Нарния или Англия?

      Угх, снова я не могу заснуть. Как раздражает. Днём я вялая, сонливая, очень плохо и медленно соображаю, шестерёнки еле-еле крутятся, отчего я второпях могу наделать кучу ошибок в задании, от еды тошнит, но при этом жрать постоянно хочется, настроение вечно ужасное, мучаюсь тревожными мыслями и чувством вины, прогресса в учёбе никакого нет. Если ночью и засыпаю, то где-то под утро. Сон либо беспокойный и поверхностный, либо мучительный и с кошмарными сновидениями (в основном о том, что я опять пробиваю кому-то голову тяжёлым предметом, или голову пробивают мне), но я в любом случае вскакиваю с постели каждый час с бешено бьющимся сердцем и затруднённым дыханием, в последний момент успеваю сдержать в себе испуганный крик. Даже иногда жалею об этом, хочется завопить, разбудить кого-нибудь, внимания получить немного…       Почти неделя учёбы прошла — я будто бы начала лучше понимать всех обитателей поместья, но всё ещё с трудом могу связать несколько слов в предложение, если вообще эти слова могу подобрать, а оттого и общения не удостаиваюсь. Мой максимум — это перекинуться дежурными фразами с Мейлин да постоянно с Себастьяном учиться, учиться и ещё раз учиться.       Надоело. Надоело мне это всё. На контакт выйти просто не получается, не выходит: нет времени, нет сил, нет навыков, зато есть страх — страх быть непонятой или понятой, но неправильно, страх отказа, страх снова опозориться глупой выходкой, страх-страх-страх-страх-страх… Страх высасывает из меня силы, из-за отсутствия сил все дела делаются медленнее, а новые навыки осваиваются хуже, из-за отсутствия сил, навыков и времени появляется страх, страх выса— ну, думаю, суть ясна: я в аду! Прохожу через все круги в порядке очереди, а потом ещё разочек и ещё, и ещё… И так как сил нет, то и придумать, что с этим делать, я тоже не могу.       Ладно, чёрт с ним… Хватит мне упиваться своей хандрой, надо поспать хотя бы немножко. Может быть, я смогу заснуть, если немного освежусь? Свежий, холодный ночной воздух, может быть, сможет выдуть из меня все чувства, чтобы я наконец смогла заснуть?       Я еле-еле встала, наощупь из-за привычного потемнения в глазах подошла к окну, раздвинула шторы… Едва ли пробившиеся из-за горизонта первые лучики солнца освещали полусумеречное небо и портили всё настроение.       Как так?! Я что, всю ночь не спала? Захотелось то ли расплакаться, то ли злобно топнуть ногой и поджать губы в обиде на мир. С этой смесью эмоций все остальные мысли из головы будто ветром сдуло; я в порыве желания хоть как-то себя развлечь, раз уж попытка заснуть провалилась с таким громким треском, вышла из комнаты, не заботясь о том, что меня может кто-то услышать, хлопнула дверью и пошла по своим делам.       И только выйдя на улицу, я поняла, что зря не подумала о том, чтобы надеть платье, хотя бы даже проигнорировав корсет, просто чтобы немного укрыться от холода. Конечно, сейчас август, поэтому я не должна заболеть, но всё равно… Ай, к чёрту! Освежиться же хотела, вот тебе и свежесть, получите и распишитесь!       Прогулка проходила тупо и без всякого удовольствия: я, как истинная бунтарка, старалась ходить не по мощёным дорожкам, а по травке, не стесняясь время от времени эту самую травку от скуки пинать, сминать и подминать. Смотрела я только себе под ноги, любоваться природой не было настроения, в голову лезли одни только гадкие мысли, не достойные даже упоминания, и, кажется, я совсем потеряла бдительность, потому что заметила Финни, только подойдя к нему на достаточно близкое расстояние. Судя по его шокированному виду, меня он видеть тоже не ожидал и вообще не был рад: — Л-леди А-анна… Что вы здесь делаете? В таком виде и в такое время…       Виде? Ох, кажется, действительно стоило надеть платье. Мне-то нормально, приличная вроде ночнушка, длинная, а местные представители мужского пола помрут, если увидят. Остальные-то ладно, сами, дураки, виноваты будут, а вот Финни как-то жалко. Милый же мальчик. — Оу… — На лицо как всегда наползла нервная противненькая улыбочка, — Я-я вышла гулять! Не думала— не думала, что встречу… Встречу кого-то здесь. — Я думаю, вам стоит зайти… — Я погуляю ещё немного… — резко оборвала его я, но и он оказался настойчивым: — Вдруг вы простудитесь… И мистер Себастьян будет недоволен… — Пожалуйста!       Большие, блестящие и миленькие глазки, как у котика, я, конечно, строить не стала, однако моей искренности вполне хватило (чего и следовало ожидать от Финни). Не думаю, что он в принципе был настроен на то, чтобы настаивать, вот Себастьян меня бы уже за шкирку утащил… Фи, об этой демонической твари сейчас почему-то вообще не хочется думать, хотя обычно я с радостью мысленно пинаю его.       Вообще ни о чём думать не хочется. Да и не можется, честно говоря — я всю ночь не могла заснуть, развлекала себя мыслями, теперь даже на это нет сил… Вместо этого я занималась поистине интеллектуальным занятием — ходила да пинала камешки, куда улетит — туда и пойду, чтобы снова пнуть и пойти за ним. Очень быстро все доступные на этом участке камни потерялись, и стояние на ногах потеряло какой-либо смысл. Я присела на первое показавшееся мне чистым место — очень надеюсь, что в итоге оно так и окажется чистым, сорочка белая, марать жопу не хочется, всё-таки мне потом надо будет вернуться и попытаться поспать хоть сколько-нибудь… Уроки Себастьяна без необходимого количества сна становятся невыносимыми, и я боюсь, что если я не буду спать вообще, со мной произойдёт катастрофа…       Кстати о слугах: Финни куда-то запропастился, хотя я ушла не очень-то далеко от него, хотя бы макушка должна быть видна. Работает в другом месте или решил не мельтешить? Что ж, всё равно не хочу, чтобы кто-либо видел меня в таком замученном виде. В таком состоянии хочется больше времени проводить наедине с собой, к тому же не то что бы я в данный момент могла вообще общаться с кем-то даже невербаль… — Леди Анна! — Я вздрогнула, готовая подпрыгнуть на месте, но вовремя себя успокоила, опознав голос Финни.       Твою мать! Нельзя же так пугать! Я такими темпами вообще не засну никогда! Я что, вышла сюда, чтобы мои последние нервные клетки слопали окончательно?! Я сейчас же скажу е— он что, принес мне молоко?.. — Я принёс вам теплого молока с медом, чтобы вы смогли заснуть.       Что…       Что, по мне так хорошо видно? У меня действительно на лбу написано, что я чувствую и чем мучаюсь, да? И, видимо, эти надписи не отражаются в зеркале… Жаль, могло бы помочь как-нибудь. — Э-э-э, оно сейчас остынет! — пробубнил Финни, увидев, как подозрительно я на него смотрю. Я вернулась в реальность и приняла стакан из его рук: — Спаси-и-ибо-о-о, — ошалело протянула я, пялясь на ещё горячую белую жидкость у меня в руках. А потом он накинул на меня что-то тяжёлое и немного колючее — плед? — и ушёл, говоря мне ещё что-то неразборчивое вслед.       Я медленно и вдумчиво выпила заботливо разогретый для меня напиток. Осознание происходящего всё не хотело наступать, а от в буквальном смысле разлившемся по нутру тепла меня приятно повело. Вау, оно работает…       Подумаю обо всём потом.

***

      Подъём дался мне очень тяжело: веки были тяжёлыми, словно на ресницы подвесили гирьки, голова гудела, будто мне на голову надели кастрюлю и долго стучали по ней поварёшкой, а лицо горело, словно у меня температура. Я плохо и медленно реагировала на внешние раздражители, и, кажется, Мейлин это напрягало: иногда приходилось окликать меня по несколько раз, чтобы я среагировала на неё. Словом, её реакция не была удивительна.       В желудке была пустота, но есть всё равно не хотелось, а потому ела я медленно, при этом стараясь как можно скорее проглотить всё то, что попало мне в рот. Подташнивало меня буквально от всего, что находилось на столе, поэтому каждый раз перед тем, как засунуть что-нибудь в себя, я долго думала, от чего именно на тарелке меня сейчас тошнит меньше всего. Я же должна хоть сколько-то съесть, верно? Перспектива упасть в голодный обморок меня совсем не воодушевляет…       О предстоящих занятиях я до последнего старалась не думать: по причине невероятной усталости и заторможенности мышления одно представление того, что мне придётся умственно работать, вводило меня в тоску и тревогу.       Не подумайте, что у меня это в первый раз, вообще ни разу нет: так было последние несколько дней, как раз с тех пор, как нормальный сон пропал. Просто сегодня всё это было особенно явственно.       А к Себастьяну всё равно пришлось пойти. Всё равно, уверена, не пойди я к нему — и он пойдёт ко мне. — Леди Анна… — А! Да! Да? Что?       Кажется, не успели мы начать занятие, а я уже заснула. Да что это со мной… Стоп, почему я лежу? — Где я? Что произошло? — Вы заснули прямо во время занятия. У вас сильный жар. Отдохните. Мейлин подаст вам обед прямо в постель. — Ну класс… — проворчала я с явно слышимым сарказмом, зарываясь под одеяло.       Здорово, просто круто. Сейчас я посплю, а ночью спать опять не смогу, плавали, знаем, весь режим к чёрту полетит. А хотя… Разве не уже?

***

— Приветики, Ань, ты как? Ой, кстати, я тебя не разбудила? — Привет. Сама знаешь, хреново. — Хи-хи-хи, — всё ей «хи-хи» да «ха-ха», а вот у меня из-за прерванного сна ощущение, будто меня пыльным мешком по голове ударили. — И да, разбудила! — с укоризной оповестила я подругу, буркнув ей это прямо в микрофон. — Эй, я хотела… Ну… Как бы это сказать… Отблагодарить тебя за сорванную контрольную! — Я не специально заснула. Я за-бо-ле-ла, — уже менее заспанно и более раздражённо проворчала я. — Я знаю. Ну, я зайду. Ты всё равно не спишь. У меня эклеры. — Заходи. — Через десять минут буду. — Давай.       Я сбросила звонок и приняла вертикальное положение. Раздражает… На кой интересоваться, разбудила ли меня, если в итоге даже не извиняешься?       Но эклеры. У неё эклеры. Хотя бы впустить её можно.       Я лениво подошла к зеркалу, намереваясь навести если не красоту, то хотя бы какое-то подобие порядка. Снимать пижаму и переодеваться во что-то более подобающее ни сил, ни желания не было, оставалось только расчесаться. Как раз когда я распутала все свои колтуны, чудесным образом появившиеся за жалкие три часа сна, в дверь позвонили.       Вот чёрт, даже чайник поставить не успела… — Приве-е-ет! — радостно протянула незваная гостья, отдав мне эклеры, что, кстати, было очень вовремя, ведь через секунду она запнулась об порог и чуть было не растянулась на полу, если бы не схватилась за одиноко висевший у порога пуховик. — Лиза, блин, оторвёшь ведь крючок! — Чего ты сегодня такая злюка? Я могла бы упасть! — Ничего страшного, куртка толстая, смягчила бы падение. — Ну-у-у почему ты так меня не люби-и-ишь, — Лиза наигранно захныкала, одновременно снимая одежду и сапоги. — Идем уже, я чайник поставлю, — обыденным голосом позвала я её к столу, словно меня сейчас бы не попытались обвинить во всех смертных грехах, если бы я не перевела тему.       Зайдя на кухню, у меня появилось странное ощущение, словно я давно уже здесь не была. Но-о… Я же сегодня здесь завтракала, в обстановке ничего не поменялось, даже забытая на столе чашка так и осталась там же, где была… Игры разума какие-то, забудем об этом пока.       На полуавтомате налила чай по нашим с Лизой предпочтениям, если, конечно, это вообще может соответствовать нашим с ней желаниям: лично меня пакетированный чай никогда не радовал, но заваривать в чайничке новый не было ни нашего с ней терпения, ни моих сил. В конце концов, можно и перебиться разочек этим несчастным пакетом на двоих. — …А потом я украла у неё из-под носа свою контрольную.       Ой, кажется, я что-то пропустила. Буду надеяться, что это не что-то важное.       Взглядом дав ей понять, что я её историю выслушала, я поставила две чашки с горячим напитком на стол и сама устроилась по другую сторону стола. Лиза внезапно чуть привстала и начала тянуться через весь стол к сахарнице, словно делала растяжку. — Я добавила. — А, ладно. Спасибки. А молока? — Ты же никогда не пила чай с молоком… — Раньше — никогда, а вот сейчас чего-то захотелось, — она развела руками, мол, ничего не могу с этим поделать. — Молока нет. Закончилось.       Лиза тяжело вздохнула и на пробу отпила маленький глоточек, убеждаясь, что чай не слишком горячий.       Я открыла коробку с эклерами. Какое-то время мы молча жевали их, запивая дешёвым и не очень вкусным чаем, чтобы потом снова закусить сладким. Лиза задумчиво дула в чашку, периодически отпивая маленькими глотками, потом вдруг громко поставила чашку на стол, серьёзно посмотрела на меня и спросила: — Ты не вернёшься?       Я чуть не подавилась чаем, но быстро взяла себя в руки и проглотила его. Благо ещё через нос не пошёл. — Это обычная простуда. Или, возможно, даже переутомление. Высплюсь и вернусь. Что за глупые вопросы? — Тебя уже очень долго нет, — с серьёзным видом продолжила Лиза, — Несколько лет. — Это шутка какая-то?..       Вместо слов она вытащила из-под стола какой-то листок и протянула его мне. — Свидетельство о смерти? — меня пробило на нервный смех, — Лиза, прекращай. Это уже не смешно, это издевательство какое-то. — Не веришь? — надломанным голосом спросила она. — Ни капельки. Лиз, ещё не первое апреля. Да даже для этого праздника шутка несмешная. Очень глупая. И обидная!       Я подняла взгляд на неё, надеясь разглядеть в её глазах какие-то намёки на муки совести или хотя бы пляски озорного огонька, но вместо этого увидела слёзы. — Лиза-а-а?.. — Не веришь — прямо сейчас могу свозить на кладбище и показать твою могилу! — просипела она, громко шмыгая носом. Было заметно, что она буквально в шаге от того, чтобы разреветься во весь голос: Лиза громко всхлипывала, сжала свою челюсть и обняла колени, поджав их к себе; её била крупная дрожь, она в считанные секунды вся покраснела и надулась, нижняя губа немного выпятилась и дрожала, руки непроизвольно начали дергать волосы. Я ещё ни разу не видела её такой, — Мне даже последних денег на такси не жалко. — Лиза, ты… — я в шоке уставилась на подругу выпученными глазами, в абсолютной растерянности, не зная, что мне надо сделать: начать допрашивать, самой расплакаться или броситься успокаивать подругу, как мне и полагается?.. Всё это было похоже на одну большую шутку или постановку, словно я сейчас смотрела перформанс; словно передо мной сейчас не Лиза, а начинающая актриса, которая вроде бы и играет хорошо, но всё равно как будто бы чего-то не хватает…       А она тем временем пыталась что-то сказать, но сама понимала, что у неё это плохо получается. Слова скорее были похожи на едва ли членораздельную кашу, периодически прерывавшуюся всхлипами: — Тебя уже давно… Давно не ждут. Никто. Знаешь, как нам потом досталось за то, что мы запихнули тебя в шкаф, а ты исчезла?.. А эта новость… Новость… Но… Новость по всей стране проле-пролетела. Дев-в-в-вочка исч-исчезла в шкафу…       Лиза залилась рыданиями ещё пуще прежнего. Я даже не пыталась её успокоить: в голову начали закрадываться догадки, что это всё как-то очень бредово и не очень похоже на реальность. Даже слёзы вызывали скорее недоумение, чем жалость и желание помочь. — Надеюсь, ты сейчас живёшь лучшую жизнь… М-можешь идти. Я… Не хочу тебя задерживать здесь. — О Господи, да иди ты на хрен.       Похоже, что у моего организма появилась дурацкая тенденция смешивать воспоминания с моими собственными мыслями. Каждый раз после подобного я просыпаюсь с плохим настроением. Сегодня, например, я испытываю разочарование, ведь сон так ярко показал мне подругу, что я даже готова поверить, будто и правда видела её минуту назад.       У меня и правда ощущение, что я на пару минут вернулась домой. Можно было бы даже закрыть глаза на бредятину, которую мы обсуждали… Но в конечном итоге это всё не имеет значения: я не дома, с Лизой поговорить нет возможности. Даже воспоминания о противном дешёвом чае с сильным ароматизатором сейчас немножко грели душу.       Я словно в затянувшемся путешествии (опустим даже то, что путешествие это произошло не по моей воле): вот вроде бы, наверное, здорово — живу в большом поместье, кормят тут вкусно, образование какое-то дают, экология хорошая, да тут можно ещё хоть сто плюсов найти, а ощущение всё равно такое, будто меня выкинуло в пыточную, и хочется дурацких эклеров с шоколадом и бурду чифирную, заваренную по недосмотру чересчур крепко. И ругаться на Лизу.       И как я домой попаду?..       Может, если я здесь умру, то меня выкинет обратно в мой мир? Живой, естественно.       Суицид я, пожалуй, рассмотрю в последнюю очередь. Потому что вдруг не выкинет? Рискованно, однако. И отчаянно.       А больше у меня вариантов никаких нет. Есть ли хоть малейшая вероятность того, что когда я вернусь на то же место, шкаф будет? Найти бы его ещё, то самое то же место. Да и ключ бы не помешало… Как бы вылазку совершить…       Это точно займёт много-много времени. А что делать сейчас? Сейчас мне тоскливо, одиноко, мозг сходит с ума и сил никаких нет. Может быть, мне и правда стоит усиленно заниматься английским, чтобы была возможность общаться… И опять вопрос: а сейчас что? Не с одним же Себастьяном на русском разговаривать, да и тот в последнее время отвечает мне только на своём ИнГлИшЕ, говорит, мол, на пользу мне пойдёт. Спасибо хоть мой русский ещё не игнорирует, а то, чую, скоро и до этого дойдёт…       Сейчас… Сейчас. Сейчас… Хм.       Необязательно же говорить с ними только на английском, правда ведь? Можно попробовать и другой язык общения.       Ох, лишь бы снова не облажаться.

***

      Прошло несколько дней с этого странного сна. Не сказать, что всякая срань перестала преследовать меня, пока я беспомощно лежу в отключке и могу лишь наблюдать за своими сновидениями, но я хотя бы перестала просыпаться по ночам. Да, я всё ещё не высыпаюсь, потому что картины, которые я вижу по ночам, очень тревожат меня (к примеру то, как Себастьян пытается выпить из меня всю кровь. Это было так реалистично, что мне пришлось потом ещё целый день привыкать к тому, что он на самом деле не вампир), но хэй, по крайней мере, я сплю! Это всё же лучше, чем ничего, хоть я всё ещё чувствую себя вечно уставшей, но хотя бы физически я относительно здорова, а это уже о чём-то да говорит.       И большую часть времени, что было отведено мне на то, чтобы я отсыпалась, я потратила на вынашивание плана. Коварного плана. Клянусь вам, это самый серьёзный, самый умный план из всех планов, что можно было бы придумать.       …Ну конечно же, как и все планы, все коварные, умные и серьёзные планы, он может не сработать. А может сделать ещё хуже для меня. Если честно, мне так страшно, так волнительно, что это не сработает, что аж ладошки вспотели. Пришлось положить вещь, в которой и заключается весь смысл «коварного плана», на колени, а то… Ну мало ли что. Хоть очень и хотелось теребить что-то в руках, но, ну, в конце концов, теребить можно что угодно, при желании даже фрак Себастьяна (как удачно, что этого желания у меня нет). Я же потереблю края своего собственного платья, пока жду здесь его.       Ну Сиэль же придёт, да? Может, у него и есть дела, но… Ладно, буду честна с собой, нет ни одной объективной причины, по которой он мог бы уделить этому внимание. Разве что любопытство.       Пусть его это заинтересует, пожа-а-а-алуйста… А то я тут совсем в одиночестве гнить начну. Я больше не знаю ни одного способа общаться с местными, кроме игры. Пока я учусь английскому, надо же как-то не сойти с ума от отсутствия общения, верно? К тому же, мне будет очень неловко, если меня отвергнут. Прошу, пожалуйста, пусть он придёт, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста.       Ой, кажется я немного накрутила себя мыслями о возможных вариантах исхода этой ситуации: услышав, как открывается дверь, я подняла взгляд и от радости вскочила с места, глупо улыбаясь и держа доску в руках, и сразу же смутилась от своей же реакции. Вся ситуация напомнила мне старые фильмы, где жена встречает мужа или сына с войны, от волнения чуть не плачет, скачет, крутится вокруг него… В общем, эти воспоминания были совсем не вовремя. Поэтому, как можно скорее стерев с лица любые признаки веселья на моём лице, я очень громко и торжественно сказала: — Я так рада видеть тебя! — мне захотелось хлопнуть себя по лбу чем-нибудь твёрдым и тяжёлым, — А… Я так рада видеть тебя В ДОБРОМ ЗДРАВИИ! — с нажимом произнесла я, как будто это сделает ситуацию лучше, — Как ты себя чувствуешь? — Уже гораздо лучше, благодарю.       Сиэль осторожно подошёл к столу с двумя креслами, находящимися напротив друг друга, и также опасливо сел на него. Видимо ещё не совсем выздоровел, раз так не уверен в каждом своем шаге. Если бы до меня в тот момент дошло, что такую тяжелую посуду тяжело кинуть на дальнее расстояние… Нет, может оно вообще не стоило того, чтобы менять канон? Поди здоров бы был сейчас. Ну и подумаешь, что проблем потом не оберешься, не мои же это проблемы, в конце концов… Так, нет! Не позволяй своим ушам краснеть от стыда и смущения за содеянное. Всё равно с тем, что ты сделала, уже ничего не поделаешь… — Я пригласила тебя сыграть в шмах… шах-маты, — я села напротив, разложила заветную шахматную доску и начала раскладывать фигурки, — Ты знаешь правила?..       Конечно, этот вопрос был задан лишь для приличия. Мне же как бы неоткуда было знать, умеет ли он играть.       Сиэль недобро усмехнулся: наверняка в мыслях уже решил, на каком ходу я позорно проиграю ему. — Разумеется. Я бы не пришёл на игру, не зная правил.       На самом деле мне было глубоко всё равно на исход, но эго было задето. Я постаралась не распаляться и притоптать этот загоревшийся огонёк соперничества как можно скорее, ибо по опыту знаю: чем больше эмоций во время игры, тем больше вероятность, что проиграешь. Желание показать кузькину мать, уверенность в победе, соперничество, страх, злость — всё это вызывает помутнение рассудка. Увлекаться ощущениями лучше опосля.       Пока мы с Сиэлем расставляли фигурки, я успокоилась и снова обрела такую хрупкую невозмутимость. Удивительно, как легко меня порой бывает задеть… Это точно может помешать на будущих соревнованиях, если они вообще когда-либо ещё будут. Конечно, я обычно не смотрю в лицо собеседнику, и всё же изредка мне приходится это делать, и что, если? — Кто играет за белых?       Я подняла взгляд с шахматной доски на Сиэля, но ответить ему не дала; мне самой вдруг захотелось выбрать чёрных. Это всё равно никогда большой роли не играло. — Ты. Ты играешь за белых.       Губы сами растянулись в улыбке из-за этого неловкого момента. Секунда тишины (кажется, Сиэль всё ещё не успел загрузить вопрос, а я уже снова что-то выкинула) показалась мне слишком долгой, я оклемалась и поняла, что, кажется, не очень прилично не оставлять человеку выбора: — Ты согласен?.. — Разумеется.       Я была очень довольна нашим почти что складным диалогом; да, кажется, после непродолжительного пребывания в исключительно английской языковой среде вкупе с убойными занятиями всё привело к тому, что теперь я говорю более уверенно, начала вспоминать слова, которые раньше вряд ли бы смогла вспомнить… И всё. Ну хоть что-то же.       Итак, фигуры расставлены, вопрос о том, кто ходит первым, решён. Я полностью сосредоточилась на игре: даже если это ничего не значит (а на самом деле ничья или моя победа будет значить хотя бы то, что, возможно, Сиэль заинтересуется в игре шахматы со мной, и мне больше не придётся через Себастьяна уговаривать его и передавать приглашения…), мне всё ещё нужно тренироваться. Лучше так, чем никак.       В аниме за игрой в шахматы Сиэль всегда разговаривал со своим противником; я же хоть и понимала, что для большинства людей это просто развлечение, всё-таки себя разговаривающей за игрой в шахматы представить никогда не могла, разве что мне объясняют что-то на практике или отчитывают за плохую игру. Поэтому играли мы молча, оба думали недолго и делали ходы быстро — порой даже практически не задумываясь. Уж не знаю, надеялся ли завязать какой-то разговор Сиэль; в любом случае у него скорее получился бы монолог, я бы только «проникновенно» слушала и иногда кивала, а если бы меня о чём-то спрашивали — я бы очень долго грузилась и не отвечала, потому что в приоритете у меня игра. Я бы, наверное, даже не сразу поняла, что от меня чего-то хотят…       Сиэль, подперев голову рукой, кажется, о чём-то забеспокоился. Пожалуй, это первый раз, когда во время игры мне была интересна не доска, а лицо собеседника: полуприкрытые глаза спокойно и отстранённо оглядывали шахматное поле; порой Сиэль хмурился — сводил брови к переносице и едва заметно морщил нос, — это, видимо, я что-то сделала неожиданное и неприятное. Однако по мере продвижения игры веки его поднимались всё выше, взгляд становился всё более вовлечённым и живым, хотя всё равно не сказать, чтобы он испытывал какие-то сильные эмоции.       В одну минуту я поняла, что несколько ходов назад упустила прекрасную возможность поставить ему сразу мат, засмотревшись на мимику его лица. Я постаралась вернуться к доске, но вернуть концентрацию обратно было сложнее, чем когда-либо: я невольно взглядом возвращалась к его глазам, чтобы посмотреть на реакцию, на те мысли, что роились в голове, в конце концов просто залипнуть на этот синий оттенок, в тени комнаты чем-то напоминавший сапфиры.       Но в конце концов меня отвлекла одна замечательная возможность: спустя несколько ходов Сиэль, кажется, и сам всё понял, увидев, как я оживилась. Но это был идеальный случай, а развязка была непредотвратима, как ни крути. Я даже взволновалась немного, но винить себя за это не стала, ибо, опять же, всё равно исход был предрешён заранее. — Пат*, — прошептала я на выдохе, не веря своим ушам.       Я просто обожаю играть в ничью.