Pour la victoire, pour te

— Здесь вообще когда-нибудь будет не так тихо и волнительно? Я говорил вслух, хотя казалось, что эти слова выдавливал мой внутренний голос. Он распространялся по всему телу лёгкой вибрацией, заставляя ноги идти вперёд, а грудь — вздыматься снова и снова. Она шла впереди; маленькими шажочками силуэт продвигался вперёд по зелёной траве несмотря на начало февраля. Я шёл медленнее неё, лишь только вслушиваясь во все звуки оставшегося на втором плане леса. Я не видел деревьев или кустов. Я не видел травы и вспышек звёзд на ясном небе. Я видел её. Её тело, её душу. Постепенно я научусь смотреть сквозь оболочку, я уверен. Буду так же чутко всматриваться в чистый свет или непроглядную темень человеческих душ. Она остановилась. Лишь слегка волосы вздрагивали от ветра. Она была даже не в куртке, а в лёгкой кофте, которая делала её ещё более беззащитной. — Не верится, что мы уже едем на Чемпионат мира... Будто сезон только начался, и победы с поражениями ещё впереди. Я не знал, что сказать. Я ждал момента, пока она скажет. Чтобы так же не знать, что ответить. Я просто молчал, стоя в двух шагах от неё. И она продолжала говорить, не смотря на меня, будто не чувствуя, что я подхожу ближе. — Я не верю, что прошло уже столько времени. Будто миг, оно пролетело. — Оно пролетело, потому что мы стали другими. Будто какая-то поломка что-ли, какие-то изменения... И всё стало иным, всё стало новым, незнакомым. — Ты прав, — Мэрр медленно повернулась к Эмильену и подняла глаза, прикрытые волосами, на его губы. — Изменения всегда заставляют время идти быстрее. Парень молчал, вглядываясь в русую макушку. Он не знал, что их ждёт; никто не мог этого знать. Но желание показать, что он способен быть героем, заставляло его идти дальше, выходить этим самым героем из всех ситуаций. — Я говорю так всегда, и мне самому уже не верится в свои же слова: я поборюсь. — Кто сказал, что нет? — проронила девушка без улыбки, равнодушно смотря сквозь него. Эмиль поджал губы и вздохнул — она подорвала его уверенность одними словами. — Это твоя обязанность как спортсмена — бороться до конца. Иначе кто ты? Иначе ты слабак, и делать тебе тут нечего. У меня не осталось сил. Она их снова забрала, сжала в себе и спрятала. Я так часто показываю свои слабости рядом с ней. Уже автоматически. — Или ты борешься, или я сделаю всё, чтобы тебя отослали оттуда. Если ты делаешь из этого подвиг, то это повод задуматься. — Повод тебе задуматься, что я стал тем, кем я есть, в основном благодаря тебе. Я не понял, как резко притянул Мэррку, как я смог достать её кофту так быстро и так неожиданно. Будто я делал это много раз раньше. Как на тренировках. А она стояла и тряслась. Она боится моей силы. Она боится, что я сильнее её настолько. — Помни: я обещал. Холодные пальцы мягко коснулись пылающей шеи девушки. Она стояла и не понимала, что сейчас происходит в этом лесу, что происходит с ней. Уши будто тоже горели, губы горели, нос, щёки, глаза... Огонь поедал её изнутри. Огонь влюблённости, которую она только смогла перерасти. Влажные губы оставили свой след на ключице, и Эмильен, подняв наконец голову и любуясь на красноватое пятнышко, улыбнулся: — Хочешь, я покажу тебе себя настоящего? — Я жду этого уже год, мой хороший, — и тёмные глаза больше не были такими равнодушными. Я обещал одну вещь: никогда не делать ей больно физически. А теперь пообещаю другую: показать себя настоящего, себя того, которого она знает. Это какая-то магия: она будто снова в меня влюбилась. Я так давно не чувствовал, что она меня не просто любит. А она так давно не видела меня. Огня в глазах, горящего сердца и азарта в душе.

***

У Фабьена была одна страсть: борьба за каждое место. У Эмильена их было несколько, но одна из них — наблюдение за Фабьеном, который борется за каждое место. Они, может, слишком разные, слишком различаются их характеры, чтобы страсти у них были одинаковые, но одно ясно: близость, которой наполнялись их души, когда они находились наедине, существует. — Что скажешь? — Фабьен спокойно раскладывал свои вещи по шкафчикам, пока Эмильен метался из одного угла комнаты в другой. — Ничего не скажу, отстань, — коротко ответит тот и продолжил судорожно что-то искать. — Ты что-то потерял? — парень оторвался от чемодана. — Нет, блять, отстань. Фаб лишь пожал плечами. Эмиль же, наконец запустив руку в карман одной из курток, с улыбкой вытащил оттуда клочок бумаги и переложил его в свою. — Что это? — товарищу явно было интересно, почему из-за бумажки его сосед по комнате так нервничал. — Не твоё дело, любопытная Варвара. — Мэррка научила по-русски разговаривать? — Нет, блять, у нас в команде по-русски все базарят, — уже с ухмылкой сказал Эмильен. — Ой, да тебе не угодить, — Фабьен снова уставился на свои вещи. — А ты вечно всем недоволен. — Ну тут по факту, — парень понял, что сегодня, похоже, он не закончит с вещами, и уселся на свою кровать. В комнате повисло молчание, какое-то томное и непривычное, но не неловкое, каким оно часто бывает. За окном мокрые хлопья снега лишь тихо били по стеклу и подоконнику, а откуда-то из-за леса струился тусклый дым. Фабьен понимал: Эмиль уж точно не собирается рассказывать что-то смешное сейчас — пока его что-то тревожит, он не успокоится. Эмильен же, стараясь не показывать свои дрожащие руки больше чем на секунду, всё думал о листике, на котором красивыми буквами было выведено такое красивое стихотворение. — А что ты вообще можешь? — проговорил Фаб с чувством некой эйфории, которая немного возвышала его голос. — Что я могу? — почти шёпотом сказал Эмиль. — Тебя прикончить, например. — К чему столько агрессии? — уже без особых чувств выговорил парень. — К чему тупые вопросы? — он был чернее тучи, и ладони были сжаты в кулаки. — Да почему ты опять бесишься? Что я уже тебе сделал? Тяжёлая ладонь с лёгкой дрожью упала на предплечье, а чёрные от гнева глаза Эмильена, такого непохожего на себя, заставили Фабьена сглотнуть. — Потому что ты вызываешь у меня гнев одним своим присутствием, — тихие слова вырывались сквозь сжатые зубы. — И почему же? Может, тем, что я натурал? — парень постарался засмеяться, но сдавленный хрип, наверное, сложно назвать смехом. — Заткни свою хлеборезку. — Опять выражения от Мэрр, всё ясно, — теперь уже насмешливо, с издёвкой сказал Фаб. — Ты вообще без неё что-то из себя представляешь? Эмиль не знал, что ответить. Его бесила правда. Правда, которую он надеялся исправить на ложь. А ещё его бесил сам парень. Такой спокойный, бесстрашный. Он бесил его чертами, которых не было больше ни у кого в команде. — Да кого ты из себя строишь? Может, хоть отпустишь? — Фабьен заглянул в полные злости глаза товарища, который и не думал отступать. — Ты бы знал, как мне сложно справляться с собой. Ты бы просто, блять, знал, как мне сейчас сложно... Он замолчал и сжал руку парня ещё сильнее, отчего тот уже не мог терпеть боль. Фаб напряг предплечье, но Эмильен даже не отступил. Только глаза стали чуточку добрее. — Знаешь, — он расслабил мышцы и смирился с тем, что его товарищ уж точно не отпустит. — Я всегда знал, что ты сильнее всех нас. — Каким образом? — зелёные глаза наконец снова стали теми самыми, знакомыми и пронизывающими. — Пережить то, что ты пережил, ещё и с твоим характером — достойно. — Это была лишь моя обязанность — испытать хоть что-то тяжёлое на себе. И я просто сделал то, что должен был сделать, — Эмиль наконец отпустил руку и потёр ей нос. — Я никогда не стану таким же, как ты или Жюли. Я уже смирился... — А разве плохо быть собой? — Фабьен со смущением заглянул в его глаза. Они опять потемнели. — Ещё раз перебьёшь — я тебя в окно выкину. — В смысле? — Ну или одну руку, или всего тебя — посмотрим, как получится, — но на этот раз Эмильен улыбнулся. — Ой, ладно, мне просто надо эмоции выпустить. При Мэррке я так не могу. — Так хорошо ли быть собой? — после короткого молчания парень наконец решил получить ответ на свой вопрос. — Хорошо, но когда я не пытаюсь спрятаться. Я хочу снова спокойно выпускать всю свою душу, ничего не боясь. — Дерзай. — Что? — Эмиль придвинулся чуть ближе. — Дерзай, говорю, или как там Мэрр говорит? — А, ну да, — бросил он. Опять с ухмылкой. А глаза, хитрые, как у кота, снова стали такими, какими Фабьен привык их видеть. Эмильен неожиданно присел вплотную к товарищу и положил руку ему на бедро. Тот вздрогнул всем телом, но отступать не стал: это бесполезно. — Ты сильнее всех нас. Может, не физически и не ментально, но влиятельно: от твоих предложений сложно отказаться. Мгновение — и красные ладони оказались на напряжённой шее. Фабьен просто отдался тому доверию, которое пылало в его крови. Которое он даже не понимал. Которое просто пылало в нем, как пожар. — Что ты делаешь, дебил? — Эмильен нежно поглаживал его ноги, периодически вздрагивающие. Даже тут он чувствовал превосходство. Оно, хоть было и небольшим, но ощущалось. — Хочу тебя в окно выкинуть. А то всё ты обещаешь, а я что, не могу? — Только, пожалуйста, по возможности целиком, а не только руку, — парень толкнул товарища в грудь, но он не шелохнулся. — Посмотрим, как будешь себя вести, — зрачки Фаба становились всё шире и шире. — А можно мне другого соседа по комнате? — рассмеялся Эмиль и случайно сжал его ногу в самом болезненном месте. Товарищ взвыл, но смех и боль смешались во что-то большое — выдавливая из себя что-то между смехом и стонами, он держался за шею парня, как за опору. — Все спят уже, дебил ты конченный, — Эмильен встряхнул его за плечи, и тот упал ему на грудь. Фабьен по-прежнему сжимал его шею руками, не желая отпускать, но дышал уже спокойнее. Товарищ же просто не знал, что делать с человеком, который только что и разозлил его так, как никто другой, и успокоил следом. — Ещё потрахайтесь тут, — тихий женский голос послышался в двери. Парни моментально затихли, наблюдая за тем, как дверь медленно открывалась. В ней показались пару чёрных прядей и широкая улыбка. — Ну, я жду. Наблюдать за вами одно удовольствие. — Жюли, сколько ты тут стояла? — Эмиль растерялся и уставился на девушку, как на инопланетянку. — А разве это важно? — она снова рассмеялась. — У вас тут в тихом омуте черти водятся, не иначе. Слова, сказанные на русском почти без акцента, заставили Фабьена даже слегка расслабиться. — Так вот, если кто-то из вас, а особенно ты, недотраханный, — она указала на Эмильена пальцем, — побежит эстафету в среду, то при малейшей ошибке в окно полетит кто-то из вас. Таким способом, каким вы обсуждали. — Боюсь-боюсь, — Эмиль усмехнулся, но полные удивления глаза сейчас же уставились на Фаба. — Лучше бойся, дружок. Жюли ушла в сторону своего номера. Через несколько секунд тихо хлопнула дверь. — Правда боишься? — Боюсь. Её я боюсь. Эмильен упал на кровать. Он почувствовал себя собой. Снова. Боялся ли он девушки? Нет. Он боялся, что потеряет её. Потеряет её злобный взгляд и агрессивную борьбу. Потеряет её свободную и сильную душу. Так же как и боялся потерять это чувство.

Ощущение себя. Больше ничего он не мог подумать про этот момент. Он понял причину, по которой его собственное "я" было так глубоко в душе.

***

— Что происходит?! Господи, я сам испугался своего голоса. Хоть я и привык, что, когда внутри много непонимания, он становится низким и тихим, но не настолько. — Господи, это ты! — и Мэрр, маленькая, беззащитная, выглянула из-за широких плеч какого-то парня... — Опять ты её трогаешь? Эмильен узнал Ветле, который сейчас загнал девушку в угол коридора гостиницы. — А ты откуда тут возник? У нас с ней разговор, — едва норвежец повернулся к парню, как Мэрр выскочила из маленького пространства, в котором была заточена, и отошла в сторону. Напуганная, злая, трясущаяся... Что тут произошло? — Какой разговор? — после недолгой паузы Эмиль пришёл в себя. — Тебя это не касается. Или ты свою дорогую подружку готов и из гроба доставать, и из-под поезда вытаскивать? Я ненавижу его насмешливый тон. Сразу хочется показать, кто тут кого будет откуда вытаскивать. — Меня не касается ситуация, в которой мою подругу прижал к стене парень в два раза больше неё? Интересно. — Я тебе сказал: мы сами разберёмся, — хитрые маленькие глазки и противная ухмылка ударили Эмильену в лицо, словно пощёчина. — И с твоим дружком тоже. Они такие больные, как ты общаешься с русской и скелетиком. В коридоре показался Эрик, который в панике пробежал мимо них, напуганный и зажатый. Он хотел защитить Мэрр... На предплечьях Эмиля показались полосочки вен, а побелевшие костяшки пальцев проглядывали на кулаках. Единственное, что спасало меня от драки, — это маленькая холодная потная ладонь, опустившаяся на запястье. Я понимал: надо сохранить все свои силы, взять себя в руки... Просто быть собой. — Покажи ему, кто ты есть, — Мэрр медленно сжала запястье. Она сдерживала меня, чтобы потом не было никаких проблем. И я даже не хотел отключать голову или валяться на полу с этим подонком. У меня была одна мысль: будь собой. Будь собой. Будь собой. Будьсобойбудьсобой... — Знаешь, Ветле, — Эмильен медленно шагнул ему навстречу. — Ещё раз ты скажешь что-то подобное в их адрес — я тебе скручу голову. Норвежец сначала ехидно ухмыльнулся, глядя на парня, который сразу разжал кулаки. Руки спокойно легли на его груди, плечом он упирался в стену, вообще не выражая никаких эмоций. Мэрр отпустила его запястье. Только взгляд... Я помню этот взгляд. Тот самый, пацанский, яркий и заметный. Я в него влюбилась три года назад. Такой хитровато-жестокий, но добрый взгляд. Без какой-то боязни, без каких-то сомнений, он устремлен вперёд. Я так давно не видела именно таких его глаз. Ярких, бесстрашных, отважных... — Ты? Мне? Сколько раз ты уже так говорил, почему-то я до сих пор живой! — Ветле начал то и дело посматривать ему в глаза, но тут же старался отвести их в ноги. Побеждён. — Потому что ты самый настоящий трус, который даже не будет бороться за себя. Ты сделаешь всё против нас, и на этом дело закончится. А я хочу честности, блять, справедливости. В один день я не выдержу. Эмильен опустил руки и на шаг приблизился к норвежцу, заслоняя собой Эрика и Мэрр. — Они — мои самые дорогие люди. И ты не посмеешь сказать им лишнего слова. Говори про меня любые гадости, я посмеюсь, но если скажешь про них... Огонь. Как пламя, обжигающее кожу. Равнодушие и огонь. Безжалостность и отвага. Он готов отдать свое сердце за нас. За наш мир и спокойствие. Я так давно не чувствовала себя в такой безопасности. — Да... я понял уже. Он хотел уйти. Снова, так и не добившись ничего. Он будет продолжать терроризировать Мэрр, вымещая свою злость. Я знал: так ведь было неоднократно. — Что ты понял? Ты ничего не понял, ты просто скрываешься, идиот. Ты даже не хочешь показать себя смелым. Ты трус. Зачем тогда была показуха с пожиманием рук? — Эмильен постепенно приближался к трясущемуся норвежцу. Мэрр стояла позади, неторопливо водя взглядом то по одному парню, то по другому. По одному видно: он уверен в своих силах и намерениях, а другой хочет просто убежать и тихо продолжать то, чем занимался последние месяцы. — Мэррка, а они не убьют друг друга? — Эрик, до этого момента тихонько стоящий в сторонке, очнулся от состояния транса и шока. — Нет, они не петухи бойцовские, — девушка улыбнулась, хотя и самой ей было не по себе. — Лучше смотри и учись у отца. Темноволосый парень лишь кивнул, улыбнувшись подруге. А та, правда, заметно только для себя, слегка покраснела... — Почему ты его не ударил? — спросила Мэрр, пока они втроём в один ритм вышагивали по лестнице на третий этаж. — Потому что ты его знаешь: не трогай говно, а то потом хуже будет, — коротко ответил Эмильен. И правда, почему я его не ударил? Эрику было бы зрелище хоть, а то поругались и разошлись. — Эмиль, — худой силуэт, идущий чуть сзади, наконец обозначил свое присутствие, — ты ведь напугал его? — Да, — без эмоций ответил тот. — А чем? — Мэрр подобрала лучший момент... — Тем, что я стал собой. Они все этого боялись. Боялись того, что вернётся тот пацан, который разрывал всех. — И он вернулся? — Он перед вами, детки. Я чувствовал, как четыре глаза разгораются, как свеча от спички. Словно я передал им себя. Самого себя. И я оставлю это чувство где-то на поверхности, а не глубоко в душе. Чувство самого себя, себя настоящего, лучшего себя, что может быть.

***

Рутина после тренировки никого не привлекала: собрать вещи, лыжи, пройти к раздевалке, неспеша переодеться, по возможности дать интервью и наконец вернуться в гостиницу. Третий пункт сегодняшнего плана у Мэрр сегодня затянулся: уже несколько минут она перебирала мелкие винтики и детальки, о чём её попросили тренеры. — Мэрр, ты ведь уже знаешь состав? — Эмильен, слегка вздрогнув, подошёл к подруге, явно чем-то озадаченной. — Да, — не задумавшись выдала она. — Но я тебе ничего не скажу: Симон сам все объявит и объяснит. Я по глазам понял: я не бегу. Иначе бы она сейчас скакала от радости и никак этого не скрывала. Я знал, что не побегу. На это были причины. Но, смотря на неё, я не мог в это поверить. — Я даже рада, что всё получилось так, солнце, — неспешно продолжила девушка. Похоже, она уже готова мне об этом сказать. Хотя... я запутался. Она так хорошо умеет максировать свои эмоции, что я просто впадаю в ступор и не могу понять, притворяется она или нет. Нет, тут точно всё настоящее. Мэрр молчала, поправляя футболку тонкими пальцами. Волнение перебирало каждую её косточку, как перед гонкой. Но сейчас она была другой. Я понял, что должен сказать ей одну вещь, о которой меня просили умолчать. Но я скажу. Это Мэрр, ей можно. — Я сам отказался, а не они меня не поставили. — Чего? — тонкие губы побледнели мгновенно. — Была делема: я или Кентен. Лучше пусть бежит он и проиграет ходом тридцать секунд, чем я потеряю минуту на штрафных кругах. Я не хочу, чтобы девочки отыгрывали отставание потом. Лучше пусть бежит он, а не я. Я не боец для эстафет. Боже, почему она трясётся? Почему из её глаз чуть ли не капают слезы? Лучше пусть расплачется, чем я буду видеть эти два намокших огромных глаза. — Я так и знала, что ты сам... — Не ври, не знала, — Эмильен горько усмехнулся и положил руку ей на плечо. — Ладно, не знала, — девушка мгновенно нахмурилась. — Откуда ты это знаешь? — Я теперь тоже могу прочитать тебя, как текст в книжке. Она такая смешная, когда смущается. Лучше пусть пойдёт дождь и смоет все её обиды, раз на то пошло. Пусть лучше она будет сидеть и в шутку называть меня каким-то смешным русским ругательством. — Ах ты, манипулятор! — Мэрр вскочила со скамейки и взяла первую попавшуюся под руку вещь — чью-то флисовую кофту. — Я тебе по шапке надаю. — Мэррка, остановись, я пошутил, — парень в шутку забился в угол и изобразил испуг. — Ага, пошутил, шутник великий, — она кинула кофту обратно на полочку. — Не шутник, а кончалыга. — Это что-то новенькое, — он сделал вид, что записывает слово в блокнот. — Запомню, как надо будет соперников распихивать на старте. — Я всё жду, пока они все прочувствуют русский мат с французским акцентом. — А я жду, пока ты наконец научишь меня чему-то большему. — Чему — большему? — ни капли грусти не осталось в её глазах, они горели азартом переиграть Эмиля. — Тебе больше мата ничего и не надо. — Хорошо, удиви меня: назови какое-то слово, а я постараюсь его повторить. Я знал, что никогда в жизни не повторю ничего, что она скажет, что я никогда не запомню что-то длиннее мата. Но главное, что ей больше не нужно думать о завтрашней гонке. — Достопримечательность. — Что? — Эмильен раскрыл рот. — Достопримечательность, повторю для глухих Д'Артаньянов, — Мэрр встала напротив него и посмотрела прямо в глаза. — Дос... досо... до... ну не могу я! — Что и требовалось доказать, мой хороший, — девушка ловко увернулась от его рук и упала прямо на шею. Парень вздрогнул всем телом, ведь обычно она падала ему в руки и ждала, пока он её словит. А тут одним прыжком она повисла на нем, как на дереве. — Я знаю, как ты не любишь это, но... — и Эмиль, слегка подбросив Мэрр вверх, повалил её к себе на плечо, словно доску. — Эй, я всё Жюли расскажу, она тебя... — Ещё повода нет. Вот если бы я завтра бежал, тогда было бы вообще всё по-другому. — А повод был бы, если бы на месте Мэрр был я. Я не ожидал, что в раздевалку может зайти кто-то кроме нас. В проёме показался Эрик. Боже, слава богу, что не кто-то ещё. — Сынишка, не пугай деда, — Эмильен аккуратно спустил Мэрр обратно на пол, и она, заметив темноволосого парня, улыбнулась всей шириной своей улыбки. Глаза её горели, а щёки наливались краской уже не только от тепла помещения. Неловко поджав губы, девушка отвернулась к окну. Что-то она какая-то сильно красная и неловкая при нём... Ладно, не буду пугать себя догадками. Это просто симпатия.

Я никогда не считал её своей. Только сейчас. Почему-то сейчас она стала моей. Ничьей больше. Моей.

Я не знал, как реагировать на эти неловкие взгляды и смущение с её стороны. Не моё это дело. Пусть разбираются сами. Сейчас моя цель в другом... Тяжёлая ладонь медленно хлопнула Эрика по плечу, затем сжала кость со всей силы. — Покажи им себя, а то дам пинка под зад — найдут на сосне какой-нибудь. — Которая упадёт под моим весом? — парень упёрся носом Эмильену в шею. — Конечно, идиот. И завтра... пожалуйста, не думай. Будь сильным, будь собой.

***

Я стоял на трассе в месте, где никто бы не подумал меня встретить. Никто даже и не знал, что я там; наверное, даже Мэрр меня не заметила. И я не думал. Я был там, на трассе, вместе с ними, считая минуты до каждой стрельбы. Я просто был с ними. Я просто был собой. Хотел бы я бежать? Возможно, но скорее нет. Гонка явно сложилась бы иначе. Лучше такая победа, ведь я рад за каждого из них как за себя. И я тоже буду бороться, ради всех тех, кто рядом. Я буду собой. Я буду гореть дотла, но я сделаю невозможное. Я буду, обязательно буду. Обязательно буду...