ОВЕРДРАЙВ-44

□ □ □ □ □ □ □ □ □ □

Неожиданно, Гон вспоминает разговор с Дюллахан в Кер-Исе, когда та рассказывала про некое существо, обитающее на луне, которому крайне не нравится, когда его беспокоят по ночам — отчего в тот раз у Гона и разболелась голова, стоило ему задрать голову кверху. Но вместе с этим он вспоминает и ее слова же о том, что боги — это чушь, просто крайне сильные пользователи нэн, потому что так такового божества существовать не может. Все научно объяснимо. Любое отклонение от нормы — просто последствие чьего-то хацу. Значит, эта Ведьма — не более, чем крайне старый вольный охотник. Он критично ее осматривает с ног до головы, но сам образ юной нимфетки и настоящего божества, способного щелчком пальца уничтожить целый континент, в голове не вяжется. Впрочем, по какой-то причине та будто бы слышит его мысли, отчего ее улыбка слегка начинает напоминать угрожающий оскал. Нет, причина вполне понятно. Вновь, он же сам говорит — любое отклонение это лишь чье-то хацу. Гон не вздрагивает, когда Ведьма вдруг наклоняется к нему со слегка любопытным взглядом, отчего она напоминает осторожную лисицу. — Это не совсем так, то, что ты про меня думаешь! — Какая часть? Про лисицу? — Нет, дурилка, про хацу! Когда она смеется и прикрывает глаза, Гон вдруг понимает, что странное давление исчезает. Он не чувствует его до этого, слишком напряженный, но стоит Ведьме отвести взгляд — и вот, будто бы камень с плеч спадает. Как тогда, при взгляде на луну. Действительно, ощущение такое же… Значит, это и правда была она? Та, что спит на луне? Но почему она вышла с ним на контакт? Или это очередная женщина старше его возрастом, которая совершенно спонтанно запала на Гона?! Черт, он пытается быть серьезным! Нельзя превращать каждую его встречу с роковой красоткой в дебильный ромком, это надоедает! Потом Ведьма приоткрывает один глаз и лукаво глядит на него. — Это и так и не так одновременно. Пиковое состояние, когда ты способен на все чудеса с помощью хацу, не так-то просто получить, нужно определенное условие, которое ты, к сожалению, пока увидеть не способен! — А ты, типа, способна? — Я уже далеко за его гранью! — она в шуточной манере боксирует в воздухе. — Не сравнивай нас! Гон слегка теряет нить повествования, потому просто кивает. В этой ситуации проще поддаться. Еще не стоит думать вообще, потому что ему больше нравятся, когда его мысли остаются поближе к нему и подальше от всяких странных небожителей, которые слишком много о себе возомнили! Да, Ведьма, это обращено к тебе. Он лишь изгибает губы в ухмылке, когда она легонько пинает его в колено. Нет, если подумать, это даже забавно. Лучше иметь дело с такими божествами, чем какой-то тварью за гранью доступного человеку. Боги, в конце концов, порождаются людьми, а значит и не должны быть далеки от них слишком сильно. Иначе, в чем смысл? — Ты мне нравишься, Гон. Я наблюдала за тобой некоторое время, и это было намного веселее, чем любой фильм, который я успела посмотреть. Ты один из самых странных встреченных мною людей в этом времени. — И за многими ли ты наблюдаешь вот так? Извращенка! — Постельные сцены приедаются с определенного раза, — Ведьма просто пожимает плечами. — А если я хочу гадить?! — Не мой фетиш. Тоже приелось. … Гону сейчас испытывать стыд, ошеломление, или что-то еще?.. — Но я смотрела. Наблюдала издалека за тобой, Паристоном, за Джином… За Джайро, хотя это было намного сложнее, — в эту секунду голос Ведьмы становится куда более недовольным, когда она постукивает пальчиком по нижней губе. — Это все из-за его неприятия нэн! Обламывает мне такое зрелище! Просто невыносимый говнюк! Богине Темного Континента не нравится Джайро?! Где подписаться под петицией поставить ей пару храмов?! Но Джайро говорил, что хочет создать мир без нэн. Если его неприятие способно повлиять на способность божества (крайне сильного пользователя нэн возрастом, вероятно, немного старше Ишвальды), то, выходит, это и могло быть его изначальной целью? Дать каждому жить так, как он сам захочет? И что же это получается, слова Джайро имеют смысл, и он на самом деле не злодей, но непринятый герой?.. Мысли вихрем проносятся в голове Гона, пока он чувствует, как сильнее пульсирует на шее вена. Этого не может быть. Джайро — ублюдок. Он не может обладать хорошими идеалами, он творит такое, что кровь стынет в жилах! Но Гон, чем ты отличаешься от него? Точно так же убиваешь кучу людей, чтобы привлечь внимание. Считаешься лишь со своим мнением. Ты легко идешь на компромисс с Юйди, хотя Дюллахан рассказывает тебе про то, что люди вроде него — чума вольных охотников. Возможно, вы и правда одинаковы. Потому он никогда не зол на тебя — просто знает, что ты еще глупенький, и в скором времени все поймешь. Сердце пропускает удар. Нет… Это чушь. Какая разница? Главное, что ты знаешь, что ты делаешь это ради всеобщего блага. Джайро же убивает кучу невинных людей просто ради своего сраного хваленого манифеста. Те люди ничего ему не сделали, они не были злодеями, а ты, Гон, избавляешься от преступников, от грязи этого мира, в принципе, делая его только лучше. Вы совершенно разные. Только такие люди, как ты, способны нести за все ответственность. Пусть эти ублюдки величают тебя хоть богом войны, развязывающим новые бойни, ты приходишь лишь туда, где есть, кем поживится. Джайро же — чума. Он резко поднимает голову, когда Ведьма к нему наклоняется. Ее волосы щекочут ему лицо, и он слышит ее шепот над ухом, больше похожий на шипение змеи, соблазняющей Евы съесть яблоко познания. — Отпусти все тревоги. Стань на одну ступень ближе к свободе. Так будет проще. Ты можешь одолеть кого угодно. Вернуть кого угодно. Исправить все на свете. Стоит лишь захотеть. Гон резко зажмуривается, не желая видеть ее пристальный взгляд, а когда распахивает глаза, то понимает, что находится уже не в «Алом Бризе», а в месте совершенно ином, где он был всего пару раз. Это особняк Ойто, тот, где он встречался с Курапикой… Он видит Леорио с бутылкой, который приобнимает Курапику за плечи, и тот выглядит недовольным, но все равно сидит рядом; Киллуа с Аллукой, отчаянно смеющихся. Биски, которая расслабленно полулежит рядом со своим обожателем с «Кита». Видно даже, как Фугецу помогает Ойто выставлять новые напитки на стол, они смеются, как старые подруги. В углу же рычат друг на друга Бенджамин, Камилла и Морена, но будто бы шутливо, наконец, решив оставить свою ненависть позади. Но не это привлекает внимание Гона, о, нет, отнюдь — прямо перед ним на полу, скрестив ноги, сидит человек, которого он узнает по одному лишь затылку. У него чуть отросшие рыжеватые волосы, бледная кожа, он будто бы тоже что-то говорит, но все, что Гон слышит, приглушенные звуки. Когда Хисока — это он, это точно он — вдруг вздрагивает и оборачивается к нему, Гон отшатывается и моргает… А стоит открыть глаза, то вместо веселой вечеринки он видит не особняк Ойто, а заброшенную стройку в Новой Мекке, где прямо перед ним стоит с коробкой в руках Куроро. Пальцы у него переломаны, а из глаз идут кровавые слезы. Несколько секунд Гон смотрит на него, чувствуя, как перехватывает дыхание, а потом опускает взгляд вниз, на собственные руки, где видит, как те будто ты начинают искажаться в страшной метаморфозе, уродливой, отчего он в испуге резко вскидывает руку. И получается, что бьет Ведьму по рукам. — Ни за что! Тяжело дыша, Гон вскакивает на ноги и отшатывается прочь от Ведьмы, пока та наблюдает за ним с хищным выражением лица. Чувствуя, как сводит у него лицо в судороге от омерзения, Гон почти выплевывает в ответ: — Я сам себе хозяин! И меня не пугают трудности! Я сам напишу свою сраную судьбу! И никто — слышишь? — никакая дрянь не будет меня контролировать, в особенности ты! После этого Гон замахивается кулаком и бьет вперед, никуда особо не целясь — но будто бы попадает, потому что пространство перед ним идет трещинами, как битое стекло. Окружение вокруг начинает распадаться, будто фрагменты картины, и лишь одно на них не статично — то, как Ведьма поднимается на ноги и смотрит на Гона в ответ тяжелым пристальным взглядом голодной волчицы, но она не успевает ничего произнести, слишком уж быстро распадается картинка вокруг. Обессиленный, Гон чувствует, как подгибаются у него ноги, и падает на колени, после чего тяжело дышит. Когда он вскидывает голову, то вокруг все та же фабрика. Рядом с ним стоит Пятый с шокированным лицом. — Выкинуло из иллюзии?.. Но этих секунд должно было… Секунд? Но он проторчал в той иллюзии несколько часов как минимум! Нельзя медлить. Гон рывком поднимается на ноги и бросается на Пятерку, и тот, помедливший из-за резкого выхода из симуляции, не успевает уйти; его легко взять в захват, и Гон уже обхватывает его шею, готовясь свернуть ее, как вдруг слышит позади шорох одежды, а когда отклоняет голову назад, то видит, как на него с ножом выскакивает Восьмерка. Но несмотря на его скорость, несмотря ни на что… Он двигается так медленно, будто в замедленной съемке… Его попытка ударить Гона ножом проваливается, потому что тот просто отступает в сторону, и, продолжая смотреть за Восьмым, Гон вдруг осознает одну простую истину, недоступную ему по какой-то причине ровно до этого момента. Это осознание бьет его так неожиданно, что он едва не теряет мысль о том, что происходит прямо сейчас. Он видит мир кристально чисто. Будто бы все вмиг стало ясно, и никаких секретов больше не осталось. Ах, наверное, это то, о чем говорила Дюллахан. Выход за сто процентов возможностей. Словно он просто взял и понял все истины за одно считанное мгновение, познал нирвану и все секреты жизни. Но даже радости от этого не чувствуется, лишь простое удовлетворение, будто бы так все и должно было быть. Словно последняя деталь наконец встала на свое место. Интересно, что этому поспособствовало? Неужели встреча с Ведьмой? Ему почти что хочется взглянуть наверх, на луну, но он сдерживает себя, потому что в этом сейчас нет никакой нужды. У него остались незаконченные дела, с которыми стоит разобраться до того, как он решит провести этот маленький эксперимент. Потому одним пинком сверху вниз он выбивает нож из рук Восьмерки и в полете перехватывает его, отталкивая Пятого в сторону; когда Восьмой вновь пытается его атаковать, достать единственной оставшейся рукой, Гон попросту ловит нож в воздухе и одним ударом рассекает ему глотку. Не дожидаясь, пока Восьмой рухнет на землю, захлебываясь в собственной крови, он оборачивается вслед бросившемуся наутек Пятерке и швыряет этот же нож ему в спину и попадает прямо под основание черепа, отчего тот падает вниз, мертвый. Из носа хлещет кровь, и Гон утирает ее тыльной стороной ладони, не оборачиваясь даже на оставленные после себя два трупа. Он идет вперед, и расправляется со всеми, кто встретится ему на пути, но в сравнении с двойниками эти люди не кажутся ему даже препятствием — так, будто бы муху прихлопнуть. Потому, когда он выходит к Киллуа, Седьмой и Тройке, он с ног до головы покрыт кровью. Судя по лицу друга, тот ощущает искренний ужас от этого зрелища, но Гон не обращает внимания. Это все мирское. Неважное. Ему сейчас хорошо, как никогда до этого. Киллуа смотрит на него в легком замешательстве, потом поднимает тяжелый взгляд и хмурится. — Что случилось? — Два клона… Уже мертвы, — Гон трясет головой. — Пытались использовать на мне ментальную атаку, представляешь?.. — он постукивает пальцем всем в крови по виску, и ритм начинает ускоряться под конец, что сам Гон не замечает, слишком погруженный в собственные мысли. — Но это хорошо… Минус два одним махом… Значит, остались лишь Четвертый, Шестой (неизвестный), и Девятка, о котором у них вообще нет информации. Он косится на Седьмую, боясь, что это может ее как-то задеть, но та лишь отчаянно зевает и озирается по сторонам, явно скучая без хорошего боя. Один лишь Тройка выглядит обеспокоенным этой новостью, но он тоже не произносит ничего. — С вашей стороны никого такого не было? — Обычные служащие, — Киллуа качает головой. — Мы зачистили всю территорию, но сигнализация не включилась. — Полагаю, нет смысла, потому что Джайро и Церри уже в курсе, что мы тут. Речь, конечно же, о двойниках. Помедлив, Киллуа медленно кивает, соглашаясь. Они молча проходят внутрь завода, наконец-то видя его начинку. Несмотря на заброшенный вид снаружи, внутри производство налажено, тут довольно прилично — стоят огромные чаны, видно множество механизмов, назначение которых Гон понять не в состоянии. Могли ли тут производить оружие помимо двойников? Или все это — просто замешивание биологического материала для изготовления новых фальшивок? Он не может сказать. Все это слишком туманно. Невольно Гон вырывается вперед, но Киллуа его не тормозит, потому что знает, насколько это важно для друга, и, черт возьми, он ему за это благодарен. Хотя Гон уясняет свой урок с охоты на муравьев, и, если бы Киллуа вновь попытался бы его образумить… Гон не стал бы злиться. В конце концов, опыт с Хисокой дал ему понять, что иногда таким образом люди просто пытаются помочь тебе и сделать лучше. И это не те благие намерения, что ведут в ад. Но они останавливаются, когда доходят до павильона, где стоят множество открытых шкафов, где полки выполнены в виде пчелиных сот; Киллуа — явно в ужасе от открывшегося перед ними, а вот Гон… Наверное, он просто обескуражен? Удивлен? Он, честно говоря, не слишком хорошо понимает, что об этом всем думать… Потому что на каждой из этой полке лежит отрезанная голова: множество деформированных голов его бракованных копий. У кого-то — три глаза. У кого-то странная форма головы. Лишний ряд зубов. Нет ушей. Нет носа. Будто бы рога. Заросшие кожей веки. Видя эти уродливые создания, уже мертвые, Гон не понимает, что он должен чувствовать. Злость? Обиду? Раздражение? Он просто проходит вперед, но потом оборачивается, когда понимает, что Киллуа не идет за ним следом. — Что-то случилось? Седьмая глазеет по сторонам с любопытством, пока Третий скрывает лицо в ладонях. — Гон… С тобой все хорошо? Киллуа беспокоится. Гон вновь смотрит на уродливые трупы вокруг… Но потом просто пожимает плечами, выдавливая из себя наиболее искреннюю улыбку, на какую способен в этот самый момент. — Да. Спасибо. А затем, впереди, они находят комнату, в которой Гону становится тошно. Но это не омерзение, которое он испытывает при воспоминаниях об ИТЦ; ему не хочется закрыть глаза и вытошнить обед, о, нет, это ощущение совершенно иного толка, будто бы ярость от того, что такое вообще позволено, хотя, признаться, в глубине души Гону довольно все равно. Он смотрит вперед, в темное лабораторное помещение, где в стеклянных колбах, погруженные в сон, плавают тела, явно ждущие своего момента, чтобы стать новыми Двойками и Десятками. Его двойники. Еще совсем молодые, еще совсем дети… Чуть старше его самого, когда он отправлялся на Остров Жадности… Еще совсем юные. Чистые. Пустышки. — Киллуа, — голос Гона не выдает его эмоций, он сдерживается изо всех сил. — Пожалуйста, можешь выйти? — Точно? Когда их взгляды пересекаются, все, что видит Гон в его глазах — искреннюю заботу. Нет повода злиться. Этот вопрос задан не для того, чтобы поддеть. Киллуа правда беспокоится. Потому он медленно кивает и косит взгляд на Седьмую и Тройку, немо прося увести и их, что Киллуа понимает без слов. Он похлопывает его по плечу, и Гон слабо улыбается, понимая, что то, что произойдет спустя несколько минут, лучше не видеть никому. Отворачиваясь, он слышит удаляющиеся позади шаги, после чего вздыхает и закатывает рукава, хотя ему, изгаженному кровью с головы до пят, это в общем-то не необходимо. Но вдруг кто-то хватает его за ладонь, крепко сжимает, и стоит Гону обернуться, он видит, как за него держится Тройка. Он ведь младше его, не только фактически, но заложенное в него эго возрастом лет шестнадцати, может быть, не старше. Совсем ребенок. Потому он предает Джайро — ведь не видит смысла в его планах, а Камилла по неясной причине относится к нему благосклонно. Гону хочется прогнать его… Но они оба знают, что сейчас последует, потому он просто приобнимает Тройку и треплет его по волосам. Совсем ребенок. А Гон теперь — взрослый. Как странно все меняется. — Прости меня. Я плохой старший брат. Он не знает, произносит ли это искренне. Тройка обнимает его в ответ, и Гон чувствует себя неожиданно жутко уставшим, будто бы разбитым на миллиард осколков. — Принеси бензина. Надо тут… все по правилам устроить. На него смотрят в ответ, будто не веря, но Тройка все же кивает. Он оставляет Гона одного, а тот в свою очередь срывает с пояса один из ножей, что ему предоставляет Бенджамин. Это хорошее армейское оружие из крепкой стали, созданное для того, чтобы не сломаться от вливаемого в него нэн. В этом смысле Бенджамин делает и не без того опасное оружие смерти еще более смертоносным. Иронично. Но Гону подходит. Он делает шаг к капсулам, крепко сжимая рукоять в руках, после чего одним шепотом произносит: — Простите.

□ □ □ □ □ □ □ □ □ □

Вдвоем они с Тройкой разливают бензин по всему помещению, начиная от лаборатории, и заканчивая павильоном с головами бракованных двойников. Но теперь Гону легко понять, почему Десятку оставляют в живых — он хотя бы напоминает человека, в отличие от всех ужасов генетической лотереи, что видят они сегодня. Приходиться потратить несколько крупных канистр бензина, но дело оказывается сделано, и Гон замирает у входа в павильон вместе с Третьим, доставая из кармана зажигалку. Всего секунду он смотрит на зрелище перед собой. На отрезанные головы. На разбитые капсулы и кровь на полу. В его сердце неожиданный покой. И, молча, он швыряет зажигалку вперед, высекая из нее искру. Та проделывает переворот в воздухе, прежде чем упасть в лужу бензина, а затем все вокруг вспыхивает, будто бы во вспышке. В темноте пламя кажется ослепляюще ярким. Начинает вонять горелым мясом. Они молча смотрят на это, и Гон чувствует, как продолжает цепляться за него Тройка, только в этот раз он стоит смирно, не чувствуя в себе сил ни на что. Они так и стоят рядом, смотря на разгорающееся пламя, и Гон про себя думает про том, что даже несмотря на то, что открылось сегодня перед им, он еще слишком многого не знает. Все идет не по плану. Он должен это исправить, это в его силах — вынудить весь мир поступать так, как нужно ему. Неожиданно, это куда проще, чем можно себе вообразить, достаточно лишь дружбы с парочкой влиятельных людей. Они возвращаются на холм, где их дожидаются остальные, спустя полчаса. Позади них в закатном пламени догорает фабрика, оставляя в небе черный густой след, прямо как в день падения ИТЦ. Первым к ним подлетает Киллуа: он хватает Гона за плечи и встряхивает, после чего смотрит в глаза, только в этот раз сил на обманчивую улыбку нет, и потому на вопрос о том, как он себя чувствует, Гон отвечает довольно честно: — Как же мне хуево. Но так нужно поступать. Это была необходимость. Маленькое зло… для блага в будущем. — Прости, — с трудом произносит он. — Херовый я друг. — Что ты такое говоришь?.. Киллуа продолжает сжимать его плечи, смотря в лицо жутко обеспокоенно. Он не понимает, о, он ничего не знает, и Гону хочется присоединиться к нему в этом блаженном неведении. Но у него нет выбора. Ему столько дел предстоит, столько всего… Нужно вычистить всю грязь из Гойсана, убить каждого, кто принесет вред остальным, оставить после себя лишь пылающие руины… Осталось лишь три клона, верно? Замечательно. Он уже знает, как будет действовать. Это будет сложно, но ему придется постараться, ведь иного выхода нет. Либо так, либо маленькие несчастья продолжат случаться, накапливаясь, как снежный ком. Но для этого… … Гону придется обмануть всех.