Amber Chronicles: the scarlet butterfly

      Он не узнавал себя в зеркале.       Белая, даже синеватая кожа, как застывший лед. На правой ладони, той, что приросла к косе в последний миг человеческой жизни, болезненно выступали ярко-голубые вены. Глаза остались алыми навеки, с вытянутыми зрачками. Цвет волос и шерсти на хвосте и ушах, даже черты лица остались те же. Это совсем не большие изменения. И всё же он не узнавал себя.       Существо в зеркале отрастило великолепные белоснежные крылья. В следующий миг перья пропали, оставив после себя кожаные перепонки летучей мыши, а после исчезло абсолютно всё. Из спины выросло несколько самых разнообразных конечностей животных, снова испарившись за секунду. Он преобразил свое тело целиком, превращаясь в маленького котенка, затем в кота побольше — того самого, что исчез из внутреннего мира. Он застыл, охваченный глухой болью, но не позволил себе застрять в воспоминаниях, снова сменив облик. Теперь в зеркале стояла точная копия Короля. Вдруг исчез скорпионий хвост, кожа стала нормального человеческого цвета, рост уменьшился, на голове появился непослушный ежик зеленых волос, глаза стали карими.       Получилось?..       Но в этот же миг черты лица исказились, способности вышли из-под контроля, он менял облик раз за разом под напором нестабильной огромной силы — и это выглядело жутко. Пугающе. Сердце пронзило болью, его свернуло возле зеркала, заставив до боли прикусить губы, пасть на колени и судорожно впиться побледневшими пальцами с синими прожилками в деревянную раму. Вернувшийся кошачий хвост нервно распушился и теперь конвульсивно бился о пол.       Он мог принять любой облик.       Любой, кроме человеческого.       Это его плата за силу и жизнь? Конфликт в сердце набухал опасной опухолью. Он более не человек и даже не полукот, но и не химера — инстинкт роя возникал всё реже, подавляемый гораздо более сильной сущностью. Но что это за сущность?       Что он такое?       В голове крутилось лишь одно слово.       Монстр.       Внезапный громкий звук резанул чувствительные уши, отражаясь эхом в сознании. Тонкая грань между реальностью и внутренним миром исчезла — вместе с разбитым зеркалом, вместе с вытекающей из раненных пальцев кровью. Он взглянул на тут же затягивающиеся с жуткой скоростью раны, а затем перевел взгляд на осколки.       Сотни неверных отражений твердили ему о его сути. Твердили о том, что душа его раздроблена точно так же, как бы он ни пытался скрыть это от самого себя. И осколки эти не собрать более в единую картину.       В дрожащих отражениях ему почудилось что-то, и он судорожно обернулся. Тут же он отшатнулся, отпрыгнул к стене, достав из подсумка хрустальный клинок.       Некто ухмыльнулся на подобное поведение. Весь его вид: его выражение лица, расслабленная поза, взгляд, — всё это указывало на то, что именно он здесь был хозяином… чего? Да всего.       — Что ты такое? — голос подвел Кохэку, и он прошептал это тихо и сорванно.       — Ты ведь и сам это понимаешь, — весело хмыкнул Некто.       Черные волосы были собраны в короткий хвост сзади, и одет он был в футболку и джинсы — одежду, которую Кохэку не видел уже почти шестнадцать лет. Но глаза, алые, злобно-веселые, выглядели неестественно на этом самом лице. На коленях его что-то шевельнулось, приподняв голову, и лишь тогда Кохэку заметил белого, до боли родного котенка, что вскинул на него свои глаза — такие же неестественно алые — и тут же встряхнулся, зашипел, вздыбив шерсть. Некто пригладил малыша, успокаивая, и этот жест разбил сердце Кохэку так же, как то зеркало.       Некто держал в руке косу, опираясь на нее, как на посох, и проклятый алый глаз смотрел на Кохэку с той же насмешкой — или ему, помешанному, так просто казалось? Вдруг из-за спинки кресла выглянул маленький ребенок, до невероятного миловидный, с его фиолетовыми вьющимися короткими волосами, точно так же смотрящий на него через прищур алым взглядом.       И всё же он наконец понял. Вспомнил.       — Мы все — это ты, — расхохотался кто-то.       Кохэку зажмурился и вновь с неверием раскрыл глаза. Зрелище никуда не делось, и все прошлые его «Я» лишь смотрели на него с ядовитой насмешкой.       — Почему именно сейчас… — сглотнув, он спросил тихим голосом, судорожно перехватив клинок в руках крепче.       — Потому что ты забыл нас, а тебе не стоило этого делать, — Некто злобно хмыкнул, а затем поднялся, делая шаг вперед.       Он медленно подходил всё ближе, а Кохэку осознал, что не может даже пошевельнуть собственным телом, и всё что ему оставалось — в истерике смотреть на происходящее, отчаянно не веря в него. Каждый шаг звучал тысячами разбитых зеркал, очертания комнаты смылись, и теперь он стоял в полной темноте, полностью один — с враждебными прошлыми «Я», которых он действительно несправедливо забыл, похоронив в прошлом. Он не чувствовал уже, где верх и низ, голова закружилась, но он всё еще не мог двинуться, и теперь уже он был похоронен под своими страхами, опасениями, и мысли путались, как хищные тени вокруг них.       Те тени внезапно обрели облик, и теперь не только прошлые «Я», но и все те, кого он когда-либо видел в своей жизни, живые и мертвые, толпились вокруг него, глядя с осуждением своими неестественно алыми глазами. Их губы шевелились, разнородный агрессивный шепот раздавался противным эхом, медленно сливаясь в одно:       «Ты не человек. Ты не химера. Прими это».       «Прими это… прими это… Прими нас». Клинок выпал из ослабевших пальцев, он зажмурился, закрыл уши руками, свернувшись в клубок и закачавшись. Мышцы сокращались сами по себе, бесконтрольно изменяясь раз за разом. Ядовитый шепот въедался в мозг, бил по сознанию тяжелым молотом. Он отчаянно закричал, но из сжавшегося горла не вырвалось ни звука.       — Кохэку?       Внезапно все звуки исчезли, оставляя оглушающую, но столь желанную тишину. Он раскрыл глаза, обратив дикий взгляд в сторону голоса, остановившего его мучения.       Питу застыл в дверях, глядя на него с непониманием, беспокойством и скрытым ужасом. Кохэку смотрел на него с тем же застывшим выражением. Он видел своими глазами, как его аура, раньше имевшая светло-голубоватый цвет, сейчас темнела, окутывала его, как бушующее ночное море, и эти холодные темные глубины пугали, маня к себе и вместе с тем внушая страх.       Опомнившись, Питу окружил себя толстым слоем нэн и стал пробираться к нему сквозь этот шторм, с огромным трудом, будто аура Кохэку действительно сбивала его с ног, как шквал мощного ветра.       Курута наблюдал за этим, не меняясь в лице и, кажется, не полностью осознавая. В глубине души он был благодарен Питу, но в реальности всё так же не мог шевельнуться, теперь не веря, что всё прекратилось, что всё это ему лишь чудилось. Он снова в реальности, снова в своей комнате в муравейнике.       Он прикрыл глаза, и чужая рука, коснувшаяся его плеча, будто забрала все его силы; он устало привалился к стене, и вся аура вокруг него испарилась как не бывало. Он не обращал внимания на обеспокоенного и напуганного Питу, на осколки, разметанные вокруг, на собственные почему-то не затягивающиеся порезы. Сознание его уплывало, и он принял эту спасительную тьму без сопротивления.

***

      С ним что-то не так, и он не может это контролировать. И впервые в жизни не уверен, что хочет это контролировать.       С каждым проведенным в муравейнике днем он чувствует, что он не в своей тарелке. Напряжение и гнев собираются в нем, нерешенный конфликт с самим с собой давит на него, а вместе с тем и напряжение в гнезде.       Королева всё-таки не осталась в живых. Потеряв репродуктивные органы и заложенный в неё смысл существования, она приняла смерть от рук собственного сына — Короля. Помимо постоянного истребления солдат силами Ассоциации, немалая часть муравьев ушла из гнезда, чтобы создать собственные колонии. В основе своей ушли неприятные личности, которых на континенте уничтожат очень быстро, и Кохэку нисколько об этом не жалел. С остальными муравьями у него складывались вполне хорошие отношения, в том числе со стражами.       Впрочем, идея союза ни капли не приблизилась к реальности. Если бы он постарался, он мог убедить каждого в гнезде, но это не имело смысла — просто потому что Король слишком принципиален.       Питу, с которым они были ближе всего, понял, чего он добивается, и украдкой помогал ему, делясь знаниями, как лучше всего подобраться к Королю.       Но даже так сблизиться не выходило. Король держал дистанцию со всеми, развивался в бешеном темпе и, в общем-то, был нарциссом-психопатом. Очень похоже на характер той личности, что развивалась в нём самом, не давая преклонить колено и методично втереться в доверие. Даже несмотря на это понимание, он приходил к нему раз за разом — когда Король желал попробовать чего-то особенного, приготовленного его руками, или узнать что-то интересное.       В последнее время Кохэку практически ежедневно выступал в роли собеседника или «энциклопедии о людях», и не сказать, что он был против. Если не брать во внимание его цель и отношения «господин — неподчиняющийся подчиненный», ему нравилось разговаривать с Королем, тем более, что тот схватывал всё на лету и имел немалую долю находчивости и смекалки, пусть и на фоне низкой развитости эмоционального интеллекта.       И вот снова он стоял у выхода на богатые балконы захваченного в Восточном Горуто дворца с шикарными видами. Недалеко, у самых перил, стоял Король, взгляд его устремлен вдаль, туда, где горизонт сливался с линией туманных гор, и у их подножья два огромных лесных массива разделяла широкая река. Кохэку понимал, что его присутствие давно замечено, он и не пытался скрыться, однако Меруэм даже не шевельнулся, и ничего не отличало его от каменной статуи. Кохэку не стал кланяться, как и последние несколько недель, но Короля это не взволновало. Он встал чуть позади, безмолвно взирая на тот же вид.       — Река пару дней назад текла в другую сторону. Как это возможно? — внезапно спросил Меруэм, прерывая тишину.       — Недавно были дожди. Должно быть, морской прилив заставил реку поменять течение на этом участке, но это ненадолго. Сами реки никогда не меняют направления, — Кохэку чуть улыбнулся, внушая себе уверенность сказать то, что собирался. — Река, которой предначертано природой быть великой, справляется со всем.       — А тебе природой предначертано говорить загадками? — хмыкнул Меруэм. Его голос остался безучастным, но, если постараться, в нем можно уловить небольшое любопытство.       — Возможно, — он пожал плечами, спокойно продолжая: — Но даже мощнейшие реки рано или поздно сталкиваются с горной породой.       — Рано или поздно, они стачивают препятствия, — отмахнулся Король, не обратив внимания на его слова.       — Именно. Они обтекают камни годами, незаметно меняя очертания. — Король не движется с места, но от алых глаз Кохэку не укрылось, как напряглись его плечи. Он говорил спокойным тоном, будто бы просто рассуждая вслух: — И сколь огромен и тверд ни был бы камень, вода всё равно побеждает.       — Как ты смеешь?.. — резким движением химера развернулся, стискивая перила когтями, и его ледяной взгляд пронзил Кохэку. Тот поднял руки, почти примирительно улыбаясь и окутывая себя слоем темно-синей ауры, чтобы защититься от влияния угрожающего Короля.       — Мир — камень. Вы — река, — мягко, но четко проговорил он, медленно покачав головой.       Тишина длилась долгие мгновения, Король всматривался в Кохэку, но не мог найти вызова ни в его виде, ни в словах. Послышался звук падения мелких камешков перил, раскрошенных под мощными когтями, на пол балкона.       — Не в твоей манере льстить. Договоривай, — ледяным голосом приказал Меруэм, хмурясь.       — Иногда для безоговорочной победы нужно лишь терпение, — уклончиво ответил Кохэку, не решившись прямо проговорить свою смелую надежду. Впрочем, Король и без этого всё понял и развернулся, вновь с холодным спокойствием глядя вдаль.       — Вот только я могу немного больше, чем просто идти по своему руслу, — он презрительно фыркнул. — И в моих силах просто разбить любой камень в мелкую крошку.       — Конечно. В этом твое величие, — улыбнулся Кохэку.       Король не отвечал, глядя в горизонт. Парень так же молча смотрел в его расслабленную спину, но после с тихим вздохом отступил назад, чуть опустив голову.

***

      — Может, было бы убедительнее, будь ты человеком, — грустно вздохнул Питу.       Кохэку закинул ногу на ногу, упирая подбородок в кулак, и со вздохом прикрыл глаза.       — Впрочем, можно ведь использовать и настоящего человека, — он внезапно распахнул глаза, чуть улыбаясь. — Это может сработать…       — Ты ведь не будешь ей ничего делать, Кохэку? — резко спросил Питу, вглядываясь с подозрением. Кохэку усмехнулся.       — За кого ты меня принимаешь?       — А ты?       Всё вокруг застыло, исчезли все звуки, остановились взгляды и даже мысли.       Кохэку мотнул головой, сбрасывая оцепенение от вопроса, иронично улыбнулся и перевел задумчивый алый взгляд на потолок, но от него не укрылось, что Питу виновато поджал губы от вырвавшихся слов.       — За кого-то достаточно разумного, чтобы не вредить единственному существу, который имеет ценность для Короля, — фыркнул Кохэку, встал с кресла и развернулся к двери, но у самого выхода его нагнал голос Питу:       — Ты бы тоже мог таким стать, если бы разобрался с самим собой.       — Значит, не судьба, да? — хмыкнул он и покинул комнату, не оборачиваясь.       Во всём гнезде Питу единственный, кого хоть как-то волновала его жизнь и его тревоги, кто мог прямо и без страха высказать ему, в чем заключается его проблема, и кто искренне желал помочь. Питу привязался, Питу стал ему преданным другом и братом, тем, кому можно доверять и кому довериться действительно стоило — и стоило бы прислушаться… но, к сожалению, сейчас они бессильны против бездны, которая разверзлась перед ними.       Он не человек, не хищник и не химера. Он нечто гораздо больше, сильнее, выше. Всё это адски сплелось в нем, оставив лучшие способности и худшие изъяны, наложилось на призму его жизненного опыта, боли, надежд, свершений и ошибок, и получилось существо, которому в будущем, возможно, не будет равных. Существо, способное стать сильнейшим и опаснейшим на свете.       Но эта сила не приносила ему ни удовлетворения, ни покоя, и далеко не сулила спокойствия и счастья. Она обещала лишь бесконечную борьбу и жизнь, лишённую мира.       Зато Короля не волновало, казалось, абсолютно ничего. Он сидел недвижимо на полу зала стратегий, в ледяном спокойствии сверля взглядом доску с выставленными фигурами. Кохэку возник бесшумно, но незамеченным не остался, и пусть кланяться он не стал, однако прерывать его занятие не посмел.       — Ты снова здесь, — голос Меруэма прервал тишину, но сам он даже не повернул головы. — И снова молчишь. Это способ привлечь мое внимание или ты желаешь, чтобы я прочел твои мысли?       — Молчание говорит иногда куда больше, чем слова, — ответил Кохэку, подходя ближе и рассматривая фигуры.       — Что думаешь по поводу этой позиции? — спросил химера, указывая рукой.             — Безвыходная, — пожал плечами Кохэку, вновь скользнув взглядом по доске. — Впрочем, я не мастер этой игры. Я всего лишь зритель.       — Верно. — Король медленно убрал руку от доски и наконец вскинул пронзительный взгляд на парня. — Всего лишь наблюдатель, еще один, кто смотрит и мало что понимает.       — Куда уж мне, — он усмехнулся, медленно подходя еще ближе. — Но, знаете, иногда со стороны видно то, что ускользает от взгляда игрока.       — Например? — насмешливо хмыкнул Меруэм.       — Вы, кажется, уже давно пытаетесь играть в эту игру… — отвлеченно произнес Кохэку, обходя стол вокруг и становясь лицом к лицу с собеседником.       — Рано или поздно, я одержу победу над ней, — опасно сощурился Король, глаза его горели лиловыми огнями, но Кохэку даже не вздрогнул, легко улыбаясь.       — А она и не пыталась выиграть, — тихо произнес парень.       — Тебе стоит лучше подбирать слова, — так же тихо, но уже угрожающе проговорил Меруэм, поднимаясь. Его силуэт заслонил неверный свет свечи, на доске заплясали тени; темная аура окутала химеру, и скорпионий хвост закачался из стороны в сторону.       — Я говорю лишь то, что вижу, — Кохэку говорил так же спокойно, но рефлекторно сделал полшага назад. — Она играет иначе именно потому, что она настоящий человек. Для вас победа — это конечная цель, для неё любая игра — это путь. Путь, который ей нравится. Она ценит процесс, а не результат. Такая бесстрастная терпеливость дает ей видеть то, чего не видите вы.       — Из всех людей, что я видел, только она так играет, — опроверг Меруэм, сокращая между ними расстояние. Мощный хвост метнулся, мощно вбиваясь в пол и оставляя небольшую вмятину. — Другие люди обычно цепляются за процесс, потому что не могут дотянутся до конечного результата. Это обычная слабость.       — Однако вы ведь нашли среди презираемой вами слабости ценность, — улыбнулся Кохэку, зацепившись за слова. Это могло сработать. — Вы оставили ее в живых.       Король молча остановился. Его взгляд оставался тяжелым, но зачатки гнева исчезли из него, и аура успокоилась. Он вернулся назад, коснулся доски, тронул одну из фигур, но не сдвинул её. Его голос прозвучал тихо, почти безразлично:       — Она остается жива лишь потому, что пока не проиграла.       — И потому что вы хотите понять её, — продолжил Кохэку неозвученные слова, заставляя Короля метнуть острый взгляд, но принять истину.       — Мне интересно, как нечто настолько слабое может быть настолько… непоколебимым, — медленно признался он, кивнув.       — Как я и сказал, она настоящий человек. Далекий от вашей силы, уязвимый и хрупкий, но с сильной волей, которую питают идеалы, стремления… и привязанности. Слабый человек, способный найти неожиданную силу и использовать её для победы.       — Звучит слишком громко для того, кто перестал быть человеком, — хмуро ответил Меруэм. На секунду выражение лица Кохэку стало жестче, он стиснул челюсти, удерживая себя.       — Верно, но, быть может, именно это и позволяет мне лучше понимать их природу. Как истинно беспристрастный наблюдатель, — он вернул самообладание, вновь глядя спокойно. — И Комуги может доказать вам, что есть вещи, которые выиграть возможно лишь знанием, пониманием и терпением.       — Терпение и понимание? — химера жутковато улыбнулся уголком губ, складывая руки на груди в замок. — Странные понятия, ведь она играет, чтобы выжить.       — Скорее, она выживает, чтобы продолжать играть с вами, — Кохэку бесстрашно встретил взгляд. — Именно это и делает её сильной, а вас — заинтересованным.       — Плевать, — Меруэм внезапно сбросил фигуры с доски на пол. Кохэку дернулся от этого резкого движения, отходя назад, рука инстинктивно потянулась к подсумку. — Поражение будет означать для человека смерть. На этом всё.       Король развернулся, явно считая разговор законченным. И самое главное, что дело ведь не в Комуги, далеко не только в ней.       — Разумеется, — послушно кивнул парень, разочарованно отступая дальше в тень.       — Если прямо во время игры с ней я попрошу ничьей, чтобы не проиграть, разве это не будет считаться поражением? — тихо произнес Меруэм, будто бы разговаривал сам с собой. Кохэку застыл на самом выходе, но в следующий же миг Король уничтожил его последнюю надежду: — Я не буду так поступать, пока существует шанс победы.

***

      Он проснулся среди ночи от смутного ощущения знакомой ауры, по которой он так сильно… скучал.       Кажется, затишье длилось уже достаточно долго, так? Он в гнезде почти два месяца, и не добился никакого успеха — должно быть, его время сделать всё желаемое вышло. Жаль, но он знает, что нужно делать теперь. Ну что ж, хорошо.       Плохо.       Коса ложится в руку как родная, резонируя с его навсегда алыми глазами. Он выпрыгивает в окно, и в прыжке привычно за спиной отрастают крылья — он взмахивает ими и летит наверх так, будто родился с ними.       Питу уже не спал. В полной боевой готовности, лишь чутка всполошенный ото сна, он сразу присел на корточки, напрягшись, когда в окне мелькнула тень. Но, едва разглядев фигуру, расслабился. Смиренная улыбка тронула его губы — он понял всё мгновенно.       — Похоже, я не стал тебе братом по-настоящему, верно? — горько усмехнулся он.       — Стал, и оттого больнее, — прошептал Кохэку, перехватывая косу и подходя ближе. Крылья исчезли, и теперь он видел блики луны в его кошачьих глазах. — Питу… я бы позвал тебя с собой, но я понимаю, что ты не согласишься.       — Ты слишком хорошо меня узнал за всё время, — наигранно весело сказал Питу, поднимаясь на ноги и разводя руки.       — Хотя бы… сопротивляйся… — попросил Кохэку, сглотнув.       — Разве тебе от этого будет легче? — химера склонил голову, глядя со слишком большим пониманием. Он улыбался — слишком искренне, слишком тепло, что это казалось издевательством. От этого горло стискивало комом, и в груди становилось тесно. — А так ты будешь знать: я рад, что ты наконец воссоединишься со своими друзьями. Мне жаль, что твоя идея не стала реальностью…       — Мне тоже. Прости за то, что не сумел, Питу, — едва слышно прошептал Кохэку, прикрыв глаза.       Он сжал косу, будто бы пытался найти в ней опору, а не просто оружие. Не просто инструмент, которым он собирался… убить Питу, единственное существо в этом проклятом месте, кто стал для него больше, чем просто сожителем или даже союзником. Убить Питу — друга и брата. И самого опасного, сильнейшего муравья-химеру после Короля.       — Я уже простил.       Где-то далеко внизу прогрохотал взрыв: битва людей и муравьев-химер началась. И вместе с тем широко взмахнула коса, неся за собой неизбежное.       Кохэку поймал падающее тело и уложил его на кровать, пока коса жадно впитывала кровь, притягивая к себе темно-синие струйки. Он прикрыл чужие глаза и сжал его ладонь в своей, хороня вместе с ним свою боль и печаль. Он не должен был привязываться, должен был каждый день и каждую минуту помнить, ради кого затевал это всё.       И всё же… Кохэку видел, как Питу смотрит на них с Королем — и знал, что тот мучается вопросом, на чьей же стороне встанет, если придется делать выбор. Сегодня он сделал его, но радости Кохэку это не принесло ни капли.       — И что мне твое прощение, Питу? — горько прошептал парень, пригладив его бледную ладонь. Кохэку чувствовал, как что-то рвется у него внутри вместе с тем, как расслабленные мышцы медленно стирают последнюю мягкую улыбку с чужого лица.       Коса втянула в себя последнюю каплю крови стража — с рук самого Кохэку, но не единственную каплю теплой влаги на щеке.       Он пригладил напоследок своему котенку волосы, более не слыша привычного мурчания, и решительно поднялся на ноги. Их вины в произошедшем нет. Муравьиный инстинкт не позволил бы ему предать Короля и уйти вместе с Кохэку, а он не сумел бы по-настоящему стать частью гнезда и сражаться против людей — тех, на чьей стороне он был изначально. И единственное, в чем можно было бы винить Кохэку — в том, что он не сумел убедить Короля.       Широкими шагами он покинул комнату, не оборачиваясь, но в сердце зияла дыра. И в пустоте темных коридоров ему почудилось что-то… опять. Как же не вовремя.       — Кажется, в наших рядах пополнение? — насмешливо хмыкнул Некто, появляясь рядом с ним. В стенах возникли множества лиц с горящими алыми глазами, но теперь не все те, кого он знал, а лишь мертвые. И они все снова шептали.       Но Кохэку от него лишь отмахнулся, заворачивая из коридора на лестницу. Не сбавляя скорости, он летел вниз, к битве. К людям. И лишь когда Некто попытался заговорить вновь, Кохэку взмахнул косой, остановившись.       — Да, черт возьми, я убил его. Я чудовище. Не человек и не химера — просто монстр. Но даже у самого страшного монстра есть боль, из-за которой он стал таким, и есть привязанности, из-за которых он притворяется человеком, — гневно, но четко говорил Кохэку, глядя в алые глаза своего «Я» из далекой прошлой жизни, когда его звали даже не Кохэку Курута. — И даже притворяясь, я принимаю вас. Я помню, кто я и кем я был. Боги, да я совсем мозгом поехал!       Он злобно вскрикнул последнее, выливая всю боль и напряжение последних дней на обычную галлюцинацию, и развернулся, выходя на пролет одного из самых нижних этажей. Некто, хмыкнув, всё-таки исчез, как и лица в стенах.       Вот только теперь возникла новая головная боль: битва. Кохэку высунулся в окно и увидел, как где-то вдалеке в лесу сверкают вспышки, слишком яркие и огромные, чтобы быть плодом рядовых муравьев и хантеров. Значит, бой Председателя Нетеро и Меруэма начался. А еще…       На нижних этажах дворца, несмотря на то, что звуки боя еще разносились отовсюду, там, где проходил именно он, лежали лишь трупы. И в одном из коридоров в головы мертвых солдат были воткнуты… иглы.       Сердце замерло, и почему-то стало трудно дышать. На ватных ногах он подошел к стене, привалившись к ней, скатился вниз, с силой вытащив из мертвеца иглу. Крупная, острая, с зеленоватым шариком на конце. И со следом слишком знакомой ауры. Игла выпала из ослабевших пальцев. Как? Как он тут оказался? Как Кохэку умудрился настолько изменить известное будущее? Что еще поменялось?       Он с трудом поднялся, заставив себя собраться. Не время раскисать, нужно проверить свои подозрения и опровергнуть их как можно быстрее. Не обратив внимание на то, как хрустнул под ногами чей-то хитин, он выскочил из темного, душного коридора в окно, на крыльях облетел дворец, и его взгляду открылась настоящая война.       Кохэку едва не подвели крылья, когда он увидел всю картину. Гремели взрывы, всполохи разных цветов освещали ночное небо, в воздухе витал запах горелого мяса, а в лесу мелькали огромные ореолы, темно-лиловый и золотой. Люди воевали с химерами на останках королевских садов. Острый взгляд парня метался от одного лица к другому, он выцеплял даже знакомые лица хантеров Ассоциации, но не было тех, кто ему нужен. Он не видел родных, и в этом хаосе было не разобрать оттенки их ауры, оттого сердце стучало все чаще, все громче.       Ему не нужен был никто, всё неважно. Только двое. Пусть они будут живы. Они должны быть живы.       Он мощно взмахнул крыльями, летя вдоль стены дворца и судорожно мечась взглядом по лицам хантеров. Он бы помог, но не сейчас, когда он еще не нашел главного.       Внезапно кто-то втянул его обратно во дворец через окно, схватив за крыло, а затем прижав к стене. Он хотел среагировать, ударить или отскочить, но не успел — сначала от неожиданности и дезориентации, а затем от того, что понял, кто это сделал.       Ну, а кто бы еще стал так бесцеремонно хватать его и прижимать.       — Ты жив, — выдохнул Иллуми, наигранно безразлично оглядывая его лицо и тело. О, конечно, крылья — это что-то новенькое. — Или ты уже больше не тот, кого я знаю?       — Я тоже рад тебя видеть, Льдинка, — отмахнулся от него Кохэку, всё-таки выпутываясь из кольца рук. Он убрал крылья, глядя на него хмуро, а затем судорожно спросил: — Где Гон и Киллуа?       — В безопасности, — чуть улыбнулся старший, протягивая ладонь. — Отнесешь нас? Я покажу дорогу. Здесь мне больше оставаться незачем.       — Это правда? Они живы? Целы? — Кохэку, встрепенувшись, схватил его за плечи и искренне широко улыбнулся. От сердца отлегло, и с плеч будто бы спала огромная гора. Наконец-то всё хорошо. Хоть здесь его не ждали разочарование и боль. Он облегченно хрипло рассмеялся, прикрыв глаза и прильнув спиной к стене.       — Кохэку? — окликнул его озадаченный Иллуми. Тот вскинул на него искренне счастливый взгляд, схватил за обе щеки и эмоционально чмокнул в лоб, чтобы затем схватить за ворот и вылететь в окно, снова отрастив крылья.       Мощные резкие взмахи стремительно несли его вперед, всё дальше от битвы Короля и Нетеро, дальше от войны муравьев и людей.       Там, за парой пролесков, в одной из медицинских палаток хантерского лагеря, на кушетках лежали два его друга без сознания. Кохэку кинул на Иллуми острый взгляд, подходя ближе к друзьям, на что тот пожал плечами.       — Я вырубил их, когда они сразили вдвоем одного из стражей. Подумал, что этого с них достаточно, принес сюда и продолжил твои поиски, — спокойно пояснил Золдик.       — Они живы, и нет непоправимых травм, — вынес итог парень, проведя ладонью, окутанной аурой, над их телами. — Всё хорошо.       Он успокоенно вздохнул, расслабленно откидываясь на стуле. Слишком много эмоций за последнее время, слишком много в принципе всего на него одного.       — Ты теперь химера? — заинтересованно спросил Иллуми, глядя в его алые глаза.       — Нет, я теперь так просто… чудовище, — он тихо рассмеялся. — Тебя вообще как сюда занесло? Не похоже, что тебя волнуют человеческие судьбы.       — Это я написал ему, — сказал… Киллуа. Он только очнулся, и сейчас устало приподнялся на локтях, чуть поморщился от боли и радостно улыбнулся, когда Кохэку в тот же миг оказался рядом, сжимая в объятиях. — Я просто переживал.       — Я тоже скучал, Киллуа, — прошептал Кохэку, крепко обнимая друга и вдыхая запах его волос. Запах битвы, смерти и молнии — запах Киллуа. Такой родной и такой… не хватавший все это время.       — Там вся моя семья… и Хисока… и вроде даже кто-то из Пауков пришел, — хмыкнул Киллуа, когда Кохэку все-таки отпустил его. — И, судя по твоему внешнему виду, мы все-таки опоздали.       — Да, меня съели, — весело ответил Кохэку, подмигнув. — Но я же говорил, что убить меня не так уж и просто.       — Съели, говоришь? — прищурился Киллуа, скрестив руки на груди, а затем сканирующим взглядом оглядел его бледную кожу, голубые прожилки на правой руке, алые глаза и крылья, которые забыл убрать. — Ты теперь как настоящий злодей.       — И что в этом плохого? — Кохэку ухмыльнулся, демонстративно расправляя крылья с легким шорохом. — Ты же знаешь, злодеи живут дольше героев.       — Хм, спорное утверждение, — усмехнулся друг.       — Мы просто читали разные истории, — хмыкнул Кохэку.       — Но признаю, так ты выглядишь даже круче! — покивал он, не прекращая осматривать его с ног до головы.       — Разве он не всегда был из тех, кто предпочитает внешний вид эффективности? — вставил Иллуми с насмешкой, наблюдая за их разговором.       — Одно другому не мешает, — наигранно обиженно фыркнул Кохэку, а затем ухмыльнулся, глядя в глаза старшего. — Впрочем, тебе мои маски с плащом сразу не понравились, всё порывался их снять.       — Было дело, — не стал отпираться Иллуми, сложив руки в замок на груди.       Кохэку улыбнулся, с теплом оглядывая людей вокруг: Гона, Киллуа, и даже Иллуми. Люди, которых ему не хватало, которые приняли его раньше и приняли сейчас. Которые переживали и сделали все, чтобы найти его. И сейчас он чувствовал себя в своей тарелке, будто бы не в медпалате, а наконец-то дома.       Гон и Киллуа живы, а это значило, что, несмотря на весь ужас, он сделал всё правильно.       Он пригладил волосы так и не очнувшегося Гона, но даже в отключке тот безмятежно улыбнулся на прикосновение. Питу мертв, да, но взамен жив и здоров Гон. От этого легче примириться с реальностью, пусть рана все равно давила изнутри. Они все пережили это, справились, прошли до конца. Ведь не только он сталкивался с трудностями — его друзья все эти месяцы даже не имели возможности узнать точно, жив ли он, есть ли еще причина им так стараться…       За тканью палаты, где-то очень сильно вдалеке раздались победные крики, слишком громкие, чтобы быть не услышанными даже здесь.       Кохэку прикрыл глаза, ощущая теплую влагу на глазах. Теперь, когда они все в безопасности, он может себе такое позволить. Пусть были неудачи, пусть настигали их боль и поражения… они справились. И это не конец, темные полосы всегда возвращаются — но они со всем справятся.       Впереди их всех ждут новые битвы. И, возможно, новые жертвы… Но это уже совсем другая история.