний голос -То есть, если я правильно поняла, там, в Питере, - куча свалок, на которых - кучи мусора, в которых - куча трупов? -"На разных стадиях разложения", - дополнил Большаков. -А почему тогда ваш... Тихон их все не прочешет? Начальник подавил смешок. -Ты что, Есения Андреевна, с Луны свалилась? Ты хоть представляешь, на что похожи там свалки? Там слой за слоем этого мусора, ещё с советских времён, наверное... как Джомолунгма. Чтобы их всё "прочесать", и десятка лет не хватит. "Джомолунгма?! -Я уже не говорю о том, что сами свалки несанкционированные. -И что? - резко спросила она. - А то, что Тихон даже толком оформить протоколы не может, - воскликнул Большаков. - Раз свалка не указана в документах, значит, её нет! - Ну хорошо, а когда она будет? Когда третий труп найдут? - Когда её снова запротоколируют. Но обнаружение там тела, а лучше, не одного, существенно ускорит этот процесс. И лучше, - подчеркнул он, - если в это время на месте будет работать комиссия из СК. Есеня со злостью закусила губу. - "Комиссия" из одного человека? - Из двух, - напомнил Большаков и сделал вид, будто ищет глазами второго по кабинету. - Кстати, а где он? -Понятия не имею. Мы с ним еще даже не знакомы. Начальство опешило. А она пояснила: - Я ещё не дала согласие на его стажировку. Пусть ваш Кулагин его берёт, и с ним едет разгребать мусорки. А лучше... - Есения Андреевна. Вопрос решён. Никто, кроме вас, не способен представлять СК в столь... нелёгком деле. Вы - единственный следователь в нашем отделе с опытом работы такого рода. До раскрытия - полная секретность. Все промежуточные доклады - лично мне. Надеюсь, - подчеркнул он, - это объяснять не нужно. - Господи! - воскликнула та. - Ну пусть ваш Тихон бутылку купит этому бомжу, сам с ним хряпнет. И психолога вызовет, в конце-концов, чтоб с ним поговорить по душам! -Да говорили уже, - махнул рукой Большаков. - И бутылки покупали. Но без толку. Тут требуется нечто большее, - он поднял палец, а потом наставил его на подчинённую, как пистолет. - Твоё обаяние. Вернее, ваше. С Меглиным. "Это он... серьёзно, что ли?" "От скромности не умри". - Насчёт секретности, я не шучу, - начальник наградил её выразительным взглядом. - Ничего никому. Все расходы я беру на себя. Любая экспертиза, ПЦР, ДНК. Этот... как его... иммунофлюоресцентный анализ. Даже эксгумация. Звони, - он тихо стукнул кулаком по столу. Толстым и слабеньким таким кулачком: - И выезжайте. Немедленно. Без году полковник изо всех сил старался казаться значительным и страшным. Но в его взгляде и тоне сквозила всё та же умоляющая нотка. - У меня есть ещё... пара дел, - безжалостно заявила Есеня. - И вообще, мне надо подумать. Не переживайте: на таком холоде улики долго сохраняются. Не мне вам говорить. - Стеклова! Чёрт..! Стеклова!! - неслось ей вслед. В который раз получилось бабахнуть тяжёлой, знакомой до оскомины, дверью. Хорошо, так, что задребезжали стекла и звякнуло что-то в самой двери. А у Вали от неожиданности пролилось кофе прямо на колени и на какой-то отчёт. - Ну... чёрт в юбке, а не баба! - жалобно донеслось из кабинета. А Есеня победоносно фыркнула и слетела по ступенькам широкой спиральной лестницы до первого этажа. Этот раунд всё же остался за ней. "Я тебе не "баба".

***

Ритмично нажимая на педаль и продвигаясь в плотном заторе, Есеня пробарабанила пальцами на руле мотив глуповатой песни, что доносилась с какой-то радиостанции, потом увеличила громкость. Потом, плюнула и улучив момент, всунула в проигрыватель флешку с операми Пуччини и Верди. День помалу близился к концу. Запланированное она уже выполнила: показала средний палец всему фасаду СК, помоталась по окраинам, навещая несколько кладбищ. Предательски захлюпала носом на папином надгробии, хотя прежде такого с ней не случалось. Жаль, в порыве чувств она оставила букет в кабинете Большакова, и взамен пришлось вновь тратиться на кактусы: для мамы, сокурсников и отца. Просить прощения у всех уже как-то надоело. Они и так все видели оттуда, и все понимали. Вдоволь насидевшись на холодном граните бортиков, капитан Стеклова продрогла, вспомнила, что ничего не ела с самого утра, и поспешила в машину - греться и восполнять утраченные калории. Там её и нагнал новый звонок - один из трёх или четырёх пропущенных. Но Геня Николаевна Тропинина не сдавалась. И ни словом, ни тоном не упрекнула абонентку, лишь обрадовалась, что вообще смогла дозвониться. - Конечно, Геня Николаевна, - пробормотала именинница, густо покрываясь краской и откладывая вонючую шаурму подальше от себя. - Я помню. Я наверное просто... забыла... Я не слышала. Я - где? Я - в Кунцево, и... - К Андрюшке ходила? - послышался на заднем фоне бас Тропинина. - Я сейчас смотрю "пробки", - покаянно сообщила Есеня, одним пальцем листая страницы интернет-браузера. - Ох... Почти два часа. Но буду у вас... Нет, нет, я всё понимаю. И потом, мы ведь договорились. Я обещала... Нет, без детей. Всё. Еду. Отложив телефон, она умылась сухой рукой, упёрлась в неё лбом. Хотелось убрать эту опору и стукнуться прямо о приборную панель. "Давно надо было в город перебраться", - наставительно послышалось в ушах. -Ага. И добираться сюда - на чём, на троллейбусе? - Есеня опёрлась локтем на рулевое колесо и в который раз поневоле повернулась к пустому переднему сиденью. Вздохнула, отвернулась. - Ползли бы в тех же пробках и с приключениями... "На метро". - "На метро", - передразнила она и приоткрыла дверь, выкинула свёрток за борт, который даже надкусывать после звонка Тропининой не захотелось. - Вот когда его в Ермолино проведут, тогда и поговорим. "Минут за сорок до Дмитровского, даже с пересадками. Машинку - на платную стоянку". Есеня с треском захлопнула дверь и проверила окружение в зеркале заднего вида, для надёжности обернулась на миг. -А потом - как? На автобусе трястись полчаса, и то если он приедет. А машина? Всё, - она глубоко вздохнула и включила зажигание. - Не скули, советчик. Быстрее отстреляемся. Поехали. Конечно, дополнительные два часа в дороге требовали напряжённой работы уже измотанного мозга. Конечно, поездка в тесном вагоне метро с полным нарушением своего личного пространства после целого дня, проведённого за рулём, выглядела уже не так устрашающе и всё более и более привлекательно. Конечно, было бы лучше вообще никуда сейчас не ехать и потратить эти два часа на то, чтобы вернуться в Хотьково. Ведь утренний звонок из СК застал её практически врасплох, в основном, потому что был не от начальника, а Валин номер она заблокировать не догадалась. Пришлось спешно допивать кофе, наскоро натягивать на себя что-то приличное и виновато оправдываться перед детьми, расставаться с которыми сегодня Есения Стеклова точно не планировала. Дозвониться в Химки, чтобы договориться о присмотре над ними, впервые не получилось. В таком цейтноте довелось снова просить об услугах соседку, зная, как у той болит спина. И то, что максимум, что она сможет сделать, это обезвредить маленьких головорезов в манеже или в детской и врубить им уродливые три-Д мультики, с восторженными гидроцефалами в главных ролях. Хорошо, хоть заготовки еды в морозильнике выручали многодетную одинокую молодую мать с психологическим опытом и травмами сравнимыми с травмами ветерана Первой мировой войны. Теперь совесть требовала. Та самая, что вдруг заставила её повернуть рулевое колесо совсем в другую сторону и бесстрашно вклиниться в самую гущу затора. На том конце города, за Дмитровским шоссе, именинницу уже ждали. А раз обещание было дано, - следовало выполнять. В дороге любимая и ненавистная в то же время слуховая галлюцинация заткнулась, оставив простор для мыслительной деятельности. В свете фар, что зажглись автоматически, стоило лишь опуститься сумраку, Есеня смотрела в ветровое стекло, а сама вспоминала то, что случилось всего-то полгода назад. В преддверии нового две тысячи девятнадцатого года её настроение было далеко от праздничного. На четвёртом месяце беременности безраздельно царствовал токсикоз, и к концу декабря Есеня была им сыта по горло, в буквальном смысле... К счастью, на то время история с ТМНП успела завершиться, как в закулисных, так и официальных смыслах этого слова. Уже протрубили СМИ, усердно выводя высокопоставленного "оборотня" в погонах на чистую воду. Уже успели надоесть своими расспросами какие-то журналисты, раздобывшие домашний адрес дочки покойного прокурора Стеклова. Уже все вопросы, - включая самый важный, касательно некого человека в плаще на видеозаписи, - были решены на закрытых заседаниях в новом аппарате СК. Уже Есении Стекловой высочайше повелели растить детей и больше не лезть к Зубру со своими опасными уточнениями. Расстроенная и осунувшаяся, она кое-как рискнула зайти к новому начальнику, усиленно делая вид, что от происходящих перестановок в отделе, как и от ничего не значащих обещаний руководства... её не тошнило. Большаков тогда только-только вступал в должность, был весел, свеж, выбрит и энергичен. Риск заключался в другом: до туалетной комнаты из его кабинета лежал путь по всему длинному-длинному коридору. - Прекрасно выглядите, Есения Андреевна, - отвесило начальство неожиданный комплимент. И в ответ на её кислое выражение лица, поспешило пояснить: - Я имею в виду, что беременная женщина красива всегда... сама по себе. Присядьте. Хотите водички? Или кофе? Та лишь вздохнула, помотала головой. И мысленно попросила Веру Родионовну помиловать её мать, хотя бы на сей раз. Кофе захотелось ужасно. Но от него становилось только хуже. - И всё же, я думаю, мне удастся хоть чуточку вас порадовать. Смотрите, что удалось достать. Этим "что" оказалась небольшая картонная коробка с её фамилией. "Тоже мне, добытчик, - подумала Есеня. - Чистку закончили, дело "непоймашки" закрыли. Почему бы и не отдать вещдоки теперь?" - Это личные вещи вашего отца, - решил внести ясность Большаков. - Они были обнаружены в таком виде в доме Быкова, среди прочего компромата. Довольно ценный экспонат в его коллекции. Как вы уже, наверное, догадались, они не были приобщены к делу Стеклова ни одной минуты. - Зато, собраны были под предлогом расследования его смерти, - дополнила Есеня. Начальник кивнул. - Всё. Теперь они - снова ваши. В деле Быкова польза от них была минимальной, там хватало улик потяжелее и поинтереснее. - А там... - она с опаской покосилась на коробку, Большаков заверил: -Не переживайте. Её даже минеры проверяли при изъятии. Так что, всё нормально. Не тикает. Есеня невольно вздохнула с облегчением. Извинилась, развернулась... и помчалась по коридору вприпрыжку, насколько позволяло нахождение ребёнка в животе. Чуть позже она, конечно, рассмотрела и коробку, и её содержимое. Оно поставило преемницу Меглина в тупик, натолкнуло на мысль об очередной головоломке от её заклятого противника. Кроме вполне ожидаемых там вещей, вроде папиной старой записной книжки, каких-то вполне невинных протоколов и его мёртвого смартфона, в коробке, в отдельных пакетах для вещдоков нашлась почему-то отцовская керамическая кружка, намертво окрашенная налётом от кофе, а ещё - его перьевая ручка, его же плоская кепка и красочный щит с Побеноносцем, что прежде висел на стене в его кабинете. Там же, в пакете была и стопка фотографий из семейного альбома, которых Есеня тогда не досчиталась, а иных и вовсе не видела никогда. На них была она сама с мамой, был Огнарёв, было множество сослуживцев отца, разбираться в личности которых требовало дополнительного времени. А ещё был совсем уж загадочный предмет - небольшая квадратная коробочка в строгой оберточной бумаге и прикреплённой к ней запиской на клочке, папиной рукой: "В этот раз не забыть!" Конечно, сперва внимание Есени целиком поглотили строчки в отцовском блокноте. Этот потёртый ежедневник она видела не раз, но после его смерти нигде обнаружить не смогла. Большинство страниц в начале были вырваны с корнем. А дальше лаконичные, но красноречивые пометки о бесконечных встречах, собраниях и следственной работе, перемежались более приземлёнными, например, о том, что нужно было выплатить охране за прошлый месяц или записаться к парикмахеру или врачу в элитной клинике. И со временем, блокнот всё больше становился похожим на дневник: "24 августа 17. Свадьба Е.Ж. "Ресторан Турандот". 16.30. Центральный стол." "26 августа. Дело номер 367. Показания свидетеля критичны. Необходимо обеспечить защиту. Сказать К.! Он дебил". "31 августа 17. Внук Виктор. Длина 32 см. Вес 4.7 кг. Роддом номер 7. Москва. Я дед." О ребёнке с момента его появления на свет записи были самыми многочисленными. Вроде: "6 янв. Тянет руки в рот. Кормление по часам смесью. Прибавил 100 г за 10 дней. (Ж.)" "2 фев. Переворачивается на живот. Агукает. "Не улыбается" (Е.). "28 марта. Е. выходит на работу. Искать няню в агенстве!" Попадались и более тревожные. Загадочные, и в то же время, понятные: "Жить без этого не может, а так погибнет. Как Оля. Никогда меня не простит". "В 17.40 встреча с Бык. "Что он себе позволяет? Думает, я на него управу не найду?" Или: "30 апр. В 12.15. Встретить монтёров. Установка камер. Оплата через Ж. Как договорились". "4 мая. Дочь гонится за прошлым. Хочу выкопать его и убить снова!" "6 мая Е. нашли на заводе. Я с ума сойду. Ж. предложил домашний арест, но у неё дело". А была и такая: "24 мая. Конф.-но от высшего командования. Кони требуют перевода после завершения операции". И объёмная нервная приписка на несколько абзацев: "Полное бессилие. Приказы не обсуждаются. Он меня обыграл. Боцман прав. Сколько волка не корми... Как сказать Е.? Лучше молчать". И такая, с подрагивающими буквами и оборванными мыслями: "26 мая. Болит сердце. Ночь... Она скоро докопается, упрямая. Как это опасно, устал... Витюша... Один на один с ТМНП уже не выйдет. Надо думать быстро... Купить нитроглицерин". И приписка: "Пошлая кличка. Ему подходит". И наконец, самая последняя заполненная строчка гласила: "Е. молодец. С Бык. пора заканчивать. Много компромата, но я не сдамся. Надо уводить от гнезда. Дети - цветы, ягодки будут позже. Интересно, кто придёт". И ниже: "Вырастешь - поймёшь. Прости. NVF". Недаром эта коробка никогда не была приобщена к официальному делу о гибели старшего советника юстиции. Не без помощи своего строгого подсознания, - что занималось интенсивным умственным трудом, пока она сама лила слёзы, - Есеня поняла, что представлял собой прощальный ребус от ТМНП. Во всяком случае, хотя бы его часть, с личными вещами хозяина. С кружки при необходимости можно было взять образец слюны, с ручки - отпечатки пальцев, с фуражки - сохранившийся в ворсе волосок. Отцовские записи давали представление о его почерке и некоторых аспектах его жизни... По крайней мере, о таких, что вызвали у его дочери отсутствие дыхание на пару секунд. В голову будто что-то ударило, во рту стало горько. Есения Стеклова, - особенно та, что читала загадочные строчки сейчас, спустя полтора года, та, которая после абсурдной и страшной "игры" ТМНП словно умерла и родилась заново и стала мыслить ещё более живо, глубоко и "нестандартно", - читала эти послания из прошлого между строк и без особого труда. А вот то, что в итоге складывалось из такого пазла... вот это было страшно. Страшно было осознавать, что отец, оказывается, знал, кто скрывался за поднадоевшей в "конторе" аббревиатурой, и молчал, не потрудился предупредить её. И что он решил сражаться с ТМНП в одиночку и... "уводить от гнезда"? Получается, он пожертвовал собой, пытался отвести удар от неё и Витюши? Но каким образом? Может быть, он угрожал раскрыть личность ТМНП, о которой, видимо, в тот момент и додумался? Может быть, неосторожно сказал об этом зятю, но вместо поддержки был убит? Что вообще произошло в тот кошмарный поздний вечер, когда в Хотьково на некоторое нужное время пропало электричество? Удалось ли восстановить записи с камер наблюдения? Или найти людей из охраны папиного дома? "Контора" старательно обходила стороной такие вопросы капитана Стекловой. Причастность её бывшего супруга, несмотря на её собственные показания, было решено не афишировать и вообще никак не документировать. То, что он загадочным образом пропал без вести, всем было на руку. На заключительном заседании о каких-либо шагах "конторы" в ту сторону был молчок. Да и само заседание Комитета в итоге, смотрелось не так масштабная чистка в своих рядах, долгожданное проявление борьбы с коррупцией, хотя бы в одном важном органе страны, с настоящим привлечением общественности и прессы, - на что так надеялась Есеня. А более, как домашний разбор полётов и семейный совет во главе с Зубром: тихо посидели за столом, попили чай, побранили одного нерадивого ребёнка и помыли ему косточки, посетовали на его поведение и свои преждевременно седые волосы. Но вот за стенами квартиры даже понятия не имели о происходящем. А ведь Званцев в Следкоме был не последней инстанцией... ту очевидно решили не беспокоить по таким пустякам. Стыдно было, наверное... Ну и конечно, запись отца "с переводом" надолго зацепила внимание Есени и поглотила собой большинство её размышлений. Хотя бы потому, что там упоминалась некая "Е.", о которой он как будто беспокоился. Неужели, папу должны были перевести? Но зачем? Куда? "После завершения операции" - что это означало? Кто такой этот "Боцман"? А "высшее командование"? Это Зубр? Или кто-то из его окружения? А "кони"? Это те, кто ходят по доске определённой буквой и могут перескакивать через соседние фигуры? "Доигрался", - прокомментировал её мысли мрачный баритон в ушах. И правда. Что за шпионские шахматы на старости лет? Да, после своей отставки прокурор Стеклов заметно скучал за закулисными интригами Комитета. Но, чтобы настолько? Ну и наконец, ТМНП не был бы собой, если бы не оставил ей этих последних листков с сжатыми до критической массы, пронзительными записями. Уверенный в своей безнаказанности, он ничего не уничтожил. А что касается отца, то лишь накануне своей смерти тот расщедрился на прямое обращение к ней. Наверное, как многие внимательные люди, работающие с тёмной стороной мира, - той, где обитали тени, - он почувствовал близость смерти загодя. Он знал, что рано или поздно, но его последние слова доберутся до той, кому они были посланы... Ну, примерно так мог проститься с ней Меглин, если бы социопатов обременяла совесть. Значит, "вырастешь..."? Кто бы говорил! Как же эти двое были похожи! Да и Самарин-Григорьев тогда правильно решил, что она влюбилась в бородатого именно из-за сходства с её отцом. А эта аббревиатура из латинских букв... Она лишь порождала новые вопросы. "NVF"? Вот это могло быть, что угодно. Инициалы, сокращение, просто какой-то намёк. Но нечто определённо важное, так как хладнокровный старший советник юстиции берег жилое пространство для букв в своём небольшом ежедневнике, как и своё время, старался пользоваться ими рационально. Вот только, увлекшись шифром, отец как всегда позабыл дать ей ключ... ТМНП вполне мог включиться в эту шпионскую игру и даже предоставить своей мнимой "дочке" некоторую фору: разбросать повсюду подсказки. Фотографии, видимо, требовались для определения на них лица этого загадочного "Боцмана"? Или К.? Или ещё целой кучи сокращений, можно сказать, отдельных букв алфавита? Что же всё-таки было в той коробочке? И что означала записка отца, по всей видимости, некое напоминание самому себе? "В этот раз не забыть", о чём? Флёр прикосновения ТМНП к каждой из этих вещей делал этот ребус ещё более противоречивым и запутанным. В конце-концов, коробка - творение рук его злого гения. И пожалуй, единственное на её памяти. Что, если ТМНП знал, чем могла закончится его партия в случае самого негативного сценария, и "подарочек" предназначался именно ей? Он ведь уже делал подобные жесты, и не раз? Не зря Большаков распорядился проверить коробку, видимо, её сжатый рассказ о грандиозном взрыве на бывшем мукомольном заводе оказал должное впечатление и на него, и на аппарат Зубра. В ту ночь, когда сработало некое взрывное устройство, повлёкшее за собой разрушение толстенных железобетонных стен, грохот, должно быть, слышала вся столица. Этой же ночью в данной локации без вести пропал Евгений Осмысловский - факт, о котором ей не хотелось вспоминать. Его биологический отец действительно знал толк во всём, что тикает. Жаль, фантазии начальства не хватило... к примеру, на микробиологический анализ. Или радиологический? Кто там из ученых когда-то наивно таскал в кармане брюк кусок радия? А может, из коробки выскочил бы какой-нибудь "новичок"? Или уже "бывалый"? Впрочем, ТМНП обладал таким талантом портить ей жизнь, что мог бы вполне обойтись и без бомбочки, и без секретных вирусов. Всего пара строчек какого-то интересного документа, о существовании которого прокурорская дочка и не подозревала - и ей будет нанесён ещё один удар в сердце. В своё время Меглин замечательно дал ей это понять. Измучившись от сочетания жгучего любопытства, опасения и желания водворить все предметы обратно, засунуть коробку подальше в шкаф и больше о ней не вспоминать, Есеня проходила вокруг сборного вещдока весь вечер. Больше всего её интересовал "подарочек", что мог быть новой угрозой её благополучию, равно как и просто подарком кому-то, заготовленным заранее, но из-за смерти дарителя так и не добравшимся до своего адресата. Сохраняя обёртку, Есеня крутила его в руках, рассматривала, слушала... даже нюхала, только что не гремела его содержимым как маленький ребёнок, пытаясь как в игре догадаться о том, что было внутри. Казалось, что она вновь сходит с ума. И что там всё же что-то тикает... Наконец, нервы не выдержали. Аккуратно вскрыв обёртку с таким расчётом, чтобы её можно было запаять вновь, Есеня смогла достать коробочку, в которой на кожаной подушке оказались... наручные часы. Не швейцарские, а вполне себе советские и требующие завода. На них было выбито название "Молния", простой циферблат украшали металлические вставки. В общем, вещица была не просто выбрана в магазине, а найдена, добыта, как редкий экспонат для чьей-то коллекции. С другой стороны, кому как не отцу было разбираться в мужских наручных часах, если он сам имел знатное собрание таких аксессуаров, - как старых советских, так и более статусных, прибывавших по спецзаказу в магазины "Актина", "Робер Ферре" и "Тиссо"? Будучи много лет частью системы той коррупции, с которой так активно пыталось "бороться" начальство, прокурор Стеклов и сам получал дорогие подарки, и умел дарить их в нужное время и нужным людям. Подумав и посоветовавшись с внутренним голосом, Есеня вновь вернулась к просмотру записей отцовского блокнота. На сей раз приложила к этому всю свою внимательность и скрупулёзность, вела пальцем по страницам и строчкам. Нет, не могли её оставить наедине с замком без крохотного ключика! И вдруг, при этой мысли взгляд случайно пал на тёмный смартфон отца - такой же мёртвый, как и его владелец. Пришлось приложить некоторые старания, чтобы реанимировать устройство, а потом с горечью обнаружить, что в его память, мессенджеры и списки контактов уже залезали, причём, грубо. Всё это было подчищено, словно информацию кто-то украл подчистую, оставив лишь пустые полки. Одна надежда у неё оставалась - на "Календарь" - совсем мало очевидное хранение информации. Но если покойный прокурор Стеклов так любил свой ежедневник и согласно нему упорядочивал свою жизнь, возможно, он хранил ответы именно там? И интуиция не подвела. Довольно быстро Есеня обнаружила короткую запись в составе обычных папиных бытовых дел, но впервые, с заделом на перспективу: "17 янв. Юбилей у Тропинина. В этот раз не забыть!" Это выглядело как тот самый ключик, идеально подходивший к замочной скважине. Осуществив взлом чужого подарка Есеня почувствовала облегчение. Наскоро убедившись, что двойного дна в коробке не наблюдалось, она в тот же день восстановила целостность обёртки. И тогда потребовалось заняться поиском адресата. Но это было несложно. В "конторе" знали лишь одного Тропинина, Павла Андреевича, многолетнего заместителя генерального прокурора, что не так давно вышел в отставку. Отзывались о нём, все без исключения, с большим почтением и даже теплотой. Скорее всего, антикварная "Молния" предназначалась ему, как прощальный подарок от подчинённого? Что ж, осталось дождаться приближения срока, указанного в отцовском блокноте и доставить подарок по адресу. У Павла Андреевича, в самом деле, намечался крупный семидесятилетний юбилей... "Съезд не пропусти, мечтательница", - вернул её в реальность внутренний голос со знакомыми строгими нотками. И вовремя: погрузившись в воспоминания и управляя машиной почти что автоматически, Есеня и не заметила, как добрая половина пути осталась позади. После столичных пробок всё заметно и приятно ускорилось, а расстояние между автомобилями стало достаточным, чтобы отпала необходимость заглядывать в окна соседей, даже, когда этого делать не хотелось. Темнота раннего осеннего вечера украсилась огнями фонарей, фар и подсветок. Транспорт бодро и с заметным облегчением убегал в Подмосковье, где было холодней, темней, а неожиданный в начале ноября снег не успел растаять за день. После Дмитровского шоссе дорога стала ещё мрачнее, там было уже не до блужданий по лабиринтам воспоминаний и размышлений - Есеня нервно вцепилась в руль, вглядываясь в луч прожектора от фар своего внедорожника, чтобы успеть отреагировать на неожиданную кошку, нетрезвого пешехода из местного сельмага или выбоину. Наконец, по обеим сторонам вырос тёмный сосновый бор, а за ним показались небольшие дачные домики садового товарищества, уже третьего по счёту на её пути. Но на сей раз "Рендж-Ровер" заехал в переулок, а через некоторое время - плавно вкатился во двор и замер перед закрытой дверью гаража. Выезжать отсюда задом Есеня уже не опасалась - знала, что переулок оканчивался удобным тупичком. Сколько раз она побывала здесь за последние полгода, - капитан Стеклова сбилась со счёту подсчитывать. Сколько здесь она сидела в машине вот так, выключив зажигание и почему-то не решалась выходить - думала о том, как так вообще получилось, что за столь короткое время это место и люди, проживающие здесь, стали ей удивительно близки. А она, в свою очередь, - близкой им? Во всяком случае, об этом часто говорила Геня Николаевна... а не верить ей - это было как-то странно, почти кощунственно. Этот небольшой двухэтажный домик конца семидесятых годов был не так давно отремонтирован и переоборудован для жизни отставного заместителя генерального прокурора и его супруги. Того самого Павла Андреевича Тропинина, которому предназначалась антикварная "Молния". Найти номер его телефона, даже после его отставки, не составило никакого труда. Куда сложнее было уговорить себя, социопатку и во всех смыслах травмированную личность, его набрать... - Есеня! - воскликнула Геня Николаевна, когда гостья поднялась на крыльцо. - Наконец-то! С днём рождения тебя, дорогая! - и они обнялись. Вернее, хозяйка дома обняла именинницу, для чего была вынуждена приподняться на цыпочки. А та этому не препятствовала. - Иди скорее в дом, замёрзнешь ведь! - и Тропинина кивнула на её лёгкую кожанку. - Как добралась? Как дети? - Да из управления вызвали, пришлось мотаться в город, - объяснила Есеня, - Я же думала, что смогу пробыть с ними весь день... Ещё и в Химки дозвониться не получилось. - Бедная. Что там, интересно, за такие важные дела в СК, что даже в день своего рождения матери не дают провести время со своими собственными детьми? - и Геня Николаевна забавно нахмурила брови как человек, который почти не умел этого делать. Она поправила на плечах наспех наброшенное пальто, на котором завитая прядь медных волос выделялась особенно чётко, поторопила: - Ну проходи, проходи, скорее! Я сейчас, через минуту - Василича жду. Васенька! Кис-кис! Замёрзнешь! Есеня усмехнулась, аккуратно переступила через пару-тройку гибких пластичных тел, что тёрлись своими хвостами о её ноги, и вошла в приоткрытую дверь в дом. Внутри царил дух прошлого времени вкупе с современными технологиями. В частности, на большой кухне Гени Николаевны можно было найти всё: от стальной морозильной камеры, которую Есеня до сих пор путала с таким же холодильником, до вакууматора, аэрогриля, прибора для сувид и прочих чудес, которыми хозяйка владела с совершенством. Столовая и примыкающий к ней кабинет главы дома оставались более консервативными. Как будто, не так давно отсюда вынесли весь накопившийся за годы хлам, привели в порядок всё - от проводки, коммуникаций и сантехники до обновлённой сосновой обивки стен и паркета... а потом просто занесли всё это обратно и расставили по шкафам и полкам. Всё те же мебельные стенки, получившие вторую жизнь, витрины с чешским хрусталём и предметами немецкого трофейного фарфора, ряды разноцветных корешков беллетристики, вроде "Трёх Мушкетров", томиков Пушкина и Драйзера. А на той же кухне - милые сердцу хозяйки набор баночек в горошек и странный настенный термометр неясного назначения сожительствовали с современным дизайном и строгой сталью бытовой техники, а ещё целым крохотным огородиком на подоконнике. У хозяйки там всё время что-то подрастало, цвело и размножалось, спасалось от зимней стужи в надежде дожить до будущей пересадки в грунт. Там же поблизости от новенького радиатора обязательно дремало тело какого-то очередного кота - своего или соседского, - Геня Николаевна не делала между ними различий и всех кормила мясной запеканкой без соли собственного авторства. А вот что касается кабинета её супруга, то там упомянутый дух времени чувствовался особенно остро. Правда, несмотря на открытую дверь, вся обстановка до поры пряталась за углом, лишь проглядывали детали той самой вездесущей стенной обивки, источающей тонкий аромат нагретого дерева и чуть-чуть лака. Постукивая коготками, оттуда выбежал йоркширский терьер, тявкнул для проформы и вежливо обнюхал ноги именинницы. - И какое же такое "важное дело" тебе презентовало начальство? Павел Андреевич вышел следом, и не в домашнем, как обычно, а в сером костюме с галстуком, в который облачился, несомненно, в честь именинницы. - Явилась - не запылилась, - констатировал он, изучая ту своими живыми глазами, в глубине которых пряталась улыбка. - Ну, поздравляю, внучка. Растешь. Затем последовало традиционное уже рукопожатие. Тёплое, крепкое, согревающее. - Наслышан, как ты отличилась в Ярославле, - со своей взвешенной расстановкой произнёс Тропинин. - Сгораю от любопытства в ожидании деталей. В особенности тех, - уточнил он, - что не попали в рапорт. - Вашими молитвами, Павел Андреевич, - ответила Есеня и выразительно уставилась себе под ноги. - А что, Лиля - тоже здесь? - Да нет. Ускакала уже, Лиля твоя, не дождалась. Но вот, - и Тропинин поднял на руки собачку. - Чупа оставила тебе, в качестве моральной компенсации. Держи. Есеня приняла "подарок" и уже не смогла удержаться от улыбки. -Э... Спасибо. Это насовсем? - Разбежалась, - он фыркнул. - Со своими курсами Лилька совсем позабыла страдальца - завтра обещала заехать, забрать. И ещё тебе вон - целый пакет передала. Надеюсь, ты на машине? А то вкупе со всем тем, что тебе приготовила Геня, ты в автобус попросту не влезешь. - Ну вы же знаете, что на машине, - заметила Есеня, опуская верткого пёсика на паркет. - Опять из окна подслушивали? - Я проветривал, - с достоинством пояснил Павел Андреевич и потёр ладони. - Так. Руки мыть после собаки, - и милости просим за стол! -Ты это себе говоришь, Паш? - осведомилась Тропинина, торопясь мимо на кухню. - Ты ведь его тоже трогал. Последовавший за всем этим праздничный обед был не менее традиционным, чем вот такие добродушные перепалки членов семейства. Геня Николаевна никогда не упускала возможности обласкать и накормить всех, кто попадал в поле её зрения, будь то пришлые коты, что уже месяцами дневали и ночевали на участке Тропининых, собака её дочери. Или же дочь близкого друга её супруга, осиротевшая год назад окончательно. Самого близкого, как удалось выяснить. За столом говорили о вполне приземлённых вещах, и хотя генеральный советник юстиции первого класса заметно переживал о том, что гостья хранила интригу, но тему разговора не менял. Хозяева как будто сговорились и старались изо-всех сил подарить той хоть немного душевного семейного тепла. Где не ворковала Геня Николаевна, подкладывая имениннице на тарелку горячего, там остроумничал её супруг или тёрся под ногами кто-то шерстяной и мягкий: то кудрявый Чупс, а то какой-то очередной "Василич". Однако, когда обсудили всё, от погоды до детей, съели обед и отведали домашней вишневой наливки, разговор сам-собой обратился к питерскому "делу". - Я воздержусь от подробностей, если позволите, - попросила Есеня, - Скажу только, что речь идёт о несанкционированных... свалках. - Да, милый подарочек на день рождения, - заметил Тропин. - Учитывая два последних трупа в антураже помойки. - Паш! - возмутилась хозяйка и вскочила с места. - Не за столом же! -Пардон, - проворчал тот, приподнявшись тоже. - Ну дай хоть с тортом подсобить, всё равно уже встал. - Принимается. Подай мне свечки, пожалуйста. Он заворчал себе под нос, - что-то на тему необходимости иметь карту кухни и расположения в ней всяких нужных объектов, - принялся выдвигать ящики. -Так вы знаете про это дело? - вырвалось у Есени. -Про дело - знаю, конечно. Кое-что. А вот про то, что на него пошлют именно тебя, мне никто не говорил. Хотя, - протянул Павел Андреевич, - Если задуматься, то кого им слать? Все ведь - конторщики. И сама "контора" медленно, но верно становится уже не органом внутренних дел, а филиалом "Лубянки". "Министерством Правды"... Так, как он там сказал? "Орган информационной безопасности"? И зам генпрокурора в отставке тихо, низко засмеялся. -Да. -Засвечивать своё разгильдяйство не хотят, вот какая у них "информационная безопасность". Да, непросто прикрывать задницы в век гласности. Хоть свои, хоть чужие. Да и что это за "орган" такой, СК? - вопросил он. - Орган внутренних дел? Или лично Кремля? Следком считает себя сердцем, а он - такая отсоединившаяся от компании матка, что сжимается и давит, а сама в стремлении отделиться, вот-вот вывалится. Есеня глубоко вздохнула, чуть было не прыснув. К счастью, обошлось. -Пашенька, я жду, - напомнила Геня Николаевна, не оборачиваясь. Пока супруг занимался поисками, она достала из холодильника торт, сняла с него колпак и убедилась, что все сложные цветы из крема и ореховая посыпка сохранились под ним в первозданном виде. - Свечки, пожалуйста. -Да где здесь свечки твои? - выпалил Тропинин. И умолк, уставился прямо на них: оказывается, свечки давно лежали наготове у него под носом. - Но ты... лучше сама. Я и трогать боюсь... Цветочки. -Ничего, всё поправимо,- и супруга стала аккуратно расставлять свечки в шахматном порядке, в места, явно продуманные заранее. На вопрос отставного генерала о том, что конкретно это был за торт, она предложила ему догадаться самостоятельно. -"Ореховец"? - предположил то , рассматривая кондитерское изделие с тем же вниманием, с каким читал рабочую документацию, кивнул. - Прекрасный выбор. -Это так торт называется? - именинница изо всех сил постаралась изобразить заинтересованность. Хотя, несмотря на увлечённость хозяйки дома, сама была равнодушна к сладостям любого толка. -Ор-жеховец, - поправила Геня Николаевна, переместив ударение на последний слог. - Ты такое ещё не пробовала, Есень. Медовые коржи, орешки и крем. Наш старинный семейный рецепт. "Ой, правда?" - мысленно вздохнула та. А сама вымученно улыбнулась. Этого, на невооруженный глаз калорийного, монстра предстояло ещё "пробовать"... -Да что там нового? У неё вся жизнь - мёд да орешки, - заметил Тропинин. И награждённый сердитым взглядом супруги, поспешил умолкнуть, ретировался к ящику, на который указал её палец. За него продолжил внутренний голос, неожиданно взяв манеру хозяина дома: неторопливо, чётко соблюдая паузы в местах каждого знака препинания: "Медовая сладость - как моменты невинного счастья, и твёрдые орешки - горькие испытания и препятствия на пути к нему. А внизу - нежность и ранимость, что прячутся за крепкой оболочкой. Множество слоёв - как сама жизнь. Чем не подходящий тортик для той, кто искусство выживать с улыбкой на лице доводит до совершенства?" "Замолкни... оратор. Хоть в такой день не порти настроение". Но на сей раз внутренний голос не отозвался, тихо посмеивался где-то за кулисами подсознания. -Такое... даже есть жалко, - пробормотала Есеня, опустив глаза. Хотелось надеяться, что этой реплики для добрых людей, что задаром кормили при любом её посещении, будет достаточно. -До сих пор не могу понять: зачем тебе понадобился какой-то твой "кондитерский ретрит"? - Павел Андреевич особенно подчеркнул последние два слова. - Мотаться до метро на автобусе, потом - с пересадками на чью-то кухню? И там только тра-та-та с бабоньками. Ты и так отлично готовишь. А тортики - так вообще всегда вкусные были. Сколько себя помню. -Спасибо, Паш, - Геня Николаевна улыбнулась в ответ и как будто в один миг сбросила с себя ещё пару десятков лет. Замгенпрокурора в отставке на похвалу был не расточителен, и каждая, как правило, вызывала на лице его супруги удивительные метаморфозы. А вслед за этим - ту самую кошку, которая увлечённо царапала душу их гостьи при виде столь неприкрытого супружеского согласия. Тропинина скромно указала на результат своего труда, который было впору не то, что постить в Инстаграм, но вставлять в какой-нибудь журнал или меню кондитерской, тихо засмеялась: - Вот такое "тра-та-та". Мало готовить с гармонией для языка, надо чтобы и для глаз была гармония. К тому же, ты сам подарил мне билет для участия. Она обернулась, деловито осмотрела стол: - Ну всё, милые, садитесь чай пить. -Разрешите, я помогу? - вызвалась Есеня. Она уже давно вышла из-за стола и пока хозяин со звоном выбирал из кухонного ящика подходящие лопатку и нож, подхватила поднос с чашками. "Ну да, сбегай за чашками", - попросил внутренний голос - как эхо из прошлого. Она на миг замерла, прогоняя воспоминания. -Ты же в курсе, что там, в Питере, это проблема давняя? - спросил её Тропинин, щипком пробуя лезвие. - Свалки в Колпино растут уже лет двадцать, вширь и ввысь. Трупов может быть не один и не два, помимо этих. Эти - самые свеженькие. -Большаков сказал, что ДНК-экспертиза - не проблема. Даже эксгумация. Просто... - Есеня покачала головой и нахмурилась. - Я это дело не возьму. Не хочу. -Ну, твоё право. За Ярославль тебе дали то, что ты просила? -Как обычно сделали вид, что забыли. Наверное? Павел Андреевич понимающе качнул головой. -Ну, тогда - тем более. Хотя, в защиту твоих работодателей замечу, что если бы ты им задала добыть звезду с неба, они бы тебе её уже завернули и перевязали бантиком. Нельзя дать того, чего не существует. Геня Николаевна забавно повторила его кивок, расставляя чашки по местам с забытого подноса. Имениннице давно было не до них. -Знаю, - та опёрлась руками на спинку стула, так и не решаясь сесть, глядя на Тропинина почти с вызовом. - Вы не устаёте повторять, что некоторых дел не существует... сейчас и не существовало вообще никогда. И я тоже так думала. А потом, я беру - и наталкиваюсь на... одно такое. В открытой служебной базе, на виду у всех. Она уже пожалела о том, что вот так вырвалось на свободу без контроля, ослабила мышцы. Павел Андреевич будто почувствовал её замешательство, ответил лишь строгим взглядом. -Возможно, тебе просто повезло, - заметил он. - Отнесись с пониманием. Не всегда удаётся работать чисто, особенно, если не знаешь всех подробностей дела. Когда занимаешься чисто механической работой. -Помогая исчезнуть тому, чего "никогда не существовало"? - не удержалась Есеня. Он кивнул, коротко, как в фильмах, когда при важном разговоре знают о прослушке: -Вот так предаёшь огню официальные протоколы и хочется отряхнуть руки и со спокойной совестью пойти домой. Ан-нет, потом находятся ещё много-много разных интересных бумажечек, не оборванных целых ниточек, зацепочек всяких. Живых свидетелей, убрать которых как-то не догадались. Повисшую следом паузу Тропинин решил дополнительно не затягивать, только бросил выразительный взгляд, продолжил: - Вот так, например, имени человека нигде нет, и он как будто нигде не числится, не существует, даже личного дела - надо же - на него не найти. Ну система развалилась, поменялась, все оцифровалось, вся информация убежала в компьютеры. А всю её туда не перенесёшь. Да и зачем? Есеня вздохнула, соглашаясь с вышесказанным. -Но потом всплывает. Какой-то независимый и амбициозный журналист получает доступ к архивным документам и решает проявить инициативу. Или кто-то из СК в погоне за хлебом насущным предлагает забить служебную базу делами сорокалетней давности. Якобы это поможет в поимке подражателей или раскрытии "глухарей", - он вновь негромко засмеялся. - Их совсем не смущает то обстоятельство, что легендарные "спокойствие и тишь" во времена Союза, непосредственно перед его упадком, обеспечивались лишь одним: той самой информационной безопасностью. Иллюзией безопасности. Общественность ничего не знала. И подражателей бы никаких не было, если бы СМИ держали языки за зубами. Уж лучше бы писали книги или на худой конец, статьи в газеты, чем снимали фильмы. Их ещё читать нужно, эти статьи, разбираться, чтобы понять. А фильмы - это открой и проглоти. Мозговая жвачка. Всё готовое. "Если у него получилось и долго не могли поймать - то чем я хуже?" Так рассуждает подражатель. Конечно, приводит насыщенную теоретическую базу в своё оправдание. Но в итоге всё сводится к чисто практическим вопросам. Набравшись решимости, и очень осторожно, будто ступая по тонкому льду, Есеня попробовала вернуть генерального советника к изначальной теме, заметила как бы между прочим: -Но всё-таки, такие базы могут быть полезными. Если в одной такой окажется дело об... об убийстве родителей этого человека, в котором он сам проходил как свидетель. Под другим отчеством... -Естественно, - размеренный тон Тропинина не изменился ни на нотку. - Мало кому хочется тащить с собой напоминания о своём прошлом. Прошлое утягивает за собой, а воспоминания лишь прибавляют ему веса. Ох, как нелегко было казаться спокойной и в общем-то незаинтересованной словами респондента! Тем паче, что за эти полгода их знакомства и бесплодных поисков того самого противного бородатого "человека", Тропинину получалось как-то ловко уходить от ответа на подобные вопросы. -А почему тогда... этот человек изменил только отчество? А всё остальное оставил? Имя, фамилию? - она пожала плечами. - Странно как-то. -Возможно, это имело для него большой смысл. Даже больший, чем смена всего остального... И что ты на меня так уставилась, именинница? - Павел Андреевич насмешливо пожал плечами, - Всё, что ты слышишь сейчас - это ведь лишь предположения. Ты и сама бы додумалась. Та решила пойти ва-банк. Собралась с духом и выпалила: -А где он был, этот лагерь "пограничников"? Тропинин с усмешкой развёл руками, удерживая в правой нож: -Никто не знает. Если он и существовал, в чем я сильно сомневаюсь, то всё было окружено плотной завесой секретности. Никакой документации с тех пор не сохранилось, а все, кто хоть что-то могли сказать, сомкнули уста навечно. Ты и сама имела возможность в этом убедиться, не так ли? -Вы... Вы этого мне раньше... не говорили... Он усмехнулся при виде её ошеломлённого лица, сказал: -С днём рожденья! Внезапно воцарилась темнота, в которой разгорелось небольшое пламя в районе кухонной стойки. И последние слова присутствующие повторили не меньше двух раз: -С днём рожденья, Есе-не-чка! Поздравляем те-бя! - завершили пение супружеская чета, весело прихлопывая ладонями в такт. А та уставилась на гору цветов из крема у себя под носом, подсвеченных огоньками свечей с застывшей фальшивой улыбкой на губах, а внутри - почти что в панике. Впрочем, темнота вокруг как-то скрывала очертания уже знакомого, но все же чужого жилища и лица людей, которым она ещё пока не назначила чёткого статуса в своём сердце... Можно было забыть обо всех суровых "орешках", всех кошмарных событиях и испытаниях, что случились с ней за эти несколько лет, и представить себя маленькой-маленькой... Девочкой со школьными пышными бантами на голове, что немилосердно тянули волосы, в нарядном бархатном сарафанчике поверх блузки, в белых колготках. И торт поскромнее: не круглый, а квадратный невысокий мамин "Наполеон", утопающий в жёлтом креме. И свечек на нем только семь. И вокруг - счастливые на этот вечер мама и папа. Оба ещё живые и оба усердно пытаются изображать гармоничную семью. Непонятно только, перед кем? И надолго ли? А в качестве контраста - сумеречный зал ресторана на набережной. За столом - "только свои", все давно взрослые, без родителей и ограничений. И все чужие, успели ими стать всего за полгода после выпуска. Её, уже бывший, супруг, а тогда - ещё будущий, толкает речь и плотоядно ухмыляется, рассматривая её платье с другого конца стола, полагая, что оно было надето для него. А сама "Есенечка" в это время делает вид, что веселится, но вздрагивает от любого звука, шороха, голоса, что напоминает ей... Хотя, разве столь искусный хищник способен был выдать себя хоть одним шорохом? Нет, он появляется столь неожиданно и быстро, что его тяжёлую знакомую поступь она различает буквально за секунду до любимого баритона: -Красиво, но длинно, молодой человек... Того самого голоса, от богатых модуляций которого у неё всегда что-то будто... переворачивалось внутри, от которого сердце начинало наращивать скорость и уноситься туда, к нему... Того самого голоса, что сказал ей чуть позже: -Думал, что у меня ещё есть время... А потом, когда она умирала в его руках, на границе смерти и жизни, сгорая до пепелинок и захлёбываясь слезами, он говорил: -Какое грубое слово: "прощай". Двойка тебе. "Пока" мне всегда нравилось больше... - Ну вот! Совсем загрустила, - вернул её мысли в настоящее низкий голос Тропинина. - Загадывай желание и набирай воздуха в грудь! Ну! Раз... Два... "Пока", значит? Ну и где же тебя искать, страус? В какой заполярной колонии, в какой могиле? Как допрашивать Большакова, подкрасться ли с ножом к горлу Зубра, чтобы они всё рассказали, как на духу?.. Да и оценишь ли ты эти усилия? Нет. Ты всё сделал, чтобы тебя не нашли. Никто, даже я... Даже я... - Три! - прогудел Тропинин. И пришлось картинно набрать полный рост воздуха. "Но... плевать на тебя. Мне самой... Это мне важно тебя найти и в последний раз посмотреть в твои глаза - горящие, жестокие, волчьи. И сказать всё, что я про тебя думаю и... прямо туда, в них... Всё-всё. Тогда закроется гештальт. Тогда я буду свободной... И перестану слушать твоё нытьё..." "Кто бы говорил, - обиделся внутренний голос. - Лопнешь скоро. Дуй!" И вот остался один крохотный огонёк на последней свечке. Такой живой, маленький, красивый. Как душа. Даже не хотелось его убивать. Хотелось смотреть на него и думать про то, что могло бы быть. Как у неё могла быть семья, дедушка-бабушка, живые родители, нормальные, как у всех. Муж, заботливый, любящий, который называет её "милой" и по имени. Семейный очаг... В другой жизни где-то, в какой-то параллельной вселенной. Однако под внимательным взглядом хозяина дома, пришлось это... Убить. Она ведь - не Пиночет, чтобы так разглядывать огонёк на конце спички? - Кому ещё розочку? - донёсся до ушей голос Тропинина, ещё глуховато, смазано, как после контузии. Атаковавшие внезапно, одним наскоком, мысли были слишком тяжёлыми. К своему куску она почти не притронулась. На столом повисло непривычное молчание, впрочем, благодаря такту Тропининых, оно не стало тягостным. Просто супружеская чета терпеливо ждала, пока гостья вернётся из своих мысленных странствий. В их обществе было как-то очень спокойно, уютно, хорошо, будто скрытая гармония брака семидесятилетнего отставного генерала-полковника и его хрупкой нежной супруги, младше его лет на двадцать, распространялась на всех, кто оказывался под их крышей. Интересно, через что должны были пройти эти двое, чтобы достичь таких вершин согласия и вместе с тем, такой неувядающей живости своего союза? А может быть, им просто повезло? Просто так удачно выпали кости? - Есенечка, ты в порядке? - наконец, мягко осведомилась Тропинина. И та вскинула голову, кивнула: - Да-да, всё хорошо. Просто устала. - Ещё бы, по всему городу моталась, - вздохнула Геня Николаевна и вновь встала со стула - пошла на кухню, колдовать. Травяной чай, что она после предложила, был ожидаемо вкусным и бодрящим. В голове прояснилось моментально, даже поднадоевший невидимый собеседник как будто наконец-то замолчал. В другое время именинница обязательно попросила бы рецепт, а то и самого готового сбора отсыпать ей. Но в данный момент она думала совсем о другом. -А откуда вы об этом знаете? - вдруг с изумлением услышала Есеня свой собственный голос. - Я имею в виду, про "пограничников", про "проект"... Впрочем, совместные часы йоги, шопинга да и просто болтовни с дочкой хозяев, как и длинные вечерние беседы с самим Тропининым-старшим, уже давали гостье возможность хотя бы... не замалчивать разговор на интересующие её темы. К тому же, Павел Андреевич, при всей своей уклончивости в силу профессии и статуса, на них всегда отвечал. "Опять оправдываться будет", - проворчал внутренний голос, и Есеня мысленно на него цыкнула. -Ну, скажем так, эта "конторская" байка меня всегда интересовала, - произнес Тропинин, отбрасывая в сторону сгоревшие свечи и нарезая остаток торта на аккуратные сектора. - И в свободное время я, было дело, перерыл все архивы, в которые удавалось получить доступ, даже раскрыл некоторые личности, что могли обладать какой-то информацией, - заметив исключительный интерес гостьи, он усмехнулся, и в разговоре на миг указал на неё остриём, - именно те, которых я тебе и рекомендовал. - Да, они все мертвы либо пропали без вести. Но мне интересно, почему? - не унималась Есеня. - Ведь проект уже старый, Союз давно развалился. Многие подобные засекреченные случаи утратили данные из-за неразберихи, когда была перестройка юридической системы и законодательства. Но этот случай - другой. Кажется, что над тем, чтобы его уничтожить, поработали с особым... тщанием. -Все тайное рано или поздно станет явным, Есенечка, - наконец решилась подать голос Геня Николаевна. - Со временем, и советские архивы рассекретят - тогда очень многое выйдет на поверхность... Возможно, даже перевернёт мир. -Вот поэтому такого никогда не случится, - заключил Тропинин. - При нынешней власти - так определенно. Ведь им выгодно, чтобы все жили в их, уже перевёрнутом, мире. А что касается твоих впечатлений насчёт хорошей работы ГУР... Скажи сама, в чём тут может быть дело. -Значит, проект представлял большую ценность и важность, - заметила Есеня. - Возможно, всё было связано со спекулятивными... методами? Ведь идея привлечь убийц с расстройствами личности к расследованию преступлений, выглядит немного... опасной? -Разумеется, так. Подобная идея могла показаться рискованной и даже отвратительной на первый взгляд, особенно, если бы, не приведи бог, её обнародовали... Но возможно, ставки были намного выше. Да, годы идут, только тёмное наследие советских экспериментов может быть опасно живучим. Кому, как не тебе об этом знать? После небольшой паузы, Тропинин продолжил: - Иногда тени прошлого не просто замечательно консервируются, они стремятся ожить вновь, нашелся бы только тот доктор Франкенштейн, кто захотел бы их реанимировать. Твой интерес к этому процессу объясним, но все может быть опаснее, чем ты думаешь. Теперь ты сама рискуешь стать частью этого наследия... - он встретился с ней взглядом, велел: - Ты кушай тортик-то. Вкусный. Она кивнула, с трудом проглотив кусок. Все богатство вкуса, все орешки и мёд, все старания Гени Николаевны были насмарку. Одно напоминание её супруга, неосторожное либо намеренное, принесло на язык горечь. Их гостья, действительно, прочно заняла место в какой-то до сих пор ей непонятной и неведомой системе. И проблема была в том, что узнать большего ей не позволялось. -Ну что? - наконец прогудел Тропинин, выйдя из-за стола. - Пошли, покурим? -Паш! - возмутилась супруга, занятая полосканием посуды перед тем, как отправить её в посудомоечную машину. Есеня, к которой и относилось своеобразное приглашение, помогала ей убирать со стола. Но уже через пару минут именинница, не без охоты, проследовала за хозяином в его кабинет - напоминающий ей отцовский, только побольше размером, менее претенциозный, с более интересной и обширной библиотекой за стеклянными дверцами шкафов и ещё одним таким, стоящим особняком. В нём была выставлена самая необычная коллекция, которую Есеня когда-либо видела - многообразие курительных трубок. Разных габаритов, пропорций, форм и материала, все они покоились на специальных держаках и лишь ждали момента, чтобы пригодиться хозяину, что случалось довольно таки часто. Время от времени один из экспонатов оказывался в ладони Тропинина, начинал издавать ароматный горьковато-сладкий, терпкий или даже цитрусовый дымок, а тот слегка прикрывал глаза и задумчиво покачивался в своём кресле. Дополнительный вклад вносил и камин, что потрескивал за его спиной, - как необходимое сопровождение старым "конторским байкам". Там о своём увлечении хозяин коллекции мог говорить часами. И о том, насколько курение трубки отличалось от выкуренной наспех сигареты: ибо горит она дольше и избавляет организм от всякой вредной химии, которую добавляют в бумагу и в то, что даже табаком не назовёшь. И про то, насколько это занятие было древним, скрашенным обязательным интеллектуальным трудом знаменитых мыслителей, писателей, диктаторов и книжных персонажей. Про то, что каждая курительная трубка при нагревании издаёт собственный неповторимый аромат, а типы высокосортного табака различаются по вкусу. И разумеется, про то, что с каждой такой трубочкой у владельца связаны воспоминания, в основном, профессионального толка. В самом начале их знакомства Тропинин даже в шутку предлагал гостье выкурить. Но когда узнал, что та бросила, одобрил; говорил, что она молодая красивая девчонка, к тому же мать, и что ей ещё рановато разрушать себя, как и потакать своим капризам. Да и вообще, "это не женское дело, как и выпивка". Вот и теперь он развалился в своём кресле, отвернувшись от письменного стола, а гостью усадил напротив, на уже привычном месте. Попросил свою любимую яблоневую трубку, которую Есеня давно научилась находить среди её соплеменниц безошибочно, и взялся набивать её из кожаного кисета. Ясно. Значит, темой сегодняшнего разговора будут собственные соображения хозяина кабинета, не "байки". Тропинин раскурил трубку, а Есеня рассеянно погладила Чупика, что заскочил к ней в кресло, как кот. И тут же спрыгнул на пол, отряхнулся, цокая коготками, покатился обратно, в столовую. -Ярославцы - все красавцы. Русы кудри - сто рублей. А буйной голове и цены нет, - проговорил Тропинин, выпустив дымок. - Значит, всё дело было в подписке? -Да. Подписка о невыезде определяла радиус ограничения для его передвижений - ровно один километр, - пояснила Есеня. - Только там мост через реку у него - практически под домом. А гоняться за жертвами было незачем: за деньги они сами приходили к нему, "на пробы". Дом, по факту, сдаётся весь, на девять этажей - две квартиры с настоящими владельцами, остальное - съёмщики. Ни те, ни другие не стали совать нос не в своё дело. Ну подумаешь, кто-то кричит "помогите" за стенкой... детским голосом... - И он купил там квартиру не так давно? - Пару лет назад. Я думаю, это всё - не случайно. И Соломатин, и сам Лядов, знали об этих особенностях... топографии. Подписка -это был некий запасной вариант на случай форс-мажора. Когда лейтенант Карапов настучал в СК, и все стали ждать моего приезда, Лядов её и подписал, тем самым дал возможность Соломатину рассуждать о его непричастности. Есеня сделала паузу, необходимую для осмысливания того, что она хотела сказать, и что уже сказала. Да, ей было хорошо здесь, под этой крышей, в обществе звенящих на кухне тарелок в посудомоечной машине и раскуренного табака, что напоминал ей дымок дешёвых сигарет от любимых губ... И все же забывать об осторожности не следовало. Разве сам отставной генерал не послал ей вполне ясного намека? - Как же он признался? - бесстрастно донеслось из кресла напротив. -Его ведь отпустили за недостатком улик? Есеня прикусила край губы, отвела взгляд: -Я знала, что он вернётся. Ему нужно было избавиться от тела последней девочки. -Выходит, ты позволила ему её убить? -Да. Если бы я не позволила, - жертв было бы больше. Его бы оправдали, или наказали бы недостаточно. Через пару лет он бы вышел и стал воплощать свои идеи в жизнь, только более агрессивно и открыто... Я хотела, что бы ему вкатали по-полной, за всех... Я не знала, что можно было сделать... по-другому. Она опустила голову и плечи, будто только что осознав груз своего решения в полной мере. Меглин бы его одобрил; его голос и образ, что после года разлуки слегка начал размываться в её снах, и надоумил её на такую... авантюру. Но только у него папка с личным делом была пуста, да и охотились за ней, как за святым Граалем. А вот у многодетной матери-одиночки такое досье существовало и в последнее время поднималось нередко. И с "лапой", какая была у наставника в "конторе", его преемница не была знакома. А скорее всего, наоборот, - и обе "лапы" уже покоились в могилах на разных кладбищах. -"Победителей не судят", как говорится. Что может быть лучше, чем накрыть убийцу с телом жертвы в руках? - так же невозмутимо вопросил Тропинин. -А как он сознался, где держит записи? И как сдал своих покровителей? -Под дулом пистолета он бы и не такое рассказал. -Хорошо. Вот так и говори тем, кто спросит, - посоветовал Павел Андреевич. Он давно поднял взгляд с трубки на собеседницу и теперь наблюдал за её реакцией на его слова. Его лицо с хорошо выраженными чертами, скулами, линиями челюсти и морщин и той отстранённой прокурорской строгостью, что казалось, намертво пристала к его привычному образу, посерьёзнело ещё на порядок больше. Пронзительные глаза, выдающие его острый ум и облагороженные приобретённой житейской мудростью, сканировали визави так, как если бы она была обвиняемой. Есеня подавила смятение, что всколыхнулось внутри от мысли, что она сама себя загнала в ловушку. И решила ничего не отвечать. А о применении холодного оружия и вовсе умолчать. Хотя, конечно, этот стокилограммовый изворотливый подонок, Лядов, на допросе в полиции наверняка не упустил случая упомянуть об этом во всех интересных деталях. В качестве доказательства была кровь, размазанная по его физиономии, и глубокая царапина на его шее. Другое дело, что "контора" в лице начальства, как обычно, отнеслась к такому произволу своих сотрудников довольно мягко и предпочла проявить функцию "информационной безопасности". Тем паче, что анализ крови самого Лядова и тех самых следов на его роже различался по группе и резус-фактору... -Ну? Говори то, что хотела сказать. -Я просто предложила ему... поплавать, - пояснила Есеня. - Как плавала Лена Вяземская. Её нашли в Плещеево с речной водой в лёгких. Заместитель генерального прокурора в отставке на сей раз и бровью не повёл, слушал гостью с преувеличенным вниманием. Кивнул. -В ледышку он бы не превратился, скорее всего, - продолжала та, - но вода была достаточно... освежающей. -Что ж, учитывая то, что он не умеет плавать, мотивация - вполне себе крепкая, - заключил Тропинин. Он поднялся с удивительной для своего возраста живостью, оставив кресло покачиваться в раздумьях, и переместился за письменный стол, на котором бюстик Дзержинского и старая лампа соседствовали с персональным компьютером. Раскрыв футляр, он нацепил на нос очки и придвинулся к дисплею, верный забавной привычке своего поколения игнорировать такую функцию, как масштаб страницы в "Майкрософт Ворд". И на миг сверился с экраном, кивнул: -Как ты и написала в отчёте. -Слава богу. А то я уже подумала, что вы меня... подслушиваете, - вырвалось у Есени. Нервно, конечно. Прежде они имели возможность лишь обсуждать старые дела и служебные байки. Прежде, она ещё так не прокалывалась. И перед кем? -Лучше бы я подслушивал, - тон её визави заметно остыл, он взял мундштук трубки в рот, кивнул на экран и повёл "мышкой". -Я всё возьму! Клянусь! Я возьму... на себя! И заложу... Я всех их заложу! На суде! - из-за плоской башки монитора донёсся всхлип. - Только не заставляйте меня... - До суда ты вряд ли дотянешь, - послышалось в ответ. - Да и зачем тебе этот цирк, Лядов? Вот тебе суд. Обвинения уже вынесены, свидетели выслушаны, свидетельства представлены. Остаётся только приговор. Есеня с трудом сглотнула. Тон её собственного голоса на компьютере звучал совсем незнакомо, отстранённо, даже жутко. А Павел Андреевич остановил запись, выглянул из-за экрана и вынул трубку изо рта. -Капитан Стеклова, - произнёс он тем строгим, металлическим тоном, который она и ожидала. - Сдайте оружие. Мне. Сюда, - и хлопнул по столу ладонью. Вздрогнув, та послушалась, как во сне. Будто под велением какой-то силы поднялась на ноги, сделала несколько таких же, словно не своих шагов, и на указанное место со стуком лёг воронёный "Макаров". -Дальше, - теперь Тропинин смотрел в экран с зубчиками частот аудиозаписи и даже не повернул головы. - Я сказал: оружие. Или тебя обыскать? Помедлив, Есеня потянулась в карман, чувствуя себя как в каком-то художественном фильме, где герой или злодей не сумел ограничиться сдачей одного только пистолета. Пришлось доставать кинжал из-за отворота сапога. -Что это? - спросил Павел Андреевич, с щелчком раскрывая лезвие. Теперь он повернулся к ней, но все своё внимание, казалось, сосредоточил на маленьком складном ноже. Даже попробовал пальцем его остроту. -Оружие. Самообороны, - сухо пояснила Есеня. - Намного удобнее, чем баллончик. Никогда... не заканчивается. -И видимо, эффективнее, - заметил Тропинин. - Очень надеюсь, что ты говорила о приговоре суда, - он кивнул на экран компьютера. - Законного, Ярославского. На котором этот фрукт окажется в самом скором времени. Поднявшаяся было внутри паника спала, как волна. Под ногами был хлипкий, но всё же мостик, переброшенный через пропасть. -Да, конечно, - пробормотала Есеня, не в силах отвести глаз от своего имущества, которым ловкие пальцы собеседника поигрывали с явным удовольствием. - Тем более, что после признания Лядова Смирнов оказался под следствием и был снят с должности судьи... Что-то очень быстро... Вы приложили руку? - в ответ на чисто выбритом лице Тропинина углубилась морщина в уголке губ. - Спасибо. -Если ты, в принципе, интересуешься событиями в городе, разнесенном твоим недолговременным присутствием в пух и прах, то вот, - тот вновь обратился к экрану, отложив нож раскрытым перед собой, - Протокол следствия... Да, вот. Вот, - он подъехал на стуле ближе, пробежал взглядом по тексту, объявил: - обвиняемый Смирнов Е.П., судья Щербина Л.В... Лев Владимирович, глыба юриспруденции. Кошмар коррупционеров. -И ваш хороший знакомый? Есеня усмехнулась, зная ответ на свой риторический вопрос. В блестящем лезвии отразился свет голубого экрана и строчки официального документа, раскрытого на сайте ярославского апелляционного суда. -Щербина обожает вызовы. Ради такого он согласился даже взять дело мэра и их продажного главы РОВД. Так сказать, в бонусном порядке. -Управления МВД. Тропинин только хмыкнул: -РОВД. Оно такое же "управление", как и СК - сердце прокуратуры. Выкидыш системы. Выворот матки... Хотя, видишь, и такой "орган" порой может разродиться. Как надо и в срок. И подкупить им уже никого не выйдет, - все, - добавил он, довольно прищурив глаза. - Как бы не изворачивались их адвокаты, Щербина им всем покажет... "кузькину мать". Первое заседание в четверг. Если хочешь, буду держать тебя в курсе. "А это Андреевич молодец! - восхитился внутренний голос. - Теперь и спать спокойнее будешь". "Едва ли". Тропинин прищурил глаза, устремив их куда-то вдаль, мимо взволнованной гостьи. Приглушённый свет кабинета отбрасывал длинные тени на его лицо, подчёркивая морщины - живые свидетели прожитых годов и накопленной мудрости. -Знаешь, правда – она как тот речной поток, в котором ты чуть было не искупала этого ярославского педофила. Она пробирает до костей, рассекает плоть и душу. Но, в отличие от твоего ножа, правду не нужно обнажать, чтобы вселить страх, – она просто существует. Лядов об этом прекрасно знает, так же, как знают и его дружки. Он сделал паузу, позволяя весу своих слов продавить поверхность, просочиться, проникнуть в её сознание, прежде чем продолжить, выдержанным, обдуманным тоном. -Правосудие может быть таким же, как этот поток – холодным, неумолимым и, что важнее всего, законным, - Павел Андреевич поднял указательный палец. - У тебя он был под прицелом, потом - под лезвием, ты дала ему выбор между смертью и судьбой его жертв. Что ж, - подытожил он. - Смело. Красиво. Эффективно. Но только неосмотрительно. Есть тонкая грань между тем, чтобы гнаться за тенями, и тем, чтобы становиться одной из них. Тропинин сложил пальцы домиком под подбородком, пристально глядя на Есеню. Та невольно переступила на месте, опёрлась одной рукой о край стола. -Твои методы, пусть и эффективные, должны уравновешиваться результатами, которые их оправдывают. Так ты избежишь пересечения этой грани, обеспечишь, что чаши весов всегда склонятся в твою пользу, независимо от того, насколько близко ты подойдёшь к краю. Тропинин позволил словам повиснуть в воздухе, прежде чем снова откинулся на спинку кресла с непроницаемым выражением лица. Потом добавил, с улыбкой, что спряталась в глубине его глаз: -И пока что чаши уравновешены. Он защёлкнул лезвие и протянул его владелице. -Да... Спасибо. Есеня поспешила убрать клинок и подавить облегчённый вздох. Похоже, ей удалось пройти какую-то проверку. -"Макаров" не забудь, - теперь он усмехнулся, вновь затягиваясь трубкой. - Смысл носить с собой кобуру, если её опорожняют другие? Она задержала пистолет в руке, задумчиво рассмотрела приклад и дуло, курок, который нажимала столько раз в тире и в ситуациях, когда угрожала опасность тем, кого она намеревалась спасти. Наконец, сказала: -Он столько раз меня подводил. Тропинин ничего не ответил, отвернулся к экрану, сворачивая "окна" такими же размеренными щелчками "мышки". В беседе повисла выжидающая пауза, в тот миг просто необходимая, как передышка. Есеня и сама не знала, хотела ли вообще каких-то комментариев Тропинина по поводу конкретной аудиозаписи. Откуда она вообще оказалась у него? Ведь Карапов обещал, что её уничтожит? -Осмотрительность в любом деле хороша, - наконец заметил её визави и качнул трубкой в своей ладони. - Но в нашей работе это - залог успеха. Как у врачей: главное: не наследить. -Я... Официальное следствие получило только первую часть записи, - подавлено сообщила Есеня. -Тогда каким чудом у меня оказалась вторая? Она опустила ресницы, покусывая нижнюю губу. -Сохрани губки - целоваться ещё придётся, - посоветовал Тропинин, когда тишина в кабинете затянулась, и качнул подбородком. - Ну-ка, давай. По местам. Сообразив, что команда относилась именно к ней, Есеня вернулась в кресло. Равнодушно скользнула взглядом по своему куску "оржеховца" и приникла к недопитой чашке. -Милая моя. В погоне за теми, кто отбрасывает тени, главное: самой их не отбрасывать, - раздался в кабинете покровительственный голос хозяина. - Порой надо быть как те, за которыми ты гоняешься: все продумывать заранее, документацию держать в чистоте, следов не оставлять, от улик избавляться немедленно, - тогда меньше вопросов будет. А меньше вопросов к следователю - спокойнее жизнь у него самого и реже встречи с разными людьми, способными... испортить ему настроение. И вообще, как говорится: хочешь сделать хорошо, - сделай это своей рукой, - он негромко засмеялся. - Да что я тут рассказываю? Тебя скоро в "конторе" обучат. Как рожать по требованию Кремля. Все к этому идёт. Есеня поморщилась, но не удержалась от усмешки. Когда отставной генерал был в ударе, темп его речи нисколько не убыстрялся, только метафоры становились ярче и хулиганистее. Самая новая, когда он фактически обозвал "контору" не самыми приятными словами, была, пожалуй, наиболее смелой из всех, которые ей довелось слышать. -Повезло тебе с начальством, - продолжил тот, качая головой - ибо сами следят, - не дай Бог каждому. Воруют и пакостят и изо всех сил изображают какой-то следственный процесс. А Псковскому бы заняться тем, что творится у него под носом, - да только дело это не царское. Политика - куда соблазнительнее. Тропинин усмехнулся своим невысказанным мыслям и вновь задумался о чем-то, попыхивая трубкой. -Что ж, - произнесла она, - в таком случае, спасибо. За спокойную жизнь. Он милостиво кивнул, взглянув на неё поверх очков, как преподаватель в академии: -Не обольщайся, Есения Андреевна. После Ярославля приключения тебе точно обеспечены. И помни: результат оправдывает методы. Но до определённого предела. Отложив очки, Тропинин вернулся в своё кресло-качалку с небольшой коробочкой в руках, на вид странно знакомой. -Там, за стенкой Геня тебе насобирала всякого, это от всех нас, - пояснил он. - Но сегодня - особенный день, ты состарилась на целый год. А это значит - стала на год опытнее. "А может, просто скажешь, что у тебя есть подарок?" - фыркнул внутренний голос. И в самом деле, коробочка оказалась у неё на коленях. "Что, не подошли вам отцовские часы? - подумала Есеня, откидывая крышку, сама не зная, для чего. Ведь было понятно, что обнаружит внутри. По всей видимости, их даже не доставали... - Не вписались в коллекцию?" -Ты уже много раз демонстрировала своё умение подходить... нестандартно к решению задачи, - вёл дальше Тропинин, отложив кисет и расслабленно откинувшись на спинку. - Особенно, в критических ситуациях. Но теперь ты это доказала на практике, в полевых условиях. Ты молодец, не посрамила Андрюшку. Думаю, он бы хотел, чтобы ты заняла его место... Ну, как минимум, надела его часы. И вот, она впервые достала "Молнию" с подушечки и в растерянности уставилась на свой "эпл-вотч". -Цифровые штукенции, конечно, упрощают жизнь, - согласился Павел Андреевич. - Но только это - как сигарета. Курнул - побежал дальше. А трубка - это для себя, для души, для мозга. Ну и тут - рубины и швейцарская точность. Сама знаешь, в обществе потребления и одноразовости всего, чего только можно, от тарелок до автомобилей, надо держаться за старые проверенные методы. Ты сама сказала: нож всегда надёжней пистолета. Как старый друг, проверенный в боях. Он не даёт осечки. Как обычно, Тропинин попал в самое яблочко. Именно эти чувства посещали Есеню, когда она избавилась от отцовского подарка, с которым было связано много неприятного и трагичного и внезапно поймала себя на мысли, что запястье левой руки оказалось непривычно... свободным. А при маленьких детях, декрете и грудном кормлении, - которое ей все-таки обеспечила Лиля после посещения своих курсов, - заглядывать в смартфон каждый раз было неудобно. Но к "штукенции" никаких тёплых чувств у новой владелицы так и не возникло. Вздохнув, та всё же решилась и заменила её на запястье реликвией, особо ту не разглядывая. Покачала головой: -Надеть-то я могу. Но принять - вряд ли. Это же ваш подарок, Павел Андреевич. -Вот именно, - упёрся тот. - Кому хочу, тому и отдаю. "Лучше уж трубку подарите". -Подарок - не отдарок, так говорят. -А это - не подарок совсем, - возразил Тропинин, непривычно, на толику, но как будто взволновавшись. - Андрюшка не дожил, чтобы их принести. А ты их не дарила, а передала. -Они предназначались вам, на юбилей... Кажется... -Ну сама подумай, - он усмехнулся. - Куда мне, старику? Я и стрелки-то без очков не рассмотрю. Да и не ношу. Вон у меня, какие часы, - и Тропинин махнул рукой в сторону действительно потрясающих резных курантов в полный человеческий рост, с циферблатом, размером со столовое блюдо и противовесами за стеклянной дверцей. - Видишь? Густав Бекер. Бронза. Начало прошлого века. До сих пор бьют. Мне достаточно. -Ну... - колебалась Есеня. -Ты смотри сама, - протянул Павел Андреевич, на выдохе выпустив столбик дыма, как паровоз. - Никто не заставляет. Снимешь - будут себе пылиться, пока кто-нибудь музей в мою честь не организует и не выставит их как экспонат. А я ведь даже их не носил, - он пожал плечами, потом сказал: - Этот механизм делали для приключений. Для трудностей. Для великих людей. Для космонавтов и геологов, подводников, спортсменов. Для тех, кто ищет и находит, добивается и побеждает.  Он должен был отсчитывать драгоценные секунды до взлёта или до всплытия, а не лежать в коробке у старого чекиста, как заключённый дух. Жалко... Есеня вздохнула, на миг прикрыла глаза. Мысленно спросила совета у третьего незримого участника беседы, но тот был явно очарован проповедью заместителя генерального прокурора в отставке и в кои веки лишился дара речи. Да и часы оказались удивительно впору её тонкому запястью, не пришлось даже подтягивать ремень. -Ну хорошо, - сдалась Есеня. - Спасибо. -Тогда... - и он протянул руку, помогая ей вырваться из объятий глубокого кресла. На миг задержал в ладони её ладонь, скользнул взглядом по свежему порезу. Усмехнулся, но ничего не сказал.

***

Впервые её отъезд из Ермолино так сильно напоминал бегство. На руку оказались, и затянувшиеся в компании хозяев часы гостин, и желание увидеть своих детей до того, как их уложит спать соседка. "Рендж-Ровер" нёсся по изрядно опустевшему МКАДу, как стрела. А в Хотьково первым делом именинницу ждал тот же мерзкий сюрприз, что и в прошлом году. Никто не знал, кто принёс эту чёртову розу, но она торчала в пивной банке на верхней ступени крыльца, отчётливо смотрелась на фоне снега, подсвеченного фонарём как яркое кровавое пятнышко... Кто-то сцапал сердце когтистыми лапами так, что оно на миг замерло и перестало проситься наружу. Вновь захотелось отчаянно протереть себе глаза. А ещё подумать с горечью о том, что если бы не такие жесты, вроде Тропининских тортов и этой розы, она бы, наверное, и не вспомнила, какой сегодня день... "Поздравляю" - мрачно заметил в ушах её неотступный, незримый собеседник. А Есеня сжала пальцы на перилах. А потом от души попинала и эту банку, и эту розу - точно так, как и в прошлом году. Шепча сквозь зубы в такт ударов: -Ненавижу... этот... день! Слышал? Не! На! Ви! Жу! И точно так же она после подняла цветок с пола, поднесла к лицу и вдохнула тот же пьянящий аромат из прошлого. Роза была ещё жива и в перипетиях её личной жизни не виновата. Морозный воздух Подмосковья отстрочил её гибель и позволил продержаться до возвращения новой хозяйки особняка - как мамонту в вечной мерзлоте. Или задубевшему "подснежнику", на радость "судебникам". Ну, и что это означало? Оставалось лишь догадываться. Сообщал ли он ей о том, что ещё не покинул этот грешный мир? Чувствовал ли свою вину за то, что случилось, но ничего менять не хотел? Или же чувствовал ещё что-то, о чем эта алая бархатная роза была призвана сообщить, вот только вновь не справилась с такой задачей? А может, поздравить кого-то с днём рождения для любого человека, даже социопата, было нечто особенным и важным, обязательным? Вот и в тот раз наставник не сумел пренебречь ни её приглашением, ни её негласной просьбой. Она полагала, что он давно разделял её чувства и просто искал подходящего повода. А на деле, всё это было лишь из чувства долга. Как и их необыкновенные прогулки по звездным небесам, откровенные беседы их душ и сгорание в ядерном огне новорождённой космической звезды. Всё было лишь из чувства долга. Он разбудил её когда-то и просто обнаружил способ помочь им обоим прятать для поры от общества то, что сидело глубоко внутри, точило зубки и следило за каждым её опрометчивым шагом. Он мог убивать, а ей это было непозволительно. Она могла только снова и снова восторженно умирать в его объятиях и находить в этом едва ли не больший покой и облегчение. Он же втравил её во всю эту историю с ТМНП, и ей по праву преемственности пришлось иметь дело с недругами её любимого учителя. А потом оказалось - со своими собственными. Ведь ТМНП она не просто подвернулась под руку, не просто села за стол доигрывать шахматную партию наставника после его ухода. Мерзавец давно наметил её себе в жертвы, надеясь взять реванш. Почти фотографическое сходство с её матерью сыграло в этом злую шутку с ними обоими. Неуловимому убийце захотелось сделать её такой же послушной марионеткой, какой была для него Ольга Берестова, в каком-то смысле он даже перестал видеть между ними разницу. А что касалось Меглина, то он, видимо, страдал от такой же проблемы. Эти двое секретных убийц с большим стажем, для которых как будто не существовало трудностей в том, чтобы лишить жизни кого-угодно, - у которых совесть не просто дремала, но была задавлена камнем их внутренних убеждений и не смела даже пикнуть, - тем не менее одинаково переживали из-за смерти своей подруги. Только один задушил в себе осознание того, что убил её. А второй - что он этого не делал. Взять на себя вину за смерть ещё одного человека Меглину было намного проще и привычнее, как и тащить за собой неподъёмный груз ответственности за свою природу и за тех, кого он согласился приручить и обучить. Не тому, как мыслить "нестандартно" и не позволять моральным или юридическим предрассудкам сдерживать своё желание добиться некой высшей справедливости или хотя бы снова стать послушным оружием в руках того, кто её дарил всему этому испорченному миру. Или чувствовать и понимать все стремления, мотивы и намерения серийных убийц настолько, чтоб иметь возможность предугадывать их действия, не отставать, но опережать их на шаг. Нет, он учил самому главному. Как держать своего внутреннего зверя под замком, просто, чтоб им не уподобиться. Как направлять его разрушительную силу и энергию на пользу всем окружающим. И жертвовать собой снова и снова, ничего не требуя взамен. Найти такое средство было нелегко, но возможно. У каждого оно было своим. Кому-то помогала совесть и внутренний стержень, кто-то дырявил глаза фотографиям, сжигал манекенов или истязал себе плоть плёткой. Беда была только в том, что для неё, Есени, этим волшебным средством стала работа. И он... Вернее, они... Рядом с ним ей больше не хотелось никого убивать. Рядом с ним рыжий туман сменялся глубокой и звёздной темнотой его глаз, путешествиями в какие-то огненные и страстные параллельные миры, на тот самый край, с которого она почти падала вниз и чувствовала себя как в детстве, когда отец учил её плавать - между поверхностью воды и дном моря - в руках смерти и при этом невероятно, пронзительно живой. А вот выплывать каждый раз доводилось самостоятельно. Да, они оба думали, что учили её плавать. А на деле научили лишь покорно идти на дно в надежде встретить там знакомые жёсткие руки... После того случая, когда она чуть было не утонула на глазах отца, практически в его руках, никто больше не заикался о том, чтобы когда-либо повезти её на море. А ведь ей так хотелось... Человек, которого она всё ещё любила, даже после того, что он с ней сотворил в прямом и переносном смысле, был для неё этим морем. Океаном, неведомой неопознанной и никому не подвластной стихией. Волнами, которые баюкали её в тёплых объятиях, в которые можно было нырнуть с головой и захлебнуться от восторга. Или которые могли вышвырнуть её на берег разбитой и израненной лодочкой, либо утопить в пучине, полной самых разных нерассказанных тайн. Причем, в самый уязвимый и неожиданный миг... Не было там никакой заявленной логики, никаких расчётов. Не было и альтруизма. Все они - лишь мотив, оправдание. На самом деле, все, что его интересовало когда-либо - это его собственная бородатая личность. Его раскоканная жизнь, его проклятие, которое он лелеял как драгоценность. Его сумасшествие и его одержимость. Его жажда крови, которую она старалась не замечать. Его внутренняя и неутолимая вина перед всем миром и прежде всего, перед самим собой, которую было невозможно искупить, никогда в той мере, которую бы он счёл достаточной. Даже его галлюцинации, в которых порой фигурировала не то она сама, не то её мать, не то некий усреднённый образ. Его ученица, которую он взял и наверняка потом не раз пожалел об этом. Его дети - те два карапуза, которых он также предпочёл оставить. Какая-то смесь из долга, ответственности за свои просчёты и первобытных, задавленных в глубине желаний... Не любовь, нет. Он не знал, что это такое. Предполагал, пытался вывести из своего личного опыта и знаний самой непривлекательной стороны этого мира как некое уравнение, формулу. Представить, как математический расчёт возможных ходов в шахматной партии. И сказать ей не то, что он чувствовал, а то, что ей нужно было узнать. Как он полагал. Прежде, чем продемонстрировать это наглядно. Когда у капитана Стекловой случались светлые промежутки, - когда она слушала Геню Николаевну и поддавалась иллюзии, что мир - не такое уж и плохое место, чтоб прожить в нем ещё хотя бы лет восемнадцать, пока не подрастут её дети, - ей приходила в голову мысль, что Меглин и отец, в сущности, не так уж сильно ушли друг от друга. Этот его жест в дождливый вечер был продиктован желанием её защитить, последней его попыткой. В его понимании, должно быть, она была обязана остаться такой же невинной и чистой, тем же относительно белым листком, что он получил в свои руки почти три года назад, и из которых сложил некую фигуру. Так, что расправить эти складки было уже невозможно. Она могла только сложиться снова по сгибам так, как он наметил, как её слепил и создал. И бросил плыть. "А что?" - наверное сказал бы он. - "Красивый кораблик". В его понимании - возможно. Вот только "кораблик" никто не спрашивал. Никто не выдал ему даже маленькой пушечки, чтоб можно было защититься от всяких там пиратов, не создали ему и руля. Наверное, забыли? Да и зачем руль, если до поры её вёл меж рифами прутик в уверенной руке? А потом, ему, наверное, надоело? Или Меглин наконец признал, что не рассчитал своих сил? Ведь это же так просто. И как будто совсем, ну совсем никак на него не похоже! Хотя, возможно она просто мало его знала. Вот и всё. Он, в сущности, правильно сказал. Она влюбилась. Так, как думала, не способна. Так, как никто в мире не мог. На два года и семь дней она потеряла голову и какие-то остатки достоинства, позволила ему делать с собой, что угодно. И совершенно идеализировала его, всё, что он делал, этот законченный социопат и манипулятор, то, что он не считался с личностью других людей и двигал ими как глупыми пешками на шахматной доске. Разве ТМНП не говорил ему, что они с ним были похожи? И разве она не говорила всё это себе, уже сотню раз? Странно ещё, что этот "кораблик" до сих пор не перевернулся. Забавно. Ей - уже двадцать восемь, Витюше - два. Верочке через пару дней будет шесть месяцев. И прошёл целый год. Ещё один год без него... Нет. Ей было совершенно противопоказано возвращаться на работу! Не стоило даже пытаться. Не стоило брать телефон, даже когда звонил новый начальник. И уж точно не стоило влезать во всё это опять. Не стоило ворошить чужие протоколы, распекать за тупость старших по званию, благодаря своему странному положению столичного "специалиста"... А потом внезапно, в какой-то миг понять, что новое запутанное дело ей нравится, и увлекло настолько, что она позабыла про сон и прочие насущные потребности, как бывало, случалось и с Меглиным. А внутри поднялся тот азарт охотника, что погнал её ловить и задерживать здорового мужика с одним только ножом да забытым табельным в кобуре и слюнтяем Караповым на подхвате. Разве Тропинин не правильно её распекал? Неосмотрительность - корень всех её просчетов. Да только, разве можно всё на свете просчитать? Всегда останется место, маленький шанс для случайности. Как эта роза. Как её неожиданная импровизация там, на мосту через Которосль. Внутренний голос был прав, как всегда оказывался прав и его живой прототип. Ей всё это, черт побери, понравилось! Будто новая кровь влилась в жилы. Да и её единственный слушатель, советчик и спорщик, - без которого она бы в жизни не смогла там никого найти, а тем более, поймать, - сразу перестал нести всякую обыденную чушь, а стал ещё больше похож на его баритон. До того, что ей снова пришлось невольно оглядываться. А вдруг, ей ничего не мерещилось, и он вновь стоял за спиной, требовал думать и подмечать важные мелочи? Но нет. Меглин не появился. Никто не знал, где он. Начальство молчало с каким-то почти суеверным трепетом. Как будто она действительно спрашивала о давно покойном? А Большаков лишь время от времени бросал ей какие-то странные документы, разрозненные части чего-то, сложить которое в целое у неё не было сил. Бросал нехотя и с опаской, как кость - разъярённой и голодной тигрице... Чёрт. А что если её недавний блеф, случайный и не подготовленный, попал в самую точку? "В данный момент это невозможно", это что означало? По реакции начальства, она сперва решила, что была права: после того, что случилось, оставлять на свободе их весьма странного подчинённого не хотелось никому. Это было рискованно, непредсказуемо и не гарантированно, словно продолжать держать Цербера после закрытия ада. Все знали, что Меглин был для Быкова прежде всего таким цепным псом. Ладил ли он с кем-то выше него и прокурора Стеклова, вроде того же Званцева? А с Большаковым? Судя по всему, не особо. Он же никогда никого не слушался, кабинетские интриги его не интересовали, хотя, конечно, он имел о них представление. Возможно, он как и прежде сохранил бы верность работе и той своей частичке души, что гнала его вновь и вновь на охоту, будь у него такая возможность? Вот только после масштабной "чистки", целью которой было "подтирание луж за обнаглевшим оборотнем", как однажды высказался Тропинин, "безобразием" в спецотделе заинтересовался сам Бастрыкин... И тут уже полетели головы даже тех, кто был уверен в своём кресле и связях, как в самом себе. От Псковского Инквизитора до Самого тут было слишком опасно близко... Да, куда удобнее было назначить Меглина ответственным за всё на пару с его "хозяином" и если не отправить в уже существующую могилу, то поместить за решётку. Молчание вышестоящих объяснялось просто: отсутствие посетителей - отсутствие интереса. Даже если бы Есения Стеклова поклялась своей жизнью и жизнью своих малых детей, ей бы никто не поверил. И наверное, они были бы правы. Вряд ли, зная о его точном местоположении, она не захотела бы примчаться туда, а потом - и сделать всё возможное, дабы вытащить наставника оттуда. Накопить на лучшего адвоката (или даже переспать с ним) и попытаться перевести узника на курортное лечение в психушку - так определённо. А так оставалось лишь гадать. Плюс, эта роза - не была ли она сигналом того, что Меглин на самом деле находился совсем в других измерениях? Но каких? С кем? И в каком состоянии? Вычеркнул ли он её из памяти и лишь напоминал о том, что она обещала ему жить дальше и верить? Как "жить"? И во что "верить"? В лучшее? Светлое? Похоже, у них с ним различались интерпретации этих понятий, иначе они бы давным-давно встретились... С этими мыслями, Есеня устроилась на диване в гостиной, когда закончила свои ежевечерние обязанности. Сытые и обласканные дети засопели в комнате, что когда-то была её собственной. А она могла наконец подумать о себе и хотя бы налить в надколотую чашку цветочного чая, взять к нему кусок тортика от Гени Николаевны с высоким процентом желтка - и устроить себе наконец маленький праздник. А потом, не выдержав - приложиться к напитку, пару капель которого в чашке гарантировали более-менее сладкий сон. Вот интересно, как свой день варенья предпочитал праздновать наставник? Наверное, напивался в хлам? Или проводил его на работе и мочил какого-то преступника, вместо "тортика"? Есеня фыркнула. Да, коньяк был правильным решением. Ореховый тортик с кремом в десять часов вечера - тоже. Только по "ящику" шла какая-то муть. И как водится, навязчивые мысли формировали реальность. На экране была свалка, и судя по подписи - где-то не далеко. -Дешёвые участки рядом со столичной свалкой недолго остаются вакантными, - тараторила в микрофон какая-то замерзающая журналистка, пробираясь за хозяевами наделов к домику. - Приезжие из других областей России хватаются за них как за соломинку. На участках отсутствуют коммунальные услуги, однако новых жителей это не смущает. Говорят: здесь всё равно лучше, чем дома. -Чем украсть у кого-то, лучше своим трудом заработать. И со спокойной совестью детей кормить, - заявила в камеру дородная женщина с монголоидными чертами лица, в платке поверх дешевого пуховика; упомянутые "дети" мал-мала меньше путались у неё под ногами. - Хочется переехать, конечно, но там дорого. Сотку земли по заоблачным ценам продают. А ведь на ней нет даже питьевой воды. -В Бурятии? - уточнила репортёр. -Да. -А вас не смущает, что здесь вы со свалкой будете жить? -А что сделаешь, - вступил в дискуссию такой же узкоглазый мужчина, видимо, её супруг - идейный инициатор семейного решения. - Тут дёшево, и транспорт ходит в центр. Вот выучу детей, они в университет поступят, - вот тогда и переедем... Может быть... Поморщившись, Есеня торопливо переключила канал, а там довелось приглушить звук до нуля. Интересно, зачем ей было смотреть на каком-то сто первом канале какие-то ночные новости? Тем более, криминальные? Все вот эти сенсационные ДТП, смятые в гармошку машины с тёмными следами на искореженном металле... Она же, кажется, всё решила для себя? Хочется - перехочется. Ей нельзя убивать и нельзя возвращаться. И точка. Да и не в мусоре же ковыряться, размером с Джомолунгму? Но тут новый случайный взгляд на экран заставил её замереть на месте. А потом торопливо увеличить звук, больше, больше. -Сегодня утром Химки потрясло беспрецедентное убийство, - сухо вещала дикторша. - В квартире одной из новостроек был обнаружен труп пожилой женщины с признаками насильственной смерти. Как всегда просим убрать детей от экранов, а также предупреждаем всех слабонервных, беременных и пожилых людей... Есеня проглотила кусок, и подалась вперёд, не замечая, что остатки выпечки с кремом выползали ей на колени. Вот чего-чего, а видеть убийство знакомого человека с экрана телевизора ей ещё доселе не приходилось. Тем более, такого... Оперативная съёмка после предупреждения диктора более не считала нужным щадить зрителей - показывали всё хоть и быстро, зато в подробностях и красках. Особенно - довольно большую букву на стене, перечёркнутую крест-накрест. Похоже, фломастером. -Пострадавшей нанесли несколько ножевых ранений, смерть наступила от тяжёлой черепно-мозговой травмы, - тем же бесцветным и деловым тоном пояснила ведущая за кадром. - Обстоятельства убийства не разглашаются, однако известно, что замок на двери был целым. Возможно, целью преступления стало ограбление. "Органы" пока отказываются комментировать происшествие. Ведётся следствие. Дальше неприятная, даже ужасающая картина сменилась другой поножовщиной и прочими бытовыми убийствами. А капитан СК Стеклова всё так же сидела и таращилась в экран. "Так и глаза проглядишь, - недовольно заметил тот, кто всё это время хранил молчание, видимо, наслаждался "тортиком"? Или, может, скучал? - А они тебе ещё понадобятся". Есеня вздрогнула и будто опомнилась. Покачала головой. Прошептала: -Нет. Этого не может быть. Не может, и всё. "Почему? - удивился он. - Потому что ты хотела ей детей подбросить? Или завтра с утра набрать опять?" -Так вот, почему она не поднимала трубку... - пробормотала Есеня. И усмехнулась. В полумраке гостиной можно было поиграть, представить себе, всё, что угодно. Например, того, с кем она вновь полюбила беседовать. Во плоти, с ногами на диванном подлокотнике, наискосок, в надвинутой на глаза кепке. И с сигаретой в пальцах, что безнадёжно искали пепельницу на привычном месте. Главное было: не поворачивать головы. - Я же бросила, забыл? - спросила она вслух. - Ну, что видишь? Дочка? "Ну зачем на человека наговаривать? - послышалось в ответ. -Она же её ненавидела. Наверное, сама такой была. В глубине души. "Очень-очень глубоко, - ехидно подтвердил он. - В генах. И смысл ей тогда был квартиру покупать?" -Ну может... это уловка такая? - Есеня помотала головой. - Нет, даже не так. Просто, наверное, поссорились. Схватились, за что пришлось. Воображаемый собеседник присвистнул: "Ни хрена себе поссорились!" -Ты не хуже меня знаешь, что она могла. И та, и другая. Разве не потому ты шефство над ней взял? И разве не потому она переехала? "А не надо было фотки выпускников по стенам развешивать, - резонно заметил внутренний голос. - В альбомчике бы хранила - и все довольны". Есеня на миг прикрыла глаза. Из больной израненной памяти всплыли картины прошлого: опрятная тихвинская квартира пожилой учительницы, ряд больших окон напротив серванта, кружево поверх скатерти, нервные пальцы хозяйки, что складывали бордовую салфетку снова и снова и снова. Рядом - непривычно обходительный и расслабленный Меглин, которому роль "журналиста" и "любимого ученика" в тот день удалась на славу. А на кухне, куда "Есеньчика" отослали за чашками, её ожидал не самый приятный сюрприз - целая стена, обклеенная фотографиями выпускных классов. И всё бы хорошо, только у всех учеников глаза были аккуратно проколоты чем-то острым. А у иных и вовсе на шее нацарапано что-то вроде петли. Тогда вопросы наставника и не менее загадочные ответы учительницы начали приобретать зловещий смысл. Как и происходящее в принципе. Пазл сложился, пусть для того, чтобы понять целую картину, понадобилось ещё полгода регулярных психологических травм... Ещё только вчера казалось, что всё это в прошлом. Кануло в темноту, из которой она как будто вышла, скрылось за поворотом дороги. И оборачиваться с фонариком не хотелось, даже при том, что он был включённым. Хотелось просто посидеть в тишине. Проверить стрелки на стальном циферблате "Молнии", насладиться оставшимися от суток часами - кусочком того личного времени, которого теперь так недоставало. Это было только её время, только её маленькая тайна. И в течении этого времени никто не мог слышать, как Есения Стеклова, капитан СК и мать двоих детей, разговаривает с пустотой. Шизофрения? Да бросьте. Она давно не страдала этим недугом. Она выздоровела. Она им наслаждалась. И тот, кто в день её рождения все-таки был рядом, вопреки планам своего реального прототипа, охотно делился с ней своими размышлениями, касательно нового ребуса. Даже, наверное, заложил за голову локоть, выпуская призрачный дымок куда-то к люстре? И в сущности, разве это было не прекрасно? Теперь, он был здесь, с ней, и никуда не мог пропасть, уйти. Разве не этого она хотела? И разве не так бы она отмечала свой "день", если бы всё было... иначе? -Есть и получше вопрос, - произнесла Есеня, проводя по щеке нежным оттаявшим лепестком. - Ты видел, как там все было перевёрнуто вверх-тормашками? "Опять двоечников слушаешь? Ну что там брать-то было?" -А может у неё какой-то дореволюционный клад под полом лежал? Или антиквариат? - пару сладких капель в травном чае на ночь глядя явно разбудили фантазию. Отставив пустую чашку, Есеня живо открутила пробку и плюхнула туда ещё. "Ну хватит! - загремело в ушах. - Хватит, сказал!" -Отстань. Ты бухал, а мне - нельзя? "Не бабье это дело - Андреич говорил". -Не бабье... Много он, чего говорил, "Андреич" твой. Вера - уже на прикорме. Завтра смесь дам - и всё путём, - она затаила дух и хлопнула в себя остатки, как водку. "Ух! Так то лучше". - Понимаешь, умник? Антиквариат! Это лучше. Вот она взяла с собой из Тихвина и приехала. А дочка узнала. Потому и объявилась и квартиру ей купила. А сама и... Есеня потёрла глаза и махнула рукой. -Вот. "Бред. Сама знаешь. Сказок начиталась". -У тебя в логове и начиталась. Ну тогда так, - она перевалила сочетание крема и орешков обратно на тарелку и слизнула с пальцев крем. - Погром с целью скрыть следы? "Уже ближе." -Всё! - загорелась Есеня. - Завтра я возьмусь. Надо проверить её дочь. Алиби. Найти, кто труп обнаружил. И когда... "Ты же сказала, что "всё"? - напомнил ехидный баритон. - Мелким сидеть не с кем". -Да, - признала она. - Снова напрягать Степановну не хочется, у неё же спина... И так удивительно, что согласилась. Но выхода нет. И кстати, как раз спрошу, не приходил ли кто? Откуда эта роза взялась? Снова? "Да получше вариант есть". Есеня покачала головой: -Э, нет. Тропининых напрягать я тем более не хочу. И не стану. Забудь. "Да ладно тебе. Почти крестные им уже. Тем паче... - повисла выразительная пауза. - Ничего тут не забыла? Или скажешь: не заметила? " Она вздрогнула. -Скажу... Не хочу замечать. Не хочу. Это она сама нарисовать могла. Понимаешь? - её голос уже подрагивал. - Сама! "Да? А на какую улицу завтра поедешь, помнишь?" Есеня сглотнула и резко повернулась. -Нет. Не говори, что... "Ну не буду. Сама всё знаешь". Она сокрушенно уставилась перед собой в пустоту. "Тортик-то доешь, - заметил голос в её ушах. - Вкусный. "

***

Пока в Москву зима добиралась долго и с пересадками, радуя коммунальщиков то непредвиденными снежными сугробами, то гололедом на следующий день, в северной столице она царствовала давно и безраздельно. Укрывала болотистые низины и просторные равнины ровным белым полотном, сковывала речные устья, делала морской берег на границе с Финляндией и Эстонией крайне неприветливым и ветреным. По чёрному прогретому редкими солнечными лучами шоссе, что тянулось вдоль обувной щётки хвойного бора, то и дело проносились машины, легковые, но больше грузовые: гудящие мусоровозы самых разных видов и мастей. Под их мерное утробное гудение вдоль стального отбойника по обочине, мелко семеня короткими кривыми лапками и спотыкаясь на снежных рытвинах, рысил белый пёсик с парой чёрных отметин на спине. Чёрными были и его острые уши, и тонкая линия вдоль слюнявых трясущихся брылей, и основание хвоста, закрученного как у поросёнка, но теперь ещё больше поджатого. Поскуливая от холода и страха, пёсик упорно трусил вперед, оставляя на снегу маленькие отметины озябших лапок. Многие погрешности и некрасивости - свидетельства пребывания в этих краях человека, снег прятал, скрывал с глаз до первых паводков. Однако здесь, в районе Колпино, стараниями двуногих царей Природы было создано такое, что не мог спрятать и самый глубокий снежный занос. Совсем рядом с аккуратными домиками местного садового товарищества располагался громадный нерукотворный холм, высотой около сотни метров, хорошо видимый издалека и прозванный среди отчаявшегося населения "Пиком Дрозденко". Это образование на территории мусорного полигона было от начала и до конца сделано из отходов и одним своим существованием доставляло соседям невыразимые мучения. Жители района, отвергнутые местными властями, решили бороться с экологической катастрофой у своего порога самостоятельно, но их стихийные пикеты лишь ухудшили ситуацию. Следствием стало образование всё новых и новых гор мусора в радиусе следования специального транспорта. Обо всём этом продрогший пёсик не имел ни малейшего понятия. Более того, он вообще никогда в своей короткой жизни не бывал так далеко от дома. Чистопородный французский бульдожка, как и его хозяин, являлся коренным петербуржцем и был совершенно домашним любимцем. Его приводила в ужас одна только мысль о том, что в целях выживания и хотя бы поддержки температуры своего почти замерзшего тела, ему предстояло побороть брезгливость и пойти рыться во все эти вонючие кучи, соревнуясь там с полчищами бродячих волкодавов, кошек, крыс, ворон и чаек. Вот почему, он упорно бежал совсем в другую сторону. Насчёт своего хозяина, как и его благополучия и здравия, пёсик уже давно не был столь уверен, вот почему, вёл себя совсем не так, как те четвероногие, которых выбросили из машины владельцы. Он не оглядывался на встречную колонну транспорта в надежде увидеть тот самый автомобиль, ставший причиной его несчастий. Он просто двигался, понимая, что на таком холоде, без привычной попонки, с короткой шёрсткой, больше похожей на свиную щетинку, его шансы были невелики. Вдруг, одна из легковушек, следовавших по шоссе за большим желтым МАЗом с мусором, включила поворотники и пришвартовалась к обочине. Бульдожка вздрогнул, опрометью кинулся под отбойник, чудом избежав встречи с её колесом. Между тем, из машины вышла бойкая светловолосая девушка в сопровождении мужчины-ровесника, что снимал её на смартфон. Она оглянулась и махнула рукой в сторону, призывая своего оператора повернуться туда же: -Вот она, наша знаменитая, многострадальная свалка, полигон принадлежащий "Промотходам "Северная Самарка". В народе прозванный как "Пик Дрозденко", Полигон давно уже работает с нарушениями, и эти нарушения подтверждены документально, различными экспертизами, проверками, выездами. Он исчерпал мощность уже давно и ещё в две тысячи седьмом или восьмом году, должен был встать на рекультивацию, но вот... Мы видим, что воз и ныне там. Парень, что приехал с ней отступил на пару шагов, чтобы, без преувеличения гора, мусора, занесённая снегом, окружённая валом осыпавшихся ещё в позапрошлом году составляющих, была хорошо видна в маленьком объективе. -Картина действительно очень грустная. Недаром же называют теперь: "Колпинский котёл". Мы тут находимся в какой то мусорной блокаде, экологической катастрофе. Вокруг не только "Самарка", безусловно, которая тридцать два гектара. Это и стихийные свалки в лесах. Это и проблема захламления несанкционированных свалок в воинских частях, ну в общем, тут, куда не ткни в карту Всеволожкого района... да всей Ленинградской области, - обязательно попадёшь в какую-то экологическую проблему. А что же наши власти? - вопросила блондинка. - А наши власти не просто помалкивают - они активно способствуют тому, чтобы таких проблем становилось как можно больше. Складывается впечатление, что чиновникам совершенно всё равно, они не мыслят на перспективу. Они не думают, как будут здесь жить, как будут жить их дети... -Лен, - нахмурился её оператор. Но она лишь тряхнула головой, рассыпав локоны по плечам. В этот миг совсем рядом кто-то громко харкнул. Активистка запнулась. Но не испугалась, а с любопытством направилась к отбойнику. Обернувшись к камере, поманила рукой: -И... я что-то услышала. Здесь кто-то есть... Нас, должно быть, уже подслушивают? -Ага, - не удержался оператор. - Секретный агент. Маленький, лысый и толстый. -Ой, посмотри! - донеслось следом, и колпинская активистка перегнулась через отбойник. - Ой ты, чудо какое! Ну иди-иди, не бойся! Ох ты, - она прищёлкнула языком. - Не достану... Ну ты! Красавчик! Иди сюда! Иди! Коль! Он же замёрзнет! Его надо поймать! -Ну что ты его, с пустыми руками решила ловить? - удивился тот и остановил запись. - Гостинчик надо дать. -А у меня, как назло, ничего с собой нет! - сокрушенно воскликнула Лена, неуклюже оседлав отбойник и пытаясь перебросить через него ногу. - Коль! Ну не стой ты так, помоги! Посмеиваясь, тот подошёл, хрустя снегом, потом приподнял свою невесту под мышки. Та задрыгала ножками. - Да нет, не сюда! Меня туда, туда пересади! - отчаянно просила она, а сама старалась не упускать из виду серию чёрных пятнышек на улепётывающем белом заду. Маскировка потеряшки делала его практически невидимым в заснеженном лесу неподалёку от очередной несанкционированной свалки. Николай убрал в карман телефон и хмуро выполнил просьбу невесты. Потом сунул ей в руку недоеденный сэндвич. -Лен, осторожней, - в его голосе послышалась тревога. - Там дальше - гора мусора. -Да я вижу. Гады! - сердито бросила через плечо та. - Новая! Ведь ещё вчера здесь было чисто! Ну значит, наши камеры засекут, кто это сделал... Ну-ну, иди сюда. Иди, моя бедняжечка! -Нет, я о другом, - её спутник был непривычно серьёзен. - Они же сбрасывают и даже не знают, что. А вдруг, там тоже... Лена застыла на месте и моментально погасила свою обычную живость и позитив. К громадной куче мусора, заваленного за ночь снегом, ноги идти не решились. К счастью, бульдожка уже учуял "гостинец", и помедлив, выкатился прямо ей под ноги. С жадностью проглотив угощение, он уже не имел ничего против того, чтоб его подняли на руки, даже завилял поросячьим хвостиком. -Ой, тёплый какой! - воскликнула Лена, крякнула и перехватила найденыша поудобнее, под розовое пузо, прижала к себе. - Довольно... упитанный. И ошейник есть, смотри! Он домашний! Дрожит... Пошли скорей в машину! Камеры потом посмотрим! -Был, - поправил её Николай, на ходу рассматривая порозовевшую на морозе, отдувающуюся невесту в компании храпящего песика. - Был домашний. А может, не стоило ему давать сразу всё? Опасно? -То есть? - насторожилась Лена и замедлила шаг, обернулась. -Ну, он же голодал? Я слышал, что в таких случаях давать много нельзя. Смотри, он же до сих пор жуёт, - Коля засмеялся: - Ты его держишь, а он лопает! Лопает! -Ой... - огорчилась Лена. - И правда. Тогда, в ветеринарку? Или в приют? -Дай мне, - Николай забрал бульдожку и запахнул поверх него полу куртки, помог невесте преодолеть препятствие до машины. - Нормально. Да и при таком морозе он бы долго не протянул. Садись, бери его на руки. Захлопнув дверцу, он занял место за рулем, включил зажигание, чтобы заработала печка и потер руки. -Ух, холодрыга. А ведь это даже не декабрь ещё. Лена последовала его примеру, подышала на ладони, и улыбнулась, рассматривая свою находку. Пёсик стоял у неё на коленях, таращился на обоих своими глазками навыкате и тяжело дышал, вывалив язык. -Смотри, он прямо - как панда, - засмеялась она. - И на груди пятнышко, как бантик. Николай поймал её за руку, мягко накрыл ладонь своей, поднёс к губам, согревая своим дыханием. Бульдожка безразлично смотрел на кольцо на пальце своей спасительницы и ронял на её джинсы паутинки слюны. -Ещё жениться не успели, а ребёнок уже есть. Как назовём? - спросил Николай. -Бонд, конечно. Он же - как в белой манишке, с бабочкой. "Бонд, Джеймс Бонд..." А может, на ошейнике есть его имя? - спохватившись, Лена стала проверять свою гипотезу. -Ошейник-то какой. Стразики. Не из дешёвых, - заметил жених и посмотрел в окно на лес. - Холодно. На такой температуре камеры могут испортиться. Оставлять нельзя. Я пойду сам. А ты сиди - грейся. -Не поверишь! - радостно неслось ему вслед из машины. - Знаешь, как его зовут?