Охота на Аспида

А конец света… Что же, если кончится свет, то я научу тебя любить во тьме.

Аль Квотион

«Запчасть Импровизации»

Яркая вспышка вернула Ровену в реальность. Раскат грома оглушил её, разрывая тишину и не давая собрать мысли. Она инстинктивно зажмурилась, чувствуя, как волна дрожи прошла по всему замку. Казалось, древний зал, хранивший тайны веков, начал рушиться изнутри, словно магия, удерживавшая его в целости, трещала по швам. Когда Ровена открыла глаза, Ареста уже не было. Его место у врат пустовало, но сами врата теперь притягивали взгляд, заставляя забыть обо всём остальном. По сияющей поверхности медленно расходилась глубокая трещина, из которой пробивался ослепительный свет. Это была магия, слишком древняя и могущественная, чтобы её можно было удержать. Она освобождалась, выпуская наружу то, что скрывалось веками. Ровена повернула голову, и её взгляд остановился на Томе. Он стоял неподвижно, как статуя, его лицо побледнело, а глаза, наполненные ужасом, становились всё более стеклянными. Звуки, похожие на шёпот, эхом заполнили зал. Они исходили отовсюду — из стен, из теней, из самого воздуха. Голоса переплетались, их тон менялся: от мольбы до приказа. И Том услышал их. Он почувствовал, как этот поток шёпотов прорвался в его сознание, складываясь в слова. Это был голос, древний и всезнающий, голос всех Змееустов, живших до него. — Ты слышишь нас, — шептали они. — Это твоя битва. Его глаза вспыхнули в ответ, как будто он впитал силу этого приказа. Его тело больше не цепенело, но прежде чем он успел осознать до конца свою роль, зал озарило ещё одно ослепительное свечение. Трещина на вратах раскрылась, и с глухим хрустом камень начал распадаться, выпуская наружу нечто огромное. Из разлома выскользнула гигантская форма. Это был змей, переливающийся светом и тенями, чешуя которого блестела, словно поглощая всю магию пространства. Арест. Теперь он предстал в своём истинном обличии. Его глаза сияли вечной глубиной, будто в них отражалась сама бесконечность. Каждая чешуйка мерцала отблесками разрушения. Ровена почувствовала, как ослабли путы, удерживающие её тело. Магия Ареста, сковывавшая её, растаяла, но воздух стал таким тяжёлым, что каждый вдох отдавался болью. Пол под ногами вибрировал, зал дрожал, как будто не выдерживал напора этой силы. Она оглянулась и увидела Акину. Маледиктус, окутанная вихрем собственной магии, казалась растерянной, словно её тело и разум не были едины. Но это длилось недолго. Её кожа покрылась сверкающей чешуёй, руки вытянулись, превращаясь в когти, а глаза засияли ледяным голубым светом. Её движения стали плавными, как у существа воды, и в следующую секунду перед ними предстала гигантская синяя водная змея. Акина зарычала, и её голос разнёсся по залу, заставляя замереть даже стены. Она устремила взгляд на Ареста, в её глазах горело что-то инстинктивное, первобытное. Казалось, сама её сущность призывала вступить в бой. Не теряя времени, Акина бросилась вперёд. Её тело двигалось с невероятной скоростью, обвиваясь вокруг врага, нанося удары, каждый из которых вспыхивал ледяным сиянием. Магия, исходящая от неё, была подобна буре, а каждый её выпад осыпался тысячами сверкающих осколков. Арест взревел, его голос был полон ярости и триумфа. Но теперь он был вынужден обороняться. Их схватка превратилась в хаотичный танец — магия разрывала воздух, вспышки ослепляли, ударные волны заставляли трещать стены замка. Ровена, наблюдая за этой разрушительной битвой, понимала: это было лишь начало. Её взгляд вновь остановился на Томе. Он встряхнулся, словно стряхивая последние сомнения, и сделал шаг к вратам. Его лицо больше не выражало растерянности — только холодную решимость. Он знал, что делать. И только Ровена оставалась собой. Несмотря на помощь своего древнего воплощения, она не знала, что делать. Её разум был подобен пустому сосуду, готовому вместить что угодно, но пока что совершенно лишённому содержания. Она осознавала, что ей предстоит использовать магию, которой Гнездо и его Главы накапливали. Создание четвёртой печати — это объединение душ всех, кто когда-либо присягнул на верность змеиному роду. Теперь ей было ясно, зачем нужны были жертвы Совета и клятвы, произнесённые в ночь Красной Луны. Змеиный род всегда готовился к возвращению своего создателя, зная, что силы трёх печатей может оказаться недостаточной. Но как использовать эту мощь, Ровена не знала. Чем больше она пыталась анализировать, тем сильнее путалась. Её мысли разрывались между образами: души, клятвы, чувства. Её разум отчаянно искал зацепку. Сила души — нечто неисчислимое, неосязаемое. Это бесплотная материя, которую можно лишь почувствовать. Может, ей удастся. Стоило только отпустить разум и довериться интуиции, глубинному знанию, которое, возможно, жило внутри неё самой. Хаос вокруг мешал сосредоточиться. Ровена краем глаза видела Тома, сплетающего заклятия. Акина продолжала бой с Ураборосом, не давая ему отдалиться от врат. Она закрыла глаза. Ей нужно было лишь мгновение. Один глубокий вдох — и что-то начало происходить. Это была не магия, требующая палочки или заклинаний. Она ощущалась совсем иначе. Лёгкая, естественная и в то же время тяжёлая, глубинная, тяготеющая. Никакие известные ей магические формулы здесь не работали. Это была магия Гнезда — сама печать связала её с душами всех, кто дал Гнезду свою клятву. Нерушимый магический контракт, навсегда связывающий душу с волей змеиного рода. Клятва, что не давала душам достичь покоя, пока не настал миг встать на защиту Гнезда. Ровену окружило отдельное пространство. Битва, шедшая вокруг, казалась далёким эхо, почти неслышным. В этом пространстве начали появляться силуэты. Сначала едва видимые, затем всё более чёткие. Мужчины, женщины, дети, маглы и маги, жившие в разные эпохи, на разных землях. Сейчас это не имело значения. Их души были едины, связаны одной целью. Ровена внимательно всматривалась в лица. Она узнала всех прежних Глав Гнезда. Их строгие, но ободряющие взгляды словно говорили: «Мы сделали своё дело. Теперь всё зависит от тебя». В толпе она увидела Хелену. Предыдущая Глава Гнезда хитро улыбалась, как будто говоря: «Теперь ты знаешь всё». Лицо Хелены стало другим — мягче, счастливее. Рядом с ней стоял мужчина, держащий её за руку. Ровена напрягла память. Салазар Слизерин? — мелькнуло в её голове. Позади Хелены стояли Дван и Дорея. Ровена узнала их по портретам, а с Дореей ей уже довелось встретиться. Та только слегка кивнула, словно подтверждая: «Мы здесь». Следующая встреча принесла с собой болезненное осознание: её отец умер. Да, они никогда не были близки. Порой ей даже казалось, что он ненавидел её, отвергал её существование. Но от этого потеря не стала менее мучительной. Боль прокатилась по телу волной, доходя до самых кончиков пальцев, оставляя пустоту. А теперь он стоял перед ней. Не тенью, не воспоминанием, а чем-то большим. И смотрел на неё так, как никогда не смотрел при жизни. В его взгляде были нежность и тепло, которых она никогда от него не знала. Это было слишком. Ровена опустила взгляд, словно не смела встретиться с ним глазами. Её плечи слегка ссутулились, будто она снова превратилась в ребёнка, чувствуя себя виноватой в чём-то, чего не совершала. Это чувство было чуждо, но неотступно. Рядом с отцом стояла женщина. Красивая, миниатюрная, с вьющимися каштановыми волосами и ясными голубыми глазами. Ровена не могла отвести от неё взгляда, будто пыталась запечатлеть каждую деталь. Её мать. Она видела её лишь однажды — на портрете в особняке Грантов. И даже тогда избегала смотреть на это изображение, чувствуя странную, необъяснимую тяжесть. Но теперь перед ней стояла живая душа. Женщина улыбалась мягко и грустно, как будто извиняясь за то, что не смогла быть рядом. Её руки слегка потянулись вперёд, но так и не коснулись дочери. В этом жесте было столько сожаления, столько светлой печали, что Ровена почувствовала, как волна эмоций поднимается внутри. От растерянности до глухого, почти пугающего волнения. Она знала, зачем здесь эти души. Они пришли не для того, чтобы утешить её или поговорить с ней. Она не услышит их голосов, не почувствует их прикосновений. Они пришли помочь в большем, в том, что имело значение для мира. Но этот миг принадлежал ей. Это был её момент — эгоистичный, болезненный, но абсолютно необходимый.

***

Один мощный удар, и Акина в теле Змеи отлетела, сильно ударившись об каменную стену. Змея попыталась подняться, но силы её были на исходе. Уроборос, ликовавший, выпрямился, выпустив шипящий рык, от которого кровь в жилах похолодела. Замок снова содрогнулся, и камни посыпались с потолка. Мрак продолжал поглощать зал. Реддл, стоящий у врат, не позволял им погаснуть. Он не прекращал шептать заклинания на парселтанге. Символы на стенах тускнели и вспыхивали вновь. Вдали, на другом конце зала, начали образовываться слабые магические вихри, но Уроборос был слишком далеко, чтобы попасть в них. Том обернулся. Он знал, что этого недостаточно, чтобы победить Уробороса. Змей находился на пике своей силы. Реддл напряженно пытался сосредоточиться, но змеиный шёпот в голове мешал ему. Он искал глазами Ровену. Ведьма стояла, окруженная чёрными тенями, которые поглощали её. Глаза её были пустыми, смотрели в бездну. Кровь медленно стекала из уголка её губ. Магия начала отражаться на её теле. На ногах её держала лишь тьма, словно привязывая к земле. Том был готов бросить все и броситься ей на помощь, но Уроборос не терял времени. Он кинул взгляд своих змеиных глаз на Ровену, видя её уязвимость, и направился к Реддлу. Том не мог пошевелиться. Одно неверное движение — и врата закроются. Древняя магия, и так повреждённая трещинами, могла разрушиться в любой момент. Он чувствовал это. Он выставил перед собой барьер, сосредоточив усилия на серебристой преграде, как мог. Из пасти Уробороса снова вырвался ужасающий рык, и в тот момент, когда змей был готов прыгнуть на заклинателя, в него врезался ослепительный шар света, отбрасывая его назад. Том увидел Ровену. Но была ли это действительно она? Ведьма поднялась вверх, к самому своду потолка. Тьма, которая окружала её, исчезла, а её тело замерло. Лицо Ровены начало меняться, показывая одновременно тысячи лиц, их образы сменялись мгновенно, охваченные ярким свечением. Это была магия, которую он никогда не видел. Она была не из этого мира. Это было нечто совершенно другое. Том понял, что теперь его задача — держать врата открытыми. Он сосредоточился на этом, позволяя голосам замка вновь наполнить его сознание. Уроборос взревел, и казалось, что он увеличился в размерах. Молнии сыпались с его тела, но он не мог достать Ровену. Ведьма стала для него недосягаемой, и каждый её светящийся сгусток поражал его, оставляя глубокие раны на змеиных чешуях. В конце концов, змей отступил, направив свой взгляд обратно к вратам. Том почувствовал, как его сознание буквально сжалось, сосредоточив внимание на вратах. Вихрь внутри становился всё сильнее, и он знал, что больше не может сдерживать его. Время таяло, как песок, просыпающийся сквозь пальцы, и каждый миг мог стать решающим. Уроборос снова встал на дыбы, его глаза полыхали злом и ненавистью. Змеиная пасть раскрылась в громе, готовая проглотить всё на своём пути, включая Ровену и самого Тома. Его тело искрило магией, он был как смертоносный шторм, стремящийся к разрушению. Лицо Ровены уже не было человеческим — оно стало зеркалом вселенной, полным лиц, сливавшихся в одно. Вихрь магии вокруг неё становился всё мощнее, и тьма отступала, словно получала удар каждое мгновение. Она начала медленно подниматься, как сама смерть, заключённая в магическом потоке. Её телом завладели души тех, кто поклялся защищать гнездо. Силуэт едва был различим в ярком потоке света. Уроборос замер, потеряв свою силу. Его силу связывала неведомая мощь. Он зарычал, раздирая воздух своим отчаянным рёвом, но ничто уже не могло ему помочь. В этот момент его тело начало сжиматься, как будто сама магия поглощала его. Огромные чешуи, которые раньше сверкали, начали тускнеть, а тёмная энергия покидала его, вытекая через трещины. Том чувствовал, что он не в силах больше держать врата. Всё внутри него начало трещать, и его силы иссякали, словно он сам становился частью этого разрушения. Вихрь у врат разрастался, становясь подобным живому существу, жадно тянущему к себе всё, что находилось поблизости. Магический шторм ревел, срывая каменные плиты с пола, разбрызгивая осколки древних рун. Воздух дрожал, пропитанный магией, такой древней и жестокой, что сам замок стонал от её тяжести. Уроборос взвыл, осознав, что происходит. Его тело, огромное, как сама вечность, начало медленно соскальзывать вперёд — сначала лишь чешуйчатый хвост, потом с булькающим звуком затягивало кольца, которые он тщетно пытался зацепить за трещины в полу. Он издавал яростный, пронзительный рык, похожий на крик тысячи умирающих душ. Его змеиные глаза, полные древней злобы и ужаса, метнулись к Тому, словно пытаясь выжечь в его памяти последний взгляд перед падением в бездну. Том едва держался на ногах, руки горели от перенапряжения, но он не мог позволить себе дрогнуть. Врата вибрировали, как натянутая до предела струна, готовая лопнуть. Заклинания на парселтанге срывались с его губ, сливаясь с рёвом затягиваемого Уробороса. Змей метался, его когти царапали воздух в тщетной попытке найти опору. Он взвыл ещё громче, когда его массивное тело начало выгибаться, разрываемое магическим вакуумом. Врата раскрылись шире, магический шторм стал неостановимой воронкой. Уробороса затянуло полностью, его рык оборвался резким, жутким щелчком, когда последний фрагмент его тела исчез в слепящем вихре. Врата задрожали, начали сжиматься, и Том знал, что должен закрыть их сейчас, иначе всё было напрасно. Сжав зубы, он поднял руки, ощущая, как магия буквально сжигает его изнутри. Он чувствовал, как рушится всё, что было частью его силы, но это не имело значения. Главное — удержать их закрытыми. С последним криком, который слился с эхом исчезнувшего Уробороса, Том ударил по врагам магической печатью. Врата захлопнулись с оглушительным звуком, похожим на треск разрывающейся реальности. Мир содрогнулся… и замер.

***

Холод первых заморозков пробирал до костей. Том всегда ненавидел холод. Он приносил с собой слишком многое — запах сырости, шорох шагов в пустых коридорах, призрачную боль старых шрамов. Воспоминания, которые следовало стереть, как ошибки на пергаменте, но которые, увы, не поддавались забвению. Порывистый ветер трепал его волосы, заставляя натянуть воротник пальто выше. Он не знал, что привело его сюда — пустота последних дней или желание убедиться, что всё это было реальностью, а не сном. Реддл стоял, кутаясь в пальто, и смотрел на величественный белоснежный замок. В лучах рассветного солнца он сиял, словно утопал в молочном свете. Гнездо никогда не выглядело таким… чистым. Ослепительным. Нетронутым. Замок смеялся ему в лицо. Том мог бы поклясться, что ещё пару дней назад здесь были только руины. Они едва успели выбраться, когда вековые своды рухнули. Как только врата затянули внутрь Уробороса, всё вокруг словно лишилось опоры. Стены дрогнули. Гулкий треск, рокот. Камни срывались вниз, обрушиваясь в клубах пыли. Он смутно помнил, как выбирался. Как нёс на руках Ровену, которая была без сознания. Как Самиc Ирбис поддерживал Акину, помогая ей выйти. Они все едва успели покинуть замок. Но теперь… Том ожидал увидеть руины. Пепел. Следы недавней катастрофы. Но Гнездо смотрело на него с насмешкой. Оно не погибло. Оно возродилось. Как будто смерть была для него не концом, а новым началом. И Том рассмеялся. Смех, полный злобы, ненависти и отчаяния, прорезал морозный воздух, смешавшись с порывами ветра. Какая же ирония! Он, Том Реддл, спас этот мир. Мир, который ненавидел его с самого первого дня его жизни. Мир, встретивший его холодом и безразличием. Мир, в котором всё доставалось тем, кто совершенно этого не заслуживал. Мир, полный лжи. Всё его существование было борьбой. Сначала — за выживание, потом — за власть. Он был тем, кому не оставили ничего, кроме боли. Тем, кому приходилось вырывать своё место в этом мире зубами и когтями, потому что иначе его просто затоптали бы. И вот теперь этот самый мир ждал, что он примет свою роль спасителя? Что ж, он её принял. Но даже здесь, даже в этом мире он не мог получить ничего без уплаты. Даже за собственное спасение с него взяли дань. И неважно, хотел ли он этого или нет — это принадлежало ему. А у него это отняли. Что ему теперь осталось? Примириться? Удовлетвориться тем, что он выжил? Нет. Это был бы слишком лёгкий конец. Если он родился лишь для того, чтобы невольно спасти этот мир, то он сам решит, каков будет его итог. Теперь у него есть право. Право построить новый мир, не жалея старый. Там, под рухнувшими сводами, окончательно умер Том Марволо Реддл. И вместе с возродившимся Гнездом возродился Лорд Волан-де-Морт. И этот мир, которому он даровал новую жизнь, теперь принадлежал ему.