Рабочая романтика.

      Узкие коридоры петляют, крутят и вертят беспощадно, словно внутри центрифуги. Трубы вдоль стены с запозданием, но поспевают за ним, скачут, извиваются волнами, непонятно кого пытаясь обогнать. И никого света в конце. Наврали, значит, очевидцы. Тёмно. Хоть глаз выкалывай прямо сейчас. И так поворот за поворотом. Ликвора в капитанском мозге, подобна вину, готовому вот-вот выплеснуться за стенку гранёного бокала. Знакомое ощущение. Месяцы лётной подготовки — незабываемый период в жизни каждого пилота. Прохлада колет своими иглами даже сквозь ткань плотного костюма. Это неприятно. Но ощутимо бодрит. Стимул продолжать путь. Казалось, весь мир разом шагает вместе с ним.       Или неужто его так несёт?       Ноги-то ватные и совсем не слушаются. Оттого всё плывет. То же самое, что свободный полёт корабля в неопытных руках. Вот только Грант — капитан. А управится с собственным телом не может. Потому каждый ровный шаг сейчас приравнивался к достижению. И дело вовсе не в высоком градусе, как можно подумать. Хмелиться на работе — неблагодарное и безответственное дело. И даже если бы Кёрли очень-очень захотел бросить всё, да пропади оно пропадом, не смог бы преступить через самого себя. Этот принцип основополагающий и оспариванию не подлежит.       Ноги уже были ни к чёрту, когда пришло время заходить на смену. А так дело обстояло только к полудню. Сейчас же, в предверии ночи это попросту достигло апогея. Вот и вся история. Имя ей простое и хорошо знакомое: «Переутомление». И оно самое будет похлеще любой пьянки-гулянки и предстоящего потом похмелья.       Невольно в голове проносится: «Хорошо, что все уже разбрелись по своим каютам». Не хотелось испугать кого-то ненароком. Ведь картина не для слабонервных. И мрачный антураж ситуацию лучше не делает.       Кто бы мог подумать, что эта неделя окажется настолько убийственной? Не то чтобы раньше было легко. Это ведь не космическое турне. Нагрузка обязана быть. Просто, кажется, сейчас навалилось, вообще, всё. И не отобразившийся на датчиках пояс астероидов прямо по курсу, когда свернуть было уже нельзя и неправильный расчёт продовольствия, и ещё что-то по мелочи: то дверь ни с того ни с сего заклинит, то вентиляционный люк чуть кого-то в бифштекс не превратит. Как уже сказано: по мелочи. Точно. И как можно было забыть? Их же пять. Теперь пять. Пони Экспресс с его нововведениями, бесспорно, даёт жару. Нет, к Дайске претензий нет, он лишь юный стажёр, рвущийся навстречу приключениям. А вот к треклятой компании — да. И гораздо больше, нежели две. Надо было действительно поставить весь их офис на уши, чтоб неповадно было впредь устраивать… цирк с конями.       Последующие ночи оба пилота проводили за штурвалом, сжимая его до посинения и последующей пульсирующей боли. Обливаясь семью потами каждый раз, когда в поле зрения возникало сразу два немалых размеров булыжника. Громоздкое судно не было предназначено для маневрирования. Но им пришлось заставить его крутиться волчком, словно у них под контролем была гоночная машина. Это стоило больших сил. И ещё больших нервов.       Днём же было не легче. Рассчитывать продукцию тоже пришлось Гранту. Ну или постоянно присутствовать, не имея возможности отойти ни на шаг. Причина тоже до жути проста. У кого одного на всём корабле есть доступ к сканеру паролей, что уставлены буквально на всё, что ни попадя? Верно, у капитана. Не хватит всех матов на Земле, чтобы нахвалить сполна организацию Пони Экспресс. Так что Кёрли только и остаётся, что промолчать.       Однако. За каждой чёрной полосой следует белая. Это всем хорошо известная константа. Так-то так. Не поспорить. Они успешно миновали пояс астероидов ещё позавчера, а сегодня наконец закончили пересчёт. Но смог ли капитан выспаться? Смог ли вздохнуть полной грудью после всего произошедшего? Ох, если бы. Итак. Каков итог? Трудная обстановка за бортом, математическая одиссея, а также не стоит забывать про категорию «по мелочи», и как следствие проблемы с питанием, в конец сбитый, убитый и похороненный режим.       Комбо. Такое и злейшему врагу не пожелаешь.       Грант кто угодно сейчас, но точно не самурай, поскольку его интересует только цель. И мысль, что его долгий путь, кажется, подошёл к концу вызывает несусветное облегчение. Пальцы влажные от пота и словно вовсе не свои ощупывают дверь, ища в темноте знакомые зазубрины. Его личный маячок. И как же хорошо, что он срабатывает. Вздох сам просится наружу.       Дошёл. Наконец-то.       Щелчок.       Теперь остаётся делом за малым. Нужно найти в себе силы не свалиться прям так на кровать. И протащить бренное тело ещё немного, ровно до душа, где уже можно будет дать тому обмякнуть под напором тёплой воды. Большего и не нужно. Хорошо быть капитаном всё-таки. С личной-то душевой не так уж тягостно.       Сегодня сон планировалось отложить ещё подальше. И нет, дело не в прогрессирующей бессоннице. Точнее не совсем.

***

      Когда последний космический булыжник скрывается за бортом Тулпара, то пилотам предстаёт вид на тёмную космическую длань. Самый красивый вид. Поскольку там не было ничего, кроме заветных километров того самого «ничего». Большего и желать нельзя. Они рухнули назад, откидываясь на спинки своих кресел до хруста (то ли их самих, то ли бедных спин), почти ежесекундно. Тяжелое дыхание плавно перерастало в нервный, прерывистый смех. Оба помятые, взъерошенные, чуточку обезумевшие, сидели и глядя на друг друга, они никак не могли успокоиться.       Словно они снова сидят на первой парте и мешают абсолютно всем в классе. Славные. Славные и беззаботные времена.       Когда всё же отдышаться им удалось, то расслабление опьяняющей волной прошлось по телу. И можно было дать конечностям обмякнуть. Вот только Кёрли не ощущал спокойствия. Плечи напряжены, а адреналин бурлит его в венах. И горечь подступает к горлу. Он был на пике. От стресса, от недосыпа, от переизбытка эмоций, и, чёрт пойми, ещё чего.       Повернувшись резко, кэп, запыхавшись, полушёпотом еле как вяжет: — Джимм. Не знаю, это ли… — Мысль задохнулась и предложение истлело прежде, чем успело покинуть пределы черепной коробки. А искра-то внутри колет. Арендованная нужда никуда не делась. Следует новая попытка. — Но давай… — Давай.       Когда вы дружите достаточно долго, то количество слов в обращениях в математичкой прогрессии уменьшается с каждым годом. И так всё ясно. Чего воздух тратить?       Или же причина кроется в другом.       Джимми чувствовал то же самое?

***

      Грант пересекает порог и успешно минует кровать.       Настал тот самый день. Но трепета внутри вот нет от слова совсем.       То ли от того, что они уже взрослые. И чужая ничем не прикрытая нагота не вызывает того юношеского восторга, когда запретный плод казался столь сладким, способным опьянить до потери рассудка лишь от одного желания сорвать, прикоснуться. Незнание манило и тешило воображение. Но всё это сталось там, в подростковых, расплывчатых фантазиях. Нет большей того флёра таинственности. Вкус же успел отпечататься и растаять мякотью на кончике языка. И что ж. Каков итог? Врать не имеет смысла. Он, правду, приятен. Но нет в нём и толики той надуманной, сводящей рецепторы сладости.       То ли от того, что самому этому «бульварному роману» грош цена. И нет ни одной толики пренебрежения в этих словах. Это не секрет. Они оба знают. Чёрт. Это даже порой служило поводом для их локальных шуток, в особенности этим любил грешить Джимм. Всё таких же не смешных. Вот только им смешно было. Да ещё как. К слову о том, настолько это не секрет. Развлечение явно не по возрасту.       Насколько же это абсурдно звучит?       Но почему-то они продолжают возвращаться в тёмную маленькую комнату, где нет ничего, кроме слабого тления огонька в углу, и совместно подбрасывают обсеченные поленья в слабое, редеющие пламя. И оно отвечает нетерпеливым, изголодавшимся тресканьем. Но этого слишком мало. Пилоты не дают ему не разгореться, вспыхнуть и заполнить светом темноту, не потухнуть наконец. Они повторяют ритуал раз в пару лет. Обрекая эту искру на жалкое существование, в вечном потоканиии их эгоистичным стремлениям. А главное, нужных ли?       Это — странная часть их жизни, которую они продолжат нести за собой, даже, если та разрушается на ходу. И даже если смысла не имеет. Кажется, этот принцип тоже «основополагающий и оспариванию не подлежит».       И, наверное тот самый — золотой: почему нет, если можно да. Тащить домой всё, что плохо лежит, авось да пригодится.       Закрадывается сомнение: А был ли он когда-то, вообще?       Трепет.       Скрип дверцы в душевую разрезает тишину, отгоняя мысли.