Неведомый

Имя Валерия произошло от латинского слова «valere», и переводится как «сильная» или «крепкая здоровьем». Valere... Valyrio..

Насмешка судьбы, не иначе.

Лера пришла в сознание медленно, как будто всплывая из густой тьмы, в которой она едва не утонула. Первое, что она почувствовала, была боль — всеобъемлющая, невыносимая боль, пронизывающая каждую клеточку её нового тела. Она не могла даже понять, где именно болит больше: все её существо казалось разбитым, словно тысяча кинжалов одновременно пронзили её плоть. Она хотела закричать, но её горло было пересохшим, а голос — сорванным. Вместо крика из её груди вырвался лишь тихий стон. Глаза отказывались открываться, но вокруг было тепло, как будто кто-то обернул её в одеяло. Постепенно она начала осознавать, что это не одеяло, а что-то живое и огромное прижимает её к земле. Она с трудом открыла глаза и увидела перед собой смутные очертания чешуи и когтей, едва различимые в тусклом свете. Её сердце забилось чаще — это был Аракс, её дракон, или, точнее, дракон Люцериса Велариона, чьё тело она теперь занимала. Тепло, исходящее от дракона, спасало её от смертельного холода, но это было единственным утешением в её страданиях. Аракс лежал неподвижно, прикрыв Леру своим крылом, словно пытаясь защитить её даже в своей смерти. Лера почувствовала, как слёзы подступают к её глазам. Она потеряла дракона, которого, как она знала из воспоминаний Люцериса, любила всем сердцем. Попытка пошевелиться вызвала новую волну мучительной боли. Лера почувствовала, как сломанные ребра впиваются в плоть, а левая рука и нога казались бесполезными, изломанными под неестественными углами. Она знала, что ей нужно двигаться, но тело отказывалось подчиняться. Боль была такой сильной, что перед глазами начали мелькать белые искры, и Лера вновь оказалась на грани потери сознания. Она закрыла глаза, стараясь сосредоточиться, но вместо облегчения перед ней начали проноситься воспоминания Люцериса. Она видела, как Эймонд Таргариен преследовал их по небу, слышала вой ветра и зловещий рёв Вхагар. Она снова пережила тот ужасный момент, когда Вхагар сшиб Аракса. Сердце Люцериса в её груди сжалось от страха и безысходности. Она слышала треск разрываемой плоти и чувствовала, как земля приближается, как падение становится неизбежным. Эти воспоминания были такими реальными, что Лера почти забывала, кто она на самом деле. Страх Люцериса стал её страхом, его боль стала её болью. Она не могла убежать от этих образов, как ни старалась. Ночь казалась бесконечной, и каждая секунда длилась как вечность. Но время шло. Темнота начала постепенно отступать, и, несмотря на невыносимую боль, Лера заметила, как первые лучи рассвета проникли сквозь облака. Свет начал пробиваться сквозь густую туманную пелену. Она вдруг ощутила слабый проблеск надежды, которую за полную агонии ночь давно уже потеряла. Она выжила, несмотря на всё. Она смогла увидеть рассвет, и это означало, что ещё не всё потеряно. Рассвет над Заливом губительных валов, где обширные владения Баратеонов встречаются с бескрайним морем, приносит новую надежду. Небо сначала окутано мраком ночи, но с первыми проблесками света оно начинает расцветать мягкими розовыми и золотыми оттенками, как будто само солнце просыпается из глубокого сна. Лучи медленно прорываются сквозь густые облака, отражаясь в спокойной глади воды, и тени начинают отступать, уступая место свету. Ничего не напоминало о буйстве стихии в ночь... Морские волны, угрожающие и бурные, в этот момент выглядят тихими и приветливыми, как будто природа временно смирилась перед величием нового дня. Каждый новый луч света, отражающийся в воде, напоминает о том, что, несмотря на все тяготы, жизнь продолжает идти своим чередом. В этот момент, когда ночной мрак окончательно рассеивается, будущее кажется более светлым, а сердце учащенно стучит, красота рассвета в этих землях напоминает, что даже после самой долгой ночи всегда приходит новый день. Быть может и она, недаром смогла проснуться в теле почившего жестокой смертью тринадцатилетнего Люцериса? Лера с трудом повернула голову и посмотрела на окоченевшее тело Аракса. Дракон, который до последнего вздоха защищал её, теперь лежал мёртвый. Его чешуя была побита, крылья порваны, но он всё ещё защищал её даже в смерти. Его тело где-то в море... А оставшееся крыло трепетно защищало его, даже после смерти. Это зрелище вызвало у неё новую волну слёз, но вместе с ними пришло и чувство решимости. Она должна была выжить, если не ради себя, то ради того, кто погиб, защищая её. Прошло ещё несколько часов, прежде чем Лера услышала приглушённые звуки шагов, приближающихся к месту их падения. Она не могла даже крикнуть, лишь тихо хрипеть и медленно сквозь силу стонать, чтобы привлечь внимание, но её глаза открылись и взгляд застыл на фигуре, которая, наконец, появилась в поле зрения. Это была пожилая женщина в простом одеянии, закутанная в шаль, с корзиной, полной трав. Женщина, увидев большое оторванное крыло дракона, под которым сочилась кровь, сначала замерла, не веря своим глазам, но затем с опаской быстро подошла. Её лицо исказилось от ужаса, когда она увидела изуродованное тело мальчика. Но она не задумывалась долго: сразу же начала осматривать изувеченного юношу, почти мальчика, пытаясь определить, что можно сделать, чтобы спасти жизнь. Она осторожно, пыхтя от натуги, убрала крыло мёртвого дракона, благо он был не большим, стараясь не причинить ему ещё больше боли. Её движения были быстрыми, но аккуратными. Лера чувствовала, как её поднимают, и даже слабый толчок вызвал новый всплеск агонии. Она снова теряла сознание, но перед тем, как тьма поглотила её в очередной раз, она услышала тихий, утешающий шёпот женщины, обещающий, что всё будет хорошо. И хотя Лера не верила в эти слова, она почувствовала слабую надежду, которая, как рассвет, начинала пробиваться сквозь мрак её страданий. Повитуха из крошечной деревушки близ Штормового Предела, замка великих лордов Баратеонов, была сердобольной, и помогала, чем могла. Ее имя давно забыто в трауре, но люди называют ее ласково "Мать Селин", в знак уважения к её заботе и мудрости. Мать Селин – женщина в годах, с мягкими чертами лица, испещренного морщинами, как старая карта, на которой отражены все прожитые ею годы. Ее глаза, глубокие и добрые, голубые отродясь, но к старости блеклосерые, сияют спокойной мудростью, а голос – тихий и обволакивающий, как успокаивающий шепот ветра в вечерней тиши. Она ходит медленно, опираясь на кривую деревянную палку, но ее руки по-прежнему тверды и умелы, когда нужно помочь родить ребенка или приготовить лечебное "зелье". Сердобольная и полная сострадания, она часто приходит на помощь тем, кого общество забыло или отвергло. Ее скромный домик на краю деревни всегда открыт для тех, кто нуждается в приюте или совете. Хотя жизнь не пощадила ее, Мать Селин сохраняет в сердце веру в людей и в то, что доброта и забота могут исцелить даже самые глубокие раны. В деревушке ее считают не просто целителем, но и хранительницей старых традиций и знаний, передающихся из поколения в поколение, и многие обращаются к ней не только за лечением, но и за мудрым советом. Вдова, потерявшая своего мужа много лет назад, посвятила себя исцелению и помощи всем, кто нуждался, от новорожденных младенцев до стариков на пороге смерти. Поэтому увидев разбитое тело мальчика под крылом дракона, она сильно испугалась, но понимала, что без её помощи он не выживет. Споро побежав в сторону ранних рыбаков, удивших в отдалении, она позвала их. Мальчика нужно было спасти, дай Семеро, она успеет.

***

Влажный холод раннего утра цепко держался за землю, окутывая небольшую деревушку туманом, который медленно поднимался с полей и извивался вдоль тропинок, ведущих к лесу. Вдалеке слышались крики ворон, но внутри скромного домика повитухи Селин царила тишина, прерываемая лишь потрескиванием огня в очаге. На узкой деревянной кровати, покрытой грубой тканью, лежал юноша, Люцерис Веларион. Его лицо было бледным, но на щеках уже появился легкий румянец, словно жизнь начала возвращаться в него. Повязки на его плечах и груди, ранее пропитанные кровью, теперь были чистыми, и кожа под ними медленно затягивалась. Раны, полученные в жестокой схватке, выздоравливали быстрее, чем у любого обычного человека, что не укрылось от взгляда повитухи. Матушка Селин стояла возле очага, готовя отвар из редких трав, которые собирала собственноручно на близлежащих лугах. Ее опытный взгляд каждый день проверял состояние юноши, и каждое утро она удивлялась, как быстро его тело приходило в норму. «Не иначе, как в твоих жилах течет кровь богов», — пробормотала она, поглядывая на юношу. Она была знакома с историей рода Таргариенов, но никогда не видела ничего подобного. Даже самые смертельные раны, которые убили бы простого человека, в нем словно исчезали, будто пламя дракона обжигало их изнутри, исцеляя изнутри. Иначе - она бы не смогла объяснить, как смертельнораненый мальчик под крылом дракона смог выжить, даром, что пока не просыпался. Прошла уже неделя, как мальчик был без сознания, и только сейчас он начал подавать признаки жизни. Время для него словно застыло в темноте — беспокойной, безмолвной, где каждая секунда была вне его контроля. Но теперь он медленно приходил в себя, и первым, что он почувствовал, была теплота, исходящая от трескучего огня в камине. Звуки мирной деревенской жизни, приглушенные и далекие, проникали в комнату через небольшое окно, пропуская утренний свет. Юноша приоткрыл глаза. Голова слегка кружилась, а тело было словно налито свинцом. Он почувствовал, как его охватывает что-то мягкое — это были одеяла, в которые его заботливо закутали. Мгновение спустя он услышал тихие шаги, и перед ним появилась женщина в возрасте, с добрыми, но уставшими глазами. Она была согнута под тяжестью прожитых лет, но её руки по-прежнему были твёрды и ловки. — Проснулся, наконец, — произнесла она, её голос был мягким, но решительным. — Семь дней ты был в забытьи, дитя. Я Селин. Люцерис попытался сесть, но резкая боль пронзила его тело, заставив его остановиться и тяжело дышать. Она была Селин, местная повитуха, которая ухаживала за ним с тех пор, как его раненого принесли в её дом. Её руки знали своё дело — она исцеляла многих, но видела, что этот юноша отличался от обычных людей. Раны, которые у других могли заживать месяцами, у него затягивались на глазах. — Сколько сколько я здесь? — Уже неделю, дитя, — ответила Селин, продолжая перемешивать настой. — Но если бы не знала, что ты был при смерти, подумала бы, что ты просто неудачно упал с коня, мальчик. Любой другой на твоём месте лежал бы ещё много недель. Ты исцеляешься с такой скоростью, что и лучшие лекари Королевской Гавани удивились бы. Она обернулась и улыбнулась ему, добрыми глазами взглянув на его усталое лицо. Люцерис пытался приподняться, но боль всё еще отдавала в плечах, заставляя его стонать. — Осторожнее, молодой господин, — мягко сказала Селин, подойдя ближе. — Не спеши. Твоё тело может быть крепче любого из наших простых душ, но сердце твоё всё ещё нужно лечить. Он замер, опустив взгляд, скрывая нахлынувшую боль. Лера старалась не думать, что старушка могла заметить, что с ним что-то не так, пускай, она была Валерией, но сейчас она—Люцерис, Люцерис Веларион, наследник Дрифтмарка, претендент на Железный трон, сын Рейниры Таргариен. Но в глазах Селин не было ни осуждения, ни удивления — только глубокое сострадание, которое не раз она проявляла к каждому, кто переступал порог её дома. — Твои раны заживают, как и должно быть для тех, кто носит в себе силу древних родов, знавала я таких, однажды у меня была северянка на сносях. Вот я диву давалась, она как родила, так и почти сразу начала бегать, прыгать, хаос тут наводить, — продолжала она, аккуратно поправляя его подушки. — Но душевные раны требуют времени, чтобы зажить. Она улыбнулась ему, добавив: — Пей настой. Это поможет тебе окрепнуть. Люцерис взял предложенную кружку и сделал осторожный глоток. Горький вкус трав отозвался теплом в его желудке, и его тело начало наполняться жизнью. Тишина домика, её простота и заботливость Селин казались ему чем-то далёким от тех дворцовых залов, где решались судьбы королевств. Да и право слово, уж точно далеко от центрального города двадцать первого века Леры, хотя Селин напоминала ему её бабушку. — Мне нужно вернуться, — сказал он, чувствуя тяжесть в груди. Мысли о событиях прошлого и грядущего давили на его разум, как и передавшаяся тоска по матери и братьям. Они были беспокойны до смерти, Люк чувствовал это всем сердцем. — Вернёшься, когда придет время, — спокойно ответила Селин. — Пока что тебе нужно восстановить силы. Не спеши. Твои люди тебя дождутся, а вот здоровье — нет. Ты не сможешь сейчас сам уехать. Он знал, что она права. Сейчас его силы были на пределе, и даже его драконья кровь не могла изменить этого. Но каждый день лежания здесь - это усиление горя матушки, братьев, отягощение конфликта. Но Люцерис все равно благодарно кивнул, всё ещё осознавая, насколько сильна была эта женщина, несмотря на её простой внешний вид. Селин была не просто целителем, она была тем, кого многие в деревне считали спасительницей, когда не оставалось ни одной надежды. И теперь она ухаживала за ним, за наследником дома Веларионов, как за одним из своих. — Твой род... — начала она, заваривая новый настой. — Любой род силен, и обладает своими неведомыми силами, но и вы люди, такие же, как все мы. И тебе, дитя, предстоит ещё многое осознать в этом мире. Мы люди, а все хвори у людей от головы. Люцерис молчал. Её слова наполнили его тишиной, в которой было больше смысла, чем в любой речи. В простой хижине, вдали от дворцовых интриг и кровавых войн, в тёплом очаге и ароматах лечебных трав, его раны действительно начинали заживать. Не только физические, но и те, что были глубже, прячась за страхами и болью. Лера физически могла думать больше и легче, скрываясь в тихой гавани Селин. — Ты справишься, — тихо добавила Селин, подавая ему кружку с тёплым настоем. — Твоя кровь сильна, но твоё сердце ещё сильнее. Пусть этот светлый день напомнит тебе, что в мире всегда найдётся место для надежды, даже когда кажется, что всё потеряно. Люцерис сделал глоток, чувствуя, как тепло отвара растекается по его телу. Усталость начала отступать, и впервые за многие дни он почувствовал, что сможет снова подняться на ноги и встретить будущее — каким бы оно ни было. Туман за окном начал рассеиваться, и в окно скромного домика пробился первый луч солнца, обещая новый день, полный неизвестности, но и новых возможностей. Люцерис отпустил кружку с отваром, чувствуя, как уже горько сладкая жидкость медленно растекается по его телу, наполняя его теплом и силой. Селин продолжала наблюдать за ним с лёгкой улыбкой, словно бы читая его мысли. — Ты силён, дитя, — тихо сказала она, возвращаясь к своим травам. — В твоей крови течёт магия старого мира. Но не забывай, даже самые сильные драконы нуждаются в отдыхе. Люцерис с трудом подавил горькую улыбку. Он знал, что должен был вернуться. Лера не могла проснуться здесь просто так, пойти против воли мира, где Люцерис Веларион погиб. Он не мог позволить себе расслабиться. — Я не могу... — начал он, но тут же остановился, прерванный кашлем, черт, кажется он видел, что с мокротой он выкашлял еще и кровь. Селин подошла к нему и положила руку ему на плечо. — Никто не говорит, что нужно сдаваться, — её голос был спокойным, словно ветер, который шепчет среди деревьев. — Но иногда бороться — это не только сражаться с врагом, но и дать себе время на исцеление. Ты недооцениваешь, сколько боли и страданий твоё тело пережило. Она медленно убрала руку, оставив лёгкое ощущение тепла на его коже. Люцерис попытался вновь подняться, но боль тут же вернула его обратно в постель. — Твоё тело знает лучше, чем ты сам, когда оно готово, — сказала она с улыбкой. — Доверься ему. Юноша вздохнул и опустил голову. Его взгляд упал на старые деревянные балки потолка, а мысли потекли куда-то далеко. Он всё ещё не мог избавиться от тяжёлого ощущения вины и тревоги. Война, интриги при дворе, предательства — всё это казалось таким далёким сейчас, в тихой и мирной деревне, но он знал, что не может оставаться здесь долго. Его место не здесь. — Что со мной будет? — наконец спросил он, вырвавшись из своих мыслей. Селин, не отрываясь от своих трав, ответила спокойно: — Ты исцелишься, как и должно быть. Время лечит даже самые глубокие раны. А потом... потом ты вернёшься туда, где тебе предстоит быть. Но пока ты здесь, ты можешь позволить себе отдохнуть. Твои раны заживают, потому что в тебе течёт сила, но не стоит гнать время. Она замолчала на мгновение, глядя на Люцериса, а затем добавила: — Иногда исцеление требует большего мужества, чем битва. Люцерис смотрел в её добрые глаза, полные мудрости, и чувствовал, как медленно, но верно, его тело и разум начинают поддаваться этой тишине. Её слова находили отклик в его сердце, заставляя задуматься. Впервые за долгое время он ощутил нечто, похожее на покой, хотя бы на мгновение. — Ты права, — тихо проговорил он, глядя в потолок. — Я должен дать себе время. Селин кивнула, продолжая своё дело, а дом наполнился ароматом целебных трав, смешанных с тихими звуками мирной деревни. В это утро Люцерис впервые за долгое время ощутил, что он, возможно, сможет найти силы двигаться дальше — когда придёт время.

***

Прошёл месяц с тех пор, как Люцерис Веларион начал своё исцеление под присмотром матушки Селин. Время шло медленно, но каждый день он чувствовал, как его тело, хоть и неохотно, возвращается к жизни. Всякий раз, когда он пытался сжать пальцы левой руки, по его телу разливалась волна болезненного покалывания, будто тысячи иголок пронизывали мышцы. Он знал, что это было хорошим знаком, что нервы и мышцы снова начинают работать, но терпеть это было тяжело. Каждый день он чувствовал, как рука чуть больше подчиняется его воле, хотя движения оставались скованными и неуклюжими. Когда он пытался приподнять руку, его мышцы натягивались словно ржавые канаты, неохотно слушаясь команд. Левая нога продолжала нудно ныть, словно напоминая о том, что она всё ещё не может простить того удара, который едва не лишил его жизни. С деревянной шиной, что поддерживала её, Люцерис мог с трудом встать и сделать пару шагов, но при каждом шаге боль пронизывала его с такой силой, что ему приходилось сдерживать стоны. Словно сама кость оживала, восстанавливаясь, но напоминая о своей хрупкости. Люк часто ощущал, как его сердце сжимается в груди от боли, но ещё больше от того, что он не мог быть прежним — стремительным, уверенным, ловким. Когда он вставал с кровати, то каждое движение давалось с трудом. Даже дыхание было болезненным: ребра всё ещё ныли, и каждый вдох, особенно глубокий, отзывался в его груди тупой болью. Казалось, что его лёгкие окружены острыми обломками, что двигались при каждом движении, грозя снова ранить его. Но Селин говорила, что это лишь следствие заживления, и со временем всё пройдёт. Он знал, что она права, но дни тянулись так медленно, а боль не давала забыть о том, через что он прошёл. Лера внутри плакала от бессилия, но понимала, что нужно быть сильной, сильным. Люцерис старался терпеть, иногда даже заставляя себя улыбаться, когда матушка Селин была рядом. Её присутствие приносило ему спокойствие, и он знал, что для неё важно видеть его прогресс. Но каждый вечер, оставшись в одиночестве, он чувствовал, как усталость и боль наползают на него, как тень прошлого, от которой нельзя убежать. — Рёбра зарастают хорошо, — повторяла она каждый раз, когда проверяла его состояние. — Но боль тебе придётся потерпеть ещё немного. Ты справишься. Люцерис только кивал, стиснув зубы от боли, когда Селин затягивала повязки на его груди. Он был благодарен за её поддержку, но терпеть боль становилось всё труднее. Иногда ему казалось, что он так и не оправится. Но каждый день, когда он поднимался на ноги, это чувство немного ослабевало. Каждый шаг напоминал ему о том, что у него есть цель, и что ему нужно вернуться к тем, кто его ждёт. Помимо боли был ещё один казус. **Поседевшие волосы** — это было нечто, чего он совсем не ожидал. Когда Селин принесла ему ковш воды, он долго смотрел на своё отражение. Волосы, ранее тёмные, теперь полностью побелели. Они казались словно отбеленными пепелищем. Стресс, пережитый за последний месяц, оставил свой след не только в теле, но и во внешности. Теперь он выглядел больше похожим на своих предков — Таргариенов. Это было странное ощущение, почти пугающее. Но в этом была и некая гордость. Теперь он напоминал собой тех, кто жил с драконами и носил в себе огонь старого мира. В насмешку всему двору, известный бастард стал выглядеть, как Таргариен. Со светлыми волосами он, казалось, ещё больше походил на матушку, отродясь Люцерис взял всю мягкость от матери, округлое лицо, аккуратный, прямой, чуть вздернутый кверху нос, пухлые, будто капризно сжатые губы, большие голубые глаза. — Мать ищет меня, — пробормотал он однажды, глядя на свои поседевшие волосы в отражении. Он был уверен в этом. Рейнира, его матушка, не могла оставить поиски. Она всегда была сильной и решительной, но, что более важно, она до безумия любила своих детей, и Люцерис знал, что она сделает всё возможное, чтобы найти своего сына. Именно эта мысль придавала ему сил. Он старательно выполнял все упражнения, которые назначала ему Селин. Пусть боль не уходила, пусть шаги давались с трудом, но каждый день он заставлял себя идти вперёд. Люцерис не мог позволить себе поддаться слабости. Война всё ещё не шла столь откровенно, как могла начаться из-за того, что он бы не появился, его семья нуждалась в нём, и он должен был быть готовым вернуться. Селин видела это в его глазах каждый раз, когда он поднимался на ноги, несмотря на боль. — Моя матушка... Рейнира... — тихо произнёс он однажды вечером, когда тишина деревни окутала дом. — Она не остановится, пока не найдёт меня. — И правильно делает, — ответила Селин, не отрываясь от своих трав. — Такая матушка не сдастся ни за что на свете. Моряки постоянно говорят, что в последнее время видят летящую золотую драконицу в небе. И каждый день Люцерис чувствовал, как эта мысль о возвращении к матери и семье наполняет его новой силой. — Ты делаешь большие успехи, дитя, — улыбалась Селин, когда видела, как он, пусть и медленно, но уверенно преодолевал каждый новый рубеж. — Скоро ты сможешь вернуться к своим обязанностям. Но Люцерис понимал, что речь шла не только о его теле. Душевные раны, нанесённые боями и потерями, были намного глубже, чем физические. И именно эти раны требовали времени для исцеления. Однажды, когда Селин, как обычно, варила отвар у очага, Люцерис сел рядом с ней. Его тело по-прежнему болело, но сегодня он чувствовал себя чуть лучше. — Спасибо, матушка Селин, — тихо сказал он, глядя на огонь. — За всё. Если бы не ты, я бы не выжил. Селин на мгновение остановилась и посмотрела на него с доброй улыбкой. — Каждый в этом мире исцеляется по-своему, — мягко сказала она. — Моё дело — помочь тебе вернуться к жизни. Но истинная сила исходит изнутри, от твоего желания жить и сражаться. Ты уже показал, что твоя воля сильнее любой боли. Люцерис молчал, чувствуя, как её слова находят отклик в его сердце. Он знал, что впереди его ждёт ещё много испытаний, но благодаря Селин он смог снова почувствовать силу в себе. Ещё немного — и он снова сможет встать на ноги, сильный и готовый к новым битвам, к новым вызовам.

***

Прошло ещё несколько недель. Люцерис продолжал восстанавливаться, хотя его тело всё ещё ныло от старых ран. Селин с каждым днём всё больше хвалила его прогресс, но сама же оставалась верна своим предупреждениям: не стоит торопиться. Однако время шло, и его сердце с каждым ударом ускоряло шаг в такт ожиданию. Он знал, что Рейнира ищет его, знал, что мать ни за что не оставит его одного в этом мире. Но мысль о том, что она уже может быть близко, не давала ему покоя. Он знал, что она ищет его. Он знал, что её железная воля не позволит ей остановиться, пока она не найдёт своего сына. Но где она? Как далеко её поиски унесли её от Буревестника? От него? Однажды тихим утром, когда лёгкий морской бриз коснулся его лица, Люцерис вышел на крыльцо дома Селин, поддерживаемый деревянной тростью. Он чувствовал лёгкий ветерок на своей коже и смотрел на деревню, которая, казалось, жила в своём спокойном ритме, пока где-то далеко, за горизонтом, продолжалась великая борьба за трон. Здесь, в простом деревенском домике, было почти невозможно представить весь масштаб того, что происходило в большом мире. Рейнира, тем временем, не прекращала свой отчаянный поиск. Все уже потеряли надежду, и пытались отговорить её, но она знала, она чувствовала! Её сын где-то здесь, где-то рядом. Она должна, она обязана найти его, её Люка. Она летала на своём драконье по небу, что охватывало все уголки Вестероса. Её дракон, Сиракс, с каждым днём изматывался всё сильнее, но королева не могла остановиться. Лицо её было измождённым, а сердце полным отчаяния. Каждое мгновение её разума разрывалось между надеждой и ужасом — что, если она не успеет? Что, если её сын мёртв, погребён где-то в безымянной могиле? Но она старательно избегала этих мыслей. Рейнира Таргариен не могла себе этого позволить. Её истерика нарастала с каждым днём, но её решимость оставалась непоколебимой. В тот день, когда она, наконец, нашла деревушку у Залива губительных валов, где по росказням челяди видели крыло дракона и мальчика, что был под ним, она уже была на грани помешательства. Сиракс кружил над деревней, издавая громкий рев, который разнёсся по всему побережью. Жители с испугом выбежали на улицу, глядя на громадного дракона, который приземлялся неподалёку. Ветер от его крыльев поднял облака пыли и морской соли, заставив всех замереть на месте. — Это она, — прошептал он сам себе, сжимая трость. Его сердце колотилось так, что казалось, оно вот-вот выпрыгнет из груди. Люцерис, стоявший на крыльце дома Селин, почувствовал, как его сердце замерло, а затем ускорилось, когда он увидел дракона своей матери. Слабость на мгновение отступила перед волной адреналина и радости. Он знал, что это конец его ожиданий. Он знал, что она пришла за ним. Лера внутри уже давно не понимала, почему она ощущается всё так, будто она и есть Люцерис. Рейнира слезла с дракона, шатаясь от усталости. Её лицо было измождённым, волосы спутанными, а глаза — полными истерики. Она уже несколько недель не ела и почти не спала, бесконечно рыская по Вестеросу в поисках сына. Но увидев его, стоящего на крыльце, она остановилась на месте, словно не веря своим глазам. — Люцерис... — прохрипела она, сделав шаг вперёд, но ноги предательски подогнулись. — Ты жив, ты жив! — её голос дрожал, но глаза оставались полными решимости. Люк, превозмогая боль, бросил трость и сделал несколько шагов навстречу матери. Он, хоть ещё слабый, подхватил её в свои объятия. Она казалась ему такой хрупкой в этот момент, хотя её сила всегда была неоспоримой. Рейнира рыдала, словно ребёнок, не отпуская его, прижимаясь к его плечу, её тело содрогалось от истерики и облегчения. — Я думала, что потеряла тебя... — прошептала она, сжимая его так крепко, словно пыталась убедиться, что он настоящий. Люцерис крепко прижал её к себе, чувствуя тепло её тела, её дрожь. Он понимал, каково было ей всё это время, и как много боли она пережила. — Я здесь, — произнёс он, глядя ей в глаза. — Я жив. Рейнира всхлипывала, и её руки крепче обвили его. Она провела рукой по его волосам, заметив их новую белизну, и снова её охватила волна горечи. — Что с тобой сделали... — шептала она, её лицо было измученным, но её взгляд наполнился решимостью. — Я больше не позволю никому причинить тебе боль. — Теперь всё хорошо, — тихо сказал Люцерис, хотя сам ещё не до конца верил в это. — Мы снова вместе. Сиракс, почувствовав, что его всадница наконец обрела мир, тихо вздохнула, свернув своё массивное тело на побережье. Дракон чувствовал, как напряжение, накопленное в сердце его всадницы, наконец начинает отступать. Рейнира, крепко прижимая Люцериса к себе, понимала, что теперь они должны вернуться домой. Но это была не просто победа — это было возвращение её сына, ради которого она была готова идти на всё. Люцерис держал мать, ощущая, как она постепенно успокаивается в его объятиях. Слёзы на её лице смешивались с пылью дороги, и она, казалось, уже не замечала окружающего мира. Он видел, насколько истощённой была Рейнира, как её плечи вздрагивали от каждого выдоха, как руки цеплялись за него, будто страх потерять его снова сковывал её. — Я думала, что потеряю тебя... как твою сестру, — прошептала она снова, её голос дрожал, но уже не от страха, а от смеси горя и облегчения. Люцерис сжал её ещё крепче, чувствуя, как сердце сжимается от этих слов. Её боль за Висенью всё ещё была свежей, кровоточащей раной. Он видел в её глазах всю тяжесть тех потерь, которые выпали на её долю. — Я здесь, матушка, — повторил он тихо, глядя в её глаза. — Ты не потеряешь меня. Рейнира глубоко вдохнула, стараясь успокоить рваное дыхание, и, вытерев слёзы рукой, наконец выпрямилась, пытаясь взять себя в руки. Она посмотрела на Люцериса, её взгляд стал твёрдым, как и всегда, когда ей нужно было защищать своих близких. — Мы должны уйти отсюда, — сказала она, её голос всё ещё дрожал, но в нём снова слышалась знакомая решимость. — Мы не можем оставаться здесь долго. Я привлекла слишком много внимания. Люцерис кивнул, хотя его тело всё ещё болело, и слабость давала о себе знать. Он понимал, что покидать деревню будет тяжело. Ему хотелось ещё времени для восстановления, но он знал, что медлить нельзя. Рейнира была права — их нельзя было оставить без внимания, тем более после того, как в небе пролетел её дракон. — Дай мне немного времени, — сказал он, пытаясь встать на ноги самостоятельно, но, почувствовав, как его тело покачнулось, опёрся на мать. — Я готов, но нужно предупредить Селин. — Селин? — Рейнира удивлённо посмотрела на него. — Местная целительница. Она спасла меня, — объяснил Люцерис, стараясь скрыть боль в голосе. — Без неё я бы не выжил. Рейнира мягко сжала его плечо, осознавая, что должна быть благодарна этой женщине за жизнь её сына. Она понимала, что во времена войны и предательства, помощь могла прийти откуда угодно, даже из рук простого человека. — Тогда мы должны поблагодарить её, — тихо сказала она. — Но долго задерживаться не можем. Мы вернёмся на Драконий Камень, где ты будешь в безопасности. Они направились обратно в дом Селин, где женщина встретила их на пороге с тревогой в глазах, уже слышавшая рёв дракона. Её лицо дрогнуло, когда она увидела, как ослабший Люцерис опирается на Рейниру, но вместо того чтобы броситься с расспросами, она лишь сдержанно подошла к ним. — Ваш сын очень сильный юноша, — сказала она тихо, сдерживая свои эмоции, когда глядела на Рейниру. — Но ему ещё нужен покой. — Я понимаю, — ответила Рейнира, взглянув на женщину с благодарностью. — Спасибо вам за его жизнь. Ваши руки были искусны, и я этого не забуду. Селин кивнула, сдерживая эмоции, и отвернулась, чтобы принести последнюю смесь для Люцериса, которую ему нужно было выпить перед дорогой. — Я сделала всё, что могла, — сказала она, протягивая сосуд с целебным отваром. — Но ему нужно ещё время. Рейнира взяла сосуд, благодарно кивнув. Она знала, что должна заботиться о сыне, ведь впереди их ждали не только политические интриги, но и война.