Море осколков

Между нами есть понимание, которое возбуждает меня больше страсти.

Джо Аберкромби

Когда ткань неба искололи звезды, Ветер приземлил Оми в Темноземье. Теперь летать Оми даже понравилось. Это было лучше, чем, например, передвигаться верхом. После полета не болела задница, ляжки не были стерты, яйца не были прищемлены, из легких не приходилось выкашливать пыль и лошадиный запах. Вот только руки и ноги закоченели. Оми принялся прыгать, пытаясь согреться, и оглядывался по сторонам. Кучки длинной травы цеплялись за расщелины и выступы почти полностью разрушенного дома, между кустами синих цветов порхали сотни маленьких серых птичек. От него остались только стены, да высокие узкие окна без ставень, в которые словно толстые пальцы вцепились лианы. Вместо крыльца — дыра, уходящая под покатым углом под землю. Ветер растревожил это сонное царство, забарабанил лианами по разрушенным обгоревшим стенам: — Я вернулся. Я вернулся, старый друг. Встречай. Ответом Ветру была тишина, да лунный свет цвета подгнившей хурмы. — Спит, наверное, — ветер сдул пыль с крыльца, разбросал змей, пригнул траву, указывая путь, весело толкнул Оми в спину. Объяснил: — Это дом Слехта и Соголон. Ну, когда-то им был. До пожара. Внизу все еще живет мой друг Лабиринт. Заходи, познакомлю вас. Если бы это предложил кто-то другой, Оми наверняка бы пустился наутек. Но Ветру он доверял безгранично. За проведенные вместе месяцы Ветер как-то незаметно стал его жизнью, силой и дружбой. И даже больше. Оми вздохнул, как в последний раз, посмотрел вниз на вязкую темноту и начал спускаться куда-то под землю, думая, что совершает акт беззаветного героизма. Пять шагов, десять, пятнадцать. На Оми никто не напал, лестница под ногами не обрушилась, дышалось удивительно легко, но он все равно дергался. Еще бы — он шел вслепую по незнакомой территории, да еще с каждым шагом создавалось впечатление, что подземелье его стремится заморозить. — Холодно! — не выдержал Оми и пожаловался. Ветер коснулся теплым дыханием его поясницы, а потом словно растворился внутри, став потоком жаркой энергии. Оми ощутил как эта энергия рождает внизу живота упругую волну, как вызывает жгучее напряжение в паху, как загораются то ли от стыда, то ли возбуждения щеки и начинают предательски дрожать колени… Ахнув, Оми едва не повалился на пол, вдохнул-выдохнул и все ощущения пропали кроме приятного жара в теле. — Что это было?! — спросил он, пытаясь разобраться в своих собственных ощущениях. — Я давно хотел понять, можешь ли ты, как Соголон Слехта, чувствовать меня без всяких границ, — пронесся в голове шелест Ветра, — Мне показалось, что сейчас, когда ты угодил в одну из ловушек Лабиринта, проверить это самое время. — И что понял? — спросил Оми. — Что, по крайней мере, могу тебя согреть, — рассмеялся Ветер, уходя от прямого ответа. — Когда попадешь в следующую ловушку, я еще раз попробую. — В следующую? — ужаснулся Оми. — Лабиринт очень изобретателен. Потому еще и жив. Знаешь сколько он приготовил капканов для непрошенных гостей? Оми не знал и не хотел знать. Он зашарил рукой по каменной стене. Нащупал светильник, вытащил огниво, на пробу поджег. Масло в светильнике вспыхнуло, Оми прищурился на уходящую вглубь скалистую стену всю в осколках отраженного пламени. Стена прищурилась в ответ и вздохнула. Оми едва удержался, чтобы не заорать как девчонка от испуга, когда глыба рядом с ним изогнулась в подобии болезненной улыбки. Ветер зашелестел, соединяя свои мысли, с мыслями Оми и Лабиринта: — Познакомьтесь. Оми, это Лабиринт. Лабиринт, это Оми. Оми принес тебе привет от Соголон. Они со Слехтом у моря, а Император собирает новых Призванных, чтобы пойти на них войной. У нас есть план, как этому помешать. И твоя помощь нам очень бы пригодилась. С этими словами Ветер со всей силой толкнул улыбающуюся стену, та раздвинулась и пропустила Оми в большой зал, с меняющимся узором черных плит на полу и разбегающимися по потолку спиралями. Все это освещала вылепленная на неровном своде полная луна. Точно такая же, какую помнил Оми по Зимнему Дворцу. Машинально, как в детстве, Оми нащупал свисток, который висел на шнурке на шее, поднес его ко рту, дунул… В воздухе заплясала пыль, и Ветер на минуту превратился в причудливую линию света, а затем восходящий поток подхватил Оми, закрутил, ощупал, проник внутрь, слились с ним в едином порыве. Упругие волны проникли в низ живота, сдавили. Кажется, с губ Оми сорвались стоны, кажется, он весь горел. Очнулся в сладкой истоме, все тревоги и страхи улетели прочь. Ветер был рядом, обнимал его и о чем-то думал. Оми попытался встать, но чувствовал себя словно пьяный. Засмеялся от тихого счастья: — Почему мы с тобой раньше так не делали? — И тут же нахмурился, потому что если у них ничего не получится, то счастье продлится очень недолго.

***

Неделю спустя Оми уже ничего не опасаясь расхаживал взад-вперед по узору из черных плит. В его центре на углях кипел огромный, наполненный диким медом, котел. В котле Оми и Ветер, по совету Кристофера, уже седьмой день без сна и отдыха вываривали агат, чтобы удалить из полудрагоценного камня все землистое и все изъяны. Потом из очищенного медом агата нужно было сделать зеркало. В отражении этого зеркала силой воли необходимо было найти Канысь — старшую дочь Императора и предложить ей союз. Оми не был уверен, что у них с Ветром получится. Но зато он был уверен, что обратной дороги у них нет. На восьмой день Оми достал еще теплый камень из загустевшего почерневшего меда, отмыл его в прозрачном ручье, и почувствовал, что смертельно устал. — Надо отдохнуть, — прошелестел Ветер и Оми согласился. Шагнул прямо к нему в облачные объятия. Закрыл глаза, моментально расслабился от макушки до кончиков пальцев, отдаваясь могучему течению воздуха, но тут его взгляд словно плаха притянул холодный агат, который надо было полировать, и Оми расхотел отдыхать. Схватил агат, покрутил его в руках: сумеет ли он все сделать правильно? Хватит ли у него решимости? «Я не знаю, — подумал Оми, — Просто буду делать то, что должен».

***

Семь дней он полировал агат, чтобы его можно было использовать как зеркало. Когда увидел на бледной желтоватой поверхности собственное отражение, ощутил абсурдный прилив гордости, словно уже победил Императора, спас Призванных и Слехта, а сам сделался героем. Оми привел мысли в порядок, выгнал из головы мысли об Императоре, призвал все воспоминания о девушке, которая шла по его следам много лет. Подумал о ее боевой стойке, о решимости и красоте, о твари на ее плече и в ее мыслях, об искусстве охоты и о страсти в глазах цвета пережженных абрикосовых косточек. Вспомнил даже крепкую шею, сильную, чтобы носить убор из тяжелых волос. Собрав все эти воспоминания, Оми и Ветер начали искать Канысь в агатовом зеркале, проходя волей сквозь слои времени и пространства, пока не увидел ее молодое тело плескающимся в реке. Оми даже ощутил воду на своих ладонях, увидел мелкие морщинки у глаз Каныси. Канысь тоже увидела его в воде и бросилась на берег. Испугалась незнакомой ей магии. Убегая, ее сознание нашло Тварь, их сознания соединились и заметались, как светлячки мечутся в ночном воздухе. Казалось легче схватить отражение луны в неподвижной полуночной воде, чем эти сверкающие точки. Оми не знал, сколько времени он с Ветром преследовал Канысь и Тварь. Он очень устал и не знал, что же делать. Почти смирился с неудачей и тихонечко подумал, что хорошо бы дотронуться до дочери Зла, чтобы хоть ненадолго остановить. Тут же ощутил холодное прикосновение к ее запястьям. В то же мгновение узнал Канысь и ее обезумевшую от страха тварь во всей их полноте. Понял, чем Канысь была очень глубоко внутри себя и что никому не показывала. Понял, что ее использовали против него и что в этом не было ее вины. Узнавание было почти ошеломляющим и обоюдоострым. Словно и Оми и Канысь оголили друг перед другом не свои тела, но свои сердца. — Перестань, — взмолилась она. — Это невыносимо. Пожалуйста, — и Оми потрясло, что ей понадобилось это слово. — Я сдамся, приду в твой лабиринт вместе с Кэл. Только перестань нас мучать. Оми отпустил запястья Каныси и обратился к Ветру: — Не обманет ли она нас? — Ты увидел в ней невероятную красоту, и она это почувствовала. И это ей было больнее всего. Еще раньше, там на крыше, она увидела такую же красоту в тебе. Вы станете прекрасной парой. Со временем, — ответил Ветер. Если бы нервы Оми не были так напряжены во время поисков в агатовом зеркале, он, вероятно, совсем бы не почувствовал, как после этих слов Ветер погладил его щеку. И было что-то неимоверно печальное в этом прикосновении. Такое, что Оми сказал: — Во-первых, я никогда не променяю тебя на нее. Во-вторых, я не уверен, что у нас будет это самое время. В-третьих, если мы создадим семью, то Каныси придется принять нас такими, какие мы есть. — Тогда и нам придется принять ее с ее тварью, — зашуршал Ветер прошлогодними листьями в углах лабиринта.

***

Канысь и Кэл остановилась перед входом в Лабиринт. Она выбрала для этого визита черно-голубые цвета и элегантную одежду черно-голубого цвета, которая была скроена так, чтобы подчеркнуть изящество ее фигуры. Оми она показалась существом ночи и луны. Ветер разметал ее кудри и одобрительно зашумел. Оми и Ветер уловили странный аромат, который исходил от Каныси. «Сладко». И аромат и достоинство, с которым Канысь держалась, подействовали на них. «Я, в конце концов, был мужчиной. Даже двумя», — услышал Оми Ветра и улыбнулся. С улыбкой провел Канысь внутрь Лабиринта, усадил на козьи шкуры у очага. Канысь с серьезным неприступным лицом погладила свою тварь. Сейчас от прошлого желания убить у обеих остались только стыд и угрызения совести. Но Канысь пришла не просить прощения, а рассказать Оми о своих ощущениях: — Пока ты ловил меня в твоем колдовском зеркале, я испытала не только сковывающий меня ужас. Но еще и что-то совершенно для меня новое. Раздражающую растерянность. Я убегала, а ноги хотели нести меня назад. Будто я забыла сделать что-то важное. Или потеряла что-то важное. И вспомнить, что же я потеряла было важнее побега. А когда ты схватил меня, я вдруг стала тобой, и я вспомнила, как любила рисовать, как любила смотреть на луну и читать и как отец запечатал все это внутри меня и заменил верностью его воле. Ты… твое прикосновение вытравило этот приказ из моего сознания. Я тебе за это благодарна. — Думаю, это сделал не я. Твоя любовь к рисованию как зернышко, терпеливо ждала под землей своего часа, чтобы прорасти. Когда я прикоснулся к тебе через агат, то только ослабил печать запрета, а любовь вырвалась на свободу. Словно благодаря Оми за его слова, Канысь скользнула рукой по его боку и потянулась к его руке, словно предлагая сделку. Когда Оми сплел пальцы с ее пальцами, то подошли они довольно неплохо. «Может, все руки становятся подходящими, когда месть протягивает свою?» — подумал Ветер в голове Оми. В ту же ночь на берегу моря Слехт почувствовал, что встреча Оми и Каныси дала толчок какой-то грандиозной цепи событий, привела в действие нечто такое, что никто не в состоянии контролировать.

***

К ноябрю ненависть Каныси к Оми стала не больше, чем воспоминанием. Ненависть Каныси к тому, что сделал с ней ее собственный отец пустила корни. Император отнял у нее ее саму. То лучшее, чем она могла бы стать. Это было больше, чем надругательство. Хуже, чем изнасилование. Теперь ее ярость целиком была брошена на то, чтобы не дать такому повториться с ее маленькими недавно рожденными от седьмой жены Императора сестрами. Канысь и Тварь если прежде и были единым существом, то теперь стали частью одного разъяренного зверя. Если раньше Первая принцесса Империи тщательно разрабатывала стратегию поимки Оми, то теперь она не менее тщательно разрабатывала план переворота: — Мы должны пожениться, объединить старую династию и новую. И у нас должен быть наследник, —сказала она однажды утром. Услышав ее, Оми как стоял с открытым ртом, так и остался стоять, осознавал, что не может его закрыть и не знает слов, чтобы ответить. Зато Ветер и Тварь подтвердили в один голос: — Она права. — А после мы должны проникнуть во дворец, — закончила свою мысль Канысь. — У меня есть кое-что, что отец давно хотел заполучить. С этим даром я смогу подобраться к нему и никто меня ни в чем на заподозрит. Но у нас должен быть и запасной вариант. Раздалось кряхтение, шум падающих камней и на шкуре перед Оми осыпались с потолка три плоских камешка. Легли треугольником. — Лабиринт говорит, — пояснил в его голове Ветер, — что через месяц будет самое время для похода во дворец. Император наконец собрал новую армию. Ненависть к Слехту и его Ребенку заставила его бросить к внешнему морю все силы, чтобы покарать мятежных Призванных. Через месяц солдаты будут очень далеко от дворца. Твоего отца, Канысь, будет защищать только дворцовая стража. — Я тоже думала о том, что через месяц будет самое время. Декабрь — месяц официальных приемов. Послы, дипломаты вверяют моему отцу свои грамоты в декабре. Две недели идут пышные приемы. Дворец наполнен слугами, предсказателями, артистами, женами и чадами. Весь свет толпой стечется в Летний Дворец. Оми будет легко затеряться в толпе… или на кухне. Канысь говорила так тихо, что Оми пришлось наклониться ниже, его обдало женским запахом, окутало, опьянило. Оми вдруг захотелось дотронуться до губ охотницы. Канысь внимательно на него посмотрела и продолжила: — Я видела много раз, когда обыскивала твои вещи, пакетиками с сушеными травами: гладкая кора вяза от воспаленного горла, листья малины от боли в желудке. Ты травник, принц, и продавал травы. Но ведь ты можешь делать и яды? Ты ведь умеешь варить яды, Оми? — Он умеет делать очень хорошие яды, — вместо него зашуршал камешками у ног Каныси Ветер.

***

Ветер, Лабиринт, Канысь, ее тварь и Оми стали обсуждать план того, как им вернуть свою свободу и достоинство. И только когда план был готов, Оми и Канысь отправились в маленькую церковь неподалеку и попросили их обвенчать. Путь к алтарю от волнения показался Оми непомерно длинным, но он заставил себя идти медленно и уверенно. Ветер, веселясь, раздул в курительнице такие сильные струйки дыма, что кюре морщил нос, когда выполнял за свою работу. Вернувшись в Лабиринт, Оми вытянулся рядом с Канысь на козьих шкурах и осторожно положил руку ей на бок. Биение ее сердца и ровное дыхание усыпляли лучше всякой колыбельной. Оми закрыл глаза, и на него снизошел такой покой, какого он не знал вот уже много лет.

***

Пристроившись к каравану с овцами и кукольниками, Оми, Канысь, Тварь и Ветер добирались до столицы зигзагами от водопоя к водопою. На подходе услышали колокольный звон. Сначала он был слабым, словно кто-то чокался старыми железными кружками, но по мере приближения становился все громче. У ворот города он уже грохотал в ушах, заглушая все вокруг. Ветер, чихая на смертельную угрозу, пустился резвиться с императорскими знаменами в пятнах непогоды. Оми же чувствовал, что вот-вот на эту угрозу блевонет. Под самыми стенами Канысь отстала от каравана, тронула Оми за скулу и повернула его лицо к себе, сказала: — Здесь мы расстанемся. Оми сосредоточился на ее лице, словно стараясь запомнить его перед долгой разлукой, разглядел красивые пятнышки шрамов у нее на лбу. Молча кивнул и направился к реке. Ветер полетел за ним. Канысь зашагала к площади, где тысяча белых голубей поднялась в воздух, будто были частью одного целого, и закружилась в сером декабрьском небе. Оттуда она пошла прямо к парадному входу Летнего Дворца, по пути раскрошила в кулаке хлеб, пропитанный звериной кровью и бросила несколько крошек себе в рот — для решительности, остальное себе за спину — на удачу. С детства она не верила в удачу, но сейчас понимала — нельзя пренебрегать ничем. Внутри дворца зимний свет, просеянный цветными стеклами, разливался по полам и лестницам красными, зелеными и золотыми отблесками. Канысь прошагала по этим разноцветным пятнам прямиком в парадный зал. В руках у нее был ларец из яйца дракона с нюхательным порошком, который был сделан из костей последнего дракона и коры ядовитого ягинора. По словам отца, в порошке из костей были заключены все знания драконов. По мнению Каныси, она принесла Императору верную смерть. Император возвышался над толпой, восседая на белом костяном троне, в пронзительно черных одеждах. Руки он держал на виду и все его пальцы были унизаны кольцами из простого серого металла. В ушах были толстые серые серьги-обручи, а под подбородком красовалась массивная пластина серого цвета. В глазах была могильная пустота, которую раньше Канысь не замечала, а теперь она ее пугала так, как пугает ледяная пустота в том месте, куда боги обычно помещают милосердие. Канысь прошла вперед, оставляя позади выстроивших в почетном карауле воинов, послов, заморских купцов и мореплавателей, придворных и гадателей. Сделала так, чтобы отец заметил, как она ставит ларец на специальный помост, присоединяя свой дар к другим. Император тут же обратил на ларец внимание, поманил Канысь: — Надеюсь, что в этом ларце ты принесла мне голову нашего врага. Канысь посмотрела на того, кого считала отцом и почитала как отца. Посмотрела, как смотрят на жуткую смертельную рану и не отвела глаз. Сказала: — Лучше, отец. Я принесла тебе порошок из костей драконов. Император хмыкнул и потянулся к ларцу, не способный противостоять желанию посмотреть на подарок. Открыл крышку, но вдруг резко протянул ларец Каныси, словно слова дочери заставили испугаться. На его лице зародилось подозрение: — Покажи мне пример, дочь, вдохни этот порошок. Канысь совладала со своим сердцем. Ни один мускул не шелохнулся на ее лице, когда он взяла щепоть смертоносной пыли и приготовилась вдохнуть. Она даже нашла в себе силы улыбнуться: — Спасибо тебе, что разрешаешь мне разделить с тобой знания. Это говорит о том, что ты готовишься отдать мне трон в будущем. Я признательна. Глаза Императора голодно сверкнули: — Верни порошок, сокровище мое, его эффект мы с тобой проверим после приема. Сумев сдержать вздох облегчения, Канысь снова водрузила ларец среди подарков.

***

Оми нашел замшелую плиту, отодвинул ее, и нырнул в тьму и затхлый воздух. Это был тот самый проход, который вывел его из полыхающего дворца много лет назад. Теперь проход казался ему скорее лазом, полным крыс и тараканов. Стирая паутину с лица и не обращая внимание на прикосновения паучьих лап к шее, Оми как мог быстро подвигался вперед. Ветер собирал со стен и заброшенных дверных проемов скрытые руны и толкал Оми в спину мимо казематов, которых тут раньше не было, мимо столов с оковами, ям для разведения огня, полок с аккуратно разложенными на них пыточными инструментами: пилами, клещами, ножами и молотками. Оми охнул и осознал, что если его или Канысь поймают, смерть не будет легкой и быстрой. Будет много крови, раздробленных зубов и костей, будет нарезка из плоти, а в самом конце будет голова на пике перед парадными воротами. Эти мысли заставляли Оми нервничать. А он и в лучшие свои дни не отличался спокойствием. Завернув за ближайший угол, Оми оказался в прачечных, порылся в корзинах с бельем и нашел светлую рубашку слуг ближнего императорского круга, гораздо более пышную на рукавах и у воротника, чем у слуг ниже рангом. Рубашка почти подходила по размеру. Оми напялил ее и зеленые гамаши, оказавшиеся слишком свободными. Затянулся поясом и отправился по коридорам. В животе у него бурлило и болело так, что хотелось свернуться калачиком в темном углу, но Оми, нацепив на побледневшее лицо подобострастную улыбку, упорно шел на звуки фанфар мимо скучающих стражников. Вскоре он оказался в ярко освещенном коридоре, отделанном панелями из черного незнакомого камня с белыми и кровавыми прожилками. Такого коридора во дворце Оми не помнил. В конце его, у огромных дверей, толпились слуги в красных гамашах и белых рубахах навыпуск. Двери приоткрылись, и из них выбежали еще слуги с подносами разнообразных напитков и сладко дымящимися наркотическими курительницами. Двое заметили Оми и подозвали: — Срочно смени выгоревшие благовония в спальнях Императора и расставь кувшины с вином. Пошевеливайся. Прием уже близится к концу. Оми с поклоном принял тяжелый поднос с тремя серебряными сосудами и тремя дымящимися дурнотой курительницами, едва осиливая ровные вздохи, по памяти добрался до спален. Здесь фанфары звучали тише, а из каждой из трех дверей до ноздрей долетал сладкий наркотический дух. Ветер тут же его развеял. Оми зашел в первую спальню. Огляделся. Поставил курительницу на низкий стол, потрогал заветный свисток на шее, успокаивая нервы. Вытянул из мешочка на поясе пузырек, быстро смазал ядовитым настоем кромку императорского кубка. Подмешал настой и в вино, чтоб уж наверняка. Поспешил в следующую дверь. Здесь достал из мешочка ядовитый порошок, втер его в простыни и подушки. И еще втер остатки в засов на межкомнатной двери. В третьей спальне Оми рассыпал пудру мертвого корня под периной, добавил отравы в крема и помады, в курительницу и в третий сосуд с вином. Последние капли вылил в дубовую огромную лохань. Самый сильный из заготовленных ядов смешал с сажей в очаге, чтобы когда в нем разожгут огонь, ядовитые пары достигли носа Императора. На этом его работа закончилась. — Вот и все, — прошептал Ветру Оми. — Теперь дело за тобой, — и положил на низкий столик заветный свисток. На удачу. — Вот и все, — эхом отозвался Ветер. На несколько мгновений стал с Оми единым целым: его сердцем и его дыханием. Слился с ним, как они привыкли делать в последнее время.

***

Чувствуя себя опустошенным, Оми снова спустился в прачечную, на этот раз в корзинах, которые прислуга спустила вниз, чтобы отдать прачкам, нашел для себя неброскую одежду посыльного, переоделся и незамеченным вышел из замка, вместе со слугами, спешащими домой после долгого трудового дня. На улицах столицы лавочники закрывали двери магазинов, трактирщики зажигали лампы в комнатах, желтоватый свет свечей, пробиваясь сквозь узкие щели в ставнях постоялых дворов. А одном из таких домов Оми затаился до утра, ожидая новостей от Каныси и Ветра.

***

Ветер крутился в имперских спальнях, словно в логове раненого зверя. Искал себе место. Наконец притаился в подушках и наблюдал, как то, что выдавало себя за Императора и носило личину человека, быстрым шагом вошло в помещение, решительно задвинуло засов, смазанный ядом, открыло ларец Каныси, медленно вдохнуло отравленные кости дракона, думая, что вдыхает потерянные знания первой династии. Когда пустой ларец упал на пол, глаза Императора расширились во внезапном понимании. В этот-то момент ветер и вылетел из своего укрытия, сшиб ложного Императора с ног, подбросил высоко в воздух и опрокинул на пропитанные токсинами простыни, распластав на спине. Император сопротивлялся, но от учащенного дыхания и участившегося сердцебиения яды начали быстрее разрушать печати, наложенные на человеческое тело. «Император» задергал головой, ухватился за живот, потом попытался закричать, потом завопить, потом сказать что-то на языке не этого мира. Но яды уже разрушили голосовые связки. Тогда Зло, скрывающееся в человеческом теле, попыталось спастись из этого тела бегством, но Ветер превратился в ураган и не позволил. Зло бросило почти уже непригодное человеческое тело к окну — открыть, проветрить. Ветер накинул ему на шею гардину и затянул; одновременно зажал створки так, как тучи сжимают солнце. Последним усилием Зло вырвалось и в бешенстве схватило меч, и начало рубить дверь, засов и каменную кладку, но стены ответили ему рунами первой династии, которые ветер перенес сюда из подвалов и тайных ходов. Руны перебежали со стен на оружие, с рукояти на руки и на лицо, под ними вместо кожи стали появляться пятна разложения и множество лиц, которые носил Император как одежду, стали сгнивать одно за другим. А потом все вдруг закончилось. Зло, которое за многие столетия заняло в человеческом мире огромное место, этой ночью перестало его занимать. Заимствованное человеческое тело растворилось в хаосе, а все остальное изошло черным глубоким туманом, в котором можно было задохнуться. Ветер распахнул окно. Слехт, далеко, очень далеко от дворца у дальнего моря почувствовал, как мир сомкнулся там, где раньше царило Зло. Огромная армия подошла к ущелью, по обеим сторонам которого сидели Дина и Нина, вдруг дрогнула. Командующие забыли приказы, солдаты — жажду наживы. Зачем они пришли сюда? Зачем на них доспехи из сплетенных кожаных полосок, в руках — широкие мечи и топоры? Отчего оказались они вдалеке от жен и детей, от пашен и кабаков? Безнадежная и беспощадная агония в императорском дворце словно прочистила мозги подданым империи. Мускулистые люди, скорее жилистые, чем массивные, повернули назад в столицу.

***

На следующий день в Летнем Дворце стоял переполох. Люди словно очнулись ото сна. Канысь, проведшая бессонную ночь со своими сестрами, ждала, когда ее посыльный приведет Оми к центральным вратам. Вместе они вошли во дворец. Оми, Канысь, Ветер и Кэл. Вместе встали у трона в парадном зале. Перед ними вытянулись полные достоинства мужи с боевыми шрамами, и рукояти их мечей сверкали серебром. Канысь сделала шаг вперед: — Я скорблю о смерти отца, но скорбь не помешает мне исполнить свой долг. Я и Оми, мой муж и наследный принц династии Азати волей судьбы вступаем в права Императора и Императрицы. Обнажите мечи и протяните их новому Императору, чтобы он принял вашу присягу по старинному обычаю. Оми ожидал сопротивления, но дворяне, стражники и придворные, послушно исполнили требование. Отраженный мечами свет зимнего солнца загорался и потеплел на стали. Канысь попросила Оми вытянуть левую руку, вынула нож и сделала надрез на тыльной стороне ладони, показала нож стоящим перед ней войнам, потом нанесла кровь Оми на протянутые к ней мечи военачальников. Ветер наполнил голос Каныси силой, и он проник в каждого стоящего перед троном подданого: — Кровь Императора Оми останется на ваших клинках, чтобы вы защищали ее. Хранили наши жизни всякий раз, когда обнажите сталь. Оми ничего не знал о таких обычаях, но Ветер успокоил, сказав, что все просто прекрасно и нет ничего более прекрасного, чем будущее, которое грядет.