Без сил

      С момента вишневого пирога, при котором Моне удалось выпросить порцию и на брата, прошло много времени, а конкретнее, два значительных события: день рождения её кузена и наказание Гарри. Последний, по мнению Дурслей и самой Моны, учудил очень странную вещь.       Он каким-то неведомым образом смог избавиться от стекла, ограждающего клетку со змеёй. Мона этого увидеть не могла, поскольку с самого раннего утра ушла в гости к подруге. Хотя если бы у нее возникла такая возможность — ни за что бы не поверила!       Мона, в отличие от старшего брата, не верила ни в сказки, ни в грезы. Гарри любил с надеждой рассказывать о своём желании оказаться подальше от Дурслей, где-нибудь в волшебном мире, в котором нет проблем, живы родители и всё хорошо. Со второй мечтой согласиться можно, а вот с волшебством — нет. Зачем верить в то, чего нет? Она, хоть и не была так агрессивно настроена против его веры в колдовство, как Дурсли, которые от одного упоминания (даже в детском мультфильме) чего-то нереального загорались, как спичка, но и поощрять такую тягу к этому у Гарри не хотела. Ведь если он будет так наивен, как сможет жить в этом мире?       Впрочем, Мона и сама б хотела обладать какой-нибудь суперсилой, а лучше получить её прямо сейчас, чтоб заткнуть эту седую пухлую женщину, которая время от времени переступала с ноги на ногу на довольно высоких, для её телосложения, каблуках. Прямо перед ней на небольшом возвышении стояла её преподавательница по рисованию. И прямо сейчас она зачитывала интереснейший рассказ про правила при работе с мольбертом.       Всё бы ничего, это вполне нужная практика, вот только каждое занятие одно и то же — довольно непрогрессивно. Поттер могла рассказать об этом Петунье. Велика вероятность, что она ее поддержит и, либо заберет из этого кружка, либо поскандалит по этому поводу. Но при любом раскладе она здесь больше не появится, а это уж точно не то, чего она хочет. Нужно немного потерпеть и занятия снова станут продуктивными, как раньше.       Придет её родная, добрая, веселая и главное — нацеленная обучить практике, а не теории, мисс Тодд, и всё наладится.       Мона перевела взгляд с тетради на люстру, что висела у самого входа в кабинет. Многие высокие люди постоянно задевали её головой. Такая ситуация случалась нечасто в этом помещении, но девочка, что так не хотела и дальше делать вид конспектирования на благо читающей мадам, вспомнила.       Это был презабавный случай. Старший брат Клео Смит, близкой приятельницы Моны, заходил помочь ей собрать вещи. Как оказалось позже, он первый раз забирает сестру отсюда. Быстрым шагом от воодушевления увидеть мисс Тодд (с которой он, как ни странно, был знаком), он залетел в кабинет и врезался в предмет ненависти всех людей выше ста девяноста. Громко выругавшись, схватился за лоб, а в это время Ванесса, крайне не любившая выражения такого рода, с криком «Тут дети!» огрела его связкой кистей. В общем, Ванесса обрабатывала небольшой ушиб Смита от встречи с люстрой, сидя на полу, пока он, посмеиваясь, наблюдал за ней с глупой улыбочкой. Как сказала потом Клео:       — Он никогда бы в жизни не помог бы мне с вещами, только бы ворчал, что я долго собираюсь! А тут! — кудрявая говорила эмоционально, с придыханием и явно неодобрительно. Вдруг она резко улыбнулась:       — Но зато, мисс Тодд круто себя повела! Теперь он точно будет вести себя невинным крольчонком. Ну или бараном, — она захихикала, и её волосы попали в рот Поттер. Её это рассмешило ещё больше.       Мона улыбалась.        — Мисс Поттер, чего это вы лыбитесь? Искусство это очень серьезно! Здесь ни на что отвлекаться нельзя, — её лицо было не на большой дистанции от девочки и выражало крайнюю степень негодования. — Вот про что я говорила буквально две секунды назад? Мона нахмурилась. Нет, не из-за глубокого мыслительного процесса, а из-за чеснока. Миссис Харрис на обед выбрала себе чесночный багет с сыром в местной забегаловке.       — Вы говорили о правильной постановке спины во время работы с мольбертом, - устало и без какого-либо энтузиазма.       — И как же вы будете сидеть сейчас? - поинтересовалась с наигранным любопытством, будто уже знала, что произойдёт дальше.       — С прямой спиной, на расстоянии вытянутой руки, — в прошлый раз ей не понравился развёрнутый ответ, а этот?       — Ладно, вы можете сидеть и так, — она отошла за свой стол. — А мы будем держать локти под определенным углом. О, мисс Эндрюс, давайте, просветите нас и особенно мисс Поттер.       После занятия Мона с Клео, комментирующей образ Харрис, отошли в магазин за конфетами. Закупилась только подруга. Она же и угостила Поттер.              — Я занесу тебе печенья завтра, — Мона смущенно приняла из рук подруги ежевичного котенка.       — Да брось, мне приятно тебя угостить. Пойдем пятого августа на ярмарку? — по мнению младшей Поттер, Смит слишком быстро расправлялась с желейками: и с крокодилами, и со змеями. Разве нельзя просто наслаждаться вкусом, а не смешивать всё подряд? - Мне мама рассказывала, - она прервалась, а затем с видом, мол, тут и так всё понятно, дополнила, - ну ты знаешь, у неё есть знакомые везде, - прокашлялась и, напуская побольше интереса в голос, проговорила, - В общем, говорят, что там будет прилавок с разной бижутерией. Я хочу туда сходить. Ты со мной? - было видно по глазам, как сильно она хотела услышать положительный ответ.       — Можно, только мне нужно отпросится у тёти, а она вряд ли будет в хорошем настроении после дня рождения Гарри, - расстроено произнесла и заметила, как Клео в недовольстве поджала губы, а затем будто хотела что-то уточнить, но передумала.       Вместо этого пожелала ей удачи, вручила ещё пять конфет и быстро ретировалась, прощаясь на ходу. Наблюдая, как захлопывается дверь в дом Смитов, девочка вздохнула: ей предстояло возвращаться к Дурслям.       Повернув в обратную сторону, она быстро зашагала. Мона чуть ли не всегда провожала подругу прямо к её дому. Так можно было растянуть время возвращения домой. Правда, идти приходилось дольше.       Поттер думала о последнем дне июля, который, как всегда, будет неудачным. Тридцать первое. Вторник. День рождения её брата, светлого и наивного мальчика. Худший день для старших Дурслей. Возможность поиздеваться для Дадли. И один из самых несчастливых лично для Гарри.       Он всегда был апатичен, весь в себе и безразличен к сестре. Она же пыталась его развеселить, когда была помладше. Делала разные поделки на уроках рукоделия в школе. Да и денег заработать и купить что-нибудь пыталась. Но то ли Дадли с извечным подстреканием и тягой сломать его такие редкие подарки, то ли ворчащие, как обычно, Дурсли — портили все старания сестры.       Потому, Мона решила не делать подарков, которые могли оказаться слишком ценными для брата, поняла возникавшее у него чувство обязательства сделать что-то взамен. Она могла помочь зашить одежду и вручить пару конфет или шоколадку. Могла взять работу по дому, отведенную для Гарри на каждый день. В общем делала всё как обычно, только внимательнее к нему.       Но в этом году всё будет по другому. Гарри идет в среднюю школу, и нужно быть прилично одетым. Она целых два месяца горбатилась на огороде соседки Сьюзан! Однако заплатили хорошо, и Мона смогла купить несколько новых вещей для Гарри и старую, но вполне красивую блузку для себя. Главное, чтобы Дадли не изъявил желания забрать вещи.                               ***       Мона стучит в дверь чулана. Её брат, как всегда, проспал. — Гарри! Давай просыпайся! — прислоняется поближе к замочной скважине и говорит тише: Тётя будет ругаться. Скоро восемь, у неё будильник прозвенит.       Послышалось мычание и тихое «угу». Девочка отступила, покачала головой и пошла на кухню. Войдя в светлое от восходящего солнца помещение, подошла к плите и поставила нагреваться воду. Варя кашу для Петуньи, она читала вчерашнюю газету дяди Вернона. Наверху прозвучал короткий звук будильника.       Не прошло и десяти минут, как на ступенях показались меховые тапочки тётки, а с ними и их хозяйка. Вот и Гарри быстро завозился в своей каморке и в рекордные сроки вошел на кухню и встал рядом с Моной.              — Вы уже проснулись? Чудесно. Мона, свари кашу, пожалуйста, — не заходила в комнату, отдавала указания за порогом, а то и дальше.       — Уже всё готово, тётя.       — Да? И яичница?       Мона, видя, как миссис Дурсль собирается сказать Гарри пару гневных слов из-за невыполнения его обязанностей, спохватилась:       — Если бы он сделал её раньше, она остыла бы к приходу дяди и Дадли. А они не любят есть холодное, — мужчины в семье Дурслей не любили ни кашу, ни ранний подъем. — Поэтому она будет готова через пять минут.       Петунья неодобрительно покачала головой, но ничего не высказала. Она ушла открывать окна в гостиной. Как только её силуэт исчез, Гарри повернулся к сестре и сказал, как она классно избавилась от Петуньи. Та же просто кивнула и посоветовала ему пойти почистить зубы. Гарри для вида посопротивлялся, понимая, что она таким образом дает ему больше времени для отдыха, но вскоре ушёл.       Пока жарилась яичница с беконом, Мона успела расставить тарелки и разложить кашу себе, брату и тётке. К этому времени успели прийти в себя после долгого сна и Вернон с сыном.       Гарри успел «сделать» яичницу к их приходу в столовую. Дядя Вернон сел за стол и сказал сыну, чтобы тот принес почту. Дадли закапризничал и в итоге за почтой послали Гарри. Он нёс её достаточно долго для того, чтобы глава семьи успел придумать язвительный комментарий:       — Что ты там копаешься? Проверяешь, нет ли в письмах взрывчатки?       Он захохотал. Мона поджала губы и посмотрела на Гарри. Тот что-то внимательно рассматривал в небольшой стопке конвертов, пока дядя снова не окликнул его. Он отдал ему почту, однако руки его не стали вновь пустыми. Мона присмотрелась и увидела конверт с красивым ярким знаком. Похоже, сын Вернона тоже времени зря не терял:       — Пап! — внезапно крикнул Дадли. — Пап, Гарри тоже что-то получил!       Гарри уже собирался развернуть письмо, но тут вмешался Вернон. Он вырвал его из рук мальчика. Затем, когда Гарри попытался отстоять своё и Дадли выявил свое желание тоже прочитать письмо, произошло невероятное. Такое редко случалось на памяти Моны. Вернон Дурсль внезапно побледнел. Не из-за гнева (как оно обычно бывало), а из-за страха, она бы даже сказала ужаса. В его глазах отразилась вся палитра неверия.       Он поднял письмо вверх, чтобы Дадли не смог дотянуться до него: тот всё ещё не оставлял попыток. Подошедшая Петунья, любительница обсудить вдоль и поперек весь их маленький городок, только прочитав первую строчку, ахнула. Она схватилась за горло, втянула воздух и просипела имя своего мужа. Они смотрели друг на друга, позабыв, что в комнате есть ещё люди. Без слов было понятно - какие-то плохие новости.       Мона отошла подальше от стола, зашла за буфет (возле него была ниша, в которой можно было выгодно спрятаться), и продолжила бесшумно наблюдать за разворачивающейся картиной. А посмотреть было на что.       Дадли, на которого уже долго, по его мнению, не обращали внимания, так ещё и не дали того чего он хотел, стукнул отца палкой, что входила в комплект формы частной школы, куда его хотели отправить. Он заверещал, что хочет прочитать письмо. Гарри тоже. Сначала спокойней, чем Дадли, а после ещё громче.       Дядя рявкнул, чтоб они убирались. Моны, очевидно, это не касалось. Тут Дурсль схватил её брата и кузена и выволок в коридор. Её никто не заметил, потому она осталась подслушивать разговор супругов. Они говорили не шёпотом, видимо, были настолько взволнованы. За дверью послышались звуки, опасно напоминающие драку. Мона встревожилась, однако не выдала своё местоположение. Они не первый раз дрались.       — Вернон, — Поттер прислушалась к дрожащему голосу тёти. — Вернон, посмотри на адрес, как они могли узнать, где он спит? Ты не думаешь, что они следят за домом?       Вернон что-то пробормотал про слежку и шпионов. Он до сих пор выглядел встревоженным, а вид его был на грани помешательства. Петунья спрашивала, что делать дальше, а её супруг отвечал, что их нужно проигнорировать.       Что? Кто следит? Кого проигнорировать? И зачем им нужен её брат?       Тут Петунья протараторила, да так быстро, что Моне показалось, что она совсем не это хотела сказать. Она говорила о волшебстве, что они, нормальные люди, попросту не знают, на что они способны. Боялась, что могут навредить семье. Но Вернон посчитал, что ответ может принести куда худшие последствия, чем игнорирование.       Затем произошло то, чего так боялась Поттер все последние пять, а может и все десять минут. Её заметили.       После того, как Вернон, нервничая, встал из-за стола и начал ходить по комнате, он пару раз чуть задел ногой палку Дадли, что осталась валяться здесь. В этот раз она покатилась прямо к месту слежки Поттер. Дурсли проследили за ней взглядом. Ну а там и до Моны было недалеко.       Сейчас же она вместе с этой палкой стояла в коридоре и наблюдала за тем, как Гарри и Дадли продолжают делить дверь для подсматривания и подслушивания.       В тот вечер, сидя в своей комнате на кровати, Мона читала литературу, заданную на лето. Скорее не читала, а просто пялилась в страницы книги. Она думала о происшествии, что случилось сегодня утром. Гарри, после обеда, собравшись с мыслями, подошёл к ней и рассказал, что он успел увидеть и прочитать на странной бумаге. Рассказал и о красивом рисунке на конверте (что оказалась печаткой), и о том, что там был очень странный адрес. Упоминалось, что Гарри Поттер жил в чулане под лестницей. Что само по себе было странным и непонятным многим людям, но куда странней для Моны было то, что «они» это знали. И это пугало.       Если бы не реакция Дурслей, с уверенностью можно было сказать, что это розыгрыш друзей их сына. Но они точно что-то знают, потому в эту более правдивую и нормальную теорию было верить категорически нельзя. А во что верить? В слова Петуньи про «волшебство»?       Мона решила не забивать дальше голову такими странными и в какой-то степени опасными мыслями. Начав готовиться ко сну, она услышала, как кто-то поднимается по лестнице. Решив что это Дурсли, ведь Гарри бы сюда не поднимался, а Дадли уже спал (либо делал вид, Петунья укладывала его рано), она не обратила на это никакого внимания. И зря. Через несколько секунд дверь в её комнату отворилась и на пороге показался Гарри, с одеялом и подушкой в руках:       — Дядя Вернон сказал, что я снова буду жить с тобой, — Мона кивнула, мол, продолжай, — он сказал «чтоб я забирал своё барахло и тащил его наверх, немедленно!» Гарри пародировал голос дяди. Ему казалось, что у него выходит это хорошо. Девочке — нет.       Мона ответила, что рада, и помогла приготовить его кровать ко сну. В комнате их было две. Ещё два года назад они жили здесь вместе. Потом Петунья переселила Гарри в чулан, потому что считала, что им уже нельзя было проживать в одной комнате. Половое созревание и всё такое. Мона погрустила тогда за Гарри (Петунья могла бы его переселить в комнату и для гостей, тетя Мардж приезжала к ним не так часто), но всё же не могла не согласиться, что ей было намного удобнее быть в комнате одной.       Улёгшись в свои постели, они несколько минут помолчали. Затем Гарри спросил:       — Мона, а о чём говорили Дурсли тогда? Ты так и не рассказала. А я не смог ничего разобрать из-за Дадли. — пожаловался мальчик.       — Ну, они были встревожены. Петунья волновалась, она вообще вела себя не так как обычно. Мне показалось, что она вела себя так же само, как и на твой или мой день рождения, или как на Хэллоуин, — Мона зевнула. — А Вернон сначала был тоже таким, а потом и разозлился, — она замолчала.       — Понятно. Думаю, всё равно там должно было быть что-то особенное. Не мог же Вернон просто так, по доброте душевной, убедить тётю меня сюда переселить, — Гарри перевернулся на спину и тихо рассмеялся.       Мона не рассказала брату про упоминание волшебства в разговоре. Ещё надумает себе чего-то, а потом это окажется обычным розыгрышем Пирса Полкисса, что вышел на новый уровень в этом деле. Дурсли наверняка просто были слишком раздражены его вмешательством в их дом, семейный уклад. Да, лучше верить в это.                               ***       На следующий день Дурсли весь завтрак обменивались мрачностью друг с другом, Мона следила за ними, но, после того, как поймала взгляд Петуньи, перестала.       Гарри, казалось, уже и забыл про вчерашнее. Сидел спокойно, наслаждался редкой в его жизни яичницей с беконом и ни о чём не думал. Однако Мона уверенно могла сказать, что он очень сожалел о том, что не открыл письмо там, в коридоре.       Часы, висевшие возле любимой картины Петуньи с цветами, показывали ровно то время, в которое приходит почтальон. Вернон послал за ней Дадли, который попытался возмутиться, но стих под взглядом родителей. Через множество ударов палки кузена по разным предметам, он крикнул:       — Тут ещё одно! «Мистеру Г.Поттеру, дом четыре по улице Тисовая, самая маленькая спальня».       Дядя Вернон с поистине бешеным криком рванул в коридор отбирать у Дадли письмо. Гарри побежал за ним. Мона сперва вскочила нестись туда же, но Петунья схватила её за руку, усадила обратно на стул и прошипела не вмешиваться. И это во время развязывающейся коридорной потасовки, в ходе которой все получили увечья от узловатой палки Дадли. После тётка Петунья целый день будет ворковать над своим сыном, обрабатывая несуществующие синяки на коже.       Гарри с Моной ушли в комнату сразу же, как Вернон это приказал. Точнее это Мона потянула брата за собой. Закрывшись в спальне, Гарри начал строить догадки вслух:       — Они отправят мне ещё одно письмо! Увидишь! Они знают, что я не прочитал первое! — у него было предвкушение на лице и радость, что почему-то не понравилась его сестре.       — Ага, а потом дядя отберет и его, — проговорила сердито, даже раздражённо Гарри, тоном которым обозначают начало приключения, сказал что у него есть план.       И он у него не сработал. Видимо, жизнь под одной крышей в каком-то смысле сроднила разумы Вернона и Гарри. Потому что дядя тоже, как и его племянник, хотел дожидаться почтальона на крыльце дома. Только если Гарри - для того, чтобы прочитать и сохранить письмо, то тот - чтобы уничтожить.       Мистер Дурсль остался в тот день дома и заколотил щель для писем. Это никак не помогло. И в пятницу, и в субботу приходили письма. Их количество росло с каждым разом. И у этого всего точно должен был быть интересный конец. Но и в воскресенье Гарри так и не смог прочитать ни единого письмеца из нескольких десятков, вылетевших через камин.       Мона никак не помогала брату. Она ходила эти дни раздраженная, сама не понимая почему. Может это настрой Дурслей так на ней сказался? Или ей просто было страшно?       Сейчас, она сидела на заднем сидении машины дяди, зажатая с одной стороны Дадли, а с другой Гарри и сумкой Петуньи. Вернон с перепугу, из-за писем (вполне справедливого), счел нужным уехать подальше от дома. И вот они уже целый день едут куда-то по неизвестному всем маршруту. Всем, кроме мистера Дурсля. Уже начинает темнеть. А вместе с этим начинает скулить Дадли: день выдался для него крайне плохим. Это ж надо! Пропустить столько программ по телевизору, приёмы пищи и игры на компьютере!       Моне думается, что переезд (или куда они там направляются?) никак не поможет. Смотрит на брата. Он спит и снится ему наверняка что-то неприятное. Глаза дергаются, губы тоже. Мона накрывает его руку своей, успокаивает. Тут машина резко останавливается возле не очень презентабельной гостиницы.       Семейство Дурслей и двое Поттеров сидели в столовой. Им подали просто отвратительный завтрак! Заплесневелые кукурузные хлопья, гренки с кислыми консервированными помидорами. Не успела Мона выбрать, что лучше, как к ним подошла женщина. Позднее она узнала, что это была хозяйка этого заведения. Та женщина рассказала, как неудивительно, про письма. Вернон ушёл вместе с ней разбираться с ними.       Мона подвинулась на стуле, ближе к Гарри:       — Съешь что-нибудь, неизвестно когда мы ещё сможем поесть.       Тут заканючил Дадли.       — Мам, я не буду это есть! ***       В покосившемся домике было темно, холодно, сыро и невероятно страшно. Мона слышала, как бьют волны о скалы. На улице был шторм. Погода была очень хорошая, как сказал дядя Вернон, отличная для того, чтобы никто не смог отправить Гарри ни единого письма! Совы же не летают. Да, некоторые письма приходили совами. Петунья очень сильно кричала и проклинала всех и вся, когда видела на горизонте птиц. Сейчас же она проходила по небольшой старой комнате и пыталась найти хоть какую-нибудь вещь, чтоб укрыться. Естественно, Дадли достались самые лучшие из всех порванных одеял! Она уложила сына на съеденной молью софе, а сама ушла во вторую комнату, где была огромная продавленная кровать. Но перед этим вручила, надо отдать ей должное, вполне теплую куртку дяди Вернона и свой шарф, который она догадалась взять с собой в их побег.       Гарри собирался лечь на пол, но Мона быстро спохватилась. Сказала что лучше они посидят на стульях, чем простынут. Они вместе уместились в куртке дяди, а Мона ещё и обмоталась шарфом.       Ровно в полночь она проснулась от грохота. Кто-то с нечеловеческой силой тарабанил в дверь. Видимо, хотел в край разрушить её и хижину. Гарри уже не спал. Из второй комнаты показался Вернон с ружьем в руках.       — Кто там? — крикнул дядя. — Предупреждаю, я вооружен!       Тишина за дверью. И вдруг резкий, совсем неожиданный для Моны, удар. Дверь слетела с петель и приземлилась в центре комнаты. В дверном проеме стоял великан. У него были спутанные закрывающие чуть ли не всё лицо волосы. Маленькие и блестящие глаза смотрели на людей в доме, как большие черные жуки.       Он вошёл в помещение, сдвинул со своего места ночлега Дадли, и обратился к Гарри:       — А вот и наш Гарри! — великан был доволен, когда заметил его.       Гарри хотел было подойти поближе, но Мона утянула его за руку назад. Это заметил и великан. Он посмотрел на неё неверующе, как-то по-особенному, не как на Гарри или Дурслей. Было непонятно рад он ей также как её брату или нет. Он мотнул головой и обратился к Гарри, мол, видел его ещё совсем крохой, а сейчас он уже вылитый отец с глазами матери.       В их недоразговор вступил Дурсль.       — Убирайтесь отсюда, вы вторглись в чужие владения! — Мона как никогда поддерживала мистера Дурсля, ей этот великан абсолютно не понравился. Может это из-за внешнего вида? Великан сказал Вернону заткнуться, выдернул из его рук ружье, связал его в узел и кинул куда подальше. Младшая из Поттеров вскрикнула и быстрым шагом отошла туда, где стояли Петунья с сыном. Она хотела потащить за собой и Гарри, но в этот раз он остался на месте, не пошёл за сестрой.       — Да… Гарри, — великан снова обращался к её брату. — С днём рождения тебя, вот. Я тут тебе принес кой-чего… Может, там помялось слегка, я… э-э… сел на эту штуку по дороге… но вкус-то от этого не испортился, да?       Великан запустил руку в один из многочисленных карманов на черной куртке и достал оттуда немного помятую белую коробку. Гарри взял коробку дрожащими руками то ли от волнения, то ли от страха. Мона хотела верить во второе. Она увидела, что в коробке оказался шоколадный торт с чем-то зеленым сверху. Гарри задал самый важный вопрос, что волновал всех присутствующих в комнате.       — Вы кто? — великан коротко хохотнул.       — Я ж забыл представиться. Рубеус Хагрид, смотритель и хранитель ключей Хогвартса.       Он энергично потряс ладошку Гарри, протянутую в ответ. Затем он осмотрелся и уставился на камин с лежащими в нём пакетиками от чипсов (это дядя Вернон пытался зажечь огонь), цыкнув, он подошёл к нему поближе и проделал странную штуку. В камине загорелось пламя! Да такое яркое, тёплое и дарящее ощущение спокойствия!       После великан уселся на софу и начал доставать из набитых чем попало карманов вещи. Там было много чего. Но голодную Мону, да и Дадли с Гарри, больше всего привлекли сосиски. Скоро хижина наполнилась запахом жареных на огне колбасок. Как только странный человек снял с Кочерги шесть нанизанных на нее сосисок — жирных, сочных и, наверняка, вкусных, — Дадли завертелся ещё больше.       — Что бы он ни предложил, Дадли, я запрещаю тебе это брать, — резко произнес мистер Дурсль.       Великан назвал Дадли жирным и сказал, что никогда бы в жизни ему не пришло б в голову кормить его. Отдал он сосиски Гарри, который тут же начал вертеть головой в поисках сестры. Как только тот обнаружил её, сразу же подошёл и поделился с ней едой. Всё это происходило в ледяном молчании: Дурсли лишь встревожено наблюдали, Дадли облизывался, а великан зыркал на всех подряд.       Когда Гарри подошел обратно к человеку, назвавшимся Рубеусом, он в рекордные сроки расправился со своей долей сосисок и завёл с великаном разговор. В это время Мона незаметно для Вернона (он очень внимательно наблюдал за Гарри и великаном) передала Дадли и Петунье по одной сосиске. Дадли, обрадовавшись, чуть не закричал, но Мона всунула ему в рот предмет его, на данный момент, обожания и он затих.       Петунья сперва хотела отдать свою долю сыну, но Мона сказав, что заберет сосиску себе, если тётя её не возьмет. Через некоторое время к ним, а точнее к старшим Дурслям, резко и сердито обратился Хагрид, он прорычал:       — Вы мне тут чего хотите сказать? Что этот мальчик ничегошеньки не знает? Вообще?!       Он отмахнулся от бормочущего про учёбу Гарри и начал говорить о каком-то непонятном для Моны мире.       — Но ты же знаешь про своих родителей… ну, кто они были? — и почему он говорит так, будто её, Моны, тут и нет? — И ты… э-э… знаменитость. Поттер изумленно вперилась взглядом в этого Хагрида. Может он сумасшедший? Дядя Вернон, куда внимательней слушавший их разговор, внезапно обрел дар речи.       — Прекратите! — скомандовал он. — Я запрещаю вам что-либо рассказывать мальчику! Хагрид посмотрел на него как на несчастную муху, которую в скором времени прихлопнут. Он заговорил, чеканя каждый слог о том, что Дурсли прятали от Гарри возможность узнать о своей семье. О каком-то Дамблдоре.       Вернон снова выразил свое недовольство, а тетя его поддержала, драматично втягивая воздух. Мона смотрела на Гарри, который с преданным и внимательным видом наблюдал за Хагридом. Тот же посоветовал Дурслям пойти проветриться и наклонился к Гарри.       — Короче так, Гарри, ты волшебник, понял? После этих слов в доме воцарилась мертвая тишина.       — Что? — и в этой тишине голос Моны звучал так чужеродно, что на душе сразу начали скрести кошки.       — Как «что»? Волшебник — это «кто»! — начал что-то объяснять Гарри.       У Моны в душе всё перевернулось. Она не слышала объяснения Хагрида о том, как погибли родители (услышала только странное имя, но странных имен он произносил много), не слышала ни про шрам Гарри, ни про этот Хогвартс, ни про что! Она только держалась за голову и пыталась внушить себе, что это всё сон. Не хотела признавать. Думала, что теперь всё изменится, станет ещё хуже, чем было. Ведь нет ничего ужасней, чем неизвестность. Неизвестный мир, люди, правила. Всё. И нельзя теперь в это не верить.       Всё ведь сходится. И реакция Дурслей, и странности Гарри, и теперь ещё и этот Хагрид.       «Это, получается, я тоже волшебница? И мне придётся уйти в этот непонятный мир?! Я не хочу, не хочу! Как так можно?»       Она мотала головой из стороны в сторону. Синяя ленточка, держащая длинные волосы собранными, размоталась и упала. Тётя Петуния наступила на неё, когда подходила к Вернону, сжимающего кулаки в ярости.       Мона, наконец, обратила внимание на творящееся действо. Дядя яростно говорил великану, что Гарри не будет учится в этой школе, что он не будет платить за это. В своей речи он упомянул какого-то старика. Хагриду это не понравилось.       — Никто… никто не смеет… при мне оскорблять великого…профессора Альбуса Дамблдора! — он озверел, схватил зонтик и направил его на Дадли.       Вспыхнул фиолетовый свет и раздался оглушительный звук, словно с большой высоты упал тяжелый шкаф. Дадли пронзительно заверещал и схватился за задницу. Когда он повернулся спиной ко всем, Мона увидела поросячий хвостик, торчащий из дырки на штанах.       Дядя Вернон, с ужасом глядя на это всё, схватил Петунью (она же потянула за собой Мону) и Дадли, втолкнув их всех скопом во вторую комнату, и захлопнул дверь.       Дурсли тут же забегали вокруг Дадли. Мона отвернулась и подошла к окну. И этому научится Гарри? Пугать беззащитных, как выразился тот не-человек, маглов? И таким подлым способом - через их детей?       Мона в первую минуту, проведённую в этой комнате, порывалась уйти обратно к брату. Но сейчас, ей как-то не хотелось оказаться снова поблизости с тем Хагридом. Вспоминая его взгляды, она поёжилась. Несколько раз его глаза натыкались на Мону, и их взор ей не понравился. Он смотрел неодобрительно, будто прямое существование девочки с фамилией Поттер было неправильным. Её размышления прервала Петуния.       — Уже всё равно скоро рассвет, ложиться смысла не имеет, — Мона посмотрела на Дадли, который, скрючившись и прижав к себе хвост, лежал на кровати рядом с сидящим отцом. — Пойдём, сядешь в кресло. Нечего возле окна стоять! Продует — я тебя лечить не намерена!       Они вместе подошли к обшарпанному креслу. В некоторых местах оно было настолько разорванным, что можно было увидеть деревянный каркас. Петунья бросила на него кусок ткани и усадила туда Мону, сама же села на угол кровати прямо напротив девочки. Она была всё так же взволнована, заламывала пальцы и крутила обручальное кольцо. Пару раз размыкала губы и, через несколько таких попыток заговорить, произнесла.       — Нам…нам очень жаль.       — Что? — это было настолько неожиданно услышать, что девочка только и смогла из себя выдавить одно слово.       — Что слышала, — дядя Вернон решил не молчать. Петунья шикнула на него. И продолжила более уверенно.       — Нам очень жаль, что мы утаивали некоторую информацию про ваших родителей. Мы таким образом пытались защитить тебя и Гарри. Защитить от мира, который погубил мою сестру и её мужа, — она продолжила заламывать пальцы, но уже не смотря на них, а всматриваясь в лицо девочки напротив. — Знаю, это, довольно, неправильно - скрывать правду. Но ты посмотри сама! Что мы можем сделать против них? Верно, ничего. И мы пробовали, старались сделать всё, чтобы вы жили как нормальные, порядочные люди! Возможно, в чём-то наши методы были неразумными, но они были.       Мона выслушивала обращение тёти с приоткрытыми от удивления губами. Она впечатлилась. Никогда в жизни Петунья не говорила так проникновенно и так, что ей хотелось довериться.       — Да, я, наверное, могу понять… но получается Гарри теперь заберут, да? Он уедет и мы больше никогда не увидимся? Вернон шумно втянул воздух.       — Его не заберут. Он уедет учится в… в волшебную школу. Ты тоже будешь должна туда уехать. — Но я не хочу! Я не хочу быть злой, как этот человек, что ворвался к нам!       Вернон цокнул языком и отвернулся.       — Мона, не думаю что все волшебники такие же, как и он. Твоя мама, хоть и была волшебницей и относилась к нам с насмешкой, всегда была добра к людям и никогда бы никому не навредила. Тем более ребёнку, — в конце фразы Петунья повернулась посмотреть на сына, — как я уже сказала, тот мир нам не нравится и мы считаем его вредоносным для нас, но, вспоминая Лили, я не могу сказать, что всё настолько плохо.       После удивительного, однако результативного разговора со старшими Дурслями, Мону всё же сморил сон и она провалилась в сладкую дрёму.                               ***       Поттер проснулась из-за ярких лучей солнца, что после ночи были такими ненужными и лишними для неё. Она оглянула комнату и с удивлением обнаружила, что в ней никого нет. Даже долго сопящего Дадли.       Мона встала, потянулась и присмотрелась в мутное от старости и пыли зеркало, встроенное в шкаф, что стоял напротив кровати. Её лицо было опухшим, словно всю ночь её сопровождал плач. Пальцами расчесав волосы, она вспомнила про свою ленточку, что вчера так и не была никем поднята. Мона вышла из комнаты. На улице были слышны крики Дадли и его отца, что пытался починить лодку, на которой они не вполне удачно добирались до этого домика. Петуния копошилась вокруг сумки, прикидывая, что можно оставить здесь, а что нужно взять. Мона посмотрела на стол, возле которого и стояла тётка. На нём было множество разных вещей, начиная от трусов Дадли и заканчивая сигаретами Вернона. Но самой непредсказуемой вещью была её лента для волос.       Мона улыбнулась, вышла подальше, чтоб охватить взглядом всю комнату. И не нашла Гарри. Она прошла дальше, прямо к окну. Может он на улице? Нет. Его здесь просто не было.