Эхо в Пустоте

      В Палестре было жучно. Впрочем, в этом нет ничего необычного. Из-за того, что старшие звенья, обычно находившиеся на заданиях, работах или в патрулях, вернулись в деревню, тут почти невозможно было найти тихое и уединенное местечко. Разве что момент подгадать. Но даже тогда велика была вероятность натолкнуться на еще одного такого любителя тишины.       Это было не хорошо и не плохо. В целом, места всем хватало даже с избытком, просто… Пустышка отвык от такого огромного скопления жуков в одном месте. По крайней мере именно так он объяснял неожиданные для себя неудобства.       Чужие эмоции, даже фоновые, вроде легкой скуки, раздражения или ощущения холодного камня под лапами, давили со всех сторон, и пустотный с трудом отделял собственные чувства от навязанных окружением. Это было похоже на постоянный непрекращающийся шум — гул голосов в переполненном коридоре или завывания ветра в Воющих Хребтах. Только вместо звуков были чужие чувства, когда яркие, звонкие подобно набату, а когда приглушенные и мутные, как шорох тяжелого мешка по каменному полу.       К этому можно было привыкнуть, Сосуд был в этом уверен. Однако на это требовалось время… возможно, много времени. А пока жучка преследовали бесконечные головные боли, разум казался неповоротливым и сонным, а усталость давила на плечи. И даже ночью, когда наконец можно было забыться, Пустышка подолгу не мог уснуть, тревожимый малейшими перепадами настроения за стенами. Впрочем… это тоже пройдет. Рано или поздно. Так же как затянулись трещины на панцире, как вернулась подвижность к лапам, а окружающие почти перестали подшучивать над Пустым за побег.       Уже три месяца прошло с тех пор как погиб Лорд Предатель Бриарей. Лишенные своего предводителя, обескровленные Призраком чумные богомолы не смогли оказать сколько-то организованного сопротивления воинам клана. И были убиты все до единого. Ну или будут убиты совсем скоро.       До Пустышки, запертого вместе с другими палюсами, в самой глубине деревни, новости о том, что происходит на поверхности доходили медленно. Обычно их приносил Алкей. Его продолжали брать в патрули, несмотря на то, что отроку совсем скоро предстояла переходная линька. Во время таких вылазок крылатый даже умудрился слетать в Гнездовище и Грязьмут — предупредить о судьбе Пустышки и попросить взять Варежку на передержку. Он же приносил редкие записки от Сериз и Мии.       Из них Полый узнал, что маленькая сестра освоилась в Грязьмуте вместе с жучиной целительницей и несколько оживила почти покинутый дом своими каверзами. Сериз побоялась оставлять несносного и непослушного ребенка в Гнездовище — слишком уж легко оттуда было попасть в Перепутье, наполненное чумой и раздутыми оболочками.       От Призрака вестей не было. Он сам как будто исчез из Халлоунеста, и маленького Сосуда не видел ни Алкей, ни другие богомольи разведчики.       Отсутствие новостей с одной стороны радовало, но и тревожило тоже. В Халлоунесте почти не было мест, куда не дотягивались клешни разведчиков деревни, незаметных и тихих. И то, что собрат не попался никому из них на глаза было странно. С другой стороны… Сады Королевы когда-то считались запретной зоной, да и в Глубинное Гнездо богомолы почти не ходят. Наверняка в королевстве есть и другие такие места… где-то за пределами известной Пустышке карты.       Сначала полый не находил себе места от тревоги, и наверняка бросился бы на поиски, если бы его выпустили из Палестры. Однако, лишенный прежних привилегий, крылатый не имел права покидать территорию, так что приходилось довольствоваться новостями, которые приносил Алкей. Спустя время тревога как-то улеглась, уступив место смиренному ожиданию.       Призрак обещал вернуться, и найти брата не составит для него труда. Было бы желание. А чем больше времени прошло, тем меньше осталось ждать. Верно же?       Пустышка, остановившийся возле внешних врат, считал, что верно.       — Тебе туда нельзя, — хмуро сказал дежурный, уже некоторое время буравящий пустотного взглядом.       Это был тот самый богомол, которому Полый наврал с три короба, когда сбегал из деревни. Вряд ли ему сильно попало за то, что повелся на слова «пай-мальчика Пустышки», однако каждый раз, когда этому воину доводилось дежурить на воротах, Сосуду становилось несколько сложнее получать новости.       Вот и сейчас его пытались заставить уйти, несмотря на то, что жук даже не пытался покинуть Палестру. Это начинало немного раздражать.       Не желая ввязываться в конфликт, Пустыш кивнул и остался стоять на месте, ожидая возвращения Алкея. Было бы проще, знай он точно, что патруль придет именно в этот день, но, увы, сроки всегда были очень и очень условными.       — Ну вот и не мозоль глаза, — неприветливо продолжил богомол. — Иди, не знаю, подмети или помой что-нибудь. Наверняка у тебя полно работы. Нечего отлынивать.       Пустышка зыркнул на стражника с плохо скрываемым раздражением. Он уже относился к старшему звену и вовсю готовился к Испытанию Воина, вместе с остальными. И пусть жук не имел ничего против наведения порядка, это уже не входило в его обязанности.       — Я нахожусь здесь в свободное от тренировок и своих обязанностей время,— сказал пустотный, сложив руки на груди. –Ждать друга у врат — не является нарушением правил.       Голос, довольно высокий, искаженный и будто вибрирующий, эхом отразился под сводами. Дежурный отчетливо вздрогнул, вперившись в палюса немного испуганным взглядом.       Пустыш смутился, но не дрогнул. Он постепенно учился общаться с помощью приобретенного после снятия печатей голосом, и до сих пор невольно пугал окружающих. Мало того, что тот звучал неестественно и слегка жутко, так еще никто не ожидал, что обычно бессловесный жук вдруг заговорит.       — А ты, вижу, стал больно дерзким, когда научился разговаривать, — маскируя испуг, возмутился дежурный. — Всегда был таким,— огрызнулся Полый. –Просто вы этого не слышали.       Он не хотел дерзить и был бы рад просто постоять в сторонке, дождаться Алкея и вместе с отроком пойти в столовую или термы, чтобы отдохнуть. Однако этому богомолу, кажется, не давало покоя, что совершивший столь серьезный проступок ученик отделался лишением всех привилегий, а не вылетел из клана. Пытаясь хоть как-то восстановить справедливость, он цеплялся к Пустышке при каждой возможности.       Будь крылатый чуть младше, ему от этого было бы и горько, и обидно, и страшно. Сейчас же… сейчас Пустой начал спорить. И дело даже не в прорезавшемся голосе.       Просто он вырос.       Незаметно. Как-то… неочевидно Пустышка превратился из маленького чужака, которого шпыняли более крупные одногодки, в палюса старшего звена. Куда-то пропали издевки и подколки, сменившись пусть не самыми близким, но довольно ровным общением. И если наставники все еще оставались для «почти взрослого» ученика непререкаемым авторитетом, то власть дежурных оказалась не такой всеобъемлющей и ограниченной правилами.       — Я уже приносил тебе извинения за свой обман, — после недолгого молчания, во время которого богомол прожигал пустотного взглядом, явно подыскивая законный повод услать его прочь от ворот. –Если их недостаточно, то мне очень жаль, потому что я не могу дать ничего иного.       Богомол сложил клешни на груди и свысока глянул на ученика.       — Я просто удивлен, что ты дорос до старшего звена, но так и не научился соблюдать дисциплину. Привык жить как дикарь, которому закон не писан, и сейчас продолжаешь.       — Были причины, по которым я должен был жить на Зеленой Тропе, — возразил пустотный. — Если наставники не рассказали о них, то и мне не следует. Какой закон я нарушил прямо сейчас? Я сразу уйду, как узнаю.       Не было никакого закона. Просто дежурному не нравилось, что избежавший наказания жучок мозолит глаза. Но спорить с младшим по возрасту глупо, поэтому на пустотного просто махнули клешней.       Время шло, и Пустышка уже собирался вернуться к себе, когда под потолком открылся небольшой люк, и в него с явным трудом протиснулся крупный отрок.       — С возвращением!— радостно воскликнул Пустыш, подаваясь навстречу другу, звучно шлепнувшемуся на каменный пол.— Я уже думал, что тебя по пути съели.       — О нет, эта мясистая жопа встанет поперек горла любому хищнику, — отозвался Алкей, похлопывая себя по заметно раздавшемуся за последние месяцы брюшку. — А тебя тут еще не думают пустить на удобрение?       — Не знаю,— пожал пустотный плечами. — Возможно еще просто не придумали подходящий рецепт. Но я верю, что Асклепий справится.       Отрок хохотнул и, сложив крылья на спине, резво пополз следом за Пустышкой, совершенно проигнорировав недовольное лицо дежурного.       — Ну ты даешь, скромняшка, — сказал он. — До сих пор не могу привыкнуть к твоему милому голоску. Тебе только детей от заикания лечить.       — Алкей, я уже устал извиняться, — вздохнул пустотный — Я не могу его сделать каким-то другим, я даже шепотом говорить научился недавно.       — Да ладно тебе! — Алкей слегка ткнул товарища в бедро. — Я ж любя. Как по мне, то что ты говоришь — уже круто. Тебе теперь не надо писать, чтобы послать Ликимния куда подальше.       Пустыш выразительно фыркнул.       — Мне кажется, голос нам дан не только для этого. Да и не за что его посылать, мы вроде как… помирились?       — Еще скажи, он извинился за то, что в бассейн тебя столкнул. Или за тот случай с грибными спорами. Или… — начал запальчиво перечислять отрок.       — Какой ты злопамятный,— рассмеялся крылатый. –Помнишь его выходки лучше, чем я.       — Потому что зло должно быть наказано! — воскликнул отрок. — А тебе дай волю — простишь и забудешь.       — Мы же детьми были, какое зло?— спросил Полый. — Уже давно никто никого не трогает, успокойся. Расскажи лучше, что в патруле видел.       Алкей заметно помрачнел.       — Да… ничего особо. Меня не взяли в дальний патруль.       –Что?— Пустыш удивленно застрекотал. — Почему? Ты же лучший из отроков-разведчиков. Тебя даже на Глубинные Тропы брали!       Отрок чуть приосанился, довольный похвалой и возмущением друга, но быстро снова сник.       — Да из-за этого, — он указал на свое брюшко, непропорционально большое по сравнению с худосочной грудной клеткой. Из-за него Алкей почти сравнялся размером с Пустышкой и выглядел еще нелепее, чем раньше. — Мне теперь летать тяжело. Устаю быстро, на поворотах заносит, да и вообще заметный стал. Короче… мне, кажется, пора к Автолику идти.       — Зачем? — удивился крылатый и тут же чуть не упал от вскипевшего в душе богомольего дитя возмущения.       — За горшочком меда! — воскликнул тот. — Ты как вчера родился, Пустышка! Как думаешь, сколько мне лет?       — Это важно? — осторожно поинтересовался полый, но, столкнувшись с уничижительным взглядом Алкея, поспешил сдать назад: –Ладно-ладно, прости. Так… ну… тебе было десять, когда мы познакомились, прошло…— он резко остановился, уставившись на товарища: — Пятнадцать?       — Молодец, ты умеешь считать, — хихикнул отрок. — Скоро будет. Я вот-вот перелиняю и стану имаго… — он вздохнул. — Вроде радоваться должен, а… как-то немного страшно. И грустно. Летать не смогу больше. Торчать в этой Палестре хрен знает сколько…       Пустышка сочувственно посмотрел на друга, но ничего не сказал на его жалобы. Он, разумеется, понимал чувства Алкея, и не только потому, что ощущал их как свои собственные. В конце концов, пустотный сейчас тоже был заперт здесь, в то время как где-то… где-то происходили важные вещи, к которым очень хотелось иметь отношение.       — Пойдем, я отведу тебя к Автолику, — предложил вместо этого жук. — Он тебе комнату выделит.       На то, чтобы найти старого наставника, не ушло много времени. В последние годы богомол взял за привычку по несколько часов проводить в термах, греясь.       Пустышка чувствовал, как к вечеру начинал ныть панцирь ехидного мастера, чей язык вывел из себя немало палюсов и продолжал это делать даже когда они покидали стены Палестры. Горячая вода источника, напитанная целебным бледным светом, немного усмиряла эту боль, так что ученики продолжали верить в несгибаемость учителя. А Пустыш не спешил разрушать эту веру.       Сегодняшний день не был исключением, и Автолик охотно принял палюса и его малолетнего друга. Не удосужившись выбраться из источника, богомол выслушал бурчание не слишком довольного взрослением Алкея.       — Давно пора, — хмыкнул наставник, смерив отрока оценивающим взглядом. — А то стал бы первым отроком перелинявшим на поле боя. Пустышка, отведи парня в лазарет, пусть Асклепий ему место выделит.       Уже когда они спускались вниз, обалдевший отрок спросил:       — А зачем лазарет-то? Это же просто линька — она каждый год бывает.       — Не обычная линька, — Пустыш с удивлением осознал, что знает о процессе взросления богомолов больше своего друга. — Она будет последней. Потом ты просто будешь иногда сбрасывать фрагменты панциря. Ну и, тело сильно меняется во время нее. Так что нужно, чтобы рядом был кто-то, кто знает, как это все работает.       — Э-э-э… то есть, я еще и покалечиться могу? Что за… — Алкей трескуче выругался.       — Если будешь линять сам, то можешь, — Пустышка хихикнул в ладошку. — Но ты не беспокойся. Тебе расскажут, что делать, и рядом будут целители.       Белые палаты, где располагалось лечебное и алхимическое крыло находились глубоко под Палестрой, отделенное от общих комнат не только извилистыми коридорами, но и несколькими мощными шлюзами. Обычно их никто не запирал, так что многие обитатели деревни и не знали о еще одной линии защиты. За этими шлюзами можно было укрыться от внешних угроз… а еще запереть внутри болезнь, если та будет грозить выплеснуться за пределы белых палат.       — О! А я-то думал, когда ты заявишься, — улыбнулся Асклепий, заметив семенящего за Пустышом отрока. — Уже собирался за тобой посылать.       — Асклепий! — воскликнул тот смешно подпрыгивая на своих четырех тонких лапках. — Пустышка сказал, что я могу помереть во время линьки!       — Чт…о-о?— от возмущения голос пустотного завибрировал, как звук в старом граммофоне. — Не говорил я такого!       — Еще как говорил! Ты сказал, что именно поэтому нужно линять в лазарете! — дразнясь, Алкей показал другу язык и спрятался за стол.       — Неправда!       Асклепий фыркнул и походя, потрепал отрока по голове.       — Сомневаюсь, что Пустыш сказал именно это, — отметил он, помогая Алкею забраться на кушетку для осмотра. — Но в твоем возрасте и впрямь нужно быть внимательнее. Если линька начнется во время похода, можно выйти из нее калекой.       Сосуда никто не стал прогонять. Наоборот: Асклепий периодически просил того принести когда линзу, когда молоточек, а когда и небольшой нож-лопатку, чтобы сделать соскоб хитина.       Алкей привычно бурчал, но не дрыгался и позволял себя осмотреть со всех сторон. Он даже снял маску, чтобы дать возможность лекарю проверить состояние рта и глаз.       Разглядывая довольно милую, большеглазую мордашку отрока, Пустыш с удивлением осознал, что ранее никогда не видел своего друга без маски. Она, самая обычная, не заклятая, тем не менее, полностью заменила Алкею лицо, и смотреть на круглоголового усатого явно слишком юного жучка было немного странно.       — Асклепий, а зачем отроки носят маски? — не удержался от вопроса Пустышка. –И почему взрослые богомолы уже не носят?       — Хм… а почему жуки из Халлоунеста носят маски? — ответил богомол вопросом на вопрос.       — Ну… это не точно, но вроде бы они могут защитить от чумы, — после недолгих раздумий сказал пустотный. — А еще вроде… ну словно делают тебя кем-то еще, если очень надо.       — Вот как? — удивился целитель. — Не знал. Нет, маски отроков такое не делают. Они просто позволяют им выглядеть взрослыми.       — Зачем? — удивился Сосуд.       — Чтобы не так стремно было огребать от малолетки, — хохотнул Алкей.       — Не только, — улыбнулся лекарь, слегка щелкнув мальца по носу. — Но и это тоже. Воинский кодекс разных народов во многом похож, и когда отроки стали участвовать в полноценной войне это стало проблемой. Вот сам посмотри, если против тебя вдруг выйдет ребенок с гвоздем, ты станешь с ним сражаться?       — Эм… нет?— осторожно сказал Полый. — Ну или я постараюсь сохранить ему жизнь.       — Верно. И кого ты будешь винить, если тебе придется все же этого ребенка убить? — продолжил спрашивать Асклепий.       — Родителей,— после недолгого раздумья сказал Пустыш. — Или командиров, которые это допустили. То есть, маски нужны, чтобы никто не… — он замолчал, подыскивая слова.       — Не чувствовал себя тварью от того что мелочь воюет вместе со взрослыми, — пришел на помощь Алкей. — А еще чтоб потом не мстили.       — Да, — не дожидаясь очередного вопроса сказал целитель. — Отроки, пусть не обладают силой взрослого богомола, имеют огромный потенциал для… разных военных подлостей. Или детских пакостей. Маска скрывает их лицо, и никто обиженный потом не сможет найти этого богомола, чтобы отомстить.       — То, что было в отрочестве, остается в отрочестве, — подтвердило богомолье дитя. — Когда ты снимаешь маску ты, как бы, заново жизнь начинаешь. Совсем заново.       Пустышка медленно кивнул, подумав, что теперь, кажется, чуть больше понимает своих одногодок из Палестры. У них, считай, вся жизнь с ног на голову перевернулась после линьки — не удивительно что такими злыми стали.       — Ладно, Пустыш, проводи Алкея до линяльной и помоги там обустроиться. Можешь навещать его, но, ради всего святого, не нужно дневать в лазарете. Алкей, пей побольше воды и больше бегай. Чем сильнее будут твои ножки, тем…       Речь богомола прервал далекий гул над головой. Все, не сговариваясь, запрокинули головы к потолку, прислушиваясь к легкой вибрации стен. Когда она стихла, по переходам разнесся глубокий низкий звук, то ли рев, то ли гонг.       — Врата открылись, — после недолгой паузы сказал Асклепий. — В деревню вошел чужак. Алкей, я провожу тебя в комнаты. Пустышка, возвращайся в Палестру и никуда не уходи, пока наставники не позволят.       Пустышка не стал задавать вопросов, хотя они были. Опрометью он помчался обратно, к ученическим спальням, и едва успел до того как наставники заперли моренные грибные створки, отрезая молодых богомолов от основного зала. Собранный и серьезный Автолик, выдернутый из купален, скупым кивком велел жуку пройти, после чего захлопнул ворота за его спиной.       Стоило войти в общий зал, как Полого окружили товарищи по Палестре. Всем было интересно, отчего такой переполох, и Пустыш казался самым осведомленным. Почти так и было, потому что никому более не успели объяснить, что это за тревожный звук, разнесшийся по коридорам.       Только сейчас, узнав об этом, молодые богомолы начали вспоминать, что им рассказывали наставники и старшие товарищи.       — Я слышал, что такой сигнал подают, когда в деревню приходит кто-то действительно опасный, — задумчиво сказал Ликимний, старый недруг, а теперь просто товарищ по обучению. — От которого непонятно, чего ожидать, но прогнать нельзя. Тогда Лорды пускают его внутрь, но прячут всех, кто может случайно пострадать.       Все долго ломали головы, кто же мог произвести на Лордов такое впечатление, раз на уши подняли всю деревню. Ведь и раньше богомолы принимали чужаков. Были среди них и сильные, и опасные, но все проходило тихо.       Ожидание оказалось тяжелым. Было довольно скучно сидеть без дела, пусть и не в одиночестве. Ученикам довольно быстро надоело обсуждать произошедшее, ведь никто не знал никаких подробностей. Богомолы разошлись в стороны, разделившись по группкам, а Пустыш устроился в стороне от прочих, собираясь немного отдохнуть.       Присутствие такого количества жуков рядом тяготило. Чужие эмоции подавляли собственное я, и жук не всегда понимал, где заканчивается его собственные чувства и начинаются чужие. И были ли они когда-нибудь вообще — «свои» чувства.       Время шло. Пустотный не имел часов или иного способа отсчитывать минуты, но, очевидно, прошло не менее двух часов, когда двери отворились, и в сопровождении двух воинов в зал вошел Автолик. Жестом остановив подорвавшихся учеников, он обвел всех взглядом и приказал:       — Пустышка, за мной.       Полый тут же вскочил и поспешил за наставником. Он чувствовал напряжение и какую-то неопределенность, что от самого Автолика, что от… конвоиров?       Жук не осмелился сейчас подать голос и просто шел, куда повели. Было немножко страшно еще и от того, что Сосуд совершенно не понимал, что успел натворить. Вроде бы в последнее время он не нарушал правил… не то чтобы у него было много возможностей это сделать. Разве что… разве что случилось что-то еще. Например…       «Неужели деревню закрыли из-за меня?» — подумал Пустыш. — «Ух… плохо. Но я же ничего не…»       Закончить мысль Полый не успел. Он узнал место, куда его ведут — малая тренировочная арена и комнаты со снаряжением. Конвоиры остались у входа, когда Автолик провел ученика внутрь и, кивнув на дверь склада велел:       — Найди свое снаряжение и выходи. У тебя пять минут. Бери полную экипировку.       Все еще ничего не понимая, Пустышка поспешил внутрь. Он прекрасно знал, где лежит его глефаар, который до сих пор можно было брать лишь во время тренировок с Наставницей, как и прочее снаряжение, от ракушечного ножа и сетей, до нового хитона и плаща. Вот только… зачем богомолы решили вернуть ему оружие и вещи? Неужели хотят послать куда-то?       — Наставник Автолик, — выйдя на арену, полый поклонился богомолу, — простите, но… что случилось?       Ехидный богомол чуть усмехнулся.       — Ничего, — он потрепал пустотного по плечу, — просто возможно, пришло твое время. Идем. Тебя ждут.       Сердце билось как сумасшедшее, когда Пустышка шел за главным после Младшего Лорда наставником, а незаданный вопрос колючим комом застрял в горле. Время пришло… полый знал, что могут означать эти слова, но даже не представлял, что это может произойти так скоро. И так… внезапно.       Он замедлил шаг, оказавшись перед решетчатыми вратами, ведущими в каменный зал — самый большой в Палестре и самый защищенный во всей деревне. Зал, где Лорды принимали гостей. Зал, куда направляли чужаков. Зал, что должен был стать последней линией обороны, если вдруг падут врата в Глубинное Гнездо.       — Покажи на что способен, палюс, — коротко пожелал, Автолик, построившись.       Дальше Пустышке должно было идти самому.       Глубоко вздохнув, Сосуд шагнул под гулкие своды каменного зала, освещенного зеленовато-желтым призрачным светом спор, клубящихся под потолком.       Три величественные тонкие фигуры, похожие более на идолов древних божеств, пугающих и прекрасных, встретили его коротким поворотом головы. Приближаясь к трем высоким каменным тронам с резными спинками, полый снова почувствовал себя маленьким жучком, едва способным поднять старый погнувшийся гвоздь. Точно также как и тогда он робел перед величием воительниц, даже немного больше, ведь теперь он знал, кто они такие.       Остановившись перед тронами, Сосуд поклонился, приветствуя правительниц.       — Неплохо получилось, — раздался над головой негромкий голос Старшей Сестры Битвы, что с интересом смотрела на пустотного с высоты своего трона. — Кто бы мог подумать.       Пустыш удивленно глянул на нее, но ничего не сказал. Пусть слова Старшей из сестер были двусмысленными, угрозы или гнева она не излучала. Скорее… легкое удивление. Приятное удивление, так что жук решил считать странную фразу комплиментом.       — Если он хотя бы вполовину также силен, как чужак, то во всем этом появляется смысл, — как будто не замечая пустотного сказала Средняя, чуть повернув голову к своей старшей сестре. — В конце концов, от одной проблемы они нас уже избавили.       — Довольно, — прервала странный диалог Наставница.       Коротким и грациозным движением она поднялась с трона и спрыгнула, в один миг оказавшись перед учеником.       — Пять лет назад я говорила, что твоя жизнь принадлежит мне, — сказала богомолка, поднимая пику, — до тех пор, пока ты с оружием в руках не отстоишь свою свободу.       Тяжелое острие пики, как и в тот день, опустилось на плечо Пустышки, но в этот раз он даже не покачнулся, выдержав тяжесть оружия Лорда.       — Ответь мне, Палюс, ты готов сразиться за право принимать решения? Готов стать воином?       В голове зазвенело, когда пустотный понял, что ему не показалось — ученика вызвали не для наказания. Внезапно, странно и как будто несвоевременно его призвали для прохождения Испытания Воина, после которого палюс наконец мог покинуть Палестру… после которого дитя становилось взрослым.       — Это то, чего хочет наставница?— спросил Пустышка, чувствуя как от волнения подрагивают колени.       Он все еще сомневался… даже зная, как нужно себя вести, пустотный все еще не был уверен в том, что имеет право стоять здесь… даже думать о том, чтобы претендовать на статус воина клана, а не просто…       Суматошный поток мыслей и чувств прервал негромкий и спокойный голос Наставницы:       — А чего хочешь ты?       И все сомнения тут же рассеялись, как дым на сквозняке. Пустышка вскинул подбородок, отвечая.       — Готов, мой лорд!       Глефаар, будто живой, скользнул в ладонь, и пустотный выверенным ударом оттолкнул все еще лежащее на плече острие пики, тем самым бросая Наставнице вызов.       Бой начался стремительно. Пика Лорда, подобно жалу, метнулась к груди жука, будто собираясь пригвоздить того к камням. Пустышка почти танцевальным пируэтом ушел в сторону и тут же сам бросился в атаку, нанося сразу два быстрых удара богомолке в живот и в грудь. Ни один не достиг цели.       Обменявшись первыми выпадами, бойцы отскочили друг от друга. Наставница вскинула пику, готовясь к своей коронной атаке, а Полый, пользуясь секундной передышкой, сфокусировался, пустив вскипевший бледный свет по лезвию глефаара, на котором тут же налились бледным светом невидимые доселе символы.       Поток мыслей прервался, неспособный угнаться за невероятно стремительным темпом схватки. Младшая Сестра Битвы не щадила своего ученика, казалось, вознамерившись испытать на нем весь свой арсенал.       Пустышка скакал по арене, как бешеный кузнечик, уклоняясь то от стремительных и смертоносных ударов пики, то от зачарованных боласов, едва ли способный переломить ход схватки. Очень скоро пустотный понял, что таким образом не сможет не то что склонить ход битвы в свою сторону, но и не продержится положенные пять минут. Жук до автоматизма отработал приемы, способные помочь уйти от излюбленных атак Наставницы, но чтобы прорвать ее защиту и доказать, что действительно достоин стать настоящим воином, нужно было что-то иное.       Поэтому когда богомолка, стремительная как мысль, понеслась в атаку, Пустыш, вместо того чтобы шагнуть в сторону или прыгнуть, пытаясь достать противницу сверху или сбоку, завел глефаар за спину, защищая ее, и пригнулся, пропуская пику над собой. А когда до богомолки оставался лишь шаг — крутанув оружие, ударил.       Со стороны казалось, что Младший Лорд словно споткнулась или натолкнулась на стену. Она была вынуждена резко остановиться и дернуть пику на себя и вверх, чтобы парировать дерзкий удар подобравшегося слишком близко сосуда. А тот, развивая успех, танцевальным пируэтом зашел ей за спину, чтобы вновь атаковать.       Чужая боль, смешанная с удивлением резанула сознание, и Пустышка отскочил на несколько шагов, испугавшись, что навредил Лорду слишком сильно. Но богомолка, казалось, не заметила ранения. Уже готовая к бою, она вскинула руку с зажатым в ней боласом. На таком расстоянии невозможно было услышать слов, тихо произнесенных под маской, но Пустыш отчетливо почувствовал привязанные к ним эмоции: одобрение и гордость. Как всегда, когда Наставница одаривала своего ученика коротким «Молодец».       Воодушевленный, Сосуд бросился навстречу снаряду, чтобы как когда-то в далекой залитой дождем столице, в отработанном до последнего движения сальто уйти с линии удара. И как тогда, пропуская под собой болас, Пустышка успел перехватить заклятую рукоять, завладевая чужим оружием.       Тут же метнуть его пустотный не успел. Наставница ненамного отставала от боласа и тут же нанесла сокрушительный удар пикой, словно собираясь катапультировать жучка прочь. Парировать жук не успевал, поэтому коротким взмахом крыл чуть отклонился в сторону, пропуская острие пики мимо себя.       Последовавший за этим удар боласом был скорее инстинктивным. Пустыш не ожидал, что ремни его обмотаются вокруг пики, и уже в следующий момент его руку едва не вырвет из сустава. Жука крутануло на ремнях, и он с огромным трудом совладал с телом, чтобы приземлиться на лапы, а не удариться о каменный пол.       Под маской не было видно лица, но и без этого Сосуд понял легкую иронию наставницы. Перехватив пику двумя руками, она взирала на него сверху вниз, будто спрашивая: «Ну и что дальше?».       «Это казалось хорошей идеей», — жук поспешил выпустить ремни боласа прежде чем богомолка очередным широким взмахом пики отправит его в полет, и отступил.       Поединок, казалось, растянулся на бесконечные часы. И для обоих бойцов не осталось ничего, кроме каменного круга арены, бесконечных прыжков, кульбитов, пассов и выпадов, ничего, кроме невыносимо длинного танца клинков. От напряжения дрожали руки, лапы заплетались от усталости, а перед глазами рябило.       Сосуд начал делать ошибки и пропускать удары, все такие же точные и жестокие, но даже дрожа от боли, Пустышка не позволял себе остановиться. Ведь в реальном бою никто не пожалеет, и не сделает скидку на то, что ты ранен или устал.       И внезапно, со звуком гонга, гулко отразившегося под сводами зала, все закончилось.       Наставница снова стояла перед ним — высокая, недосягаемая и прекрасная как языческий идол. Жуку потребовалось пара секунд, чтобы понять, что бой действительно закончился, после чего он наконец опустил глефаар и склонился в поклоне.       — Что думаете? — спокойно спросила Младшая Сестра Битвы, обращаясь к сестрам.       Со стороны тронов донесся короткий смешок. Кажется, это была средняя из Лордов. С ней Пустышка сталкивался реже всего, а потому попросту не знал, как звучит ее голос.       — Дерзкий, изобретательный, склонен следовать заученным шаблонам, но быстро учится, — сказала она. — Хорошее сочетание исполнительности и инициативы. Мне нравится. Ты сделала хороший выбор.       Ей вторил голос Старшей богомолки:       — Слишком мягкий, прямо как ты, — сказала она. — Надеюсь, он не будет так миндальничать с реальным противником. Вынослив — этого не отнять. Пусть будет.       Пустыш слушал, затаив дыхание, и не смея поднять на богомолок взгляд. Он понимал, что его сейчас оценивают, как бойца, куда строже чем любого другого палюса, и с замиранием сердца ждал вердикта Лордов. Пожалуй, никогда до этого ему не хотелось так сильно произвести впечатление на кого-то, как сейчас. И одобрение сначала от одной, а потом от другой богомолки, рождало в душе пока что несмелое, но такое приятное чувство ликования.       — Встань прямо, воин, — приказала Наставница.       Полый тут же выпрямился и воззрился на своего Лорда. Сердце стучало как бешеное от радости, волнения и какой-то даже эйфории. Впервые его назвали не палюсом, а воином. Ведь это значит, что… он справился? Он прошел Испытание Воина?       — Ты прошел долгий путь, — сказала Младшая, склоняясь, чтобы оправить плащ на плечах ученика и отстегнуть медную фибулу на вороте, — куда более трудный, чем у других учеников. И, несмотря на это, делами, упорством и стойкостью доказал, что достоин стать воином клана Глубинных Охотников. Носи этот знак с честью и знай, где бы ты ни был и что бы ни делал — ты один из нас. Не посрами имя клана и помни, что он всегда примет тебя.       Новая фибула в виде пересеченного двумя клешнями панциря сверкнула на вороте плаща, знаменуя, что… детство кончилось. Совершенно неожиданно и как-то резко, словно кто-то прочертил границу яркой краской.       Пустыш вновь поклонился Лордам.       — Слушаюсь. Благодарю за честь.       — Действительно неплохо, — Старшая из сестер соскочила с трона и, смерив полого внимательным взглядом, прошла мимо. — Введи его в курс дела, Младшая. Думаю, у тебя это получится лучше.       — Удачи, — куда мягче пожелала Средняя, последовав за сестрой.       Старшие Лорды, одна за другой, скрылись за вратами. И только когда грохот тяжелых створок возвестил об их окончательном уходе, Пустыш осмелился подойти к своей наставнице и слегка подергать ту за край плаща, привлекая внимание.       — Наставница, я ранил тебя, — сказал жучок, обернувшейся богомолке. — Позволь, полечу.       Младшая, кажется улыбнулась. Под маской не было видно, однако Сосуд чувствовал эту теплую улыбку, в которой благодарность мешалась с нежностью.       — Хорошо, — она присела на корточки и протянула руку, чтобы ученику было удобнее.       Тот взял ее клешню в ладони и сфокусировался, позволяя вскипевшей душе стекать с пальцев и тонкими ручейками стекаться к нескольким ранам, оставленным глефааром. Держа чужую клешню в руках, пустотный поймал себя на странном ощущении. Наставница — такая высокая и неземная — стала как будто меньше. Ее клешня более не казалась такой огромной, а сам Пустыш, стоя был почти на голову выше сидящей богомолки, словно бессовестно забрался на табуретку.       Кажется, Младшая это тоже заметила, потому что она вдруг хмыкнула и заговорила.       — Так странно. Я внезапно поняла, что больше не могу называть тебя палюсом, — немного грустно сказала она.       — Ты всегда можешь звать меня Пустышкой, — пожал жучок крыльями. — Или по-прежнему называть своим палюсом. Это не будет ложью, а мне будет приятно.       — Не хочу, — та слегка покачала головой. — Ты ведь совсем не пустышка, и уже показал это. А палюс… это ведь то же дитя. Любой жук вырастает, и носить старое звание все равно, что цепляться за ставший малым панцирь и отказываться от линьки.       Полый тихо застрекотал от удовольствия и слегка потупил взгляд. От мелькнувшей в голове мысли — довольно кощунственной и дерзкой, если подумать — слегка задрожал голос, когда жук все же заставил сказать ее вслух.       — Тогда… может быть… Может быть, Наставница, ты дашь мне имя? — спросил он. — Ну… настоящее, как у жука?       Раны богомолки уже зажили, и держать ее руку уже не было никакой необходимости, однако сил разжать пальцы не было, и Полый продолжал цепляться за клешню, боясь ответа.       — Дать имя? — богомолка вздохнула. — Я солгу, если скажу, что не думала об этом. Позволить тебе пройти обряд имянаречения, окончательно принять в племя и сделать одним из нас. За годы ты показал, что более чем достоин этого, но, — она потрепала ученика по голове меж рогов, — оно у тебя уже есть.       — Что?! — Пустыш удивленно вскинулся, уставившись на Наставницу.       То, что она говорила, казалось чем-то невероятным, о чем жучок ранее не мог и мечтать. И когда шанс стать полноценным воином племени стал так близко, узнать, что у тебя, внезапно, уже есть имя, было… так неправильно и даже немного обидно. Ведь он совершенно не знал, что это за имя и кто его дал… да еще таким образом, что Пустышка его не знал, а Лорд богомолов посчитало его помехой.       — Но я совершенно ничего об этом не знаю, — попытался оправдаться жук. — Наставница… разве это… честно?       — Жизнь вообще довольно нечестная вещь, — вздохнула Младшая. — Никогда не знаешь, что в ней случается к добру, а что к худу. Так что не печалься раньше времени. Твое настоящее имя, возможно, даст тебе гораздо больше, когда ты его отыщешь. А если нет, то ты всегда можешь отречься от судьбы, и тогда клан Глубинной Охоты с радостью примет тебя как своего воина.       Пустыш задумался. Слова Наставницы немного успокоили бурю в сердце, однако и породили целую кучу вопросов.       — Разве так можно? — спросил он. — Просто взять и отказаться от своей судьбы и имени? И взять другую?       — Почему нет? — усмехнулась богомолка. — Судьба — это не более чем дорога, по которой мы идем в вечность. Только от нас зависит, по какой из троп пойти, где свернуть на развилке, выбрать ту дорогу или эту, а может проложить свою собственную, — освободив клешню, она погладила ученика по щеке, успокаивая. — Выбрать готовый путь всегда проще и легче. Поэтому жуки и придумали для себя судьбу, чтобы следовать ей. И я не исключение. В конце концов, — воительница усмехнулась, и в словах ее послышалась легкая горечь, — не всегда надо отказываться от того, что тебе дают.       «Ты жалеешь? Что тогда отреклась от Бриарея?» — хотел спросить пустотный, но так и не смог.       Ответ и без того читался в том спокойствии, что появилось в душе Наставницы после того, как Лорд Предатель пал, а Сады Королевы очистили от его племени. Спокойствие это было замешано на скорби и сожалении о былых днях, но, кажется, Наставница наконец перестала корить себя в том, что не смогла повлиять на чужой выбор.       — Хорошо, — сказал пустотный, приластившись к ее ладони, — тогда я вернусь, когда узнаю свое имя. И либо назову его, либо попрошу дать мне новое.       — Договорились, дитя мое, — богомолка встала, показывая, что разговор по душам закончен. — А теперь идем. Я собираюсь дать тебе первое поручение.       — Да, мой Лорд! — воскликнул Полый, радостный и воодушевленный спеша за Младшей.       Он не стал на ходу выспрашивать подробности, уверенный, что ему и так расскажут, когда придет время.       Выйдя из Палестры и, поднявшись на ярус выше, Младший Лорд направилась в Резиденцию. Это был сравнительно небольшой комплекс жилых комнат, куда селили гостей клана — чаще всего это были чужаки. Находясь в самом сердце деревни, гости могли посчитать, что это проявление уважения, тем более, что комнаты были очень комфортными, особенно по сравнению с простыми домами и комнатками, что выделяли молодым воинам, еще не обзаведшимся парой или правом на более комфортное жилье.       Однако, по факту, это было одно из самых защищенных мест клана, куда нельзя было попасть иначе чем через отдельный вход, укрепленный бронированными створками. И откуда невозможно было выйти без ведома хозяев.       В одной из комнат, самой близкой ко входу, их и ожидал единственный на данный момент гость клана.       — Призрак! — Пустыш не сумел удержаться от радостного возгласа, когда увидел младшего брата, без движения сидевшего на скамейке напротив двери.       Похоже, маленький сосуд просидел так, как не живой, с тех самых пор как его привели в эти покои и ожил только сейчас при виде собрата.       — «Тоже рад тебя видеть», — кроха спрыгнул со скамейки и сделал несколько шагов навстречу. — «И что ты здоров. Я нашел дорогу в Бледный Дворец. Пришел за тобой».       Пустышка задохнулся от удивления, радости и беспокойства. О нет, он был совершенно не против пуститься в путь прямо сейчас, но… жучок обернулся на наставницу.       — Это дитя пришло в клан и потребовало встречи с нами, — пояснила Наставница. — Отмеченное Бледным Светом, чтобы получить право голоса, оно бросило нам вызов и одержало победу в Испытании Гордости.       — А… одержало ПОБЕДУ?!— от удивления пустотный громко застрекотал, совершенно позабыв о субординации.       — «Да», — вместо богомолки ответил Призрак. — «Они сказали, что я могу что-то требовать только если докажу свою силу и одолею их. Я это сделал. Что-то не так?»       — Да нет… все в порядке, — Пустотный медленно покачал головой.       Что еще можно было сказать жучку, сумевшего победить Сестер Битвы в Испытании Гордости… хотя там, как и во время воинского экзамена, достаточно было продержаться определенное время, правда сразу против троих Лордов, а не против одной.       — Ты рассказывал, что вы с братом искали способ уничтожить чуму, — прервала односторонний диалог Младшая. — Мы не слышим слов твоего брата, но судя по всему, ему удалось найти что-то способное помочь.       Призрак кивнул, подтверждая.       — «Я нашел дорогу в Бледный Дворец. Там мы сможем встретить Отца и узнать, наконец, что он задумал,» — пояснил он. — «А еще, у меня есть ключ от Бездны».       С этими словами малыш слегка отвел в сторону свой плащ, и Пустышу показалось, что его словно ослепила яркая вспышка. Ноги вдруг стали ватными, а в груди поднялась волна странного непонятного благоговения, от которого хотелось рухнуть на колени. Чтобы справиться с наваждением пустотному пришлось тряхнуть головой, и только тогда перед глазами прояснилось, а вместо сияющей бледной фигуры жук снова увидел своего брата.       На груди у малыша проступил светящийся белым светом символ — то ли стилизованное изображение короны, то ли странный наконечник копья. Хотя нет… корона. Именно ее раз за разом вписывали во встречающиеся тут и там гербы Халлоунеста. Семизубая корона Бледного Короля… напитанная божественным светом проступила на груди у маленького сосуда, подобно клейму — королевскому знаку, отметившему нового короля.       — Ты… — Пустыш не смог найти слов и в конце концов замолчал.       — «Пойдешь со мной?» — коротко спросил Призрак.       — Пойду, — не задумываясь, ответил жук, после чего обернулся на Наставницу. — Это ведь и есть мое задание?       — Да, — отозвалась та. — Наш клан не вмешивается в жизнь Халлоунеста, но Чума — общая напасть. И раз уж ты оказался тем, кто может способствовать исцелению наших земель, то я не буду препятствовать. Иди, наблюдай и действуй. Я даю тебе полную свободу выбора и обещаю поддержку клана — в разумных пределах.       — Хорошо, мой Лорд, — Пустышка коротко поклонился, принимая задание. — Тогда… мы отправимся в путь немедленно?       Он оглянулся на брата, но тот не высказал недовольства и только кивнул.       «Наверняка это из-за него все двери закрыли», — подумал Пустыш, отправляясь в путь. — «Клан вздохнет с облегчением, если Призрак уйдет как можно быстрее».       — «Так, может расскажешь, что это за знак у тебя на груди?» — первым нарушил молчание Пустышка, когда братья наконец покинули деревню и отправились вглубь богомольих земель к потайному проходу в Город Слез.       — «Нашел на Краю Королевства», — отозвался Призрак. — «Там лежит огромная оболочка Черва, совершенно пустая внутри. Пришлось снова сразиться с Хорнет, чтобы пройти. А внутри я нашел… это», — жучок слегка коснулся своей груди и потер панцирь, как будто знак жег или саднил.       — «Но что это?» — так и не дождавшись продолжения, спросил Пустыш. — «Когда я впервые увидел его, то подумал… на секунду мне показалось, что передо мной стоит Отец».       — «Угу… так и задумано», — ответил малыш, как могло показаться, с неохотой. — «Это Тавро Короля. Я еще сомневаюсь, но вроде бы им отмечают будущего правителя… или собирались отметить».       — «Ого!» — пустотный взбил воздух крыльями. — «Получается, теперь ты принц? Или уже король? Можно я буду называть тебя высочеством?»       Призрак остановился и внимательно посмотрел на брата. Или тому показалось, или от крохи повеяло какой-то безнадежной тоской, от которой заныло сердце.       — «Старший… не надо», — попросил маленький Сосуд. — «Давай лучше… давай я расскажу, что будем делать дальше».       Крылатый медленно кивнул и, извиняясь, слегка коснулся плеча маленького спутника.       — «Я нашел место, где когда-то стоял Бледный Дворец,» — начал Призрак, проигнорировав попытку в нежности от брата. — «Ты рассказывал, что Черв ушел куда-то в Грезы. Дворец, похоже, туда же перетащил. Королева… она подсказала, что с помощью Гвоздя Грез можно пройти во Дворец, а значит, увидеть Отца».       — «Здорово!» — возликовал Пустыш. — «Значит, можно будет просто спросить, что делать дальше! И рассказать о своих предположениях».       Призрак медленно кивнул и, к радости старшего брата, тоска медленно улеглась и истаяла.       — «Ты сам как?» — неловко спросил младший. — «У тебя вся маска в трещинах. Не болит?»       Пустышка задумчиво коснулся своего лица, проведя кончиками когтей по многочисленным трещинам, испещрившим маску. Теперь ее пересекало сразу три крупные трещины, сходящиеся в одной точке под правым глазом, а белоснежное фарфоровое покрытие пошло более мелкими почти незаметными трещинками — такие появляются на старых лаковых шкатулках. Со стороны могло показаться, что голова пустотного лишь чудом не развалилась на три куска.       — «Нет», — ответил он. — «Сначала болело, особенно когда я говорил. Но теперь я привык, и все наладилось… правда я теперь слишком хорошо слышу чувства каждого, даже козявок. И… вижу разное».       — «Например?» — спросил Призрак.       Пустыш пожал плечами и, оглядевшись, кивнул куда-то, где в золотистом мареве парящих в воздухе спор рябил воздух. Там, в преломлении лучей света да в клубах прозрачного зеленоватого газа виднелись смутные образы и тени жуков, то возникающие, то вновь исчезающие. Если приглядеться, то можно было предположить, что это богомолы, но подробно рассмотреть их лица или даже понять, чем таким эти жуки занимаются, не получалось.       — «Вон там например», — показал он. — «Тени, образы… я стараюсь не обращать на них внимания. Тогда они просто проходят мимо. Но… иногда пристают и начинают нести белиберду. Это редко бывает… не беспокойся».       Призрак ненадолго задумался, после чего вынул из складок плаща ту самую странную безделицу — тонкий ловец снов, сплетенный из золотистой паутины на рукояти, как у детского гвоздя.       — «Посмотри», — приказал братишка, — «Видишь что-то странное?»       Пустышка присел и начал разглядывать игрушку. Кажется он ее уже видел раньше. Брат показывал и называл ее Гвоздем Грез. Странное название для обычной, пусть и красивой безделицы. Тогда в ней не было ничего необычного, но… но не сейчас.       Полый видел, что нити ловца излучают слабое золотистое свечение — какие-то поярче и насыщеннее, а какие-то послабее и побледнее. Все вместе это складывалось в красивый сверкающий узор — то ли многолучевая звезда, то ли цветок со множеством лепестков. В зависимости от наклона игрушки узор немного менялся.       Позволив брату вдоволь налюбоваться, Призрак покрепче перехватил рукоять, будто в его ладони и правда было настоящее оружие, а потом из верхней части кольца, как из гарды, вдруг выстрелил яркий луч света. Даже не луч — вспышка, сложившаяся в изменчивое и сверкающее острие гвоздя, эфемерное и бесплотное, но такое реальное.       От неожиданности Пустышка вскрикнул и шарахнулся назад, нелепо шмякнувшись на землю.       — «О-о», — протянул братец, убирая сияющий клинок. — «Ты увидел лезвие? Похоже, что твой дар, который так хотели разблокировать, как-то связан с Грезами».       — «Предупредить не мог?» — обиженно спросил Полый, вторя себе тихим стрекотом. — «Я испугался».       — «Он бы тебя в любом случае не ранил», — отозвался малыш. — «Им можно причинить вред только… призракам. И он дает возможность их видеть. Ты теперь, похоже, тоже это можешь».       Пустотный, ворча, поднялся, и братья продолжили путь.       — «Если подумать», — вновь нарушил молчание Пустыш, — «я правда видел много странного в детстве. Например… как мальки снов играют под потолком, или голоса в старых домах Перепутье, а кристаллы внутри Кристаллического Пика, пели и кричали».       — «Ты хотел сказать, что слышал голоса?» — уточнил Призрак.       Крылатый помотал головой.       — «Неа. Именно видел… это… не знаю как объяснить. Все прошло, когда меня вылечили от Кристаллической чумы. Я думал, что это из-за нее. Ну или что я просто вырос и перестал придумывать сказки там, где их нет и быть не может».       — «Ты наверное расстроился», — после небольшой паузы подал голос Призрак.       Поймав удивленный взгляд собрата, он пояснил:       — «Просто я бы очень расстроился, если бы умел видеть и придумывать сказки, а потом вдруг разучился».       Полый хмыкнул и покачал головой, пытаясь припомнить, что чувствовал тогда давно, когда только-только получил статус палюса. Кажется… в какой-то мере он был даже рад.       Миновав затопленные коридоры стоков, братья поднялись в Город Слез, все такой же молчаливый и спокойный, будто уснувший вечным сном великан. Призрак сразу направился к Пику Лурьена, в самом центре. Обогнув пик, можно было найти неприметную дверь, спрятанную за выступами фундамента.       Пустышка помнил ее — эта низенькая обитая металлом и укрепленная панцирем гарпиды дверца была надежно заперта, и тогда еще просто любопытный жучок так и не смог найти способа ее открыть. А потом стало уже и не до этого.       Сейчас проход был открыт, а темный коридор вел к небольшой площадке, где, кажется, когда-то был подъемник. Обрывок цепи можно было разглядеть под потолком, а дно шахты тонуло в темноте.       Чтобы спуститься, полые воспользовались остатками инженерных конструкций. Какие-то балки, куски лестниц и платформ, частично сгнивших и обвалившихся, то тут, то там торчали из стен, превращая путь в занятное упражнение на ловкость и находчивость.       Иногда и без того хрупкая опора вот-вот была готова уйти из-под лап, однако небольшой вес и общая ловкость жуков позволила им без больших приключений достичь дна.       Тут же обнаружилась и кабина подъемника. Ажурная клеть, смятая и искореженная падением, лежала на самом дне шахты, словно говоря: пути наверх больше нет.       — «Где это мы?» — спросил старший брат, устремляясь за Призарком в серую темень коридоров.       — «Котлован», — отозвался тот. — «Тут раньше никто не жил, как я понял, потому что прямо под ним находится вход в Бездну. Зато построили большую трамвайную станцию, с которой можно приехать в Глубинное Гнездо и на Край Королевства».       — «А еще тут был Бледный Дворец?» — уточнил Пустышка.       Младший брат кивнул.       — «Странно, зачем строить свой дворец так глубоко, там, где никто не живет? Отец не любил компании?» — попытался он неловко пошутить.       — «Поближе к Бездне», — глухо отозвался Призрак. — «Чтобы не надо было далеко бегать. И дворец же был высокий. Одна из его башен выходила в Городе Слез».       Крылатый удивленно вскинулся и поспешил обогнать братишку. Чтобы можно было видеть его лицо, Сосуд пошел задом наперед, ведь младший и не думал останавливаться.       — «Откуда ты это знаешь?» — спросил он.       Призрак на ходу пожал плечами.       — «Я не знаю. Предположил, наверное. Вспомнилось, как когда ты начинаешь в первый раз читать».       — «Ух ты!» — восхитился пустотный. — «Получается тебя учили таким вещам. А у меня нет таких воспоминаний».       — «Только не говори, что завидуешь», — кажется, если бы Призрак мог поморщиться, то он бы это сделал.       — «Чуть-чуть», — не стал Пустышка отрицать очевидного.       Как раз в этот момент под лапы ему подвернулся обломок камня, и полый с неслышным возгласом завалился на спину. Инстинктивно сгруппировавшись, жук кувыркнулся через голову и, подобно паяцу-акробату встал на лапы, будто и не падал.       Младший брат остановился на пару секунд, будто ожидал поклона или характерного для артистов «та-дам!», но, не дождавшись, продолжил путь с коротким: «Иди нормально. Там дальше лестница». Лестница и правда была. Вырубленная в черно-серых камнях, довольно неровная и совершенно некрасивая, она вела в огромную пещеру.       Там напротив друг друга возвышались огромные металлические врата-шлюзы, украшенные шестикрылым гербом королевства. Их соединяла полоска рельс, а в центре пещеры над полом возвышалась ажурная станция с блестящими перилами и кованными лавочками под истлевшими за года паутинными навесами. Этот островок цивилизации, удивительно роскошный на фоне грубых серо-черных стен да бедной растительности, смотрелся очень неуместно.       — «Как удобно», — прокомментировал Пустыш, вместе с братом направляясь к платформе. — «В любой момент прямо из дворца можно сбежать аж на Край Королевства. Или съездить, навестить Хорнет. Призрак, ты знал, что она наша сестра?»       — «Мы с тобой сосуды, а она — рожденное дитя» — возразил Призрак, начиная спускаться в узкий колодезь под станцией. — «Сомневаюсь, что она будет рада такому родству».       Крылатый смущенно застрекотал.       — «Ну… все же… Знаешь, мне приятно об этом думать. Ведь отец у нас общий… наверное».       — «Наверное», — не стал спорить Призрак. Видимо решил не расстраивать старшего брата лишний раз.       Коридоры далее стали у́же и темнее. Маленький сосуд уверенно выбирал путь, ни разу не задержавшись на развилке, и вскоре, миновав пару небольших провалов и очередную лестницу, путники оказались в еще одной пещере.       Она была поистине огромной, и если и уступала столичной пещере, то совсем немного. Воздух тут был наполнен призрачным бледным светом, а потолок терялся в серебристой дымке, излучающей мягкий бледный свет, не режущий глаз. На стенах, скрывая уродливый черный камень, произрастали незнакомые Пустышу кустики с извилистыми серебристыми побегами и густой белоснежной листвой с мягкими кромками и заостренными кончиками. Нет-нет, да средь зарослей проглядывали остатки барельефов и, кажется, фрагменты стен, полозья рельс и даже куски статуй, будто обрезанные ножом. Пол же, изрытый и бугристый, ощетинился острыми камнями, изогнутыми, как зубы в чудовищно-огромной пасти. Казалось, что какой-то каменный монстр просто проглотил дворец, оставив только серебристые растения на стенах да покосившуюся арку ворот с одиноким металлическим фонарем. Шесть серебристых крыл, украшавших вход, потемнели и потеряли свой блеск, лежа во влажной пыли.       Единственным стражем этого места был жук в серебристых доспехах. Точнее лишь доспехи от стража и остались, сверкающие в неверном призрачном свете, будто отполированные. Перед смертью страж, кажется, облокотился о каменную арку ворот и уронил на грудь голову в украшенном тремя зубцами шлеме-короне.       — «Здесь», — сказал Призрак, остановившись у покойного воина.       Или Пустышу показалось, или вокруг павшего воздух рябил, словно подернуты золотистой дымкой, а в ушах начинали звенеть невидимые колокольцы.       — «Этот стражник — вход», — пояснил малыш. — «В нем сохранились воспоминания о Бледном Дворце, и с помощью Гвоздя Грез я смогу войти», — будто вспомнив о чем-то, маленький сосуд оглянулся на брата. — «Там мы сможем с ним поговорить — с Отцом. Он обязан будет дать ответы, ведь мы его нашли».       Пустотный поежился, ощутив внезапно… отчаяние? Призрак смотрел на тело павшего, как обычный жук будет смотреть на дно омута, который обязательно надо переплыть, чтобы добраться домой. Получится ли? Не таится ли на дне какой неведомой жути? И будет ли удобный берег на другой стороне или только крутые скалы?       — «Да, думаю ты прав, только», — Пустыш с сомнением посмотрел на брата: — «Ты сможешь взять меня с собой?»       Призрак пожал плечами.       — «Не знаю», — сказал он. — «Но можно попробовать. Со Слезой Измы же получилось».       Крылатый воодушевился. И правда, если сработал один артефакт, то почему не может сработать другой? А если и нет, то не страшно. Пустыш просто подождет тут, пока брат закончит дела.       — «Не пытайся вернуться, если не получится», — на всякий случай предупредил крылатый. — «Главное добраться до Отца и узнать его план. Хорошо?»       — «Договорились. Пошли уже», — Призрак, кажется впервые в жизни показавший, что нервничает, схватил брата за протянутую руку и потащил к стражу.       Сверкнул в воздухе Гвоздь Грез, полыхнув на мгновенье нестерпимо-ярким светом, со звоном множества бубенцов ударился о безжизненное тело незнакомого воина. А потом младший брат вдруг обмяк, повиснув на руках у старшего, будто провалился в глубокий сон, подобный смерти.       Испугавшись, Пустыш долго звал и тормошил Призрака не в силах разбудить, а потом долго прислушивался к дыханию и биению его сердца. Лишь убедившись в том, что братишка жив, крылатый бережно опустил его на землю и сел рядом.       «Ну… он вошел в Грезы», — предположил пустотный, давя легкую досаду в сердце. — «Логично, что тело осталось тут».       Порывшись в сумке, жук отыскал теплый шарф — подарок Сериз — и укутал братика, чтобы тот не продрог на холодной земле.       Было немного обидно. Все же Полый надеялся, что сможет хоть чем-то помочь брату, а не просто таскаться следом и задавать глупые вопросы. Но, видимо, Гвоздь Грез, все же, не рассчитан на двоих… что ж, то, что Призрак хотел взять его с собой было приятно. А пока… пока он покараулит. Тут, конечно, безопасно, но кто знает… кто знает…       Утешая себя таким образом Пустышка сначала просто сидел рядом, а потом принялся бродить по округе, не отходя, впрочем, далеко.       Было скучно.       В этом месте не было даже отголосков чужих душ и воспоминаний, словно тут никогда не ступала нога разумного жука. Да и неразумного тоже. Или какая-то неведомая сила просто стерла все воспоминания, оставив только серебристую тишь.       Это молчание не давило и не пугало — оно было даже приятным, особенно после бесконечного гвалта, давящего на разум. Однако в нем как никогда громко начали звучать собственные мысли и желания и… Пустыш даже сам не предполагал, каким надоедливым, непоседливым и беспокойным он может быть.       Он постоянно разговаривал сам с собой, спорил с воображаемыми собеседниками, придумывая остроумные ответы на ситуации, которые случились много дней назад, ходил кругами и… отчаянно скучал, не зная, чем себя занять.       Пытаясь хоть как-то развлечь самого себя, Полый начал изучать покосившуюся арку ворот, с интересом разглядывая переплетающиеся узоры в камне. Возможно когда-нибудь потом их получится повторить в другом рисунке. Или даже построить что-то похожее.       Мечтать об этом было приятно, и Пустыш отошел на несколько шагов, чтобы окинуть ворота взглядом и попытаться представить, как они выглядели раньше.       Именно тогда он заметил, что в арке клубится знакомое золотистое марево, такое же как вокруг стража, но немного другое. Оно казалось с одной стороны более плотным, как воздушная газовая ткань в одеждах красавицы. С другой же стороны свечение было более бледным, теряющимся на фоне белого сияния, наполнявшего пещеру.       Обуреваемый любопытством, пустотный подошел поближе и склонился к самому проходу. Свечение чуть колыхалось, словно в такт сквозняку, а до слуха, кажется, доносился слабый отголосок… далеких голосов? И, возможно, шелеста ветвей?       Поколебавшись немного, Сосуд все же решил, что ничего не теряет, если попробует. В конце концов, отзвуки и призраки нематериальны, он не может с ними взаимодействовать, даже если захочет. А гвоздь Грез есть только у брата, вот ему и надо рассказать.       Успокоив себя таким образом, Пустышка уверенным жестом отвел в сторону золотистую дымку, как кисейный занавес, и шагнул сквозь арку.       В ушах слегка зазвенело, а перед глазами словно пронесся вихрь из мелкой серебристой пыли, заставивший прикрыть ладонью лицо. А уже в следующий момент Полого окружило множество звуков и запахов, которые не ожидаешь почувствовать в заброшенной пустоши.       Жук распахнул глаза и едва смог сдержать удивленный возглас, ведь перед ним раскинулся широкий двор, утопающий в незнакомых растениях. Серебристая листва пышных, едва тронутых ножницами садовников, кустов слегка шелестела на ветру, а резные колонны, тонкие и воздушные, оплетенные серебряными лозами подпирали купол над широким крыльцом, ведущем… во дворец.       У Пустышки перехватило дыхание. Даже запрокинув голову, он не смог увидеть, где заканчиваются тонкие, как стрелы башни — они просто терялись где-то в золотистой мге, заменяющей здесь купол пещеры.       Дворец не был пустынным. До слуха доносились приглушенные голоса, звон металла, какие-то постукивания. Это место дышало и полнилось жизнью, не призрачной и эфемерной, похожей на сон или сказку, а самой настоящей и обыденной. Камни под ногами были плотными и холодными, растения и окружающие детали не плыли перед глазами и не менялись, стоило на секунду отвести взгляд, а в укромных местах не таились мороки и образы. Этот дворец был настоящим.       Немного придя в себя, Пустыш оглянулся. За спиной была арка входа — не роскошные парадные ворота, а скорее небольшая калитка. Похоже пустотного занесло к одному из боковых дворов, которым никто не пользовался.       Местечко и правда выглядело… не то чтобы заброшенным, но словно немного позабытым. Кажется, сюда иногда приходили, чтобы обрезать кусты, убрать сухие ветви да смести палую листву, но не то чтобы часто. За плотным слоем растительности уже скрылись некоторые постройки, а внешней стены не было видно. И даже крыльцо сдалось под натиском природы, оплетенное серебристой лозой, а шелестящие лианы, покрытые мягкими белыми с отчетливым перламутровым отливом листиками, свисали так низко, что слегка касались макушки незваного гостя, когда тот взбежал по ступеням.       Дверь оказалась заперта изнутри, и Пустыш, все еще удивленный донельзя, побрел вдоль стены, то и дело поглядывая наверх в поисках приоткрытого окна. Почему-то… почему-то шуметь не хотелось, а Полый чувствовал себя как вор, пробравшийся в чужой дом. Да, по сути так оно и было. И пусть речь о доме Отца, и делал он это не в первый раз, однако… почему-то не хотелось привлекать внимания.       Крылатый решил отыскать Призрака, а там уж будет видно. Наверное, брат уже далеко ушел. Если он двигался тайком, то выдавать его не стоит, а вот если нет, то…       «Почему мне так страшно?» — мысленно спросил у себя пустотный, медленно пробираясь через разросшиеся серебристые кусты.       Где-то впереди слышались голоса и звон металла, как будто шел бой. Такой… несерьезный, потому что доносившиеся до слуха возгласы были скорее одобрительными или подбадривающими, чем испуганными и злыми. А эмоции… чем-то напоминали общие тренировки в Палестре. Даже сердитые окрики наставника, требовавшие держать спину и не «вихлять» клинком присутствовали.       Наконец жук смог увидеть местных жителей. На просторном плацу в окружении выстроенных ярусом лавок во всю шла тренировка. Пустыш насчитал где-то полтора десятка жуков в белых одеждах, что, разбившись по парам, увлеченно фехтовали друг с другом. Все они, несомненно, были отличными бойцами, но в движениях каждого чувствовалась какая-то дезориентированность, словно мысли то и дело уходили в сторону, а жуки попросту забывали, где они и зачем.       «Наверное поэтому тренировка такая простая…» — подумал Пустышка, наблюдая, как одна из пар распалась, а бой прекратился.       Воин, высокая стрекоза в белых доспехах и плаще, опустил гвоздь, а второй лапкой взялся за голову, пытаясь взять под контроль мятущийся разум. Странно это ощущалось, будто под белой аккуратной маской сейчас было сразу два жука, и они пока не могли определиться, какой из них настоящий.       Решив не мешать им, пустотный скользнул мимо, приметив в тени очередной арки открытую дверь. Дождавшись ухода пары слуг в одинаковых белоснежных одеяниях, крылатый скользнул внутрь.       Бегом миновав довольно короткий коридор, он едва успел разминуться с очередной группой слуг, занырнув в удачно попавшуюся незапертую дверь.       «Так я долго не продержусь — заметят», — с досадой подумал Пустыш, окидывая себя критичным взглядом.       Новенький зеленый хитон и такой же новый, еще не успевший побывать в боях, плащ разведчика, позволяли прекрасно маскироваться как в буйных зарослях Зеленой тропы или неверном мареве Грибных пустошей, так и в серых переходах Перепутья или на залитых водой улицах Города Слез. Однако здесь, плащ сразу бросался в глаза, и неважно, какой стороной его повернуть, ведь дворец, по крайней мере пока, не баловал темными уголками и укромными местами.       Пустотный уже сейчас чувствовал, что дальше будет много жуков — их смазанные из-за расстояния и скученности чувства уже начали немного давить на разум. А раз так достаточно хотя бы кому-то одному увидеть богомолий плащ, как местный сразу опознает чужака.       «Вот бы достать белую хламиду, как на тех слугах», — подумал жук, оглядываясь по сторонам, чтобы понять, куда его занесло.       Это оказалась комната для переодевания. Вдоль стен тянулись узкие шкафы, украшенные фигурной гравировкой. В переплетении слабо светящихся линий были вписаны имена владельцев.       Однако Пустыш почти не обратил на них внимание. Как зачарованный, жук шагнул к противоположной стене, вдоль которой, подобно стражам возвышались манекены, облаченные в рыцарские доспехи.       Их тут было не меньше дюжины, самых разных. Латы поблескивали перламутром в слабом свете маленьких светомушиных ламп, на груди мерцали шестикрылые печати Халлоунеста, а длинные плащи ниспадали красивыми складками до самого пола.       Сосуд медленно прошел вдоль ряда, остановившись перед манекеном, более-менее совпавшим с ним по росту. С благоговением он прикоснулся к королевскому гербу на груди, чувствуя одновременно восхищение и какую-то иррациональную радость.       С самого детства Пустышка, очарованный сказками Кристалл и рассказами Огрима, мечтал, что когда-нибудь обязательно станет рыцарем. Тем самым, без страха, упрека и порока, защищающим слабых и сражающимся за… за короля наверное. Или за королевство.       Полый отступил на шаг и вздохнул. Сейчас, глядя на свою детскую мечту, он особенно остро понимал, каким наивным был. Огрим, может и не лгал, но явно приукрашивал и многое недоговаривал. А Кристалл… с самого начала готовилась отдать его в обучение Бриарею…       «Ведь свой Полый Рыцарь есть у Черва, есть он и у Пустоты. Будет справедливо, если такой появится и у Лучезарности…» — повторил про себя Пустыш, давя поднявшую было голову детскую мечту.       Вспомнив пророчество последнего мотылька, пустотный наконец осознал, почему подсознательно опасался быть пойманным тут. Отец ведь тоже обладает даром предвидения и прекрасно понимает, чем опасно его непослушное дитя. И, раз уж оно было настолько глупым, что все-таки не усидело на месте, то…       «То что? Ну не убьет же он меня! Правда?» — жучок зябко повел плечами, едва удержавшись от тревожного стрекота. Надо бы вести себя потише.       Появилась шальная мысль, пока не поздно, вернуться обратно, но отступать сейчас, когда уже почти добрался до цели, было… стыдно. Перед самим собой.       «Тоже мне, воин. Просишь провести обряд имянаречения, а сам даже с родителем поговорить не можешь», — обругал себя Пустышка, после чего вновь потянулся к оставленному было доспеху. — «Хотя бы посмотрю, что тут и как. И отыщу Призрака. Если все правда так плохо, как я себе надумал, ему не помешает помощь. А если нет… извинюсь и верну на место», — думал он, отстегивая от лат белоснежный плащ из незнакомой гладкой и довольно тяжелой ткани.       Зеленый хитон скрылся под длинной, ниже колен, туникой, которую подразумевалось носить под латами, но, перехваченная поясом, она смотрелась очень даже гармонично. Легший на плечи плащ завершил преображение, и уловив собственное отражение в отполированной дверце одного из личных шкафчиков, крылатый невольно вздрогнул, не узнав себя.       «Жаль, маска разбита», — посетовал он про себя. — «Ничего. Скажу, что упал. Как тот воин на плацу запутался, и… если спросят».       Свой богомолий плащ все же пришлось снять и оставить тут, припрятав за манекенами. Лишь Метку Воина жук приколол к изнанке белых одежд, чтобы не забыть тут, если придется бежать.       Сердце стучало как бешеное, когда Пустышка покинул комнату и, стараясь держать спину прямо и увереннее чеканить шаг, поспешил вглубь дворца.       «Если получится, хорошо», — думал он, пропуская еще одну группку слуг, с огромными корзинами наперевес. — «Если нет, то я хотя бы попытался. В конце концов, не может же быть, чтобы в таком большом дворце все знали друг друга в лицо».       Слуги правда не обратили на «рыцаря» никакого внимания, более увлеченные своими обязанностями, и пустотный беспрепятственно покинул коридор, шагнув навстречу яркому свету, гомону голосов и шквалу чужих эмоций.