Рукописи не горят

Горький кофе к утру

Сносились глаза как подковы

Не замечаю, как вру

Себе самому про кого-то другого

Такого же, в том же окне

На тех же словах помешавшись поздно

Расковыряв в простыне

Небо, а в небе застывшие звезды

Моя дорогая — «Моя дорогая»

Сонный, усталый мозг забаррикадировался где-то в дальней комнате — подальше от замершего во времени тела. Перед глазами — непроницаемая плёнка. Кадр. Это был застывший кадр. Как он сел, прижавшись к стене, на широкие ступени. Как откинулся, останавливая работу шестерёнок в мозгу. Отбрасывая его в кучку ненужного, чтобы насладиться моментом без мыслей. До работы — что-то около двух часов. Внутрь скользнул прохладный утренний воздух, и он понял, что всё это время не дышал, застигнутый моментом. В небольшом приступе вскинул руку — лишь чтобы нащупать болтавшийся на шее оберег от всего и вся. Вздохнул. Почему-то нестерпимо хотелось курить. Листья небольшого сада, разбитого за домом, уже проклёвывались и наливались краской. Мягкая улыбка скользнула на лицо как кошка — почти так же неуловимо и нежно. — Пф-ф... — рассмеялся в кулак, чтобы бросить взгляд внутрь. Тихо. Значит, ещё не проснулся. Верно не привык ещё к разнице во времени... Оклемается. Уронил голову на услужливо подставленную ладонь. Странно всё это. И нелепо — в высшей из степеней. Словно в жизни они замерли на том моменте веселья и кутежа, и не было никаких «душещипательных» расставаний и «таинственных» исчезновений. Грешным делом, первое время он уверился в том, что этого осла могли лишь похитить — правда, что странно, записки о выкупе или прошении забрать это чучело назад не было. Люди иногда склонны преувеличивать события, считая, что близкий человек не мог поступить с ними так, как поступил. Но забывают одно. Мог. «А может, у него есть причина. Причины есть у всего, в сущности. Дерево растёт здесь, потому что однажды в мою грешную голову пришла мысль его посадить. И я посадил. И оно успешно растёт. Какая причина могла быть... у него?» На это мог ответить лишь сам Аксель. Не природа, мерно продолжившая своё существование. Не жизнь, которая была, как известно, дамой весьма непостоянной — вот она повернётся к тебе, с улыбкой протягивая свою ладонь, и вот ты уже стоишь, обделённый её вниманием, в самой жалкой дыре на обочине. Умирающий от жажды, чтобы тебя ещё раз приласкала её мягкая женская ручка. — Сэр Ганн! — сотряс воздух звонкий мальчишеский голос. Стоило помотать головой в поисках, как источник нашёлся сам собой. Над небольшим белым заборчиком возникло покрасневшее щекастое личико. Веснушчатый растрёпыш Анри, цепляясь за зубья, улыбался во все тридцать два. Моргана волной окатило шальное веселье, кольнув в сердце отеческой заботой. — Сэр Ганн, а вам письмо пришло! — Сколько тебе раз сказать, малыш, что я Морган — а не Ганн? — Но здесь написано, — он трогательно помахал письмецом, точно флагом, чтобы после зачитать, — сэру Ганну Верковцу! Я умею читать, сэр! — Не дуйся, малыш. Называй меня Морган, богиней прошу. — Но здесь написано... — На заборе тоже написано многое. Но мне нравится так, — вновь качнул головой, задерживаясь взглядом на оливковом дереве. Слишком молодое, чтобы плодоносить. Позже обязательно нужно попросить соседа соорудить качели — сам он этим не увлекался, но вот сэр Айли из соседнего переулка, кажется, как раз владел мастерской. Что-то вроде того он, по крайней мере, слышал на прошлой неделе. — Я понял, сэр Га..! — вырвал из мыслей Анри. — Точнее, сэр Морган! Его детская ошибка улыбнула. — Кстати, как там твой папа? — Работает, — пожал плечами в ответ тот, — говорит, что-то срочное. — И уставился своими большими глазками, явно ожидая подвоха. Кажется, у детей интуиция намного более развита, чем у взрослых — иногда те понимали намного меньше, чем один маленький, одарённый природой малыш. Куда только вся эта мудрость с врождённой прямолинейностью девается лет этак после пяти? — А вы хотите с ним поболтать? — Да, Анри, нам непременно нужно поговорить. — Папа сейчас очень занят. — На его не по годам развитом лице отразилась грусть. — Мамы нет дома, он очень волнуется. — Что случилось? Анри оглянулся, словно боялся рассказать очень большой секрет: — Она... — Он понизил голос, перегибаясь через ограду. — Мама исчезла. Морган смотрел на него и не мог понять причину своего беспокойства. Жена мэра пропала — и об этом не трубят из каждой подворотни, что странно. — Когда она пропала, малыш? — Два... Нет, три дня назад, сэр. Вся стража уже должна была стоять на ушах. — Ах, да! Письмо! Письма... — его рука потянулась, чтобы выудить его из сумки. Морган задумчиво наблюдал, как мальчик не мог найти конверт, спокойно колыхающийся в неведущей руке. Другой же, из грубого материала, извлёк из сумки. — Вот, они вам. — Спасибо тебе. На обороте красивым почерком:

«От «Холихедской ведьмы» специально для мистера Ганна Далласа Верковца

Объединённое Королевство, Калле, г. Тихая Гавань, переул. Прискалистый, д. 16.»

И большими буквами:

НЕ ОТКРЫВАТЬ ДО ПОЛУЧЕНИЯ!

Он уже догадывался, от кого же могло прийти второе, грубо свёрнутое в трубу и перевязанное верёвкой из сукна. Закатил глаза к небу, молясь Всевышней, чтобы не от тётушки Брабы. Потому что если дело это её рук — тогда следом должен прийти и подарок... В прошлый раз, кажется, она прислала оленью шкуру с камнями? Когда же она поймёт, что Калле — это продвинутая единица, а не варварские хребты...

«От тётушки Брабы Барих любимому племяннику Ганну Верковцу»

Письма, письма... Что же ему с ними делать? Мальчишка уже убежал, оставив «сэра Ганна» в раздумьях. Кажется, он однажды даже рассказывал Огоньку о своём старом имени, но воспоминания эти давно уж помутнели под ворохом пыли. А какая разница? По документам он давно числился Морганом, на манер традиций запада. Даже если Аксель узнает — какая разница, верно? Для него это будет почти как развернуть старую игрушку в новой обёртке. Усмехнулся. В каждом человеке должна быть загадка. Он подставил лицо под лучи солнца. После нескольких лет и Аксель — будто новый для него человек. Но всё такой же несносный... Подлец. Но что же случилось с бедной Марин Тенерли? И почему никто тревоги не бьёт?

***

Тихий стук в деревянный косяк. Как провинившийся школьник, Аксель застыл в дверях кухни, испытывая что-то вроде дежавю и тревоги. Из комнаты выходить было страшно, мозг говорил: «не совершай ошибку», но он сделал это. Вот только Моргана на кухне не оказалась — дальняя дверь, ведущая в пышущий весной сад, была открыта. Две чашки притулились на столе у пышущих жаром омлетов. На другом конце помещения, у окна с панорамой на внутренний дворик, стоял горшок с подозрительного вида растением — его фиолетовые отростки-щупальца тянулись в высь, достигая в высоте футов три точно. Аксель никогда и по учёбе не интересовался растениями, разбираясь лишь в необходимых, потому что за чудовище решил вырастить друг — не разгадал. А вот подойти и пощупать всё же не побоялся, демонстрируя явное отсутствие базового инстинкта не-трогать-всякую-хрень, который ещё детям вдалбливали. Просто иногда взрослые очень сильно тупят в силу возраста и особенностей психики. На ощупь щупальца, вблизи больше похожие на странные листья, оказались гладкими — пальцы скользили как по накатанной, и каждое касание заканчивалось маленьким разрядом тока. Разве такие вещи не обитают на дне... океанов? Или, не знаю, хотя бы прудов? Вещь эта выглядела весьма не к месту, хоть и не страннее, чем огромные грибы провинции Граннан. Те вообще считались аномалией, если так подумать, как и леса Айвеха, славившиеся своими деревьями-переростками. И знал он это без курса географии длиной в целый семестр, потому что сам был из тех удивительных мест. — Убери руки. — Стоило ради любопытства вновь прижаться к листу, как чужие руки дёрнули назад от греха подальше. — Одного ожога мало — решил другой заработать? Пресвятая богиня, тебя инстинктом самосохранения обделили? Аксель поражённо раскрыл глаза, поворачиваясь в сторону переполошенного Верковца. Продолжая сжимать чужую руку в своей, тот тяжело дышал, переводя взгляд с растения на Огонька. — Это вообще что? — решил разрядить обстановку рыжий, стреляя глазами в растение, мол «я вот про эту вот хрень». — Похоже на что-то морское, не знаю... На каракатицу какую-то что ли. На что закономерно получил лишь одно — закатанные глаза и подзатыльник. — Дурак ты... Это не каракатица, а плюмерия диксия, морское растение. Где ей, по-твоему, ещё находиться? Она растёт лишь в воде и, — указал на горшок, оказывается, наполненный не землёй, а странной зелёно-голубой жидкостью, сохраняющей форму, — для удержания влаги держу её в... этом. — А чего не пересадишь? Она не помрёт в этой... как её... штуковине? — Времени нет. И желания тоже, если честно. Пусть постоит пока. — Словно что-то вспомнив, он щёлкнул. — Она ещё в темноте светится, кстати... Ты когда-то даже посмотреть на неё хотел. После похода в, мм-м, как её... «Акварель»! — И ничего я не хотел... — в ответ пробубнил Аксель, вспоминая свою комнату, прежде чем вздохнуть. — Ещё один дендрофил... Тебе бы с Лав пообщаться, она разбирается во всём этом. — Твоя сестра даёт весьма дельные советы по ботанике. — Сестра? Общалась с... Морганом? — Так. Знаешь, а ведь у нас завтрак стынет. Давай-давай, вперёд и с песней! Старый друг прошествовал к раковине мыть руки, пока Аксель вновь безбожно тупил, обрабатывая поступившую информацию. Сестра и Морган... общаются? Но когда? Да, он и сестре давненько не писал, но и та имела привычку в своих письмах выкладывать всё нужное и ненужное — казалось, она рассказала обо всём: переезде в Тихую Гавань, своём назначении в качестве профессора гербологии и преподавательском составе, — да даже о симпатичном новом преподе — и то рассказала! А о подобном знакомстве — ни строчки... — Не хочешь вновь огрести — не стой у диксии! Её щупальца помогают в поиске добычи... В следующее мгновение к локтю приложилось отрезвляющее прикосновение. Ток прошил всё тело, заставляя безмолвного истукана отпрыгнуть прочь — и уставиться на чудовище во все глаза. Листья хищно зашевелились, потягиваясь в его сторону, словно нашли жертву... Больше судьбу он решил не испытывать. Будто бы назло Морган вновь решил отравить, заварив свою кисло-сладкую гадость. Только после произошедшего болтать совсем расхотелось. В самом уголке сознания бомбой замедленного действия притаилась тревога — скользкая, пугающая... тянущая настроение вниз. — Ты это... — Кусочек омлета упал на тарелку. Аксель замолчал, не донеся его до рта. — ... прости меня. Казалось, что сейчас подходящее для извинений время. Всё же... Некрасиво как-то. Тихий, размеренный вздох в ответ. — Прощаю, — благосклонно кивнул Мор, мешая сахар в чае. — Просто я запаниковал, не думал, что окажусь, ну, знаешь, здесь и... — ... ага, — поддакнул, ковыряя омлет. А после поднял голову и заглянул своими глазами в его. — Я понял тебя, чудо. Что-то ещё? — Ой, всё! Есть давай, — неловко закончил Авалати. Честно говоря, он и объяснить произошедшее не мог, и ещё не успел всё в голове уложить, а в прочем... Ладно. Всё потом. Когда-нибудь потом. Махнув рукой, он с сонным энтузиазмом принялся за еду. Утро для него всегда было сложным временем — когда другие бодрствовали и совершали карьерные подвиги он... безбожно спал. И в принципе был тормознутым малым, что не особо-то и скрывал. И действовал чаще быстрее, чем думал — чем, возможно, и мог хотя бы для себя объяснить ночное помешательство. Иначе зачем ещё... бежать? Прошли времена, когда он тащил всё что ни попадя торговцам, лишь бы выручить звонкую монету. Прошли времена, когда он занимал у друзей и бегал от них, потому что возвращать нечего. Всё уходило на лекарства. Важный человек умирал — и так он мог помочь хоть чем-то. Почувствовать причастность. И вот тогда были причины бежать — и весомые, но он всё же закончил учёбу, хоть и с внушительным списком неприятелей. А потом деда не стало. Его единственного опекуна, спасшего от приюта, просто раз — и не стало, как по мановению рук. Словно потушили догоревшую спичку. Аксель сжался на кровати, словно в одночасье став маленьким Акке. Тем мальчиком, который крал кукол старшей сестры, чтобы позлить её, но неизменно возвращал под строгим дедовским взором. Тем, кто пропадал часами на городских улицах Айвеха и не понаслышке знал об огромности леса, проросшего сквозь город. Тем, кто однажды чуть не утонул в реке Эрхан, когда поддался на уговоры притягательно-страшной русалки. Тем, кто вполне мог устроить пожар в библиотеке, если бы захотел. Но не хотел. Да и, может быть, и не смог. Запястья, заключённые в плен браслетов, отчего-то заныли. Аксель неосознанно потрогал надбровные дуги. Мелкие пучки волосков топорщились, стоило провести по ним пальцами, но в основной массе бровей не было. Их напрочь выжег всплеск пламени, окативший юного мага и слегка поджаривший даже волосы. Коже огонь был не так страшен, словно они принадлежали к одной стихии, но... Всегда было «но». Тёплый плед грел спину. Он не знал сколько так провалялся — Морган давно свинтил на дневные лекции, настрого запретив его рыжей морде высовываться из дома, да даже хоть из двора, обещая проклянуть, если что. Типичный Морган. Аксель и сам не думал сейчас выходить, побаиваясь за свою лисью шкурку. Ему нужен был дальнейший план действий. Может... связаться с безмерно полюбившимися пройдохами? Сточными Крысами? Уж те-то мигом разобрались бы что к чему — Ястреб умел дёргать за нитки, в отличие от него, и имел в должниках... всех? Его рукав всегда скрывал пару тузов, и даже не метафоричных, а вполне реальных — Аксель и сам не раз попадался на наживку в виде пары золотых, а в итоге что? Остался почти без штанов. Вот тебе и играй после этого в карты! Упоминание карт и наставника прошлось по спине хладным вздохом. Спокойно. Не четвертует же он его за проблемы, верно?

***

Чернила в банках давно утратили срок годности и товарный вид, превратившись в слипшиеся комочки грязи на дне. Листов в столе, даже самых исписанных, на удивление, не оказалось — это показала небольшая инспекция по собственной, пусть и старой, комнате. Были ли у него хоть какие-то надежды найти... Да хоть что-то? Ладно, возможно и были, но истаяли, как скисшее молоко. Не оставалось ничего, кроме как прошерстить комнату одного всеми известного засранца, так удачно укатившего на работу — кстати, а где он работал-то, получается? Коллега Лав? Из зала раздавались звуки оставленной им программы — опять про пернатых друзей, — зато незнакомая доселе комната так и манила своей... Он подёргал ручку... закрытой дверью. Дубовой, между прочим. Взыграла нотка ностальгии по родным краям. Что ж. Если Акс чему-то и научился за свою чрезвычайно красочную жизнь, то это тому, что не существует закрытых дверей. Существуют лишь люди, не умеющие их открывать. Казалось бы, шпилька для волос. Обычная вещь, не так ли? А сколько полезного приносит в этот мир — удерживает причёски светских львиц, да и не только их. И если постараться, с ними можно провернуть что угодно. При желании он даже мог бы провести мастер-класс по их использованию, если бы не — да, опять! — одно «но». Прямо сейчас он был очень занят, пытаясь выгнуть одну из таких под правильным углом. Использовав другую как подложку, он просунул согнутую часть в отверстие для ключа и прислушался к звукам. Его, если честно, немного потряхивало — от волнения, азарта, возможностей... Казалось, что он не ощущал до этого жизнь так ярко, как чувствовал её сейчас в своих ладонях, возвращаясь к старому, почти забытому дело. Щелчок. Ещё один. Та-ак... У него ушло в общей сложности минуты три на то, чтобы вскрыть дверь и наконец утолить своё любопытство. Вот что значит: «навык и за вербенским пивом не пропьёшь». Воровато оглянувшись, он скользнул внутрь и заперся. Помещение встретило его неприветливо — тёмные тяжёлые шторы, подхваченные прихватами, тянулись до самого пола, уже создавая определённую атмосферу. Например, траура. Кто тут вообще мог помереть? Профессор артефакторики? Неестественный полумрак странно сочетался с бьющим из-под двери светом. И вообще — комната словно не из этого мира. Подобравшись ближе, он заглянул в шкаф с резьбой — на полках аккуратными рядами теснились баночки, скляночки и магические прибамбасы всех мастей. Руки так и тянулись ухватить какую приблуду — того гляди и не хватится, здесь-то столько всего... Взмыленный взгляд нежданно замер на пульсирующем, как сердце, камне. Его поверхность то темнела, покрываясь серым дымком, то вновь озарялась синим всплеском. Пожалуй, в кармане безделушке и было самое место — как и симпатичному — явно позолоченному — колечку. Хотя... Он повертел ободок у руках. Нет. Нет, это как-то уж слишком. Акс оттянул ворот рубахи — и вернул кольцо на место. За окном стояла явственно ночь. Он сощурился, вглядываясь в пейзаж — чёрный лес теснился оградой, колыхаясь под порывами ветра. Темнота и лишь звёзды в вышине. Мимо пронеслась стайка сов. Одна, задержавшись, попыталась ударить клювом в окно. Занавески со скрежетом сдвинулись, скрывая инфернальное зрелище. — Так, а здесь что у нас? — принялся он за стол подрагивающими руками. Вздохнул, пытаясь успокоиться. Прости богиня... Записи, старые, скопившиеся в углу, книги, принадлежности для письма... И само письмо. Открытое. Пробежался глазами по строкам:

«Дорогой покупатель,

Холлихедская ведьма сообщает, что плата за амулеты была успешно доставлена.

Забрать их вы можете по адресу: район Колокольчиков, улица Теневых бликов, 12.

Время работы с полудня и до полуночи.

Благодарим вас за покупку!

Предсказание специально для вас:

Errare humanum est.»

Человеку свойственно ошибаться? Причём здесь это? Он невольно посмотрел на дверь, покрытую знаками. Пергамент сжался в руках. Кажется, останется залом... Так... Остались выдвижные ящики. Пресвятая богиня, что он вообще творит?.. Сказать, что в нём посеялся червячок сомнения — не сказать ничего. Это как-то... Неправильно что ли? Обшаривать комнату доверившегося ему человека. Ведь без доверия он бы не оставил его одного — верно? Значит надо тоже... показать своё? Око за око? Пошарив по карманам, Аксель выложил на стол знак архивариуса. Пусть... пока будет здесь. Больше у него ничего не было. Совсем. Он всё равно сейчас чувствовал себя глупо. И странно. Вздох. А всё же... Интересно же, что там. Руки вспотели от волнения. Пальцы пробежались по блестящей резной ручке, будто бы решая — а стоит ли идти в своей любопытной жадности дальше. Стоит ли подрывать чужое доверие к нему или, всё же, уйти, снедаемому любопытством. Хуже любопытства только то, что... Этот опыт словно вновь отбрасывал его на пять лет. Во времена, когда такие вещи проворачивались не думая, потому что изнутри съедала необходимость. Деньги. Деньги всегда решали всё в его жизни. А сейчас... Это было просто желание узнать больше о новом-старом человеке. Не сильно изменившемся, но неизменно постаревшем. Боже, как будто бы им по сорок, а не всего лишь слегка за сто. Хотя сам Акс себя старым далеко не считал. — Сложно, как же, дамни э́, сложно! — не выдержал он и дёрнул этот чёртов ящик, выворачивая на свет листопад из писем разных мастей и цветов. Брови его почти познакомились с чёлкой. Письма... Письма! Как же было их много, что непонятно стало, как они до того помещались в вывороченное из стола пространство. То маленькое, а их... десятки! Причём из разнообразных мест одного и того же города — да уж, почта Айвеха насчитывала неожиданно много адресов: улица Старых Монеток, площадь Шелестящая, переулок Воров, перекрёсток Встреч И Свиданий, мост Поцелуев... Только адресат никогда не менялся. Аксель Авалати. Он даже вспомнил, как со скуки составлял фразы из каждой первой буквы строки. Или предложения. И чаще всего, неизменно складывал это в: «Я скучаю». Потому что правда скучал. Звучит донельзя романтично, как в фильме, правда? Он с улыбкой смотрел на письма, сжимая в руке одну-единственную отравленную им открытку. Заколдованная кошка на ней, стоило коснуться рукой, подпрыгивала, как ужаленная, и выгибалась от страха. И почти что настоящая. И очень похожа на Мора, если подумать. На внутренней стороне значилось:

«Приеду через неделю,

Не скучай без меня здесь, дружище!»

И какая-то очень пошлая шутка про Гонзалеса. Обнадёживающая, что всё будет так, как было всегда. Приступ ностальгии сменился диким смехом до слёз из глаз — он побоялся даже, что сейчас согнёт открытку от смеха. Стоило приступу пройти, как он вновь принялся за увлекательное чтение, всё больше понимая, насколько же влип... в историю. Не самую поучительную и хорошую — липкую, как грязь на подошве или навязчивый фрик. О грудную клетку билось заполошное сердце, словно чувствующее — не зря Морган всё сохранил. Он бы... Нет, он, в принципе, хранил почти всё, но чтобы прям в столе — как он эту кучу туда-то впихнул? А теперь сложить всё предстояло и ему, письмом к письму. И обязательно отправить послание. — Да где ж тут бумага?.. Лист с «Криком о помощи» догорел быстро, стоило лишь щелчком выбить искру. Осталось лишь дождаться ответа — а тот вернётся скоро, он не сомневался. Завалившись на диван после «долгой» работы, он выразительно зевнул, утыкаясь в Зерцало. Может, новости? На основном канале вещала выразительного вида альва с большими, точно гипнотизирующими, глазищами — что отвлекало от полотна с прогнозом погоды за её же спиной. Издевательство. Плавно жестикулируя, она указывала на провинцию Калле, где раскинулась сети Тихая Гавань, и глухо вещала, кажется, о надвигающемся сезоне дождей. Аксель почти заснул — ведущая имела эффект не хуже гипнотической жабы, — пока по поверхности не прошла рябь, и программа не переключилась на Срочные новости. Парень вздрогнул, осоловело хлопая глазами. За спиной новой вещательницы он узнал своё «почти бывшее» место работы. — Ха-ха... Ха-ха-ха-а... На лицо скользнула нервная улыбка. Он прикусил губу, чтобы сдержать себя и не скатиться во внезапно ухнувшую истерику. Вот и вулкан внутри пробудился — до того спящий, но мучительно ждавший своего часа. Накапливающий силу, чтобы рвануть, когда девушка на экране издалека показывала сгоревшую часть секции. Даже с такого расстояния было видно усыпавший пол пепел. Он спрятал лицо в руках, чтобы потом... Разрыдаться. Почти как ребёнок. Очень по-взрослому, Авалати, очень по-взрослому. Тебе почти сто двадцать четыре, а ты боишься сесть в тюрьму из-за ложного обвинения с чувством полной несправедливости. Боишься, что вскроются старые грешки... И кто ты после этого, Аксель? «Идиот и слюнтяй. Как и говорил мой дорогой друг.» Тот бы наверняка не ударился в панику или что-то её напоминающее — он был оплотом чрезвычайно устойчивого равновесия и, если уж на то пошло, являлся образцовым студентом — то есть почти не выходил из дома, в свободное время корпел над какими-то книжками и ничего не совершал. Раньше. Зато Аксель превосходил самого себя в академские годы — от одной новости почти что рассыпался на песок и успешно закопал себя в нём. Хотя, как можно закопаться в самом себе? Его тело перетекло в лежачее состоянии — сидящим он себя сейчас не ощущал. Тело тянуло ко дну. Закопать самого себя в себе... Воцарилась режущая уши тишина. — Да я поэт, — наконец изрёк он, словно это было наиважнейшим открытием в его личности. А может, так оно и было. Может, ему и вовсе в поэты податься? Даже слёзы как-то сами собой да и высохли. Правильно говорят, что человек не может страдать слишком долго — он от этого неизменно устаёт. Солнце уже было высоко. А делать всё ж что-то надо, потому что дамой в беде Аксель себя не ощущал. Скорее рыцарем, дожидающимся дракона — а когда тот придёт, и придёт ли вообще полакомиться им, — неизвестно. Неизвестность пугала и будоражила. — Надо что-то делать. Что-то обязательно надо делать, — констатировал свои недавние мысли. Ничего лучше побега, конечно, Аксель придумать так и не смог. А на мелководье, как говорится, и ундина — вполне себе рыба.