Как нам включить свет?

      ВЕДУЩАЯ НОВОСТЕЙ: Доброе утро, Лондон! Это удивительно прекрасное утро первого августа. Я — Ребекка Мосс.              ВЕДУЩИЙ НОВОСТЕЙ: А я — неизменно привлекательный Гэвин Филдерс.              ВЕДУЩАЯ НОВОСТЕЙ: С вами «Утренняя дремота», выпуск новостей Лондона на 38-м канале, который перечислит вам основные факты на эту минуту, чтобы вы могли спать дальше. Только… Гэвин, у меня такое ощущение, что сегодня утром у нас много бодрствующих людей, не так ли?              ВЕДУЩИЙ НОВОСТЕЙ: Ну, Бекка, если они не проснулись раньше, то точно проснулись сейчас, увидев твое платье! Лондонцы, могут ли ваши телевизоры должным образом передать этот оттенок розового?              ВЕДУЩАЯ НОВОСТЕЙ [НАТЯНУТО СМЕЕТСЯ]: Спасибо, Гэвин. Наша главная новость — та, о которой, я уверена, большинству из вас не нужно напоминать. Сегодня рано утром около двух третей города в пределах трассы M25 столкнулись с тем, что эксперты назвали не «затемнением», а... «засвечиванием»? Это верно?              ВЕДУЩИЙ НОВОСТЕЙ [СМЕЕТСЯ]: Звучит как концерт Тейлор Свифт!              ВЕДУЩАЯ НОВОСТЕЙ [ВЕЖЛИВО СМЕЕТСЯ]: О, неплохо сказано. Сегодня утром, примерно в 4:45 утра, широкомасштабный скачок напряжения накрыл Лондона на юге вплоть до Саттона и было несколько отдельных сообщений в северной части аж до Хэтфилда! И под скачком напряжения мы имеем в виду не технический термин, которым обычно называют повсеместное отключение электричества, хотя именно это и произошло в оставшейся трети города. Нет, мы имеем в виду скачок напряжения! Включенные в розетку электроприборы, всевозможные лампочки и даже некоторые электроплиты заработали на полную мощность, став для некоторых людей этим утром довольно «горячим» сюрпризом. Городские власти пока не сделали официального заявления, за исключением комментария министра образования в Твиттере «перестаньте спрашивать меня, отменены ли занятия в школе, сейчас август, школы на каникулах».              ВЕДУЩИЙ ПРОГНОЗА ПОГОДЫ: Забавно, что ты упомянула «горячее утро», Ребекка, именно сегодня...              ВЕДУЩИЙ НОВОСТЕЙ: Да, Бекка, я бы точно не назвал его «горячим»!              ВЕДУЩАЯ НОВОСТЕЙ [УЛЫБАЯСЬ И ГОВОРЯ СКВОЗЬ ЗУБЫ]: Просто читаю телесуфлер, Гэвин.              ВЕДУЩИЙ НОВОСТЕЙ: О-о! Ледяной прием! Отличный переход к нашему ведущему прогноза погоды Патрику Уэсту. Что там происходит, Патрик?       ВЕДУЩИЙ ПРОГНОЗА ПОГОДЫ: ...Ладно. Да! Сегодня утром мы столкнулись с настоящей головоломкой, друзья, и если вы еще не вышли на улицу, я бы рекомендовал вам выйти и прогуляться, пока это не закончилось. Первое августа подарило нам великолепное утро, пусть и беспрецедентное. Ночью с юго-востока на Лондон надвинулся холодный фронт высокого давления, причем так быстро, что радары не успели его засечь, пока он уже не оказался над городом. А для любителей-метеорологов по ту сторону экрана повторяю: вы все правильно расслышали — холодный фронт с юго-востока. Это неслыханно.              ВЕДУЩИЙ НОВОСТЕЙ: Почему это неслыханно, Рик?              ВЕДУЩАЯ НОВОСТЕЙ: Это связано с полюсами, верно, Патрик?              ВЕДУЩИЙ НОВОСТЕЙ: [ЗАКАТЫВАЕТ ГЛАЗА В КАМЕРУ, РУКОЙ ИМИТИРУЯ СЛОВА РЕБЕККИ, БЕЗЗВУЧНО ПРОИЗНОСЯ «БЛА-БЛА-БЛА»]              ВЕДУЩИЙ ПРОГНОЗА ПОГОДЫ: Верно, Бекка! Исторически сложилось так, что холодные фронты, которые влияют на погоду в Лондоне, приходят с северо-западных полярных областей Атлантического океана. Мы видим целый шлейф областей, затронутых понижением температуры, задолго до того, как он достигнет Лондона, но в данном случае, как вы видите здесь [УКАЗЫВАЕТ НА КАРТУ ДАВЛЕНИЯ НА ЭКРАНЕ], эта область высокого давления, похоже, расположилась у Английского канала и влияет только на эту изолированную область в Лондоне. Эксперты считают, что может быть связь между этой внезапной вспышкой солнечной прохладной погоды и, кхм, «засвечением», которое наблюдалось в ранние утренние часы, но опять же, это беспрецедентно. Давайте наслаждаться этим, пока можем, не так ли, друзья?              ВЕДУЩАЯ НОВОСТЕЙ: Согласна, Рик! А ты что думаешь, Гэвин? Надо ли ему объяснить это тебе еще раз?              ВЕДУЩИЙ НОВОСТЕЙ [ПОВОРАЧИВАЕТСЯ В КАМЕРУ]: В пятницу у берегов Грейт-Ярмута произошел несчастный случай, в результате которого два человека попали в больницу, а целое транспортное судно затонуло, что заставило береговую охрану Его Величества вызволять группу людей, оставшихся на мели на вышедшей из строя буровой платформе. Это произошло во время волонтерского мероприятия под названием «Захоронение», организованного нашим Фондом экологической реформы бытия. Состояние обоих мужчин оценивается как стабильное. И вот что я хочу спросить: можем ли мы винить ФЭРБ в этом несчастном случае?              ВЕДУЩАЯ НОВОСТЕЙ: Конечно, не можем.              ВЕДУЩИЙ ПРОГНОЗА ПОГОДЫ: Ни за что.              ВЕДУЩИЙ НОВОСТЕЙ: Да, это был риторический вопрос. Мы не можем обвинять ФЭРБ, когда что-то идет не так. Они помогают нам.              ВЕДУЩАЯ НОВОСТЕЙ: Они хотят для нас лучшего.              ВЕДУЩИЙ НОВОСТЕЙ: И они определенно знают, что делают... верно? [РАСТЕРЯННО МОРГАЕТ, СЛОВНО ОТХОДЯ ОТ ТРАНСА] Бекка?              ВЕДУЩАЯ НОВОСТЕЙ: Наш следующий сюжет: Похоже, что численность пресноводных видов рыб начинает падать, в отличие от их соленых собратьев. Может ли это быть «Божьим промыслом»? Скорее всего, нет, но выглядит это довольно тилап-околиптически... ***              Когда Азирафель возвращается в книжный магазин, где в утреннем свете все еще ярко горит карикатурная вывеска над входом, то меньше всего ожидает увидеть там Кроули. Что, впрочем, означает, что Кроули только там и может оказаться.              Судя по всему, у Мюриэль была довольно напряженная ночь: половина ковра вручную вырвана вместе с защитной подкладкой, оставив под собой потертый и не очень чистый паркетный пол. Он сразу же создает ощущение правильности под мокасинами Азирафеля, несмотря на свою грубость и неровность (опять-таки правильные). На стойке перед входом лежат стопки книг из коллекций Азирафеля и Мюриэль, и Азирафель был бы немного смущен тем, что его книги выставлены напоказ, если бы демон не... не сделал того, что сделал. Если бы он не делал того, что делает сейчас. На самом деле, книги — пожалуй, последняя вещь, которая приходит Азирафелю на ум в данный момент.              Ну, эти книги.              Одно из кресел развернуто к дверному проему, в который только что вошел Азирафель. Кроули сидит в нем с безупречно стоическим видом: костюм идеально гладкий, глаза вновь спрятаны за очками, ни один волос не выбивается из прически. Длинные ноги подтянуты к груди, так что пятки упираются в подушку кресла, сложенные на коленях руки напряжены. Он прижимается ртом к ткани пиджака на предплечьях и крепко стискивает ладони на локтях, совершенно неподвижно смотря на Азирафеля.              Этого следовало ожидать. Вполне знакомая Азирафелю ситуация — Кроули в угрюмом расположении духа, даже если причина этого конкретного дурного настроения совсем ему не знакома. Азирафель делает глубокий вдох и открывает рот.              Он хочет поздороваться, спросить, как он, но вместо этого выдает:       — Уитмен был довольно глуп.              Он чувствует, что это как бы подводит итог всему, что произошло с момента их последнего расставания. Кроули ничего не отвечает и не делает никаких движений, свидетельствующих о том, что он его услышал. Азирафель снова смотрит на его волосы. Они выглядят мягкими и искусно уложенными, челка откинута с лица и остается там только благодаря искушению. И это и вправду искушение теперь, особенно если учесть, что ощущение прикосновения к волосам Кроули по сути отпечаталось в промежутках между его пальцами, оставив после себя призрачное ощущение того, как он тянул за них, словно они с Кроули застыли во времени в пылу охватившей их страсти где-то на краю его сознания. Зуд в руках Азирафеля возвращается с новой силой. Он так и не прошел.              Азирафель продолжает достаточно громко, не сводя с него глаз:       — Мюриэль, будь добра, отправляйся в Брайтон на обозримое будущее...              — Мюриэль останется, — наконец приглушенно произносит Кроули, не поднимая голову со своих рук.              Азирафель награждает его выразительным взглядом, нарочито выгнув брови и поджав губы, — взглядом, говорящим: «Я не могу озвучить то, что хочу сделать, учитывая присутствие ребенка, но вряд ли мне нужно произносить это вслух после той ночи, которую мы только что провели». — Этот взгляд также говорит: «Возможно, у меня нет моих обычных причиндалов, но я могу быть весьма изобретательным».              Вслух же он продолжает:       — Я бы предпочел остаться наедине.              — Кто знает, что мы можем сделать наедине, — брюзгливо бросает Кроули надтреснутым голосом, словно услышал эти мысли.              — ...Да, в этом и суть, — хмурится Азирафель.              Мюриэль, похоже, все равно их не слышала. Она целенаправленно перебирает книги на стойке, хватая их охапками, чтобы отнести в боковой шкаф. На ней отвратительное сочетание джинсов-карго, распахнутой гавайской рубашки, под которой виднеется футболка с графическим рисунком, и козырька, поднимающего ее пушистые волосы вверх. На поясе у нее висит портативный CD-плеер, в уши вставлены наушники. Одному Господу известно, какой у нее музыкальный вкус.              — Ладно, — говорит Азирафель, когда Кроули ничего не отвечает, и небрежно проходит к другому креслу. Он не садится, а лишь слегка опирается руками на мягкую спинку кресла, спокойно глядя на напряженный профиль Кроули. — Так мы будем делать вид, что... этого не произошло?              Кроули снова ничего не отвечает, прожигая взглядом (теперь уже пустой) входной проем.              — Разумеется, — невозмутимо продолжает Азирафель, — я имею в виду ту часть, где мы признались друг другу в своих чувствах, а затем скрепили наши отношения ночью стра...       Кроули тут же опускает голову и с громким, протяжным стоном упирается лбом в руки. Такая реакция несколько успокаивает Азирафеля. Не надолго, но достаточно, чтобы сосредоточиться, вспомнить, как начались последние сутки. Как они развивались. Как многого он еще не знает, и хотя смущать демона — одно из его любимых занятий, Азирафель считает, что сейчас самое время задавать вопросы.              Поэтому он начинает с самого простого.              — Почему ты вернулся? Раньше, я имею в виду. — Он знает, почему Кроули вернулся сейчас.              Кроули долго не отвечает. В конце концов он поднимает голову и упирается острым подбородком в предплечья. Когда он говорит, верхняя часть его головы слегка шевелится из-за неподвижного положения челюсти, волосы подрагивают.              — Я знаю тебя лучше, чем кто-либо знает кого-либо, — начинает он степенно и немного ворчливо, как будто этот факт вызывает у него противоречивые эмоции. — Я знаю, когда ты что-то скрываешь, и знаю, когда ты чувствуешь себя за это виноватым. Я принял твою... оливковую ветвь, полагаю, и... — Он небрежным жестом указывает на пакет с макаронами, стоящий на пустой полке, чтобы не мешать ремонту Мюриэль, — надеялся, что ты, в свою очередь, примешь мою. Что мы могли бы… поговорить.              Оливковой ветвью Азирафеля было совместное вырыванием страниц из Библии. Кроули воспринял его как таковое и захотел... отплатить тем же. Разделить с ним трапезу. Приобщиться к человеческой традиции вместе с ним, чего они не делали уже много лет.              Ну, если не считать того, что произошло час назад. С тематической точки зрения.              — Мы собирались поговорить, — медленно произносит Азирафель, пытаясь прояснить ситуацию, не в состоянии избавиться от сомнения в голосе. — Ты вернулся, потому что собирался позволить нам наконец поговорить о наших чувствах.              Кроули бросает на него раздраженный взгляд.              — Почему ты так это говоришь?              — Ну, просто... в самом деле? Я уже полгода пытаюсь поднять эту тему, а ты затыкаешь меня при любой попытке. — Азирафель ковыряется в нитке пиджака, все еще перекинутого через спинку кресла, — одной из целого леса распущенных ниток. Он удивлен тому, что ткань еще держится. — Я просто сомневаюсь, что могу тебе поверить, вот я к чему.              — Ты серьезно? — Кроули удивленно пялится на Азирафеля, почти впечатленный его словами. — Ты... Надо было тебе остаться в больнице. Они проверяли, не выбила ли бочка тебе мозги?              Азирафель испускает громкий вздох.              — Ладно, да, я знаю, что намеренно не поднимал одну конкретную тему, спасибо, что напомнил, но все равно ты отталкивал меня при каждой моей попытке поговорить о...              — Ты не упомянул ключевую деталь — на самом деле решающую, — что вся наша ссора началась четыре года назад, когда я хотел поговорить о «нас», а ты отказался слушать! — патетично продолжает Кроули, распаляясь; его шея напряглась и вытянулась над сложенными руками. — И! Как ты сам сказал, вчера вечером я много говорил о своих... э-э... чувствах. Охотно! Ты не можешь больше меня за это попрекать.              — Насколько я помню, мы много чего еще делали, помимо разговоров, — фыркает Азирафель.              С очередным драматическим стоном Кроули снова опускает голову на руки, на этот раз настойчиво потираясь лицом о рукав, и стонет, словно от боли.              — Хватит об этом вспоминать.              Просияв, Азирафель помахивает пальцем, словно выделяя Кроули из линейки на опознание.              — Вот это как раз то, что я имел в виду! — Азирафель склоняется над свободным креслом с горящими от воодушевления глазами. — Если ты так невероятно… открыт для разговора, давай обсудим то, что произошло.              — Мы не можем.              — Мы не можем, — невозмутимо повторяет Азирафель, с болью вспоминая 1941 год. — Конечно, нет. Можно узнать почему?              — Потому что тебе назначена дата казни, идиот, — цедит сквозь зубы Кроули. — Прости меня, если это имеет приоритет над... над…              Он так и не заканчивает фразу. Азирафель выжидательно выгибает брови, побуждая его продолжать, но Кроули упрямо поджимает губы. «Неужели он так и не способен это сказать? Даже сейчас?» Яростное предвкушение в теле Азирафеля все нарастает, как увеличивающееся давление, от которого закладывает уши и сбивается дыхание, пока он наконец не взрывается:        — Над сексом! У нас был секс!              Кроули выпрямляется и стремительно вскакивает на ноги, словно хочет выскочить через потолок, не останавливаясь до тех пор, пока не попадает в открытый космос. Этот момент настолько наэлектризован, что Азирафелю хочется содрать с себя кожу, расчесав ее до костей, чтобы унять зуд. Кроули смотрит куда-то вверх, пытаясь успокоить дыхание, Азирафель — на напряженные лопатки, на то, как они перекатываются при каждом вдохе. Дерево под ногами Азирафеля пульсирует, как живое сердце.              — Не было, — наконец произносит Кроули голосом нарочито ровным, непроизвольно хриплым. — У тебя не было. Никаких «мы» в том, что произошло, в том, что я… сделал.              Азирафель растерянно моргает, ошеломленный этим заявлением.              — Это не так работает, — говорит он.              — Забавно, но по-другому это не описать.              Азирафель подозрительно прищуривается, чувствуя при этом, как неуютное давление в груди ослабевает, и он наконец-то может сделать глубокий вдох.              — Кроули, — начинает он, — это все потому, что ты считаешь, будто я не получил удовольствия?              Кроули не отвечает, продолжая стоять к нему спиной, выгнув плечи, когда скрещивает руки на груди и переминается с ноги на ногу. «Упрямец». Азирафеля охватывает такой сильный прилив нежности, что он лишь чудом удерживается от того, чтобы не броситься к демону и не заключить его в объятия. Тем временем из ванной комнаты появляется Мюриэль с дюжиной тюбиков зубной пасты, не обращая на них никакого внимания, и вновь отступает в боковую комнату.              — Кроули... — вновь пробует Азирафель, но затем медлит, оценивая ситуацию. Словами все это не описать, в противном случае он уже сказал бы их, и они устроили бы выступление на бис в его квартире наверху.              Так что он и не пытается, а просто расслабляет плечи с усталым фырканьем и говорит:       — Знаешь ли ты, что, когда я закрыл гараж и направился домой, за мной, кажется, следовала стая певчих птиц, и их щебетание превратилось в безупречное исполнение «Весны» Вивальди. Солнечный свет пробивался сквозь облака, все люди проходили мимо меня с улыбкой на лице, и, смею сказать, когда я свернул на Уикбер-стрит, то запел песню под аккомпанемент лучшего бродвейского оркестра, игравшего не что иное, как «Я могла бы танцевать всю ночь» из «Моей прекрасной леди»...              Кроули удивленно фыркает, но пытается это скрыть, совсем не преуспев. Азирафель позволяет себе улыбнуться.              — Ты, — начинает Кроули, все еще отвернувшись от него, — просто нелепый.              Азирафель отталкивается от кресла и делает шаг в сторону, так что между ними остается лишь пара метров пустого пространства.              — Возможно, я соврал насчет бродвейского оркестра, — признает он, — и людей, они все были довольно угрюмыми. Но про птиц, боюсь, чистая правда, и это было весьма впечатляюще.              И снова фырканье. Азирафель делает еще один шаг ближе к нему. Еще один шанс, ставший результатом всех прочих шансов за долгие тысячелетия, которые ни к чему не привели.       — Ты даже не представляешь, каким несчастным я был, — тихо признается Азирафель ему в спину, но потом, сглотнув, исправляется: — Ну, может, и представляешь, но после прошлой ночи... О, Кроули, мне кажется, я никогда не был счастливее. Я никогда не думал, что узнаю, как снова быть счастливым, а теперь это ощущение удесятерилось. Я просто не знаю, что со всем этим делать.       При этом Кроули чуть поворачивается к нему с ужасно неуверенным, уязвимым выражением на видимой половине лица, словно он хочет поверить в искренность Азирафеля, но не знает, как. Он выглядит хрупким и ранимым. Но, не успев сделать над собой усилие, он снова натягивает на лицо маску, подернув носом и искривив губы, и окидывает Азирафеля безразличным взглядом.       — Мы не будем это обсуждать, — говорит он. — Я не могу... Не сейчас, пока я пытаюсь разобраться в той неразберихе, в которую ты ввязался, а потом стал лгать мне о...       — Хочешь, чтобы я извинился? — резко перебивает Азирафель, прекрасно понимая, как быстро все пошло наперекосяк, словно их отношения просто не созданы для безмятежной нежности. Но он по-прежнему не считает, что ему есть за что извиняться. — Может, мне встать на колени и умолять? Или все равно встать на них, чтобы...       Кроули издает придушенный звук и принимается беспокойно подергивать ногами, словно ему отчаянно хочется начать вышагивать по магазину.       — У нас осталось меньше пяти месяцев, — резко бросает он голосом гулким из-за более ничем не покрытых деревянных полов. — Всего несколько месяцев на то, чтобы выяснить, где Рай хранит Книгу Жизни, чтобы мы могли... ну, не знаю, забрать ее и навсегда запереть в каком-нибудь лабиринте. Может, заодно стереть несколько имен, например, Метатрона. Или Михаила. — Теперь он явно накручивает себя, говоря все быстрее и быстрее, словно его слова участвуют в гонке и стремятся поскорее прийти к финишу. — Я бы позволил тебе стереть имя Михаила, но... я настаиваю на том, чтобы самому вычеркнуть имя Мега-Гондона из существования первым...       — Мы не будем стирать никаких имен, — говорит Азирафель, пытаясь его урезонить. — Или вычеркивать их, если уж на то пошло.       — Не тебе это решать!       — Вообще-то мне, учитывая, что именно мое имя они собираются...       — Думаешь, только тебя это касается? — Брови Кроули недоверчиво сходятся на переносице. Он словно бы весь подбирается для атаки. — Второе Пришествие уже на пороге, Азирафель, и Книга Жизни затронет не только тебя. Если мы не можем остановить Бога, или Рай, или самого Христа, то можем, по крайней мере, перехватить его источник. Полностью сделать книгу неподвластной им. Стереть тех, кто не остановятся, пока не получат ее обратно, и наконец-то обрести чертов покой!       — Но почему? — раздраженно отвечает Азирафель, слишком повышая голос. — Почему мы должны перехватывать источник? Почему стирание — это решение проблемы стирания?       Кроули издает звук отчаяния, который, кажется, направлен самой вселенной, и поднимает руки, словно хочет ударить себя по голове.       — Азирафель, мне что… пожалуйста, не заставляй меня снова говорить об ультрафиолетовом свете или червях, у меня уже закончились...       — Это не так, — внезапно говорит Мюриэль.       Это заставляет Кроули и Азирафеля замереть и с легким удивлением взглянуть на другого ангела. Мюриэль сняла наушники с головы, повесив их на шею, и теперь напряженно смотрит на пару. Из слишком громких динамиков доносится смутно электронная музыка на японском.       — То есть не источник. Книга Жизни, в смысле. Она им не является. — Она неловко переминается с ноги на ногу, но ее голос звучит уверенно, словно она ничуть не сомневается в своих словах. — Она работает не так. Ее кража может спасти только, — она многозначительно косится на Азирафеля, затем переводит взгляд обратно, — ангелов. Планета все равно обречена.       У Кроули отпадает челюсть, причем в буквальном смысле. От этого зрелища Азирафелю приходится спрятать улыбку, так что на щеках появляются ямочки, а подбородок упирается в шею. Он снова переводит взгляд на Мюриэль и украдкой подмигивает ей, отчего она встает чуть прямее.       — Как... — почти с подозрением начинает Кроули.       Азирафель складывает руки за спиной и делает медленный шаг вперед.       — Я сказал, что сам не занимался поисками книги, — довольно сухо произносит он и кивает на Мюриэль. — Однако она не прекращала поиски с тех пор, как мы вернулись на Землю.       — И, — добавляет Мюриэль, обращаясь и к Кроули, и к Азирафелю, — я знаю, что нам делать дальше.       Кроули буквально физически понуряется: его плечи опускаются, суровые морщины на лице разглаживаются, и он быстро открывает рот, чтобы заговорить, внезапно ободренный тем, что кто-то — кто угодно — на его стороне. Но тут Мюриэль резко поворачивается на пятках и направляется обратно в боковую комнату. Кроули так и застывает с отвисшей челюстью и совершенно оскорбленным выражением на лице.       Но Мюриэль быстро возвращается, таща за собой переполненный чемодан.       — Чтобы спасти планету и выяснить, где находится Книга Жизни, чтобы спасти Азирафеля, нам, — ее голос звучит напряженно, — нужно отправиться в Нью-Йорк.       — Нью-Йорк? — в унисон спрашивают Кроули с Азирафелем, первый — недоверчиво и пронзительно, второй — с плохо скрываемым интересом. Кроули смотрит на него так, будто его предали, и Азирафель его не винит: радоваться тому, что ступит на землю Америки, — это, пожалуй, нечто прямо противоположное всему тому, из чего он состоит на фундаментальном уровне — как божественном, так и человеческом.       — О чем это ты говоришь? — спрашивает Кроули, быстро переводя взгляд на Мюриэль.       — Нам нужно в Нью-Йорк, — медленно повторяет она, словно Кроули особенно туго соображает. — Все мои исследования каждый раз приводят меня в Нью-Йорк. Я теперь много знаю о Книге Жизни и о том, как будет выглядеть конец света. Но я ничего не могу сделать, пока мы не попадем в Нью-Йорк. А до тех пор все это... я не знаю. Лишь теория.       С лица Кроули не сходит недоумевающее выражение. Он издает какой-то звук, замолкает, пытается снова.       — Мы не отправимся в Нью-Йорк.       Лицо Мюриэль напрягается в выражении, которое у кого-нибудь другого означало бы раздражение.       — Значит, вы не хотите спасти мир? — Ее глаза загораются смесью нетерпения и чувства вины, и она выглядит так, будто борется с чем-то у себя голове, прежде чем бросает: — Вы не хотите спасти мистера Азирафеля?       Это возымело желаемый эффект. Кроули снова приходит в движение, пренебрежительно отворачиваясь с грубым жестом и язвительной насмешкой.       — Что? О, отвали...       — Тогда признайтесь, мистер Кроули! Если… если вы не доставите нас в Нью-Йорк, значит, вам все равно, жив мистер Азирафель или нет!       — Ты... Слушай, я знаю, что ты делаешь, и это не сработает. Кроме того, ребенок, дело не в тебе — ты можешь отправиться хоть на проклятый Юпитер, мне без разницы...       — Но мистер Азирафель должен отправиться со мной! И вы! Мы должны быть втроем.       — Если ты думаешь, что я добровольно отправлюсь в Нью-Йорк, то ты явно надышалась книжным клеем.       — Ну да, но это не имеет отношения к...       Азирафель наблюдает за их перепалкой, изучая их обоих и прикидывая, с какой стороны к этому лучше подойти, потому что ему совершенно необходимо отправиться в Нью-Йорк, чтобы узнать, есть ли там какие-нибудь улики, которые могут указать ему на нынешнее местонахождение Лайлы, а также чтобы установить источник уколов — загадочное НВОЗ, указанное на плакате в больнице. Кроули сказал, что знает Азирафеля лучше, чем кто-либо знает кого-либо, но, похоже, забыл о том, что это работает и в другую сторону. Придется проявить тактичность. «Чуткость. Сдержанность. Хитрость».       — Ты ее слышал! — вступает в игру Азирафель, слишком громко и драматично, сразу же позабыв о только что принятом решении. — Если ты заботишься о моем благополучии, нам придется отправиться в Нью-Йорк!       — Что... — Кроули быстро мотает головой между Азирафелем и Мюриэль, словно он одинокий солдат на линии обороны, и, пошатываясь, отступает на шаг назад. — Что случилось с «никуда не уходить»? И почему это я должен вас туда доставить? Почему это решение зависит от меня?       — Демоны могут перемещать материальные формы через Землю, — говорит Мюриэль, выразительно приподнимая брови. — Ангелы — нет.       Кроули указывает на себя большим пальцем.       — Вообще-то, этот демон не может, учитывая, что этот ангел... — палец грубо дергается в сторону Азирафеля, — находится под действием блокиратора чудес. Разве что мы с Мюриэль можем сами заняться поисками?..       Азирафель пренебрежительно опускает палец Кроули вместе со всей рукой, даже не глядя в его сторону.       — Ни за что.       — Вот видишь? Ни за что, так что…       Мюриэль быстро моргает и тяжело выдыхает через нос.       — В одном из университетов Нью-Йорка работает профессор, на которого ссылаются почти в любой книге или эссе о Книге Жизни за последние несколько лет, — говорит она. — Доктор Уильям Джайлс. Или раньше был профессором, во всяком случае. Он древний. Он не отвечает ни на мои письма, ни на звонки, но все еще числится живым во Всемирной паутине, и мне очень, очень нужно с ним поговорить.       — Человек, — сухо говорит Кроули. — Ты полагаешь, что человек — ключ к спасению Азирафеля.       — И всего мира, — многозначительно добавляет Мюриэль. — Я... ну, мне сказали, что такое уже случалось.       Агнесса Псих. Кроули отмахивается от слов Мюриэль с презрительным хмыканьем, но выходит это у него плохо, так что в итоге приходится прочищать горло, задыхаясь от приступа кашля. Справившись с собой, он торопливо продолжает:       — Мы не отправимся в Нью-Йорк. Азирафель останется в этом охраняемом книжном магазине, чтобы вновь не поставить свою жизнь под угрозу, а я собираюсь... не знаю. Разошлю по Аду служебную записку с запросом найти Книгу Жизни, может, пообещаю награду. Они сходят с ума по дискам U2, так что... закину удочку.       Азирафель негодующе открывает рот, готовясь попробовать другую тактику, но Мюриэль его опережает.       — Метатрон сказал кое-что еще на суде, — задумчиво начинает она. К ее чести, она лишь едва заметно ерзает на месте, хотя ее слова уже привлекли все внимание Кроули. — Он велел мистеру Азирафелю вернуться в книжный магазин и держаться подальше от неприятностей. Если в Раю заметили его... несчастный случай на корабле, то теперь они точно не спускают с него глаз. А демонические чудеса...       — ...Скрывают ангельские силы, — несколько взволнованно заканчивает за нее Азирафель и, повернувшись к Кроули, добавляет: — Именно так мы спрятали Джима… Гавриила в первый раз, верно? Ты сам это говорил. Что мы нейтрализуем друг друга, потому что твои чудеса действуют в противовес моим на райском радаре.       Кроули наклоняет голову, чтобы встретиться взглядом с Азирафелем поверх оправы очков.       — Как бы то ни было, — медленно, многозначительно говорит он, — я припоминаю, что в конце концов эта логика сработала не в нашу пользу. Мы не нейтрализовали друг друга. Откуда ты знаешь, что Рай не нажмет на аварийную кнопку, когда увидит очередной всплеск энергии, озаривший земной шар? Который вызовет демон, перемещающий двух ангелов?       «Потому что мы не нейтрализуем друг друга, в конце концов, — настойчиво думает Азирафель. — Ведь после вчерашней ночи, когда мы привели в действие всю энергосистему Лондона и навсегда изгнали из города гнетущее зло, они уже нажали на аварийную кнопку. Несомненно, они снова заметили, насколько мы сильны вместе».       «И потому что времени у нас в обрез».       — И это при условии, что это вообще возможно, — заканчивает Кроули, вновь наклоняя голову в сторону Мюриэль. — Потому что, опять же, я тоже не могу использовать свои чудеса! Ни в непосредственной близости от Азирафеля, ни даже на расстоянии, если попытаюсь на него повлиять. А значит, я не могу ни перенести вас куда-либо, ни предложить какую-либо защиту с помощью... ну, не знаю, оккультных средств. У меня связаны руки. — Он протягивает руки, крепко сжатые в кулаки, изображая, что они связаны. Азирафель невыразительно смотрит на него, чувствуя, однако, зарождающуюся идею, навеянную этим символизмом.       Потому что за все эти шесть тысяч лет Кроули ясно дал понять, что у него всегда есть пространство для маневра, когда речь идет о безопасности Азирафеля.       Поэтому Азирафель делает полшага к Кроули, почти касаясь его руки грудью.       — Кроули, — тихо говорит он, — ты знаешь, что не можешь заставить меня остаться здесь. Как только ты вернешься в Ад, мы с Мюриэль сядем на самолет до Нью-Йорка и сами займемся расследованием. Без всякой защиты, которую Великий Герцог Ада мог бы предложить нам от Рая.       — А самолеты разбиваются, — добавляет Мюриэль нарочито серьезно.       — Самолеты очень опасны, — столь же торжественно соглашается с ней Азирафель. — Я пережил первый полет только потому, что все еще мог творить чудеса. — В самолетах ужасно жарко.       Кроули не реагирует на его близость, смотря на Мюриэль прищуренными за стеклами очков глазами, кривя губы и постукивая пальцами по бедру. В том, как он смотрит на нее, чувствуется узнавание. Невольное признание. Почти неохотное смирение с тем, что появился и второй ангел, который знает, на какие слабые места нужно надавить.       Наконец он говорит ей:       — Дай нам секунду, хорошо?       Она кивает, снимает наушники с шеи и надевает их обратно на уши, фактически оглушая себя, однако все равно продолжает неловко пялиться на них, так что Кроули поворачивается лицом к Азирафелю. Личного пространства вокруг их тел по-прежнему практически не существует.       — Помнишь, я говорил, что у меня есть наводка на способ обойти блокиратор чудес? — бормочет он. — Поручил демонам покопаться в законности этого?       — До того, как больше ни разу не упомянул об этом, ты имеешь в виду?       — ...Эм, ага, именно. — У Кроули хватает такта выглядеть немного смущенным. — Думаю, мы можем это провернуть, сделать так, чтобы к тебе вернулась возможность творить чудеса. В каком-то... смысле.       — Хорошо, — отвечает Азирафель несколько неуверенно, так как припоминает, что Кроули сказал на этот счет. — Помнится, ты говорил, что мне это не понравится.       Кроули закусывает язык и медленно кивает.       — ...Я действительно так говорил, — признает он, упираясь руками в бедра и делая глубокий вдох. — Теперь, правда, после... после. — Он морщится. — Думаю, тебе это слишком понравится.       Азирафель заинтересованно вскидывает бровь. ***       Проходит несколько недель, прежде чем Кроули возвращается на Землю.       Перед тем как уйти, он бросил уничтожающий взгляд на Азирафеля при виде его явного разочарования.       — У меня есть работа, знаешь ли, — раздраженно буркнул он, когда Азирафель тут же запротестовал против его ухода, — которую я оставил, когда некий ангел позвонил мне в слезах и сказал, что мне нужно «опознать твое тело», учитывая, что у тебя нет кошелька и ты не просыпаешься. Это, — он нарочито повысил голос, — совсем не так надо описывать по телефону!       В ответ Мюриэль принялась скорбно и пронзительно причитать:       — Мне жаль, мне жаль, мне жаль...       Кроули отмахнулся от нее бесстрастным взмахом руки.       Постояв немного в неловком молчании, Азирафель краем глаза украдкой взглянул на Мюриэль, которая вернулась к попытке вручную оторвать оставшийся угол ковра, используя лишь ламинированную закладку, учитывая, что канцелярский нож давно сломался. Получалось у нее на удивление неплохо.       Тогда он спросил совершенно непринужденно:       — Могу я... поцеловать тебя на прощание?       Лицо Кроули сразу же вспыхнуло, вплоть до округлых кончиков ушей. Он издал серию нечленораздельных звуков, после чего хрипловато ответил:       — Лучше не надо.       Азирафель нахмурился и попробовал поторговаться:       — Тогда обнять?       — Это... предполагает довольно много прикосновений, не так ли?       — Много... — Азирафель хмыкнул. — А как насчет поцелуя в щеку? Это достаточно безлично?       — Ну... — К его чести, Кроули как будто бы раздумывал над этим, но потом тряхнул головой, сморщив нос. Его щеки оставались довольно красными. — Это все еще технически поцелуй, и, возвращаясь к первому вето, я правда считаю, что нам не следует...       — Что же мне тогда разрешено? — прервал его Азирафель, пытаясь подойти к этому рационально. Галантно. Немного погодя, Кроули осторожно протянул между ними руку.       Азирафель зашипел сквозь зубы, тут же возмутившись.       — Чертово рукопожатие? После того как твой язык практически достал до моего...       — О боже, остановись, ладно, просто... — Кроули быстро схватил его за руку, держа ее в обеих своих, так что его длинные пальцы сжались на ладони Азирафеля, большие пальцы коснулись костяшек. От этого прикосновения они оба вздрогнули; волосы на руке Азирафеля встали дыбом, а у Кроули перехватило дыхание — невысказанное признание того, что физическое прикосновение, прижатие кожи к коже, сделало с ними — что оно всегда делало с ними. Один из его больших пальцев немного неуверенно, нервно потерся о полированную поверхность кольца Азирафеля. Они оба опустили взгляды на свои руки, на свои тела, на костлявые пальцы с медного цвета волосками на них, сомкнутые вокруг мягких, слегка припорошенных бледными волосками. На мгновение у Азирафеля мелькнула шальная надежда, что Кроули поднесет его ладонь к губам, вежливо и целомудренно поцелует ее тыльную сторону. Он этого не сделал, но... мимолетная пьянящая надежда задержалась.       — Ладони — это... хорошо, — грубовато сказал Кроули, не поднимая глаз. — Ладони — это безопасно. Думаю, мы можем ограничиться ими.       Подобные прикосновения никогда не были безопасными, не для них, но... Азирафель просто кивнул, физически ощущая, как расширяются его зрачки.       — Тогда будем задействовать только ладони, — вздохнул он.       — Просто… — Кроули поморщился и отстранился, — избегай подобной формулировки.       Затем он ушел, пообещав вернуться, как только сможет. Тем временем Азирафель делает над собой усилие, на самом деле выслушивая результаты изысканий Мюриэль и читая ее коллекцию по Книге Жизни. Он весьма впечатлен тем, что ей удалось найти, хотя в каждой книге, которую он просматривает, есть доля дезинформации, что, впрочем, и неудивительно, поскольку все они написаны людьми.       (— В самом деле, — сказал он вслух, когда в главе «Книга жизни» в книге «Материнство христианского ребенка» речь зашла о моральной опасности абортов. — Как такое вообще могло быть опубликовано менее десяти лет назад? Я думал, что современное движение за женские права здорово продвинулось вперед!       Мюриэль, что любопытно, предпочитает отмолчаться.       — Э-э, — поправляется Азирафель. — Ну, безотносительно нынешнего вынужденного бесплодия).       В конце концов он приходит к выводу, что Мюриэль гораздо умнее, чем все считали, в том числе и он сам. Он толком не знает, что и думать, но в конце концов неохотно приходит к тому же выводу, что доктор Уильям Джайлс — самый близкий к эксперту в этой области человек на Земле, поскольку в любой книге, написанной не им, он упоминается в качестве источника информации. Но почему-то это не вселяет в него той же уверенности, что и в Мюриэль, насчет этого парня.       Трудно прийти к какому-то однозначному выводу о Книге Жизни, изучая ее иным способом; мало того, что люди оперируют столь ограниченными возможностями, так они еще и опираются на библейские отрывки, которые вполне могли быть изменены в период между провозглашением их Всемогущей и передачей пророкам на Земле. Не имея другого выбора, Азирафель вынужден верить стихам на слово. Не может же он подняться наверх и проверить. А единственный ангел, который мог бы проверить их для него, воткнул ему нож в спину, чтобы упрочить свое положение, не говоря уже о том, что он сразу же предложил Метатрону вынести ему смертный приговор, так что… Вряд ли он может «кинуть письмо на почту» Саракаэль и рассчитывать на ответ.       Уже проходит половина августа (и половина ночи), когда колокольчик над входной дверью книжного магазина издает звон без всякой задержки благодаря совершенно новому набору батареек.       — Кроули, — взволнованно приветствует его Азирафель, небрежно отбрасывая книгу на подушку. Затем он внимательно присматривается к демону и хмурится. — Боже правый, что с тобой случилось?       На первый взгляд Кроули выглядит так же, как и всегда, но детали создают весьма взъерошенный вид. Его костюму недостает свежести, он помят и немного свободно висит на его и так уже слишком худой фигуре; здесь не хватает пуговицы, там развязался шнурок. Волосы неряшливо свисают на лоб. Он уже снял очки, держа их за металлическую дужку; его глаза невероятно желтые, контрастирующие с темными кругами под ними и тенью усталости на веках. В другой руке он сжимает бумагу, причем так крепко, что сминает ее.       — Ты выглядишь лучше, — хрипло замечает Кроули ни с того ни с сего.       Азирафель обводит себя взглядом. Его синяки приобрели ужасный пестрый зелено-желтый цвет. И хотя его отросшие волосы чистые, одежда никуда не годится, а суставы все еще немного затекшие.       — Спасибо, — все же благодарит он. — А ты выглядишь чертовски плохо.       — Вот уж спасибо. Вполне понятно, учитывая мое место работы. — Кроули с нарочито громким шлепком кладет бумагу, которую держит в руках, на стойку. Звук заставляет Мюриэль с любопытством высунуть голову из боковой комнаты, где она безостановочно смотрела в Интернете видеоэссе обо всем, что касается христианства. Или иудаизма. Или американских культов. Или парков развлечений. Азирафель полагает, что ей просто скучно.       — А что это? — спрашивает он, старательно избегая смотреть на Кроули, когда подходит к стойке. Он твердо решил, что этот разговор не зайдет на опасную территорию. Бумага имеет формальный заголовок. — Служебная записка?       Кроули упирается бедром в край стойки, тяжело опираясь на нее.       — Контракт.       — Контракт?       — Контракт, — повторяет Кроули, — позволяющий тебе снова творить чудеса.       Азирафель издает куда более заинтересованный звук, прищурившись на бумагу, и принимается похлопывать себя по карманам жилета в поисках очков. Кроули обеими руками берет очки с шеи Азирафеля и надевает их ему на лицо, едва не ткнув дужкой в глаз.       — Спасибо, дорогой, — вздрогнув, говорит Азирафель, поправляя очки на носу, и подносит слегка помятую бумагу ближе к лицу. Немного почитав, он протягивает: — ...О-о.       — ...Да, — неловко отвечает Кроули, почесывая сзади свои взъерошенные волосы. — Да, вот почему я никогда не поднимал эту тему.       Мюриэль с любопытством подходит к ним. Она выглядит так же, как и несколько недель назад; на ней графическая футболка с надписью «МАМЕ НУЖНО ВЫПИТЬ» над мультяшным оранжевым котом, держащим бокал с мартини. Она молча наклоняет голову, чтобы получше разглядеть слова на бумаге. Азирафель позволяет ей это сделать, уже прочитав содержимое контракта в удивительно сжатом виде.       — Итак, я... — говорит он медленным, тщательно нейтральным тоном. — Я стану твоим...       Кроули медленно, почти по-змеиному, моргает.       — ...Демоническим рабом? — заканчивает Азирафель, поджав губы, когда слова уже прозвучали.       — Помощником, — поправляет его Кроули, поморщившись. — Не говори «раб», ассоциации... фу. И это только на бумаге, ангел, я же не... я не буду приказывать тебе делать что-то за меня, или помыкать тобой, или еще что-то.       — Понятно, — отвечает Азирафель, абсолютно не разочарованный этим пояснением. Ни в малейшей степени.       — Это… — Кроули облизывает губы, опускает локти на стойку и наклоняется на бок, нелепо выгибая позвоночник. На его бледной коже, на висках, в тонких веках видны вены. — Слушай, это работает следующим образом: если ты подпишешься на роль моего помощника, то получишь разрешение использовать мои чудеса от своего имени. Я должен буду одобрить или отклонить их — что является ничтожным условием, сам понимаешь, — но если низшие демоны, которым я это поручил, сделали свою работу правильно... а, сам знаешь, всегда есть возможность, что они не сделали, что, кстати, наиболее вероятно, так что если захочешь сейчас порвать эту бумагу, мы сможем придумать что-нибудь еще...       — Кроули.       — Точно, извини, ага. По сути, ты совершаешь чудо, используя мою силу, а ткань реальности не знает, от кого оно исходит, и... замещает его. Заставляет его произойти в любом случае. Это не сломает твой блокиратор чудес — это просто лазейка, но она должна сработать. Блокираторы чудес не работает по принципу «все или ничего», всегда есть исключения. И я готов поспорить, что тот, кто создал этот, не рассматривал возможность того, что ангел станет использовать силу демона, согласись?       Азирафель вспоминает о допросе.       К тому времени на нем уже был блокиратор чудес, но Метатрон смог чудом переместить их в комнату для допросов. Очевидно, он слишком рано начал запись постукиванием пальцев по столу. В конце концов, это не «все или ничего». Он невольно чувствует, как в груди расцветает надежда.       — Соглашусь, да, — с улыбкой говорит Азирафель. — Но я все равно не понимаю, почему ты не предложил это раньше. Почему бы мне это понравилось или не понравилось. Решение просто гениальное.       Кроули шумно сглатывает.       — Ангел, — начинает он, целенаправленно не отрывая взгляда от собственного ногтя, царапающего одинокую наклейку «Книжный клуб Опры», прилипшую к стойке. — Когда ты будешь творить чудо, ты используешь мою силу. Она будет... ощущаться иначе, чем твоя, и я... ну, мне кажется, что в ней есть и ментальный компонент, когда нужно выполнить задание на расстоянии. Эм-м... для… для облегчения доступа...       Азирафель надеется, что понимает, к чему клонит Кроули.       — Ты будешь...       — У тебя в голове, — заканчивает Кроули, поворачивая лицо в противоположную сторону движением, которое, несомненно, должно было казаться гораздо более непринужденным, чем оказалось на самом деле. — По крайней мере, когда происходят чудеса, — добавляет он в собственное плечо.       — О-о, — говорит Азирафель, приоткрыв рот и страстно глядя на Кроули. Мысль об этом наполняет его довольно неджентльменскими эмоциями. — Мне это и вправду нравится.       — Я же говорил, — бормочет Кроули с таким видом, будто только что съел что-то кислое и очень старается не реагировать на это.       Они долго молчат. Их руки почти соприкасаются в том месте, где Кроули склоняется над стойкой, а Азирафель обеими руками держит контракт. Азирафель облизывает губы, не зная, стоит ли упоминать о том, что они уже были в голове друг у друга в тот день, когда мир не закончился и Кроули отвел его в свою квартиру. Это кажется довольно откровенным напоминанием, так что он сопротивляется исключительно ради Кроули, но... Желание напомнить об этом никуда не исчезает.       Но тут Мюриэль говорит:       — Эм, можете его подписать? — Она предпринимает доблестную (но тщетную) попытку сдержать свое нетерпение. — Это значит, что мы сможем отправиться в Нью-Йорк все втроем, да? Если вы будете использовать демонические силы мистера Кроули?       Кроули выпрямляется, ухватившись руками за край стойки, и шумно выдыхает, надувая щеки.       — Да, похоже на то, — отвечает он за Азирафеля.       Азирафель кивает. Не то чтобы ему вообще есть что решать, взвешивать все «за» и «против». В данной ситуации он просто обеими руками «за».       — Мне нужна ручка, — говорит он ровным голосом.       — Азирафель, послушай, если это слишком, или...       — Ручка, — повторяет Азирафель.       Кроули тут же протягивает руку к различным канцелярским принадлежностям, разбросанным по стойке, роняя при этом несколько книг. Он находит ту ручку со своим номером, которую бросил Мюриэль несколько месяцев назад в доме Анафемы, но не заостряет на ней внимание, просто сунув ее Азирафелю.       — Спасибо, — говорит Азирафель, кладет контракт на поверхность стойки и наклоняется, пропуская уже прочитанные бюрократические формулировки, чтобы найти место для подписи, где без задней мысли размашисто выводит свое имя.       И тут же чернила принимаются извиваться, словно тонкое змеевидное существо, стряхивая с себя черную оболочку, как будто это не более чем кожа, которую нужно сбросить. Под ними — текучее золотистое мерцание, отражающее слабый свет в магазине, и блестящее в глазах того, кто на него смотрит. Затем бумага аккуратно складывается вокруг меняющегося имени Азирафеля и продолжает складываться до тех пор, пока не становится достаточно маленькой, чтобы полностью раствориться в воздухе, складываясь прямо в измерение, которое это позволяет, с резким хлопком.              Азирафель дергается, и в том месте, где его позвоночник соединяется с черепом, вспыхивает раскаленная добела искра. Кроули тоже дергается, словно сквозь него пропустили электрический ток, гудящий, как телефонный провод. Мюриэль смотрит на них обоих, и на ее лице отражается нечто среднее между беспокойством и нескрываемым интересом.       Чуть погодя все успокаивается. Азирафель не чувствует никакого влияния — дьявольского или иного. Кроули серьезно смотрит на него, и выступающие темные круги у него под глазами почти фиолетовые, словно одинаковые синяки, вдавленные большими пальцами. Волосы красиво спадают ему на лоб, а на его жилете примерно посередине пропущена пуговица. Одна сторона воротника отогнута криво. Шнурки все еще развязаны. Азирафель пристально в него всматривается.       — Ну что? — говорит Кроули.       Чудо. Точно. Азирафель представляет себе нечто максимально отчетливо, а затем в истинно кроулианской манере щелкает пальцами.       Он чувствует сотворение дьявольского чуда скорее у себя в животе. В этот момент Кроули выпрямляется, будто его ударили током. Его брови нахмурены, глаза вопросительно сверкают, словно он провел шесть тысяч лет с пищеварительной системой и только сейчас понял, как она издает звук, которого никогда раньше не издавала.       — О-о, — протягивает он. — Эм... э-э... ладно?       И вот он уже оказывается там, прямо в голове Азирафеля, совсем как в тот раз, когда они вместе пытались разобраться с обменом телами. Внезапность этого ощущения близости заставляет Азирафеля удивленно схватиться рукой за край стойки, словно он может упасть, если не будет осторожен. Нематериальная сущность Кроули ничего не говорит, если не считать мысленного эквивалента еще одной череды нечленораздельных звуков, а затем, как при ходьбе по ковру в носках и прикосновении к металлической ручке двери, чудо порождает свой собственный почти болезненной разряд.       Кроули мгновенно снова стал выглядеть как обычно: костюм вновь четко подогнан, складки расправлены, как после химчистки, а вся усталость из его тела исчезла, вытекла из него, позволив ему расправить плечи, а глазам — опять засиять. И их настороженный, изучающий взгляд полностью сосредотачивается на Азирафеле.       Азирафель эгоистично оставляет выбивающуюся из прически прядь волос и позволяет себе легкую довольную улыбку.       — Ну вот, — говорит он. — Гораздо лучше, верно?       Кроули издает едва слышный звук себе под нос и отвечает:       — Ты следующий. — Его рука по-прежнему покоится на стойке, и он наклоняется вперед, но не столько от усталости, сколько в пристальном внимании. Он разглядывает синяк под челюстью Азирафеля, прореху на рукаве, легкое изменение цвета ткани на бедре. — Теперь исправь и себя.       Мысль заманчивая. И Азирафель обнаруживает, что ничего не имеет против: он устал от непривычного, будто оно месяцами, годами душило его. Достаточно легко вспомнить, как он выглядел раньше, какого стандарта придерживался в последние десятилетия, и, когда все детали оказываются в нужном месте, он щелкает пальцами.       На этот раз он ожидает появления Кроули у себя в голове, краткой вспышки, чтобы подтвердить или опровергнуть запрос. К сожалению, Кроули тоже этого ждет, и змееобразный путь, по которому сознание демона скользит по его сознанию, становится откровенно непристойным — интимным в такой степени, что кажется до боли знакомым и в то же время настолько новым, что заставляет Азирафеля застонать вслух. «Да», — произносит голос в голове Азирафеля, причем совсем без нужды. Азирафель знает, что Кроули согласится, потому что никогда ему не отказывал. В присутствии Великого Герцога Ада, нуждаясь в его разрешении на самое простое чудо, Азирафель еще никогда не чувствовал себя более контролирующим ситуацию.       Хлоп!       Азирафель быстро моргает. Его одежда возвращается в правильное, незапятнанное состояние, точно подогнанная по фигуре, словно была сделана специально для него (так оно и было, с помощью череды портных на протяжении веков, пока каждый предмет не подошел идеально). Его тело больше не сковано болью, а беглый взгляд на руку подтверждает, что кожа вновь здорового оттенка, без следа синяков. Подняв руку к волосам, он обнаруживает, что они снова уложены в прическу, которой он придерживался на протяжении большей части шести тысяч лет: локоны мягкие, немного растрепанные, но одинаковой длины.       Одним словом, Азирафель выглядит так же, как и раньше, словно вообще никогда не поднимался на этом дурацком лифте в Рай. Он взволнованно смотрит на Кроули, радостно улыбаясь, но, поймав взгляд демона, чувствует, что у него пересохло во рту.       Голод. Взгляд Кроули наполнен голодом, как будто он вот-вот с силой накроет его губы своими и подтолкнет Азирафеля назад, пока он не наткнется спиной на пустую полку, стену, колонну — что угодно, что встретится на их пути. Оставит синяки на его только что чудом зажившей шее, разорвет только что починенную одежду, чтобы добраться до кожи, увидит его в свете книжного магазина, а не просто будет слепо щупать в темноте складского гаража. Больше не сможет это игнорировать здесь и сейчас.       И Азирафель понимает, что Кроули прав в том, что откладывает этот разговор. Им нужно обсудить произошедшее между ними, но не сейчас — не стоит ожидать, что Кроули позабудет о Книге Жизни, чтобы освободить место для разговора об их отношениях.       Но в гораздо более личном плане Азирафель также знает, что Кроули ошибается. И он подозревает, что демону это тоже известно.       Потому что, когда Азирафель впервые пошел на поводу у своего голода, он так и не был утолен.       — Ладно, — говорит Мюриэль, неловко прочищая горло. Азирафель с Кроули снова отводят друг от друга глаза и смотрят на нее с легким удивлением, словно забыли о ее присутствии. — Мы готовы? Можем отправляться прямо сейчас?       — Да, верно, — говорит Азирафель, поправляя жилет, который сейчас отнюдь не нужно поправлять, но знакомое натяжение изначальной ткани приятно и ощущается правильным на его вновь невредимой коже. Он кривит губы. — Или, ну, не совсем верно. Как именно я должен это сделать, используя оккультную силу Кроули, чтобы провести нас сквозь Землю? Это же отличается от ангельского чуда, да?       — И да, и нет, — говорит Кроули почти скучающим тоном — обманчиво скучающим — и отталкивается от стойки бедром. — Чудеса — это просто представление реальности определенным образом и наличие нужного количества божественности (или дьявольщины) для того, чтобы претворить свою идею в жизнь. Тебе нужно представить нас в Нью-Йорке и, — он неопределенно шевелит пальцами, — перенести нас туда. Но Мюриэль права: ангелы не могут чудом перемещать с собой материальные вещи, не затрачивая на это значительную часть своих сил, и, если бы Мюриэль попыталась это сделать, в Раю сработала бы тревожная сигнализация. Ты и сам это знаешь, поэтому всегда просишь меня совершать чудеса.       — Эм-м... Да, знаю, поэтому это и делаю, — лжет Азирафель не моргнув и глазом. — Точно так же, как я знаю, что однажды ты отправил Бентли в путешествие по Америке.       — С нами обоими. В 2008 году, — говорит Кроули с ностальгической улыбкой. — От Ниагары до Нового Орлеана. Поездка в Белый Дом где-то по пути, не помню точно. Тогда мы воспользовались Интернетом, как я делаю это уже несколько десятилетий. Легче для желудка. Было не так уж плохо. — Затем, заметив выжидающий взгляд Мюриэль, он словно бы мысленно встряхивается. — Плюсы места базирования внутри Земли. Демоны не могут не быть материальными, так что если ты используешь мою силу, то сможешь достичь пределов досягаемости демона. Включая глобальные путешествия.       — Путешествия не особенно демонические, — замечает Азирафель.       — Интересно, почему дети плачут в самолетах, а поезда чаще терпят крушение, чем доставляет человека в пункт назначения? — фыркает Кроули. — Путешествия — самая демоническая вещь в мире. — Он потирает руки с горящими глазами и кивает Мюриэль. — Мы готовы отправляться?       — О да, дайте мне только… — Мюриэль одной рукой хватает свой чемодан, набитый книгами и тюбиками зубной пастой, а другой крепко вцепляется в левый локоть Азирафеля. Он протягивает Кроули правую руку, чувствуя разлившееся по телу тепло при плотном прикосновении прохладной ладони. Их пальцы переплетаются, и это плотное касание мерцает, как замкнутый контур. Он удивленно смотрит на Кроули и видит, как на его лице отражается намек на улыбку.       — Задействуем ладони, да? — бормочет Кроули.       Азирафель чувствует, как кожа вокруг глаз сама собой морщится, когда губы растягиваются в улыбке, и охотно соглашается:       — Задействуем ладони.       — О чем вы? — напоминает о себе Мюриэль.       — Ни о чем!       Азирафель закрывает глаза и напрягает мозг в поисках чего-нибудь, что могло бы забросить их в Нью-Йорк, а не в открытую пасть вулкана. Он уже бывал в Нью-Йорке, знает, что бывал, в... 1929 году. Осенью 1929 года, когда ему не удалось уговорить Кроули совершить чудо, и он смутно помнит улицу, полную неоновых огней и мигающих вывесок. Крах фондового рынка, что бы это ни значило, но он уехал гораздо раньше, чем успел увидеть последствия воздействия случайного чуда на американскую экономику. Он уверен, что это было неважно.       — Нью-Йорк, — произносит он вслух, щелкает пальцами руки, которой не держится за Кроули, и они втроем молниеносно переносятся прочь из Лондона. ***       Первым делом Азирафель видит в Нью-Йорке автобус, несущийся прямо на него.       Кроули действует быстро, дергая Азирафеля за руку, чтобы отбросить его на тротуар в сторону от траектории движения автобуса, а другой рукой практически толкает Мюриэль на землю. Только вот Мюриэль не падает, отчего Кроули зацепляется ногой за бордюр и плюхается лицом вниз. Автобус пролетает мимо них с раздраженным гудком. Кажется, что проходящим мимо утренним пассажирам нет никакого дела до аварии, которой только что едва удалось избежать. Азирафель протягивает Кроули руку.       — Спасибо, — говорит он, когда Кроули, вздрогнув, принимает его помощь и позволяет поднять себя на ноги. Но, даже поднявшись, Кроули не отпускает его руку, притягивая ближе себе.       — Я не могу творить чудеса, — шипит ему Кроули не столько по-змеиному, сколько в раздражении. Он несколько смущен, судя по порозовевшим щекам. — И Мюриэль тоже. Моя... адская аура может защитить нас поскольку-постольку — ты должен покрыть разницу.       — Ладно, — быстро говорит Азирафель. Ему не привыкать защищать других. Он уже практически ветеран в этом деле. Кроули отпускает его и отступает, чтобы отряхнуть костюм, недовольно морща нос. Убедившись, что демон в остальном невредим, Азирафель поднимает глаза, чтобы обвести окрестности взглядом.       Поздний вечер гораздо более гнетуще жаркий, чем в последнее время в Лондоне, но, несмотря на это, Азирафель знает, где они находятся — Таймс-сквер в Нью-Йорке. Разница в технологиях по сравнению с его смутными, блеклыми воспоминаниями сбивает с толку и ошеломляет. Он окружен огнями, как и в 1929 году, только на этот раз здесь больше движущихся рекламных щитов и меньше дыма в воздухе. Половина экранов выключена, они черные; остальные предупреждают об изменении климата и формах загрязнения, в том числе светового. Это объясняет наличие различных выключенных экранов. Один экран, расположенный прямо перед ним, привлекает внимание Азирафеля: красивая женщина в облегающем платье соблазнительно улыбается в камеру, держа в руках огромный шприц, наполненный мерцающей пурпурной жидкостью, испускающей собственное сияние, отражающееся от безупречной кожи женщины. «МАТКА НЕ ЗНАЧИТ МАТЬ» — написано на рекламном щите жирными буквами. Внизу — тот же логотип, что Азирафель видел на плакате в больничной палате: НВОЗ в виде следа, оставленного лошадью, тянущей римскую колесницу, в котором начертаны расплывающиеся буквы «X-DS». Азирафель поджимает губы.       — Для протокола, — говорит Кроули Мюриэль, которая залюбовалась окружающими видами не меньше, чем Азирафель, — не думаю, что это сработает.       — Нет у нас никакого протокола, — рассеянно отвечает Мюриэль с некоторым благоговением в голосе и шмыгает носом. — Если бы был, я бы первая об этом узнала. Писарь, помните?       Кроули невозмутимо продолжает:       — Зачем нам обсуждать с человеком теории, если мы могли бы... ну, не знаю... пробраться в Рай и просто украсть эту дурацкую штуковину? — При всей его попытке быть прямолинейным, даже через линзы очков видна искорка интереса при мысли о маскировке, заминированных комнатах и всем остальном, что он мог бы почерпнуть из одного из своих любимых фильмов о шпионаже. — Мы можем попасть туда и выбраться оттуда минут за двадцать, наверное. Возможно, чуть дольше. Вообще-то, надо всерьез об этом подумать...       — Книга Жизни не в Раю, а... — Мюриэль поджимает губы, словно колеблясь. Ее глаза быстро пробегаются по тому же рекламному щиту с изображением женщины, который привлек внимание Азирафеля, как будто это может дать ей какое-то руководство к действию. И, как и в случае с Азирафелем, тщетно. — Ну, это же Книга Жизни! Она не может находиться в Раю, где все слишком… неживое?       Азирафель и сам пришел к такому же выводу, хотя и следуя собственной логике. Он достаточно часто бесцельно бродил по коридорам Рая, чтобы понять: если бы что-то настолько важное прятали в его стенах, он смог бы если не наткнуться на эту дурацкую штуку непосредственно, то хотя бы почувствовать ее присутствие. На него все равно не обращали внимания.       — Значит, она на Земле, — недовольно ворчит Кроули. — В Библии что, сказано, что она находится на Манхэттене?       — Ну, нет, но в Откровении говорится, что...       — В Откровении есть все, — рычит Кроули, разочарованно запрокидывая голову. — Нам не нужно было избавляться от... чертового Ионы, ангел, мы могли бы просто сохранить Откровение, ведь это все, что волнует Бога.       — Тише, — говорит Азирафель, не сводя глаз с Мюриэль. — Дай ей закончить.       Кроули не обращает на него внимания.       — Ты говорила, что кража Книги Жизни может повлиять только на ангелов, — несколько отчаянно говорит он Мюриэль. Несколько неоновых экранов, окружающих их, переливаются калейдоскопом красок, его волосы вспыхивают огнем в оранжевом свете вечернего солнца. — Как она влияет на ангелов?       — Ну... — Мюриэль как будто очень, очень сильно задумывается — ее брови сходятся на переносице под козырьком, голос хриплый и более сбивчивый, чем когда-либо прежде. — Если имя человека стирается из Книги Жизни, его душа по умолчанию попадает в Книгу Мертвых. Знаете, список проклятых. Но это не… на самом деле никто не стирает имена. Это конечный продукт, это происходит автоматически после того, как человек уже проклят. Как будто вселенная уравновешивает ситуацию, удаляя одно имя из одного списка и добавляя его в другой, потому что очевидно, что человек не может существовать в двух местах. Все иначе в случае с ангелами — и демонами, поскольку они были добавлены Всемогущей вручную во время падения. Азирафелю некуда переместиться из Книги Жизни. Вселенной некуда его переместить по умолчанию. Если кто-то сотрет его, он...       — Исчезнет, — категорично заканчивает за нее Кроули. — Значит, ты была права. Украв ее, можно спасти только ангелов.       Какая-то смутная мысль возникает где-то на задворках сознания Азирафеля. Что-то важное, что он никак не может толком определить. Что-то, связанное со словами Михаила, сказанными много лет назад в книжном магазине, и словами Метатрона в последующем судьбоносном разговоре. Он предпочитает пока не ломать над этим голову.       — Я не знал о Книге Мертвых, — с горечью признает он. — Кроме египетской разновидности.       Кроули всматривается в него с несколько смущенным видом, затем почесывает затылок.       — Книга Мертвых, ага, — неуверенно заканчивает он. Под пристальным взглядом Азирафеля он, словно невольно, признается: — Когда Бог изгнала проклятых из Рая — да, и меня в том числе, — Она отправила старину Люцифера вниз вместе с книгой. Якобы. Наши ангельские имена были выжжены из Книги Жизни и вместо нее записаны в этой новой. Каждый раз, когда Ад забирает человеческие души, вся наша документация отправляется на самый верх, чтобы кто-то внес их в Книгу Мертвых. Их имена вычеркиваются из списка хороших, как только они попадают в список плохих. Все это было в вводном курсе Великого Герцога...       — Это не так работает, — рассеянно отвечает Мюриэль, окидывая взглядом уличные указатели, расположенные неподалеку от них, и вслепую роясь в своей поясной сумке. — Я же говорила, что то, куда направляются обладатели имен, не определяется Книгой Жизни. То же самое касается и Книги Мертвых, наверняка.       — Да, но, видишь ли, я не знаю, что это значит.       Мюриэль без лишних слов подталкивает их чемодан к Кроули и обеими руками разворачивает гигантскую карту Нью-Йорка, которую даже Азирафель считает архаичной.       — Я объясню подробнее, когда мы найдем доктора Джайлса. Согласно государственному сайту, который я нашла благодаря ужасной защите паролем, он живет недалеко от Нью-Йоркского университета. — Она сминает бумагу, проводя пальцем от четко обозначенной Таймс-сквер к звезде, нарисованной гелевой ручкой с блестками. — Где-то под названием «Деревня зеленых ведьм»...       — Целая деревня ведьм? Я думал, что после той истории с Салемом от них избавились, — стонет Кроули.       — Странно, что им позволили заселить целую деревню, — серьезно отвечает Азирафель.       Не обращая на них внимания, Мюриэль взволнованно восклицает что-то себе под нос.       — Сюда! — говорит она, срываясь с места с нечеловеческой скоростью, отчего Азирафелю приходится бежать трусцой, чтобы догнать ее. Кроули, который вынужден тащить за собой чемодан, справляется ничуть не лучше.       Машин на улицах больше, чем в Лондоне, как и людей — они снуют туда-сюда между уличными артистами и киосками с едой; в очереди за «веганским хот-догом» скучают несколько человек. Азирафелю тоже было бы скучно. Он чувствует знакомое щекотание в горле, к которому привык в Англии, но которое полностью исчезло за последние несколько недель, и с досадой думает, что ему снова нужен носовой платок.       — Доктор Джайлс ждет нас? — спрашивает он.       — Я отправляла ему электронные письма, оставляла голосовые сообщения, даже пыталась попросить его о помощи через умный холодильник. Я услышала крик и шлепок. Думаю, он бросил в меня йогурт. — Она уверенно кивает. — Он настолько подготовлен к появлению двух ангелов и демона, насколько это вообще возможно.       Азирафель морщится.       Кроули, в отличие от него, преисполняется восхищения.       — У парня есть умный холодильник? О, ты должна рассказать мне о том, как этот парень поможет нам спасти мир. — Кроули чуть не падает, зацепившись углом переполненного чемодана за пожарный гидрант. — Я ничего о нем не знаю. Трудно совместить управление Адом с чтением его книг день за днем...       — Я уже говорила, что он профессор теологии в Нью-Йоркском университете, — рассеянно перебивает его Мюриэль. — Или был им. Я нашла в интернете книги, которые он издавал в 90-е годы. Не знаю, как он до сих пор жив...       — Эй, — протестует Кроули, — я знаю, что ты не так давно на Земле, но 1990-е годы были только...       — Я имела в виду 1890-е.       Кроули закрывает рот так резко, что клацает зубами. Азирафель, чувствуя себя весьма неуютно из-за пота на пояснице, нахмуривает брови.       — Я не обратил внимания на даты. Это довольно давно. — Проступивший на его теле пот становится холодным; ему вдруг отчаянно захотелось схватить ангела и демона и вернуть их троих в Лондон. Действительно любопытно. — Как бы я ни был счастлив оказаться в Нью-Йорке, я все еще не уверен, что человек поможет нам в этом деле, особенно касательно библейских вопросов. Учитывая, что мы все трое были там с самого начала.       — Что ж, — говорит Мюриэль чуть погодя, прищурившись на карту. Не поднимая глаз, она переходит Западную 34-ю улицу, не дождавшись зеленого сигнала светофора (Мюриэль очень нравятся человечки на светофорах, но, похоже, она слишком увлечена заданием, чтобы обращать на них внимание). Азирафель чудом заставляет машины остановиться, прежде они развоплотят их троих, и Кроули немедленно одобряет это чудо с досадой. — Он, конечно, не просто профессор теологии. Он специализируется на апе-аппо-акрипо...       — Апокрифах, — настороженно заканчивает за нее Азирафель. Мюриэль пересекает Мэдисон-сквер-гарден за считанные секунды, словно скользя по воздуху. По другую сторону от них, между небоскребами, возвышается Эмпайр-стейт-билдинг. В ответ на молчание Кроули Азирафель поясняет: — Тексты, которые являются библейскими по времени написания и содержанию, но не считаются частью канона.       — О-о, — безучастно говорит Кроули, ни единый волосок которого не выбился из идеальной прически, несмотря на быструю ходьбу — кроме одного локона. Но затем Кроули произносит гораздо более заинтересованное «О-о» и дьявольски ухмыляется. — Как твоя коллекция библий с опечатками? Когда я их упаковывал, ангел, то увидел одну восхитительно нечестивую...       — Да, спасибо, — быстро прерывает его Азирафель, ускоряясь еще больше. Если Кроули больше не собирается его целовать, то он уж точно не станет обсуждать с ним тему «Прелюбодействуй». Вместо этого он продолжает: — Ученый, специализирующийся на апокрифах, не вполне достоин доверия, если честно, особенно если нам надо расшифровывать библейские тексты и их последствия. С тем же успехом он мог все выдумать.       Мюриэль резко поднимает на него глаза, ничуть не сбавив темпа шагов.       — Я думала, вы слушали, когда я объясняла, в чем он специализируется. Я думала, вы прочитали книги!       Азирафель бросает на нее смутно обиженный взгляд.       — Я... — начинает он и чуть было не запинается, но тут же нацепляет на лицо суровое выражение. Эффект сходит на нет, когда он чихает. — Я их бегло просмотрел.       — Мы не знаем, говорила ли Бог эти слова, — признает Мюриэль, фыркнув и вновь смотря вперед. — Или Метатрон передал эти тексты на Землю вместе с другими. По крайней мере, стоит поговорить с доктором Джайлсом. Если кто и знает, где найти Книгу Жизни, так это он.       Азирафель соглашается с ней в некотором смысле. Если какой-то человек это и знает, то это явно тот древний любитель бросаться йогуртами. Тем не менее он не может не запротестовать:       — Но мы уже выяснили, что Книга Жизни не спасет планету, не спасет человечество. Если единственное, что он может нам предложить, — это апокрифы, которые не просто так были исключены из канона, то боюсь, этот визит может оказаться... разочаровывающим.       — Кто определяет канон? — почти нараспев бормочет Кроули себе под нос. Азирафель бросает на него острый взгляд, отчего Кроули вздрагивает и перекладывает чемодан в другую руку. Одно из колесиков начинает доставлять ему проблемы. — Я… Просто ребенок права. Может, выслушаем старого чудака? Все равно мы проделали такой путь, и, если он гениален и, по крайней мере, считает себя экспертом по Книге Жизни, то какой у нас выбор?       Слова прозвучали немного ранимо, хотя Кроули явно пытался это скрыть. Азирафель прячет слова, которые хочет сказать в ответ, в нагрудный карман пиджака, приберегая на будущее, когда почувствует себя более уверенно для их произнесения.       — Я не предлагаю не разговаривать с добрым доктором, — осторожно говорит Азирафель, — я просто хочу сказать, чтобы мы умерили свои ожидания. Мы все.       — Если он сможет рассказать нам, как найти Книгу Жизни, — ровным тоном говорит Кроули, — тогда мои ожидания будут превзойдены.       Слишком скоро они оказываются в Гринвич-Виллидж, если судить по участившимся радужным флагам и логотипам «Нью-Йоркского университета» (тоже радужным). В конце концов они находят узкий дом, зажатый в ряду аналогичных зданий, хотя он выглядит немного более обшарпанным, чем остальные: красный кирпич, покрытый ярко-зелеными растениями, цветочные ящики под окнами на первом этаже слишком разрослись, на втором — полностью погибли. На перилах почти несуществующего крыльца висит флаг, который кажется изображением картины Батони «Святое сердце Иисуса», только вместо лица Иисуса — Хью Грант. Азирафель слишком запыхался, чтобы бросить на него более чем слегка недовольный взгляд, и дело даже не в богохульстве. «Я избавлюсь от Хью Гранта только тогда, когда один из нас умрет».       Мюриэль останавливается перед домом, и, когда она поворачивается к Азирафелю и Кроули, то выглядит так, словно ее слегка мутит.       — Оставайтесь здесь, — нервно говорит она. — Я пойду первой.       Азирафель упирается руками в бедра, сгибается и пыхтит от напряжения, чувствуя себя хуже теперь, чем когда чудом телепортировал их сюда. Кроули, волосы которого прилипли ко лбу от пота, просто молча показывает Мюриэль поднятые большие пальцы. Как только она поворачивается, чтобы подняться по ступенькам, Азирафель чудом возвращает их с Кроули к их обычным, более комфортным стандартам. Кроули немедленно и с благодарностью одобряет чудо, и Азирафель вновь остро ощущает его у себя в голове.       «А соплячка шустрая», — мысленно вбрасывает Кроули в процессе.       Поднявшись по лестнице, Мюриэль стучит в входную дверь, которая вскоре распахивается. На пороге оказывается мужчина лет сорока на вид с короткими каштановыми волосами и аккуратно подстриженной щетиной, очки в черной оправе довольно стильно смотрятся на его плоском носу. Он высокий и плотный, одет в интересную смесь твидовой и обтягивающей ткани цвета хаки. Он морщится в лучах вечернего солнца, глядя на Мюриэль, которая несколько ниже его ростом, особенно со своего места на крыльце. Кажется, он не заметил Азирафеля или Кроули за ней.       — Да? — спрашивает он, немного раздраженный тем, что Мюриэль молча смотрит на него. — Чем могу помочь?       — Доктор Джайлс дома? — вежливо спрашивает она.       Мужчина бросает на нее уничижительный взгляд.       — Зависит от обстоятельств, — огрызается он. — Вы еще одна девочка-скаут?       Мюриэль хмурится.       — Нет, я Мюриэль. Ну, знаете, я вам звонила?       Доктор Джайлс широко распахивает глаза, щелкая пальцами, словно он уже встречал ее раньше, но не мог вспомнить лицо.       — О, Мюриэль! Да, конечно, та сумасшедшая, которая позвонила мне в три ночи, чтобы рассказать о Втором Пришествии и новой идее коктейля со спиртом и эспрессо. Как я мог забыть.       — Вы доктор Джайлс? ...Извините за это. — Мюриэль выглядит совершенно подавленной. — Когда я звонила, было не три часа ночи. Я только что узнала о часовых поясах, понимаете. Я не местная, я... — Она сглатывает, и Азирафель понимает, что она собирается сделать, на долю секунды позже, чем успевает ее остановить. — Я на Земле всего четыре года, и теперь Земля вот-вот погибнет, и я знаю, что уже рассказывала вам все это, и ничего страшного, если вы мне не верите, но я должна признаться, что я вообще не человек, я... я... — Она зажмуривает глаза. — На самом деле я ангел!       На мгновение становится тихо. Азирафель почти включает чудом случайный уличный фонарь, просто чтобы прокомментировать для Кроули у себя голове: «Зачем мы послушали Мюриэль, прежде чем попробовать твой план насчет «U2»?» Но он отвлекается, когда доктор Джайлс обиженно фыркает.       — Нет, я знаю, что вы ангел, — говорит он, прислонившись бедром к дверному косяку. — Вы прикрепили изображение щенка с подписью «ПОДЕЛИСЬ, ЕСЛИ ЛЮБИШЬ БОГА» к письму около пятидесяти раз. IT-отдел университета едва его пропустил. Вы появились на моем холодильнике и извинились за то, что случайно благословили остатки моего шоколадного торта. По мне так типичное ангельское поведение. Я поверил вам с первого письма.       — О-о, — с надеждой протягивает Мюриэль с совершенно остекленевшими глазами, исполненными благоговения от того, что ей поверили. — Тогда это хорошо. Только… почему вы не ответили?       Доктор Джайлс пожимает плечами.       — Корчу из себя недотрогу. Всегда срабатывает, как видите. — Он смотрит поверх ее головы, с неопределенным интересом разглядывая Кроули и Азирафеля на тротуаре.       — Это они? — спрашивает он. — Змей Эдема и Ангел Восточных Врат?       — Хм? Ах да, да, доктор Джайлс! — Она отходит в сторону, пытаясь сложить карту, чтобы засунуть ее обратно в поясную сумку. В конце концов она просто комкает ее в шарик и все равно засовывает. — Это Азирафель и Кроули — люди, о которых я вам писала по электронной почте. Они могут ответить на любые ваши вопросы об Эдеме, или истории, или... или о чем угодно! Они были на Земле с самого начала.       Кроули открывает рот, как будто хочет пожаловаться на то, что его «услуги» предлагаются без его ведома, но Азирафель толкает его в бок, прежде чем он успевает это сделать.       — Приятно познакомиться с вами, доктор Уильям Джайлс, — вежливо говорит Азирафель. — Мы большие поклонники вашей работы.       — Билли Джайлс, пожалуйста. Пятый в роду Уильям с божественным фетишем. И я уверяю вас, что это взаимно, учитывая… — Он немного дико жестикулирует подбородком в сторону их окружения, как будто говоря «все». Он держит руки небрежно скрещенными, но настойчиво облокачивается на дверной косяк, смотря на них поблескивающими от воодушевления глазами. — Приятно вам будет недолго: одни мои вопросы о проклятии — настоящая пытка. Хуже, чем досидеть до конца эпизода реалити-шоу. Держу пари, что у меня получится взъерошить ваши перышки.       — Реалити-шоу — одна из моих идей. Довольно эффективная пытка и в аду, — устало говорит Кроули. — Но угостите меня алкоголем, и уверен, что смогу…       — О, не вы, — говорит Билли, сдвинув брови, как будто в замешательстве. — Я разговаривал с ангелом. Извините, не знаю, какие холостяцкие флюиды я испускаю, но я не заинтересован. Я женат на своей работе.       Кроули отлично изображает выброшенную на берег рыбу.       — Прошу про… я не…       — Шучу! — Билли слишком широко и абсолютно неискренне ухмыляется им обоим. — Уверен, вам есть что порассказать, учитывая всю эту ауру «Тимоти Шаламе в ремейке Эдварда Руки-ножницы». Очень по-демонически. Просто меня больше интересует божественность, чем грех. — Затем Билли приглушает свой все еще громкий голос, как будто заговорщически шепча Азирафелю: — Но угостите меня Лонг-Айлендом, и я заинтересуюсь и тем, и другим!       Азирафель поднимает бровь.       Билли хлопает в ладоши и потирает их в предвкушении. На его мизинце серебряное кольцо, которое блестит в угасающем вечернем свете.       — В любом случае, заходите. Уверен, у меня здесь есть что выпить. Никогда не поздно для гулянки. — Он поворачивается к Мюриэль, и они погружаются в, по-видимому, приятный разговор, пока он ведет ее внутрь.       — Ну, — напряженно говорит Кроули, сжимая ручку чемодана, как спасательный круг. — Он отнюдь не старый чудак, правда?       Азирафель смотрит, как доктор Джайлс проводит Мюриэль внутрь и удерживает дверь открытой нетерпеливым взмахом руки, жестом приглашая Кроули с Азирафелем следовать за ними. С нижней точки обзора Азирафель может видеть фигуру мужчины целиком. Его взгляд зацепляется за нее где-то в районе задницы.       — Совсем не старый, — бормочет он, как будто бы про себя, прежде чем подняться по лестнице с бесспорным воодушевлением.       Кроули издает звук, эквивалентный осечке стартового пистолета, и покорно тащит чемодан вверх по лестнице вслед за остальными.