Pour la victoire, pour te

Слышишь? Я больше так не могу Не могу в глаза смотреть и сжигать Свои руки и ноги, сквозь тело всю ртуть Пропускать вновь и думать, не знать. Не знать, что сжигает меня изнутри То, что жизнь мне даёт, всё святое. Во что я готова уйти с головою — Оно и даёт мне сил. Уходи, не прощаясь, уходи, поспеши — Я буду гореть той мечтою, Какою горела всю жизнь изнутри И какую исполню я скоро. Я готова молчать, идти и молчать, Только если идёт всё по плану. Только если иду я куда-то туда, Где заменят мне папу и маму. Жила я всю жизнь, горела идеей Быть первой со всём и всегда. Но я прогорела, я снова вторая, Я снова сжигаюсь дотла. Я снова стараюсь, я снова пытаюсь — Волнует всех только плохое. И слышу я, что я не такая, Что всё в моей жизни сырое. Не жди меня больше в этой квартире, Не жди меня больше нигде. Уеду и буду жить в своём мире, Как я хотела всегда и везде. Только что мне вручили букетик и бутылку шампанского, которую я планирую сохранить для лучших времен. Я не перестаю думать об этом грёбаном листочке, вырванном из её любимого блокнотика, с этим стихотворением. Когда я увидел его перед собой, то сначала в темноте не понял, написано оно инопланетянином или простой девушкой. Несмотря на то что текст на русском, я понял практически всё. Не с первого раза, но понял. Но на перевод потратил ещё час. И я понял одну такую вещь: я обязан победить. Спасти её. От тревожности, страхов, волнения, чего угодно. Я обязан победить. В первую очередь свои мысли. Не думать. У меня это почти получилось. Но этого "почти" оказалось недостаточно. Я снова четвёртый, в шаге от победы. Я снова думал, не остановился вовремя, расслабился. Я предал её. Даже если она так не считает. Она — прямо напротив, она смотрела мне в глаза так, будто хотела съесть все мои внутренности. Но в итоге я даже не мог посмотреть на неё в ответ. Хоть она и сжимала меня в объятиях после финиша, я не верил, что с ней всё хорошо. Она продолжала смотреть. Красные щёки сияют, а руки, будто уже обмороженные, сжимаются в кулак. Я просто вижу в ней одну фразу: "Не думай обо мне. Я справлюсь". Будто она чувствует всё это. Я отдал ей свой букетик и подарок. Она не сказала ничего вслух, не проронила даже слова. Она просто упала на меня без сил. Она видела во мне всё святое на свете. Она мне доверяет и чувствует, что я поймаю её. — Прости, я не смог, — прошептал я и прижал руки к её спине, хрупкой и дрожащей от холода. — Не смог сегодня, значит, сможешь когда-нибудь ещё. Ты сможешь, и это не обсуждается. Я и правда больше не мог думать. Не мог думать о том, что она несчастна. Она была точно счастлива. Или нет?..

***

— Вот ты стоишь, улыбаешься, а руки всё равно трясутся, — Мэрр наконец смогла крепко сжать скользящую ткань его куртки. — Потому что какой-то осадок есть, что-то с оттенком победы, — промямлил Эмильен. — Конечно же осадок будет. Когда ты останавливаешься в шаге от чего-то, чего от тебя все ждут. Но парень продолжал улыбаться. Может, его губы и не были совсем искренними, но глаза просто сияли. Он не умеет врать. Он не умеет говорить всё, что ему вздумается: по глазам видно, что он чувствует. — Развеселю тебя, — усмехнулась девушка. — Стою я там, у микст-зоны, как обычно. Идут все, пожимают мне руку спокойно, я со всеми болтаю. А норвежцы как обычно, все мимо прошли. Но знаешь, не все, погорячилась. Я протянула кулачок Ветле. Он, я думала, как обычно пройдёт и что-то скажет, но он остановился. Смотрит на меня, как на чудо какое-то. Я уже чуть ли не смеялась, глядя на него. Но он отбил и улыбнулся. Может, и не обо мне он улыбнулся, но сам факт, что он наконец повёл себя нормально. Почему он сделал это?.. Я даже ему ничего не говорил. Неужели сам? Но он просто стоял, а мысли ветром проносились в ушах. Он ничего не ответил. Он стоял и смотрел — думал, думал, думал... — Пойдём, нам ещё вещи собирать! — крикнул Симон, и они медленно пошли за ним. Не думай так много... Ой, нет, это важно во время гонки. Сейчас можешь думать столько, сколько хочешь. Надо надуматься.

***

Я не хотел спать даже после шестичасовой дороги в Антхольц. Хотя всё это время я потратил на мысли. Они меня не поглощали — я научился их контролировать. Или, вернее сказать, меня научили. Она спит у меня на коленях. Такой маленький клубочек нежно сопит прямо лёжа на мне. Она ещё никогда так не уставала, чтобы просто упасть и уснуть, оставшись в одежде. Может, это доверие? Может, это лишь спонтанное действие? Нет, всё-таки доверие. Зная её, она бы не уснула ни с кем, кто бы хоть когда-то сделал ей больно. Я делал и делаю ей больно постоянно. Но я исключение. И только мы с ней знаем, почему. — Она такая милая, — Эмильен погладил девушку по голове, пока её чистые пахучие волосы рассыпались по его ногам. — Она всегда милая, но такая непредсказуемая, — лёгкий голос с ноткой небрежности наконец раздался за его спиной. Я думал, что это тень, а не она. Я думал, что она ушла пару минут назад. Никогда ещё я так её не боялся. — Эмиль, — тёмные волосы показались на его плече, а худая, но сильная ладонь в это же мгновение сжала его. — Каково это было? — Это было что-то вроде сказки. Когда ты три раза занимаешь место в шаге от подиума, ты ощущаешь себя живущим в матрице. Будто всё перевернулось. — Я всегда оставался на шаг позади... Тайлера, — с небольшой паузой выговорила Жюли и тут же поспешно добавила: — Это из Бойцовского клуба. — Я знаю, — спокойно ответил парень, — это любимый фильм Мэрр. — И она, похоже, много оттуда взяла, — глядя на несколько русых прядок, девушка мягко их расправила. Несколько минут они просидели в тишине. Время безудержно убегало за синей луной, пряталось за верхушками гор, убегало в черную бездну. — А что между тобой и Мэрркой? — неожиданно спросила Жюли, не то озвучив свои мысли вслух, не то специально. И я не выдержал. Я повернулся к ней. Выдохнул резко, что аж в ушах раздался писк. Я рассказал всё. Про чувства, про эмоции, про знакомство, про смешные и до тошноты печальные моменты. Я выдал ей то, что таил в себе и не смел сказать вслух самой Мэррке. Она лишь смотрела мне в глаза. Своими огромными голубыми капельками. Она ничего не говорила, ничего не делала. Просто слушала, впитывая каждый звук, каждую нотку моего дрожащего голоса. Я не заметил, как прошло почти два часа. А Жюли даже не сдвинулась с места. Всё так же нога была закинута на кровать, а одна прядь лежала на груди. — Если бы не ты, наверное, я бы сейчас жил без неё. И я не представляю такой жизни. Я просто никогда не говорил этого вслух. А она сидела, но смотрела куда-то сквозь меня, пока мои руки согревали маленькое тельце. Она смотрела мне в душу, заставляла вывернуть её наизнанку. Даже Мэрр так не умеет. Я обнял её. А она дрожащими руками обняла меня. Молча. Без слов. Но мы всё понимали. Мы понимали друг друга. — Как ты можешь быть настолько нежным? — её тихий голос, голубые глаза сжигают меня изнутри, чёрные волосы щекочут лицо. — Не знаю. Просто я не привык показывать себя такого. Жюли упала Эмильену на плечо. Она чувствовала, как от волнения под футболкой ходят его мускулы. Она чувствовала, что он жалеет о том, что сделал только что. Но ничего не говорила. Она уснула у парня на плече, так же как и Мэрр несколько часов назад. — Сон рядом с человеком — высшая степень доверия, — выдохнул Эмиль и положил их на одну кровать. Он не спал всю ночь. Он думал, думал и думал обо всем этом. Чтобы надуматься вдоволь.

***

— Я никогда ещё не думал о том, что я чувствую после финиша индивидуальных гонок. Любых: сокращённых или обычных — неважно. Просто чувствую себя будто во время обеда с норгами за соседним столиком, — Эмильен стоял напротив Мэрр уже после возвращения к отелю. Ноги его не держали до сих пор, собственно, как и последние два круга на трассе. — Но ты ещё никогда так не стрелял во время этой гонки, — девушка слегка коснулась его пальцев, и он это почувствовал. — Наверное, но чувствую себя я паршиво, конечно. — Хочешь бежать сингл-микст? — резко перевела тему Мэрр, чтобы отвлечь парня от тяжести и тревоги. — Да. Откровенно да. Я даже не знаю, поставят меня или нет, но я не против, — улыбнулся Эмиль. — Ну, может, и поставят. Посмотрим, но, как по мне, смешанками твоими уже все наелись. — Я и сам хочу опять сбегать такую гонку, понимаешь? В обычной эстафете и в смешанной этап одинаковый по ощущениям. А тут... адреналин, всё быстро, мне нравится это. Мэрр молча кивнула, ведь понимала: она всегда спрашивает об этом у тренеров, но всегда они выбирают кого-то ещё. Может, хоть раз повезёт?.. — Повезёт, — отрезал Симон, выходя из комнаты на следующий день, уже после женской гонки. — Передай ему, что он бежит с той, которая его порвёт за один промах. — Так и знала, — девушка рассмеялась, ведь поняла, о ком идёт речь. — Решили поиздеваться над ним? — А вдруг поможет. Пусть сбегает такую гонку, надо ж как-то показать себя. А в обычной конкуренции и не будет — видела состав норвежцев? Нечего ему и бежать. — Видела. Будем бороться только в сингле, — вздохнула Мэрр и прошлась в сторону своего номера. Она не знала о той ночи: о разговоре Жюли с Эмильеном, о том, что он доверил ей всё, что он хранил в душе. Что они, в конце концов, стали ближе. Гораздо ближе. Он не будет думать. Он будет надеяться, что она его не убьёт. Это были всего лишь её мысли, но что-то же есть в этом? Девушка — двигатель, а парень лишь стремится стать таким как она. И у них это уже получилось один раз. — Они справятся. Я уверена. Открыв дверь, Мэрр застыла на месте. Он сидел и ждал её. — Ты знаешь, что твоя мечта сбылась? Эмильен ничего не ответил. Он лишь подошёл к ней и сжал её плечи с такой силой, что казалось, что они вот-вот сломаются. — Я позволю этой мечте сбыться ещё раз. Я не позволю победить кому-то другому. Парень сжал зубы и добавил: — Иначе она меня порвёт.

***

Я думал. Я опять вернулся туда, откуда начинал. Я опять не смог побороть себя, я не смог отбросить всё. — Не думай! Прошу тебя, просто не думай. Не помогло, Мэрр. Не помогло и твоё молчание на последнем кругу. Не помогло уже ничего. Мне ещё не было так плохо после гонки, даже после эстафеты в Оберхофе. Я хотел получить удар в нос, в глаз, по голове, в живот... Я хотел сам себя ударить на последних метрах дистанции. Я не боролся. Я опять вернулся к тому, с чем боролся полтора года, может, даже больше. Я опять просто бросил всё, я не хотел ничего, мне было плевать на место. Я думал, думал, думал. Думал и не мог остановиться. Я бежал эстафету с человеком, которому излил душу. С ней мы по сути были некими знакомыми незнакомцами до этого момента. И я обещал себе, что не подведу ни её, ни тренеров, ни Мэрр... Зря обещал, ведь сделал только хуже. Ни у кого в команде нет таких глаз, сияющих, чистых. В них не было ни капли злости, только желание помочь. Почему же? Почему ты хочешь мне помочь, когда не сможешь этого сделать? Почему же я просто не могу сделать всё сам? Почему я опять стал ничтожным? Почему я опять возвращаюсь в то состояние? Почему?.. Ответов не было. Жюли что-то говорила мне, но я не слушал. Вроде бы она и пыталась разобраться, но я смотрел сквозь неё. На Мэрр. Она стояла в пятидесяти метрах от нас. Она видела всё. И она, вздохнув, просто ушла, скрылась в толпе. Исчезла. — Я не хочу возвращаться в это состояние опять. Я так долго боролся против соперников, против самого себя. Меня не хватило. Прости меня, я такой урод. Никаких слов Жюли было не нужно. Но она одна осталась со мной рядом в этот момент. — Ты извинись перед Мэрркой. Её трясло, насколько я знаю, сильнее обычного, — она даже не бесилась, она просто спокойно пыталась заглянуть мне в глаза. — А тебе обидно? Это же из-за меня. — Мне плевать, пойми. Мне уже плевать на всё. Может, хотелось подиум, но что уже сделать. А ещё... — Я хочу стать таким как ты. Просто не думать. Просто быть в моменте и бороться настолько же агрессивно, — я не сразу понял, что сказал это вслух. — Мы все разные. Я тебя такого не представляю. Пожалуй, только те финиши давности нескольких лет здесь, — Жюли поджала губы. Я больше не думал ни о ком, кроме них двоих. Мэрр и она, она с Мэрр. Я обнял её; почему-то эта сильная девушка показалась мне такой хрупкой. — Продолжай бороться с собой в первую очередь, — она отошла на шаг, чтобы забрать свои вещи, — и не заходи в твиттер следующие сутки. — Это само собой, меня смешают с говном в любом случае, даже при хорошем результате. — Страдать — не выход, — её ладонь оказалась вверху, и Жюли легко ударила меня по затылку (я думал, будет хуже). — Д'Артаньян. Она стояла напротив меня, а я не мог забыть эти слова. Почему я Д'Артаньян? Почему именно я?.. — Ты лидер, так покажи всем, кто ты такой, Эмильен Мушкетёр Жаклен. Я медленно пошёл за человеком, который заставил меня вздрогнуть всем телом только что. Я не хотел задавать ей больше вопросов, но одна вещь стала понятна: я привык к Мэрр, а она — новое дыхание, новый пинок под зад. Извинись перед Мэрр, ей было плохо.

***

Эмильен дождался конца смешанной эстафеты, ведь девушка даже в таком состоянии не покидала трассу. Она не была разочарована пятым местом, даже наоборот довольна. И этому было объяснение: когда два человека, за которых она волнуется больше всех, бегут в одной гонке, это становится ядерной бомбой... — Пожалуйста, только не говорите ничего плохого Жанне. Она ещё совсем молодая, и она смогла собраться и закрыть все мишени. Это похвально, — сказала Мэрр в небольшом интервью телеканалу L'Equipe. — А что ты можешь сказать насчёт Эмильена и его ужасной стрельбы? — дерзко спросил журналист. — За него я отвечать не буду, но скажу так: хотите высказать критику — выскажите объективно и без оскорблений. Он уже сам всё объяснил пару часов назад, — спокойно ответила она и отошла от микрофона. Такие интервью случались редко, но обычно именно на них Мэрр была слишком ненастоящей и фарфоровой. Смысл доказывать свои позиции людям, которые никогда ничего не поймут?.. Я медленно шёл за ней, чтобы она не обернулась и ничего не заметила. На стадионе стемнело, лучи солнца лишь отражались на верхушках гор. Она сама была солнцем. Я приближался к ней и чувствовал исходящее тепло. Было это самовнушением или чем-то ещё, я не знаю, но мне становилось легче и теплее однозначно. Ребята уехали в отель минут пятнадцать назад, а Мэррка сказала, что пойдёт выпить кофе. Она не знала, что я тоже здесь. Прогулка до отеля длилась около часа — девушка обходила знакомую широкую тропу какими-то витиеватыми путями, даже не выходя на освещённые участки. А Эмильен медленно шёл за ней, чтобы не спугнуть маленький комочек отчаяния и любви. Она скурила сигарету. Я точно видел огонёк от зажигалки и дым. Чувствовал запах табачного дыма. Но он был мягкий. Шоколадные... Что-то новенькое, Мэрр. Уже у самого отеля девушка остановилась, и парень, особо ни о чём не думая, показался на крыльце. И она заплакала. Из неё вырвались все эмоции, вся обида и разочарование. — Ну же... — он не мог ничего сказать, только подхватить её на руки и занести на третий этаж. — Что ну? Я устала уже видеть тебя таким. Просто устала. Ради чего был весь этот путь? Ради того, чтобы ты опять стал таким? Я не знал, что ответить. Она была права. — Я уже не такой. Я не хочу возвращаться ко всему тому, что было год назад. Никакие оправдания не помогут, я уже устал от них. Я просто буду делать то, что умею лучше всего — любить этот вид спорта, — он поставил её на ноги и наклонился, вглядываясь в мокрые красные глаза: — Я ещё повоюю. — Кто бы сомневался, — Мэрр убрала слезы с глаз ладонью и добавила: — Д'Артаньян. Я лишь смог улыбнуться. У них с Жюли точно есть связь — иначе почему уже как минимум двое считают меня им? Девушка дрожащими руками достала ключ-карточку от номера и вошла. За ней последовал и Эмильен. Он не хотел оставлять её одну в таком положении... Тихие порывы ветра за окном, скрип маленького стула в углу, на который Мэрр только что упала, ровный ритм, который отстукивал парень ногой. — Ты лучший. Мне похуй, что случилось. Видеть тебя таким, каким ты есть — это лучшее состояние в моей жизни. — А по-моему это худшее, что может быть. Я не такой, каким мог бы быть. — Эмиль, я сказала тебе то, что чувствую... Он медленно подошёл к ней, ощущая, как маленькое сердце готово выскочить из груди и разорваться. — Не бойся, ты же помнишь, что я обещал ничего не делать с теми, кто мне дорог. Да и зачем? — Зная твою непредсказуемость, ты можешь потом гладить по голове мой труп. — Не до такой степени, — Эмиль рассмеялся и бросился к ней в объятия. — Ты такой огромный кот: такой же непостоянный и запоминающий всё. — А ты... ты не мышь, как я раньше думал. Ты спасатель какой-то. Тёплые руки побежали по холодной от уличного мороза шее. Щёки покраснели и от нахлынувшего горячего дыхания, и от неожиданных чувств. — Я сегодня не смогу тебя раздеть. Мэрр рассмеялась и ответила: — Спасибо за прямолинейность. Парень молча продолжал щекотать кожу под свитером, упираясь лбом прямо ей в грудь. — Ты меня сейчас уронишь, — с иронией в голосе проговорила девушка. — Надо было каши больше есть, а не оставаться гномом. — Я ещё не такой уж и гном, это ты, похоже, её переел в детстве, а я нормальная. — Ой, иди ты. Зато могу хоть тебя в кармашек спрятать, — и его глаза наполнились спокойствием. Мягкие губы коснулись тонкой кожи на ключицах, и Мэрр тихо простонала. Под свитером оставалась только футболка, чтобы было не так холодно, но сил на что-то большее, чем простые нежности, не было у обоих. Язык щекотал самые чувствительные места, пока тонкие руки девушки сжимали его затылок. Эмильен медленно перемещался вдоль выпирающих костей, оставляя красные следы снова и снова. Я никогда не подумал бы, что после всего этого она позволит мне подойти к ней, не то что поцеловать. Но она позволила. Она уже ничего не боялась. Я постараюсь, Мэрр, я просто постараюсь сделать хотя бы что-то, чтобы твои глаза снова не стали красными. Я думаю так каждый раз, но ведь не каждый раз оказывается ужасным. Теперь у меня есть шанс всё исправить. И я его не упущу.