Trinitas

      Син не помнил, когда уснул и от чего, ведь до последнего сопротивлялся потребностям уставшего тела. Бета боялся снова оказаться в кошмаре и очнутся без платка где-то в коридорах дома. Благо проснулся он утром в той же комнате, прижимаясь к боку Исы. Омега расслабленно и доверчиво лежал рядом, но сон его казался чутким, поверхностным. Син не смел лишний раз двинуться, поэтому мог только замереть и думать о внезапно свалившихся проблемах. Кажется, он нес тяжесть прошлого очень долго и этой ночью совсем лишился сил — тогда-то все и посыпалось. Удивительно, как можно испортить так много за считанные часы. Как теперь смотреть в глаза Хайри? Как появиться перед Аскаром и Наилем?       Син не знал, что именно рассказал им Иса. Возможно, для близких бета теперь не только жестокий и грубый, но и сумасшедший. Страшно было представить, как при встрече на него посмотрит триада. Син слишком плохой супруг: он срывается и кричит, он полон боли и страхов, он пугает и тревожит. Как подобный ему может быть опорой, если сам разваливается на глазах?       Этой ночью Аскар и Наиль узнали Сина слишком близко. Хуже быть просто не могло. Он боялся встречи, но понимал, что обязан извиниться. Нужно собраться с силами, поднять невыносимо тяжелое тело и добраться до комнаты по соседству. Взять ответственность за то, кем он является и что вчера наговорил.       Стоило Сину отстранится, как целитель вздрогнул, открыл глаза и сонно оглянулся по сторонам. Кочевник успел сесть на ковре и поправить платок, за ночь соскользнувший с лица.       — Куда ты? — прохрипел Иса, щурясь от яркого солнечного света.       — Мне пора возвращаться к триаде, — спокойно ответил Син, — а ты спи, еще рано.       Несмотря на слова беты, омега прогнал остатки сна и поднялся за ним следом. Когда кочевник вышел в коридор, Иса проследил за ним, и только убедившись, что тот спокойно добрался до двери рядом, закрыл за собой дверь в спальню. Сину оставалось лишь вернуться в комнату, из которой сбежал посреди ночи, но этот шаг давался с трудом. Набравшись решимости, бета приоткрыл дверь и как можно тише вошел внутрь. Он надеялся, что появиться незаметно и застанет Аскара и Наиля спящими, но те словно ожидали его появления: оба мгновенно обратили внимание на бету и тот опешил, замерев на пороге, не зная, сбежать ему или остаться. Вся уверенность вмиг исчезла и Син напрягся, как жертва при виде хищника, готовая в любой момент сорваться с места.       — Син, иди сюда, — ровно позвал Аскар, не предлагая, а настаивая.       Бета боялся, но ослушаться не мог, поэтому опустился на ковер рядом с триадой и виновато склонил голову. Он ожидал услышать что-то про Зайту, Наваль, приготовился отвечать на ранящие вопросы, однако в следующее мгновение ощутил тепло, окутавшее со всех сторон — Аскар и Наиль обняли его ласково и бережно, скрывая и погружая в этот маленький мирок на троих.       — Мы так за тебя испугались. Если бы не нашли у Исы, точно разбудили бы весь отряд и кинулись искать, — признался Аскар, уткнувшись носом в платок. Син поджал губы и нахмурился, стараясь не расчувствоваться так скоро. Акид обнимал его крепко, не давая возможности ни двинуться, ни сбежать. Он мягко, успокаивающе огладил спину и с тяжелым вздохом произнес: — Прости, что мы не те, к кому ты обратишься в сложной ситуации.       — И не те, кому ты расскажешь о своей боли, — добавил Наиль, прильнув к другому боку. — Но мы триада и постараемся стать для тебя самыми близкими людьми.       Син поджал губы, сморгнул слезы и после протяжно выдохнул, в попытке совладать с эмоциями. В объятиях Аскара и Наиля было спокойно, уютно и безопасно, а нежные слова доводили до слез. Этого так жаждало и тело, и сердце, и душа.       — Вы действительно не должны были ничего видеть и знать. Только поэтому я не пришел к вам ночью и пытался прогнать, — дрожащими руками Син обнял свою триаду и с опаской прижался сильнее. — Мне очень жаль, что я сделал это таким грубым способом.       — Син, ты знаешь все наши самые страшные секреты, так почему мы не можем знать твои? — голос Аскара пронизывало негодование от такой несправедливости.       — Некоторые вещи лучше держать в тайне.       — Но не настолько большую часть жизни, — фраза прозвучала четко, жестко и отрезвляюще. Однако Син настаивал на своем:       — Эта часть жизни меня самого доводит до дрожи.       — Ты думал, что и мы ее испугаемся? — внезапно предположил Аскар и отстранился, чтобы увидеть реакцию. Ее-то Син сразу постарался скрыть, ведь слова ударили метко. — Я не боюсь твоих видений, образа умершего друга или тех ран, что нанесла тебе война. Мне просто жаль того бедного Сина из прошлого. Я хотел бы оказаться рядом и помочь ему, чтобы изменить ужасный исход, но понимаю, что это невозможно. От этого меня снедает изнутри бессилие. Но если я не могу изменить прошлое, может позволишь сделать лучше твое будущее?       По телу вновь пробежала дрожь и Син уткнулся в плечо альфы, продолжая кивать в ответ на вопрос. Ему так много хотелось сказать, но горло болезненно сдавило и единственное, что оставалось Сину, это сдерживать рвущиеся наружу всхлипы. Он чувствовал, как нежно его касается триада, как они стараются успокоить и поддержать. Наиль говорил не сдерживаться и выплакаться, не подозревая, сколько слез Син уже пролил. Потребовалось много времени, чтобы снова успокоиться и унять эмоции. Благо, на лице все еще оставался платок и единственное, что было на виду — заплаканные глаза.       Словно прочитав мысли, Наиль коснулся губами покрасневшей щеки, поддел пальцем ткань и спустил вниз платок, открывая взгляду жалкое зрелище. Он видел лицо Сина таким впервые и оттого становилось лишь более волнительно. Коснувшись ладонью горячей щеки, Наиль заглянул в глаза напротив и постарался убедить:       — Пожалуйста, больше не скрывай свое горе. Даже самый грустный, самый несчастный, самый жестокий Син для меня лучший бета в мире. Увидев тебя у Исы, я хотел только утешить, пожалеть и согреть. Всего ночь назад ты успокаивал меня, и я желал поступить так же.       От осознания защемило сердце: пока Наиль испытывал к нему такую нежность — Син злобно его прогонял. Казалось, словами было не выразить всю благодарность и все сожаление, поэтому бета мягко коснулся губ омеги, а после прильнул, вовлекая в тройственные объятия. Забота, которой окружила его триада, позволила снова почувствовать себя живым.       Под присмотром Аскара Син вымылся в купальне и переоделся в новый халат, а Наиль помог заново заплести косы. Они не поднимали болезненную тему снова и вели себя так, словно это было обычное утро. Син мог бы обмануться и представить, что не было той ужасной ночи, но расположение духа оставалось паршивым, а в груди таилось дурное предчувствие.       После завтрака кочевник решился выбраться в дом и отыскать Хайри. Бета нашелся во внутреннем дворе, занятый наблюдением за тренировками Лейса и Гайса. Он сидел в сторонке и расслабленно посматривал на альф, иногда впадая в дремоту. Хайри вовсе не выглядел, как человек накануне смерти. Кажется, его это совсем не пугало и Син мог предположить, по какой причине.       Кочевник подошел ближе и сел рядом на ковер, направив взгляд в центр двора, где развлекались юнцы. Дневная жара и далекий шепот листвы навевали спокойствие. Хайри тихо вздохнул и прошептал:       — Раньше я тоже был таким резвым и смешливым. Кажется, это было очень давно, — пускай бета и глядел вперед, Син чувствовал, что перед его взором мелькали совершенно другие события. Хайри усмехнулся печально, перевел взгляд на бету и произнес: — Можешь поскорее отправить меня к триаде?       Сердце защемило от тоски и Син не смог дальше смотреть в эти опустошенные глаза. В его воле было убить Хайри, но руки никогда не направят на него оружие, а разум — не посчитает врагом. Когда так близко была смерть друга неважным становился платок на лице и связанные с ним традиции. В юности Син считал, что запросто уничтожит любого, без позволения взглянувшего на лицо. Так его учил амма, так диктовал клан, так он мог жить со спокойным сердцем и не бояться проклятия. Решение множества проблем казалось таким простым, очевидным, но лишь пока Син не столкнулся с проблемой сам. Теперь же выход был один.       — Я тебе не помогу. Я не убивал из-за этой традиции и сейчас понимаю, что не поступил бы так никогда, — признался Син. Хайри приподнял брови, взглянул недоверчиво и кочевнику пришлось добавить тверже: — Традиции не стоят твоей жизни. И моей тоже.       — Ты станешь предателем для семьи.       — Или убийцей друга. Что хуже? — вспылил бета.       Хайри нахмурился, задумался, и после недолгого молчания пригрозил:       — Я хорошо запомнил твое лицо.       — Не старайся напугать. Я же знаю — никакое проклятие ты не нашлешь.       — Ну что за упрямый бета! — проворчал Хайри и кочевник невольно усмехнулся, за что получил делано строгий взгляд. Син догадывался, что Хайри понимал его чувства и предугадал такой исход, но все равно не мог не грустить. Кочевник придвинулся ближе, приобнял за плечо и мягко произнес:       — Только представь — этими глазами на мир смотрит твоя триада, познает зрелость и благородную старость, которой у них не было. Может, поэтому ты живешь так долго, будто за троих.       Хайри ощутимо вздрогнул и Син незаметно поднял на него взгляд, боясь, что сболтнул лишнего. Глаза ярима были распахнуты, словно к нему пришло озарение, а дыхание становилось все более неспокойным. Хайри сморгнул эти ощущения, коснулся груди и потер место, где разболелось сердце. Син успел пожалеть, что сунулся в чужую душу и разворошил старые раны.       — Как бы я хотел снова их увидеть, обнять, почувствовать запах и тепло живых тел. Когда жить становится невыносимо я мечтаю, как раньше, обратиться к ним и получить утешение, — тяжело вздохнул Хайри и погрузился в молчаливые размышления. Он поднял пронзительный взгляд на Сина и заговорил: — Иногда я так тебе завидую. И так хочу отвесить подзатыльник. Почему ты вчера пошел к Исе, а не к Наилю и Аскару?       — Я чувствовал, что выгляжу ужасно и не хотел их напугать, — Хайри дернул бровью, посмотрел, словно на дурака, и Син осознал, насколько жалко это звучит. Тогда он поспешил добавить: — Кроме того, они не знают причину моих слез и не могут помочь. Я бы просто зря их разбудил.       — Что за проблема такая, которую нельзя разделить с триадой? — с долей возмущения вопросил Хайри. Син покосился на него недоверчиво, но увидел не чужака, а давнего товарища, который советом спасал в трудные моменты. Перед ним было не страшно раскрыть тайны, ведь чувства и мысли Хайри тревожили Сина гораздо меньше, чувства и мысли собственной триады. А потому, быть может, озвучив все ему станет легче?       — Моего близкого друга убили на войне. Я сохранил кусочек его души, носил при себе и видел образ… — Син прервался, зажмурился и тихо простонал: — Понимаешь, как это звучит?       Хайри, воспылав интересом, проигнорировал вопрос и обратился с новым:       — Ночью тебя так напугал образ друга?       — Нет, совсем нет, — выдохнул Син, расслабляясь. Стоило представить Зайту, живого, знакомого, как на душе становилось легче. Бета с горькой улыбкой произнес: — Меня напугал кошмар, а образ… он, наоборот, много лет спасал в тяжелые моменты.       — Много это сколько?       — Семь.       Хайри отстранился, взглянул с удивлением и громким шепотом спросил, выделяя каждое слово:       — Ты семь лет не можешь пережить смерть друга?       Син пожал плечами, стараясь выглядеть спокойно, хотя от такого пренебрежения понемногу начинал злиться. Чтобы образумить или же чтобы уколоть побольнее, кочевник напомнил:       — Ты больше десяти лет не можешь пережить смерть триады.       — Такое невозможно пережить! — вспылил Хайри. Син с трудом сдержал удивление, ведь едва ли за прошедшие годы видел на лице беты настолько яркие эмоции. — Друг, каким бы близким он ни был, это просто человек на твоем пути, а триада — часть души. Пока их не потерял тоже считал смерть товарищей самым ужасным в жизни. Я возвращался с войны и мог целыми днями лежать, словно труп. Но я брал себя в руки и отпускал мертвых, ведь они тянули меня в прошлое, заставляли прокручивать в мыслях те события и думать только о войне, пока мимо проходила настоящая жизнь. Я справлялся за месяц, а ты и спустя семь лет до сих пор не утер слезы и сопли?       — Говоришь так, словно сам не мечтаешь умереть, — прошептал Син под нос, стараясь сдержать накатившую от жестоких слов злость. Хайри относился к чужой боли так небрежно, так легкомысленно, словно только его страдания имели значение. Син тоже мог отнестись небрежно, если он так на это рвался. Кочевник расправил плечи, глянул дерзко и бросил с вызовом: — Покажи, как надо, справься за месяц и живи настоящим, если это так просто!       Хайри смотрел в ответ долго и пронзительно, с какой-то горькой безнадежностью. Пыл и злость в нем стихли, затух огонь в глазах. Слова Сина подействовали, но он сам уже не мог понять, рад этому или нет.       — Тогда, со своей триадой, я был полноценным человеком, способным пережить что-угодно. Теперь я треть души, которая хочет только воссоединиться со своими половинами. Ты можешь стать таким же хоть завтра. Но тогда уже не будет возможности обратиться к самым близким и попросить помощи, — от холода в голосе и жестокости слов Сину стало не по себе.       Кочевник не хотел даже представлять ситуацию, в которой останется единственным живым из троих, но Хайри его вынудил. Тогда в сердце разбушевалась тревога, отчетливо представились те эмоции и то состояние — бесконечный кошмар, из которого невозможно вырваться, после которого утром не обнимут, не утешал, не случатся те драгоценные объятия на троих. Если сейчас Син может от них отказаться, то случись что-то ужасное — и в будущем не будет такого выбора. Они могут внезапно расстаться до следующей жизни, так и не узнав друг друга в этой, так и не рассказав все секреты, не показав все стороны, даже самые постыдные и пугающие.       Хайри вздохнул, с кряхтеньем поднялся с ковра и произнес задумчиво:       — Хотя… ты нафантазируешь себе их образы и будешь плакаться призракам. Жаль, что мне не дано такого же бурного воображения.       Син на мгновенье утратил дар речи. Он поднял на Хайри пораженный взгляд, ощутил, как от ярости сжались ладони, словно на рукояти кинжалов.       — Не держи на меня зла. Я просто хотел донести то, что осознаешь только после смерти триады. Мне пришлось заплатить за эту информацию огромную цену, тебе же она далась задаром, — Хайри горько усмехнулся и направился в центр двора, к Лейсу и Гайсу. Напоследок он бросил: — Используй ее с толком.       Син с трудом подавил рык, рвущийся из горла, и вместо этого выдохнул шумно и протяжно. Напряженное тело дрожало, не в силах расслабиться. Умом Син понимал, что Хайри говорил мудрые вещи, но делал это злобно и болезненно. Бета поднялся с ковра быстро, одним рывком, и тут же скрылся в доме. Там его объяло отрезвляющей прохладой, которая немного уняла злость. После всего услышанного на душе было тяжко и противно. Хайри ткнул в самые болезненные места, потоптался на тайнах, которые Син решился ему раскрыть. Вовсе не это он думал услышать от давнего друга и вовсе не в таких эмоциях хотел расстаться.       Кочевник быстрым шагом прошел по коридорам, в попытке найти тихое место, где смог бы увидеться с Зайту и получить утешение. Прямо сейчас он желал поговорить с кем-то, кто поймет, поддержит, не осудит. Торопливые, тревожные шаги постепенно замедлились, пока Син вовсе не замер посреди помещения. Этим кем-то ведь не обязательно должен быть Зайту? Совсем рядом находилась триада: живая, настоящая, достойная доверия и честности не меньше. Зайту радом не навечно, но Аскар и Наиль тоже. Хоть души их будут рядом из перерождения в перерождение, именно эта триада больше никогда не повторится. Они будут другими людьми, с другими лицами, характерами, опытом. Однажды именно этот Аскар и именно этот Наиль исчезнут, а Син с ужасом поймет, что слишком редко их выбирал. Кочевник хотел бы разделиться надвое, чтобы каждому уделить внимание, но на самом деле имел возможность выбрать только один путь.       Мысленно попросив прощения у Зайту, он продолжил идти по коридорам, но уже с совершенно иной целью. Он заглядывал в комнаты, где могли быть Аскар и Наиль, и, не находя, тревожился. С каждой попыткой все быстрее становился шаг, все сильнее волнение, отчего в зал Син просто ворвался, разогнав повисшие в воздухе пылинки. Только там он нашел свою триаду и тут же ощутил обращенные на себя встревоженные взгляды. Наиль и Аскар до его прихода играли в шахматы, но теперь потеряли к ним любой интерес и отставили в сторону. Бета без промедления подошел ближе, опустился на ковер и признался, пока его не покинула смелость:       — Мне грустно, — стоило словам сорваться с уст, как стянувшие грудь путы стали слабеть. Уже спокойнее, Син выдохнул: — Только что я поругался с Хайри.       — Такой разговор не мог пройти гладко, — обеспокоено произнес Наиль, и придвинувшись поближе, стал поглаживать плечо беты. — Ты не хотел исполнять традицию, а он настаивал?       Син было удивился такой проницательности, но вспомнил, что для Наиля она была естественна. Возможно, Хайри он знал совсем не хуже.       — Да, но меня тревожит не это, — ответил бета. Ему пришлось собраться с силами, чтобы решиться озвучить все то, что таилось внутри. — Хайри говорит, я зря так тоскую по умершему другу. Говорит, что бывают вещи и хуже. Для него образ Зайту — просто мое воображение, но я же знаю, что он настоящий. Семь лет — это действительно много, я должен был давно пережить утрату, но это не так легко — навсегда с ним расстаться. Зайту не просто друг, он мне как брат и даже ближе. Мы хотели разделить счастье и горе, сражаться бок о бок и умереть в одном бою. Я мечтал, чтобы он сыграл моим детям колыбельную на нэе, а он говорил, что из меня вышел бы хороший наставник в охоте. Мы представляли, как будучи стариками сядем у костра и вспомним прожитые годы, — события представлялись так ярко, словно происходили где-то в другом мире, с другим, счастливым Сином. От обиды и грусти разболелось сердце, и бета произнес сдавлено: — Как же такое отпустить и забыть?       — Не отпускай и не забывай, если так тебе будет легче, — предложил Аскар, сжимая напряженные, холодные ладони Сина. — Видеть умершего и говорить с ним — большое счастье.       Кочевник поднял на альфу удивленный взгляд и после коротко усмехнулся. Наверное, он единственный, кто не настаивал расстаться с Зайту и не считал его появление странностью. Аскар не требовал меняться и это позволило расслабиться.       — Для меня это счастье, но рад ли он? — уже спокойнее задался вопросом бета.       — Ты можешь спросить. Это касается вас обоих и решать, расставаться или нет, нужно вместе.       Син задумался, сжимая в ответ теплые ладони Аскара. Раньше он боялся спрашивать у Зайту о его чувствах, ведь страшился ответа, но теперь Син жаждал узнать правду. Только она окончательно решит, как поступить.       От рассказа Сина Наиль расчувствовался, обнял, прильнул к боку и тихо вздохнул. Он поглаживал бету по спине, как маленького беззащитного ребенка. Им себя и чувствовал Син, окруженный заботой и вниманием.       — Может быть, вы распрощаетесь не навсегда? Рассказы о мироздании передаются из уст в уста, поэтому в них может быть погрешность. Говорят, что души друзей не связаны, но разве имея такие отношения с товарищем тебе в это верится? — Наиль поднял на Сина полный искренней надежды взгляд и предположил: — Вдруг вы настолько близки, потому что знакомы еще с прошлой жизни? Син из того перерождения может так же страдал и даже представить не мог, какое чудо произойдет в этом.       — Думаешь, со мной такое чудо случится снова? — с горькой улыбкой спросил Син.       — Ты достоин сотен чудес.       Кочевник с нежностью сощурился и прижал к себе Наиля, который как можно крепче обнял в ответ. Син слишком долго верил в худший исход и не мог позволить себе даже мечтать о лучшем. Усомниться в правильности одного утверждения о Триаде — усомниться во всем ее существовании. Но как бы набожен ни был Син, сейчас ему очень хотелось верить, что в сказания закралась ошибка.       Медленно Син шагнул внутрь спальни: тихой, светлой и пустой. Сонный и томный полдень навевал спокойствие, но в ожидании сложного разговора бета не замечал его красоты. Син ждал Зайту, мысленно взывал к нему и искал взглядом в небольшом помещении. Раньше он появлялся сразу, стоило только этого пожелать, но сейчас странно медлил. Син снял платок, достал из внутреннего кармашка камень, согрел в ладонях и оглянулся снова.       — Зайту, нам надо поговорить, — произнес он тихо, не утаив в голосе дрожи. Еще ночью Син заметил, что во время кошмара и его последствий Зайту не появился, хотя бета в нем очень нуждался. Тогда Син не придал этому значения, но теперь не мог успокоится и выгнать из головы назойливые мысли. В страхе он выкрикнул надломлено: — Зайту?!       Сердце забилось громко и часто, ладони сжали камень. Бета вновь с тревогой оглянулся и отскочил, наконец наткнувшись взглядом на знакомый образ. Син с облегчением выдохнул, прижав ладонь с камнем к сердцу:       — Ты меня напугал, — постепенно восстанавливая дыхание, кочевник посмотрел на Зайту и спросил: — Почему так долго не появлялся?       Кочевник отвел взгляд, промолчал, мучая Сина неизвестностью. С трудом ему дались слова:       — Потому что я боюсь этого разговора.       — Я тоже, но мы не можем и дальше его избегать, — ответил Син удивительно настойчиво, но запала хватило лишь на одну короткую фразу. Дальше бете пришлось собраться с мыслями, чтобы изложить все, что долго таилось в душе: — Ты столько лет был рядом, столько вместе со мной пережил, но я ни разу не спрашивал — хотел ты этого или нет. Я сам решил запереть тебя в мире живых и раньше не понимал, насколько это жестоко, — Син тяжело вздохнул и прикрыл глаза, готовясь спросить самое важное. Брови сошлись на переносице, когда с уст сорвался вопрос: — Скажи, тебе плохо со мной?       На плече ощутилось призрачное прикосновение невесомой руки Зайту. Он молчаливо просил Сина взглянуть на себя и тот взглянул, тут же увидев на лице товарища самую успокаивающую улыбку.       — Нет. Мне радостно наблюдать за твоей жизнью, знать, что все хорошо и поддерживать в трудные моменты, — губы Зайту дрогнули, на мгновение исчезла улыбка и с уст сорвалось тихое: — Хотя…       Договорить бета не решился, тут же стиснув зубы. Син почувствовал, что это молчание скрывает нечто очень важное и настойчиво попросил:       — Зайту, скажи мне правду.       Кочевник отнял ладонь и прижал к груди, разволновавшись. Он собирался с силами, но никак не мог произнести слова, которые, кажется, желала озвучить сама душа. Зайту нахмурился и произнес сквозь боль:       — Я скучаю по Тахиру… — сердце Сина замерло, заныло. Зайту не мог не вспоминать о нем, не мечтать о встрече. От этого лишь больнее становилось удерживать его рядом. Словно прочитав мысли Сина, Зайту заговорил встревожено: — Я хочу быть и с ним, и с тобой. Не выбирать, не расставаться, не тосковать. Хочу, чтобы все было как раньше, при жизни.       — Я тоже хочу вернуть те времена.       — Но мертвых не воскресить. Сейчас я не чувствую себя живым. И целым тоже, — ладонь Зайту легла на шею, потерла, словно невзначай. — Иногда меня тянет куда-то в другое место, но я цепляюсь за камень и остаюсь с тобой. Умирать страшно, я боюсь пережить это снова.       Син выдохнул тяжело, протяжно, стараясь перебороть стянувшую грудь боль. Он понимал чувства Зайту так, словно сам их проживал. Кочевник шагнул навстречу и обнял товарища, настолько крепко, насколько можно обнять пустоту. И Зайту ответил не менее искренним, теплым прикосновением.       — Человек не может умереть дважды. Все худшее уже прошло, а в будущем тебя ждет только лучшее: встреча с Тахиром, перерождение, новая жизнь.       — Может, там я стану счастливее… — сдавлено произнес Зайту, на грани слез.       — Обязательно. Триада видит, что ты пережил, и непременно наградит за страдания, — глаза невыносимо защипало, но Син сморгнул влагу и не позволил себе раскиснуть. Теперь его очередь поддерживать в трудный момент.       Зайту вздохнул прерывисто, с дрожью, и, вопреки своей гордости, отстранился, не боясь показать лицо с застывшими на глазах слезами. Голос его звучал, словно самая тоскливая птичья песня:       — Но как же ты без меня?       В это мгновение что-то в душе Сина оборвалось, и он крепко сжал плечо товарища, боясь, что тот исчезнет. Бета не знал, как выживет без его глаз, голоса, присутствия. Кажется, с уходом Зайту навсегда стихнет пение птиц и музыка, а пустыня утратит свой золотистый блеск. Без Зайту и он сам больше не будет прежним. Однако ладонь разжалась, безвольно опала и Син угас, словно растаявший в бурном пламени уголек.       — Мне будет больно, одиноко, тоскливо, но я справлюсь, — произнес он далеко не так решительно и живо, как задумывал, — переживу это ради тебя.       — И тогда мы больше не встретимся? — вопросил Зайту тихо, шепотом, с грешной надеждой на обратное.       Син обессилено склонил голову и уткнулся лбом в лоб. Губы изогнулись в горькой улыбке, от сказанных слов невыносимо разболелось сердце:       — Даже если наши души не связаны, я буду искать тебя в следующей жизни.       В тишине комнаты прозвучал смешок Зайту. Они оба понимали, что это невозможно, но слепо верили в лучшее.       — Я тоже, — Зайту ответил сдавлено, обнял крепко, — и найду, как находил на пути караванов.       Син тихо усмехнулся лишь от того, что больше не мог плакать. Он словно в последний раз обнимал друга, запоминал каждое ощущение, каждую эмоцию, выжигал ее на своем сердце. Озвучить общее решение не было сил, но тишина оказалась достаточно красноречива.       Син вышел из марева во мрак прохладного портального зала. Он окинул взглядом помещение, прислушался, но не почувствовал присутствия змей и опустил такубу. Тогда следом появился Иса, не менее настороженный и опасливый. В прошлый раз они хорошо зачистили зал, поэтому змеи еще не решались вернуться, а те, что сидели в ближайших норах, от одного звука шагов уползли вглубь скалы. Держа рядом Ису, Син провел его на свет, к выходу в город паломников при храме Нанны. В близости полудня нагоревался воздух, но пролетающие мимо ветра разгоняли жару и охлаждали тело, забираясь под одежды. Перед глазами раскинулась пустыня — бескрайнее полотно золоченого ковра. Песок отражал свет солнц, казался горячим и мягким. Давно Син не касался его.       Несмотря на желание остаться у обрыва подольше, бета оторвал взгляд от знакомого вида и шагнул в сторону улиц, высеченных в скале. Ноги послушно шли вперед, дыхание равномерно раскачивало грудь, но где-то глубоко в душе Син был далеко не так спокоен. Он потирал сжатый в ладони заберзат, запоминая каждый выступ, каждый скол, каждую трещину. Это было последнее осязаемое напоминание о Зайту, существующее в этом мире, такое же драгоценное, как и он сам. В голове не укладывалось, что прямо сейчас Син отправлялся туда, где навсегда с ним расстанется.       Кочевник хорошо запомнил, где находится храм, ведь его вид прочно врезался в память: высеченное из камня величие, с трепетом созданные узоры, с покорностью отполированные своды. Син нашел его, словно яркую луну на черном небе, и замер у входа. Рядом остановился и Иса, которого бета взял с собой из-за просьбы Зайту. Син молча выполнил его желание, не расспрашивая и не выпытывая причину, но потому сам не смог объяснить Исе происходящее. Впрочем, Зайту хотел, чтобы он был рядом, и этой информации обоим оказалось достаточно.       Син открыл дверь, шагнул внутрь и, бегло окинув взглядом помещение, позволил омеге войти следом. С прошлого раза здесь ничего не изменилось, словно в стенах храма время с благоговением замирало. Холодные лучи пронизывали воздух, направлялись к статуе Нанны и освещали силуэт, отчего тот ярко сиял в полумраке. Плавные линии тела и спадающей по нему ткани успокаивали и завораживали своей красотой. Тишина лишь казалась беззвучной, ведь даже за толстыми стенами слышался гул, а сквозь отверстия в стене посвистывали ветра. Даже воздух здесь казался легким, стылым, свежим, словно пронизанным маной. Всей душой Син восхищался этим храмом, чувствовал себя здесь уютнее, чем дома. По его мнению, не было в мире места лучше для упокоения.       Син прошел вперед к статуе, с каждым новым шагом вознося молитвы. Нанна смотрел сверху вниз с отцовской нежностью, одним своим видом успокаивая встревоженную душу. Далеким эхом в ней звучала тоска, но кроме этого — ни одной эмоции. В голове и сердце стало пусто, тихо. Син опустился на колени у ног статуи, поклонился, коснулся лбом пола и холод камня остудил его голову. Теперь, чувствуя на себе ласковые лучи, он не сомневался, что поступал правильно.       Сжимающая камень ладонь словно повиновалась кому-то другому, до последнего цепляясь за заберзат, поэтому Син через силу протянул ее вперед и вынудил ослабить хват. Камень коснулся выступа у ног Нанны, тихий звук соприкосновения раздался в стенах и вскоре стих. Тогда бета отнял ладонь, отстранился и поднялся на ноги, чтобы не сделать глупость и не забрать заберзат обратно. Глаза не могли оторваться от вида камня, такого крохотного и беззащитного в этом огромном пространстве, но стоило взгляду подняться выше, как Син понял — о нем позаботиться сам Нанна. Кочевник вверял ему самую ценную вещь в своей жизни и не смел усомниться, что небесный амма ее сбережет. Где-то Зайту уже ждала новая семья, новый Тахир, новая жизнь и Син не имел права дальше держать его здесь. Самое время сказать…       — Прощай, — тихо сорвалось с губ и десятки раз отразилось эхом.       Син прикрыл глаза, слушая, как постепенно в стенах угасает собственный голос и наступает тишина. В этот момент разболелась душа, словно давно вросшую в его тело стрелу стали медленно и мучительно извлекать. Стало так больно, одиноко, просто невыносимо, но затем грудь словно обдало горячей кровью, брызнувшей из раны. Син приоткрыл глаза, увидел совсем рядом синий платок, ощутил ладони на спине и последние, теплые объятия.       — До встречи, — произнес Зайту легко, непринужденно, будто уходя со своим кланом в пустыню, где непременно опять пересечется с товарищем.       Син проронил смешок, обнял напоследок особенно крепко и отпустил. Еще несколько мгновений Зайту молчаливо рассматривал его, пробегал взглядом по образу, запоминал. Затем бета отступил и взглянул на стоящего рядом Ису, болезненно сведя брови. Син мог почувствовать, как разболелась от нежности душа товарища.       Омега смотрел то на Сина, то на пустоту, с которой тот не сводил глаз. Иса видел недавние объятия, знал, что Зайту здесь, но никак не мог его найти. И все же он удивительно точно взглянул перед собой, прямо в зеленые глаза кочевника и тот позволил себе порадоваться, обмануться. Зайту улыбнулся, тронул щеки Исы, огладил нежно-нежно и склонился, чтобы коснуться губами его лба. Омега ничего не почувствовал, а Зайту засиял счастьем, исполнив давнюю мечту. Налюбовавшись ничего не подозревающим Исой, бета усмехнулся напоследок и отступил. С каждым шагом приближаясь к статуе Нанны его образ становился все бледнее и прозрачнее, будто плоть сменял холодный лунный свет. Исчезали черты, исчезали одежды, исчезал сам Зайту и вскоре от него остался лишь сияющий комочек души. Он шустрой птицей взметнулся вверх и слился с лучами света, наконец-то обретая желанный покой.       Син замер взглядом там, где растворился его след и на губах сама собой появилась улыбка. Прямо сейчас, где-то на звездном небе, Зайту наконец-то обнял Тахира.