Они горели ярко

***

С наступлением летних каникул многие ученики Хогвартса вернулись в Лондон. Оливия, сойдя на платформу 9 и ¾ и попрощавшись с товарищами, огляделась, пока Ремус охранял чемоданы. Вокруг было столпотворение ждущих своих детей родителей, студентов, тележек и работников станции. Сразу же девочка завидела издалека маму, однако та изменилась. Ей показалась, что мама пополнела, а ее живот округлился. Это смутило Оливию и создало в ее голове некие предположения, но для начала она не хотела подавать виду. —Мамуля! Я по тебе скучала! — Воскликнула Оливия и бросилась в объятия матери. Та бережно положила руки ей на спину. —Я тоже, солнышко. У нас с папой для тебя есть пара новостей. Но думаю, что лучше будет дома обсудить. —Мне уже интересно, — девочка наклонила голову на бок и отошла слегка, приветствуя Лайелла, пока тот складывал чемоданы детей на тележку, — рада Вас снова видеть, мистер Люпин. —Я тоже, Оливия. Ремус писал, что вы хорошо сдали экзамены. —У меня почти по всем высшие баллы, пап, — немного смущенно ответил Ремус, и отец потрепал его по голове. —Молодец. Мама будет тобой гордиться. —О, мистер Люпин, а как ваша жена? Ремчик говорил, что она болеет, — Оливия вдруг вспомнила об этом. Ее друг каждый месяц говорил, что уезжает навестить мать. В какой-то момент ей стало казаться эти поездки подозрительными, но ее друг был очень эмпатичным и добрым человеком, поэтому она не исключала возможность, что так и есть. —Уже лучше. Надеюсь, что скоро поправится. Спасибо, что спросила. —Пойдемте. Что нам тут стоять? — Натали подтолкнула дочь в сторону барьера и рукой подозвала младшего и старшего Люпинов. По ту сторону прохода, на маггловской платформе возле столба девять и десять, их ждал лишь отец Оливии. Девочка посчитала, что маме Ремуса и в правду не здоровится, раз она даже не пришла встречать его. Она так же, как и к маме, побежала к папе, обвив руки вокруг него. На душе у Оливии была легкость и радость. Даже если она рассталась почти со всеми друзьями, девочка несказанно счастлива видеть родителей. Она любила их больше всего на свете. Если б ее попросили сказать, что для нее дом, то она бы сказала: «Это там, где мама и папа». Да, порой они ее раздражали своими советами и наставлениями. Да, порой ее и отчитывали за что-нибудь. Но ее любовь к ним не исчезала из-за этого, ведь это были теми людьми, к которым она могла прийти или написать в трудную минуту и попросить совета. Они слушали даже ее самые бредовые истории. Она знала, что может на них положиться. Они ее опора. Ее фундамент в жизни. —Папуля! Привет! —Задушишь, Ливви, — захохотал Генри Уилсон, обнимая дочь и поднимая ее над землей. —Я это и планировала, — ехидно хихикнула девочка, улыбаясь всеми зубами, — мы едем домой? А Ремуса можно взять? —Это надо спросить у его отца, — ответила ей мама, подходя к ним с отцом. —Давайте как-нибудь в другой раз. Нам сейчас надо кое-куда, — начал Лайелл и взял за руку сына, а в другой держа тележку, — сейчас довезем вещи до машины и разойдемся. Но думаю, что ненадолго. Всё же еще целое лето впереди. Так они и поступили. У машины семейства Уилсонов они расстались: Люпины направились к себе, а семья Оливии к себе. Домой девочка залетела с ходу. Она вдруг вспомнила, как хорошо прошли зимние каникулы, и на ее губах появилась яркая улыбка, а в глазах заиграл блеск. Она побежала на кухню и села за стол со словами: —Я такая голодная! Съела бы слона! —Солнышко, сейчас поедим, — ее мама нежно провела взглядом по ней и приземлилась на стул рядом, взяв ее ладошки в свои руки, — но сначала нам надо поговорить. —А… Новости? —Да, Ливви, — Генри последовал за женой и встал за ней, положив ей руки на плечи. —Солнце, помнишь ты говорила как-то, что хочешь себе братика? — Начала Натали, — ну так вот… —У меня будет братик?! — Девочка встала с места, перебив маму. Ее лицо в одно мгновение озарилось приятным шоком. Она посмотрела на родителей с немного приоткрытым ртом, — то есть… Мамуля, ты беременна, да? Я так и знала. Почему вы раньше мне не сообщили! Она не дождалась ответа и положила свои ладошки на живот матери, начав его гладить. Особо, как появляются дети Оливия не была осведомлена, но родители, а точнее мама в основном, рассказывали, что такое беременность. Было это еще, когда девочка не достигла лет семи. Тогда она просто подошла к маме с вопросом: «Откуда я взялась?» Натали ей максимально аккуратно объяснила, конечно же, не описывая все процессы. Она решила оставить разговор о взрослых вещах до лучших времен или хотя б до ее тринадцатилетия. Но Оливия понимала, что сейчас в животе ее мамы находился будущий братик. Она весело заговорила: —Эй, привет, как тебя там. Это твоя сестренка! Ты там долго не сиди. Я тебя увидеть хочу. Родители в этот момент улыбались. Они были счастливы видеть, как загорелись глаза их дочери, как она радостно общается с ее еще нерожденным братом, как она гладит живот Натали, как ее переполняли эмоции даже больше, чем их, когда они узнали. Оливия мечтала о брате уже давно, поэтому эта новость стала самой лучшей за последние несколько месяцев. Ей не терпелось познакомиться с ним; увидеть, как он выглядит. Поэтому она сразу же спросила: —А когда братик появится? И как мы его назовем? —В сентябре должен, — начала Натали, и Оливия надула губы, — и мы думали над именем Коул. —Ну, блин. Я его до Рождества не увижу, что ли? Вылезай, мини Коул, — девочка постучала пальчиком по животу мамы. —Он может и в августе родится. А если в сентябре, то мы можем тебе фотографию прислать, — встрял отец семейства, медленно разминая плечи Натали руками, а она накрыла их ладонями. —Ладно, — немного обиженно протянула Оливия. Она вздохнула, но тут же повеселела, — я тогда пойду вещи разбирать, пока ужин готовится. —А не хочешь начать сама учиться готовить, солнышко? — Предложила ей мама и пошла к холодильнику. —Не, это не моё. —Ты вся в отца. Он это тоже не любит. —Ничего подобного. Я люблю готовить, просто не умею, — усмехнулся мистер Уилсон. —Ну что мне с вами такими делать? —Любить, мамуль.

***

Лето в доме Уилсонов проходило немного однообразно, если не считать встреч с Ремусом, что были почти каждый день, или пары поездок. С самого начала Оливия хотела куда-нибудь отправиться, но ее отец работал почти всё время. Выходные у него выдались только на пару дней в июле. Тогда они поехали на пикник за город с семьей Люпинов. Они хорошо провели время под лучами солнца на холмах, где на небе бегали огромные облака, трава щекотала босые ноги детей и дул теплый летний ветерок. У подножья одного из таких холмов располагался небольшой водоем, над которым кружила мошкара, а в нем плавали рыбки. Где-то раздавалось кваканье. Оливия весь день бегала, таща за собой Ремуса. Она ловила лягушек, рвала цветы и камыши, кидала камешки в пруд, и ее друг везде шел за ней, жалуясь на ее выбор времяпрепровождения. Но всё же он не был против ее идей. Ему нравилось, как она ведет его за собой в абсолютно любые передряги, а потом пытается вытащить из них же. Ее неумолимый энтузиазм, что никогда не заканчивался будто бы, привлекал его, с виду спокойного и домашнего мальчика. Однако рядом с ней или друзьями он потихоньку становился как они. Товарищи заражали Ремуса энергией и позитивом, напрочь выкидывая из его головы тревожность и плохие мысли. С пяти лет он жил в страхе, что его никогда никто не сможет принять, кроме родителей. Все знакомые взрослые, если узнавали его тайну, остерегались его и уводили подальше своих детей. Этот страх еще был, ведь до сих пор никто не знал всей правды о нем, но становилось легче, когда рядом находились друзья, в особенности Оливия. Ему почему-то так нравилось ее присутствие, что в одиночестве он чувствовал какую-то пустоту, будто он не был полноценным. Он так привык к присутствию друзей, к вечным разговорам подруги о том да сём, и к этому всему за всего один год, что уже представить не мог, как жить без них. Пусть порой он не соглашался с немного безбашенными придумками своих приятелей, он всё равно был за них. В последнее же время Ремус стал ощущать себя странно. Будто какое-то недомогание одолело его. Хотя он чувствовал себя вполне здоровым. И «ощущения» усиливались стоит Оливии появиться в его поле зрения. И тогда он мог смотреть лишь на нее. Ее улыбка дарила ему прилив положительных эмоций, поэтому хотелось смешить и радовать ее. Образ Оливии казался ему прекрасным, словно она была принцессой из тех книжек, что ему читала мама до Хогвартса. Его настроение стало переменчивым из-за этого. Он не понимал, что с ним происходит, но в то же время ему по душе эти изменения. Однажды в начале августа он поделился с мамой — самым близким и родным ему человеком. Она обладала невероятной способностью: принимать и любить сына всем сердцем, несмотря ни на что. Если отец иногда ругался, то она никогда даже не упрекала его. Говорят, что глаза — зеркало души, и если это так, то у Хоуп Люпин она самая чистая из всех людей, ведь ее взгляд всегда смотрел мягко с добротой и пониманием. Ее прикосновения успокаивали Ремуса, а особенно ее поглаживания по волосам, пока она напевала какую-то мелодию. Его мама на откровения мальчика очень ярко улыбнулась и взяла за руки, ведя большими пальцами по тыльной стороне его ладоней. Она смотрела своими небесными глазами прямо в его такие же. —Дорогой, мне кажется, что ты влюбился в эту девочку, — нежно проговорила она, переместив руку на щеку сына. Ремуса повергло в легкий шок: его глаза метались по лицу матери, рот приоткрылся, а мозг беспорядочно пытался понять сказанную ею информацию. Конечно, он слышал про понятие влюбленность; читал про это, но думал, что так рано это с ним столкнется. Ему же всего двенадцать! Однако это всё объясняло: и его волнение, и изменчивость в настроении, и желание быть с Оливией почти каждую минуту. Но у него появился страх, которому он не мог найти объяснения. Он боялся, что если подруга узнает обо всём, то она отвернется от него, хотя у него не было поводов так думать. Хоуп заметила смятение и напряженность сына, и поэтому поддержала его: —Милый, ничего страшного в этом нет, — она погладила его по щеке и продолжила, будто прочитав его мысли, — и не бойся ничего. Просто расскажи ей, что чувствуешь. Я уверена, что она поймет. Ремус кивнул матери, решив, что при следующей встречи с Оливией признается. Однако это так и не произошло за всё лето. Он каждый раз держал в голове мысль: «Я должен рассказать, я не должен бояться». Но каждый раз появлялись обстоятельства, мешающие ему. Эти обстоятельства казались ему вполне сносным оправданием, когда на деле были лишь отговорками. Он слишком стеснялся и волновался, а из-за это в его и без того тревожные иногда мысли лезли страшные исходы его признания: как она будет смеяться над ним, как расскажет другим, как отвернется, как перестанет общаться, а он останется вновь один.

***

В доме Блэков всё лето царила гнетущая атмосфера. Сириус вновь и вновь выслушивал лекции матери о том, как он ее разочаровал, попав на Гриффиндор. Но она недолго отчитывала его и вскоре перешла в тактику игнорирования, как это делал отец. Его папаша, Орион Блэк, вовсе забыл о существовании старшего сына, когда узнал эту ужасающую новость. Сириусу запретили выходить из комнаты, когда приходили гости, ведь своим присутствием он очернял благородный и великий род Блэков. Он же считал, что они сами себя губят своим консерватизмом и невежеством, поэтому из принципа и сам не хотел выходить из комнаты. Писать друзьям он не мог: в семье все письма проверяла Вальбурга, его мать, а если она узнает, что он подружился еще и с нечистокровными волшебниками и предателем крови, то его даже в Хогвартс не отпустят. Хотя он стал замечать, будто она уже что-то подозревала. Однако она почти ни на что не реагировала как-то ярко. Ей словно плевать, что ее сын приехал, что он на Гриффиндоре учится, что он стал разочарованием семьи. Пока он молчал в тряпочку ей было плевать, но когда он не выдерживал и начинал ей перечить, то на него вешались все смертные грехи. —Я хочу, и я пойду на улицу, — гаркнул один раз в августе Сириус, когда ему уже запретили даже выходить из дома, пока не «вернет расположение родителей», а он хотел продышаться свежим воздухом, ведь в доме Блэков даже кислород был токсичным, — вы не смеете мне указывать, мамаша. —Как ты можешь вообще перечить мне, мальчишка, — Вальбурга Блэк также повысила голос на сына, как и он. Удивительно, что даже если Сириус не хотел быть как она, то он всё равно в определенные моменты походил на нее. —Да пошли вы, мамаша, — он быстрым шагом направился к главному выходу, но его быстро перехватили. Его отец схватил его за предплечье, пока тот пытался вырваться. Сил у Сириуса не хватало, чтобы одолеть взрослого и высокого мужчину. —Уведи его с глаз моих, — махнула рукой Вальбурга, возмущаясь поведению сына. В этом доме она раздавала всем указания и не терпела, когда ее не слушались. Сириуса бесило, что абсолютно все у нее на побегушках, будто даже люди были рабами, как их домашний эльф Кикимер. А единственный, кто ее не слушал, свалил из этого гадюшника уже давно. Он мечтал, что когда-нибудь тоже уйдет из дома и никогда не вернется, но пока не мог. Сириуса заперли в его комнате, оставив наедине с мыслями. Он размышлял о друзьях. Как он хотел побыстрее уехать в Хогвартс, где его не достанут эти свято верующие в превосходство чистой крови. О, как он хотел! Его пару дней морили голодом, и никто не смел подходить к двери в его комнату, даже Кикимер. Да и есть он не хотел совсем. Если еще первый день он чувствовал желание поесть, то на второй его просто мутило от всего, включая его семью. Он сидел у окна, которое вело на улицу Гриммо. На дороге бегали и играли в мяч дети, смеющиеся и резвящиеся. Они радовались теплым дням и были свободны словно птицы. А Сириус находился в клетке, из которой ему не выбраться, как мухе из паутины. Он мог лишь представлять, как на месте тех детей был бы он и его друзья. Внезапно из его мечт его вывел стук в дверь. По ту сторону, в коридоре, послышался тонкий мальчишеский голос. Сириус сразу узнал его. Его идиот братец. —Сириус, я принес тебе хлеб.Mamanсказала, что ты опять провинился, но я решил, что нельзя так долго тебе не есть. —Ты дурак, Рег. Она теперь и тебя запрет, — прыснул старший Блэк, про себя мысля, что наивность и добродушность его погубят когда-нибудь. «Обязательно ввяжется во что-нибудь, что ему посоветуют родители, а потом будет жалеть. Плохо быть добрым среди жестоких,» — промелькнуло в голове Сириуса. —С чего ты вообще решил, что мне нужен твой хлеб? — Добавил он, огрызаясь на младшего брата и подходя к двери. Где-то глубоко внутри он любил его и желал лучшего для Регулуса, но то, как тот уже верил в обычаи и традиции Блэков, раздражало. А еще, пусть он не хотел признавать, он ревновал брата к родителям и завидовал ему. Любимый сын. Будущий наследник. Золотой мальчик, которого холили и лелеяли, забывая о старшем ребенке. —Не хочешь и не надо, значит, — грубо ответил ему Регулус. Его голос немного дрожал и звучал обиженно, будто его искренне задели слова старшего брата. Как бы он ни старался, Сириус всегда видел в нем чужого человека. Регулусу это приносило боль, что превращалась в обиду в его сердце. Родители твердили ему, что его брат ужасен и что с ним лучше не общаться, а то и Регулус станет таким. Но тот хотел понять, почему родители, которых он так любил и уважал, считали братца плохим. И с каждым их диалогом, с каждым разом наладить контакт Сириус будто доказывал ему то, что говорили родители, хотя Регулус отчаянно пытался завоевать его доверие. Он собрался уйти, помявшись на месте, и всё же просунул под дверь маленькое и плоское блюдце с хлебом. Он вздохнул и покинул брата, пока никто не увидел, что он тут. Сириус смотрел на тарелку, стоящую у самой двери. Его взгляд пилил ее, и он скрипел зубами, думая, что делать с этим всем. Он был слишком горд, чтобы принимать подачки от кого-либо, особенно брата, но он и понимал, что есть ему надо, а то можно и с голоду помереть. «Плевать. Не буду я это есть. Они всё равно долго держать меня не будут тут. Побухтели, как обычно, и отпустили,» — мыслил Сириус. Он поднял хлеб с блюдца и вышвырнул его в окно через решетки, которые пару лет назад ему установили, чтоб он не пытался сбежать через окно. И он вновь был прав. Через еще день к нему зашел Кикимер с тарелкой еды и со словами: «Хозяйка велела дать осквернителю рода поесть». Он смотрел на Сириуса с презрением, как и тот на эльфа. Дверь домовик не запер, когда покинул его, что уже радовало. Мальчик взял еду и сел на кровать. На тарелке лежал ломоть мяса и три горошины. Не густо, но наесться можно. Взяв первый кусочек в рот, Сириус наконец-то почувствовал, как был голоден. Он почти сразу набросился на обед, быстро опустошив тарелку. Тогда ему это казалось самой великолепной едой на свете. «Как немного нужно человеку, чтобы он считал обычное обжаренное мясо верхом кулинарного излишества. Лишь поголодать дня три,» — усмехнулся про себя мальчик. Следующие недели в доме Блэков были одинаковыми, но теперь Сириус старался не высовываться, иначе его и вовсе не выпустят из комнаты до самого октября, а ему скоро нужно отправляться в Хогвартс. Он был тише воды и ниже травы, поэтому мать разрешила написать одно письмо кому-нибудь из друзей, но с условием, что это будет чистокровный волшебник. Выбор тут же пал на Джеймса. Так, в середине, даже ближе к концу, августа Сириус отправил другу послание. Особо чего-то креативного он не писал, ведь знал, что все прочитает Вальбурга, однако завуалировано он постарался сказать: «встретимся — всё расскажу». Он решил для себя за год в Хогвартсе, что Джеймсу Поттеру он мог излить душу, не боясь, что тот будет это использовать против него. Живя в семье, где каждый ее член твой враг, хочешь или не хочешь будешь осторожничать прежде, чем кому-то что-то рассказать. Сириус это понял на своем опыте, когда родная кузина сдала его матери, когда брат поведал все его мысли о родителях им же, когда домовик жаловался на его простые розыгрыши. Остальная часть лета прошла совершенно скучно для Сириуса. Каждый день он мечтал и ждал первое сентября больше всего на свете. В месте, которое он должен называть домом, было душно так, словно его лишили возможности дышать, а школа стала тем местом, где он мог вдохнуть полной грудью, не боясь, что его схватят за горло и перекроют кислород вновь.

***

Лили Эванс проводила лето в доме родителей. Она обожала бы это место, если б не ее старшая сестра, что вечно пыталась ей насолить. Она не понимала, почему Петунья так не любит ее, ведь девочка со всей душой к ней, а та лишь оскорбляла, называя «полоумной». Возможно, старшая Эванс ревновала ее, ведь родители уделяли Лили больше внимания, но она же не виновата, что мама с папой предпочли Петунье ее. До Хогвартса Лили думала, что она и в правду ненормальная, хотя Северус уверял в обратном. Полностью она поняла слова друга только тогда, когда ей пришло письмо из школы чародейства и волшебства, сообщившее, что она особенная. Тогда же родители стали возвышать ее, чуть ли не пылинки сдувая. Лили это нравилось, она отрицать не могла, но ее сестра с того момента стала еще хуже к ней относиться. Поэтому летом Эванс сбегала на озеро в парке, который находился в ее районе, чтобы пересечься с другом, который стал появляться там только в конце июля. Пару лет назад там она впервые встретила Снейпа, который в тот день сидел на берегу и записывал что-то в блокнот. Она сразу же подружилась с ним, хоть тот и не проявлял какие-нибудь признаки дружелюбия. Однако постепенно он стал открываться ей. И именно он рассказал о магии. Именно он сказал ей: «Ты особенная, Лили. Такие, как твоя сестра, не поймут таких, как мы, никогда». Эванс стремилась к дружбе с Северусом, но всё радикально изменилось после их поступления в Хогвартс. Они разошлись, как в море корабли, попав на разные факультеты. Тут и начались конфликты. Лили не нравилось с какими типами начал общаться Снейп. Она считала их подлецами, портившими его чистую, по ее мнению, душу. А ему было противно от того, что она якшается с Мародерами, пусть и не часто. Он вообще не хотел, чтобы она хоть с кем-то, кроме него, общалась. Всё же они оба цеплялись за дружбу, в особенности Северус. Поэтому и летом они виделись. Да и Лили не с кем было общаться за пределами Хогвартса. Она лишь могла писать письма тем, с кем сблизилась там. Этих людей не так много: Ремус, Мэри да Оливия. Хотя последняя казалась Эванс немного эксцентричной, но чем-то притягивала. Северус же не обзавелся друзьями в школе. Ну, как сказать, он общался со слизеринцами, но они все ему казались напыщенными слезниками, а то и вовсе тупыми. Все люди, кроме Лили, казались ему такими. Поэтому у него много знакомых и всего один настоящий друг. Лили напоминала ему маму. Такая же добрая, милая, справедливая и местами упертая. Все остальные напоминали ему отца, хотя он не знал почему. Особенно магглы. Он считал их отмороженными тварями, возомнившими себя куда выше других. На деле они не стоят и пустого места. Сестра Лили подтверждала, что магглы такие. Они боятся того, что не понимают, а когда магглы боятся, то они становятся агрессивными. К этому выводу Северус пришел еще давно: отец боялся, что мама уйдет от него или причинит ему вред, потому бил и ее, и младшего Снейпа. Он нескончаемо пил, тратя на алкоголь все деньги, что попадали ему в руки. Его отец держал их в страхе своим поведением. Мама Северуса хотела уйти, но не могла. Ее будто что-то держало в этой пучине мрака и ужаса. Северус пообещал себе и ей, что когда вырастит, то спасет их от отца. Тогда они заживут счастливо отдельно от него. Но его мечте не суждено сбыться. Его мама скончалась, пока он находился в Хогвартсе. Он вернулся домой и не обнаружил ее там. Он с криками и слезами спрашивал у отца, что с ней стало. Тот лишь в пьяном бреду смог показать на стол, где лежала бумага со свидетельством о смерти. В нем было сказано, что седьмого апреля 1972 года Эйлин Принц сбил на своей машине «некто». Мальчик в тот момент еще больше возненавидел магглов. Весь июль он провел, скорбя по ней. Он до поздней ночи не появлялся дома, где отец ушел в еще более беспросветный запой. В это время он питался чем попало или тем, что было в холодильнике. К концу месяца его отец перестал пить, ведь алкоголь закончился, а денег не хватало, чтоб купить. Он устроился на какую-то работу и каждую зарплату спускал на выпивку, кусок мяса и хлеб. Этим дома Северус и кормился. В конце месяца он рассказал Лили о своей утрате. Та поддержала его, но она не могла не заметить, как охладел Северус ко всему. Его взгляд стал пустым и бесконечно одиноким, будто он сам умер. Девочка пыталась отвлекать его от навязчивых мыслей, водя его на прогулки и разговаривая с ним. Однако каждый раз, когда он возвращался, домой его ждал отец. И непонятно было, что страшнее: когда тот пьян или когда трезв. В моменты ясности ума папаша мог избить его до полусмерти, ведь сын напоминал ему жену и срываться теперь он мог только на нем. А в пьяном состоянии он кричал и лупил его, делая это, правда, не умело. Поэтому дома Северус всегда запирался в своей комнате, куда часто ломился отец. Страшно, но к концу августа мальчик привык, а там уже он уедет в Хогвартс скоро. Удивителен человеческий мозг: он может приспособиться абсолютно ко всему, включая самые ужасные вещи. Лето Северуса оставило желать лучшего. Он его точно не забудет. В отличие от Лили, у которой оно было однообразным и спокойным, даже если учесть задирство ее сестры.

***

Марлин провела лето с семьей. Она хотела, конечно, уехать куда-нибудь: дома особо места не хватало. Она буквально не могла провести время одна. У нее большая семья: детей у ее родителей пятеро и все мальчики, кроме нее. И Марлин являлась второй по старшинству. Гул в ее доме стоял всегда, особенно если учесть, что большинство из ее братьев были еще маленькими. И она делила комнату с двумя младшими. А ее мать ждала еще одного ребенка. Марлин долго не понимала, почему ее родители рожают столько детей. Ближе к Хогвартсу она осознала, что ее родители хотели сына волшебника. И мать, и отец были магами, однако все их дети, кроме дочери, — сквибы, к всеобщему удивлению. Поэтому они пытались вновь и вновь родить волшебника, бросая остальных детей на плечи старших. Всё лежало на плечах Марлин и ее старшего брата. Она вроде и была любимой родителями, а вроде и нет. Папа ее обожал, особенно за интерес к музыке, а мама, хотевшая больше, чем муж, сына-мага, не особо. Так и жила Марлин. Вечные детские крики, визги. Ни минуты спокойствия. Но всё же она любила свою семью, хотя иногда и чувствовала себя неправильной в ней, будто она должна быть тем мальчиком, которого так хотели родители. Это повлияло на ее характер сильно: мужские черты преобладали в поведении, делая ее грубоватой и резкой. Она часто уходила из дома гулять со своей гитарой в поисках тишины. А когда оставалась дома, то играла с младшими. Ее они забавляли своей непосредственностью и доверчивостью. И за это она любила их так, что была готова защищать любой ценой. Дни проходили примерно так в семье МакКиннон. Они были семейством максимально противоположным тем же Поттерам, в котором рос лишь один ребенок. Джеймс стал желанным и единственным сыном Юфимии и Флимонта Поттеров. Они долго мечтали о ребенке, однако долго не могли его завести. И вот, когда они уже отчаялись, судьба одарила их первенцем. В него Поттеры вложились максимально, возможно даже перестарались, избаловав мальчика. Всё их внимание уделялось ему. Все их деньги в основном вкладывались в него. На любые праздники он получал много подарков. За любые успехи поощрялся. Ему ничего не запрещалось, поэтому он никогда не знал слова «нет». Каждое лето он мог делать, что только его душе угодно. Захотел съездить куда-нибудь? Мама и папа отвезут. Захотел пригласить гостей или сходить к друзьям? Да пожалуйста, только у друзей спросить надо. Этим же летом Джеймса отправили отдыхать в Шотландию на один из волшебных курортов, куда он давно хотел попасть. Они долго держали это в тайне от него, а когда он вернулся из школы, то вручили ему билет. Там было множество развлечений для детей магов, включая его любимый квиддич, если быть точнее, то детский клуб для игры в этот вид волшебного спорта. Он обзавёлся и в этом месте друзьями, но очень тосковал по товарищам из Хогвартса. Писал всем письма, однако отвечали только Оливия и Ремус. Он волновался, что с Сириусом что-то случилось. Все его переживания рассеялись, когда он получил заветное письмо от друга, но понял, что у того всё не очень хорошо, поэтому Джеймс ждал сентябрь, чтобы встретиться с ним и узнать самому о проблемах Блэка. Под конец августа он вернулся с курорта, в предвкушении ожидая первого дня учебы. Он все уши прожужжал родителям о том, как он хочет обратно в Хогвартс, а те с упоением выслушивали сына, подбадривая его.

***

Питер тоже летом скучал по школе, как и многие его друзья. Дома ему просто не хотелось находиться. Его семья состояла только из него и матери, которая не любила сына, но и не ненавидела. Она вроде была к нему равнодушна, однако давала ему всё, что необходимо, чтоб удовлетворить базовые потребности. Растила его как могла. Она толком и не понимала, что от нее требуется, как от «хорошего родителя». Эмма Петтигрю родила мальчика в шестнадцать лет, будучи магглом-сиротой. Она хотела отказаться от него, но жалость к этому созданию побудила ее оставить младенца. Узнав, что сын волшебник, она даже представить не могла, что делать с ним дальше. Дома она часто отсутствовала ввиду того, что работала много. По сути, Питер рос сам по себе, без друзей, без родителей, без всех. Когда же Эмма была дома, то их общение с сыном не складывалось и ограничивалось фразой «как прошел день?» По этой же причине летом он скучал, находясь в меланхоличном настроении. Он считал дни до первого сентября. В Хогвартсе, пусть он был тенью Мародеров, но обзавелся хоть кем-то. Ему стало казаться, что он нужный, а этого он не испытывал никогда. Он тянулся к сильным, дарующим ему хоть какое-то ощущение защиты и любви, которое ему не дала мама. И вот, наконец настал долгожданный для многих сентябрь и новый год учебы для уже второкурсников.