у дракона три головы

      Здесь было спокойно: тихий уединенный остров, на котором не наступала зима и были лишь поля, лес, наполненный разными животными, и очень далекие, на самом краю, горы, отделяющие его с одной стороны от моря — на другой был пляж, омываемый бирюзовыми волнами; о присутствии людей на этой земле говорил лишь одинокий домик с бельевой веревкой, на которой ветер трепал детские футболки и шорты, — и больше ничего. Разве что лодка, затащенная на песок, и корабль, дрейфующий вдалеке, — но это были лишь гости. Здешним жителям, в отличие от них, плавательные средства нужны не были.       Луффи разглядывал эту лодку с высоты, утирая чумазое лицо рукавом рубашки, которую отстирать, вероятно, будет очень сложно — за что ему надерут уши, конечно же, но его, как обычно, это не впечатлит, и он продолжит пачкать вещи до такой степени, что отстирать их будет почти невозможно. Лодка и корабль были здесь довольно редким зрелищем, и каждый раз ему хотелось протереть глаза, чтобы удостовериться, что он правда ее видит. Маленькая глупость, потому что лодка всегда оставалась на месте, извещая о появлении на острове одного из двух гостей из «внешнего мира». Матушка каждый раз посмеивалась, когда он называл так все, что находилось за пределами их островка — кроме нескольких необитаемых островов поблизости, на которые он наведывался через небо на голубых крыльях.       — Деда приехал, — пробормотал он, передернув острыми плечиками; он любил дедушку, но иногда его было слишком много — и громко. Живя на острове лишь с матушкой, Луффи совершенно не привык к другим людям. Особенно — к подзатыльникам, которые получал каждый раз, когда дедушка приезжал к ним в гости.       Тихое ворчание заставило его улыбнуться и засмеяться; Пламенная Мечта под ним недовольно встряхнула головой — ей деда вообще не нравился. Вероятно, по тем же причинам — по крайней мере, матушка так говорила, а ей Луффи верил безоговорочно. Хотя он и без матушки знал, что Пламенная Мечта злится, когда дедушка давал ему подзатыльники или за что-то ругал — в основном, за язык. В такие моменты Луффи всем существом чувствовал, как Пламенная Мечта хочет клацнуть челюстями и откусить дедушке руку, но сдерживается, потому что он «свой» и они с матушкой расстроятся.       Он постучал ладошкой по чешуйчатой шее, и Пламенная Мечта послушно опустила плечо, чтобы ему было удобнее скатиться с ее спины; к груди он прижимал три еще горячих яйца, едва помещающиеся в его маленьких детских руках — удерживать их удавалось с трудом, но он старался. Луффи не мог вот так глупо их разбить, он себе не простит, даже если матушка и Пламенная Мечта не разозлятся — они никогда на него не злились по-настоящему, что бы он ни натворил. Но Луффи злился сам на себя, и стыд запускал пальцы в его волосы, расплетая маленькую косу от виска и сдергивая голубую, в цвет чешуи Пламенной Мечты, ленточку, которой матушка собирала его непослушные пряди, доставшиеся от папы. Лучше бы у него были гладкие светлые волосы матушки, но судьба распорядилась иначе.       Он поудобнее уложил яйца, чтобы они не выпали из его объятий, и побежал к дому, осторожно подпрыгивая, чтобы размять ноги в плотных брюках — в них было не так уж и жарко, а просто душно даже для него, но так он не обдирал ноги о драконью чешую, когда хотел полетать на Пламенной Мечте. После того, как пару лет назад, когда только в первый раз забрался на ее широкую спину в тайне от матушки, он разодрал ляшки почти до мяса, Луффи больше никогда не забывал надеть штаны — оставшиеся белесые шрамы здорово напоминали ему, если вдруг этим воспоминаниям случалось выпасть из его головы — не иначе как от дедушкиных подзатыльников. Он тогда две недели толком ходить не мог из-за боли — больше такого приключения ему не надо. Лучше потерпеть жару и пот, чем потом разбираться с кровью, бинтами и кусочками кожи, почти отрезанными острыми чешуйками. Неприятное зрелище — и, к тому же, это ужасно больно.       — Матушка! Деда! — он распахнул дверь, широко улыбаясь от нетерпения — так сильно хотелось показать яйца, которые Пламенная Мечта отложила ночью и с которыми он провозился все утро и день, пропустив не только завтрак и обед, но и появление дедушки.       Дедушка обернулся, и его лицо осветилось широкой улыбкой.       — Луффи! — он поднялся из-за стола и поймал его в крепкие объятия, подняв на руки. — Как поживает мой любимый внук?       — Деда, осторожнее! — Луффи с трудом не дал яйцам выпасть и хмуро посмотрел на дедушку. — Они же разобьются!       — Прости-прости, — дедушка поставил его на пол и помог перехватить его ношу поудобнее. — Что это тут у тебя?       Луффи выглянул из-за широкой спины дедушки и улыбнулся матушке.       — Пламенная Мечта тоже стала мамой!       Матушка и дедушка вместе рассмеялись, и матушка забрала у него яйца — черное, зеленое и золотое.       — Если одно из них проклюнется, у тебя будет свой собственный дракон, — в фиолетовых глазах матушки вспыхнули радость и гордость.       — Ура! — Луффи вскинул руки в победном жесте, заставив их снова рассмеяться. Наверное, вид у него был немного глупый — видимо, оттереть лицо от грязи и сажи, в которых его изваляла Пламенная Мечта, у него так и не получилось, — но это не страшно. Он был счастлив, а это важнее дурацкого вида и насмешек дедушки.       Но еще важнее было то, что у него может быть собственный дракон! Не Пламенная Мечта матушки, а свой собственный, с которым он будет вместе расти и которого сам назовет! Который будет ему братом или сестрой!       Луффи обожал Пламенную Мечту, но она была драконом матушки, а он хотел иметь собственного дракона. И вот, теперь у него появился на это шанс. Он даже готов был молиться Мелее, как бы глупо это ни выглядело. Все, что угодно, лишь бы хотя бы из одного яйца вылупился маленький дракончик.       — А если сразу три проклюнутся? — спросил он в нетерпении.       Дедушка щелкнул его по носу.       — Не будь жадным, Луффи, — он попытался стереть грязь с его лица и раздраженно цыкнул. — Иди переоденься и умойся.       Луффи надулся, но послушался — все равно не он, так матушка отправила бы его это сделать, потому что грязным и только с дракона садиться за стол было нельзя — только после отмывания себя в тазике на улице и в другой одежде. Не то чтобы он понимал, зачем так стараться, когда они живут вдвоем не просто в этом доме, а на целом острове, но матушка называла это «манерами» и настаивала на их исполнении. Луффи матушку любил, поэтому слушался и делал, как сказали и объяснили, даже если смысл действий оставался для него туманным. Но иногда, как сейчас, на самом деле, он сам без напоминаний бежал переодеваться и умываться, потому что ему самому было неприятно дольше необходимого ходить в таком виде — как минимум, в липнущих к коже из-за пота штанах.       Отмыв себя и до чуть красноватой от усердия кожи лицо и переодевшись в майку и шорты, Луффи забросил рубашку и штаны в корзину для грязной одежды и вернулся в дом, нетерпеливо забегая на кухню, где матушка уже поставила тарелку с супом и для него. Дедушка свои порции уже осилил — видимо, Луффи слишком долго возился с Пламенной Мечтой и яйцами, раз дедушкин необъятный аппетит уже был удовлетворен. Яйца матушка положила на жаровню, где они обычно жарили мясо, чтобы поддерживать их в необходимом тепле — драконы в целом любили тепло, граничащее с невыносимой жарой, а яйца для их нормального развития нуждались в температуре настоящего огня.       Матушка говорила, что это потому, что драконы рождены огнем: они вышли из вулканов — огромных гор, из которых иногда или даже часто выходил плотный, жидкий огонь, который матушка называла магмой (как огонь может быть хоть сколько-нибудь жидким? Луффи хотел бы это увидеть, даже если это было опасно), — и позже жили на территории, на которой всегда царила порой нестерпимая для обычных людей и животных жара. Матушка называла это место Древней Валирией — скоплением островов разного размера (ар-хи-пе-лаг), собранных вокруг одного большого с самым большим вулканом. Там, по словам матушки, было еще жарче, чем на их островке в разгар лета, и после этих рассказов Луффи действительно стал лучше понимать, почему им троим здесь было комфортно, тогда как дедушка в свои визиты изнывал от жары и ходил в мокрой от пота одежде, бормоча, что они нелюди, раз им тут хорошо.       Они с матушкой от крови дракона. Жара и огонь драконам не страшны. А дедушка — обычный человек. Не валириец.       Дедушка разглядывал его внимательным взглядом, от чего Луффи было неуютно — но он старался этого не показывать, уткнувшись лицом в тарелку. Дедушка был добрым — резким и громким, но на самом деле добрым, и Луффи правда его любил, но иногда дедушка его пугал. Луффи не боялся огромных животных, которых иногда видел, гуляя по ближайшим островам, не боялся Пламенной Мечты, одна голова которой была чуть ли не в три раза больше его маленького тельца, не боялся высоты, когда голубые крылья поднимали его под самые облака, и не боялся бескрайнего моря, в котором радостно плескался и иногда заплывал слишком далеко, на что матушка постоянно ругалась — но не из зла, а из беспокойства. Луффи всегда обещал больше так не делать, но иногда забывал об этом обещании, если видел какой-то интересный блеск в воде и хотел узнать, что это там такое. Одна из немногих вещей, за которые ему было стыдно, но с которыми он ничего не мог поделать. Со временем матушка смирились, когда поняла, что он научился действительно хорошо плавать и не утонет, и лишь ждала на берегу с полотенцем, чтобы потрепать за щеку.       Но дедушка был другим случаем.       Кроме него и матушки — и очень редко папы, — Луффи совсем не видел других людей: если им нужно было что-то купить, матушка сама улетала на Пламенной Мечте за нужными вещами — какими-то продуктами и новой одеждой, когда Луффи вырастал из старой; его с собой она не брала, потому что боялась, что он потеряется в незнакомом месте в толпе, которая обычно сопровождала места, где была большая торговля, и с ним случится что-то плохое. Было в этом и что-то еще, что от него утаивали — наверное, связанное с отцом, — но Луффи не спрашивал. Если матушка считала, что так нужно, значит, так нужно. Да и… Луффи не был уверен, что справился бы с визитом во «внешний мир». Потому что ему было страшно. Потому что он плохо говорил на общем, и боялся, что его валирийский создаст много проблем. Как минимум тем, что никто его не поймет. И сам Луффи не поймет тех, с кем встретится.       Дедушку раздражало то, что Луффи иногда плохо его понимал и переспрашивал, из-за чего Луффи иногда боялся разговаривать с ним лишний раз. С папой было лучше — папа на него не злился, терпеливо повторял и объяснял свои слова более простыми. По крайней мере, насколько Луффи мог помнить — папа приезжал гораздо, гораздо реже дедушки, и последний раз был настолько давно, что Луффи с трудом мог нарисовать в­­ памяти отцовское лицо. Не забывались лишь большая татуировка и длинные лохматые волосы, доставшиеся Луффи по наследству.       Дедушка был огромным: высокий, с широкими плечами, большими руками и громким голосом, порой он заставлял Луффи испуганно замирать и сжиматься, даже если он знал, что дедушка никогда не причинит ему вреда — кроме тяжелых подзатыльников, — потому что любит так же, как любит матушка. Дедушка был его семьей, поэтому страх перед ним казался Луффи чуть ли не преступлением, но он ничего не мог с собой поделать — особенно, когда дедушка нависал над ним, скрывая своей громадной тенью от неба или света ламп. Даже если его не ругали, Луффи все равно было неуютно, но уйти из-под этой тени он не мог — вдруг это оскорбит дедушку. А Луффи этого не хотел. Даже если было немного страшновато.       — Гарп, Вы его пугаете, — сказала матушка, шлепнув дедушку полотенцем по голове. — Пусть ребенок поест нормально.       Дедушка что-то пробурчал себе под нос, заработав еще один шлепок, но послушно встал помогать матушке мыть за собой посуду, пока Луффи, тихо выдохнув, продолжил почти спокойно есть — витавшее в доме напряжение все равно давило на грудь, от чего еда вставала комом в горле. Дедушка и матушка как будто спорили, когда он зашел домой с яйцами, и ему это не нравилось — их с матушкой уютный домик не должен держать в себе такую атмосферу, которая часто появлялась, когда дедушка приплывал их навестить. Луффи любил дедушку, но его приезды иногда оставляли не самый приятный осадок, от которого потом было нелегко избавиться. Из-за этого он про себя желал, чтобы дедушка приезжал пореже, — ему не нравилось видеть матушку расстроенной. Как сейчас, например. Расстроенной и раздраженной.       Луффи доел свой суп и отдал тарелку матушке.       — Деда, ты здесь надолго? — спросил он, заглядывая в черные глаза. Обычно он оставался на пару дней и рассказывал истории про пиратов и Морской Дозор, сопровождая эти рассказы нудным наставлением, что пираты плохие, а Морской Дозор — хороший, отдавал какие-то вещи и продукты и уплывал еще на несколько месяцев, напоследок приводя прическу Луффи в абсолютный спутанный беспорядок.       Дедушка подхватил его на руки и, упав на стул, усадил его себе на колени.       — Я приплыл кое-что обсудить с твоей мамой. И тобой тоже, — дедушка покосился на матушку, которая, вытерев всю посуду, села напротив. — Луффи, тебе здесь не одиноко? — и обратил на него свой внимательный заботливый взгляд.       Луффи недоуменно склонил голову к плечу.       — Одиноко? Это как?       В глазах дедушки мелькнула грусть.       — Ну, это когда тебе не хватает общения с людьми.       Луффи нахмурился.       — Но у меня есть матушка. И ты, деда. И Пламенная Мечта.       — Пламенная Мечта дракон, а не человек.       — И что? — Луффи надулся. — Мне с ней весело! И не… не одиноко!       — Луффи, — дедушка нахмурился, — ты ребенок. Ты должен играть не только с огромным взрослым драконом и матерью, но и с другими детьми.       — Зачем? — дедушка говорил какие-то странные вещи, которые Луффи понимал еще меньше, чем уроки манер от матушки. Ему это не нравилось — чего-то не понимать, потому что от попыток понять начинала болеть голова.       Этот простой вопрос ввел дедушку в ступор, из-за чего Луффи сжался на его коленях от неуютного чувства.       Дедушка тяжело вздохнул.       — Он абсолютно не социализирован, — сказал он матушке.       Та нахмурилась и сложила руки на груди.       — Разве не в этом был смысл? Чтобы мы жили там, где до нас не доберутся Ваши… коллеги, если узнают, что Луффи не просто Ваш внук, а сын самого разыскиваемого человека в мире с кровью Древней Валирии в венах.       Дедушка выглядел пристыженным.       — Да, но…       — Вы только сейчас задумались, что ему нужно жить не как тепличному цветку в банке, а иметь друзей помимо дракона?       Луффи переводил взгляд с дедушку на матушку и с матушки на дедушку, ничего не понимая.       Он немного приврал, когда говорил, что ему не одиноко. Да, с матушкой и Пламенной Мечтой ему было хорошо и весело, и он старался успокаивать себя тем, что ему этого достаточно, не желая доставлять матушке лишних хлопот и беспокойства — ей и так этого хватало. Порой Луффи казалось, что она никогда не бывает спокойной, вечно пребывая в какой-то тревоге и порой даже страхе, если видела вдалеке корабли, не зная, какой из них может оказаться кораблем дедушки или папы. Они всегда предупреждали, что приплывут, но матушка все равно не теряла бдительности. Как и Пламенная Мечта — Луффи знал, что она всегда, особенно по ночам, следит за островом, готовая атаковать, если что-то пойдет не так и им с матушкой будет угрожать опасность. Матушка думала, что он не замечает, но Луффи все прекрасно замечал и знал.       Именно поэтому он никогда не говорил, что ему хотелось, чтобы с ними на острове был бы кто-то еще. Тот, с кем он мог бы плавать в море и летать на Пламенной Мечте, бегать по лесу, охотясь на небольших животных или тренируя ловкость, и… и много чего еще. Ему не хватало внимания матушки и Пламенной Мечты, потому что они не могли делать с ним все, что он хотел бы, и Луффи знал, что матушке правда жаль, что она не может дать ему все, что ему нужно, но легче от этого ему не становилось. Он старался не скучать, находить себе развлечения самостоятельно, но с каждым днем получалось все хуже и хуже. Из-за этого он уходил из дома на многие часы — чтобы матушка не видела, как он мается от скуки. Луффи будет делать это в одиночестве, чтобы не давить на матушку еще больше, чем на нее уже давило все остальное.       Луффи не маленький мальчик. Он взрослый. И сам справится.       Но дедушка ударил по больному, и это было нечестно. И особенно нечестно было то, что это увидели и сам дедушка, и матушка.       Матушка тяжело вздохнула и ущипнула себя за переносицу. Луффи стало стыдно.       — Ладно. Хорошо. Опустим это — не при Луффи, по крайней мере, — она подняла глаза на дедушку. — Куда Вы хотите нас перевезти?       Атмосфера на кухне сразу стала спокойнее — дедушка явно обрадовался смене темы.       — В деревню Фуши. Там тихо, спокойно и почти не бывает гостей.       — Ваша родина? Если я правильно помню, — матушка склонила голову к плечу прямо как Луффи.       — Да, я там родился. И Драгон тоже, — дедушка кивнул. — Ист-Блю в целом довольно спокойное место, а этот остров еще в отдаленной части. На нем не так часто бывают гости, несмотря даже на Королевство Гоа и его славу, так что прятаться там довольно несложно, тем более что населенных пунктов, кроме города и деревни, нет — только огромный лес с такими же огромными животными. Остров не особо обжитый, так что Пламенной Мечте там жить и не привлекать внимание будет не очень и сложно. А даже если про нее и узнают… в Ист-Блю вряд ли найдутся те, кто справятся со взрослым драконом старших поколений. Пламенная Мечта слишком большая и умеет себя защищать.       — Она не боевой дракон.       — Высшая награда для Ист-Блю — семнадцать миллионов белли. Правда думаешь, что такая мелочь сможет разобраться, как справиться с драконом, который своими крыльями способен покрыть корабль? Они и с Морскими Королями не справляются.       Светлые брови матушки задумчиво нахмурились, и она коснулась костяшкой губ в задумчивом жесте, обдумывая слова дедушки.       — Вполне может сработать, — она кивнула, хотя в ее глазах все еще были сомнения.       Дедушка мягко обхватил ее хрупкую ладошку своей и сжал в ободряющем жесте.       — Все будет хорошо, Дейнис, — дедушка погладил Луффи по голове. — Ты сможешь подружиться с другими детьми там, и тебе будет веселее.       Луффи сглотнул, чувствуя волнение. Он с трудом представлял, как будет общаться с ними, этими другими детьми, которые изначально росли вместе и не знают про Валирию и драконов, с которыми ему придется говорить на общем языке, постоянно останавливая себя от использования валирийского, потому что его не поймут. Примут ли они его? Сможет ли он действительно с кем-то подружиться?       Или так и останется один?       От этой мысли почему-то глаза начало жечь.       — Ему будет сложно, — с сожалением сказала матушка, и дедушка поморщился.       — Да. Мой промах.       Матушка посмотрела на него с таким тяжелым осуждением, что дедушка будто стал меньше.       — Месяц, — он растрепал Луффи волосы и вытащил из них ленту — все равно она уже почти ничего не держала. — Через месяц я снова буду тут и помогу вам переехать.       Луффи отобрал у дедушки ленту и ударил его по руке, надувшись. Он никак не мог понять, почему дедушке нравилось приводить его волосы в такой отвратительный беспорядок, и постоянно бил его куда дотягивался, чтобы хоть как-то более весомо выказать свое недовольство.       — Vezof! — Луффи не заметил, как перешел на валирийский, и закрыл рот ладошками, виновато посмотрев на дедушку. — Прости, я не помню.       Он знал, что дедушке это не нравится — то, что матушка в первую очередь учила его валирийскому, а не общему. Но матушка всегда говорила, что в его венах течет кровь Древней Валирии — значит, и валирийский язык ему более родной. «Он не должен забывать свои корни», — отрезала матушка каждый раз, затыкая дедушку железным тоном, когда он пытался доказать ей, что в первую очередь он должен знать тот язык, на котором говорит весь мир, а не язык мертвой цивилизации, носителей которого осталось ничтожно мало.       Дедушка сколько угодно быть грозным и суровым адмиралом Морского Дозора, но в этой битве он неизменно проигрывал перед хрупкой, но сильной женщиной, которой была матушка.       Валирийский был родным языком Луффи и навсегда им останется, кто бы что ни думал и на чем бы ни настаивал. Луффи в первую очередь валириец, даже если от Валирии в нем только темно-фиолетовые, почти черные, глаза, — сколько бы другой крови в нем ни было, кровь Валирии всегда будет сильнее, даже у него, перебивая беспросветно черные глаза Монки Д., которыми обладали дедушка и папа. И никто, даже дедушка, не заберет у него это — право зваться валирийцем, говорить на валирийском языке и летать на валирийском драконе. Это право сильнее чего бы то ни было на этом свете. Даже дедушки.       Он от крови дракона. А драконы — сильнейшие существа этого мира.       Матушка забрала Луффи с колен дедушки, пересадив на стул, и запустила пальцы в черные пряди, чтобы заново убрать его волосы в косу.       — Оставьте карту, чтобы я могла показать Пламенной Мечте, где она будет жить.       Дедушка расстроенно кивнул — ему нравилось держать Луффи на руках, и когда у него не получалось урвать себе больше его внимания, это сильно его огорчало, потому что дедушка приплывал к ним довольно редко и сильно по нему скучал. Луффи тоже скучал по дедушке и его рукам, но иногда их было слишком много, и ему нужен был перерыв. Как сейчас, например. И обязательно показать дедушке, что ему не нравится, когда он трогает его волосы — потому что это всегда заканчивалось тем, что матушка приходилось полностью переделывать ему прическу. Дедушке удавалось выглядеть почти виноватым, но он все равно продолжал это делать, и Луффи просто смирился.       — Тебе понравится деревня Фуши, я уверен, — дедушка улыбнулся ему и потянул за щеку. — Там тихо и спокойно, пираты и бандиты там почти не появляются — их больше интересует Королевство Гоа, а не прибрежная деревенька. И ребятня там тоже есть, но не особо буйная, не так, как… — дедушка запнулся и мотнул головой. — Не важно. Но там ты точно найдешь себе друзей!       Луффи только тяжело вздохнул. Спорить с дедушкой не было никакого желания — если он так уверен в своих словах, то пусть будет уверен дальше, Луффи не собирался его расстраивать и говорить, что найти друзей ему будет не так легко, как дедушка наверняка себе представлял. Хотя бы потому, что Луффи не имел ни малейшего представления о том, как хотя бы просто общаться с другими людьми кроме матушки, дедушки и папы.       — Постараюсь, — буркнул он, когда молчание затянулось, превратившись в неловкое — даже для дедушки, улыбка которого дрогнула, когда Луффи ничего ему не ответил. После его ответа улыбка снова стала широкой и радостной.       — Все будет хорошо, Луффи! Вот увидишь!       Но дедушкиным энтузиазмом Луффи так и не заразился.