Игры с хаосом на радость кошкам

Глава 11. Бонзо-библиотека Ярости девушки не было предела. – И что же это получается?! – отчитывала она председателя ложи, разыгрывая итальянскую пантомиму возле двери туалета. – Что я, как собачонка, гоняюсь за своим хвостом? Вы знаете, что такое дроктал, но я не знаю, что такое дроктал, а вы мне не говорите, что такое дроктал. В итоге я иду в клуб узнать, что такое дроктал, и меня выгоняют из клуба, потому что я не знаю, что такое дроктал! Я, видите ли, плебейской грязью запятнала честь высокого собрания! Нельзя было сразу меня оповестить? – Понимаете ли, – заскулил неомасон, хотя по его голосу не было слышно, чтобы ему было как-то стыдно, – это такие вещи, такие вещи, даже стыдно их как-то объяснять… Неловко и стыдно. И боязно. И нельзя. – Вам стыдно, что я не в курсе элементарных понятий? – Да, – облегчённо вздохнул Игнатий Васисуальевич. – Мне совестно тыкать вас носом в удручающее невежество. – И вы надеялись, что кто-нибудь погрузит на себя эту тяжёлую ношу вместо вас? – Да. А для шашлыка вы слишком тощая. – И что же такое дроктал? Председатель ложи по ту сторону двери густо покраснел. – Давайте я лучше расскажу вам, что такое бонзо-библиотека, – натужно ответил он. – В которой содержится информация о том, что такое дроктал? – Естественно. – Нет уж. Давайте, начинайте, я вам помогу. Итак, дроктал — это… – Это… это… это… – пробовал выдавить из себя неомасон, как будто у него случился запор. – Нет, я не могу! Это выше моих сил! – Дроктал — это слово, которым принято обозначать… – словно танк, гнула свою линию Настя. – Нет! – закричал Игнатий Васисуальевич. – Не мучьте меня! Это ужасно, ужасно. Девушка в раздумьях оперлась о дверь туалета. – Между прочим, неужели вы посмели сбежать от меня в ваш полоумный клуб? – поинтересовалась она. – А как же данное слово? Некрасиво, ох как некрасиво для героя! Или это имеет прямое отношение к тому, что такое дроктал? Мужчина начал биться головой о стенку. – Имеет или нет, говорите? – увеличила напор Касьянова. – Дроктал — это искусство быть в двух местах одновременно, так? – Бонзо-библиотека, – лихорадочно затараторил мэтр, – находится в районе Уткиной дачи, бывшей усадьбы князей Полторацких. Кстати, внучка Полторацких — та самая Анна Керн. Узнаёте? «Я помню чудное мгновение…». Особенно притягивал в поэтическом смысле барский дом Юрия Колкера, служившего там одно время оператором газовой котельной. Здесь он, в частности, написал такие строки: «Да и ты, моя гостья, иначе Предстаёшь сквознякам мировым, Мне кивая на Уткиной даче, По соседству с котлом паровым. Остывает союз наш порочный, За сумою сулящий тюрьму, Не любовью, а связью побочной Отступает в халдейскую тьму». Сейчас усадьба совершенно заброшена, там то и дело вспыхивают пожары. Вам нужно спуститься на берег реки Оккервиль, чуть-чуть не доходя до того места, где она впадает в Охту. Там вы найдёте укромное местечко: упавший дуб как будто отделяет пару квадратных метров от основного водного потока, образуя естественную бухточку. В этой заводи вам следует искать крупные, свежие камни. Каждый камень расскажет свою историю. Главное — вежливо достать его из воды и внимательно выслушать (учтите, фальшь камень почует за версту). Ни в коем случае не дискриминируйте их по внешним параметрам — память камня не зависит ни от веса, ни от цвета, ни от размера. Удачи! – И если я возьму такой камень в руку, он поведает мне о том, что дроктал… Раздался гулкий грохот: это Игнатий Васисуальевич упал в обморок от перенапряжения. Касьянова решила оставить страдальца в покое, к тому же ей стало любопытно самой взглянуть на бонзо-библиотеку. Она изучила на всякий случай сведения об Уткиной даче и отправилась на поиски. Санкт-Петербург начинал медленно затухать, теряясь в тумане вязких сумерек, когда Касьянова наконец добралась до старинного атмосферного особняка. «Брр! Не удивлюсь, если тут живут привидения», – подумала она и решила оставить исследование загадочного дома на потом. Пройдя чуть вперёд, девушка вышла на излучину Оккервиля, туда, где река плавно перетекала в Охту. Касьянова чуть задержалась; это место навевало на неё странную печаль, морозное дыхание течения пробирало её костей, в сознании сами собой множились меланхолические мысли. Девушка решительно прогнала этот морок и осторожно двинулась вдоль неухоженного, заросшего берега. Вскоре Настасья увидела в точности то место, что описывал председатель ложи. Камни лежали на дне; чертыхаясь, как престарелый пират, брюнетка по колено залезла в леденящую воду. Она на ощупь выхватила камень побольше и поднесла к глазам, чтобы лучше рассмотреть. Это был внушительный булыжник сантиметров двадцати в длину и десяти в ширину; тёмный, слизкий, с редкими светлыми прожилками. Настя повертела его в руках, однако никаких догадок по поводу того, как бы камень мог послужить ей в качестве библиотеки, в голову не пришло. Девушка попробовала раскрыть его, как книгу, попыталась потереть, надеясь увидеть проступившие письмена; освещала фонарём и с высоты швыряла о внушительный валун, стоявший на берегу — всё без толку. Провозившись так битый час, Касьянова плюнула на всё и отправилась восвояси. – И что вы мне скажете в своё оправдание? – устало спросила она председателя ложи, опустившись на пол возле двери туалета. – Это зависит от того, в чём мне предстоит оправдываться, – обнадёживающе ответил неомасон. – В том, что мне не удалось найти общий язык с булыжниками. В жизни не видела более необщительных камней. – И как же вы его искали? – Механическими способами в основном. Швыряла, натирала, скребла. – Швыряли? – возопил Игнатий Васисуальевич, хватаясь руками за голову. – Натирали? Скребли? Белены вы, что ли, объелись? Конечно, они не будут с вами разговаривать! После такого стресса я не удивлюсь, если бонзо-библиотека закроется на тысячу лет! – А в чём дело? – В чём дело? В чём дело, она меня спрашивает! Да это самые нежные существа на всём белом свете, а вы смеете так с ними обращаться! Мучить, топить, втаптывать в землю! Вас-то, небось, никто в детстве об землю ради забавы не швырял! – Нельзя было сразу сказать? – рассердилась Анастасия. – Кто же знал, что вы, выродок XIX века, явившего миру телеграф и паровые машины, настолько обделены душой? Что у вас даже мысли не возникнет позаботиться о живом существе? Господствуй подобные нравы в обществе, в какую пропасть скатился бы наш мир!.. Впрочем, мы знали, что, обладая талантом ищейки, вы абсолютно обделены в чувственной сфере, чего можно было от вас ожидать? Простите, это просчёт «Молота и балалайки». – Какого-какого века? Какие-какие таланты? Что вы, в конце концов, несёте? – Ах, – покачал головой неомасон, – я и забыл, что скромность украшает человека, а женщины занимаются украшательством сверх всякой меры. Я ни в коем случае не хочу укорять вас теми могучими способностями, слава о которых гремит по всему миру. Вам, должно быть, обидно каждый раз сносить эти булавочные уколы лести и почитания — так опошляют они ваши таланты... Я никогда больше не упомяну ваш гений, обещаю! Ищейка и дальше будет рыскать на полях хаоса, вытравливая из нор адские существа и не опасаясь, что неуклюжий взгляд зеваки потревожит её филигранную работу. – Я не ищейка! – вспыхнула Анастасия. – Я скорее террорист-одиночка, чем пошлый служитель закона. Не испытываю никакого удовольствия от того, что вынуждена носиться по городу, как умалишённая. Однако мир заставляет: он вцепился в меня своими клещами и безжалостно ждёт, пока я выполню что-то, что ему от меня надо. – Скрывайтесь во тьме, – торжественно произнес Игнатий Васисуальевич. – Дети Стратилата не должны являть своё лицо миру. – Что за чертовщина, – покачала головой Касьянова. – Я могу понять человеческий шашлык и лимоны, но это… Давайте поподробнее: откуда вы взяли всю эту ахинею? Но председатель ложи замкнулся в себе, словно капризный моллюск, и говорить на эту тему отказался. – Ладно, – ответила Настасья, совершенно выдохшись. – Усыпляем наших тараканов, переходим к делам более насущным. Так как бонзо-библиотека накрылась медным всадником, у вас не остаётся пути для отступления: что такое дроктал? Игнатий Васисуальевич завыл и принялся царапать стену. «Что такое дроктал?»—бомбардировала его девушка минут десять, пока в её голову не заползла блестящая догадка: – Хорошо. Раз весь мир против меня, быть одиночкой-камикадзе я не собираюсь. У меня нет армии единомышленников — даже Каштанка сбежала, а в полку моих недругов прибывает каждый день. Единственный человек, который мог бы мне помочь, молчит из-за глупости и принципиальных соображений — у кого в такой ситуации не опустятся руки? Знаете что: ищите своего Барсика сами. И слонов своих спасайте сами тоже. Настасья ждала, что неомасон расколется, как гнилой орешек, но никаких увещевательных воплей или чистосердечных признаний не последовало. Девушка в недоумении слонялась по дому, всякий раз проходя мимо туалета, однако лишь под вечер, когда она надумала отойти ко сну, за дверью послышался слабый шорох: – Вы что же это, на самом деле собираетесь ложиться спать? – как будто не веря тому, что произносит, зашептал неомасон. – Да. А что мне ещё делать? – с вызовом ответила Настя. – А как же… извиниться? Неужели вам даже в голову не приходило загладить свою вину? – в ужасе бормотал мужчина. – Разве вы не знаете, что психотравма от пережитого насилия может разрушить жизнь до основания? Да вы бесчувственнее самого глупого камня в основании Кремля! Видимо, Юпитер лишил вас эмпатии, так я вам объясню: если бы вы тихо покоились в недрах прохладных вод, разнежившись от чувства любви к миру, а потом бы вас бесцеремонно начали скрести, срывать одежду, пробовать на зуб и швырять о землю, вам был бы нанесён огромный душевный урон. Возможно, вы бы жаждали извинений. Касьянова скрестила руки на груди и сурово молчала. – Так что же?.. – неуверенно поинтересовался жалостливый мэтр. – Я не сдвинусь с места, пока вы не дадите мне исчерпывающие инструкции, – процедила девушка сквозь зубы. – Всеохватывающие инструкции! Всем инструкциям инструкции! Такие, по которым можно строить Большой адронный коллайдер! А иначе — ни ногой. Довольно мне из-за вас в постыдные ситуации попадать. – О, – вздохнул председатель ложи. – Взор смотрящего в горные выси неизменно пропускает мелкую гальку под ногами. Но и о такую дробь можно споткнуться и расшибить себе лоб. Слушайте. Чтобы загладить свою вину вы, во-первых, должны совершить жертвоприношение. – Жертвоприношение? – ужаснулась Настасья. – Ради душевного спокойствия каких-то премудрых валунов? – Да. Думаю, им хватит тортика с кремовыми розочками и взбитыми сливками. Высшим пилотажем было бы расставить свечки по количеству камней в библиотеке. Но тут можно прогореть, как пить дать, тут можно прогореть! Если ошибётесь и поставите на одну свечу больше или меньше, вы нанесёте им такую смертельную обиду, что ваша коммуникация будет прервана навеки. – Почему? – Почему, – вздохнул Игнатий Васисуальевич. – Она спрашивает меня, почему. Впрочем, гении — как малые дети: могут обнажать своим взором бездны Вселенной и совать при этом пальцы в розетку. Нам нужно быть снисходительнее к братьям нашим большим. Внимайте и запоминайте: если вы поставите на одну свечку меньше, то кто-то можеть решить, что он не важен, поэтому про него забыли; увы, из-за обострённой чувствительности решат так все. Если вы же вы принесёте больше свечей, чем требуется, камни поймут, что это сделано «на откупись», то есть они вам совершенно неинтересны как личности и кажутся вам одной сплошной камнемассой — иначе вы бы уж потрудились запомнить их в лицо. Куда ни глянь — везде нас поджидают опасности, когда мы имеем дело со столь тонкой душевной организацией. В общем, рекомендую ставить торт без свечей. – Хорошо. Дальше что? – А дальше… Ох, как мне греет душу, что вы спрашиваете у меня совета! Когда такой человек интересуется мнением простого смертного, это так приятно! Могу дать вам следующий наказ: разговаривайте с ними предельно вежливо и корректно. Проявляйте заботу и ласку, гасите любые проявления грубости. Отстирывание пятен от их болезненного самолюбия возможно только в самом щадящем режиме. Придумайте тысячу убедительных причин, разъясняющих ваше вопиющее поведение в прошлый раз. – А что если мне переодеться так, чтобы меня не узнали? Председатель ложи издал глубокий сочувствующий вздох. – А что если вам нацепить на себя килограмм кокаина, накинуть сверху платьице и отправиться в аэропорт? Они вас на клеточном уровне узнают, даже и не думайте. Учтите, обманывать камни бесполезно: это кристально честные существа, фальшь и ложь они чуют за версту. Настя выдвинулась в путь за час до рассвета; ей хотелось присутствовать при рождении Солнца, увидеть все схватки и потуги, которыми будет страдать сероватое небо Петербурга. Город, всосавший темноту, был уныл и безлюден, так что Касьянова с удовольствием мерила гулкими шагами его одинокие улицы и размышляла, размышляла… Прежде всего, девушку слегка тревожила та ахинея насчёт её гениальных способностей; раньше она бы поспешно отмахнулась от неомасона, даже не подумав воспринимать его слова всерьёз. Но в свете недавних событий, когда бред окружающего мира постепенно складывался в единую целостную картину, это заявление всколыхнуло дремавшее в ней подозрение. Настя убедилась, что туалетный жилец знал многое из того, что ей было недоступно; и если улица Лимонная имела под собой основание, почему бы не оказаться правдой и этому вопиющему заявлению? Не то чтобы Касьянова замечала за собой какие-то сверхъестественные способности, тем более способности ищейки. «Зато Каштанка… Стоп! Может, он перепутал меня с Каштанкой? Вот уж кто мастер сыска! Тем более что ажиотаж на меня начался как раз после её вторжения», – подумала девушка, и эта мысль принесла ей существенное облегчение. В круглосуточном магазине она выбрала самый романтический торт со множеством розовых, голубых и белых роз; и, насвистывая «пропала собака, пропала собака…» двинулась по направлению к Уткиной даче. Река дышала в рассветных отблесках, и пар от её дыхания простирался на брошенный парк, опутывал мягкой паутиной листья, вился вокруг тонких стволов. Все предметы казались сюрреалистичными, точно из другого измерения. Настя осторожно, на цыпочках подошла к пруду: она ждала, что вода с возмущением забурлит и начнёт плеваться в неё горячими брызгами, но ничего подобного не произошло. Природа дышала безмолвием, и лишь беззаботный щебет соловьёв служил аккомпанементом божественной музыке тишины. Девушка поставила торт на землю, развязала тесёмки и подняла крышку, явив миру нежное кремовое великолепие. Вглядевшись в заводь, она не заметила никакой реакции; у самой кромки воды лежал камень, брошенный ею вчера, и она плавно приподняла его, поднесла к лицу и начала думать, что делать дальше. – Простите меня, пожалуйста, – с трудом выдавила из себя Касьянова. – Вы не сердитесь? Это всё моё варварское незнание. Я и не думала, что в недрах столь привычных глазу камней может скрываться столь тонкая душевная организация. Клянусь, если бы я знала, как обстоят дела, моё поведение было бы кардинально иным. Тишина. – Понимаете, – продолжила Настя мучительный монолог. – Мне очень, очень стыдно. Правда. Я знаю: ничто не может оправдать мои изуверства. Если бы вы только дали знак, как мне искупить свою вину… Может быть, этот торт несколько приподнимет ваше настроение? Она поднесла камень к торту — никакой реакции. Тогда девушка начала гладить камень, ласково с ним болтать, обнимать, баюкать, говорить милые комплименты — всё без толку. Настасья даже решилась его поцеловать, всячески скрывая внутреннее содрогание от этого процесса — бесполезно. – Зря стараешься, – послышался тихий голосок где-то рядом. – Он ни с кем разговаривать не будет. Душа отлетела. Тишина как будто раздавила Касьянову безжалостным катком. – Он что… мёртв? – помертвелыми губами спросила девушка. – Нет. Я же сказал — душа отлетела. Может, когда-нибудь и обратно влетит. Настя присмотрелась и поняла, откуда доносился голос. Это был среднего размера камень с жёлто-бурыми пятнами, лежавший у самой кромки воды. – Когда? – Лет через сто, не меньше. Когда обида рассосётся и он будет уверен, что никто не причинит ему вреда. – Я не хотела, простите, – прошептала побелевшая, как полотно, девушка. – Ну что ты, – с философской грустью изрёк камень. – Ты хотя бы пришла извиниться, и это похвально. Многие пинают нас и идут дальше, как будто ничего не произошло. Все думают, что раз ты камень, то у тебя нет души. Люди просто помешаны на «Экклезиасте»: разбрасывают нас и собирают, разбрасывают и собирают… Твоя грубость проистекает из невежества, а это зло, которое легче всего оправдать и проще всего исправить, так как оно является не червоточиной натуры, но вирусом, внедрённым в чистую человеческую душу. – Не просветите ли меня, о мудрый камень, как этикет предписывает обращаться с валунами вашего рода? Должна ли я сидеть или стоять, а может, вы ждёте от меня реверанса? Раз вы так снисходительны к слабостям человеческой породы, я решила быть с вами предельно откровенной. Видите, я честно признаю свои недостатки. – Для начала вы могли бы взять меня на руки, чтобы мне не приходилось напрягать голос, – ответил камень, как видно, очень довольный. Настя аккуратно засунула руки в воду, обхватила камень за бока и с величайшей почтительностью, на которую была способна, поднесла собеседника к своему лицу. – Ох, прошу меня нижайше извинить, я совершенно забыла представиться. Моё имя — Касьянова Анастасия Сергеевна. А как изволите величать моего учёного собеседника? – Я — заведующий информацией о сборах крапивы в 2012 году, – с самодовольством сытого лавочника ответил камень. – Впрочем, я сделаю вам поблажку. Можете называть меня «господин заведующий». – Сборы крапивы? – переспросила Настя, подавляя внутренний смешок. – Да! – резко ответил камень. – Вы что же это, думаете, что моя информация несущественна? Что другим вовсе не обязательно знать тот вопиющий факт, что в Брянской области был собран рекордно высокий крапивный урожай? – Нет, что вы, я… – Да будет вам известно, строптивая барышня, что крапива — неотъемлемый компонент в котле любой уважающей себя ведьмы. Я, можно сказать, возглавляю сеть петербургских знахарок и ведуний, а вы смеете так скептически обо мне думать! – Какое думать, я… – Вот уж воображала, Уртик! – раздался приятный женский голосок где-то в глубине прудика. – Все колдуньи знают, что лучшая библиотека по травам содержится внутри Гринвичского меридиана. Да в той же Гримпенской трясине про крапиву расскажут в пять раз больше. К тебе идут только те, кому далеко летать неохота. – Все ваши ведьмы — вздор, их никто никогда не видел! – послышался внушительный баритон на другом конце заводи. – XXI век на дворе, пора переноситься в мир реальных фактов, а не забивать себе голову пустыми иллюзиями! Будь моя воля, я бы это ваше фэнтези запретил вместе с Библией как разлагающее молодые умы чтиво! – И что же детям на ночь читать прикажешь? – зазвенел кокетливый и насмешливый голосок совсем рядом. – Трактаты Ньютона? – Да! А таблицу Менделеева — вместо разукрашек! Настя растерялась среди этой переклички и чуть крикнула: – Подскажите, пожалуйста, к кому мне обратиться за разъяснением такого понятия, как дроктал? Загремела оглушительная тишина. Камни не привыкли, чтобы к ним адресовались вот так, скопом, будто к какому-то стаду. Касьянова тихо чертыхнулась про себя, бережно положила на место главного по крапиве и двинулась на поиски камня, вещавшего женским голосом про Гримпенскую трясину — он казался наиболее осведомлённым из всех. Она зашла по колено в воду, делая всевозможные эквилибрические этюды, чтобы не дай Бог ни на кого не наступить, и таки-выудила нужный булыжник. Этот (или эта?) был красивой округлой формы, со светло-серым отливом и чуть розоватым брюшком. – Приветствую вас, дорогая сударыня! – начала Настя максимально ласковым тоном. – Прошу простить, что не обратилась к вам лично, адресно — сказывается отсутствия опыта общения с большим числом мудрых собеседников одновременно. Вы не могли бы обозначить, как вам будет удобно, чтобы к вам обращались? Камень ответил возмутительным молчанием. – Пожалуйста, не откажите мне в помощи! Я так отчаялась, что едва держу себя в руках. Горе застилает мне разум и толкает на необдуманные выражения. Девушке показалось, что камень в руках чуть потеплел. Настя аккуратно удалила кусочки грязи, прилипшие к твёрдой утробе, протёрла поверхность влажной салфеткой с ароматом алоэ и торжественно подула на камень, смахивая остатки влаги. – Я думаю, заведующий информацией по крапиве сможет прояснить для вас этот вопрос, – полился тоненький, полный достоинства голосочек. – Благодарю, благодарю покорно! – горячо воскликнула Настасья и аккуратно вернула камень на место. Она поспешила взять в руки господина Уртика и задать ему давно волнующий вопрос: – О Боже, я так рада нашей повторной встрече! Вы не представляете, как долго я ждала и насколько важен для меня ответ. Я буду невероятно признательна, если вам удастся втолковать мне: что такое дроктал? Молчание. – Итак, дроктал имеет непосредственное отношение к крапиве? – растерянно продолжала девушка. – Или ваш профиль не так узок, каким вы пытаетесь его изобразить? Ответа не последовало. – Я, возможно, задала свой вопрос в несколько некорректной форме, – занервничала девушка. – Мысли путаются: поймите, мне жизненно необходима любая информация, связанная с дрокталом. Она поможет поймать опасного преступника, который таких дел наворотит, что ни один Человек-паук не разгребёт. Это хтонический кот, способный свернуть нашу Вселенную в комок побыстрее решений Государственной думы. Возможно, вы слышали о таком? Чуть крупнее обычного, с огромными изумрудными глазами, белыми лапами и кончиком хвоста. Шерсть чёрная, с красивой серебринкой. Носит монокль, пурпурный жилет с золотыми пуговицами, изящный маленький цилиндр. Уважает Бодлера и придерживается ницшеанских взглядов, находится в затяжной ссоре с петербургскими сфинксами. Он намеревается встретиться с Екатериной II, женщиной во всех отношениях сомнительной; может, у вас есть соображения, каким образом пройдёт столь чудесное рандеву? – Хорошая попытка, – раздался тишайший голосочек где-то у кромки воды. – Хорошая, и от того ещё более напрасная. Касьянова быстро сообразила, что прекращение зрительного контакта во время беседы и попытки отвернуться в поисках незваного помощника будут восприняты валуном как трагическое оскорбление чести и достоинства. Поэтому Настя слегка, как китайский чиновник, склонила голову, с величайшими почестями вернула камень на место и нагнулась вниз, чуть ли не цепляя воду носом. Новый советчик был обнаружен на берегу, почти у линии прибоя, и представлял собой камушек длиной с мизинец, бурый и в крапинку. Брюнетка водрузила его на ладошку и, изобразив ритуал величайшего почтения, решила спросить прямо, без обиняков: – Почему? – Что почему? – удивился визави. – Я очень признательна, что вы называете мою попытку хорошей. Отчего же вы считаете её напрасной? – Да вы ведь променяли Крапивника на Птичку, – оторопел камушек. – Как ему общаться с вами после такой измены? – Но ведь я всего лишь оставила его на месте, чтобы пообщаться с другим собеседником! – Эки дела, – продолжал удивляться бурый. – А если бы муж оставил вас ради танцовщицы кабаре и явился с повинной спустя десять лет, с одним чемоданом и без трусов, вы бы повисли у него на шее от радости? – Но поймите, мои действия никак не касаются ценности ваших личностей. Новый камень мог поведать мне больше относительно интересующего меня вопроса, так зачем же тратить время другой? – Фи, какой беспросветный, безбожный, утилитарный подход! Вы ещё скажите, что ценность матери, помещённой в дом престарелых, куда меньше, чем практическая польза от филиппинской домработницы! – По крайней мере, – ответила девушка, от злости закусывая губу, – я бы не стала напрягать свою престарелую мать, заставляя её мыть мне полы и готовить ужин, а поручила бы бытовые хлопоты той, кто справится с ними куда быстрее. – Вы что это, – сказал камень, в голосе которого послышались оскорблённые нотки, – хотите сказать, что вы умнее меня? – Ни в коем случае. Я будущий авно-менеджер, у меня профессиональная деформация такая. Приходится ресурсы правильно распределять. – И всё это вы врёте, Настасья Сергеевна, – вздохнул камушек. – Но я же маленький, мне можно вот так нагло плевать в лицо. Тем более что для библиотеки я ничего не стою. Знания всех наших бонз глубоко фундаментальны и архинаучны; в одну только мою маленькую головушку ничего не влезает. Я ведь храню информацию о подборе перинок для принцесс, вы не знали? Конечно, не знали, иначе вы бы не стали даже общаться со мною. Того и гляди, зашвырнули бы подальше, как бедного Петроса. Он, кстати, содержит в себе величайшую подборку библейских толкований — я посоветовал бы вам зайти на обратном пути в лавру и уточнить, не отлучили ли вас от церкви. Что же касается милого доброго Уртика, то вы пытали его совершенно зря. Он ничего, кроме своей крапивы, вам не скажет. В алгеброидной физике лучше всех разбирается Птичка. В неё записано целых три раздела! Настя покосилась в сторону бывшей собеседницы, размышляя, как себя повести, чтобы соблюсти паритет самолюбий. Следовало ли оставить бурого малыша на берегу и приняться обрабатывать Птичку? А если она потеряет последнего своего товарища? В любом случае, брать в руки сразу два камня было рискованно: вдруг они сочтут это чем-то вроде группового коитуса? – Только вы зря в её сторону смотрите, – заверил её камушек. – Она вам ничего не скажет. – Почему? – Потому что вы оставили её и потянулись за другим камнем! Вот вам было бы приятно, если бы вы ждали мужа-моряка целый год, а он, как приехал в порт, пошёл бы первым делом не к вам, а какой-нибудь паскудной девке? Настя начала вскипать, как кофе в турке; на её скулах проступила краска гнева. – Она. Сама. Сказала. Что Уртик всё знает, – выговорила девушка, стремясь скрыть от посторонних глаз зарождавшееся бурление. – Так вы это что, совсем иронию не различаете? А если бы вы услышали алконавческий анекдот о том, что неплохо было бы взорвать Белый дом, вы бы сразу пошли и накупили тротилу на все сбережения? – Я бы… – Я вижу, вы не понимаете. Хорошо: если бы муж-моряк не только проигнорировал ваш уютный домик, где на кухне дымятся тыквенные пироги, но и спустил бы весь заработок на разгульных девиц и ещё должен им остался — вы бы отдали последние деньги, голодая неделю, чтобы расплатиться с долгами? – Но ведь это события абсолютно разного масштаба! Если бы у камушка в Настиной руке было лицо, он бы несомненно хватал воздух ртом, задыхаясь от гнева, перед тем как завизжать: – Причём тут масштаб? То есть я значу меньше, чем главный менгир треклятого Стоунхенджа? Только потому, что он крупнее и лакействовал перед друидами? Так вот, кельты, чтобы вы знали, были язычниками и практиковали человеческие жертвоприношения. Нас, бонз, следует уважать хотя бы за то, что мы не занимались коллаборационизмом и честно служили науке! А ещё у меня форма красивая и пупок на солнце изящно переливается. На этой визгливой ноте камень замолчал и выпрыгнул из Настиных рук. Девушка остолбенело смотрела перед собой, ощущая, что близится заворот мозгов. – Странная у вас линейка мироздания. И калькулятор барахлит с переводом одних величин в другие, – продрался сквозь толщу воды гулкий бас. – Суть везде одна и та же. Касьянова была обессилена бюрократическими плясками для многочисленных камневых гордостей, поэтому даже не попыталась взять обнаружившегося собеседника в руки. Да и зачем, если всё равно что-нибудь не то вытворит? – Конечно, можете даже не наклонять голову, когда говорите со мной, – с грустью, полной достоинства, продолжал скрытый в толще вод незнакомец. – Вам ведь в тягость шейные позвонки напрягать, а я ничего, я прислушаюсь. Со мной давно обращаются, как с непутёвым валежником. Все только и делают, что соки выжимают, но это ничего, я привык. Такие вещи — в порядке вещей. В конце концов, большего я не заслуживаю. Да и чего ждать от простого знатока червей и миллениума? – Простите, – только и смогла выдавить из себя Настасья. – Хватит малышке голову морочить, Дуп! – раздался бодрый голосок где-то в центре заводи. – Да все мы знаем, что такое дроктал. Каждый ребёнок знает. Касьянова сосредоточенно замерла. – Да, да, да, – раздавались неясные пересуды то здесь, то там. – Это очень интересная тема. Столько возможностей! А помните случай в 1891 году? – Приятно обсудить столь занимательную тему с незаурядным собеседником, – послышался низкий голос. Настя вытянула голову и смогла разглядеть на отмели важный приплюснутый камень. – Ага, – поддакнул обволакивающий женский голос неподалёку. – Вы, Настасья, лимонным уксусом дыры в глайке не протирали? – Я только вступила на раскалённые пески бесконечной пустыни познания, – скромно ответила девушка, впервые удовлетворённая результатом коммуникации. – Не рискну выразить своё собственное, ничего не значащее мнение. – Как?! – пробежал по рядам изумлённый клич. – Вы совсем не знаете, что такое дроктал? Ни капельки? Даже представления не имеете? – Видите ли, – ответила Настя с дёрганной, нервной усмешкой, – если бы я знала, я бы не посмела тратить на себя время драгоценного собрания. Девушка нутром почуяла, что атмосфера накалилась до предела и как будто начала обжигать ей кожу. – Очень жаль, – вздохнули камни и разом замолчали. – В чём дело? – максимально ровным голосом попыталась спросить Настя. – Так ведь если вы не знаете, что такое дроктал, мы вам не можем это сказать, – терпеливо разъяснил камушек, специализирующийся на перинках для принцесс. – Вот если бы вы знали — тогда другое дело. – Другое дело, – механически повторила девушка и отупело уставилась в пруд. Солнце робко заявило о своей власти над Петербургом. Повсеместно раздавались меланхоличные птичьи трели, и в этот уголок особой жизни, где время точно остановилось, начали просачиваться звуки озабоченного города. – Зато я знаю, что такое Барсик, – прогнала тишину Касьянова. – Очень хорошо знаю. Можете его со всех сторон со мной обсудить. Сам чёрный, а шёрстка на концах серебрится, кончик хвоста и лапки белые… В правой части прудика девушка заметила возмущённое бурление. – Нежнейшая Настенька! – раздался звонкий молодецкий голосок. – Вы находитесь в библиотеке бонз, никак не дырчатых чайных ситечек. Неужто до сих пор не заметили? Или вы хотите таким образом намекнуть, что у нас дырявая память? Да будет вам известно, я храню сведения о преобразованиях гранита со времён последнего ледникового периода! Я не поведал некую тайну самому Гаю Юлию Цезарю. И для чего же? Чтобы на излёте времен ко мне в гости явилась какая-то нахалка без манер и совести и принялась оскорблять меня в лицо, говоря, что информация испаряется с моей поверхности быстрее, чем вода в жаркий полдень? – Я не нахалка, – обречённо вымолвила девушка и беспомощно свесила голову. – Гляди ты, какая обидчивая! – возмутился дребезжащим голосом камень у неё за спиной. – Уж и слова поперёк нельзя молвить, сразу возмущается! Если бы я была такой задирой, Маркс в жизни не написал бы свой «Капитал»! – И все жили бы тихо и счастливо, – раздался совсем уж тихий шёпот, напоённый уверенной силой. Бонзы начали громко препираться между собой, отстаивая достоинства анархо-коммунической и либертарианской моделей. – Подождите, – обстоятельно начал знакомый бас в глубине заводи. – Давайте поможем нашей долготерпящей барышне. Вы упоминали демонического кота, ускоряющего все процессы, который якобы блуждает по Петербургу. Но ведь разве Дом Хаоса не закрыт на ремонт? – Да кто этих чертяк разберёт, – послышался возмущённый старушечьий голос. – Вечно у них какой-то кавардак с местным самоуправлением. – Спросите у Кутузкина, – продолжал сострадательный булыжник. – Он самый старинный из нас и, как следствие, самый глупый. Никто не знает о Кальхиноре столько, сколько он не знает. Действуя согласно инструкциям, которые наперебой озвучивали ей камни, Настя зашла в потайной уголок пруда, незаметный поверхностному взгляду, и выудила оттуда внушительный графитово-чёрный булыжник. Тот совсем не ответил ей на ласковое приветствие, так что девушка привычно испугалась, но камни подбодрили её, пояснив, что Кутузкин впал в глубокую спячку. Касьяновой услужливо подсказали, что надо будить его тарантеллой, прямо тут, посередине пруда. После лихорадочного и довольно неуклюжего танца камень, наконец, как будто бы очнулся на один глаз, покряхтел и с трудом вымолвил: – Милая девушка пришла ко мне с душевными разрывами?.. Нет, впрочем, душевные разрывы милой девушки временно зашиты интересами, будоражащими поверхностные пласты сознания. Дыру залатали нитки азарта и адреналина, однако что будет делать Касьянова, когда они порвутся? Когда сия особа очнётся от временного забытья и перед ней снова станет необходимость изобретать себе цель жизни? Настя открыла рот — беспомощно, как живой карп в магазинном аквариуме — и тут же его закрыла, не найдясь, что ответить. А камень продолжал: – Милая девушка думает, что ищет демонического кота, чтобы спасти мир, но она охотится на свою скуку. Сергеевна Анастасия полагает, что ей помогут сведения о том, что такое дроктал, поэтому она клянчит их крохи по всему городу. Но она не понимает, что истинное знание добывается самостоятельно, потом и кровью, а окружающий мир слишком любит милую девушку, чтобы разжевать ей всё и мирно вложить в рот. Он хочет, чтобы милая девушка сделала рывок к истине; пусть от неё не требуется олимпийских рекордов, но она должна хотя бы занять место на старте. Впрочем, о чём я говорю? Милая девушка почти закончила свою стометровку… Давно Касьянову так не удивляли; словно придавленная новым бременем, она стояла абсолютно молча, не решаясь нарушить тишину. Настя автоматически засунула многомудрый камень в сумку через плечо, вышла из пруда и со стеклянными глазами, словно пребывая в ином измерении, поплелась обратно, даже не замечая возмущённого пищания камней за спиной. Глава 12. Потихоньку вспоминается Она бродила по Санкт-Петербургу, как чья-то бесплотная тень, лишённая облика и восприятия. Ноги сами несли её куда-то вдоль Обводного канала, а нечаянно похищенный камень не высказывал ни малейшего неудовольствия, по-видимому, впав обратно в спячку. Каким-то образом Настя оказалась на Московском проспекте; здесь она словно очнулась от оцепенения и ощутила странное беспокойство в животе. По ногам пробегал странный зуд, побуждающий к странствиям; её необратимо тянуло дальше, куда-то вверх по проспекту. Тем больше Касьянова проходила, тем явственнее нарастало желание разложить проспект по камушкам, заглянуть в каждую щель. Сдалась она в отделении банка «Форштадт». В небольшом холле обитала жадная толпа, готовая подраться у сломанного автомата, выдающего номера в очереди. Настя зашла в самую гущу, бесцельно простояла минут пять, впитала цветастые матерные речи и ретировалась. Путь её лежал в магазин электроники «Кей», где, несмотря на запачканные по колено штаны, девушку ласково встретили служительницы Гермеса. Касьянова бессмысленно разглядывала ноутбуки, явно ощущая, что импульс гаснет—значит, следовало бежать дальше. Так прошла она весь проспект, порывисто забегая то в одно, то в другое заведение, пока не вышла к Фонтанке. Здесь в неё проник холодок внутреннего спокойствия; паря, точно в невесомости, не ощущая своего тела, она осторожно развернулась направо, прошла сотню метров—и окаменела. Длинный выводок школьников, ведомый учительницей на экскурсию, безжалостно её мотузил, ведь девушка стояла, аки столб, в самом центре тротуара и создавала помехи движению. Однако что бы сказали они, очутись на её месте? Как бы вели себя строптивые гражданинчики, если бы увидели перед собой, в центре города, ту самую дверь, которая скрывала тайны ложи «Молот и балалайка»? Настя рванула солидные створки, взлетела по уже знакомой лестнице и ворвалась в зал, точь-в-точь похожий на тот, где её грозились пустить на шашлык. Конечно, при дневном тусклом освещении он не производил того же эффекта: позолота не блестела, люстра не переливалась разноцветными бликами, стулья были вульгарно развешаны ножками вверх по столам, и только хамоватая с виду уборщица с тяжёлым кряхтеньем драила пол. – Чего надо-то? – грубо спросила она. – Десять утра всего. Ресторан у нас с двенадцати открывается. – Я бы хотела заказать у вас графинчик чая и посидеть какое-то время, можно? – спросила Касьянова, внимательно оглядываясь по сторонам. – Нет, ну ты посмотри! – с остервенением плеснула тряпку в ведро уборщица. – Глухая, что ли? Девушка, ясно же сказано: с две-над-ца-ти! Повторяю для слепых и безухих: с две-над-ца-ти «Диккенс» работает, а сейчас у нас санитарный час! – Тогда я объявляю себя плохо чувствующей и требую принести мне стакан воды, – угрюмо ответила Настасья. – Вы не имеете права меня выгнать, иначе я такой отзыв напишу, что вашему пиарщику шкуру содрать с себя придётся. Слыхали, что произошло недавно в «Мисо»? – Ишь ты гляди, какая нахалка сыскалась! – всплеснула руками женщина. – Да ты хоть знаешь, сколько вода в нашем заведении стоит? Квартиру продашь—не расплатишься. – С ума вы сошли, что ли? – начала закипать брюнетка. – Обычные цены у вас, как и везде, я давно меню изучила. Смотрите-ка, какая дерзкая, как пуля резкая. За что вам деньги платят вообще? – Или вы выметаетесь отсюда сейчас же, – странным, скрипучим голосом завопила женщина, – или я вызываю полицию! – Отлично! Прямо сейчас, если я не выпью таблетку, у меня случится эпилептический припадок, и я умру в страшных конвульсиях на глазах у стражей правопорядка. А потом ещё, когда вас посадят в тюрьму, буду являться во снах и смотреть с укором. Женская версия Цербера со злостью бросила швабру и, кляня на чём свет стоит подрастающую молодёжь, пошла за водой. Настя присела за столик и попыталась справиться с броуновским движением мыслей. Она чувствовала, как где-то в недрах души зарождается странное, знакомое ощущение, которое ей было нужно непременно вытащить на поверхность и оформить в чёткую мысль. Выпив воды и утихомирив бег размышлений, она ясно поняла вот что: прямо здесь заседает ложа «Молот и балалайка» — но как её увидеть, как проникнуть за невидимую завесу? Уборщица вышла поболтать по телефону и совершенно ей не мешала, так что Касьянова начала передвигаться по залу, беспокойно оглядываясь вокруг и трогая всё подряд. Буквально на полсекунды перед самым её носом промелькнула красная точка; словно вспышка света озарила всё вокруг, и Настя осознала, что нужно делать. Она охотилась за этой точкой с полчаса, пока подруга уборщицы выслушивала слезные причитания, и, наконец, дождалась: красное пятнышко зависло в полуметре от девушки, примерно на уровне груди. Мгновение остановилось, как в фильмах о «Матрице». Настя сложила ладони ласточкой, точно перед прыжком в воду, оттолкнулась от земли и нырнула в самый центр красного кружка. Секунда — и зал вокруг девушки преобразился, производя такое же внушительное впечатление, как и в первый раз. Касьянова вынырнула из точки прямо на стул к одному франту с безупречными бакенбардами, слегка придавив его чувствительное место, и тот с воплем вскочил и запрыгал, возмущённо голося. – Вот это номер, – покачал головой мужчина с соломенными волосами, голос которого Настя слышала раньше. – Ну кто же так скачет сквозь дроктал? Девушка, вы точно лев, которому дрессировщик прищемил хвост, и тот скакнул в огненное кольцо, как полоумный. Где ваше чувство прекрасного? Впрочем, у массы свои вкусы, весьма далёкие от изящного. – Верно! – энергично закивал взъерошенный огнённо-рыжий бородач. – Масса любит всё остренькое и перчёное, поэтому даже элементарный вход в клуб способна превратить в пикантную ситуацию. – Какая такая масса? – рассердилась Настя, спрыгивая со стула. – Какая такая? Творожная, разумеется, – злобно захихикали неомасоны. – Что, вам не нравится? В женщине должна быть изюминка, а в творожной массе их хоть отбавляй. – Послушайте, вы! – горделиво ответила девушка, приближаясь к членам ложи. – Стремление ругать так называемые «массы» я часто наблюдаю у людей, застрявших между двумя мирами. Они волею случая — чаще всего, несчастного — оторвались от примитивной животности, так что с презрением взирают на своих бывших собратьев по пастбищу; но в них недостаёт истинной духовности, чтобы совершать великие деяния или созидать нечто талантливое. Они мастерски бичуют пороки стада — естественно, ещё позавчера они с удовольствием жевали то же сено! Это наиболее умные мысли, которые способен продуцировать их мозг. Люди действительно духовные, витающие в небесных сферах, не обращают на копошения окружающих никакого внимания — что им до этих свиней, когда им открыты тайны Вселенной? – Да-да! – взволнованно поднялся с кресла красивый молодой человек с благородными карими глазами и вьющимися каштановыми волосами. – Я полностью согласен с нашей наглой татаро-монголочкой. По моим наблюдениям, люди, вершиной рассуждений которых являются мысли о том, насколько низки и малоинтеллектуальны окружающие, яйца выеденного не стоят. – Ой, – критически произнёс первый из заговоривших, скрещивая руки на груди. – А сама-то на что способна? – Вот видите, – обратилась Настя к красавцу, ища у юноши поддержки. – Они заседают на вашем благородном собрании и извергают пафосные речи, а в споре оперируют аргументами на уровне «сперва добейся». Последнее предложение Касьяновой произвело столь страшный эффект на заседание почтенной ложи, что девушка успела пожалеть о сказанном. Воцарилась атмосфера ядерной зимы; краски стали приглушёнными, любые звуки исчезли. Потом два неомасона, ещё с минуту назад мерившие её изучающими взглядами, разорвались на резиновые мячи. Настя успела насчитать около десяти тёмно-бордовых шаров с неясным сине-зелёным рисунком, получившихся из огненного бородача, и где-то семь бледно-серых экземпляров с жёлтыми пятнами, на которые развалился мужчина с соломенной шевелюрой. Мячи были странно прыгучи; уверенно пружиня, они поскакали к выходу из зала и, как послышалось девушке, запрыгали вниз по лестнице, а затем выскочили на улицу. – Кто бы мог подумать… – тяжело вздохнул мэтр Александер. – Кто бы мог подумать, что стоит поскрести этот высокодуховный налёт, чтобы наткнуться на деревенскую канализацию! – Как они могли? Как они могли? – запричитал взбудораженный юноша артистической наружности. – Это не наша вина, друзья, – печально опустил голову высокий мужчина, обнажая многочисленные залысины. – Никто не мог заподозрить их в отсутствии абсурдизма. – Всё, что ни делается, — всё к лучшему, – с видом валяющегося на солнце Камю встрял препротивный молодой человек. – В конце концов, лимоны — это просто смешно. Мне не раз высказывали претензии, что они пачкают стены соком. – Да, да, – поддержали его пару человек. – Приелись уже эти лимоны. Настасья пришла в себя. Признаться, в глубине души её немного мучила совесть, однако девушка постаралась прищемить это ноющее чувство, чтобы оно не мешало ей в деле. – Время собирать лимоны, время разбрасывать неомасонов, – пробормотала Касьянова. – О! – воскликнул средних лет мужчина с пушкинскими бакенбардами, будто впервые её заметив. – Вы захватили с собой перечницу? Шашлыку вашего возраста непозволительно являться на заседание без приправы. – Тихо! – плавно взмахнул руками мэтр Александер. – Во всяком случае, она вспомнила, что такое дроктал. Вы пришли сюда, чтобы узнать о судьбе ляйбер-кумбрии? – Нет! – воскликнула девушка, для убедительности встав на пустой стул. – Уважаемые господа, мэтры и франты, молоты и балалайки! Северная столица вопиет о помощи! В Петербурге завелась пушистая хтоническая скотина, которая медленно погружает город в пучины хаоса! От имени простого народа прошу прекратить это безобразие! – Шли бы вы картошку копать, сударыня, – сложил руки на огромном пузе неомасон с сальной улыбочкой. – Больше толку будет. – Возможно, – громогласно продолжала Касьянова, метнув в картофелемана злобный взгляд, – вы, занятые абстрактными материями, не успеваете следить за новостями Санкт-Петербурга, так я вас просвещу. В воскресенье у Исаакиевского собора трое человек до смерти расшибли лбы в припадке неописуемой религиозности. Они так рьяно молились, что получили черепно-мозговые травмы, несовместимые с жизнью. Пострадавшие не были знакомы друг с другом и бросились на землю совершенно спонтанно. – Прекрасно! – зааплодировали несколько человек. – Вам мало? Получайте дальше. Нюрка Демчина родила тройню, даже не будучи беременной, а у Вероники Степановны за два часа взошли огурцы на балконе, хотя она всего лишь обронила семечко в горшок с гиацинтом. Её сосед, Сергей Сёменович, за пять дней достроил дачу, которую возводил десять лет, и теперь он плачет и не знает, что делать дальше. В криминальной хронике рассказывали про женщину, задушившую свою спящую дочь, над которой преступница страстно кудахтала в течение всей жизни. И это только то, что мне удалось подслушать в результате получасовой поездки в автобусе №11! Да о чём я говорю? Не член ли вашей ложи скончался от приступа страстного онанирования? – Вы говорите о diabolus catus? – задумался мэтр Александер. В клубе послышался оживлённый перешёпот. – Да, господа, – продолжил незримый глава собрания. – В подростковые годы я посвятил восемь месяцев изучению земель тарино; вы, конечно, пропускали столь малозначимые мелочи в фолиантах, но я зазубрил наизусть практически всё. В землях, что лежат между Гольдваадской пустыней и Великой белой степью, живёт небольшой народец тарино. Как сейчас помню рисунок в книге, изображавший их быт: женщины, шатры, предметы интерьера — всё яркое, пёстрое, в причудливых кичливых узорах. У тарино существует культ Скорого кота; при сильном желании приблизить наступление какого-либо события жрец ставит в центре шатра чучело чёрного кота, зажигает благовония и свечи, а далее проводит особый ритуал. Раньше женщины рожали только так; они уставали ждать девятого месяца и разрешались бременем уже на пятом. Правда, потом было решено отказаться от этой традиции. Некоторые из появившихся на свет детей начинали испытывать тягу к размножению уже с трёх-четырёх лет, в пятнадцать выглядели на шестьдесят, и в таком юном возрасте почему-то погибали от утопления. А после того, как одна женщина родила серого квадратного младенца, поросшего шерстью, культ безжалостно разгромили: порвали одной ночью все чучела котов и сожгли несколько шатров, где ритуалами больше всего злоупотребляли. – И с тех пор время у тарино зависло, – задумчиво проговорил высокий брюнет с изумительно очерченными бровями. – Люди не стареют, дети не рождаются, не восходит рожь, не испаряется вода, и дожди не орошают эти засушливые земли. С годами воздух загустел так сильно, что люди не могли пошевелить и рукой, да так и застыли в своеобразном вакууме, как мушки в янтарном царстве. Я слышал эту легенду. – Это не легенда, а вполне достоверный факт, – вмешался мэтр Александер. – Правда, про остановку времени я слышу в первый раз. – А таврической воронкой они не пробовали пользоваться? – с сильным скепсисом заявил неприметный с виду усач. – Ни за что не поверю, что, живя на третьем уровне Кальхинора, они не заимствуют у более продвинутых соседей некоторые изобретения. – После случая на Виде? Сомневаюсь, что хоть одно кочующее племя ею воспользуется, – встрял в разговор пузатый бородач с добрым, но хитреньким лицом. – Так что вы хотите от нас, милая барышня? – обратился к девушке мэтр Александр, подбадривающе улыбнувшись. – Я? Я душу излить хочу. Кто у вас тут местный Юнг? – Я! – выступил вперёд камюобразный молодой человек. – Только не Юнг, а Фрейд. Приступаем. Показывайте вашу пипирку. – Сначала — предыстория, – важно заявила Касьянова. – Одна я против супостата окаянного в чистом поле, и помочь мне некому. Ни тебе оруженосца верного, чтобы стрелы точил до копья подавал, ни тебе коня богатырского (и даже железного!), чтобы белы ноженьки поберечь, ни тебе слова доброго, чтобы в бой идти с отвагою. Одна тружусь я в поте лица на благо общественное, да только слышу порицания и прибаутки шашлычные. – И поэтому вы решили отомстить всему миру, взяв в заложники мудрейшего из бонз? Какие требования вы выдвигаете? – Я? – спохватилась Настя и кинулась обшаривать сумку. – О Боже! О нет! Это получилось случайно! О Боже! Что мне теперь делать? – Что делать, что делать, – пробормотал старичок с причудливым узором седых бакенбард, которого девушка видела впервые. – Все вы так. Сначала распихают чужое имущество по карманам, а потом удивляются, почему в стране плохие дороги. – Оставьте себе, – махнул рукой красавец-шатен. – У вас-то в сумке поуютнее будет, чем в этой учёной луже. – Нет, я верну его на место, обязательно верну. Гром и молот! Даже не знаю, как извиняться придётся. Но это после. А сейчас вот что: дражайшие, милейшие мои неомасончики! Честно говорю с вами, открыто да душевно. Мне ничего от вас не надо: ни помощи, ни материального сопровождения, ни слова одобрения. Просто скажите мне, где изловить кота — и как. Мир окружающий со мной всё шутки шутит да в загадки играет; я и не прочь, да только чем больше шуток, тем сильнее петербуржцам не до смеха. Можете даже пройтись по моим шашлычным данным, только информацией снабдите, прошу. – Мы? – улыбнулся мужчина с блестящим умом и не менее блестящей лысиной. – Нам резона вас любить нету, голубушка. Мы и правду сказать можем. Как вы на это смотрите, господа? Он обвёл взглядом достойное собрание, которое после длительных перешёптываний утвердительно закивало головами. – Самоубийца, – пробормотал неомасон. – Всё-таки мясные люди — странные существа. Хотите — слушайте: вполне логично было бы предположить, что diabolus catus рано или поздно начнёт собирать себе армию приверженцев. Они тщеславны, эти порождения Дома Хаоса, ой как тщеславны! Да армию непростую — не помойных же котов ему на свою сторону привлекать, право дело. Скорее всего, он обратится либо к котам, наделённым интеллектом сверх обычного, либо к титулованным особам. Однако упоминание государыни матушки, императрицы нашей Екатерины II, всё проясняет.    – Да, я, кажется, понимаю, – просветлела Настасья. – И что мне делать дальше? – Нет, эта дамочка просто неисправима! – всплеснул руками мужчина с залысинами, неприятно повизгивая. – Вы, джентльмены, как хотите, а я не намерен дышать воздухом, в который ежесекундно словесно испражняются. До свидания. И, сердито закутавшись в мантию, он чопорно вышел из клуба. Цок-цок — донеслось с лестницы, где нахал как будто специально выстукивал ритм, и спустя некоторое время гудящая ложа стала по одному выходить из зала. Девушка подождала, пока последний неомасон захлопнет за собой дверь, тихо огляделась и начала обыскивать место встреч, надеясь увидеть что-нибудь необычное. Ничего не нашла — место как место. Настя принялась спускаться по лестнице и, к удивлению своему, вздрогнула от холода. Из-за двери доносился скрип ветра; толкнув громоздкую ручку и справившись с непослушными деревянными створками, Касьянова очутилась на трассе, где с молниеносной скоростью пролетали машины. Тяжёлые свинцовые тучи нависли над чёрным, словно углём прочерченным лесом. Настырный лютый ветер пробирал до самых костей, и, припрыгивая от мороза, Касьянова принялась ловить попутку. Дорожный знак громогласно являл миру зачёркнутое слово «Пермь». Домой девушка явилась спустя несколько дней, грязная и оборванная. Глава 13. Обманчивость «Итак», – размышляла Настя некоторое время спустя, окончательно оправившись после дорожных приключений, – «спасибо членам ложи «Молот и балалайка», которые окончательно прояснили для меня вопрос. Теперь мне кое-что ясно насчёт Барсика... Пора встретиться с ним снова». Проблема была в том, что сейчас Касьянова не знала, чего она жаждет сильнее всего. В прошлый раз она сосредоточилась на желании умереть, и ноги сами вынесли её к Барсику. Теперь же, о чём бы они ни думала — ничего не получалось. «Всё это время я гоняюсь по прериям за диким зверем вместо того, чтобы затаиться в кустах возле приманки и дождаться, когда он придёт ко мне сам», – размышляла девушка. – «И чего я боялась? Как это внешнему миру удалось увлечь меня этой пёстрой чехардой?.. Нет, это я сама решила бегать окольными путями и заниматься поверхностной ерундой, только чтобы не решать вопрос в корне. Глупая прокрастинация!». Она лежала на полу гостиной, уставившись в ноутбук и окружив себя бумагами с записями. Игнатий Васисуальевич мирно посапывал на бачке унитаза; впервые Настасья остро ощутила отсутствие Каштанки и желание разделить с ней свои мысли. «Когда уже вернётся Аля?» – с раздражением думала девушка. – «Я ведь намерена сесть Барсику на хвост! Так, сколько у нас Екатерин в Эрмитаже?». По запросу «Екатерина» сайт музея выдал ей 1641 результат; внушительную часть поисковой выдачи занимала именно Екатерина II. Картины, камеи, бюсты, медальоны, столовые приборы с её вензелем… Часть изделий находилась в постоянной экспозиции, часть была сокрыта в тайниках музея. «Видимо», – в сомнении думала Касьянова, – «он как-то общается с её бюстом; сделать это, по крайней мере, проще всего. Вот здесь она вроде ничего, весёлая». Настя внимательно изучала бюст за авторством Шубина, где на устах государыни играла особая, умная улыбка. «Но вариант картины тоже исключать нельзя», – продолжила рассуждать девушка. – «Однако же сколько их тут! Так, давайте-ка думать: наверняка Екатерине нравятся далеко не все портреты, висящие в Эрмитаже. Откровенно говоря, за часть из них я бы на её месте поотрубала руки. Она, во-первых, женщина, во-вторых, императрица; вряд ли Барсик стал бы её смущать, требуя беседы с неудачным образом. Какой же выбрать?.. Здесь она возлагает Чесменские трофеи на гробницу Петра — слишком много людей вокруг, они будут мешать беседе. На этой шпалере у неё придурковатый вид — да и выглядит государыня старовато. Портрет кисти Лампи — в самый раз, здесь она в блестящем парадном одеянии; Бромптон тоже постарался на славу…». Её внимание привлекло полотно Эриксена, где императрица гордо восседала на лошади в зелёном преображенском мундире. «Вот это тоже подходит невероятно!» – воскликнула про себя Касьянова. – «Здесь у неё бравый молодецкий вид; каким румянцем пылают её щеки, как гордо держит она саблю. Сто шестьдесят девятый зал — надо будет зайти и посмотреть. Впрочем, не помешает ли беседе ретивый конь?». Настя захлопнула крышку ноутбука, чувствуя, что снова тонет в болоте сведений, которые нельзя ни просчитать, ни доказать, ни опровергнуть. «Странно, как будто я что-то слышала про этот сто шестьдесят девятый зал в нестандартном контексте…», – думала Касьянова, напряжённо собирая воедино все воспоминания последних недель. Какая-то мысль неумолимо носилась в её голове, как змейка, и девушка никак не могла ухватить её за хвост. – «Ну же, вспоминай! Соберись с мыслями, тряпка! Ах чёрт, вот уж эта информационная псевдодебильность!.. Нужно заглянуть туда в первую очередь». Помещение это, впрочем, ничем особенным не выделялось. С холста благостно взирала императрица, толпились вокруг картин назойливые толпы, и ни одного ключа к загадке Барсика девушке не удалось откопать на этом поле чудес. Настя побродила по комнатам, хоть как-то связанным с Екатериной, но ничего странного не заметила и там. Даже в зале с картиной Жана-Батиста Удри, претерпевшей подозрительные изменения, всё было чинно-мирно. «Да уж», – озадаченно подумала Настя. – «Опять начинаются блуждания на ощупь в молочном супе. Около трёх миллионов экспонатов в Эрмитаже; если у каждого останавливаться по минуте, мне понадобится шесть лет без перерыва на сон и обед». Первая часть плана откладывалась на неопределённый срок, Касьянова решила не запихивать дело в долгий ящик и сразу приступить ко второй. Так Настасья очутилась в длинном подвальном помещении, где дородная блондинка, обволакивающая добротой и уютом, провела ей небольшую экскурсию. – Вы не подумайте, – тараторила она высоким, чуть визгливым голосом, который странно контрастировал с её наружностью, – у нас все котики стерилизованные, у каждого есть ветеринарная карточка и даже паспорт собственный. Только с вами будет необходимо провести беседу и удостовериться, что вы сможете пушистика в хороших условиях содержать, паспортные данные мы тоже записываем. – Конечно, конечно, Валентина Кузьминична, – бурно заверила её Настасья. – Единственное, я ещё не до конца уверена, что возьму кота именно из Эрмитажа. Понимаете, мне нужно на всех посмотреть, влюбиться — вдруг увижу того самого, и сердце ёкнет. Покажите мне, пожалуйста, всех ваших чёрных котов. Они шагали по сети длинных подвалов, где сновали многочисленные представители кошачьего царства. Одни благородно восседали на лежанках, другие щурились в ленивом полусне, третьи энергично расхаживали по окрестностям. – Ну, вот, смотрите, выбирайте, – лучезарным взглядом окинула питомцев Валентина Кузьминична, запуская пальцы в мех ангорской кошечки. – Это Милочка. Она у нас нежная, ласковая, настоящее солнышко. Только, боюсь, нету вам смысла брать её. Очень уж крошка музей любит, нигде больше не приживается. Её-то охотно берут — видят, что нрав у неё добрый. Да как только в чужой дом попадает, всё там начинает грызть, царапать, метить — всю обстановку портит. И тоска на неё такая нападает по музею, лежит сутками и в окно смотрит. Касьянова осторожно отодвинулась от кремовой кошечки с невинными голубыми глазами и темным пятном у носика. Та повела левым ухом с чёрной отметиной и тихо прошествовала дальше. – А этого как зовут? Настя указала пальцем на крупного рыжего кота с белым брюшком, который пассионарным взглядом окидывал просторы. Его дерзкие серые глаза нанизывали окружающих, как мясо на шампур. Не составляло особенного труда заметить, что этот кот о себе очень высокого мнения и почитает окружающее пушистое стадо не иначе как за плебс. – О! – встрепенулась Валентина. – Это Цезарь. Сами понимаете, почему. Только мы вам его не отдадим. Без него у нас тут все кошечки завянут. Да, он хоть и кастрированный, всё равно мужские функции исполнять пытается. – Ясненько, – улыбнулась девушка. – Ба, а это что за красавец! – Его зовут Наполеон, – расплылась в улыбке женщина при виде осторожно крадущегося чёрного кота. Этот экземпляр был тощ, с рябым пятном на груди и одним, зато яростно мерцающим жёлтым глазом. – Нет! Не трожьте его. Всю руку расцарапает. Он у нас людей чурается, даром что французский император. Они вышли в следующую комнату, точно такую же, только подлиннее. Здесь к Насте подскочила средних размером черепаховая кошечка и начала карабкаться по ней, пытаясь проникнуть в сумку. – Фу, Тильди, фу! – крикнула смотрительница, отцепливая нахалку, что было не так уж и просто, ведь когти впились в тело девушки основательно. – Вы простите её, уж очень домой хочет. К каждым посетителям на руки запрыгивает. – Ох, мне такие латиноамериканские страсти не по нраву, – сказала Касьянова, нервно отряхиваясь. – Да и вообще, я чёрненьких котов очень люблю. Вот как Наполеон, только побольше да поласковее. У вас есть кто на примете? – Есть один. Как раз недавно объявился. Вы не поверите — сам пришёл. Только не похоже, чтобы он по складу своему был домашним. Вы лучше внимание обратите на Рохлика! Ах, ты моя лапулечка! Валентина Кузьминична начала тискать кота неопределённого цвета. Он дико глядел на женщину испуганными глазами, но попыток к бегству не предпринимал. – Такой он у меня трусишка, вы бы видели, – с умилением сказала женщина, отпуская кота на волю, чем тот не замедлил воспользоваться. – От любого шороха дрожит. Однажды крысу в подвале увидел — да как кинется наутёк! Я уж не знаю, как хвостатую к нам занесло. Они давно уже за версту не подходят, котов чуют. А это бракованная, видать, с дефектом. Даже такую испугался, бедняжка! – Мне бы чёрненького, – мирно улыбнулась Настасья. – Да погодите вы с вашими чёрненькими! Вы вот лучше посмотрите на этого сфинкса, Эрайджу, – указала она на полную достоинства кошку, придирчиво рассматривающую мир сквозь сощуренные щели глаз. – Правда, прелесть? Только мы вам её не отдадим. Она у нас самая умная из всех котов. Да и Египет я люблю. Валентина Кузьминична проследовала дальше, в небольшую, но очень тёплую и с любовью обставленную каморку. – А это у нас Эльгречка. Совсем новенькая, три недели назад появилась. Знаете, почему её так назвали? Однажды забралась в вентиляционную систему и проникла в Испанский кабинет, нарушительница. Там её возле картины Эль Греко и застукали. Я приношу фотографии работ мастера — так и урчит от удовольствия. – Была бы она чёрная, – улыбнулась Касьянова, – цены бы ей не было. – Отчего же, чёрные у нас тоже имеются, – уверила её Валентина Кузьминична. Женщина демонстрировала Настасье всевозможных чёрных котов, но у той каждый раз находились отговорки: то ушко белое, то лапы неровные, то глаза недобрые. – Погодите, я вам такого чертяку покажу, дар речи потеряете, – подмигнула смотрительница. – Этот сам к нам недавно пришёл. Мы его Демоном назвали. Есть в нём что-то такое… – Да-да! Как раз то, что нужно! Люблю отродья бесовские. Вы меня сразу к нему проведите, пожалуйста. – Как? А на остальных котиков поглядеть не изволите? Смотрите, какая прелесть. Это Опеншо, самый настоящий британец. Видно по нему, что родословная хорошая — пропорции правильные, окраска ровная, шерсть идеальная. Домашний — тут даже думать не надо. Мы объявление о находке вывесили — правда, от хозяев ничего пока не слышно. Одиноко сидевший серый котик, мирно смотрящий на свои лапки, действительно отличался скромной красотой настоящих аристократов. Его облик источал печаль. – И правда хорош, – согласилась Настя, впервые испытав неподдельную симпатию к коту. – Только я уж в Демона влюбилась заочно. – Уговорили, будет вам Демон, – засмеялась Валентина Кузьминична. Она отвела Касьянову в самый конец экспозиции, небольшой тёмный закуток, где на старом пуховом покрывале дремал пушистый тёмный кот. Полностью чёрный, в боевых шрамах и ссадинах, с мордой, что источала самодовольство даже во сне. Не тот кот. – У-тю-тю, какая лапочка, хорошая котя, – неуверенно заголосила девушка, протягивая руку по направлению к животному. – Печальный Демон, дух изгнанья. Котя располосовал ей эту самую руку до локтя. – Ну что ж вы так! – расстроилась Валентина Кузьминична. – Демон, веди себя прилично! Пройдёмте со мной, я вам йодом ранки смажу. Пока смотрительница обрабатывала последствия дипломатического провала Касьяновой, девушка робко поинтересовалась: – Никаких у вас в последнее время происшествий чудных не было? – Не было. – А коты — это все, что есть? Нормально себя ведут? – Коты как коты, – пожала плечами женщина. – Обычные. – А что за происшествие случилось у вас в сто шестьдесят девятом зале?.. – взволнованно спросила Настя. – Происшествие? – пожала плечами смотрительница. – Да не было никакого происшествия. А, вы про это! Люстра там с крепления сорвалась. Хорошо, что ночью, хоть никто не пострадал. Сама люстра побилась знатно, а такая роскошная была, вы бы видели!.. Её на экспертизу послали, но в чём там дело, я не знаю. Чувствуя, что нащупала какую-то важную деталь, девушка сумбурно попрощалась с Валентиной Кузьминичной и вернулась в зал с портретом Екатерины на лошади. Оставалась последняя надежда — дроктал. Девушка искала мерцающую точку, семеня по залу и неуверенно вглядываясь в воздух. Вдруг Настя застыла. Мощная смотрительница зевнула во весь рот, и прямо в середине нёба у неё высветился жёлтый блик. Настя мгновенно сгруппировалась ласточкой, как в прошлый раз, спикетировала женщине в рот… и свалила её со стула. – Убивають! – изо всех сил завопила несчастная и кинулась с кулаками на Касьянову. Девушка позорно сбежала с места преступления; если бы она смотрела вечерние новости, то услышала бы, что полчаса спустя один из смотрителей музея ополоумел, набросился на картину Ван Гога и попытался зарисовать её на свой манер.