Иримэ

Люди говорят, будто сны легко забываются. Будто рассветные лучи способны рассеять и вымарать из памяти даже самые страшные кошмары. Это неправда. Иримэ ненавидела сны и старалась бодрствовать как можно дольше, чтобы в конце концов от усталости проваливаться в забытье, в темное ничто — и тогда она не видела снов. Она боялась их — собственных кошмаров и насланных видений, которые и не думали никуда исчезать под светом холодного хитлумского солнца. Она слишком долго жила среди кошмаров, и теперь те поселились во снах. Но и не смыкать глаз не всегда помогало — ведь изголодавшиеся ужасы из грез умели просачиваться и в явь. Морок хорош тем, что позволяет причинить любую боль, даже такую, от которой в реальности остановится сердце. В видении можно нанести любые раны — и не убить вопреки здравому смыслу. Иримэ хорошо была знакома с такими мороками. Изначально более чувствительная, чем большинство эльдар, за годы войны она так приучилась переносить боль, что одних страданий ее тела тварям в Ангбанде оказалось мало. И тогда мир для нее стал бесконечной чередой ужасных видений, слишком бредовых, чтобы в них верить, и слишком правдоподобных, чтобы отвергать. Иримэ собралась на вылазку со своими воинами. Полузаросшая тропинка вела через светлый сосновый лес, вилась по предгорьям, уводя от старого пограничного форта, служившего убежищем маленькому отряду. Она не сразу заметила, как что-то изменилось. Почва под ногами постепенно становилась более мягкой и топкой, лес переходил в болото. Вскоре сапоги Иримэ стали чавкать в коричневой грязи, потом она провалилась по щиколотку. Здесь просто не могло оказаться болота, но все ощущения говорили об обратном. Иримэ попыталась свернуть в сторону — но поздно. Она помнила это видение, но уже не могла из него выбраться. Спустя еще десяток шагов она уже с трудом передвигалась, увязая по колено, затем неудачно попыталась выбраться и ухнула по пояс. Уцепилась руками за ближайшую корягу, потянулась вперед, медленно вытягивая себя наверх. Но коряга обломилась, и стало только хуже. Теперь вязкой грязи было по шею. И топь начинала шевелиться. В ней ползало бесчисленное множество насекомых, крупных, склизких и отвратительных. И очень голодных. Постепенно грязи вовсе не стало — только сплошная масса личинок, жуков и многоножек. Они забирались под одежду, ползали по коже, пытались залезть в нос, в рот, в уши, в глаза. Насекомые прокусывали кожу, разгрызали и стремились проесть себе проход прямо в живой плоти. Иримэ подняла ладони, закрывая себе лицо. Бесполезная, но желанная отсрочка самого страшного. Впрочем, это плохо помогало — ползучая мерзость со скользкими хитиновыми сегментами, покрытыми зловонной слизью, лезла сквозь пальцы. Кричать нельзя, тогда насекомые набьются в рот, но боль сделалась такой, которую невозможно переносить молча. Случись подобное наяву, Иримэ обглодали бы до костей в считанные минуты, но здесь мучения продолжались бесконечно. Постепенно копошащаяся масса под ногами становилась менее плотной, и Иримэ проваливалась в нее с головой, отчаянно барахталась, пытаясь удержаться и выбраться. А потом впереди из болота стал медленно подниматься обломок серой скалы, освещенный мягким золотым светом. Только свет этот казался фальшивым, неестественным — он и был обманом. За скалой вырастала дорога, по обочинам которой росла изумрудно-зеленая трава, усеянная мелкими золотыми цветами. Так близко — и не дотянуться. А потом Иримэ увидела, что по дороге идет эльф. Эльф, как две капли воды похожий на Нолофинвэ — такого, каким тот был в Валиноре. Много моложе, без привычной жесткости во взгляде и жестах, плохо скрывающий свой испуг при виде ужасного зрелища. Из чьей памяти Моргот вырвал эту картину, чтобы переделать и извратить? Неважно, главное, помнить, что все обман. Помнить, пока это возможно. Иримэ, беззвучно рыдая от боли и ужаса, оттолкнула протянутую руку — и все исчезло. И вот под ногами оказался твердый, злой ангбандский камень, а лицо брата превратилось в уродливую орочью морду. Иримэ отпрянула — но лишь на миг. А затем стремительно рванулась вперед, чтобы свернуть твари шею, пока та не зарычала и не принялась звать на помощь. Но орк оказался проворен и не позволил взять себя в захват. А Иримэ слишком ослабела и не собиралась тратить силы на лишние движения. Не преуспев с одним приемом, она заметила в темноте на полу что-то металлическое. Подобрала мятый и ржавый, но увесистый котелок и ударила отчего-то замешкавшегося орка прямо в висок. Тот рухнул как мешок, и теперь путь был открыт. В подземельях воздух делался густым, сырым и затхлым, но здесь Иримэ чувствовала дуновение ветерка дальше по коридору. Она не могла упустить возможность — и помчалась вперед, в свободе, готовая убить всякого, кто встанет у нее на пути. Только бы снова увидеть небо! Только бы вернуться домой. Она бежала, раздирая ноги о шершавые выщербленные камни, словно зверь втягивала пьянящий запах свободы. Ей даже показалось, будто впереди замаячил свет — настоящий дневной свет, пусть и тусклый, приглушенный завесой черного пепла над Дор-Даэдэлот. оставался последний рывок… Звякнула, натягиваясь, цепь. Ошейник сдавил горло так резко, что мигом вышиб весь воздух, даже в глазах потемнело. Лишь благодаря хитроумным чарам Иримэ не могла убить себя, дернувшись с такой силой. Затхлый, вызывающий противную дрожь холод сменился сухим, нагретым жаровнями воздухом, пропитанным запахом копоти, железа и крови. И, конечно, омерзительной вонью орков. Сами гламхот тоже были здесь — в низком, но освещенном зале, уставленном всевозможными приспособлениями для истязаний, какие эльда не сумел бы даже вообразить. Но Иримэ хорошо знала предназначение каждого из них — как и это место. Она рванулась снова, уже привычно пробуя крепления кандалов на прочность. Бесполезно. За спиной обнаружилась железная пластина, к которой короткие цепи крепились надежно. А по бокам от себя Иримэ увидела другие пластины на петлях, наподобие дверей обычного платяного шкафа. Но дверцы эти оказались утыканы длинными шипами, местами загнутыми и зазубренными, и если их закрыть — шипы вонзятся в тело. Хотелось кричать уже сейчас, но Иримэ не собиралась доставлять своим палачам такое удовольствие. Орки загоготали, один из них принялся крутить ворот неведомого механизма, и створки пришли в движение, приближаясь с каждой секундой… — Кано* Иримэ! — грубый голос орка отчего-то выводил эльфийские слова и постепенно приобретал человеческие интонации. Боль от шипов и крючьев утихала, но все еще блуждала по всему телу кошмарным напоминанием. Холодное и влажное от крови железо сменилось ремнями и скрученным плащом, которые набросили на Иримэ, чтобы удержать. — Кано, — повторил голос. — Ты слышишь меня? Ты меня узнаёшь? Теперь она могла разглядеть лицо Айглена, воина из своего отряда. Именно этот человек некогда подобрал ее едва живую в Топях Серех и принес в убежище на границе разоренного Хитлума. С тех пор они вместе немало перебили как гламхот, как и предателей-вастаков. Но правда ли это? Иримэ щурилась, вглядываясь в знакомое лицо. Она все еще была в форте, и где-то пахло кровью, рядом стонал человек. Скосив взгляд, она заметила еще одного воина, лежащего с разбитой головой, и склонившегося над ним лекаря. Окровавленный котелок валялся на полу. Неужели она едва не убила собрата по оружию, приняв за орка? Убежище, люди, звуки, запахи — всё казалось настоящим. Но не менее реальными ощущались и болото, и подземелье, и пыточная. — Айглен, — проговорила Иримэ, отчего-то хриплым шепотом. — Расскажи мне что-нибудь, о чем знаем только ты и я. Если морготовым тварям что-то неизвестно, они не смогут это показать. Удобная уловка. Но она не спасет, если Айглен и другие воины — всего лишь игра ее искалеченного разума. Если их и не было никогда. Адан задумался. — Как-то раз я проследил за тобой. Ты пробралась на черничную поляну неподалеку от Старой Крепости**, собирала ягоды, и… — он смущенно потупился, — и плакала, кано. — Спасибо, друг мой, — Иримэ с усилием улыбнулась. Сейчас не важно, что Айглен видел ее в минуту слабости. Он сказал правду, и это обнадеживало. Если поверить, что они действительно существует. Как и другие воины. как и их убежище в полуразрушенном форте. Как и свобода. Где-то на грани слышимости звякнули цепи. Или, может, перекатился на каменном полу злосчастный котелок. Или просто показалось. --- *Кано — квен. командир, младший вождь. Иримэ намеренно предпочитает именно такое обращение **Старая Крепость — имеется в виду Барад Эйтель