Логово для чудовища

От ледяного ветра разнылись уши и трясло. Юру прятала руки за пазуху, натягивала пальтишко плотнее, но все равно мерзла. «Надо было и шапку, и шарф надеть, и вообще все! Чем я думала?» — Прекрасная де-эва замерзла? Позволь согреть-э, — донесся голос с характерным сектантским акцентом. Юру аж шарахнулась от неожиданности. А сектант снял теплый золотистый плащ с пуховой подбивкой, собирался на плечи накинуть. Обычный сектант со светлой прилипшей улыбкой и пронзительными глазами, как и все сектанты, излучал подозрительное сублимированное счастье. Казалось, не замечал холода, хотя и остался в одном легком балахоне. Кажется, такие носили служители храма Нелы рядом. — Спасибо, не надо, — Юру покачала головой, поклонилась и ускорила шаг. — Позволь проводить-э, небезопасно прекрасной де-эве ходить одной, — никак не отлипал сектант. — Нет, спасибо. Я знаю дорогу, — отказалась Юру. Стало немного не по себе. «Что там папа о сектантах говорил? Не знаю, что с ними не так, но у этого явно нездоровый интерес». Юру увидела крыльцо штаба и с охотой вбежала внутрь — и от навязчивого сектанта скрыться, и погреться заодно. Пахло благовониями. Тепло и полумрак успокаивали. Юру покосилась в окно, растирая озябшие руки. Сектанта и след простыл. — Замерзла, дорогуша? — слащаво проворковала полноватая дежурная в красном. — Чаю будешь? «Явно из искусителей пробилась, аж тошнит от их манер. Еще и фигурой выдалась, симпатичная, ухоженная. Подцепила что-то, наверное, иначе в штаб бы не отпустили», — подумала Юру, отводя завистливый взгляд от глубокого декольте дежурной. — Обойдусь. — Слышала… — начала было дежурная. — Я пойду, — перебила Юру. — Тороплюсь. Ветер показался еще более холодным, чем был до этого. Но до арки в междумирье рукой подать, и Юру побежала, стуча зубами от холода. Стоило подняться по ступеням в туманную арку, и свист ветра с шумом улицы сменились абсолютной тишиной, будто подушками обложили. Стало вроде и не холодно, но и не тепло. Неуютно. Обманчивый туман вокруг будил смутную тревогу, казалось, тихо шептал, наблюдал. Юру зашагала по белесой тропе, растирая руки. Согреться до конца пока не получалось. «Странное место — междумирье это. Как здесь только живут? Хотя привыкли, наверное». Уверенности, что помнила, куда идти, не было никакой. Дедушка постоянно срезал, да и последний раз в гостях была у дяди еще в детстве, кажется. Еще и наползавший на дорогу коварный туман уверенности не прибавлял. Пока видно тропу, пока она идет прямо, но вдруг туман сгустится? Вдруг развилка попадется? Дорога все вела и вела, не сворачивая. Когда Юру уже подумала, что точно сбилась с пути, появилась развилка с указателями: «Старый Эрв. Опасная тропа!», «Убежище общины Арны. Опасная тропа!» и одна неподписанная. «Все-таки верно шла, помню это место. Сейчас немного в сторону Старого Эрва, потом налево, главное не пропустить поворот, он без указателя». Юру ступила на тропу с предупреждением без особого страха. Хотя тропа и была опасной, но не сразу, а уже на подходах к руинам Нового Эрва. По крайней мере, так папа с дедушкой говорили. Да и дядюшка ходил же как-то. Единственное, чего боялась Юру — пропустить поворот. Белую дорогу среди тумана не очень хорошо видно, а указателей не ставили, видимо, чтобы не раскрывать дорогу к скрытому дому. Но и этот страх развеялся, когда Юру ступила на неподписанную тропу. «Здесь вроде бы по прямой, а потом барьер увижу. По крайней мере, вряд ли Критийре закрыл дом от меня». Отчего-то захотелось плакать. Юру промокнула глаза рукавом. Жесткий. Колючий. «Как додумалась? И вообще, что мне плакать захотелось? Вот непутевая, в гости иду, радоваться надо, нет, слезы навернулись!» «Утешение» помогло не особо. Внутри будто отпустило незримый барьер, и Юру всхлипнула, заревела, спрятав лицо в ладонях. «Да что такое? Что тако-ое! Не могу. Устала. Папа опять чудит, сектант этот привязался, платье столько шила, и все впусту-ую! И даже в гости иду и не знаю, есть ли кто дома. Нет, чтобы работать, на свой дом копить, чтобы от папы подальше, я зачем-то реву в комнате у себя, а сейчас гулять пошла, и тут тоже плачу». В ухе больно стрельнуло, и Юру зажала его рукой. «Еще и ухо надуло! Снова! Ну не дура ли? Почему даже шапку не додумалась надеть? В окно видела, что ветер, мама напомнила. Нет, чтобы подумать или хотя бы послушать, унеслась. Ладно, может, пройдет». Туман начал сгущаться, и Юру занервничала, ускорила шаг. От неуютного междумирья хотелось спрятаться куда-нибудь. Туман казался живым, и оставаться долго наедине с ним не хотелось. Мало ли что? Это не мир, а непонятное место, у которого свои правила. Затянет — и все. К счастью, радужный барьер было видно даже сквозь туман. Едва Юру пересекла его, как донесся густой аромат цветущих кустов и деревьев, окружавших дорогу с двух сторон, подвесных грядок чуть в стороне. Грядкам конца и края видно не было. «Ничего тут Нир устроил, раньше меньше было, — удивилась Юру, разглядывая яркие и не слишком цветы, ягоды, причудливые резные листья. — Я даже не знаю, что это за растения такие, не видела никогда». Ухо снова заныло, уже сильнее и настойчивее. «Да что такое! Я ведь всего ничего прошла, а уже надуло. Почему со мной вечно так?» Юру потянула на себя дверь с забавной деревянной табличкой: «Ловам вход только аватаром!», улыбаясь про себя. Эта табличка висела здесь, сколько себя помнила Юру. Ловам, наверное, было все равно, зато у смертных вызывала улыбку. Зачем запрещать что-то Ловам? Во-первых, где ж это видано, чтобы Ловы в гости приходили? Во-вторых, когда же они простых смертных слушали? Бессмысленно. В темном холле было пусто. На коврике у двери стояли только женские ботинки, а на полочке обувь не по сезону. «А где все? Си, наверное, дома, у нее и спрошу». — Всем привет! — крикнула Юру. — Кто там, кто там? — заинтересовалась тетя Ни голосом, похожим на эхо. — Юру, наверное-э, — тихо ответила Си. — Сейчас посмотрим. Не беги, мам, упадешь. Из коридора донесся шелест платья. Си выплыла из полумрака, придерживая за руку тетю Ни. Тетя Ни была непривычно прилично одета в платье ниже колен с длинным рукавом и скромной вышивкой, а не в старое короткое с декольте. На самой Си было намотано даже больше обычного. Огромный платок, за которым толком не видно лица, в мягкой драпировке которого терялись плечи и грудь, свободное платье с накидкой. Кого сестра стеснялась дома, Юру не знала, но была рада видеть ее любой. — Юру! — обрадовалась тетя Ни и обняла. — Привет, — натянуто улыбнулась Юру. — Лепешки будешь? — спросила тетя. — Это папе осталось, — возразила Си. — Папе еще приготовим. — Да я не голодная, — возразила Юру. В животе предательски забурчало. — Пойдем! — тетя Ни потянула за руку. Гостиная была все той же, какой Юру ее помнила с детства — просторный стол, окруженный подушками, ковер, светлые панели из благородного сорта священного древа на стенах. Все так же пахло свежим деревом и чайными листьями. Разве что на столе теперь стояли лепешки с чайником и милый рукомойник, а прежде сваленные горой бумаги лежали в корзинах рядом. К ручке одной из них было привязано кольцо на веревочке, и трехцветная кошка играла с ним, трогая лапкой. Юру была не уверена, что кошке позволено играть с родовым кольцом и лежать на важных бумагах, но ни Си, ни тетя не обратили внимания, и Юру не стала. Не учить же чужое животное. Толстый рыжий кот развалился на ковре. Он даже не пытался лечь на подушку, как раньше, растянулся, выставил пушистое пузо. Юру села рядом, потрогала. — Привет, Гай. Ты меня помнишь? Гай зевнул, приоткрыл один глаз. — Спи-спи, старичок, — Юру села на подушку и взяла кота на руки. — Ох, ты таким тяжелым стал! Гай потерся головой, замурчал. — Сейчас почешу тебя, — улыбнулась Юру. Кот развалился, подставляя пузо и мурча. — Какой хорошенький! Обожаю тебя! — Я тоже люблю его-э, такой до-обрый, никогда не царапае-этся, — Си села рядом, прошелестев юбкой, улыбнулась. — Им ям-м-м! — часть лепешки вывалилась, но тетю Ни это не смущало. — Ма-ам, не говори с полным рто-ом, некрасиво-э. Помнишь, как вчера пода-авилась-э? — ласково напомнила Си. Тетя Ни покачала головой, но замолчала. Как ребенок. Это раздражало — папу напоминала, только еще хуже. «Как у дедушки могли родиться такие дети? Он же умный. Любовь зла, женился на красивой дурочке, вот и получилось такое позорище. И мама влюбилась в это. И дядюшка Тир. За что их любят, глупеньких?» Юру покосилась на выразительную грудь тети и тихонько вздохнула, почесывая кота. «Животные должны быть животными, а не красивыми элькринами с разумом ребенка. Это и обременяет, и выглядит мерзко». В животе снова забурчало. Юру обмыла руки ароматным полотенцем, всмотрелась в светлые цветы в воде рукомойника. «Даже рукомойник у Си дома, как у прекрасной девы. А дома надо в умывальнике прямо в кухне споласкивать, как у всех. Вот накоплю на свой дом — тоже такой рукомойник заведу». Румяные ароматные лепешки манили. «Страшно, конечно, за бедра, снова ни одни штаны не налезут. Но кто знает, может, дома у Си такие лепешки, которые в нужные места откладываются?» Лепешки кончились быстро. Хотелось еще, но просить было неловко, и Юру надкусила яблочко. Делать было нечего. Гай спал, похрапывая, тетя Ни тоже, Си читала книжку и окружающим миром интересовалась мало. — Си, а где все? — Ушли-э. «А то я не вижу! С другой стороны, рабочий день в разгаре, почему бы и не уйти?» — А куда? — На рабо-оту, наверное-э, — Си пожала плечами и с шелестом перелистнула страницу. — Нира что-то до-олго нет, може-эт, в Ди-эр поше-ол. — Вот оно что. Сектантский акцент у Си был сильнее обычного, мешал разбирать слова. В ухе стрельнуло снова. Юру с подозрением посмотрела на корешок книги. «Точно, на древнеэлькринском. Си вся в книге, никого больше нет, зачем пришла? Еще и ухо застудила!» — Хоче-эшь почитать-э? — все же проявила участие Си. — Я не знаю древнеэлькринского, — Юру покраснела. — М-м… Повышиваем, может? — предложила Си. «Только не это!» — мысленно ужаснулась Юру. — Да не. Я просто посижу, Си, чаю попью. — Ла-адно-э. Си уткнулась в книгу. В тишине было слышно, как шелестят страницы в книге Си, как жужжат жуки за окном и журчит родник. «Скучно! Как здесь жить?» Гай всхрапнул. «Точно, только спать и можно. Кошмар. Зачем пришла?» Юру отпила чаю. Было гадко. Домой не хотелось, но и здесь было невесело. Еще и ухо разнылось. «Что делать? Чем заняться?»