Умирающий киллер

Наше время   В комнате было так темно, что Чонгуку пришлось какое-то время стоять на входе и привыкать к черноте, прежде чем ступить в неё, по привычке тихонько крадясь мимо кровати с натянутым по самое изголовье одеялом к плотным чёрным шторам. От этого звук проезжающихся по карнизу петель оказался ещё более резким и неожиданным, чем планировалось. Комочек под одеялом вздрогнул, неосознанно жмурясь перед светом зимнего утра, что синеватой серостью проникал внутрь, освещая стул с заведомо приготовленной на сегодня одеждой и уже собранным рюкзаком.   — НаВи, вставай.   В ответ послышались стоны и неразборчивое бормотание.   — НаВи, давай, — повторил Чонгук.   — Ещё пять минуточек…   — Твои вафли готовы, твой чай готов и твои бабушка с тётей долго ждать не будут.   — Ну па-ап, — умоляющими нотками в голосе его уговорить ни за что не получилось бы, поэтому НаВи выглянула из-за одеяла. — Только пять минут.   После сна с мокрой головой её каре было в полном беспорядке, и Чонгук невольно улыбнулся из-за пушистого цыплёнка, который так сильно напоминал его самого по утрам. Присев на край кровати, он потянулся к тёмной макушке, чтобы ласково потрепать её и в процессе получить тонну эндорфинов.   — Хочешь проспать последний день работы «Снежной страны чудес»?   Этот ежегодный фестиваль в живописном парке неподалёку от Сеула проводился с середины декабря по первую неделю февраля, и идти на него в первый и в последний день уже было их семейной традицией.   — Может и хочу, — НаВи сползла ниже по подушке. — Ты ведь с нами не идёшь…   Она отвернулась, избегая папиного взгляда, и Чонгуку пришлось отклониться назад, чтобы разочек заглянуть ей в глаза.   — Я иду, просто с опозданием, — сказал он. — Ты раз или два прокатишься на чём-нибудь или съедешь с горки, и я уже буду там.   Судя по тому, что она продолжала вертеть головой, её это не устраивало.   — Почему ты не можешь попросить сегодня выходной? Нельзя отпроситься? Или сказать, что заболел? В школе мы ведь иногда врём, что я болею, чтобы куда-то поехать или отдохнуть дома…   Чонгуку хотелось бы, чтобы это было так просто, но в их организации было непринято просить выходные, а «заболел» не являлось весомой причиной для пропуска.   — Я быстро закончу, — пообещал он, оттягивая рукав чёрной водолазки и глядя на наручные часы. — И твои пять минут уже прошли. Скорее вставай и собирайся.   Поднимаясь с кровати, он немного стянул одеяло, явно нарочно, и НаВи снова застонала, недовольная тем, что получила свои пять минут, но потратила их не на сон, а на разговоры, которые ни к чему не привели.   Папина работа всегда была на первом месте. Притом, что она была нерегулярной и ненормированной. Случалось такое, что он отсутствовал дома днями, прося тётю Джухэ присмотреть за НаВи, а бывало, что работал только два дня в неделю по вечерам, справляясь за пару часов, а в остальное время втягивая дочь в бесконечный марафон американских и корейских боевиков, которые обожал смотреть и пересматривать. Но именно сегодня ему назначили важную встречу, которую он никак не мог прогулять, и НаВи обижалась не столько на него, сколько на его дурацкое начальство.   Она больше ничего не говорила, но её красноречивый взгляд на протяжении всех сборов и завтрака давал Чонгуку понять, что она дуется.   — Мёд или джем? — он улыбался ей, притворяясь, что не замечает укоризны.   — Джем. Клубничный.   Чонгук достал из выдвижного ящика чистую ложку для джема.   — А сливки будешь?   — Совсем чуть-чуть, — попросила НаВи.   Вафли уже остыли, а холодные добавки сделали их ещё прохладнее, но вкус всё равно был потрясающим. НаВи узнала бы папину стряпню с закрытыми глазами — и по запаху, и по вкусу. Она была не слишком изысканной или разнообразной, но ей нравилась больше, чем бабушкина или ресторанная.   — Вкусно? — Чонгук присел напротив, поливая свои вафли тонкой струйкой топлёного масла и мёда.   — Как и всегда, — НаВи улыбнулась, позволяя любимому завтраку развеять остатки обид и несправедливости. — Этими вафлями ты мог бы соблазнить любую…   — Даже не начинай, — с набитым ртом сказал Чонгук.   — …женщину двадцати пяти-тридцати лет, которая могла бы вместо тебя говорить со мной о месячных, мальчиках, которые мне нравятся, косметике…   — Для этого у тебя есть Джухэ, бабушка, твоя классная руководительница, твой инструктор по фигурному катанию, — Чонгук загибал пальцы. — Видишь, сколько женщин в твоём окружении? Но про мальчиков ты всё равно рассказывай мне — я должен быть в курсе каждой потенциальной угрозы.   — Чтобы устранить их все и обречь меня на муки одиночества и жизнь, как у тебя? — морща нос, спросила НаВи. — Если тебя не интересует ни моя классная руководительница, ни инструктор по фигурному катанию, может, тебя нужно отправить на свидание вслепую с кем-нибудь из интернета? Или мне лучше записаться ещё в какую-нибудь секцию и присмотреться к одиноким чужим мамам?..   — НаВи, — Чонгук взглянул на неё исподлобья, и взглядом, и этим угрожающим тоном намекая, чтобы она не вздумала.   — Я вообще не помню, чтобы ты когда-нибудь с кем-нибудь встречался, — иногда она была неугомонной. — Нельзя же всю жизнь убиваться по маме…   Чонгук стиснул вилку до того сильно, что мышцы руки задрожали. Он заставил себя сделать глубокий вдох и задержать дыхание на несколько секунд, слыша, как выстукивает сердце в груди, а лёгкая головная боль, с которой он просыпался последние недели, а может и месяцы, усиливается, пульсируя не только в висках, но и в затылке.   — Мы выезжаем в пятнадцать минут, и если к тому времени ты не успеешь доесть, это не моя проблема, — сказал он.   НаВи не могла не заметить, как каждый раз папа становился строже и немного хмурился, когда речь заходила о маме.   Когда-то давно в детстве, когда одноклассники из младшей школы надоедали вопросами о её родителях, она осмелилась дома спросить, и получила в ответ давно заготовленное «бросила и сбежала» без подробностей, без имён, без эмоций.   Какое-то время она считала, что это нормально, но по мере взросления встречала других детей из неполноценных семей или сирот из детдома, в котором подрабатывала бабушка, и у них было куда больше информации о бросивших их родителях, чем у неё. Но с папой говорить об этом было трудно — он менял тему скорее, чем у неё получалось хоть что-то выяснить. И не только с ней он вёл себя подобным образом, потому что ни бабушка, ни тётя не могли рассказать ей больше из-за несговорчивости Чонгука.   — Всё, выходим, — огласил он, забирая у НаВи тарелку с вилкой и переставляя всю посуду в раковину. — Бери рюкзак, куртку и иди к машине.   Ему нужно было немного задержаться, чтобы пройтись по дому и убедиться, что всё выключено и надёжно закрыто — ещё одна привычка, с которой он и не думал бороться.   Пока он занимался этим, НаВи забрала свои вещи и вышла в гараж, забираясь на заднее сиденье папиной «семейной машины» и через окно поглядывая на его «рабочую».   Та, на которой он возил её в школу и на занятия, была обычной белой Hyundai, максимально непримечательной в толпе таких же машин, но на ночную работу он ездил как герой «Форсажа» — на спорткаре, за который мальчики из её школы душу были готовы продать и все почки в своей семье. Это давало НаВи повод думать, что они богаче, чем папа показывает, предпочитая Hyundai для выезда в люди, возмущаясь громче всех за подорожавший на сто вон рамён и счета за электроэнергию.   — Я подвезу тебя до ветклиники, потому что тороплюсь, — сказал он, сев на водительское сиденье и провернув ключ зажигания. — Дать деньги на аттракционы тебе или Джухэ?   — Мне, конечно, — уверенно заявила НаВи.   Она была достаточно ответственной и самостоятельной, чтобы без чьего-либо надзирательства решать, сколько раз она хочет прокатиться на санках, сколько на машинках, и сколько рыбных пирожков из палатки ей съесть.   В глубине души Чонгук гордился её маленькими проявлениями взросления, но страх перед тем, как быстро она росла, неизменно брал верх.   Иногда по ночам, просыпаясь после кошмаров, он сжимал руки на груди и чувствовал крохотное тельце, обёрнутое плюшевым одеялом. Оно так идеально умещалось в его руках, было таким маленьким и лёгким. А теперь он поглядывал на НаВи в зеркале дальнего вида и не мог поверить, что она и тот хнычущий ребёнок — один и тот же человек. Когда она успела так измениться? Как он этого не заметил?   — Ста тысяч хватит? — спросил он.   По её подсчётам пятидесяти было бы достаточно, но она поджала губы и кивнула, наученная не отказываться от того, что давали. К тому же, пускай Рождество уже прошло, но впереди ещё День влюблённых и НаВи должна подготовить для папы подарок. Потому что кто, если не она?   Чонгук дал ей наличными, приговаривая спрятать хорошенько, чтобы она их не потеряла, — немного ворчливо, в бабушкиной манере, —  и только после этого открыл гараж через приложение на мобильном и выехал на длинную пустую дорогу. Она пролегала через пустошь: голую землю, где-нигде покрытую тонкой паутинкой заледеневшей выцветшей травы.   Несмотря на сельскую местность, подобных мест здесь было не много — другие предпочитали использовать поля для выращивания риса, пшеницы или фруктовых деревьев. И только территория у их дома выглядела вымершей на десятки километров вдаль и вглубь.   — Пап, хочешь услышать мой отрывок из школьной пьесы? — НаВи выглянула из-за его сиденья, вполне осознанно придвигаясь поближе, потому что ей нравился запах геля после бритья и мужского одеколона, которым в той или иной мере пахли все вещи в доме, даже её.   — Тот, который ты каждый вечер репетируешь в комнате, да так, что на все два этажа слышно? — на его правой щеке появилась ямочка. — Конечно хочу!   НаВи легонько шлёпнула его по плечу, чтобы не ёрничал и убрал свой сарказм. Это было неожиданно, но Чонгук даже не вздрогнул.   — Кхм-кхм, — она громко прочистила горло, настраиваясь на нужную тональность и начиная говорить этим неестественно глубоким голосом: — Ты думаешь, я хочу быть злой? Ты думаешь, мне нравится видеть твои слёзы, слышать, как ты зовёшь свою дорогую мать?   Она сделала паузу, так, как учила её учительница по литературе, взявшая на себя роль режиссёра в школьной постановке.   — Я не просила этого! Я не выбирала быть в твоей жизни! — после почти что крика она перешла на полушёпот. — Но ты здесь. Ты напоминаешь мне о том, чего у меня никогда не будет. О любви, которая уходит. О счастье, которое я вижу только в твоих глазах… А знаешь, что самое ужасное? Мне больно! Каждый раз, когда ты смотришь на меня так, словно я монстр, словно я украла твою жизнь. Но, может быть, я монстр потому, что это единственное, что ты оставила мне?   Чонгук ещё немного подождал, думая, что это очередная пауза, но после того, как у НаВи вырвалось нетерпеливое «Ну как?», заговорил.   — Я думаю, это очень и очень хорошо. Ты играешь главную злодейку?   — Нет, просто злую мачеху. У меня буквально две коротенькие сцены и два немых присутствия, но при участии в пьесе можно официально прогуливать химию и биологию, так что…   Чонгук понимающе кивнул.   Он никогда не давил на НаВи с учёбой, а вот учителя считали себя обязанными сделать это за него. Они чуть ли не с первого класса младшей школы запугивали детей вступительным экзаменом, который определял их будущее, и к которому нужно было готовиться все свои лучшие годы.   — Уже известно, когда премьера? — спросил он. — Я хочу прийти.   — После начала учёбы в марте мы ещё немного порепетируем, и тогда, может, в конце весны отыграем пару концертов за благотворительные взносы. Так что готовься отдавать свои деньги на корм для бездомных животных.   Чонгук к такому был всегда готов. Всё благодаря его младшей сестрёнке. Она была ему не родной, но роднее неё у него никого не было — это факт. Они вместе росли в детском доме и планировали вместе попасть в одну семью — когда-то по глупости даже клятву на крови дали, из-за чего госпожа Ма чуть с ума не сошла, зачитывая им лекцию о том, сколько болячек передаются таким образом. И хотя в итоге семьи у них были разные — у неё любящие старики, готовые сделать для неё всё, у него — босс и коллеги, требующие, чтобы Чонгук для них сделал всё, — их пути всё ещё плотно переплетались, затягиваясь в тугую косу.   — Джухэ уже вытрясла из меня всё на корм, будки, медикаменты и организацию по подбору хозяев для бездомных животных, а теперь и ваша школа собирается это сделать?   — Тётя Джухэ наверняка приложила к этому руку, — сказала НаВи. — Потому что её отец дружит с нашим директором. Фото господина Ына в холле висит. Ты видел?   — Нет, — Чонгук бывал в средней школе два раза в год ради встречи с классной руководительницей для обсуждения успехов и неудач дочери в учёбе. — Но если это так, тогда до захвата Сеула, Кореи и всей Земли осталось совсем немного, и наступит «Скотный двор», в котором выживут только Джухэ, её семья и те, кто задонатили целое состояние на корм.   — Мы можем быть спокойны, потому что мы явно в их числе, — хохотнула НаВи. — Но ты не думаешь, что мы уже живём в «Скотном дворе»? В новостях постоянно столько всего… нехорошего. Люди ведут себя как дикари…   Чонгук хотел сказать, что такова их природа, но прикусил язык и промолчал. Он не любил говорить с НаВи или кем-то из близких о моральных принципах, осуждать чьи-то поступки или поведение, потому что был не вправе судить. Не со своей колокольни, которая кишела бесами.   — Читай поменьше новостей, — посоветовал он. — И готовься выскакивать из машины, потому что я действительно тороплюсь.   Она и не заметила, как они проехали два десятка километров трассы и съехали с неё в город, через две клумбы доезжая до улочки, на которой находилась ветеринарная клиника, где работала Джухэ, и где они с бабушкой уже дожидались НаВи. У Чонгука не было времени парковаться и заводить дочь внутрь, поэтому он воспользовался аварийкой и через окно проследил за тем, чтобы НаВи зашла, куда надо. За это он получил от Джухэ обозлённый смайлик и голосовое на полторы минуты, которое вкратце можно было пересказать в двух вопросах: «Как ты мог даже не поздороваться?» и «Помереть хочешь?»   В гнетущей тишине машины Чонгук ехал в Центр, несколько раз протягивая руку к сенсорному экрану и приложению с музыкой, но постоянно одёргивая себя от этого, потому что день был максимально неподходящим.   Так в тишине он заехал на парковку, а оттуда перешёл в полностью пустой спортивный зал, в котором малейшие шорохи отдавались эхом. В одном из углов ринга валялись боксёрские перчатки и пара размотанных боксёрских бинтов, а чуть дальше, у беговой дорожки, стояла надпитая бутылка минералки. Похоже, все уже ушли, и только Чонгук задерживался.   — Опаздываешь? — шепнул ему сотый из тёмного коридора, что начинался за скрипучей металлической дверью. — Господин Кан уже давно ждёт тебя.   Чонгук кивнул, ненадолго останавливаясь у накрытого стола и глубоко вдыхая запах благовоний. Его взгляд пробежался по фото, поражаясь тому, как черты его лица изменились в его памяти и оказались совсем другими на изображении.   — Лучше поторопиться, — пробормотала одна из новеньких джэги, словно в никуда, но Чонгук уловил намёк и зашагал дальше по коридору, приближаясь к двери кабинета.   Господин Кан был не один. С будущим зятем. Они что-то обсуждали, когда Чонгук их прервал стуком, а потом своим появлением на пороге.   У господина Кана была не первой свежести рубашка, перепачканные в грязи ботинки и болезненное выражение, затаившееся в уголках губ. У господина Чон Хосока был костюм с иголочки, укладка, золотистые запонки — подарок его невесты — и обманчиво-дружелюбная улыбка на лице.   — Чонгук, — младший из них искренне обрадовался гостю, — проходи скорее.   Чонгук ступил внутрь, прикрывая за собой двери, и ещё до того, как они щёлкнули, господин Кан сказал:   — Поприветствуй восемьдесят пятого.   Взгляд автоматически сместился на стеллаж позади письменного стола. На одну из ячеек с белой урной, которую пересекала вертикальная дата и имя. Не «85», а «Ли Ёнбом».   Перед низким поклоном Чонгук сложил руки внизу, стараясь своими жестами и длительностью поклона выказать как можно больше скорби и уважения.   — Точно-точно, годовщина ведь… Целых тринадцать лет прошло, а урна блестит как новенькая, — в качестве подводки к теме, сказал Хосок. — Господин Гото в своё время очень ответственно подходил к работе. А как там поживает его преемник? Как господин Ким?   Чонгук гадал, зачем ему назначали личную встречу, немного надеясь, что для разговора о возвращении к нормальной работе. Но ему следовало догадаться, что речь снова пойдёт о Ким Тэхёне.   Этот мужчина был старожилом в сфере ритуальных услуг, но новичком в деле устранения неугодных тел, поэтому Чонгук вынужден был наблюдать за ним особенно пристально. Он был первым и единственным человеком, которого привёл Чон Хосок — зять, доказывавший свою преданность и лояльность господину Кану не только словами, но и усердной работой на благо организации. Из-за этого ходили слухи, что совсем скоро Хосок займет место босса, а господин Кан уйдёт на пенсию, чтобы вдали от грязных дел наслаждаться заслуженным отдыхом.   — В порядке, — ответил Чонгук. — Второй раз заказал таблетки, как вы и планировали.   Хосок одобрительно кивнул, довольный тем, что всё шло гладко.   — Ты молодец, — внезапно похвалил он Чонгука. В последнее время подобное было настоящей редкостью. — Даже во время отдыха хорошо справился с работой…   Отдых. Так называли череду ошибок Чонгука, из-за которых его понизили до должности уборщика в морге — даже не на объектах, — что считалось самой низкой ступенью в их организации.   — И мы с господином Каном, — Хосок переглянулся с мужчиной, выглядывая отголоски уверенности и поддержки в его глазах, тогда как там была лишь сплошная чернота. — Надеемся, что ты уже восстановил силы, разгрузил мысли и готов вернуться в строй.   Ранее опущенная голова Чонгука дёрнулась. Он с недоверием взглянул на обоих мужчин, сомневаясь, что они стали бы над ним шутить, особенно в такой день. Собственно, именно годовщина смерти восемьдесят пятого и успешно сданного вступительного экзамена и послужила толчком ко второму шансу, которого Чонгук не заслуживал, но отчаянно жаждал. Он был и оставался самым послушным псом здесь, и он хотел свою косточку обратно.   — Спасибо, — он поклонился снова, вжимая тонкую верхнюю губу в нижнюю с такой силой, что она полностью исчезла на несколько секунд. — Я вас не подведу.   — Не сомневаюсь, — тем не менее, в голосе господина Кана отчётливо слышалось сомнение. — Но на всякий случай это задание разделите со сто двадцать третьей.   «Сон Ихён», — мигом проскочило в мыслях Чонгука, и он неосознанно напрягся из-за этой девчонки.   С начала учёбы их приучали думать, что они идут по одной линии, плечом к плечу, как союзники. Но каждый прекрасно понимал: они находятся на соседних беговых дорожках, и их место на финише зависит только от собственной скорости. Даже в командных заданиях всегда находился лучший и худший.   Проблема в том, что Чонгук уже давно не был лучшим. Он потерял свои «три единицы» и стал просто «сто одиннадцатым».   — Хорошо, — он был не в том положении, чтобы возражать и настаивать.   — Тогда можешь идти готовиться, — Хосок отсалютовал ему на прощание, ненавязчиво давая понять, что он свободен, а двум взрослым дяденькам не терпится вернуться к разговору, что они вели до этого.   Чонгук снова склонился в вежливом поклоне перед уходом, но уже у дверей уловил краем уха: «На свадьбу обязательно надо побольше лилий — Урён их обожает».   Каким абсурдным и иррациональным это было — обсуждать заказные убийства, а сразу после говорить о приготовлениях к свадьбе. Чонгук вырос в этом, но всё ещё поражался тому, как легко и просто они пересекали черту между жизнью и смертью, как ходили по краю, игнорируя тот факт, что для кого-то «завтра», на которое они строят планы, не наступит. Погружённый в эти мысли, он даже забыл уточнить, пришлют ли ему детали дела или их нужно забрать прямо сейчас.   Вернувшись обратно к не до конца прикрытой двери, он занёс кулак в воздухе, собираясь снова постучать, но замер из-за слов, сочащихся в коридор через щель, подобно сквозняку.   — Чонгук уже не тот. Он больше не справляется.   — А мне он нравится, — голос Хосока звучал расслабленно и весело вне зависимости от темы.   — Я не говорю, что он мне не нравится, я говорю, что…   — Я знаю, что вы говорите, и всё же я хочу, чтобы он попробовал ещё раз. Он был первым, кому вы меня представили как своего помощника, и он был моим первым помощником.   — Ты кажешься немного сентиментальным, когда говоришь об этом так. Ты должен научиться избавляться от ненужных людей без лишних эмоций, если собираешься работать со мной.   — Никаких сантиментов. Просто мне хочется верить, что он ещё может быть полезен. А если нет… — Чонгук затаил дыхание, боясь упустить предсказание своего вероятного будущего. — Хороший уборщик лишним не будет.

***

— Пап, покрути нас!   НаВи раскачивала открытую кабинку колеса обозрения своими передвижениями по кругу, и госпожа Ма с Джухэ от этого ещё крепче хватались за ледяные металлические поручни.   — Ради всего святого, — шептала женщина, напуганная до полусмерти. — Нельзя меня так пугать в моём-то возрасте!..   — Да весело ведь, — усмехнулся Чонгук, обмениваясь злодейскими улыбками с дочерью и хватаясь за металлическую ось.   Кабинка крутилась неохотно, со скрипом, переваливаясь с бока на бок из-за неравномерно распределённого веса. Выглядело опасно, но ощущалось классно. НаВи была в восторге, а от этого был в восторге и её отец. То, что бабушка с тётей едва дышали, никого не волновало.   — После того, как спустимся, мы ещё должны вместе покататься на американских горках, — заговорила НаВи.   — Окей, американские горки, — Чонгук кивал, показывая, что слушает и запоминает.   — Съехать вдвоём с горки, как в детстве.   — Без проблем.   — Пострелять в тире и обязательно выиграть огромного плюшевого зайца со стенда.   — Разве для этого не нужно выбить десять из десяти? — спросил Чонгук.   — Нужно, — подтвердила НаВи. — Но ты ведь справишься?   Он быстро кивнул, стараясь не думать о последних тренировках на стрельбище, которые лучше всего доказывали, что он не в форме.   — А мы, с вашего позволения, посидим в тёплом кафе и попьём чай, — сказала Джухэ, откровенно вымотавшись от беготни за племянницей по парку и экстрима, к которому оказалась совсем не готова в свои двадцать семь.   В её возрасте свободные от работы вечера нужно было проводить спокойно, за медитацией, любимыми сериалами и вкусной едой, минимизировав риски обзавестись первой седой волосиной из-за чёртового колеса или слишком крутых детских ледовых горок.   Две старушки выдохнули с очевидным облегчением, домучив последний круг и выскочив из кабинки на твёрдую землю. Они убегали оттуда стремглав, пока НаВи давала пять ребятам, которые раскручивали кабинки снизу и контролировали работу аттракциона, а папа ждал её на выходе, чтобы при первой же удобной возможности натянуть ей на руки перчатки и даже заправить их в рукава свитера.   — Начнём с американских горок? — спросил он.   — Вообще-то, думаю, что с тира.   Он находился на главной площади напротив фургончика с корндогами, а от их умопомрачительного запаха у НаВи приятно щекотало в желудке.   — И закусим твою победу чем-нибудь, — ненавязчиво взваливая на плечи Чонгука большую ответственность за желанную игрушку, добавила она.   — Хорошо, выстрелю так, что заяц сам захочет пойти с нами.   Чонгук так шутил, а сам скрещивал пальцы на то, чтобы справиться с первой попытки и быть №1 хотя бы для своей дочери, если не для начальства.   Очереди в тир не было, и он сразу облокотился на длинную деревянную стойку, доставая бумажник, чтобы оплатить двенадцать выстрелов, десять из которых должны были попасть в расстрелянные банки с мордами животных, что передвигались по деревянной полке, как игрушечный поезд по железной дороге — по кругу. Свиньи, ослы и курицы смотрели пустыми глазами, проезжая сначала влево, затем вправо, и это было жутко.   — Готовьте того зайца, — НаВи забралась на подставку, с которой обычно стреляли дети, чтобы быть повыше и всё хорошо видеть. — Мой папа собьёт весь ваш скот.   Мужчина за прилавком рассмеялся столь уверенному заявлению, заряжая ружьё пульками, а после кладя его перед Чонгуком, дулом в расстрелянную стену.   — Посмотрим, получится ли у него, — хитро сказал он, потирая седую бородку.   Чонгук взял ружьё, наваливаясь на гладкое дерево и чувствуя холод металла. Такой сильный, что он пробирал до костей, вызывая неприятную дрожь.   — Кхм, — он размял шею, стараясь избавиться от напряжения в плечах. — Перезарядка автоматическая?   — Да. Можете стрелять подряд, если хотите.   — Давай подряд! — загорелась НаВи.   Во рту у Чонгука стало сухо и вязко, когда он зажмурил левый глаз, прицеливаясь правым и выравнивая мушку. Морда свиньи оказалась прямо перед ним, а указательный палец лёг на спусковой крючок. Казалось бы, нет ничего легче, чем нажать, но он медлил, чувствуя, как его бросает то в жар, то в холод.   Возможно, потому что он давно не попадал с первого раза в цель? Возможно, потому что боялся не оправдать ожиданий НаВи? Он не знал. Просто чувствовал, что должен подождать ещё секундочку, пока не почувствует себя лучше.   А за это время чужой выстрел сбил свинью: банка слетела с конструкции и заскакала по полу с глухим стуком. Сразу за ней вторая, третья, четвёртая… Они падали одна за другой, а от резких звуков голова Чонгука разрывалась от пульсирующей боли.   — Ух ты, смотри на неё!   НаВи подбила отца локтем дважды, заставляя его повернуть голову и взглянуть на довольно высокую девушку в кожаной куртке. Она лениво жевала жвачку и чуть потряхивала затянутым на макушке чёрным хвостом, отстреливая животное за животным без пауз. Ей потребовалось всего десять пуль из двенадцати, чтобы справиться с задачей без единого промаха, а тогда она опустила ружьё и улыбнулась Чонгуку этой гадкой улыбкой, которую он просто ненавидел.   — Поистине поразительно, — мужчина за прилавком трусцой побежал к призам. — Что желаете?   — Того зайца, — Ихён указала на игрушку пальцем, а потом перевела его на НаВи. — Той малышке. Потому что её отец обанкротится и спину надорвёт, если попытается выиграть его.   Чонгук клацнул челюстями, убирая палец со спускового крючка.   — Мне?! — у НаВи глаза блестели от холодного ветра, а выглядело так, словно от слёз благодарности. — Спасибо! Спасибо большое! Пап, ура-а!   Она была рада игрушке, и это было самое главное, но неприятный осадок не позволял Чонгуку радоваться вместе с ней.   — Классно, — не сводя взгляда с движущихся при жевании губ Ихён, сказал он. — Беги, отнеси его в кафе, чтобы не носиться по парку.   НаВи спрыгнула на землю, ещё раз сердечно благодаря щедрую душу, что хвастливо крутила ружьё в руках, понятия не имея, на что потратить оставшиеся два выстрела. А вот Чонгук свои двенадцать хотел спустить ей прямо в голову.   — Какого чёрта? — спросил он, не дожидаясь, пока работник куда-нибудь отойдёт.   Ихён же, в отличие от него, пригвоздила мужчину взглядом, и он, поняв намёк, поплёлся в дальний угол, натирать тряпкой пневмонические ружья.   — Это я должна спрашивать тебя, какого чёрта, — сказала она. — Какого чёрта ты такая размазня? Не можешь в одну свинюшку попасть, но согласился на парное задание? Хочешь мою репутацию испортить?   — Репутацию идиотки, которая понятия не имеет, что такое личные границы? — Чонгук был в бешенстве из-за того, что она подошла к ним с НаВи, и из-за того, что так быстро отстреляла все цели. Так сразу он не мог решить, что злило его больше. — Если не хочешь, чтобы я рассказал господину Кану, что ты вмешиваешься в мою частную жизнь, свали отсюда.   Это было одно из правил — держаться друг от друга подальше вне работы.   Пускай не все из них были семьянинами или находились в каких-то отношениях, при встрече за пределами Центра и работы они должны были делать вид, что незнакомы. Это была главная привилегия штатных сотрудников, а Ихён вела себя как свинья, влезая в семью Чонгука.   — Не расходись ты так, — она надула большой розовый шарик из жвачки и звонко лопнула его. — А то и одной банки не собьёшь…   Чонгук раздул ноздри, продолжая смотреть на неё в упор. Он знал, что НаВи может вернуться в любой момент, и не хотел, чтобы она видела их вместе.   — Ну хватит дуться, — Ихён отложила ружьё в сторону, не разделяя его глупых переживаний. — Я тут по работе, а не чтобы доставать тебя.   — Тогда почему достаёшь?   — Не смогла удержаться из-за твоего жалкого вида, — она развела руками. — Но уже ухожу. Знаешь, задание превыше всего… Так что, будь добр, подготовься как следует к следующей неделе.   Она хлопнула его по твёрдой груди, удовлетворённая тем, что рядом с ней он так напряжён и зажат, а тогда растворилась в толпе, лишь раз или два мелькая своей курткой.   Чонгук решил не вглядываться ей в след, не оказывать ей такой чести, и, пока никто не смотрел, снова облокотился на стойку.   «Это легче, чем кажется», — сказал он себе, восстанавливая привычное дыхание и чувствуя, как боль из невыносимой переходит в слабую, изредка отдаваясь в затылке.   Банок ещё оставалось достаточно. Они покачивались влево и вправо, и Чонгуку оставалось лишь вычислить траекторию движения перед первым выстрелом, чтобы все остальные прошли как по маслу.   Когда упала первая банка, он испытал облегчение. Вместе со второй — уверенность. С третьей — чёткое осознание, что он справится.   Работник, натиравший ружья, даже прибежал посмотреть, как Чонгук сбивает оставшиеся банки за одиннадцать выстрелов.   — У нас есть ещё один заяц, — сказал он, приятно удивлённый тем, что этот стрелок оказался так же хорош в этом деле, как и предыдущий.   — Давайте.   Двум зайцам НаВи была ещё более рада, чем одному. Это немного подсластило предложение Чонгука поехать домой прямо сейчас, подальше от работы Ихён, потому что он не доверял ни ей, ни Хосоку, ни своему боссу. Он не хотел думать, что это паранойя — беспокоиться, что её «задание» может быть связано с неудачником вроде него, но всё же прислушивался к работе мотора всю дорогу до дома Джухэ и делал две остановки на заправках, чтобы заглянуть под машину и под капот.   — Ба, пока мы едем, — каждое третье слово НаВи перерастало в зевок. — Расскажи мне ещё раз о сегодняшнем дне.   — О сегодняшнем дне? — переспросила разморенная и утомлённая госпожа Ма. Она уже не помнила, какой нынче день недели, не то что число.   — Да, о том, как папа принёс меня тебе посреди ночи много лет назад, — подсказала НаВи, на секундочку пересекаясь с настороженным папиным взглядом в зеркале дальнего вида, пока он якобы смотрел на машину прямо за ними.   За плечами Чонгука были годы практики, и он думал, что наконец научился не реагировать на эти разговоры, но в груди неприятно ёкало, когда наступал февраль и когда НаВи спрашивала об этом снова и снова, обожая по крупицам собирать небылицу, в которую он заставил всех поверить.   — Сегодня уже тот день? — удивилась госпожа Ма, после напяливая на румяное лицо улыбку. — Ох, это была такая тихая, спокойная ночь, пока твой отец не всполошил наш детский дом своим визитом. Все сладко спали по кроватям, сопя в унисон, и кусочек звёздного неба виднелся за приоткрытой шторой. Как сейчас помню, что звёзды — первое, что я увидела, а второе — тёмный силуэт под окном…   — И ты спутала его с чёртом, — смеясь, сказала НаВи.   — Ага, спутала и чуть не обругала, а это оказался Чонгук. Перепуганный, серьёзный, как никогда в жизни, и с подарочком в виде свёртка ткани…   — Это была я!   — Да-да, ты…   — А как ты отреагировала? — из-за восторженного голоса НаВи можно было подумать, что она спрашивает об этом в первый раз, но Чонгук слышал это намного чаще, чем хотелось бы. — Как?   — Как бы так помягче сказать… — госпожа Ма ни на секунду не прекращала улыбаться. — В шоке я была. Не каждый день мой любимый ученик заявляется ко мне с новостями, что он теперь отец…   Она подавала это как шутку и смеялась вместе с НаВи над происшедшим когда-то давно, так что было легко поверить, что ей действительно весело. Наверное, она уже и забыла, как не могла сдержать слёзы, а Чонгук шмыгал носом вместе с ней, плохо понимая, что происходит, но инстинктивно чувствуя, что его жизнь закончена.   Он не любил вспоминать ту ночь, потому что те картинки, что стояли у него перед глазами, разительно отличались от тех, что рисовали себе другие. Та ночь была худшей в его жизни — худшей из всех — но она подарила ему хохочущего на заднем сиденье ребёнка, который обожал копаться в прошлом, которое Чонгук так старательно закапывал. — Но теперь ведь вы рады? — НаВи втиснулась между передними сиденьями, заглядывая на отца. — Рады, что я у вас есть? — Конечно рады. Ради кого ещё я бы вставал в такую рань и готовил вафли? А старался выиграть игрушку в тире? Без преувеличения с появлением НаВи у жизни Чонгука появился смысл и столько ярких красок, которые скрашивали его обычно серый мир. — И я рада, — она коснулась его плеча, сжимая осторожно и ласково, чтобы не отвлекать от дороги. — Рада быть твоей дочерью.