ОВЕРДРАЙВ-44

□ □ □ □ □ □ □ □ □ □

Чем дольше это продолжается, тем больше, мне кажется, я схожу с ума. Нельзя было соглашаться. Надо было искать другой путь. Но продать душу дьяволу — так легко. Мы схватили его. После всего, что он натворил — смогли посадить бешеную собаку на цепь. Это стоило мне слишком много, тех жертв, которых я и боялся. Четыре человека полегло от его руки — немыслимо, но что я могу? Я смотрю ему прямо в глаза, но не вижу там ничего, ни единой капли сожаления. Этот человек — нет, чудовище в людской шкуре — даже не вспомнит о тех, чьи жизни отнял, лишь гнусно посмеется над нами. Мне стоило убить его на месте, без лишних слов. Но как я могу? Смерть — слишком легкое избавление. Она не заставит его сожалеть. У него иные ценности, далекие от меня, но в то же время жутко простые: как у животного. Ни один зверь не любит быть заперт в клетке. Что может быть хуже, чем вырезать хищнику клыки и когти? Посадить его на цепь? Неспособный вырваться, он будет гнить и гнить, пока, в какой-то момент, не взмолится о блаженстве смерти. Он прав, в чем-то. Смотреть на людей, уверенных в себе, но проигравших, стоящих перед тобой на коленях — действительно неимоверно прекрасно. Кажется, что-то такое и называют катарсисом. Но чем я сейчас лучше его? Мы схватили его… и притащили в Метеор. Я дал Фейтану полную свободу. Пусть веселится. И наблюдал: за тем, как постепенно от прошлого образа самоуверенного хищника остался лишь пустой доспех без призрака. Жизнь в нем теплится, и ярость — теперь я ее вижу и чувствую. Не остается больше масок, лишь обнаженный оскал. Вечный, как клеймо за предательство. Но сколько боли не причини, ему все равно. Для него она подобно наркотику. Есть такие люди, как он: которым боль напоминает о сладостном ощущении жизни. Время тянется. Я забираю его хацу. Забираю свободу. Держу на привязи, как собаку. Как он и заслуживает. Но этого недостаточно. Он ждет, я знаю: момента, когда мое терпение подойдет к концу. Когда-нибудь это случится, и я убью его. Тогда мы забудем этот кошмар, как страшный сон… Остальные предлагают совершить это прямо здесь и сейчас, но… Нет. Я должен ждать. Должен увидеть, как ломается стержень. Иначе все жертвы будут напрасны. Почему я не отрезал ему голову на Небесной Арене?.. Когда я вырываю ему глаз, он смеется. Захлебывается смехом и кровью, когда вырезаю ему язык. Сипло хрипит, насмехаясь, когда мы с Фейтаном постепенно режем ему сухожилия, одно за другим. Я делаю из него — идеального хищника — калеку, неспособного жить без чужой помощи, чьей-то жалости, которую он так ненавидит, но все, что он делает — лишь смеется. Над моими жалкими попытками его наказать. Он считает это смехотворным. (и это действительно так) Ничего не работает. Это бесполезно. Я провожу дни в подвале, наблюдая за ним. За тем, как капля за каплей из него утекает жизнь. Мачи говорит, что это глупо. Опасно. Что я становлюсь похож на призрака, превращаюсь в тень себя. Что все это сводит меня с ума, постепенно, как убивает — его. Но я не могу остановить все прямо сейчас. Иначе все жертвы будут напрасны. Так я себе говорю. — Ты думаешь, что мои страдания принесут тебе счастье? Большей глупости в жизни не слышал. Его фантом обходит меня, шепчет на ухо. Я вижу раскаленное золото, оно смотрит мне в душу, и слышу вновь этот голос, насмешливый, хищный. Так шипят змеи, когда готовятся к броску. — И как? Нравится? Это иллюзия. Его нет рядом. Он там, в подвале, гниет заживо. Выпадают зубы. Волосы. Тело умирает, продолжает жить лишь на воле ума. Но и тот скоро сдастся. — Прямо как твой, да? Даже фантом насмехается надо мной. Что за нелепость. Надо просто убить его. Заглянуть в слезящиеся глаза, обхватить шею пальцами — сейчас переломить ее будет намного проще. Одно движение, один крохотный хруст. И эта безумная история закончится. Я сижу на стуле перед ним и вижу, как поднимается и опускается его грудная клетка. Беспокойный сон. Он не видит меня. Я нахожусь тут все свободное время. Я забираю у него все, но, кажется, в итоге это именно он лишает меня самого важного. Я не могу есть или спать, мои мысли занимает лишь он — это монстр. Как будто я сам лучше. Но… Смерть — слишком легкое избавление. Я лишу его всего. Не могу убить дорогих людей — так вырву сердце. Поэтому я решаю сыграть в игру. Старая военная пытка, о которой я слышу в городе — что-то, что ранее использовали военные во времена первого расцвета «роз». Усыпил его бдительность, а сам — вместе с Фейтаном и Мачи — вскрыл его тело и вшил туда колючую проволоку. Мелкие шипы неспособны убить, но боль доставляют невыносимую. Так говорил старейшина. Говорят, он многих так пытал. Выпытывал правду. Счастье без боли — за истину. Но мне не нужно ничего узнавать. Все это — лишь изощренная месть. Проволока вокруг костей рук. Ног. Вплетенная в кишки, единая с ними. Не вырвать. Это бессмысленно. Это… излишне. Мачи права. Я просто постепенно схожу с ума. Зачем? Зачем я продолжаю все это? Его стоит пожалеть. Он ненормален, болен головой. Милосердно будет убить его, не поступать так же, как и он. Но я не могу… И цикл продолжается. Пока он не умрет своей смертью — я не смогу успокоиться. Сколько бы ни говорил себе, что это ненормально. Сколько бы ни пытался сделать один лишь удар… — Ты просто жалок. Сначала приполз ко мне, как собака, когда надо было вернуть нэн, а теперь это. Я еще тогда сказал тебе — меня не интересуют сломанные игрушки. Треск-треск-треск. — В нашем бою? Ты был великолепен, — чужие кулаки сжимаются так сильно, что белеют костяшки. — Это была отличная схватка и отличная смерть. Но ты сглупил и не вспомнил одну крохотную истину. Как и с Курапикой тогда. Смеется. — Даже отрубленная голова волка кусается. Я поднимаю взгляд, и впереди — он. Наклоняется так близко, что я ощущаю дыхание на виске. Волосы на затылке встают дыбом. Надо было убить его. Да. Распотрошить тело и растащить по разным частям света. Тогда бы он не вернулся. Но думать о прошлом легко. Сожалеть… Кто в здравом уме бы подумал, что он вернется? Не я. А стоило бы предположить: потому что речь о Хисоке. С ним всегда все не в порядке. И шепчет, едва слышно: — Когда пересекаешь мост — сжигай.