В пустоте найду себя

      *ХХ лет назад. Фиор*       Медленно просыпающееся солнце еще слабыми своими лучами заглядывает в узкое окно небольшой пристройки. В воздухе витает блестящая пыль, на подоконнике валяются гайки и «потерянные» в общем бардаке инструменты. Солнечные зайчики беспечно скачут по бумагам и чертежам, за которыми местами не видно вечно скрипящие половицы. Шаловливые лучики отпрыгивают от железных пластин, разложенных на кухонном столе, падают в коробки, наполненные бликующим стеклом и мотками тканей, и в конце концов касаются хозяйки дома. Щекочут ее нос, заставляют тереть глаза и подносить ближе к губам кружку с давно остывшим отваром из трав.       Девушка не замечает, как за стеной ее пристройки начинают раздаваться звуки: просыпаются соседи, милые тетя с дядюшкой, позволившие занять на время их мастерскую, и внутрь проникает запах жареного бекона и молочной каши. Не замечает, как под пледом, спасавшим ее от ночной прохлады, постепенно становится жарко, а лампа, заменявшая собой солнце, перестает давать достаточно света. Лишь когда раздается нетерпеливый писк птенцов, чья мама вернулась в гнездо под крышей после предрассветной охоты за жуками, девушка кладет паяльник на пол и задирает голову, глядя на щель между досками, из которой торчат пушистые перышки.       Детки вскоре сыто замолкают.       — Сара, я вернулся, — доносится со стороны входной двери родной голос. Девушка торопливо снимает треснувшие защитные очки и бежит встречать своего мужа.       Элихарз так довольно улыбается.       — Что же там? Что же ты принес сегодня? — засыпает его вопросами Сара, совсем молодая девушка. Ей сложно дать на вид больше двадцати лет, тонкая, рослая, чумазая. В местами прожженном фартуке и в коричневом сарафане, неаккуратно укороченном с помощью ножниц по металлу, скорее изодранном в клочья, она выглядит как только-только оперившийся воробушек. Но Элихарз знает, что за слоем пыли скрывается золото: уникального ума изобретательница, которую он чудом отыскал в глуши. Там бы она и затухла, если бы он не вывел ее в свет. Нет. Он подарил ее этому свету.       — Дорогая, смотри. — Элихарз снимает с плеч походную сумку, осторожно доставая из нее тяжелые вещи, замотанные в ткань, и кладя их прямо на пол. Сара встает на колени и нетерпеливо разворачивает «подарки». — Чешуя металлической виверны. Непробиваемая.        Девушка хмурится, выпячивая тонкие губы.       — Это же органика. Я не знаю, как она поведет себя при плавке. Почему просто не использовать элиталиум? — говорит она, вертя в руках огромную черную пластину, похожую на чешую дракона, про которых она читала в исторических книжках.       — Элиталиум – магический металл, — недовольно качает головой Элихарз. — Ты не волшебница, поэтому не сможешь его обработать.       — Но ты же мож…       — Сара. Мы закрыли этот вопрос. Нам не нужны магические материалы для наших изобретений.       Девушка секунду смотрит на мужа, а затем послушно кивает, берет чешуйки в руки и, с трудом удерживая, несет их к устланному чертежами кухонному столу. Там, препарированный, лежит Лоно – их родное изобретение, железный мальчик, почти живой.       — Сегодня… То есть уже вчера я ходила в гильдию, — будто бы осторожно подбирая слова, говорит Сара, так и не обернувшись на мужа. Элихарз бросает на пол пальто и падает на скрипучее кресло-качалку, пытается укачать себя после ночной охоты. Слова Сары ощущаются им как зудящий укус комара. — Там спрашивали, почему мы стали редко заглядывать к ним…       — И все? — прикрыв глаза, спрашивает Элихарз, пусть и знает ответ.       — И спрашивали про Лоно, — почти шепча, отвечает Сара, и ее муж громко прочищает горло. Девушка хмыкает, вспоминая, что он всегда замечает ее попытки мягко обогнуть острый угол. — Они просили прекратить наш проект.       — Чушь. Не слушай их. И больше не ходи туда.       — Но, дорогой, как можно! Они же наши друзья.       Сара вытирает руки о фартук, смахивает со щеки пыль и распускает ленту, державшую ее светлые волосы. Те падают сверкающими золотом, но тонкими локонами на плечи и кажутся совершенно чужеродными в этой захудалой мастерской, служившей единственным пристанищем для беглых изобретателей. Девушка знает, что муж любит видеть ее такую, и, не скрывая довольный румянец, садится на пол возле ног любимого. Элихарз смотрит на нее сквозь приоткрытые веки.       — Ты же помнишь, как они приняли нас в свою семью, когда мы сбежали из Ириса? — Мужчина цокает языком при слове «семья», но слушает дальше. — Мои родные… Они все остались там. Теперь у меня никого нет, кроме тебя. И ребят из гильдии.       — Ты жалеешь? — холодно произносит Элихарз, и Сара тут же мотает головой.       — Нет, что ты. В Ирисе… Там страшно. Сколько себя помню, там всегда гуляла болезнь. Но никто будто бы не замечал ее: ни папа, ни мама, ни братья с сестрами. Они говорили, что я сумасшедшая, просили пить почаще отвар из лепестков и не беспокоиться по пустякам – и так хватало забот с постоянными пропажами селян. Даже очиститель воды, который я создала, когда подумала, что проблема в ней, оказался никому не нужен. Но ты же сам видел, как меня лихорадило, когда мы ушли оттуда. Никогда не забуду это чувство… Такая жажда. — Сара замолкает ненадолго, но вскоре чувствует, как ее руку, лежащую на коленях мужа, берет в свои теплые ладони Элихарз. — Мне так жалко маму и папу, всех. Я бы хотела спасти и их от этой болезни, пока они не исчезли. Но у меня еще недостаточно сил, да?       Девушка поднимает на мужа свои намокшие глаза, и тот кивает.       — Я до сих пор благодарна тебе, что ты привел меня в гильдию «Железо и Дерево». Здесь я будто снова обрела семью… Нет, точно обрела. Тебя. — Сара ложится на колени Элихарза, крепко прижимаясь к ним щекой. Ее не тревожит запах звериной крови, доносящийся от ткани брюк, жесткость костлявых, тощих ног мужа – все это неважно. Сейчас для нее важен только любимый мужчина, что сидит рядом и гладит ее по спине своей теплой ладонью. — Ребята из гильдии многому меня научили: как обращаться с железом, как чертить, как паять, как изобретать новое. Они помогали нам излечить меня, помнишь? Благодаря им мы смогли придумать Лоно…       — Нет, не благодаря им. Мы сделали это сами. — Мужчина поднимает лицо Сары, грубовато взяв за подбородок, и направляет ее взгляд на себя. Его алые глаза кажутся раскаленными угольками, которые вот-вот вспыхнут. — Они были полезны, но сейчас – мешают.       Сара кусает губы, сдирая засохшую кожу зубами. Ее муж проводит большим пальцем по ним, одергивая жену.       — Побереги их, дорогая. У нас закончилась мазь.       Девушка кивает, зардевшись, размыкает губы, чтобы сказать что-то еще, но Элихарз прерывает ее:       — Оставь меня. Я устал.       Сара замирает на секунду. Невинно хлопает ресницами. Но после встает и послушно уходит в другой угол мастерской, пытаясь хоть как-то “оставить” мужа в этом маленьком пространстве. Она садится на старую софу, пружины впиваются в кости, но она уже не вздрагивает, привыкнув. Вскоре становится слышно мерное сопение мужа, уснувшего в кресле-качалке, и Сара сидит не двигаясь еще несколько часов, чтобы не побеспокоить сон любимого мужа. Лишь изредка она бросает взгляд на стол, где лежит Лоно, а над головой то и дело пищат голодные птенцы.       На дворе – самый разгар весны.              ***       Поздним вечером в кузнице тихо и пусто. Только хозяин сидит за столом посреди густой тени, окутанный слабым оранжевым ореолом от волшебной вечной свечи – красивой, отделанной под старинную масляную лампу.       — Для тебя – две сотни золотых за штуку, мой постоянный клиент, — хлопает по своему мешку, как по боку добротной кобылы, кузнец. Элихарз хмурится, пытаясь рассчитать необходимое количество материала. В кармане остается слишком мало денег: оскорбительно простые заказы, поступающие в ремесленную гильдию, совсем ничего не приносят. Лишь растрачивают его бесценные знания и талант Сары.       — Возьму две.       — Да хоть десять. Этот минерал красивый, да бесполезный. Он же немагический, так, блестяшка. Вот если его зачаровать – другое дело, — бухтит пузатый мужик. Волшебник. Элихарз не мог терпеть этого человека, хоть и должен был: только кузнец имел выход на торговцев ценными для проекта материалами. Но именно такие фанатики “всемогущей” магии, как он, когда-то растоптали душу благородного ученого.       Пока кузнец нерасторопно выкладывает на стол два алых кристалла, Элихарз стучит пальцами по дереву. Как только товар оказывается на месте, мужчина быстро хватает его и бросает мешок с монетами, собираясь уйти.       — До меня тут слухи дошли, — останавливает его кузнец, — про одного сумасшедшего ученого, которого изгнали аж из самого Совета. Мол, тот против магии решился пойти. Законы природы нарушает. Слыхал о таком?       Взгляд алых глаз вонзается в мужичка, как окровавленные стрелы. Элихарз молчит.       — Не мое дело, старик. Товар, золото, товар, золото – остальное меня не должно касаться. Но знаешь, уже несколько лет ты приходишь ко мне за определенным материалом – немагическим. Али не задумал чего дурного? Про вас с женой в гильдии шептаться начали. — Мужичок качает головой, складывая руки на груди, и устремляет взгляд в сторону, где должна стоять плавильная печь. — А ведь та девчушка подавала большие надежды, когда только вступила к нам, и где она сейчас? Решил скрыть ее от всех в любовном гнездышке? Часом не дитя ждете?       — Сам сказал, не твое дело.       Кузнец жмет плечами и недобро ухмыляется.       — Верно. Но содействовать греху мне не хочется. Помирать скоро, да в чистом бы бельишке. — Он, не снимая с лица улыбку, своими узкими холодными глазами смотрит на ученого. — Узнается что, и нашей дружбе конец.       Элихарз ничего не говорит. Только несколько секунд сверлит кузнеца взглядом, полным нескрываемой ненависти, а затем уходит, хлопая дверью на прощание. Больше он здесь не появится. Волшебники. Трусливые твари.       Гильдия была полезна только первое время. Она давала все необходимое для развития таланта Сары. Она была безопасна. Элихарз терпел это захолустье, пусть на деле ему не из чего было выбирать. Совет лишил его всего: работы, мечты, признания и дома. Нет. Нет-нет, это все всегда было миражом. Бестелесной фантазией юного и наивного мальчишки, решившего, что в одной лодке с жадным волшебником он тоже может встать у руля. Правда оказалась горька: рабы гребут, а хозяева лишь туже затягивают им веревку на горле.       «Они просто испугались, — каждый раз успокаивал себя Элихарз, заваливая песком торфяной пожар в душе. — Испугались, потому что я потеснил их, волшебников».       В такие дни, как этот, Элихарз уходил в себя в поисках ответов, почему его жизнь скатилась в эту дыру. Или она всегда там была? Детский дом – почти четыре десятка лет спустя он уже не помнит, были ли у него когда-то родители. Чертова школа волшебства по субботам, класс в подмастерьях у старого и надменного ученого-мага, который никогда не был ничем доволен. Все это Элихарз прошел, одолел, скомкал и выбросил. Думал, что освободился. Оказался в Совете – его наконец заметили. Создал несколько магических оружий для них, думал, честная сделка. А оказалось – чистое рабство ученого ума, которому нельзя было сделать и шага в сторону.       Но что они понимали! Разве наука когда-то следовала чьим-то правилам? Да если бы он остался там, он бы никогда не смог «вырасти»: стать еще лучше и узнать больше. Он бы просто не был настоящим ученым. Да, именно так. Они еще поймут, кого потеряли.              Убогая пристройка к добротному дому двух зажиточных волшебников растворяется в вечерних сумерках, как чернильная капля в грязной воде. Ночь побеждает долгий летний день, земля постепенно стынет, как свежий труп. Элихарз зачесывает назад светлые, уже седые местами волосы назад, убирая их с мокрого лба. В этой железной коробке ему не скрыться от удушливого зноя.       Он открывает скрипящее подобие двери. Внутри – еще жарче.       — Сара.       Навстречу выходит она. С красными щеками, мокрыми волосами, в легком летнем сарафане, похожем на когда-то белую, а теперь грязную сорочку, держит в руках восковую свечу, капающую на пол и все, что на нем лежит. Улыбается. Элихарз нежно проводит рукавом по щеке жены, оттирая грязь.       — Есть результаты? — спрашивает он, довольный тем, что она увлечена изобретательством, а не своим внешним видом, как все остальные женщины.       — Я смазала новым маслом все-все швы, подтянула ручки и ножки, и теперь он должен… — с искрящимися даже в ночной темени глазами начинает рассказывать Сара, но Элихарз хмурит брови, не понимая.       — Я спрашиваю про нагнетатель, — строго поправляет ее он. Девушка замирает, чтобы перестроиться на нужную тему вместо бестолковой. Элихарз всегда считал милой эту ее заторможенность. Но порой Сара слишком долго витает в облаках. — Ты опять занималась тем роботом? Нам нельзя зря тратить время. Оно больше не нужно, оставь. Если все сделала по нашему новому проекту, то занялась бы заказами из гильдии, которые я принес вчера. Нам нужны деньги, а не это.       Сара опускает голову, берет свечу двумя руками, и воск стекает ей на пальцы. Она молча пропускает мужа внутрь, хочет закрыть дверь за ним, но Элихарз бросает:       — Оставь приоткрытой, здесь нечем дышать. Пока я дома, можно не запираться. — Сара издает какой-то еле различимый звук, вероятно, соглашаясь, и Элихарз замечает ее слишком тихое поведение. — Эти, из гильдии, опять приходили? Я надеюсь, ты не открыла им? Я не желаю, чтобы ты с ними общалась. Если они узнают о нашем новом проекте, снова станут мешать, ты же понимаешь?       Сара все еще стоит у дверей, из-за сквозняка жаркий огонек свечи колеблется. Золотой локон, слипшийся от пота, опасно свисает с ее лба над пламенем.       — Я спрашиваю тебя.       — Приходили, — тихо говорит Сара и вдруг шмыгает носом.       Элихарз вдыхает воздух полной грудью и шумно выдыхает перед тем, как подойти к ней, забрать свечу и обнять. Она прижимается к нему, крепко обхватив руками, ластится, как брошенный котенок, чья жизнь зависит только от него. Что-то есть в ней, не только блестящий ум. В такие моменты Элихарз вздрагивает, будто кто-то голыми руками касается его внутренностей.       — Эти дураки из гильдии будут против любого нашего проекта. Тот робот, нагнетатель магии – они не примут ничего. Потому что завидуют. Поверь мне, я знаю, — говорит Элихарз, гладя рукой по волосам жены. Он не врет. Ему всегда вставляли палки в колеса, говорили, что своими творениями он нарушает какие-то законы или вовсе ничего не может.       — Но они же наши друзья… Они не могут желать нам зла.       Элихарз молча смотрит на девушку, вытирающую свои слезы и сопли о его рубашку. Она еще так глупа. Маленькая, еще ничего не знает об этом мире. Когда-то он сам был таким: несведущим мальчишкой, чьи мечты и увлечения никто не ценил и не принимал. Они с Сарой – одинаковые, в такие моменты он убеждался в этом. Элихарз с высоты своего жизненного опыта знал: нельзя допускать, чтобы ее светлую головушку забивали такие ненужные вещи. Врожденный талант и ловкие, красивые руки Сары – все это должно быть отдано только изобретательству. Только Их проектам. И тогда она сможет стать таким же великим ученым, как и он.       — Нам не нужны друзья, они мешают. Ничто не должно отвлекать от науки, запомни это, Сара. Мы должны создать нагнетатель магии и провести тесты до наступления холодов. Если все получится, мы заработаем много денег и станем ближе к нашей мечте.       Сара перестает шмыгать, и Элихарз довольно улыбается. Он хлопает ее по плечам, провожает до кухонного стола, наконец-то освобожденного от железа и чертежей, ужинает похлебкой с ней в тишине и только после ложится рядом на ужасно жесткую софу. Сара поворачивается к нему спиной, будто смотря в темный угол кухни, где на коробке с барахлом сидит железный ребенок – маленький робот, который был создан, лишь чтобы стать прототипом для большого, по-настоящему полезного собрата. Но в процессе разработки его “сердца” Сара придумала кое-что в разы мощнее – ядро-нагнетатель, который мог собирать эфирные частицы из воздуха и перерабатывать их в чистую энергию.       Элихарз давно не ощущал такого чувства триумфа – будто это он сам создал что-то столь невероятное. Нагнетатель стал новым проектом, который был по всем пунктам весомее предыдущего, поэтому он тут же переставил приоритеты, отложив механических кукол в долгий ящик. Вот только Сара, юная душа, не понимала, что ее муж все делает правильно: вцепилась в эту куклу, будто она была чем-то важным. Смотря на ее глупое упрямство, Элихарз убеждался в том, что без него она никогда бы не достигла успеха в науке.       — А какая у нас мечта? — шепчет Сара, когда под потолком раздается противный писк птенцов, который с каждым днем все больше раздражал Элихарза.       — Стать знаменитыми учеными. И заставить волшебников считаться с наукой, — бросает он зло то ли из-за надоедливого хлопанья крыльев над головой, то ли из-за глупого вопроса жены.       Будто она не знала ответ.              ***              — Я тебе говорю, он – сумасшедший! Уже все в городе знают, что он тот самый ученый, которого погнали из Совета после того, как он убил человека ради эксперимента.       Грязная туча нависает над мастерской, сильный ветер дерет ветви деревьев в саду, разнося еще зеленоватые листья по улице и стуча ими в окна домов. Пахнет дождем и скорой грозой. Сара смотрит в занавешенное плотной тканью окно через щелку, пропускающую слабый луч света внутрь. Она сидит на полу, прислонившись спиной к входной двери, за которой стоит Дерек – парень из гильдии “Железо и Дерево”. Когда-то ее добрый друг.       — Сара, услышь меня, ради бога! Еще когда ты рассказала про того вашего робота, Лоно, я понял, что тут что-то неладно. Мы не можем оживить железо: ни магией, ни своими руками. Оно не может стать человеком, жить и дышать – это против законов природы! — громко говорит Дерек, пытаясь, вероятно, перекричать ветер. — Ваши проекты кощунственны. Наша гильдия никогда не занималась подобным: мы чиним, реставрируем, создаем магические артефакты для домашних нужд и с помощью них помогаем простым людям тоже пользоваться волшебством. И ты… Ты замечательная, Сара, правда.       Девушка сжимается, будто пытается удержать себя от чего-то. Хочет зажать уши, чтобы не слышать, но не может. Слезы катятся по щекам от того, как сердце разрывается на части. Вина тому – слова Дерека. И он сам.       — У тебя настоящий талант. Ты видишь неочевидные вещи. Благодаря твоему чудному уму мы смогли придумать столько новых артефактов, что про нашу гильдию начали говорить по всему королевству. Пусть ты не волшебница, но ведь это ты придумала очки для скорочтения и световую ручку, которой можно писать по воздуху! Если бы ты осталась с нами, ты, я уверен, смогла бы стать настоящим мастером-изобретателем. Но почему же ты ушла? Что он тебе наплел?       — Он – мой муж. Мы семья, я люблю его, — повторяет Сара тихо, будто бы для себя. — У нас одни мечты, и мы хотим их исполнить, а для этого мы должны быть вместе.       — Сара, да он использует тебя! — доносится оглушающий крик Дерека. Или то был первый раскат грома? — Он же сам ничего не может. Ходит вокруг тебя, как курица-наседка, да указывает, что делать. Как ты не понимаешь? Он даже запер тебя здесь! Заставляет создавать какие-то пугающие вещи… Сара, он плохой человек!       — Нет! — вскрикивает девушка, и гром вторит ей. — Ты ничего не знаешь! Элихарз спас меня, он вылечил меня, он позволил мне заниматься тем, что мне нравится. Все потому, что он любит меня! Мы – семья! Семья никогда не предает, это ты, это вы плохие! Почему вы всегда против нас? Почему ты не хочешь понять нас?       Буря усиливается: тонкие железные стены пристройки гудят, будто их вот-вот оторвет ветром. Из щелей задувает, даже внутри помещения становится зябко, просто ужасно. Сара кутается в шаль, пытается перестать трястись: от холода ли, страха или боли. Что-то бьет в дверь, и девушке хочется верить, что это был ветер.       — Да потому что мы живем в мире магии! — рычит Дерек, и Саре чудится, что за ее спиной стоит сама гроза. — Ее нельзя отрицать. Это невозможно! С ней надо уметь жить в единстве, научиться пользоваться, даже если природой не дано с рождения. Наша гильдия создана ради этого: мы все хотим одного. Мы изобретаем, чтобы помогать людям, а не для того, чтобы победить какого-то невидимого врага! Разве ты не хочешь того же?       Сара поднимает голову и медленно оборачивается. Чего она хочет? Дерек прав: она никогда не желала сражаться с кем-то, создавать оружие для войны. Но разве мог он знать, что больше всего Сара хотела быть просто счастливой? Даже в этой лачужке, тесной, холодной, но с Элихарзом. Только с ним – быть одной семьей. Для нее на самом деле не важно становиться мастером-изобретателем или побеждать волшебство с помощью науки. Она любит творить, но для этого ей не нужны признание и собственные мастерские – ей хватит пары инструментов и рабочего стола в углу дома, чтобы в свободное время собирать чудо-машины. Сара мечтает вовсе не об этом.       Она затихает. Больше не хочет говорить с Дереком. Он бередит не то, что нужно, требует ненавидеть единственного родного человека, который у нее остался. Сердце юной девушки сжимается. Она не хочет, она не может ненавидеть Элихарза, что бы он ни делал. Если ему нужно создать нагнетатель и все остальное, чтобы стать счастливым, значит, она это сделает. Если он хочет победы над кем бы то ни было – она поможет ему. Ведь Элихарз – ее муж, а она – его жена. Они должны быть заодно. Они все должны делать вместе.       Сара до обжигающей крови кусает губу.       — Ладно… Ладно, — доносится до нее вздох Дерека. Раскаты грома звучат тише: гроза уходит, ветер слабеет. — Я принес, что ты просила. Но это в последний раз. Если ты приняла решение следовать за ним, то нам больше не по пути… Прощай, Сара.       Ей кажется, что она слышит тяжелые удаляющиеся шаги, хотя ураган за дверью еще не до конца стих. Железные стены пристройки перестают греметь, и об оконное стекло что-то разбивается. Затем еще, еще. Стекает крупной каплей. По крыше начинает стучать дождь.       Сара приоткрывает входную дверь и видит, что возле нее лежит большая шестеренка с алым магическим камнем в центре. Она почему-то воровато оглядывается и хватает его, быстро скрывшись внутри мастерской. Как только деталь оказывается в ее руках, Сара ощущает еле заметное тепло, исходящее от шестеренки, будто кто-то совсем недавно держал ее в руках. Но сейчас это тепло так неумолимо исчезает навсегда, что у девушки щемит в груди.       Сара находит взглядом настенные часы: до его прихода осталось немного.       Она зажигает восковые свечи, освобождает кухонный стол и сажает на него Лоно. Железный мальчик смотрит на свою маму пустыми глазами. Сара тепло гладит его по лысой металлической макушке. Еще немного, ей осталось приложить еще немного усилий, и он «родится». Тогда они с Элихарзом станут настоящей семьей: он еще полюбит Лоно, как своего ребенка, увидит, какие удивительные вещи можно создавать, объединив магию и науку, что не нужно вести никаких войн. Тогда он отложит дела и будет только с ними. Ребята из гильдии тоже простят их и позволят вернуться, а затем и мама с папой. Все снова станет хорошо, как раньше, все наладится, Сара верит в это. Даже если ей пришлось все сделать самой, без ведома Элихарза. У нее обязательно все получится.       Аккуратно разобрав затылок Лоно, она отыскивает пустующее место и дрожащими руками вкладывает туда шестеренку. Сара отходит на пару шагов, встает напротив своего железного мальчика, ждет, когда он откроет глаза, чтобы прижать его к своему трепещущему сердцу. Шум дождя стихает с каждой секундой, совсем скоро становится совсем тихо: кажется, все в мире замерло и никакой бури вовсе и не было.       Через несколько мгновений огоньки на лице Лоно загораются…       И Сару оглушает ужасный взрыв.       Когда она приходит в себя, на столе уже никого нет. Пусто.              …              — Сара. Я пришел.       Элихарз стряхивает со своего плаща воду. На улице вдруг начался такой ливень, что, оказавшись под крышей мастерской, мужчина оглох от непрекращающегося барабанного боя над головой. Внутри пахнет паленым, дым и мрак не дают разглядеть жену, Элихарз окликает ее еще раз.       — Милый, — доносится до него откуда-то спереди хриплый голос жены, который мужчина не сразу узнает. — Наш малыш… Лоно…       Элихарз цокает языком: снова она об этой бесполезной игрушке. Сколько раз она отвлекалась на него, не занимаясь их проектами, будто не понимала, что они куда важнее для них обоих. Изобретения принесут им славу и деньги, приблизят к исполнению их мечты, а что принесет эта кукла? Лишь хлопоты и трату бесценного времени на ее дальнейшее совершенствование. У Элихарза на это не было ни сил, ни желания. У Сары – тоже. Эта кукла будет только мешать, если заработает.       — Доделала все-таки?       — Да… и нет.       Дым просачивается на улицу через приоткрытую входную дверь, внутрь же врывается холодный ветер, тут же запутавшись в шторах. Серый дневной свет окутывает мастерскую, наконец пробившись внутрь. Элихарз видит Сару, сидящую на полу и трясущуюся, черный от сажи кухонный стол и разбросанные повсюду железные детали. Где-то в углу блестят стеклянные алые лампочки.       Элихарз шумно вздыхает, понимая, что произошло. Сара начинает сильнее дрожать после этого.       — Все закончилось, так что приходи в себя. — Он встает возле жены, смотря на нее сверху вниз. Глупая, что же она так убивается по этой игрушке? Ведь теперь ничего не будет отвлекать ее от их проектов. — Дорогая, ты же знаешь, что на днях нам нужно показать нагнетатель заказчику? Вставай: пойдем протестируем его. Настоящему ученому ничего не должно мешать служить науке. Больше не забывай об этом.       Сара вдруг вздрагивает и поднимает голову. Элихарз встречается взглядом с женой, и где-то внутри него зарождается странное чувство. Он видит те же золотые локоны, те же тонкие губы и острые черты лица, те же глаза. Но почему же ему кажется, что перед ним на полу сидит кто-то другой? Кто-то незнакомый.       В тот день она больше ничего не говорила о своей кукле, лишь прибралась и послушно присоединилась к тесту нагнетателя. Элихарз иногда бросал на жену взгляд, пытаясь понять, что в ней поменялось и почему. Но она, как обычно, молчала, поэтому он решил, что это было не так уж и важно.       К полуночи ливень заканчивается. В луже возле дома плавают перышки и мусор от разрушенного гнезда, вымытые дождем из-под крыши. Становится слишком тихо.       И приходят холода.              ***              — Сара, перестань сходить с ума, — хочет сказать это Элихарз, но внутри него клокочет злоба на глупую жену.       Колючий, раздирающий в клочья воздух треплет его поседевшие волосы. Зубы стучат против воли, и Элихарз не может понять, что он вообще здесь делает: стоит на высоком утесе посреди зимы, над морем, скованным тонким льдом. А позади, за спиной – теплый богатый дом, с двумя мастерскими, забитыми новейшими инструментами, с поваром и горничными, с личным кабинетом, в котором на столе до сих пор лежат неразобранными стопка писем с восхвалениями его изобретений и новые заказы. Сейчас они как никогда близко к своей мечте. Он должен сидеть там, а не бегать за обезумевшей женой.       Сара стала точно одержимой. Все началось год назад, когда они еще выживали в той захудалой пристройке, пользуясь жалостью волшебников. Она была тише, чем обычно, но Элихарза все устраивало, ведь то время было слишком суматошным: предстояло очень много сделать в краткие сроки, чтобы проложить дорожку в светлое будущее. Ее внезапное безропотное послушание было очень на руку, нагнетатель успешно прошел все испытания и был продан за неприличную сумму. Покупателем стал один темный маг из какой-то гильдии, но Элихарза не волновали его цели. Этим волшебником можно было воспользоваться, чтобы сделать следующий шаг вперед.       Естественно, он не посвящал Сару в детали сделки, но она каким-то образом догадалась, что в беспорядках, которые начали устраивать темные гильдии, было виновато их изобретение. Тогда впервые Сара осудила Элихарза.       Он до сих пор помнит то чувство. Оно было сродни предательству, острый укол ее светлых глаз. Тогда он оправдал ее поступок простой глупостью, непониманием того, как нужно добиваться успеха и чем пользоваться. Но с того дня она все больше и больше испытывала его терпение.       Сара начала спорить. Сначала в мелочах, затем и вовсе ставить под сомнение его идеи, чего он стерпеть уже не мог. Элихарз упорно разжевывал ей то, почему она должна была сдаться и делать, как он говорит, и первое время у него получалось. Но эта упертая женщина начала устраивать бойкоты и не подпускать к себе, твердя что-то про то, что он ее не понимает.       Иногда Элихарзу казалось, что он и правда не понимал ее. Сара стала другой. Теперь каждый день он вспоминает ту чумазую девушку в рабочем фартуке, с яркими, светлыми глазами, в которых плещется азарт и страсть к изобретательству, увлеченную только наукой и своими творениями. Что с ней произошло? Ведь в нем ничего не изменилось. Он был, есть и останется ученым, который желает доказать зазнавшимся волшебникам, что наука – это не игрушки. Он хотел, хочет и всегда будет хотеть, чтобы такие, как он и Сара, талантливые изобретатели, не оставались в тени, а были столь же уважаемыми людьми, нет, более того. Неважно, каким способом. Ведь иначе он не будет иметь места в этом мире, а Сара – не сможет реализовать свой потенциал. Неужели она не понимает этого?       Сара стоит впереди, у края утеса, в одной шелковой ночнушке. Ее золотые волосы дерет морозный ветер. Кожа бледная, почти серая, как небо, затянутое тучами. Дура, сумасшедшая. Злость нагревает воздух вокруг Элихарза. Он думает, что может подойти сейчас к ней, схватить за горло, заставить прийти в себя, утащить в дом и запереть, напоив лекарствами от полоумия. Заставить снова слушаться его или убить, в конце концов!       — Он точно мой муж? — спрашивает кого-то Сара, не оборачиваясь. Мерзлая земля хрустит под ногами, Элихарз останавливается поодаль жены, не дойдя до нее. Задается тем же вопросом: она ли его жена?       — Я больше не буду участвовать в его проектах. Не буду ничего создавать для него, — мотает она головой, трясясь от холода. Элихарз стискивает зубы до скрипа. Снова заладила свою шарманку.       После споров и бойкотов она принялась вредить. Сколько бы он ни взывал к ее разуму, Сара продолжала идти против него, будто ее околдовали. Никакие слова не доходили до нее, грубая сила тоже не помогала. Она делала свою работу исправно, но после этого надолго запиралась в комнате и не выходила оттуда, даже когда была необходима. Из-за таких ее выходок они несколько раз нарушали сроки и теряли деньги. Элихарз пробовал разное: был нежным, добрым, был строгим, грубым и жестким. Ничего не могло вернуть его Сару. Это неимоверно бесило его. Это было невыносимо.       — В этом нет толка: он никогда не поймет меня. И я его тоже… — что-то бубнит Сара, у нее не попадает зуб на зуб. Элихарз хочет накричать на нее, взять за волосы, свесить с этого утеса и тем выбить из ее головы всю дурь, он даже делает шаг вперед, чтобы совершить задуманное, но останавливается и решает просто наблюдать за тем, как она сама себя накажет. Пусть замерзнет окончательно, так, чтобы стоять на ногах не могла. Ледяная земля остудит ее горячую голову, а он понаблюдает за этим.       Элихарз довольно ухмыляется, но вдруг Сара оборачивается. Ее глаза – они другие. Изящное лицо обезображено гримасой, щеки блестят от заледеневших слез, а на ресницах – белый иней. Тонкие губы синие, как у мертвеца. Элихарз застывает, не в силах оторвать глаз. Сердце почему-то пропускает удар.       Сара наконец осознает, кто стоит перед ней, и разражается ужасным плачем.       — Смотри! Смотри, э-это все из-за тебя! Смотри же! — кричит она не своим голосом. — Ты н-никогда не понимал меня! Тебе было все равно н-на меня. Ты никогда меня не слу-у-ушал… Ах-а… я же говорила. Я говорила, что не хочу ни с кем воевать… Я никогда не хотела создавать оружие, а ты-ы! Ты все равно продолжал это делать! Заставлял меня, обманывал. Я все знаю! Я тебе была нужна лишь для этого, ты использовал меня. Тебе не нужно было мое сердце, наша семья, Лоно… Ребенок мой… Хн-х… За что ты так?.. Я любила тебя..       Сара уже хрипит. Ветер усиливается, шатает ее из стороны в сторону. А Элихарз стоит и пытается понять, какая муха ее укусила. Почему она говорит этот бред? Как он мог не понимать ее? Ведь они же оба – ученые и мечтают об одном. Он не рассказывал, кому продавал их изобретения, не говорил, что не все заказчики чисты на руку, потому что ей не нужно было это знать. Ей нужно было просто делать и становиться еще лучше, какое бы задание она ни выполняла. Эта наивная женщина просто не понимала, что только так можно стать настоящим изобретателем. Все, что они делали, было на благо науки и них самих – они делали свое имя и деньги. Разве он что-то делал неправильно? Кто виноват в том, что она страдает сейчас?       — Матушка Ирита верно сказала: не быть мне счастливой вдали от нее, — глухо говорит Сара, и Элихарз вспыхивает новой волной гнева, вспоминая то далекое прошлое, когда безумная бабка прокричала им проклятие в спину. Но не успел он заставить жену замолчать, как сильный порыв ветра ударил ему в грудь, выбив воздух из легких и донеся последнюю фразу жены: — Не быть мне счастливой с тобой.              С тех пор еще очень долго он слышал по ночам эти слова и хруст ледяной корки, ломающейся под тяжестью тела.