Логово для чудовища

Ледяные захваты срезали темные ягоды с туманным следом. Высший, снова высший сорт! Теперь каждый урожай получался таким. И, что очень важно, по свойствам совпадал со ягодами Старого Эрва. Нир положил ягодку в рот и расплылся в улыбке. Снеженика таяла во рту, освежала, такая неуловимо-приятная, как и ее аромат. Из нее бы морсик в жару… Но на него еще растить и растить. Последняя отметка в журнале, образцы в мешок, последний урожай в отдельный. Старейшина будет доволен! Нир прикрыл свою сокровищницу льдом и вспомнил, что забыл заказать новую форму. Плащ можно было бы накинуть, но летом странновато. Вот ведь эти традиции! Почему нельзя пойти в рабочей одежде? — Пап, есть старая форма? — спросил Нир. — Посмотри в шкафу. И Нир посмотрел. Но папа был худым, и ничего не налезло. Не все ли равно? Учитель, конечно, о почтении лекцию прочитал бы, но что делать? Неужели из-за какой-то рубашки снеженику откладывать? А Си только взяла старое и так и не перешила ничего до сих пор. И Нир пошел в удобной рабочей рубашке. В ней не так жарко, сгорал меньше, выглядела вполне прилично еще, правда, светло-голубая, даже не изумрудная, из некрашеного морозного корня. Ладно, раз уж терять нечего, заодно и ледяную шляпу взять, чтобы голову сберечь. До рассвета приходить неприлично, а после — жарко. От солнышка голова гудела, тошнило, а шляпа хоть немного защитит. Новый Эрв встретил духотой, несмотря на едва пробивающиеся рассветные лучи, и Ниру захотелось в ледяную ячеечку для снеженики. В поселке у врат было пусто. На улочках никого, в окошках свет не горел. Все в полях, от мала до велика. Еще бы, с тканевой травой в жару много хлопот. Пересушишь — сразу можно выбрасывать. Поле колыхалось за домиками высокими волнами, подкрашенными рассветом в алый. Красивое. И очень душное. Нир задумался. Старейшина в полях или в родовом доме? Наверное, в полях. Сейчас здесь нужна подмога как никогда. Он всмотрелся в марево над полем, но элькринов не увидел. «Здесь трава мокрая еще, наверное, дальше ушли», — рассудил Нир, тронув стебелек. Едва заметная в поле тропка и впрямь привела к элькринам. Женщины двигались медленно, прихрамывая, посыпали стебли блестящей пыльцой из корзины — от солнца и для крепости. Старушкам, видимо, попроще работу дали. Жарко им, беднягам. — Почтенные, где старейшина? — Нир поклонился. — Дальше иди, — махнула загорелая женщина с выгоревшими добела волосами, собранными в узел под платком. — Благодарю. Нир поправил шляпу, приятно холодившую уши, и побрел дальше сквозь алые волны. Дышать было тяжело — влажно, душно… «Еще только рассвело, отчего так жарко? Хорошо, что снеженика хорошо запечатана». Громовой голос Каннира послышался издалека: — Сюда лей! Молодняк, поднажмем! Нир подошел ближе и поклонился. — Старейшина, я снеженику принес. Раздался хохот. — Ну-ка работайте тут! — пригрозил Каннир и подошел ближе. — Покажи. Нир раскрыл последний мешочек, и Каннир покивал: — Достойно, как в ледяной пещере. — Здесь журнал наблюдений, описание поколений… — Оставь свою чепуху себе. Я же вижу, что ты за ягоды нарастил. Каннир принял мешочек поменьше и позвал: — Эй, Тин, бездельник, где ты? Худой мальчишка подбежал, едва дыша, и поклонился. — Унеси в резерв. Хотя нет, не донесешь, опять в обморок хлопнешься, знаю я тебя, — Каннир зычно крикнул. — Эй, кто там здоровый! — Унесу, Глава! — крепкая загорелая девушка подбежала и поклонилась. — Киин, солнышко, удружи. — Старейшина, а можно льдистоцвет? — попросил Нир. — Одну семечку ему выдай, — распорядился Каннир. — И чтобы подписала все! — И мороз-тра… — Обойдешься. Хватит клянчить, работать надо! — Каннир круто развернулся и побрел в поля, прихрамывая. — Пошли, снежный элькрин, — подмигнула Киин. Она улыбалась очень тепло, вокруг глаз собирались милые лучики. Высокая, гармонично сложенная. Густые косы выгорели добела, а руки загрубели, как у всех в урожайном роду. Нир не знал, что именно в этой девушке так, казалось, что все и сразу. Красивая очень и добрая. Захотелось вдруг показать Киин свой сад. Вот только своего сада у него не было, как и у его рода земли, а потому Нир промолчал. — Ты откуда снеженику-то летом взял? — она рассмеялась. — Ой, не могу, снеженика летом, волшебник, право! — Я еще только учусь, — скромно ответил Нир. — Хочешь, угощу? — А можно? — удивилась она. — Можно. Нир порылся в сумке и протянул мешочек с ягодами свежих урожаев, который оставил себе. Киин заглянула и охнула. — Батюшки, сплошь высший сорт и крупные такие! — она пересыпала льдинки с ягодами в руках. Нир залюбовался. Крупные и очень красивые руки у Киин, несмотря на мозоли. Пальцы ровные, длинные, ногти аккуратно острижены. Киин вытащила из льдинки синеватую ягоду и положила в рот. Губы у нее тоже славные были. Не полные и не худые, но какие-то особенные, какие могли быть только у этой девушки. — М-м-м! Священное древо, как вкусно! Самое оно нужно в жару! — Забирай все, — предложил Нир. Хотелось предложить Киин не только мешочек с ягодами, но она помотала головой. — Это слишком ценный подарок. — Да брось! Я еще выращу. Сделал ледяной уголок в родовом саду, такая красота! — Где этот сад, где летом снеженика растет? — В междумирье, — объяснил Нир. — Ты этот… Яблочко, я слышала о тебе! — Киин подняла палец к небу. — Ой, ты и правда чудной, как говорят. Рубашка эльфийская, шляпа, — она стащила и примерила. — Ой, ты красный что-то. — Сгорел вчера, — Нир забрал шляпу. — Это как? — От солнца. — Точно чудной, — Киин коснулась щеки, и Нир поморщился. — Тебе больно, что ли? Я же только тронула! — Это ожоги, — объяснил Нир. — Ничего себе. Киин распахнула дверь склада и пронеслась вглубь. Нир сощурился от удовольствия — наконец-то прохлада… — Так-так, снеженика здесь, льдистоцвет-льдистоцвет… — Киин пошарила на полочке, выдохнула облако пара. — Не то, тоже не то… — Вот, — Нир протянул мешочек. — Нет, это нельзя брать, это общий резерв, — объяснила Киин. — Глава тебе из нашего велел выдать. Они принялись шарить по полочке вдвоем. Мешочки, еще мешочки, с одной печатью, с другой… Льдистоцвет нашелся в самой глубине. Киин достала семечко, черкнула «— 1» и запечатала заново. — Хочешь, я еще что-нибудь дам? — хитро прищурилась она. — Хочу. Хочу красивый ледяной уголок, чтобы все было. — Тогда… — Киин осмотрелась. — Снежноягода хорошо прорастет продолжением, у нее другой оттенок, лед-трава длинными иголочками пойдет, снежноцвет вокруг, хорошо, еще бы цветного… М-м-м… — Любишь цветы? — спросил Нир. — Целую клумбу придумала уже. — Люблю. Сейчас тебе придумаю и свою покажу. Может, яркие колючки? Да, хорошо будет, вот эти подойдут, — Киин достала по семечку. — Ничего не будет, что ты взяла вот так? — Эти можно, — объяснила Киин. — Я их на себя запишу, потом вернешь. Держи, вот тебе за снеженику! — Благодарю, — Нир бережно завернул семена в ткань и сложил в мешок. Киин схватила за руку и потянула прочь со склада. Сердце от прикосновения вдруг забилось громче. А после навалился зной, солнце ударило в глаза. Киин будто не замечала. «Не то что я». — Смотри-смотри, красиво, правда? Это мой уголок. Нир смотрел на клумбу, полную ярких цветов, и диву давался. «Как можно было вырастить столько прихотливых несъедобных растений? Не лень ей… Но красиво. Очень красиво, и очень много труда. Одного огнецвета сортов пять, а он ведь такой капризный, если верить книгам!» — Ты молодчина, Киин. Красота такая, — похвалил Нир. — Ой, ну что ты! Ладно, ты приходи еще, я в поле побежала! Она махнула рукой и унеслась. А Нир зашел в тень раскидистого священного древа и тяжело вздохнул. Кто придумал лето? Надо немного отдохнуть и домой, семечки прорастить. С уходом Киин солнышко, казалось, начало печь в два раза сильнее даже сквозь густую листву. Передохнуть не получилось, но нужно идти. Да. Нир оглянулся на огненные цветы и улыбнулся. Вот бы солнце было как хозяйка клумбы — теплое, но не жгучее.