Мы поженимся, когда выпадет снег

Так вышло, что призрак сестры заманил Мику на улицу, мощёную мрамором, а стечение обстоятельств заставило его остаться там надолго. Просыпаясь в своём углу, незадачливый убийца подолгу не мог понять, где же он находится. Мир особняка и парка, дышащий спокойствием, потихоньку открывался ему, оглаживал поджарое тело, обволакивал мятежную душу. В доме господина Калиба не было ни одной перегородки — вместо них были стены. Добротный дом, построенный частью из дорогого дерева, частью из камня, сначала показался Мике непомерно огромным, но вскоре он немного освоился и счёл, что планировка комнат, коридоров и лестниц оказалась весьма удачной. И хозяева, и слуги, и возможные гости могли спокойно сосуществовать, не досаждая друг другу. Никто никого не стеснял, никто не мешал другим шумом, и в то же время, ни одна комната не стояла запертой за ненужностью. Слуги отнеслись к появлению Мики настороженно, но в целом дружелюбно. Двое охранников, привратник, конюх, садовник и лакей, их жёны, старуха-кухарка и орава ребятишек делили одну большую комнату на первом этаже по соседству с кухней. На каватский манер она была разделена на узкие закутки, в которых лежали на полу матрасы, но и они разделялись не плетёными перегородками, а добротными деревянными стенками. Для того, чтобы помыться, не нужно было ходить в общую баню. В доме господина Калиба было неприличное количество мест для омовения: два для хозяев, отдельно для мужчин и для женщин, два таких же раздельных для гостей, и одно общее, для слуг. Это тоже было в новинку. Мика никогда ранее не бывал в месте, где кто-нибудь когда-нибудь задумывался, стоит ли скрывать свою наготу от противоположного пола. Женщины в бедных кварталах спокойно могли пройти по улице нагишом в жаркий день, и никто не повернул бы головы… Разве что, кроме Мики и более-менее подросших юношей, которым с первым снегом предстояло утратить такого рода любопытство. Все женщины-плебейки в доме господина Калиба занимались наведением порядка, стиркой и шитьём, кроме одной, ждавшей со дня на день родов — эту освободили от любой работы из-за непомерно огромного живота. Знакомясь со своими соработниками, Мика с большим предубеждением отнёсся к служанкам. Он ничуть бы не удивился, узнав, что все они уже по очереди или всем скопом побывали в грязной хибаре Джара. После всего произошедшего юноша готов был презирать всех женщин поголовно — даже тех, что снились ему. Жена лакея, красивая и почти по-девичьи стройная, показалась ему особенно ненадёжной, и Мика мысленно послал в её адрес пару чувствительных шпилек. Ещё большее негодование вызвала другая, чей малолетний сынишка был очень похож на господина Калиба. Выходит, решил Мика, ничем-то этот высокосветский гад не отличается от Джара, разве что денег у него побольше. Мике выдали добротную простую рубашку, штаны, куртку и даже новые ботинки. Помимо полива каватских гортензий в его обязанности теперь входила рубка дров, а также разнообразные простые дела, не требующие покидать хозяйственный двор. Первую ночь садовник, изрядно переживавший за свои ненаглядные цветы, не спал вместе с Микой, показывая новому подмастерью, как поливать привередливую растительность. Выслушивая премудрости незнакомого ремесла, сын цирюльника только диву давался, сколько же труда требуется для того, чтобы ухаживать за каждым цветочным кустом — а что говорить о целом парке?! Удостоверившись, что Мика усвоил тонкости полива каватских гортензий, садовник с неспокойным сердцем отправился спать. Но и здесь Мика надолго не остался наедине со своими мыслями. Когда шаркающие шаги садовника стихли вдали, Мика поставил на землю опустевшие вёдра, прислушался. Джар трудился вовсю — в хибаре, судя по звуку, кого-то били. Проскользнув ближе к его забору, Мика заглянул на соседский двор и увидел нескольких женщин, ожидавших своей очереди. Как и прошлой ночью, нетрезвый отец Джара развязно приставал к ним, то требуя, то выпрашивая от них деньги. Время от времени воздух сотрясали такие ругательства, что в саду господина Калиба могли бы завять цветы, и изнеженные каватские гортензии пересохли бы в первую очередь. Не было никакого сомнения, что в доме их слышно ничуть не хуже, чем под хилым забором. Невидимый в тени причудливо остриженного куста Мика стоял неподвижно, размышляя, сможет ли он убить мужа своей сестры этой же ночью. Нож, который он принёс с родной улицы, был заткнут за пояс новых штанов. Но нет… Не сейчас. Сейчас не хватит смелости. Вернувшись за вёдрами, Мика привычно подхватил их на коромысло и понёс к источнику. Помимо полива прихотливых гортензий ему нужно было натаскать воды во все баки и ёмкости на кухне, а также в места для омовения. Насчёт последних его строго предупредили, что любого рода шум в хозяйских покоях недопустим и даже выдали войлочные тапочки, чтобы он бесшумно ступал по коридорам. Однако, стоило Мике в очередной раз набрать воды и понести к дому, как он увидел, что по аллее к нему неторопливо движется высокая фигура господина Калиба. Юноша шёл со своей ношей, почти не сгибая спины, легко сохраняя равновесие. Жилистые ноги размеренно переступали по обсыпанным щебнем дорожкам. Новоиспечённый слуга издали увидел хозяина, но не подал виду, до последнего надеялась, что прогулка в столько позднее время никак не связана с его появлением в этом доме. — Добрый вечер, — господин Калиб заговорил первым, хотя этикет железно предписывал это Мике. — Здравствуйте, — эхом откликнулся юноша. Он ожидал, что благословлённый господин спросит, как продвигается его преступление, но у того были иные планы. — Кое-что ещё, Мика, — господин Калиб говорил дружелюбно, но ни в коем случае не фамильярно. — Завтра здесь будет мой сын. Вы легко пошли на откровенность со мной, но с ним не стоит этого делать. — Вы не доверяете сыну?! — Мика так удивился, что сразу же выпалил то, что пришло ему на ум. По глазам хозяина особняка пробежала тень, а складки на лице стали жёстче. — Мой сын, — в низком голосе было достоинство, но была и тоска, — носит священный сан. Я не хотел бы замарать его белую мантию подобным делом. Мике показалось, что его собственный язык заткнул ему глотку. Интересное дело, значит, сын господина Калиба — жрец справедливых богов, обитатель пирамиды, и… — Простите, — Мика не нашёл ничего лучшего, чем извиниться, хотя так и не понял до конца, за что именно. — Я всегда думал, что жрецы живут в пирамиде… Господин Калиб печально улыбнулся. Пауза была наполнена нестройным пением на два голоса, слышимым со стороны владений Джара. Видимо, к тому заглянула какая-то весёлая бабёнка, которая не считала подобное положение дел мерзостью или наказанием. Да, не все проливали горючие слёзы в его объятиях. — Пирамида произрастает из благословлённого сословия, — наконец, произнёс мужчина, а потом без перехода спросил. — Кажется, Вы уже совершеннолетний, Мика? Мика едва удержался, чтобы не выругаться. Ему уже довелось помыться вместе с прочими слугами, и какая-то крыса поспешила донести хозяину, что у нового работника пока не пусто в мошонке. Вот, что значили перешептывания и перемигивания за его спиной! — Да, — буркнул Мика, пытаясь изобрести способ как-то завершить беседу и разойтись с господином Калибом каждый по своим делам. Тот, напротив, готов был чесать с ним языки хоть до утра. — У Вас есть невеста? — Нет, — ответил Мика так же односложно, а потом, поддавшись порыву откровенности, кивнул в сторону жилища Джара. — И не будет. Они все — подлые твари, они предадут при первой возможности. Не хочу быть олухом, который кормит неблагодарную суку. Все они такие! — Резонно, — сухо прокомментировал его слова господин Калиб, не одобряя, но и не вступая в спор. — А Вы тоже так считаете?! — ляпнул Мика и тут же пожалел об этом. Ни днём, ни вечером он так и не увидел в имении ни одной женщины из благословлённого сословия. На закате лакей накрыл стол для господина Калиба и его дочери, и, те поужинав, разошлись на разные половины дома. Создавалось впечатление, что его благодетель не только не держал при себе гарем из хорошеньких полуобнажённых дам, а не обладал даже одно-единиственной. Целое стадо прислуги работало всего лишь на двух человек… Впрочем, на следующий день должен был объявиться ещё один член этой семьи. Может, и гарем для поры спрятан где-то неподалёку? Мику вдруг охватил такой животный ужас, что он позабыл даже о своей очередной дерзости. А если… А вдруг сын этого господина — жрец-оскопитель? Как знать, может быть той водой, что он так усердно носит в дом, завтра будет умываться человек, который… Отвратительно, омерзительно, страшно и… — Нет, я так не считаю, — холодно ответил господин Калиб на уже позабытый Микой вопрос. — Вы, кажется, совсем не умеете держать язык за зубами? — Я научусь, — Мике стало очень неловко, и по щекам разлился предательский румянец. Разговор с благословлённым господином был похож на какую-то игру, причем более опытный игрок исправно оставлял юношу в дураках. Дело было не столько в его речах, сколько в повадках. Мужчина в полном смысле этого слова демонстрировал силу и превосходство в каждом своём движении, каждом мимолётном взгляде, в каждой позе. Глядя на него, Мика инстинктивно напрягался, крепче сжимал иссушенные недоеданием кулаки, подбирался всем телом, словно готовясь к бою. Рядом с хозяином имения он был похож лохматого озлобленного волчонка подле лоснящегося благородного льва. — А всё же мне очень симпатизирует Ваше желание отомстить, — протянул господин Калиб, не дослушав серию стонов, доносившихся со стороны хибары. — Обычно плебеи не злопамятны… Точнее, не настолько злопамятны. На Вашем месте я поступил бы так же. — Нацепили бы юбку и глупо попались бы в обнимку с птичьей кормушкой? — Мика позволил себе лукаво прищуриться. Господин Калиб позволил себе усмехнуться. — Я бы тоже мстил. Так что выбирайте хороший момент для удара и будьте решительны, Мика. И помните, что моему сыну не нужно знать о нашей договорённости. … Утро Мика встретил без сна, неподвижно лёжа на спине в своём закутке. Он решил бесповоротно: если сын господина Калиба окажется оскопителем, то ноги его не будет больше в этом роскошном доме, и плевать он хотел и на месть, и на два серебряных в неделю, и на всё остальное. Если это безобидное с виду семейство причастно к таким омерзительным делам, то он, Мика, умывает руки. Пусть Джар до глубокой старости не даёт им спокойно спать. Перед рассветом начали подниматься слуги, одеваться, умываться, приводить себя в порядок. Мика тоже встал, неохотно позавтракал со всеми, ответил на пару деликатных вопросов и проигнорировал пару нескромных. Нарубив дров и выполнив несколько поручений, он продержался на заднем дворе до полудня, а потом отправился спать, так и не увидев таинственного сына господина Калиба. Расспрашивать слуг Мика не решился, памятуя о том, как быстро те донесли хозяину, что у нового работника ещё есть яйца. Из небольшого оконца, расположенного под самым потолком комнаты для слуг, Мика смог выглянуть в парк. Окно было расположено низко, подоконник оказался у самой земли. Глазам юноши предстал дальний от хибары Джара уголок, потерявшая пару беседка и качели, одиноко покачивающиеся на ветру. Детвора, накануне резвившаяся в этом месте, не показывалась. Устало вздохнув, Мика отошёл от окошка и устроился в своём закутке. Интересно, хватился ли за него кто-нибудь? В бане он выпросил выходной на один-единственный день, да и то хозяева спрашивали, не придёт ли за него поработать Нат. Если Мика так и не объявится, то вскоре кто-то пойдёт к нему домой и начнёт спрашивать. Всё бы ничего, но мама будет беспокоиться… В последний раз Мика спал под стенами Джарового жилья, ненароком задремав на грязной земле посреди безобразной оргии. Теперь же, когда вокруг были относительная тишина и уют, сон не шёл к нему. Призрак Тиллы на время оставил его в покое, но юноша не мог успокоиться, размышляя о господине Калибе и его сыне, его доме, а ещё о матери, младших сёстрах. До смерти хотелось домой, но в тот дом, где ещё был жив отец, бабушка, где Тилла была розовощёкой беззаботной девчонкой, где не было измены матери, а Нат… Чтобы не было никакого Ната. Мика затосковал по утраченному дому так сильно, что, закусив уголок подушки, окропил простынь несколькими горькими слезами. Стало легче, но сразу же волной накатил стыд. Стоило Мике смежить веки, как до его ушей донеслись отголоски разговора. Беседовали девушка и молодой мужчина, слов юноша не мог разобрать, но звуки их голосов прогнали нарождающийся сон. Мика тревожно приподнялся на локтях, встал и босиком снова подобрался к окошку. Предчувствие его не обмануло: нежный голосок принадлежал Ниилоне, которая сидела на широких качелях и время от времени легонько отталкивалась от травы ножкой в атласной туфельке. Её собедником оказался молодой человек, облаченный в белое. Солнце превратило его мантию в сияющий комок. Мика, чьи глаза успели привыкнуть к полумраку комнаты, щурился и тёр лицо руками, присматривался, силясь как можно скорее распознать статус жреца. Обалдевший от тревог и бессонницы, он никак не мог разобрать, какого же цвета тонкие узоры, украшавшие жреческое одеяние. Жрецы-судьи носили мантии с синими узорами, верховные жрецы — с золотыми, низшие чины — с чёрными. Одежду оскопителей украшали красные узоры, а зелёный цвет означал… Мика не смог сдержать смех. Нечего сказать, шутка господина смотрителя земельных участков оказалась весьма чувствительна для благословлённого семейства. Брат Ниилоны, выросший в этом доме и этом парке, оказался жрецом-осеменителем. Да-да, он был из тех, кто просовывает член через отверстие в ширме, чтобы оплодотворять жен бесчисленных каватских евнухов. Иронично: сын господина Калиба занимается тем же, чем и Джар, но пирамида далеко, а хибара — вот она, прямо под носом. Ниилона и её брат разом повернули головы к маленькому окошечку у самой земли. Для них, стоящих на солнце, Мика был невидим, но его выдал смешок. Жрец — надменный, изрядно спессивый тип, похожий чертами лица на отца — подошёл к оконцу, с силой пнул землю. Песок и мелкие камушки полетели Мике прямо в лицо, просыпались на пол. — Что ты делаешь?! — Ниилона укоризненно взглянула на жреца, потом виновато на Мику. Если бы юноша перехватил её взгляд, то увидел, как её покоробил поступок брата. — Разве так можно?! — Чего ты там прохлаждаешься, бездельник? — бросил молодой жрец. Мика кашлял и протирал засорённые глаза. — Он поливает гортензии, не спит всю ночь, — вступилась за Мику девушка. Вероятно, отец и её предостерег насчет нишних откровений. — Вот и пусть спит, — жрец неведомым чутьём понял, что Мика смеялся над ним, и не собирался спустить ему это просто так. Он снова замахнулся, намереваясь запустить в окошко новую порцию песка, но слуга закрыл лицо руками, отошёл на шаг вглубь комнаты. На языке Мики вертелись тысячи едких вопросов, издевательских замечаний и, наконец, ругательств и возмущённых криков, но перед его внутренним взором вдруг встал господин Калиб и вспомнились его слова: «Вы совсем не умеете держать язык за зубами?». — Прекрати, — Ниилона встала между братом и новым слугой. Мика увидел её икры, на мгновение мелькнувшие под юбкой цвета стоновой кости. Мика отошёл ещё на шаг, потом ещё. Не время сейчас говорить. Не время, и не… Не с ним. Жрец не расположен беседовать, и Мика окончательно потеряет лицо, если вступит с ним в перепалку. Всё скоро закончится. Он убьёт Джара и вернётся домой. Ниилона между тем не собиралась оставлять выходку без внимания. — Ты просто смешон, Эвер, — она говорила резко и отрывисто. — Неужели в храме ты не стал умнее и благороднее, чем когда покидал эти стены? Жрец фыркнул, сел на корточки и, заглянув в полутьму комнаты для слуг, ещё раз насмешливо посмотрел на Мику. Юноша скрипнул зубами, представив себя со стороны. Надменный сын господина Калиба решил, что перед ним самый обыкновенный слуга-евнух, вероятно, оскоплённый минувшей зимой. Из тех, чьих жён он каждый день десятками оплодотворяет в пирамиде. Рука Ниилоны легла на плечо, скрытое под расшитой зелёными узорами белой мантией. — Идём обедать. Отец давно ждёт тебя, просто… — …просто он придумал ещё один повод не встречаться со мной, — закончил за неё молодой жрец. — Он прекрасно знал, что я буду здесь и нарочно уехал в гости именно сегодня! — Его пригласили месяц назад, — терпеливо вступилась за отца Ниилона. — Идём… Идём, ты послушаешь, как я научилась играть на мэйхагре*. Наконец, жрец внял увещеваниям сестры, поднялся и пошёл вместе с ней по парковой дорожке. В один момент Ниилона пропустила его немного вперёд, обернулась на окошко комнаты для слуг и заговорщически — совсем как её отец — подмигнула Мике. Мика тихо ругался сквозь зубы. Ему больше всего хотелось немедленно догнать жреца и сказать ему в лицо всё, что тот заслуживает услышать. Пинком повалив низкую табуретку, Мика заходил по комнате взад и вперёд, как, бывало, делала его мать, когда злилась. Подумать только! В какое же дерьмо он влез, чтобы отомстить за дурёху-сестру! При мысле о Тилле Мика встал, как вкопанный. Интересно, а будь этот — как его? — Эвер на его месте, а Ниилона на месте его сестры… Пошёл бы мстить за её гибель? Не махнул бы рукой на произошедшее? Любопытно… Мысль о том, что в глазах Ниилоны, которая знала всю его историю, он достойнее жреца, неожиданно обогрела и обрадовала Мику. Ему ногой послали столб пыли в глаза и наговорили гадостей — так то ведь всего-навсего разговоры. На деле этот надменный тип, не утруждающий себя обратиться к незнакомому человеку на «вы», унизил не его, а себя. Да ещё и на глазах у молодой девушки. Утешив себя подобным образом, Мика умылся, лёг под одеяло и спал до того самого момента, когда садовник, переживавший за свои гортензии, не разбудил его перед первым поливом.