Желание с подвохом

Надежда Гавриловна только выкатила из помещения поломоечную машину, когда до ее слуха донесся топот детских ножек. Звук, который пару часов назад был бы настолько обычным, что вряд ли бы выделился в отдельный среди какофонии шума, гама и смеха, сейчас казался по меньшей мере странным. Торговый центр был закрыт уже как несколько минут. Выглянув из коридора, Надежда Гавриловна обнаружила, что к красавице-елке посреди фойе второго этажа, перед которой днями напролет грудилась толпа желающих посадить своих чад на колени к Деду Морозу и за весьма кусачую цену с ним же сфотографироваться, спешит девочка. Лет семь-восемь на вид, в забавной шапке с лисьим помпоном. Ничуть не смущаясь, легко преодолела символическое ограждение в виде заборчика и подбежала к самым нижним густым еловым лапам, копаясь с чем-то в складках курточки. Стоило бы проявить раздражение, но Надежда Гавриловна только умилилась. Время такое, что с малышки взять? Тут и взрослые волей-неволей заражаются духом праздничного настроения. А все же не стоит ребенку одному разгуливать. Женщина уже собиралась окликнуть гостью и поинтересоваться, где ее родители, как ее опередили. — Софья! Со стороны эскалатора подбежала девушка с темными волосами в двух забавных пучках, совсем юная, наверное, старшеклассница. Добралась до елки, потянула девчушку за руку. — Ну вот зачем убежала? Родители тебя обыскались! — Вместе? — просияла малышка. Но девушка лишь отвела глаза. — Пойдем, — тихо потянула младшую за рукав. — Сначала письмо! — топнула ногой девочка. Только сейчас Надежда Гавриловна заметила, что та безуспешно пыталась привязать конверт к ряду других между густых веток. Старшая со вздохом принялась завязывать ленты. — Повыше, а то не исполнится! — И так исполнится, пошли. Они закончили и направились к лестнице, лишь обрывки разговора доносились издали. Старшая отчитывала сестру, рассказывая, как они все рассредоточились в поисках и как родители испугались (Надежде Гавриловне послышалось «папы», и она с досадой констатировала, что слух к старости стал совсем подводить). А на самой крупной ветке остался покачиваться неприметный голубой конверт. И все же это, должно быть, чудесно — такая непоколебимая вера в чудо! Какое бы желание ни загадала девочка, она не сомневается, что оно сбудется. А если подвесить повыше, то сбудется обязательно! А впрочем… Почему она не права? Желания, в которые сильно верят, всегда сбываются.

***

— …и противоречия накапливаются, их становится так много, что, кажется, будто только из них и состоят отношения, — проговорил Сережа. Мишель, сидящий рядом на диване для пациентов, кивнул. — Конфликтов всегда было много, после увольнения со службы они навалились, как снежный ком. И вот теперь кажется, что проще разойтись, чем начать их решать… — Так, погодите, я совсем запутался! — Сергей Трубецкой предупреждающе поднял руки, с трудом разместив локти на перегруженном всякими папками, бумагами и прочими принадлежностями рабочем столе. — Вы расходитесь? Как? Почему? Какая еще служба, вы, блин, юрист и дизайнер? Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин посмотрели на него так синхронно недовольно, что опровергли любые мысли о разладе. — Серж, ты вообще нас слушал? — прошипел Миша. — Не мы расходимся, а Романов с Пестелем! — Мы говорили в самом начале, — подтвердил Сережа. — А… — замялся Сергей, — кхм… Простите. Важная переписка с клиентом. Сережа с Мишей переглянулись и тактично не стали подмечать, что с их места отлично видна переписка в смартфоне контакт клиента, записанный как «Кондраша» с сердечком. — Давайте по порядку с самого начала, — предложил Сергей. — Пестель и Романов решили разойтись. На этот раз без шуток. Так? — Увы, — со вздохом согласился Сережа. Скептицизм Трубецкого был понятен. Сообщения о разладе пары появлялись в чате студенческих времен почти также долго, сколько существовала и сама пара. «Мы расстались, блюрьте Романова на всех общих фотках». «Мы вместе, приглашаем всех на шашлыки». «Продам гараж недорого» (это уже от Каховского). Три сообщения, три столпа постоянства в их быстро меняющемся мире. — Как это произошло? — Ну, гладко и спокойно у них не было никогда, — начал Миша, нюансы человеческих отношений он чувствовал отлично. — Всегда были конфликты, но как-то ухитрялись решать мирно. Однако не в этот раз. — Все началось, когда Паша остался без работы. Как ты знаешь, он в полицию пошел, чтобы бороться с несправедливостью внутри системы. В связи с… недавними событиями делать это становилось все сложнее, — юрист Муравьев-Апостол выбирал максимально обтекаемые формулировки. — В конце концов его терпение лопнуло, он подал в отставку. Пару лет оставалось до пенсии, обидно. Думал, быстро найдет новую работу, но куда там. Он же со скандалом уходил, слил журналистам инфу про генеральскую дачу с бассейном, как для Олимпийских игр. Генерала потом сместили, за это или нет, не знаю, но он успел подгадить. Разослал характеристику во все ЧОПы, весьма нелестную. Так что Пестель уже год без работы. — А чего к вашим безопасникам не устроится? — предложил Трубецкой. — Мы предлагали, Юшневский уже и место в конторе отгородил. Только наша «Вятка» — дочка романовского «Империала». И для Паши это все равно, что прийти на поклон к Александру. Слишком для его гордости. Трубецкой фыркнул. Заморочки Пестеля он не понимал, но осуждать не собирался. В конце концов, терпимость к закидонам друг друга и винная карта в свое время создали их дружбу. — В общем, от безуспешных поисков и безделья у Паши начал портиться характер, — взял слово Миша. — Он стал раздражительным, остро на все реагировал. Скандалы начались чуть ли не каждый день. — Догадываюсь, — кивнул Сергей. — Профессиональная нереализованность вкупе с подступающим кризисом среднего возраста, и все приправлено характером самого дорогого Павла Ивановича. Гремучая смесь. — Он и гремел, — буркнул Бестужев-Рюмин. — Посуду бил, к бутылке иногда стал прикладываться, — подтвердил Сережа. — Не представляю, каково пришлось Николаю. — Да ладно, Романов тоже не ангел, — возразил Миша. — Законченный перфекционист, вечно всем недоволен. У нас даже говорят в офисе: Николай Палыч не всегда понимает, в чем суть твоей работы, но всегда знает, что ты делаешь неправильно. Так себе опора. Для него поддержка — это шпынять и придираться в два раза больше. — Представляю, — Трубецкой помассировал виски, чужая семейная драма начала утомлять. — Словом, они были как два прометеевских орла. Только клевали друг другу не печень, а мозги. Ну и доклевались до расставания, — развел руки Миша. — Так, общая картина мне ясна, — подытожил Сергей. — Можно пару уточняющих вопросов? Спасибо. Итак, первый. Господа, я тут причем? Я вообще-то ведомственный психолог, моя специализация — ПТСР после стихийных бедствий и несчастных случаев. — А что из этого не подходит под отношения с Романовым? — поинтересовался Миша. Трубецкой подумал и кивнул. — Ладно, второй вопрос: чего они сами не пришли? — Ты как будто Пашу не знаешь, — фыркнул Бестужев-Рюмин. — Он скорее позволит себе вырезать аппендицит канцелярским ножом, чем мозгоправа допустит до головы! — Николай, признаться, в этом отношении не лучше, — нехотя согласился Муравьев-Апостол. — Он, конечно, пытается быть продвинутым. Но эти установки старой аристократии — сор из избы не выносить и все такое… Короче, его тоже не загонишь. — Нет, друзья, так дело не пойдет, — Сергей решительно постучал ручкой по столу. — Я не буду спасать их семью через посредников. Да и бесполезно это. Первый шаг к решению проблемы — захотеть ее решить. Так что давайте, милости прошу, затаскивайте наших экс-бойфрендов сюда, пусть занимаются сами. — Да они не пойдут! — Значит, расстанутся, и тоже сами. — Да нельзя им расставаться! — Миша выглядел раздраженным тем, что приходилось объяснять такие очевидные вещи. — Они шестнадцать лет вместе! Сашка с Машкой Пашку папой называют. Они же совсем крошечные были, когда Шарлотта… Ну, сам знаешь. Соню вообще вместе решили заводить. Не на потрахаться-покурить-разойтись сходились, понимаешь, а на годы семью строили! И что, по глупости все разрушить? — Нельзя добро насильно творить, — уверенно парировал Трубецкой. — Потому что тогда это уже не добро. Вы, парни, сейчас напоминаете мне Александра. — Александра Павловича? — переспросил Мишель. — Он же наоборот разлучить их пытался. — Неважно, что именно он делал. Важно, что он, как и вы, имел свое представление о счастье других людей и о том, как это счастье причинять. Так что сворачивайте союз спасения семьи Пестеля-Романова. А если хотите сделать доброе дело, то вот вам мой совет: встретьтесь и дайте им выговориться. Неважно, кого считаете жертвой, кого — виноватым, им обоим нужна поддержка. Выйдя из офиса Трубецкого спустя полчаса, так и не добившись от него ничего более, Миша с Сережей остановились на крыльце. С неба опускались редкие снежинки, тут же оседая на мокрый асфальт и превращаясь в слякотную жижу. — Кто с кем встречается? — спросил Миша. Сережа пожал плечами. — Давай я с Николаем, ты — с Пашей. — Давай. А почему я — с Пашей? — Я столько не выпью.

***

Разговор Миша решил не оттягивать и уже на следующий день выбил Паше пропуск в офис. Когда рабочий день, один из последних в этом году, подходил к концу, а большинство сотрудников улизнули по неотложным предпраздничным делам, опен-спейс огласился веселым (пожалуй, нарочито веселым) криком: — Скорую ремонтную помощь вызывали? Миша рассмеялся и поспешил пожать руку Пестелю. — Спасибо, что выручаешь, Паш. А то знаешь нашего завхоза: если что-то сломалось, проще написать объяснительную с покаянием и оплатить замену из своих. — Фигня вопрос. Показывай, что тут у вас. Оу, — присвистнул Пестель, взглянув на отвалившееся колесико кресла. — У кого-то корпоратив удался на славу. — Типа того. Поможешь? Впрочем, можешь идти, я сам, — Миша потянулся к чемоданчику с инструментами, но Паша шутливо отмахнулся от него. — Ага, щас! Сам он, конечно. Поди, не знаешь, куда колесо вставляется. Миша отлично знал, что и куда вставляется. Он вообще недурно изучил устройство кресла, пока его ломал. Но, разумеется, покорно поднял руки. Паша тем временем устроился у крестовины с отверткой, и Миша принялся выполнять роль, которая лучше всего удавалось ему во время ремонтных работ: сидеть в качестве моральной поддержки. — Я вообще удивился, когда ты сказал про кресло, — не отрываясь от починки, произнес Паша. — Когда увидел твой звонок, думал, опять будешь вправлять мозги по поводу Романова. — Нет, что ты, — отмахнулся Миша, внутри крайне довольный, что Паша сам вырулил к разговору. — Но раз уж ты сам поднял эту тему… — Миша, блин! — Паша, ну нельзя же так! Ругаются все. Но и мириться можно и нужно. Вот ты думаешь, у нас с Сережей прям все и всегда было гладко? Нет! Всякое бывало, я даже о расставании думал… — Это когда Муравьев сказал, что молочный шоколад — не пища богов? — Не важно! — выпалил Миша, пытаясь скрыть покрасневшие уши. — Я тебе пытаюсь сказать, что даже если поругались, если даже очень сильно поругались… — Миш, — Пестель обернулся, придав голосу твердости. — Мы не ругались, ясно? Мы расстались. Спокойно, цивилизовано, почти без драки. Знаешь, насколько я осуждаю гомофобную политику нашего государства, а все же у нее есть один крошечный плюс. Если нельзя пожениться — нельзя и развестись. Вы просто раскладываете носки по разным сумкам и отправляетесь в свободное плавание. И никто не страдает, усек? — Ну нельзя же вот так в один миг рушить все… — Бестужев, ты задрал! Что ты, как ребенок, твердишь одно и то же? — Вот, кстати, о детях, — перебил его Миша. — Вы вообще подумали, как это отразится на них? Как они отреагировали? — Миш, ну дети же не маленькие, — Паша быстро отвернулся, когда Бестужев увидел тень смущения на его лице. — И не в информационном вакууме живут. Все видят, все понимают… — Вы им ничего не сказали? — Мы им ничего не сказали, — признал Пестель и тут же быстро добавил. — Пока думают, что я на стажировке и разъезжаю по командировкам. Скажем после Нового года. — До сих пор молчали? — Миша уже не мог скрывать осуждения. — Решили не портить праздник. Не хочу, чтобы Новый год запомнился детям разводящимися родителями. — Ага. Запомнится разводящимися и лгущими родителями. Пашка подскочил на ноги так резко, что Миша едва не навернулся со стола, на котором восседал в отсутствии кресла. — А чего ты мне это высказываешь? — прошипел Пестель. — Это Ника сказал, что между нами все кончено. Так что пусть соберет в кулак свои большие яйца и скажет то же самое детям, раз уж он так любит принимать решения! Ага. Ника, значит. Уже кое-что проясняется. — Паш, я уверен, что он жалеет о своих словах, — начал Миша, когда Пестель вернулся к ремонту — на этот раз откатив крестовину за стол, подальше от Мишиных глаз. — Мне все равно, — раздалось из-за стола. — Я серьезно, — Бестужев перегнулся через столешницу, пытаясь взглянуть Паше в глаза, но наткнулся только на пару кроссовок. Чертыхнулся, свесился с другой стороны. — Сережа заезжал к вам… ну, то есть теперь к Николаю, домой — надо было показать макет договора. И как-то так вышло, что они разговорились. И Сережа сказал… — Что сказал? — спросил Пестель, чрезвычайно быстро для человека, которому все равно. — Что Николай очень жалеет о своих словах, — не сбившись с тона, ответил Миша. На самом деле Сережа ничего такого не говорил. Утром он действительно отправился к Романову и, по всем расчетам, еще находился у него. Но за все время прислал лишь одну смс: «он умеет материться, я в шоке». К счастью, Миша хорошо врал. — А что конкретно он сказал? — Паша аж выпрямился. — Ну, сказал… Что если бы была такая возможность, извинился бы за то… Ну, сам знаешь, за что… Врал хорошо, но недолго. Как бы ни старался Миша придумать что-то беспалевное, но подробное, Пестель смотрел на него со скептическим прищуром. — Ясно. С креслом я закончил, всего хорошего, аривидерчи, — Паша принялся собирать инструмент под слабые протесты Бестужева-Рюмина, когда дверь широко распахнулась. — Ба, какие люди! — Рылеев развел руками и обратился к следующему за ним по пятам Каховскому. — Я же говорил, что мне не послышалось. Приветствуем тебя, новый член! Пестель, протянувший было руку для приветствия, оскалился: — Чего? Рылеев, совсем ум за рифмы зашел? — Новый член нашего Общества Самодостаточных Разведенцев, — пояснил Кондратий. — Парни, немного не до вас сейчас, окей? Свалите, пожалуйста, — попытался прогнать их Миша, но Петр уже повалился в соседнее кресло, а Кондратий прочно взял в оборот Пашу. — Мне стало известно, что Вы, дорогой друг, переживаете разрыв и все это сопровождается немалой драмой, — доверительно сообщил он Пестелю. Тот нахмурился. — Откуда? Я, вроде, особо не распространялся… — Мы, люди искусства, видим тонкие материи, — всплеснул руками Рылеев. — Неважно, как я до этого дошел: интуиция ли, третий глаз… — На лице Трубецкого, — пробормотал Миша и, не сдержавшись, быстро набрал Сергею сообщение. Миша Б.-Р.: «попрошу Сережу напомнить тебе о медицинской тайне» Сергей Т.: «я вылавливал вас после студака голыми из фонтана» Сергей Т.: «у нас не может быть друг от друга тайн» Впрочем, возможно, Сергей ничего не говорил Кондратию — просто они так давно были вместе, что мысленно дополняли друг друга. Иначе как объяснить, что в ту же минуту и Рылеев вспомнил годы молодости: — Павел! Что если нам, как в бурные студенческие годы, отправиться на целый день в ближайший бар и залить нашу тоску алкоголем, не считаясь с минутами, рублями и промилле? Завтра, к примеру? К удивлению Миши, Паша, довольно жмурящийся на это предложение, покачал головой, услышав последнюю фразу. — Завтра никак. Мы едем в Приозерск. — Чего это тебя понесло в такую глушь? — удивился Рылеев. — Да… Я же закинул вещи к Лешке. Он не против, но у Марии Казимировны, кажется, весьма ограничен лимит дней, когда она готова спотыкаться об меня на кухне и не материться. Так что я решил погостить у Володьки. Тетка завещала ему однушку в Приозерске. Все равно дома не бывает со своим тревел-блогом. Романов согласился помочь перевезти вещи. Заодно и девочкам покажем, где я буду обитать. Пока без подробностей, конечно. — Паш, может, не надо? — начал Миша. Пестель вскинулся, и тот поспешил успокоить. — Да я не про расставание. Может, не надо переезжать к Володе? Без обид, но он, как бы, не очень ответственный. Может, лучше съем… — Так! То, что человек купил не тот билет и прилетел вместо Австралии в Австрию, не делает его безответственным. И то, что это произошло дважды, тоже. Слушай, я не хочу возиться с просмотрами, ушлыми риелторами, всеми этими взносами и депозитами, доказывать, что у меня в роду на двадцать поколений только славяне с аллергией на домашних животных — а через полгода опять заново. — А что будет через полгода? — не понял Каховский. — Маша в институт поступает, — ответил вместо Пестеля Миша. — Ну да, — подтвердил Паша. — Мы договорились, что я сниму квартиру рядом с вузом и будем жить вместе. Я бы и рядом с Сашкиным СПбГУ поселился, но он уже втянулся в съем с друзьями, и под родительское крыло его теперь загонишь только вилами. А Маша — девочка домашняя. Так что все равно переезжать, когда поступит. — А с Соней что? — поинтересовался Кондратий. — Что-что? — помрачнев, ответил Паша. — Соня остается в коттедже, ей, вроде, нравится местная гимназия. — Прикольно, — хмыкнул Каховский. — То есть дочь Романова будет жить с тобой, а твоя дочь — с Романовым? — У нас нет его и моей дочери! — рявкнул Паша так громко, что Петр едва не уронил стакан с кофе. — Есть наши дети, и все! — Ну ничего, — успокаивающе произнес Рылеев. — Сейчас будете делить детей, там и выяснится, кто чей. Пестель недоуменно посмотрел на него, и тот пояснил: — А как ты хотел? Детьми проще всего манипулировать. — Не будет такого, — прорычал Пестель и с силой захлопнул чемодан. — Мы договорились, что детей это не затронет. — Ну да. Мы с Наташей тоже думали, что свято чтим договоренности. Пока дело не дошло до суда. Вот поэтому я тебе и говорю: надо промочить горло и подзарядиться для будущей борьбы. Не хочешь завтра — давай сегодня. — Не надо никакой борьбы! — встрял Миша. — И алкоголь — не выход. Прозвучало слабо, видимо, потому, что сам Бестужев-Рюмин не верил в это. Он считал, что крепкие напитки — неплохой катализатор задушевных бесед, но хотел бы, чтобы эти беседы были с ним, а не с воинственно настроенными сторонниками расставания. — Парни, шли бы вы отсюда, — не выдержал Миша, видя, что Пестель неслабо так сомневается. — Вам лишь бы ломать, а не строить. Тоже мне — нашлись разведенцы! Кондратий, ты в разводе был три года, а с Трубецким встречаешься лет десять. А ты, Петя, вообще никогда не был женат. — А мы не дискриминируем по признаку штампа в паспорте, — вступился за Каховского Кондратий. — Разведенец — это состояние души. Ну что, Павел, готовы присоединиться к нам? — А пошли, — произнес Пестель. — Паш, там бы еще полку у тумбочки посмотреть, — предпринял попытку Миша, но Пестель решительно отмахнулся. — Смотри, — он всунул Бестужеву-Рюмину чемоданчик с инструментами в руки и отчалил вслед за компанией Мишиных коллег. Миша опустил громоздкий чемодан на пол и в сердцах пнул кресло, от которого немедленно отвалилось колесико, уже другое.

***

— …Да я вообще в кайф живу. Вот смотри, смотри! — Пестель придвинулся к Рылееву и хотел для верности подтянуть его голову за подбородок, но тот увернулся. — Два месяца назад у меня вот тут бы, на виске, было бы отверстие. Потому что Романов просверлил бы всю голову: с кем я, что делаю? А сейчас? Красота! Могу сидеть сколько хочу, и никто не докапывается с вопросами. Потому что всем все равно, где я. И когда буду. И буду ли вообще, — невесело закончил свой спич Павел и потянулся за очередной стопкой. Вообще-то за тот предел времени, в течение которого Пестель мог потреблять спиртное без особых признаков опьянения, иные могли бы словить алкогольную интоксикацию. Но сегодня его крепкий организм столкнулся с тройной дозой преград в виде крайней степени душевной тоски, отсутствия закуски и акции на «Б-52». Так что через пару часов посиделок в баре на первом этаже офисного здания его натурально развезло. — Паш, все образуется, — Рылеев потрепал друга по плечу. — Я же проходил через это. Сначала кажется, что все, жизнь кончена. Держишься по инерции, а сам думаешь, что осталось только как-нибудь дотянуть до того возраста, когда прилично умирать. Но потом проходит время, вкус к жизни возвращается. Так что все у тебя наладится — и с работой, и с жильем, и с отношениями… — Не! — вскинулся Пестель. — Не, не! Я в эту петлю второй раз не полезу. Выведу детей в люди и свалю куда-нибудь в глушь, егерем пахать. Буду зайцев кормить и браконьеров пиздить. Он залил в себя очередную порцию виски — градус давно повысился. И, видимо, новая доза алкоголя сработала как переключатель. Пашка в задумчивости нахмурился и произнес: — А хотя… Какого хрена? Романов-то явно не будет отказывать себе в удовольствии. Рылеев и Каховский переглянулись. Спорить с пьяным Пашкой — плохая идея. Проверено многократно. Хуесосить при пьяном Пашке Романова, даже Романова, с которым Пестель в ссоре — идея гораздо хуже. — Паш, я его не защищаю, — прокашлялся Петя. — Но чисто статистически: из известных нам пассий у него — только ты и Шарлотта. Следовательно, в среднем у него частота смены партнера — раз в двадцать один год. Алкоголь странно действовал на Каховского. Он начинал проводить математические исследования. — Да не, точно пойдет по бабам, — отмахнулся Паша. — Ты его вообще видел? Красавец, рост два метра, задница — вообще огонь! Да тетки сами на него будут вешаться. Это пока вот это отгоняло, как оберег, — Пестель покрутил кольцо на пальце, и Рылеев хотел поинтересоваться, почему тот до сих пор его не снял. Но Паша не собирался прерывать свой пламенный монолог. — А теперь все, ничего не держит. Быстро подцепит какую-нибудь москвичку. — Почему москвичку? — удивился Кондратий. — Так очередь на него из Москвы выстроится! — Пестель бахнул кулаком по столу. — Это что получается? Он будет с бабами крутить направо и налево, а я как монах буду жить? Да хрен ему! Я тоже пойду по бабам! — Паш, — Рылеев предупреждающе взял друга за руку, но тот воспринял это как одобрение. — И по мужикам тоже! — Паш! — Да вообще все, что выражает хоть какое-то согласие! — Паш! Каховский, как самый трезвый из них, потому что сидел далеко от подноса с напитками, догадался сказать: — Здрасьте, Николай Палыч! Пашка обернулся и чуть не навернулся со стула. Прямо позади их стола, нависая хмурой скалой, стоял Романов. Затянутый в черное пальто, он смотрелся инородным ледяным айсбергом в этом царстве алкогольного угара. Из-за плеча Романова выглядывал Муравьев-Апостол. — Хотел напомнить, что выезжаем завтра в четыре, — голос Николая был еще холоднее, чем вид. — Если, конечно, у тебя не нашлось более важных дел. Он развернулся на каблуках и прошел к выходу, задев плечом Сергея и бросив издевательски явную цитату: — «Скучает», конечно. — Коль, — Павел попытался встать, но ноги упорно его не держали, и он рухнул в руки Муравьева-Апостола, который усадил его обратно и припечатал мощным: — Дебил. — Дебил, — кивнул Пашка. — Дебилы, — произнес Кондратий. — Двести пятьдесят три тысячи шестьсот, — буркнул Каховский. Три пары глаз уставились на него, и он пояснил. — Столько женщин понадобится, чтобы выстроиться в очередь из Москвы до Петербурга. При условии санитарных ограничений.

***

На следующий день Паша проснулся с первыми лучами солнца. Было бы похвально, если бы окна его временного жилища не выходили на запад. Юшневские укатили по делам, о чем свидетельствовала записка на кухонном столе. Паша их очень понимал. Он и сам бы свалил от себя куда подальше. Преодолевая головную боль, дикий сушняк и перманентное чувство стыда за вчерашнее, Пестель поплелся в ванную. Было у него правило: как бы он не злоупотреблял спиртным (а в последнее время это происходило до неприличия часто), перед детьми в таком виде он показываться не смел. Поэтому принялся приводить себя в порядок водными процедурами и заливаться рассолом. Впрочем, и то, и другое он проделал без особого энтузиазма. Полагал, что после вчерашнего Ника не захочет находиться с ним даже в пределах одного города, не то что в одной машине. И будет прав. Однако ровно без одной минуты четыре во двор въехала знакомая машина, и у Паши, заметившего ее через окно, что-то радостно ухнуло внутри. Воспряв духом, он подхватил сумки с вещами, к счастью, собранных заранее, и поспешил навстречу любимому форду. В их с Романовым семье было две машины: солидный черный мерседес брал Ника, когда надо было козырнуть перед партнерами благосостоянием, а на сером неприметном фокусе, идеально подходящем для незаметного наблюдения, Паша в свое время исколесил пол-Петербурга — служебные машины он не признавал. Пять пролетов Пестель преодолел почти бегом, замедлился только перед выходом из подъезда: осознал, что понятия не имеет, как начать разговор. Однако первая фраза пришла на язык сама, как только он заглянул в окна задней двери. — Здорово! А где Машка? Сонька где? — Паша в недоумении уставился на пустое детское кресло и столь же пустое соседнее пассажирское место. Николай сидел с такой прямой спиной, будто палку проглотил, и не выражал ни малейшего желания сдвинуться с водительского кресло, так что Пестелю ничего не оставалось, кроме как плюхнуться рядом. — Ник? Романов поджал губы, словно решая, удостаивать ли Пашку ответом, но в конце концов процедил: — А что, они должны здесь видеть что-то важное? — явно намекая на помятый вид Пестеля, ледяным тоном сообщил Николай и все же сменил гнев на милость. — Девочкам поставили репетицию школьного спектакля на сегодня. Ты бы знал, если бы хоть чуть-чуть следил. Доступа к электронному дневнику тебя никто не лишал. Но ты, как всегда, будешь ждать, пока я тебе все разжую. Паша откинулся на сиденье, облегченно выдыхая. Слова Николая больно били по барабанным перепонкам, но на душе стало легче. Поездка не накрылась, девочки не почувствуют запах перегара, который не выветрился окончательно даже после трех чисток зубов, а Ника все еще с ним разговаривает. Ворчит, конечно, но так по-родному, как всегда делал. Значит, еще не поставил на Пашке крест. И все же ситуацию надо было прояснить. Пестель неловко попытался: — Ник, на счет вчерашнего… — Пристегнись, — отчеканил Николай, не смотря на Павла. Пестель почти ощутимо услышал хруст льда в его словах. — И не дыши в мою сторону. Паша не стал возражать. Спорить с Романовым в таком состоянии чревато. В конце концов, до Приозерска полторы сотни километров, успеют поговорить. Не сможет же Николай всю дорогу сидеть с видом железного Феликса? Через некоторое время выяснилось много занятных фактов. Во-первых, два часа пути кажутся гораздо длиннее, если ехать их в гробовом молчании. Во-вторых, разглядывание окружающих ландшафтов быстро надоедает, особенно когда спускаются сумерки и все пространство вокруг сливается в темную полосу, разбиваемую светом придорожных фонарей. И в-третьих… Да, Ника может всю дорогу сидеть с видом железного Феликса. Мог бы и дольше, наверное, но начался город. Первым звуком, вырвавшимся из уст Николая, стало чертыхание, когда колесо наехало на сугроб. — Ужасные дороги! — пробормотал он. — Нормальные, — возразил Пестель. — Просто почистить не успели. Но Николая это ничуть не успокоило. Он продолжал негромко отпускать комментарии нелицеприятного характера о покрытии, освещении, архитектурной планировке, пока они петляли по улочкам к нужному адресу. Пашу это, признаться, немало удивило. Ника, конечно, из богатой семьи, но вроде вырос не в вакууме, жизнь за пределами северной столицы видел не на картинках. В Приозерске Пестель был пару раз и то в глубоком детстве, но тогда он показался милым провинциальным городом и, насколько Паша мог судить, не сильно изменился. Но Ника вел себя так, будто Пестель затащил его в индийские трущобы. Когда они наконец припарковались во дворе пятиэтажного дома, настроение у Романова было ниже плинтуса. И ничуть не улучшилось, когда он смачно ступил в лужу. — Черт! — прошипел он. — Пестель, молись, чтобы я не подхватил воспаление легких после твоего переезда. — Ника, ты столько брызгаешь водоотталкивающего спрея, что скоро сможешь по воде ходить. Николай фыркнул и поплелся к подъезду. Паша проследил, чтобы тот отошел подальше, открыл сумку и выудил из ее недр пару шерстяных носков, запихнул их в бардачок и только тогда отправился следом за Романовым, которым неприязненно пялился на облупленную краску двери. В подъезде Николай сморщился от не самой свежей побелки, цокнул языком при виде надписей у лифта (хотя Паша проверил — матерных там не было) и показательно не касался поручня лестницы. — Здесь наверняка и наркоманы есть, — бормотал Николай, когда они поднялись на нужный этаж. — Ник, кончай нудеть, окей? Нормальный дом, а квартира даже тебе угодит. Вовкин блог приносит на удивление неплохой доход, он там такой ремонт отгрохал, еще удивишься! — отмахнулся Паша, нажимая на звонок. После третьего звонка дверь открылась, и Николай действительно удивился, как, впрочем, и Паша. Он, конечно, не часто виделся с братом уже несколько лет, но вряд ли Володька изменился настолько, что стал выглядеть как девушка лет двадцати. — Вы к кому? — спросила девица. Из-за спины у нее выглядывал парень, видимо, ее молодой человек. — Простите, видимо, квартирой ошиблись, — извинился Пашка и заглянул за дверь. Лицо его вытянулось в удивлении. — Хотя нет, адрес верный. Николай закатил глаза — мол, чего еще от вашего семейства ожидать — пока Паша набирал номер брата. — Видимо, Володя что-то напутал, — бормотал он. — Владимир Иванович? — переспросила девушка. — Вы знакомы? Из динамиков донесся веселый голос: — Пауль, это ты? Алло! — Воло, привет, а ты где? — обманчиво дружелюбно спросил Паша. — О, хорошо, что спросил! Я сейчас в Марокко, записываю сюжет про кормление верблюдов… — Слушай, я рад за тебя и за сытых верблюдов, но, дорогой мой, какого хера? Ты же обещал меня встретить! — Где? Паша закусил губу. Было видно, что только огромными моральными усилиями он не ответил в рифму. — В квартире своей! Мы же договаривались, что перекантуюсь у тебя до августа. — Что? А… Сорри, а я так понял, что с августа. — Не удивлен, — вставил свое веское Романов. — Брат, ну ты не парься, я квартирантов выгоню, можешь смело заезжать… — Что? — взвилась девушка. — Ой! А они что, рядом? Николай не стал дожидаться развязки квартирной драмы и спустился к машине. Полчаса спустя подошел и Паша. — Все в порядке, — сообщил он. — Воло поговорил с арендаторами, помогли им найти другую квартиру. Они вроде согласились и даже почти перестали проклинать нас под конец. Николай вяло кивнул. Выглядел он устало. — Давай я теперь за руль? — предложил Пестель. Романов поднял голову, будто хотел возразить, но тут же передумал и покорно перебрался на пассажирское сиденье. — Только не гони, — тихо попросил он. — И пристегнись. — Хорошо. Ты тоже. Воинственности в его облике поубавилось, вместо этого он выглядели тихим и задумчивым. Паша разместился в водительском кресле и краем глаза заметил, что бардачок пуст.

***

Обратный путь грозился пройти в том же гнетущем молчании: Романов не произнес ни слова ни при выезде из города, ни несколько минут пути по трассе. Но Паша не собирался этого допускать, ему хватило и молчания по дороге сюда. — Я возьму форд послезавтра? — Конечно, — легко согласился Николай, все же это была машина Пестеля. Паша бы и так ее забрал, но у густонаселенного ЖК в самом центре, где обитал Юшневский, припарковать ее бы смог только на крыше какой-нибудь другой машины. — Отлично. Квартиранты к тому времени съедут, так что можно будет наконец закинуть вещи. И девочкам показать новый адрес, — Павел искоса взглянул на Николая. — Можешь с нами не ехать, если хочешь. У тебя же наверняка какие-нибудь неотложные дела в конце года. «Как и во все предыдущие годы», — мысленно добавил он. Николай помялся с ответом. — Можешь взять машину, — повторил он. — Но ты прав, я не поеду. И девочки тоже. — Как это — не поедут? — Вот так. Я не допущу, чтобы наши дочери ездили в этот маргинальный район. — Да не вопрос! Я сам буду их возить! — Чтобы вы завязли в какой-нибудь канаве? Нет уж, давай отложим этот увлекательный опыт. Можете встречаться у нас дома. Пестель прокрутил в голове последнюю фразу раза три, пока ее смысл предстал перед ним во всей ясности. А когда понял, чуть не вывернул руль. — Паша, ты что творишь? — крикнул Романов, когда их хорошенько тряхнуло — к счастью, Пестель быстро взял контроль над эмоциями. — Это ты что творишь? — рявкнул Павел. — Да-а, Романов… Вот знаешь, иногда думаю про тебя, как бы это сказать… Херово думаю. И сам же себе такой: Пашка, ну ты чего, он не настолько плохой! А потом оказывается, что я еще хорошо тогда думал! — Что ты несешь? — Что надо! А ведь меня предупреждали, что так и будет, что начнутся манипуляции детьми! А я еще, дурак, не верил: «Нет, нет, у нас все по-другому будет!» — Какие манипуляции?! Я просто не хочу отпускать их в опасный район! Нормальное желание для человека, которому, представь себе, не наплевать на своих детей! — Не передергивай! Район тут вообще не при чем. Не в нем проблема, а в том, что дочери у нас общие — а решаешь, где и с кем им встречаться, почему-то один ты! — Ну кто же виноват, что я один думаю, как детям будет лучше? — Не ври! Ты думаешь только о том, как насолить мне! — Пестель, да что на тебя нашло? Я всего-навсего предложил другое место для встреч, и все! Зачем ты делаешь из мухи слона? — Затем, что это только первая капля! Сначала: «Паша, встречайтесь у нас дома!» Потом: «Паша, ну какие выходные? Две минуты в месяц вам за глаза хватит!» А потом? Будешь сидеть, как горгулья на башне, и контролировать каждую встречу? — А что это тебя так мое присутствие напрягает? — оскалился Романов. — Не получится к детям заявиться с любовницами? — Какие любовницы, черт тебя дери? — О, а их еще несколько? Браво, Пестель, я смотрю, ты времени не терял. — Ника, блин, да то, что я вчера наговорил… — Меня это не волнует, — отрезал Романов. — Девочки не поедут в твой Приозерск, и это не обсуждается. Пестель прищурился, и его выражение не предвещало ничего хорошего. — Романов, смотри, довыпендриваешься, — выплюнул Павел. — Ты бы не забывал, что Санек и Маша уже взрослые, а Соня — моя биологическая дочь, и в свидетельстве о рождении у нее только моя фамилия. Николай обернулся с распахнутыми глазами, и на секунду Пестель пожалел о своих словах. Вообще обо всех словах, сказанных с рождения. Выглядел Романов так, словно Пашка только что отвесил ему звонкую пощечину. — Не ожидал от тебя такого, Павел, — вымолвил он. — Упрямый, несдержанный — да. Но что ты такой… Ты просто жалок. — А ты просто тиран! — воскликнул Паша. — Признайся, тебя же прямо коробит, когда что-то идет не по-твоему? Ты ж у нас Романов, мать его за ногу, все обязано идти так, как ты хочешь! — Ты самый настоящий злодей! — А ты — деспот! Хорошо, что мы живем в двадцать первом веке. А то ты бы всех несогласных с тобой порол на площади или вообще вешал! — Лучше уж так, чем быть упертым бараном вроде тебя. У тебя есть только твоя правда! Тебе же плевать на интересы других людей, есть только ты и твои планы, твои проблемы! А скольких придется ради этого задвинуть — неважно! — Сволочь! — Идиот! — Как же ты меня достал! — Аналогично! Я жалею о каждом дне из шестнадцати лет, прожитых с тобой! — А я жалею, что вообще приперся в ваш офис тогда! Взвизгнули тормоза, и дальнейшие крики пресекли ремни безопасности, врезавшиеся в грудную клетку. Пространство закружилось, с заднего сиденья повалились дорожные сумки с вещами. Машина встала посреди дороги. — Ты что творишь? — выдохнул Романов, придя в себя. На соседнем сиденье Паша расфокусированным взглядом осматривал пространство. Наконец, найдя Николая, себя и машину в относительной целостности, он проговорил в ответ: — Это не я. — А кто, я, что ли? — Да это машина! Походу, что-то полетело. Вылезай давай. Николай нахмурился, но спорить не стал, справедливо рассудив, что Паша не настолько безумный, чтобы калечить его и себя даже в приступе сильной злобы. Выйдя из авто, они осмотрелись. Ровное полотно дороги на не самом хорошо освещенном участке — ближайший фонарь остался метрах в пяти позади. Никаких трещин, выбоин. Такое впечатление, что машина просто решила дальше не ехать. Паша открыл капот, что-то проверяя в куче механизмов. Николай перегнулся через его плечо. — Бензин проверь. — Нормально бензина, и не в нем дело. Слишком резко остановились. — Бензин проверь, говорю. — Ника, блин… — Проверь! — Да на, смотри! — Павел подсветил бензобак фонарем. Николай отвернулся, бормоча что-то про то, что уже и спросить нельзя. Пока Паша был занят внутренним миром фордика, Романов осматривал окрестности. Сплошные темные очертания лесов по бокам, небо — чуть светлее, а по обе стороны от них расходилась темная полоса дороги, освещенная неярким желтым светом. По обочинам переливался перламутром белый снег. Совершенно одинаковая картина спереди и сзади, не знать, с какой стороны они приехали — не догадаешься. — Ну что там? — поинтересовался Николай. Признаваться в собственной нетерпеливости было нелегко, но на землю опускался морозец, и стоять становилось холоднее. Павел поднял голову, вид у него был растерянный. — Ничего не понимаю, — пробормотал он. — На вид все идеально. — Так это же хорошо, — не понял Николай. — Чего хорошего? Если она не едет, — Павел показательно повернул ключ зажигания. Знакомое кряхтение двигателя не последовало. — Наверное, стартер полетел… Без разборки не понять. — Так разбирай. — Как, блин? Инструменты у Мишеля оставил, — развел руками Пестель. Романов раздраженно выдохнул. — Паша, признайся, это твоя идиотская придумка, не так ли? — Ты правда думаешь, что предел моих мечтаний — остаться с тобой ночью наедине на безлюдной трассе. Где ни медпункта, ни алкобара? — Ну да, даже для тебя это слишком, — пробормотал Николай. — И что теперь делать? — Что-что? Эвакуатор вызывать, — Павел достал телефон, но, едва взглянув на экран, чертыхнулся. — Что такое? — Я понимаю, тебе тяжело думать обо мне еще хуже, но придется, — Пестель виновато продемонстрировал черный дисплей с мигающей батарейкой. — Телефон сдох, не успел зарядить вчера. Странно, еще час назад вроде оставалось несколько процентов… — Можно я не буду делать вид, что удивлен? — проговорил Романов сквозь зубы и потянулся к своему смартфону. И тут же раздражение на его лице сменилось удивлением. — Что случилось? Ваше педантичное императорское величество тоже забыло про подзарядку? — Связи нет, — Николай вытянул руку вверх, хотя куда было выше? Бесполезно: телефон удрученно показывал крестик на сети. — Замечательно. Какие еще гениальные идеи будут? — А что нам остается? Тормозить кого-то и проситься на буксир. Впрочем, если твой великолепный мозг предложит что-то более креативное, я не против. Николай отвернулся: похоже, это был единственный вариант. Но как назло, никто с тросом не проезжал. И вообще никто не проезжал — трасса была совершенна пустынна. А между тем, все холодало и холодало. — Бедные девочки, — выдыхая облако пара, прошептал Романов, кутаясь в воротник. — Они, наверное, уже переволновались. — Спокойно, — отозвался Пестель с другой стороны машины. — Когда мы зависли у Володи, я маякнул Муравьеву. Если что, они с Мишелем и позвонят, и подъедут к коттеджу. Николай кивнул. — А что, наша коробочка с комментариями открывается только по случаю моих косяков? — ехидно проговорил Паша. Романов в ответ лишь фыркнул. — Ты поступил как нормальный отец. И что, тебе теперь награду вручать за это? Может, мне еще хвалить тебя за то, что дышишь? — Нашел, кого просить о добром слове, — проворчал Пашка, и тут его озарило. — Точно, Муравьевы! — Что-то придумал? — обернулся Николай. — Мы ведь проехали Громово, так? — Ну да. — Но до Суходолья еще не доезжали? — Вроде бы. — Значит, мы рядом с поворотом на Пионерскую. У Муравьевых дача в той стороне. А вот это, по-моему, он и есть, — Пестель прищурился, и Николай, проследив за его взглядом, заметил дорожный знак метрах в тридцати. Паша потопал в его сторону. Свет фар до знака не доставал, но темнота была не столь густой, чтобы нельзя было разглядеть силуэт, и Николай без труда увидел, как Пестель победно вскинул руку. Вернулся тот с довольно улыбкой. — Так и есть, это Пионерская. Дотолкаем машину до дачи? Там и инструмент, и гараж с ямой. — Не знаю, это же частная собственность, — помялся Николай. — Брось. Муравьевы вернее нас прибьют не за проникновение, а если узнают, что мы были рядом и не воспользовались домом. Николай, не в восторге от идеи, еще сомневался, но окончательно замерзшие руки и начавшийся мелкий снег быстро склонили его в сторону дачи.