От свечей к порогу

      Сказать прямо — на Отряды это походило так себе, Вацлав чего-то большего ждал. Ему хотелось действия, то бишь, делать что-то по-настоящему, хоть сражаться, хоть выжигать участки степи до пепелища, аж пальцы зудели. За кордонами казалось, мол, да, ведьмы близко не подходят, знают о линии защиты из ёмкостей с зажигательными смесями, выставленными по всей границе, но только они всё равно всегда где-то рядом. Первое время ещё пытались пробиться, но нескольких раз хватило, чтобы перестали. Огонь их всё-таки страшно пугал, Вацлав чувствовал странное удовольствие, наблюдая, как в их глазах появляется страх.       Ну, у тех из них, у кого ещё были глаза.       Так вот, по ту сторону кордонов казалось, что отойди на пару метров в сторону степи — и всё, явятся, всегда поджидают неподалёку. Не добавляло спокойствия и зеленушное зарево, раньше хоть по вспышкам дикого электричества можно было понимать, откуда тварь идёт, так теперь ничего не скажешь, пока не появится.       Но они провели в степи уже несколько дней, а ни одной ведьмы не видели, только слышали один раз, как кто-то хохочет за меловой грядой, да и то, совсем вдалеке.       Ляпни он, что его это не устраивает — смотрели бы странно, пришлось бы отговариваться, мол, мнимая безопасность всегда хуже опасности открытой, но сам-то он знал, что дело не в том. Просто эта прогулочка по степи совсем не походила на спасение мира, которого он… ну, наверное всё-таки ждал?.. Канцлер разве не за тем в Пишт отправился?       Вацлав сам-то в Пиште родился, но уехал рано, в военную академию поступил, не в Алькависскую конечно, куда там, но до Киральца, бывшей столицы Реджишега, добрался. Если так посмотреть, не так уж и далеко оттуда было до дома, но выбирался он нечасто.       А потом началось.       Ему повезло, он был из тех людей, чьи родные сообразили, что происходит, и ушли к морю в числе первых. Письма ему доходили иногда, правда, редко — шутка ли, сначала собрать их у живущих на побережье, на корабле отправить в Алькавис, оттуда, редко ходящими перегруженными поездами, до Залаверца, чтобы, наконец, передать ему в руки. Вацлав с некоторым даже изумлением разглядывал море печатей, стоящих на конвертах. В ответ писал редко, да и вообще стоило признать, что по родным он не особо скучал. Главное, знал, что они живы, не все в его полку могли таким похвастаться. Писали, что скоро надеются отправиться в Алькавис, найдут жильё, если получится, может даже удастся Ильдику, младшую сестру Вацлава, устроить в университет…       Это всё было теперь там, далеко, через много-много километров рыжей травы. Интересно, на побережье небо такое же зелёное сейчас?..       — Хорошо бы дозорных вперёд отправить, нет? — предложил он Орсолье. Да, да, главной её назначили, вон, даже министр с этим согласился, но Вацлаву-то с чего ей было доверять? Ну, допустим, дорогу через степь она и правда знала лучше, уж сколько лет он тут не был, но всё остальное…       — Было бы кого, — буркнула женщина, окинув его тяжёлым взглядом. Вацлав действительно задумался над этим вопросом. Положим, он сам, запомнив предложенный ею маршрут, смог бы ориентироваться в Пиште. Наверняка сумел бы ещё министр, Кароли то есть — в него Вацлав верил почти безоговорочно, тот мало того, что был практически из местных, так ещё и в армии служил. Остальные у него такого доверия не вызывали. Сергей, разве что, но одни древние духи знают, чему там обучают этих… охранников. Про Альвидаса и Марцелину говорить нечего, ну, а сама Орсолья не могла оставить отряд. По всему выходило, что она права, а идти придётся без разведки.       — Если будет очень надо — я пойду, — вызвался он.       — Если будет очень надо — мы пройдём другим маршрутом, — вызверилась Орсолья, которую этот разговор явно раздражал. — Уж попробуем как-нибудь обойтись без лишних геройствований!       Вацлав закатил глаза и отстал от неё. Молчать ему, правда, тоже быстро надоело, чего уж тут, поговорить он всегда любил, даже армия эту привычку не выбила. Заговаривать с канц… в смысле, с Альвидасом, да и с Кароли он не решался, какая-то это была внутренняя потребность в соблюдении субординации, въевшаяся в подкорку, запечатлённая где-то внутри. У Вацлава аж зубы сводило, когда он представлял, как вот так вот просто заговаривает с кем-то из них. Ладно ещё Альвидас — отбросить несуразно высокую для такого мальчика должность, и ничего не оставалось, это он смог бы в себе перебороть, но Кароли от канцлера не отходил ни на шаг, а в нём Вацлав чувствовал всё, что тот из себя на самом деле представлял.       Может статься, и княжью кровь тоже. По крайней мере, в правдивость этой сказки верилось легко.       С Сергеем он заговорить попытался, честное слово, попытался ведь, ещё с вечера, потому как спали они в одной палатке, но тот то ли пребывал в каком-то ступоре, то ли был неразговорчив или неумён, но в итоге отделался парочкой общих фраз, и Вацлав с досадой отвернулся, не попытавшись даже продолжить разговор, и сделал вид, что уснул.       На утро, выбравшись из палатки, он подумал, что пахнет степь как-то странно. Будто скошенную траву смешали с уксусом, неприятный кисловатый запах, едва ощутимый, но неизбывный и въедливый. Делиться этим ощущением Вацлав ни с кем не стал. Может, отвык просто от Пишта.       Давящая тишина зато оставила их лагерь. Неподалёку, у подножия меловых зубцов, выступающих из неровной рыжей травы, копошились мелкие крапчатые птицы, коротко пересвистывались, чистили перья. Вацлаву показалось это добрым знаком. Будто бы однажды — о, далеко не сейчас, но всё же однажды — этот мир сможет стать таким же, каким он был до ведьм.       «Пишт сильнее вас, тварей, — упрямо подумал он. — Люди тут всякое переживали — и вас переживут».       По мелочи разобранные из сумки вещи он сложил заранее и в итоге ждал остальных, нетерпеливо отстукивая носком ботинка ритм по суховатой земле. В стороне от него канцлер с интересом наблюдал за тем, как Кароли и Сергей сворачивают палатки, будто и правда старался запомнить. Вацлав испытал минутное неудобство от того, что он-то несёт только сумку, когда все остальные тащат тяжёлые рюкзаки, но уж нести одновременно и рюкзак, и огнемёт с увесистыми баллонами он бы всяко не сумел.       У остатков костра, присыпанных травой, чтобы было не так заметно, Марцелина складывала остатки посуды. По-честному, Вацлав понятия не имел, зачем её-то взяли с собой, но девушка как-то молча и будто бы привычно взяла на себя бытовые обязанности, так что и спрашивать он не стал — может, для того и пошла. Уж по крайней мере, полагал Вацлав, и ей, и Орсолье, и Сергею за этот поход должны были заплатить. О деньгах для себя он не заговаривал, но всё-таки в глубине души рассчитывал на вознаграждение, какое-никакое, уж это-то точно было решило вопрос с образованием для сестрёнки. В общем, заговорить с Марцелиной он тоже не решился, хотя та, пожалуй, что даже нравилась ему. Однако Орсолья так зорко и почти агрессивно защищала свою подружку, что Вацлав стушевался и побоялся нарваться на ещё один приступ раздражения.       Однако Марцелина, закончив с посудой и продовольствием, подошла к нему сама.       — Я хотела попросить тебя научить меня пользоваться огнемётом, — сказала она, как-то судорожно переплетая собственные пальцы, но смотрела исподлобья прямо Вацлаву в лицо.       — Зачем? — удивился тот было, но пожал плечами — что ему, сложно что ли? — Уж извини, на практике тренироваться не станем, но давай-ка покажу, что да как.       Он аккуратно поставил баллоны между ними, придерживая их сбоку.       — Ну, знакомься, это у нас РОС-2, модель такая, значит. В баллонах у него, получается, сжатый газ, вот тут, в резервуаре, зажигательная смесь — мазут с керосином и ещё всякое, это тебе для стрельбы не обязательно знать, — он коротко хохотнул, но Марцелина оставалась серьёзной и только кивала, показывая, что слушает. — Смесь сама по себе не загорится, чтобы воспламенилась — нужно нажать спусковой крючок, всё просто, как у пистолета или винтовок этих, — он кивнул в сторону оружия, выданного им полковником. — А газ нужен, ну, чтобы смесь, загоревшись, из огнемёта вылетела.       — То есть, всего и нужно, что нажать крючок? — спросила Марцелина. Она нагнулась, разглядывая пистолет и ведущий к нему шланг. Несколько светлых прядок выбилось из тугого узла волос и упало ей на шею.       — Вроде того, — ухмыльнулся Вацлав. — Учти только, если стрелять соберёшься, дальность у него не слишком-то большая. Лучше поближе подпустить, для верности.       — Подпустить поближе, — эхом отозвалась Марцелина. — Я поняла.       — Зачем тебе? — повторил вопрос Вацлав. — Мы на ведьм охоту вести не собираемся. Повезёт — так и вовсе их не встретим. Ну а если что, так будь уверена, я их быстро разгоню! — грех было бы не прихвастнуть перед ней, уж конечно.       Марцелина явно смутилась, опустила-таки глаза и открыла рот, попытавшись найти слова.       — Прошу простить, если наше любопытство выглядит как недоверие — но понимание того, что в безальтернативной ситуации ты сам сумеешь воспользоваться оружием, даёт некоторое успокоение, — ух, как завернул, Альвидаса, честное слово, можно было узнать не только и не столько по голосу, сколько по выраженьицам, которые он выбирал.       — Ну ты скажешь… — пробормотал Вацлав, даже как-то растерявшись. Настолько, что не сразу понял, что и правда вот так спокойно обратился к нему на ты. Альвидас склонил голову к плечу.       — Я услышал, о чём вы говорили, и мне тоже стало интересно, — признался он. — Я полагаю, что буду не слишком полезен, если понадобится стрелять из винтовки, и надеждами себя не тешу. Огнемёт кажется несколько более надёжным и простым в неподготовленных руках.       — Да, именно так, — с облегчением выдохнула Марцелина и застенчиво улыбнулась Альвидасу, тот церемонно кивнул ей.       — Но не более безопасным, — подал голос Кароли. — Так что раз уж у нас есть тот, кто им пользоваться умеет — доверьте это ему.       Вацлав почувствовал благодарность. Альвидас и Марцелина умудрились вместе поставить его в тупик, хотя казалось бы — пальцем переломишь, что одного, что вторую.       — Если вы ему доверяете, господин министр, — произнёс Альвидас, вперив в Вацлава немигающий взгляд, — то и я, разумеется, не сомневаюсь в его компетентности.       Глаза у канцлера были странные, тёмные почти до черноты, в Реджишеге такие глаза когда-то колдовскими считали. Но в Вилони, поди, такие у каждого второго, тут Вацлав точно не знал. Да и вообще, где колдовство, а где канцлер, ну. Просто неуютно стало, вот и всё.       Когда они наконец-то вышли, солнце уже успело выступить из-за холмов. Если бы не проклятое зелёное небо, Вацлав бы даже, может, удовольствие от пути получал. К тяжести огнемёта он привык довольно быстро, дорога, пролегающая между холмов, без значительных спусков и подъёмов, казалась лёгкой. Даже к свету он, надо сказать, привык за последние несколько месяцев, тот уже не так сильно слепил глаза.       — Стоять, — прошипела Орсолья и резко остановилась. Вацлав прислушался, потому что видно-то точно ничего не было, а запах — ну что запах, сохранилась та слегка приглушённая тошнотворная кислота, но на этом и всё, а к ней он попривык за утро.       Но когда затихли шаги за спиной — да, он услышал. Всхлипы на грани стонов, будто плакал кто, не ребёнок, нет, дети плачут не так. Будто захлёбывающаяся истерика, столько боли в этом плаче было. Вацлава передёрнуло.       — За холмом, — глухо сказала Орсолья. — Можем вернуться и обойти по дуге, — её взгляд напряжённо бегал, будто она пыталась просчитать, может ли то, что плакало за холмом, оказаться всего лишь наживкой, не подстерегает ли опасность с другой стороны.       — А можем обойти и посмотреть, — предложил Вацлав. Бегать да выжидать ему порядком надоело. Не для того ли и выходили, чтобы уничтожить как можно больше степных тварей?       Орсолья с явным раздражением взглянула на него. Вацлав ухмыльнулся в ответ и коснулся пальцами шланга огнемёта, едва не приплясывая на месте от нетерпения.       — Я тоже за то, чтобы пойти, — подал голос молчавший с самого утра Сергей. Он успел снять с плеча винтовку, а вот в этом, слава всем богам, Вацлав ему вполне доверял.       — Что бы там ни было, оно не знает, чего от нас ждать, — напомнил он. — А если оставим — может и следом потащиться, оно разве надо?       Орсолья закусила губу. Покосилась на побледневшую Марцелину и, скривившись, всё-таки кивнула.       — Идите, — предложила она Вацлаву и Сергею. — Мы останемся здесь.       Вацлав видел, что и Кароли хотел сказать что-то, но осёкся и промолчал. Сам он едва смог сдержать довольную улыбку, расплывающуюся по лицу — как же, настоящее дело, наконец-то!       Сергей пустил его вперёд, Вацлав машинально как-то пригнулся, будто пытаясь стать менее заметным, и аккуратно зашагал вперёд. Рыдания повисли в воздухе, похожие на затянувшийся гул, чересчур ровный, до вибрации в ушах. Что-то было в нём гипнотическое и страшное от того, в этом плаче. Люди так точно не воют, на одной продолжающейся ноте, словно не переводя дыхания. Так вообще никто, из известных Вацлаву существ, плакать не мог.       Поднявшись по узкому перешейку и ступив на склон холма, он сперва ничего не заметил вовсе, разве что звук стал громче, доводя почти до зубовного скрежета. Совместно с зелёными небесными отсветами это производило по-настоящему гнетущее впечатление.       А потом он увидел кровь. Целые сгустки усеивали рыжую траву, капли подрагивали на листьях. Вацлав молча указала на это Сергею, одними губами прошептал «Не трогай» и аккуратно пошёл дальше. Мало ли что.       Сгустков и комков становилось тем больше, чем выше он поднимался. И ещё что-то валялось то там, то тут — тоже покрытое кровью, будто опухоли, что ли, крошечные комки плоти, блестящие и влажные.       Существо, лежавшее ближе к вершине, больше всего походило на кошку или скорее даже собаку дворовую, точно теперь не скажешь — что-то перекосило морду животного, будто стянуло мышцы к затылку, оставив лишённую шерсти, нездоровую, рыхлую кожу свисать складками. У самого носа эти складки вздёргивались вверх, мокрые от слюны, подрагивали в ритм вибрации стона, а у носа образовывали нечто вроде свиного рыла. Из-под них виднелись красные воспалённые дёсны и зубы, неровные обломки, будто тварь так сильно сжимала челюсти, что умудрилась переломать зубы сама себе.       Но уж по-честному, не это пугало в ней больше всего.       Где-то от середины брюха тело было будто распорото надвое, расщелина пульсировала и кровоточила, а внутри неё шевелилось что-то — Вацлаву показалось, что он видит скользкие шевелящиеся кишки, сведённые спазмом, потом существо содрогнулось, заскулило в голос громче, засучило лапами… То, что вызревало внутри него, вывалилось наружу. На Вацлава уставились огромные, выпученные, но слепые глаза. Оцепенев, он смотрел на синюшную кожу недоношенного эмбриона, скованного прозрачной оболочкой пузыря, от которого к телу злосчастной матери тянулась пуповина. Она оборвалась, когда тело взрослого существа затряслось в очередном приступе судорог, легко, словно перетёртая нитка, пузырь порвался, неприятно пахнущая жидкость полилась в траву. Вацлав машинально сделал несколько шагов назад. Теперь он заметил, сколько оборванных пуповин тянулось от разодранного звериного живота в разные стороны. И что это были за комки, усеивавшие склон.       Видно, поначалу она ещё пыталась идти, Вацлав мог представить, как она бредёт на подкашивающихся лапах наверх, как тащится за ней по траве и камням мертворождённый кутёнок, пока не рвётся пуповина…       — Я скажу остальным, — сдавленно произнёс за его спиной Сергей, о котором Вацлав почти успел позабыть, и зашагал прочь. Вацлав заторможено кивнул и остался стоять на месте. Тварь затряслась и клокочуще заскулила снова, захрипела, словно бы задыхалась, перемешанная с кровью слюна потекла, пузырясь, из уголка её пасти. Одна из петель кишечника выпала наружу, следующий плод запутался в ней, застрял, но какая-то неведомая сила выталкивала его изнутри…       Сзади раздался испуганный вздох, глаза животного приоткрылись, воспалённые веки задрожали, приоткрывая белки и блёклую радужку. Хвост слабо дёрнулся, окончательно убеждая Вацлава, что это собака. Раньше была собака.       А потом прогремел выстрел. И ещё один.       Вацлав осовело смотрел на кровавые рваные дыры, оставшиеся на месте головы и живота измученной твари. С последней предсмертной судорогой пузырь, застрявший в петлях кишечника, всё же порвался, и из него выпало нечто, уже совсем не похожее на зародыша, неясное месиво шерсти, зубов и, кажется, один недоразвитый глаз с радужкой и зрачком, растёкшимися, как желток по яичнице. Запоздало Вацлав понял, что этот пузырь был куда плотнее прочих, словно и не плодная оболочка вовсе, а что-то из внутренних органов, заполненное только… этим.       — Застрелить её надо было сразу, чего стояли?! — рявкнула взбешённая Орсолья и тряхнула Вацлава за плечо. — Видно же, что мучилась, ну!       — Что это было? — спросил Альвидас. Голос канцлера звучал сдавленно, а, повернувшись к нему, Вацлав заметил, что лицо канцлера слегка позеленело. Впрочем, виду он особо не подавал, а цвет можно было списать и на отсветы от неба.       — То, что ведьмы делают с животными, — впервые в голосе Орсольи прозвучала скорее печаль, чем раздражением. Она опустилась рядом с тварью на корточки и внимательно оглядела её, будто искала признаки того, что та ещё могла ожить. — Не знаю я, как они это делают, но только знаю, что звери в этом не виноваты. Убить их — лучшее, что можно сделать.       — Обычно они агрессивнее куда, — отметил Вацлав. Гипнотическое оцепенение отпустило его, как только затух последний отзвук предсмертных хрипов. — Бросаются чуть что, не защищаются и не охотятся, только убить хотят.       — И поэтому — тоже, — мрачно подтвердила Орсолья.       Сергей тяжело сглотнул. Он явно ощущал вину за то, что не выстрелил первым, а побежал за Орсольей, как мальчишка разобиженный. Вацлаву даже стало его немного жаль. Он потрепал высокого странца по плечу, а потом носком ботинка аккуратно потрогал отвратительный комок, исторгнутый агонизирующим животным.       — А это что такое? — в пустоту спросил он. Как ни странно, ему ответили.       — На тератому похоже, — очень тихо сказала Марцелина.       — Чего?! — вытаращил глаза Вацлав. Девушка подняла на него взгляд, и глаза у неё странно поблёскивали, только вот она не плакала совсем.       — Тера… тератома, — тихо повторила она. — Мне врач в больнице рассказывал, когда я… ну, когда я там подрабатывала. Вот. Такие штуки, с зубами, волосами, глазами вот иногда. Это ничего такого, само по себе тоже образовывается, и у людей тоже, мы как-то раз удаляли… то есть, не мы, конечно, это врач, я убирать потом помогала, вот и… — она окончательно стушевалась и замолчала.       — Ну так что это такое-то? — нетерпеливо переспросил Вацлав, но девушка только покачала головой, и он понял, что она сама не знает большего.       — Да какая разница, не трогай только, — поморщился Кароли, и Вацлав послушался, действительно убрал ногу подальше. Мерзость-то какая… Интересно, знали ли ведьмы, что творят со своими жертвами? Было ли им всё равно — или они сами не ведали, что делают?       — Пошли отсюда, быстрее, чего встали?! — набросилась на своих спутников Орсолья. — Уходить отсюда нужно скорее, ну! — только когда они спустились вниз, она сочла нужным понизить голос и пояснить: — Сами же видели, эта тварь такая совсем недавно, думаете, много она в таком виде проползти могла? То-то и оно, что нет, значит, и ведьма может поблизости быть!       Продолжать она не стала, ясно всё было и так. Пока они спали, ведьма, незамеченная, бродила совсем недалеко от их лагеря, и откопала же где-то эту собачонку, хорошо хоть её, а не их! Вацлаву мысль об этом не понравилась очень. Когда он служил в Отрядах, ведьм почти всегда можно было заметить издали — конечно, учитывая скорость их передвижения, для деревенских жителей это не всегда было спасением, но Отрядам помогало ещё как.       Мысль о том, что они учатся, становятся терпеливее и хитрее, отнюдь не была утешительной.