Мешок Санты

Хёнджин сделал всё, чтобы отпроситься пораньше. Стоял на коленях, умолял и плакал. Это сработало: учителям стало попросту его жаль. И его отпустили в полдень. Хёнджин закинул мешок в сани, сел в них и полетел. На тренировках он долго не мог разобраться, как они работают: ну что значит мысленный образ? Как должны выглядеть олени? Что за звуковые эффекты? Он оказывается ещё и снег может включать? А становиться невидимым? Но сейчас всё было легко: как будто Хёнджин всю жизнь был Сантой. Он не знал, где искать Феликса. Поэтому сначала поехал в горы: там было спокойнее. В отеле были дети из списка хороших, и Хёнджин оставил им подарочки. Потом зашёл в номер Феликса: три кровати. Вещи его Феликса и новый сноуборд. Это разозлило. Хёнджин попытался успокоиться: может он сам себе купил. Но старый всё-таки достал и аккуратно поставил рядом. А потом полетел по городу: решил, что будет дарить подарки, пока не наткнётся на Феликса, а остаток вечера потратит на него. Объяснит ему всё. И, может, Феликс позволит себя поцеловать. И будет верить. Хёнджин нуждался в этом, но не осознавал того, насколько сильно. В собственных глазах он всё ещё был ни на что не способным ничтожеством. Но, конечно, он почувствовал его. Ангельский смех, ангельская энергия и луч тепла в этом холодном царстве. Рядом был Минхо, а справа – Чонин. Хёнджин задохнулся. В глазах стало темно. Но Феликс – солнышко, ему нельзя причинять вред. Надо выдохнуть. Успокоиться. Придумать план. Воспользоваться тем, что у него есть. Хитрить. Хёнджин кивнул сам себе. Сначала он поколдовал с погодой: волшебный снег добавил атмосферы волшебства и уюта. А затем – пустил с неба подарки. Лёгкие коробки, внутри которых – печенье с предсказанием. Люди не убьются. А пока они отвлечены, можно подхватить Феликса и смыться. – Эй? – секунду назад Феликс стоял на земле, а теперь – сидит в санях. Слева – знакомый мешок, а спереди – некто в костюме Санта-Клауса. – Хёнджин? – Ага, – он обернулся и подмигнул ему. Ни бороды, ни грима, ни живота. От Санта-Клауса на Хёнджине был только красный костюм. – Мы немного покатаемся, а потом я тебе всё объясню, хорошо? Феликс кивнул. Возражать водителю летающего транспортного средства чревато. Но в санях было холодно. Феликс кутался в куртку и дрожал, пока Хёнджин развозил подарки. Нет, было красиво: город с высоты, фонарики, гирлянды. Но холодно. И немного страшно. – Замёрз? – Хёнджин опомнился минут через сорок, когда в очередной раз обернулся к мешку за подарком и увидел, что Феликс весь бледный и стучит зубами. – А-га, – Феликс попытался кивнуть. – Что ж ты сразу не сказал! – Хёнджин заволновался. Нахмурился и опустил сани на крышу какого-то дома. – Посиди здесь, я сейчас приду. Феликс вообще-то пытался. Но сани не бесшумные, а дёргать его за плечо было страшно. Хёнджин вернулся практически мгновенно: – Вот, горячий чай, держи, – он протянул Феликсу. А потом что-то наколдовал, и вокруг саней поднялся купол. Сразу стало теплее. И тише. Чай был без сахара, зато горячий. – Спасибо, – Феликс только на двадцатом глотке смог сказать это без дрожи в голосе. – Ещё немного осталось, – Хёнджин одобряюще улыбнулся ему. – Угусь, – Феликс грел пальцы о стакан. Хёнджин его немного пугал. Он решил не заговаривать первым и дать Хёнджину шанс объясниться. А Хёнджин не понимал, что сказать Феликсу и ждал, что тот сам его о чём-нибудь спросит. Пытался придумать диалог, пока разносил подарки. Но мешок пуст, а Феликс так и сидит тихим котёночком. И в голове у Хёнджина – пусто. Он направил сани туда, где было святилище его родителей. Раньше. Сейчас там лес. Горный, еловый лес. И куча снега. Хёнджин вышел из саней и протянул руку Феликсу, улыбнувшись. – Может, здесь поговорим? – Феликсу не хотелось вылезать. Уже стемнело, и лес выглядел пугающим. Хотя Хёнджин весьма уверенно стоял на снегу. – Доверься мне, – мягкая тёплая улыбка. Феликс сглотнул. Взял Хёнджина за руку и выпрыгнул из саней. Снег оказался глубоким: чуть ли не по пояс. Хёнджин легко поднял его, рассмеялся и поставил к себе на ботинки. Феликс не видел в этом ничего смешного: ботинки промокли, джинсы тоже. Резко стало холодно. У Феликса зуб на зуб не попадал. Он прижался к Хёнджину, потому что тот был единственным источником тепла. Но все ещё ждал ответов. Хёнджин наслаждался тем, что Феликс жмётся к нему. Вдыхал аромат его волос и кружил подальше от саней. Подальше от света. Вглубь леса. Хотелось сделать его своей частью. Стать единым. – Спрашивай, – Феликс дрожал от холода, но Хёнджин чувствовал чужое любопытство. А хотел чувствовать любовь. – Ч-что ты делаешь? – Феликс потерялся. Лес был чужим, холодным и абсолютно беззвучным. Они на Земле или снова в Наднебесье? – Защищаю тебя, – Хёнджин нахмурился. – Ты замёрз? – Д-да, – Феликс не чувствовал ног, а Хёнджин почему-то стал раздевать его. – Х-хёнджин, хватит. – Я знаю как тебя согреть, – шёпот прозвучал интимно. Он провёл ладонью по пояснице Феликса и притянул к себе. Хорошо быть духом – от костюма Санты можно избавиться мысленно. Феликс прильнул к нему и часто задышал. Уткнулся куда-то в шею. – Д-давай мы поговорим в тепле, – от прикосновений Хёнджина по телу разливалось приятное тепло. Рука теперь не болела: по правому запястью разлилась приятная истома. Розовое, пушистое тепло. Оно поднималось вверх, снимало дрожь и обнимало. – О чём? – Хёнджин не знал. – Спрашивай, – он хотел целовать Феликса. Обнимать его. Любить. – Ч-чего ты хочешь? – голос всё ещё дрожал, но не от холода, а от страха. Потому что Хёнджин его поцеловал: в губы. Без языка, простое прикосновение. Но Феликс чётко почувствовал чужое возбуждение. – Тебя, – честный ответ. Хёнджин углубил поцелуй: пройтись языком по зубам мальчика, проскользнуть внутрь, сжать его ягодицы, заставляя вжаться в него. Хёнджин млел и чувствовал, что его жара хватит на них обоих. Феликс замер. Что будет, если он откажется? Хёнджин бросит его одного? Здесь? Минхо… При мысли о хёне рука тотчас отозвалась болью. Такой резкой, что Феликс задохнулся, а Хёнджин этим воспользовался: обхватил ладонью его член и слегка сжал. Феликса повело на контрасте ощущений. – Это ты? – Феликс пытался показать то, что ему неинтересно. Он прижимался, но не обнимал в ответ. И старался не реагировать на прикосновения старшего. – Делал больно? – Я хотел, чтобы ты призвал меня, – Хёнджин нахмурился, а потом уткнулся лбом в плечо Феликса, – прости. Я всё исправлю. Управлять потоками легко. Легко заставить энергию сложиться в приятный клубок эйфории. Заставить тело Феликса плавиться от удовольствия. Извиниться за ту боль, что причинил. Феликс не выдерживает: там, где касается Хёнджин, расплываются волны тепла. Он обнимает Хёнджина за шею и стонет, потому что не может сдержаться. Мысли исчезли – только лёгкий страх, но так далеко, что Феликс не мог до него добраться. Ему мешало удовольствие, отвлекало, выгибало, топило. – Тебе нравится? – Хёнджин был уверен в ответе. И потому повалил на снег. Он читал об этом в книгах. И мечтал об этом все эти дни. Феликс почувствовал, что падает. Снег казался мягким, пушистым. А на деле – жёсткий и ледяной. Он вскрикнул: поясницу обожгло, но Хёнджин заглушил его крик поцелуем. Феликс чувствовал, что сходит с ума. Хёнджин пленил его, растворял, подавлял и заставлял желать его без остатка. Хотелось отдаться, выгнуться и коснуться. Феликс начал отвечать: плечи у Хёнджина сильные, тёплые. Так приятно сжимать их, ускользая от ледяных снежинок, скользящих по спине. Это превратилось в игру: прикоснись к Хёнджину и убеги от холода. Но тот не давал ему перевернуться: Феликс должен чувствовать связь с реальностью, иначе рискует потеряться. И это всё будет не по-настоящему. А Хёнджин хотел, чтобы было по-настоящему. Поэтому он целовал. Сладко, глубоко, аккуратно. Обещая защитить, если Феликс поддастся. Рука Хёнджина проскользнула к паху. – Раздвинь ножки, – тёплый шёпот на ушко и опаляющее дыхание, – будет приятно. Феликс послушно раздвинул, а Хёнджин почувствовал себя победителем. Желание затопило его. Он плохо понимал, как это делается, видел только картинки. Но Феликс манил, а собственный член стоял колом. Казалось, что всё очевидно. – Феликс, – он приставил головку члена к мальчику и посмотрел в его глаза, – я люблю тебя. Феликс вскрикнул. Боль была настоящей. И очень острой. Длилась всего мгновение: Хёнджин испугался крика и выкрутил приятные ощущения Феликса на максимум. Того буквально снесло в удовольствие: стало невозможно дышать. Кажется, что каждая клеточка тела возгоралась в этом сладком, рождественском фейерверке. Феликс глубоко, томно застонал. Хёнджин удовлетворённо кивнул и двинулся глубже. Феликс ощущался больше, чем мечта. Феликс ощущался счастьем. Хёнджин чувствовал себя живым: ярким, смелым, сильным. Он больше не был ничтожеством. Он был собой. Духом природы. И чувствовал, каждым атомом чувствовал, что он наконец-то на своём месте. Хёнджин стонал: Феликс был ангелом. И за него он был способен сжечь мир. – Ах, – Хёнджин не сдерживался. Ему хотелось продлить этот момент. Двигаться глубже, быстрее, сильнее. Если бы он знал, что это настолько приятно, то попробовал бы намного раньше. Но, скорее всего, такие чувства в нём вызывал Феликс, – ангел. Феликс чувствовал себя в какой-то сладкой, вожделенной истоме. Эйфории, из которой невозможно выбраться. Он пытался цепляться за страх, чтобы не потеряться в ней, но не получалось: махровое пятно каждый раз стирало всё плохое. И холод, и боль, и чувство неправильности. Оно бы стёрло и самого Феликса, но он не давался. Это пятно в нём, а не он в пятне. Но как же сладко. – Ты лучший, – Хёнджин стонал ему на ушко. В книгах было написано, что акт любви должен заканчиваться оргазмом в партнёра. Хёнджину было хорошо и хотелось брать Феликса всю ночь. Но надо было помнить, что он всего лишь человек. И на снегу долго не выдержит. Сейчас он полюбит его, поймет, как с Хёнджином хорошо, и в следующий раз будет на кровати. На их кровати. Всю ночь. И не только. Столько, сколько он сам захочет. – Феликс, я так люблю тебя. Молчание Феликса его не смущало: он должен был плавиться в истоме, а звуки голоса Хёнджина должны закреплять «тебе приятно со мной». Хёнджин целовал его шею, гладил по груди, по бёдрам, сжимал член. А когда понял, что Феликс скоро потеряет сознание, кончил в него. И вышел. Не позволил себе отдышаться: поднял на руки и понёс в сани. Хотелось, чтобы Феликс кончил в сознании. Но, видимо, он переборщил, потому что в санях Феликс задрожал и свернулся в клубочек. Хёнджин расстроился. Хотелось сделать для своего солнца хоть что-нибудь. И Хёнджин решил, что его сил достаточно для всего. И представил дом: большой, деревянный, тёплый. Просторный. С огромной кроватью в центре и стеклянной куполообразной крышей. Зелёные растения по периметру, камин, смотрящий на север, небольшой столик и куча татами. Семь традиционного и уютного. Феликсу должно понравиться. Он осторожно положил его в кровать, укрыл одеялом и ласково погладил мальчика по волосам. – Теперь ты мой, – нежный поцелуй в висок, – и я тебя защищу.

***

Проснувшись, Феликс почувствовал себя в клетке. Ещё даже не открыв глаза. Болело всё тело. Особенно сильно поясница, бедро и рука. Он осторожно открыл глаза. Те тоже болели. Как и голова. И мысли путались. В помещении было тепло. Но странно. Хёнджин снова перенёс его в Наднебесье? Феликс ужаснулся и почувствовал резкое, острое желание очутиться на коленях у Минхо. Или хотя бы в его зоне видимости. Мысль о чужом ожидаемо принесла боль, но Феликсу было плевать. После вчерашнего он чувствовал только опустошение. Но не мог не признать, что такого он в жизни не испытывал. Не факт, правда, что ему хотелось бы повторить. В любом случае, сегодня первый рабочий день. Офис. Телефон. Люди. Он сел на кровати, протёр глаза – Хёнджина рядом не было. В камине горели дрова, но ни воды, ни еды не было видно. А пить хотелось жутко. – Эй! – голос Феликса отразился от стеклянного потолка, но никто не отозвался. Да и некуда тут Хёнджину прятаться: всё прекрасно видно. Традиционная кровать не давала ни шанса спрятаться, но на всякий случай Феликс её поднял. Хёнджина нигде не было. Сначала он испугался. Потом разозлился. Хотел погромить дом, но горшки были слишком тяжёлыми. Выхода он не обнаружил. Феликс снова испугался. И вспомнил слова Минхо о том, что раньше духов призывали. Сначала Феликс попробовал тихонечко, про себя: «Минхо-Минхо-Минхо». Рука на это отозвалась режущей болью. Звать Хёнджина не хотелось, с ним невозможно вести диалог. Нужен посредник. Хёнджин его позвать не даст. А значит, дурацкая царапина, сначала надо позвать Минхо. Он позовёт Хёнджина, и мы вместе обсудим границы! Руку жгло, Феликс хмурился и кусал губы от боли, и ничего не происходило. Феликс позвал громче. Ни-че-го. Тогда Феликс не выдержал и заорал так сильно, что пропускай этот купол хоть что-нибудь, где-то точно пошла бы лавина. – Что ж ты так кричишь-то, – Минхо потирал ухо. Он материализовался в центре комнаты, и Феликс не смог сдержать вздох облегчения. Накинулся на него с объятиями. – Забери меня, пожалуйста, – Феликс на него залез. Чтобы не убежал. И не бросал одного. Сильно хотелось плакать. То ли от облегчения, то ли от обвинения. – Уверен? – вообще-то Минхо, не сумев достучаться до Феликса, решил, что не нужен ему, и он счастлив у себя с Хёнджином. А увидев счастливого Хёнджина, с блеском защитившего проект, честно решил, что у них всё хорошо. Спросил, конечно, о Феликсе, но получил извинения, благодарности, заверения о том, что у ангела всё хорошо, и обещания погулять всем вместе через недельку. Ни угроз, ни предъяв. Хёнджин вёл себя лапочкой. И Минхо стало так обидно, что он пошёл напиваться в бар Чана. А тут вдруг оглушительное: – Минхо! – из глаз Феликса брызнули слёзы. – Понял, – Минхо икнул, щёлкнул пальцами и вернул их в бар. Феликс расплакался у него на коленях. Минхо стоически терпел истерику и поил ребёнка собственным глинтвейном. Чан посмотрел на это дело, вздохнул и заварил ещё два. Успокоился Феликс только после третьей кружки. – Что он тебе сделал? – Минхо был готов убивать. И в целом хотел. Но никаких визуальных травм на Феликсе не было. И потоки были в порядке. Дальше он не лез, потому что считал это вмешательством. Но что-то же сделал. Иначе с чего все эти слёзы? – Не хочу говорить, – Феликсу было стыдно. За истерику. За своё поведение. Но Минхо был таким уютным. В него хотелось закутаться. Положить его руки себе на талию. Прижаться. Снова расплакаться. – Так, – Минхо злился. Феликса хотелось защитить. В значении «избить обидчиков», а не «обнимать и целовать». Но ребёнку явно требовалось второе. Поэтому он просто вздохнул, прижал к себе покрепче и споил ему четвёртую кружку. – Он тебя напугал? – Чан присел на корточки перед Феликсом и осторожно взял его ладошку в свою. А то у Минхо все руки исцарапаны. – Он запер меня в каком-то куполе! А мне сегодня на работу! – Феликс не мог вернуть голосу нормальную громкость. – Понял, – Чан кивнул и улыбнулся, погладив ладошку Феликса. – Что ты чувствуешь? – Стыд, – Феликс пытался расслабиться. – Не хочу так. – Как так? – Чан продолжал гладить, и Феликс постепенно утихал. По крайней мере, перестал мучить руку Минхо и вжиматься в него так отчаянно. – Я как будто в забытье был, – Феликс долго молчал, прежде чем ответить. – Как будто пьян, но очень сильно и по-другому. Оно хотело меня проглотить, но я не дался. – Ты молодец, – Минхо и Чан сказали одновременно. Минхо к тому же и в висок поцеловал, отчего Феликс дёрнулся. – Стой, – Минхо нахмурился. Стыд. Не хочет так. – Ты был в забытье, когда Хёнджин что? – Ничего, – Феликс покраснел и уткнулся носом в шею Минхо. Адреналин сошёл на нет, и боль в пояснице вернулась. – Феликс, – Чан очень мягко и ласково гладил ладонь Феликса большим пальцем, – ты хочешь видеть Хёнджина? – Нет, – прозвучало так чётко и резко, что Минхо стало холодно от этой злобы. – Точнее, не знаю. – Хорошо, – Чан кивнул и поднялся. – А забыть всё хочешь? – Нет, – Феликс испуганно вжался в Минхо. – Он же меня всё равно найдёт. – Так, – в Минхо было слишком много алкоголя. – Одно твоё слово, и я пойду его убивать. – Не надо, – Феликс вжался в юношу. Зарылся носом в его плечо и сжал его руки. – Так, и чего ты хочешь? – Чан рассчитывал на ещё одну истерику и глинтвейн со снотворным, но Феликс поднял на него глаза: – Поговорить. Нормально поговорить. Здесь или в кафе. А не там, где мысль о Минхо вводит меня в состояние болевого шока. Минхо захотел встать и пойти драться, но с сидящим на нём Феликсе это было бы неудобно. Ещё и Чан придавил его за плечо. – Хорошо, – Чан кивнул. – Поговорим на нашей территории, – и всё-таки пошёл подмешивать в глинтвейн снотворное. Мальчишку нужно было осмотреть. А Минхо – протрезветь. А то он себя не контролирует: чувствует, что в глинтвейне феназепам и рычит. Хотя знает, что это для Феликса. А когда ребёнок засыпает, не даёт прикоснуться. Укладывает на диван и постоянно гладит по волосам. – Сходи пока в душ, – Чан сжал плечо Минхо и вздохнул. Он может отвести его и силой, но Феликс заразил его своей жаждой решить всё миром. Минхо зарычал, сбросил руку, но послушался. Чан занялся осмотром: смазал синяки, помассировал поясницу. Ему было очевидно, что сделал Хёнджин, но, в отличие от Минхо, с потоками обошёлся бережно. Даже влюбляться не заставлял, хотя, скорее всего, просто не знал как. Чан надел на Феликса рубашку и штаны, когда проснётся, будет чувствовать себя защищённее. И укрыл одеялом. – И о чём с этим уродом говорить? – Минхо вышел. Мокрые волосы блестели, а капли воды на лице придавали его грозному виду сексуальности. – О чём Феликс захочет, – Чан пожал плечами. – Никто не позволит тебе его убить. Поэтому выбора тут два: либо Хёнджина лет на пятьдесят запирают в Наднебесье, а Феликсу стирают память, либо он становится его Жрецом. – Либо Феликс становится моим Жрецом, – Минхо фыркнул. Присел на краешек дивана и начал аккуратно гладить спящего мальчика по волосам. Это успокаивало. – Э, – Чан задумался, – либо твой отец приходит и забирает Феликса в свой пантеон на стажировку. Туда Хёнджин точно не дотянется. – Из него выйдет прекрасный айдол, – Минхо достал телефон. Разблокировал его. Конечно просить о помощи унизительно, но Феликс живой человек. Минхо был уверен, что отец поможет. – Давай сначала спросим самого Феликса, – Чан закрыл ладонью телефон Минхо. Подбадривающе улыбнулся ему. Он даже не сомневался в том, что отец Минхо поможет смазливому светловолосому мальчонке, примет в семью и защитит. Только вот Чан знал, что Пак считал любовь не только величайшей силой, но и величайшей слабостью. А ещё он знал, что Минхо нужен ему сильным наследником. – Хорошо, – Минхо кивнул. Хёнджин пришёл к вечеру. Принёс тортик. Мягко улыбался и был очень милым. Подоткнул одеяло Феликсу, похвалил Чана и его бар, ещё раз извинился перед Минхо. Выдержал лекцию о смазках от Чана, побледнел, раскраснелся и промямлил, что в книге об этом ничего не было. Минхо захотелось его убить. На месте. Но проснулся Феликс, и Минхо переключился на него: – Ты как? – ласково и аккуратно. Феликс чувствовал себя лучше, чем утром. Тут хотя бы были люди. И еда. Он сел, подобрал колени к груди, забрал миску салата и принялся есть. Решил, что пока не поест, никому не ответит. Хёнджин сидит на коленях, плачет и извиняется; Минхо сбоку подкладывает ему еды и смотрит на Хёнджина с такой злобой, что становится страшно. Чан сидит напротив и ждёт, пока Хёнджин успокоится и даст ему хоть слово вставить. Феликс не слушает. Ему неинтересно. Потому что Хёнджин извиняется для себя: ему плевать на то, как себя чувствует Феликс. Говорит, что больше такого не повторится, он всё-всё изучит, и вообще, Феликсу же было хорошо? Он не кончил, но потому что уснул. Хёнджин оправдывался. Минхо злился. В этом выборе не было варианта «себя», потому что Феликс знал: даже сотри он память, эти двое его найдут. И всё повторится. Ему захотелось спрятаться в мешок Санты и перестать чувствовать. Всё было чужим. И Минхо, наверное, был лучшим выбором. Потому что тот хотя бы спрашивал «как дела» и не наказывал за Хёнджина. Феликс так устал от боли. Даже удовольствие вспоминалось старой наждачкой – попыткой стереть его сущность. Он вздохнул, сел в позу по-турецки, положил пустую миску между ног, повернулся к Минхо, в глазах которого светилось желание врезать Хёнджину, легко коснулся пальцами его подбородка, наклоняя, и поцеловал. Минхо как будто взорвался: Феликс почувствовал, как сквозь него пролетает желание любви. Он испугался, что оно зацепится, отразится, снесёт, но ничего такого не произошло. Феликс прекрасно чувствовал себя в этом поцелуе. Ему не дали доминировать: Минхо ворвался в его рот, не давал пролезть в свой, и Феликс чувствовал его страсть. Но при этом никто его не подавлял. И не хотел стереть. Стоит только откинуться назад, и Минхо отступит. Феликс чётко это знал и целовал, пока не кончился кислород. Никакого горного духа, трепетания бабочек в животе или пылающей любви. Вместо этого – доверие. Желание быть защищённым и чёткое знание, что Минхо справится с этой ролью лучше, чем кто-либо. – Может, ты поиграешь со мной и бросишь? – звучало как заигрывание. Феликс растянул губы в улыбке. – В мешок Санты, например? – он перевёл взгляд на Хёнджина. В глазах того – пустота. Волосы побелели, а сам он выглядел так, будто Феликс его уничтожил. – Всенепременно, милый, – Минхо подмигнул ему. Хёнджин вышел из комнаты, бросив напоследок: – Ясно. Чан покачал головой: – Поздравляю, у вас теперь есть свой личный враг. Минхо коснулся пальцами волос Феликса. Перебрал пряди у лица и аккуратно заправил их за ушко. – Хочешь стать айдолом, ангел? – вообще-то Минхо хотел сказать что-то типа: «если хочешь уйти – улетай сейчас» – но понял, что это бессмысленно. Всё равно поймает. Может, загадочное чувство, которое мешает ему отпустить, растворится через полчаса. Час. Два часа. День. Месяц. Не важно. Конкретно сейчас он не может. Просто не может. Феликс встал. Потянулся, обнажив живот, и выгнулся. – Хочу.