Дни конца цирка

Повозка неспешно катила по старой щербатой дороге. Тент колыхался на ветру, ткань тревожно натягивалась, чтобы затем расслабленно опуститься, но все же внутрь не проникал ни единый лучик света, как и обещала Лукреция. Снаружи доносился скрип колес, чей-то негромкий разговор, шорох канатов, что удерживали матерчатую крышу. Одну половину внутреннего пространства, почти до самого импровизированного потолка, занимали плотно набитые тюки, перехваченные крест-накрест веревками, другую – настил из разнородных тряпок и вещей, наспех сброшенных на пол. Пыль будто замерла в воздухе: она еле заметно покачивалась в высоте под пологом, и даже когда одно колесо наезжало на камень, и весь фургон кренился в сторону, она оставалась неподвижной, будто бы не подвластной никаким законам мироздания. Лерисса дернула ногой во сне и что-то прошептала. Астарион слегка повернул голову в ее сторону, отвлекшись на минуту от созерцания пылинок: густые ресницы задрожали, длинные красные пальцы с кое-где облупившимся черным лаком на мгновение сильнее сжали наволочку подушки под головой, и наконец тифлингша открыла глаза. – Доброе утро, – негромко сказал вампир и вернулся к своему прежнему занятию. – Доброе, – хрипло отозвалась Лерисса и попыталась сесть, но запястье предательски подкосилось, когда она оперлась на него, и девушка чуть не рухнула головой обратно в подушку. – Ох блин. Который час? – Думаю, что-то около пяти. – Утра? – озадаченно спросила она. Астариона раздражала ее постоянная привычка задавать вопросы, ответы на которые были вполне очевидны и без слов. Слабое желтоватое свечение, что наполняло повозку изнутри, ясно говорило о том, что солнце давно перевалило за полдень и теперь медленно клонилось к закату. «Что-то около пяти часов вечера, дурочка» – подумал он, но вслух сказал только короткое «нет». – Скоро закат, – задумчиво протянула она, – сможешь выйти наружу, подышать свежим воздухом. Астарион хмыкнул, прикрыв глаза. – Мне не нужно дышать. Лерисса снова непонимающе уставила на него, похлопала длинными ресницами, и лишь спустя несколько секунд в ее глазах разлилось понимание. – Ааааа… ну да, точно, – ответила она и развернулась, поудобнее устроившись на подушке. Янтарные глаза обвели взглядом изящный профиль эльфа и остановились на белоснежной шее, с правой стороны которой виднелись две неглубокие отметины. – Тогда сможешь поохотиться. Губы Астариона растянулись в обманчиво сладкой улыбке, обнажая острые клыки в очевидном согласии с ее предложением. – Кстати… – протянула она, – я путешествую с вами уже почти год, но ты никогда не рассказывал, как стал вампиром. – Лерисса продолжала ворочаться в попытке устроиться на своем бесхитростном лежаке, то упираясь локтем в импровизированную подушку, а виском – в ладонь, то кладя голову себе на плечо. – А ты никогда и не спрашивала, милая, – по-прежнему не открывая глаз парировал Астарион. – Вот теперь спрашиваю. – Ну, положим, настоящим вампиром я так и не стал. Я – всего лишь вампирское отродье. Лерисса пару раз показательно и озадаченно моргнула, а затем нахмурилась. – А в чем разница? – Сил меньше, слабостей больше, – идеальные черты Астариона на мгновение исказились в гримасе отвращения, – тело отродья подчиняется воле хозяина словно марионетка кукловоду. – Звучит отвратительно, – скривилась девушка, но спустя пару секунд добавила, – Но ты так и не ответил на мой вопрос. – Все же заметила, да? – усмехнулся эльф, – Что ж, ладно. Чуть больше 200 лет назад я служил магистратом во Вратах Балдура и однажды вынес решение не в пользу племени гурцев, – с коротким выходом продолжил он, сложив руки на груди. – Тем же вечером они выследили меня, избили и оставили умирать в грязной канаве. Когда я уже был готов испустить дух, надо мной склонился темноволосый эльф и предложил спасение. Конечно, я согласился. Он оказался вампиром и обратил меня. Вот и вся история, – закончив свой скупой рассказ, он лишь подернул плечами, будто бы во всей этой истории для него не было ничего страшного, хотя отголоски пережитой боли навсегда остались с ним. – Какой ужас! – теперь Лерисса уже вполне искренне вскинула брови и прижала ладонь к губам. – Но ведь сейчас ты ему не подчиняешься, правда? – Нет. – А почему? – Я освободился. – Как? – Убил его. – Сам?! – Вот этими руками. – Ничего себе! И что, тебя никто не поймал и не осудил за убийство? Иногда Астарион завидовал тому, насколько недалекой была его партнерша. Он и сам не блистал острым умом, не строил сложных схем, не умел просчитывать события дальше двух ходов, так что в «Копейщиков» его обыграл бы даже гоблин. Но Лерисса его даже переплюнула: воистину она жила по принципу «многие знания, многие печали». Однако в этом поверхностном взгляде, в этом легком отношении к жизни крылся ее истинный талант – она умела быть счастливой. Просто счастливой, каждый день, хотя бы немного. Этого Астарион, мучимый то болью уязвленной гордости, то чувством вины и стыда, был лишен. Усмехнувшись ее нелепому вопросу и своим неожиданным умозаключениям, Астарион ответил: – Хах, милая, в тот момент Вратам не было дела до странных смертей аристократов и расследований всех обстоятельств: к городу приближалась армия Абсолют. – Погоди, ты что, был во Вратах во время нападения иллитидов? – девушка недоверчиво взглянула на эльфа. – Именно так. У меня у самого даже была личинка мозгоеда в голове, – ответил Астарион, наконец открыв глаза и указательным пальцем почти ткнув в один из них, когда повозка вновь неудачно наехала колесом на выступающий камень и слегка наклонилась. – Вот это да! И как же ты от нее избавился? – Лериссу охватило подлинное любопытство. Она быстро села, подобрав ноги под себя и положив голову на раскрытую ладонь. – Никак, – в этот раз движение плеч эльфа выражало не пренебрежение, а скорее грустное равнодушие: он попросту не знал ответа на вопрос. – Однажды утром я почувствовал, что она умерла, а вместе с ней и ее магия, что позволяла мне ходить под солнцем. – Ходить под солнцем? Какая, однако, полезная была личинка. – Да… она еще много чего умела. Завораживать врагов, отталкивать их силой мысли, – каждую фразу он сопровождал театральным жестом, словно заправский фокусник, тщащийся наслать чары на шляпу, чтобы внутри нее появился или исчез кролик. – Превращать носителя в иллитида… – Фу, ну и мерзость! – завопила Лерисса, одной рукой отмахиваясь от мнимой угрозы в воздухе, а другой прикрывая глаза. – Почти как у тех приключенцев из историй Воло, что я читала. – Угу, – сперва рассеянно кивнул Астарион, а затем, запоздало уловив смысл последних ее слов, заинтересованно повернулся к тифлингше всем телом. – Про кого читала? – Про всех! – Лерисса восторженно всплеснула руками. Узкие зрачки моментально расширились, как у кошки, заприметившей в траве добычу, – Про Лаэзель с серебряным мечом, Клинка Аверно, Гейла из Глубоководья. Но мне больше всего понравилась про Огненную Карлах и адский движитель… В выборе любимой героини сомневаться не приходилось. Девушка тут же принялась пересказывать любимую балладу знаменитого барда, путаясь то в именах, то в последовательности событий (хотя кто знает, как именно Воло сложил ее и не добавил ли для красного словца новых невероятных деталей, например, парочку драконов), но Астарион ее не слушал. Он снова откинулся назад, прикрыл веки и погрузился в воспоминания о соленом ветре Лунной гавани, высоких сводах пещер Подземья, серебристом куполе Изобель, что мерцал вдали. Было ли все это в сказании, сложенном Воло? Наверняка да. Упоминался ли в нем прелестный белокурый эльф-вампир? Скорее всего нет. Ведь он не стоял плечом к плечу с прославленными героями в финальном бою. Он помнил лица всех и каждого, когда видел их в последний раз. Окровавленные, тяжело дышащие, уставшие. Обескураженные, удивленные, непонимающие. Они смотрели на него, пока он плевался ядом, а в глазах напротив – тускло зеленых – стояли слезы. – Неужели… Весь ритуал, вся эта сила, вся эта власть… Она была так близко. Я мог получить все, что желал! – Тебе это не нужно, ты и так самый сильный человек, которого я когда-либо встречала. Власть такой ценой – это неправильно, пойми. Но Астарион не слушал, он лишь чувствовал, как месть и свобода выскальзывают из рук, рассыпаются сквозь пальцы словно сухой песок. Он почти дотянулся, почти ухватился, но теперь… По коже пробежал холод отчаяния, разбитых надежд и безысходности. Все пропало. Все пропало навсегда. Осознание било, резало, ломало больнее любых пыток Гоуди, стучало в висках молотом, обжигало огнем на щеках. Хотелось разорвать на себе кожу, выпотрошить самого себя, растечься кровавой лужей и просто перестать быть, хотя бы чтобы перестать чувствовать эту горечь проигрыша. Вечного поражения. – Касадор все-таки победил. Я никогда не вырвусь из ада, в который он превратил мою жизнь… – Это не так… Астарион покачал головой. Так. Именно так. Теперь он застрял в этом аду навсегда. И лишь один человек был в этом виноват. – Все кончено. Все кончено здесь и все кончено между нами. – Что? – Ты прекрасно меня слышала. Между нами все кончено. – Успокойся, давай поговорим… – О чем? О том, как ты все отняла у меня? Как вынудила остаться ничтожеством? Вот таким ты хочешь меня видеть, да? Вот таким?! Нам не о чем разговаривать, милая моя, и никогда не будет. – Астарион… – Замолчи! Слышать тебя не хочу! Не смей даже имени моего произносить! Он окинул взглядом остальных компаньонов. – Не стану желать вам удачи, ведь вы все равно скоро умрете, но я надеюсь, что сперва помучаетесь. Особенно ты. Перед глазами замелькали узкие мраморные ступени, в ушах шумело от всепоглощающей ярости. Или это пленники кричали, пока он проносился мимо решеток их темниц? Из воспоминаний стерлись почти все незначительные подробности, оставив ему лишь самые болезненные, резкие моменты. Он не помнил, как выбрался на поверхность, как пронесся по центральной стене Нижнего города, как оказался в Эльфийской песне, зато помнил, как поймал взгляд Джахейры, едва дернув на себя дверь их покоев на втором этаже. Уже в следующее мгновение в рюкзак полетели рубашки, запасы зелий, драгоценности, не успевшие перекочевать в руки к торговцам, кое-какое оружие, немного золота. О чем он думал в тот момент? Как собирался жить? Где? На что? Ни один из этих вопросов в голове даже не промелькнул, что уж говорить о все еще остававшейся актуальной угрозе цереморфоза. Жалкие мелочи, не стоящие внимания. Астарион уже бежал к крепости на Змеиной скале, в Ривингтон, будто пытаясь отмотать события на несколько дней назад, найти какую-то точку, в которой все пошло не так. Когда на улицы опустилась ночь, он оказался меж ночлежкой Фрейго и «Лаской Шаресс». Выбор казался вполне очевидным. – Комнату. И Ним, – монеты одна за другой посыпались на прилавок перед Амирой, и та ловко сгребла их в нижний ящик и щелкнула пальцами, подозвав кого-то. Астариону вручили ключ и сказали, что дроу прибудет с минуты на минуту. Если уж начал принимать плохие решения, остановиться непросто. Так он обнаружил себя изрядно пьяным, кружащим по комнате с бутылкой вина в руке, пока прекрасная дроу с волосами цвета полированного серебра сидела, закинув ногу на ногу, на кровати и наблюдала за его эскападами. – …я вытерпел и это! Я ничего ей не сказал! – Совсем ничего? – донеслось откуда-то с другого конца комнаты. – Ничего! – яростно подтвердил он, а затем посмотрел на бутылку, потупив взгляд, – Ну может и сказал пару слов, но все равно это – ничто по сравнению с тем, что сделала она. Ненавижу ее! – Да, да, милый, – Ним откинулась на спину и смотрела в потолок. – Ты меня вообще слушаешь? – он упал в кресло и едва ли не взвизгнул от возмущения. – За что я тебе заплатил? – Ты заплатил за ночь, и обычно это подразумевает секс, но ты сказал, чтобы я даже не думала прикасаться к тебе, так что видимо ты заплатил за разговоры, и вот мы разговариваем. – А ты меня не слушаешь! – Астарион поднялся с кресла и вновь принялась метаться из угла в угол, – Совсем как она! – Как кто? Ты даже ни разу имени ее не назвал, – мягким голосом продолжила Ним. – Потому что не хочу его слышать! – Логично, – еле слышно добавила дроу. Так продолжалось еще несколько часов. Сперва Астарион бушевал, словно шторм в море, затем немного успокоился, упал на кровать и закрыл лицо руками. Мысли хаотично прыгали в голове и никак не хотели выстраиваться в порядок. Где-то рядом Ним что-то говорила, но он не слышал и не слушал. Комната кружилась, возможно от количества выпитого, но сна не было ни в одном глазу. К рассвету в борделе воцарилась неожиданная и какая-то неловкая тишина. Астарион наконец перестал бормотать свои малосвязанные потоки брани, повернул голову и обнаружил, что Ним спит. С выдохом он потер переносицу. Голова была словно набита ватой, слух подводил, выдавая призрачную ноту «до» где-то на периферии. Уходя, он оставил на кровати несколько золотых, хоть и сам не знал за что. Ривингтон в столь ранний час был совершенно пуст. Полный штиль. Астарион вышел на улицу и оглянулся по сторонам. Куда теперь? Робкая мысль «вернуться?» была сразу же отметена решительным «ни за что!», и он зашагал еще дальше от города, в сторону храма Ильматера. Лишь оттуда доносились какие-то приглушенные звуки: из открытых ворот неспешно выкатывала первая повозка, поскрипывая рессорами на повороте. – Стойте! – окликнул он возницу на ходу. Что это было? Очередная плохая идея в ряду себе подобных? Старческий всплеск бунтарства? Крик отчаяния? Теперь сказать было бы сложно. Но сделанного назад не воротишь, и вот уже Астарион восседал на козлах экипажа, закинув вещи под навес, и смотрел на дорогу. В голове было по-прежнему шумно, кто-то кричал, звал его по имени. – Астарион! – Лерисса сильнее потянула его за плечо, и эльф наконец вынырнул обратно в реальность из бездны своих воспоминаний. – Ты уснул что ли? Или это ваша хваленая эльфийская медитация? До тебя не докричишься. – Нет, ничего, я просто… – У нас привал. И солнце село, можешь выйти наружу, – девушка явно обиделась на его невнимательность, и теперь пробиралась к выходу, поджав губы. Он остался один. Слабый золотистый цвет, наполнявший повозку, исчез, а вместе с ним пропали из виду и пылинки, висевшие в воздухе. Зачем все это было? Зачем нужно было убегать все эти годы, прятаться под навесами и сливаться с тенями? Стоило оно того? Его друзья превратились в живых легенд, стали всенародно любимыми героями, в их честь наверняка возводили памятники и называли улицы. Все они могли в какой-то момент обрести невероятное могущество, непоколебимую силу, огромную власть, но прозрели, не поддались соблазнам и стали только лучше. А он? Он путешествовал с бродячим цирком, выступал на потеху публике и 10 лет отказывался взглянуть правде в глаза. В тускло-зеленые глаза.