Мы поженимся, когда выпадет снег

Мика подхватил простуду прямо перед праздником. Это было обидно, прямо-таки чертовски обидно и даже более того. Пока все его друзья будут радоваться свободному дню, гулять и веселиться, он вынужден валяться в жару на низкой постели в душной комнате. Самое противное было то, что Мика чувствовал себя препогано и оставался дома в общем-то по доброй воле. Но если ты каждый день занят с утра до вечера в цирюльне, а еще подрабатываешь мытьём полов в бане напротив, то пропустить единственный праздник лета… Очень обидно. Мать категорически запретила ему даже думать о том, чтобы вставать с постели. Отец, накануне выдавший Мике немного денег на карманные расходы, развёл руками и сказал, что такой же праздник будет через год, мол, можно и подождать. Такой же, ага. Зимой Мика женится, и жизнь навсегда разделится на «до» и «после». Нат, мрачный чужеземец, работавший в семейной цирюльне, обещал Мике, что купит ему «какого-нибудь праздничного дерьма». Так Нат обычно называл приготовленные в храме сладости, которые порой приносила в дом бабушка. К слову, она очень не любила чужеземца за едкие высказывания в адрес всего, что связано с верой, и первое время настаивала, чтобы работника выгнали прочь и из дома, и из цирюльни. Обычно слова бабушки имели больший вес, но в данном случае к ним не прислушались: от Ната было очень много пользы. Узнав, что в цирюльне работает чужеземец, да ещё кастрированный в позднем возрасте, а потому выглядящий, как настоящий господин из паланкина, в заведение родителей Мики повалили клиенты. За первую же зиму семья сумела разобраться с долгами, за вторую удалось купить всё, о чем раньше только мечтали, а после третьей невероятно доходной зимы цирюльню обложили дополнительным налогом — так много они заработали. Четвёртая зима должна была стать для Мики особенной. Сестры долго прихорашивались, вырывая друг у друга зеркало, переплетая косы так и эдак. Старшая, кокетничая со своим отражением, старалась втрое больше двух других вместе взятых. Для неё будущая зима тоже была особенной, ведь девушки выходят замуж в более юном возрасте, чем парни. Её жених уже полчаса дежурил под окнами, стараясь не попасться на глаза бдительной старухе, матери будущего тестя. Наконец, все собрались, и Мика остался дома один. Проспав пару часов, юноша основательно пропотел и почувствовал слабое облегчение. Далеко-далеко на храмовой площади оглушительно ревели жертвенные быки. Выбравшись на кухню, Мика напился приготовленного матерью отвара и вдруг услышал стук в дверь. Ему не пришлось долго гадать, кто же это был. Невеста Мики, уже полгода как по уши счастливая, что обе семьи пришли к соглашению насчёт их брака, не могла удержаться и не проведать его. Мика при всём желании не мог дать точного ответа на вопрос, какие чувства пробуждает в нём эта девушка. Сиера была по-своему привлекательна, в меру умна, в меру глупа и чрезмерно остра на язык. Эта девушка росла младшей дочерью в большой семье, и старшие сёстры были с ней чуть более откровенны, чем следовало. Микина невеста раньше других в их молодёжной компании узнавала некоторые взрослые секретики, а потом делилась ими со сверстниками, выдавая самое интересное по маленькой капельке. Мика увлекался не столько ей, сколько именно этой тайной, которую она знала, и могла открыть ему через день или два, а может, через месяц. Подобных поклонников у Сиеры было много. Девушка не стеснялась приторговывать своими познаниями, получая от молодых людей то ценные подарки, то услуги. Бывало, она исчерпывала запас своих сведений, и тогда начинала попросту выдумывать будоражащие кровь подробности, но ни разу не попалась на лжи, ведь все её ухажёры были не более опытны в вопросах взрослой жизни, чем она сама. Сиера же, напротив, запала на самого Мику и именно на него. Неизвестно точно, что заинтересовало её в этом парне: внешняя привлекательность, положение его семьи или то, как на него действовали её чары. Вероятно, всё и сразу. Так или иначе, Сиера ответила на ухаживания Мики благосклонным согласием. Всё долго оставалось непроясненным, родители молодых спорили насчёт свадьбы и приданного, обращались за советами к жрецам-гадателям, но в конце концов имена Мики и Сиеры были записаны рядом в храмовой книге. — Привет, — сказал простуженный Мика в нос в ответ на лёгкое помахивание рукой со стороны гостьи. Сиера тонко улыбнулась и переступила порог, не дожидаясь приглашения войти. — Твои все ушли? — голос девушки звучал томно, с едва заметным оттенком заинтересованности. Мика развёл руками, словно говоря: как видишь. Сиера бросила красноречивый взгляд на храмовый пирог в своих руках, и Мика немедленно использовал этот аргумент, чтобы пригласить её наверх. Покачивая высокими бёдрами, Сиера не спеша взошла по лестнице впереди своего жениха. Поднимаясь следом, Мика видел округлый зад, обтянутый нарядным платьем. На кухне, где даже в солнечный день царил полумрак, а через узкое окно их не могли увидеть с улицы, девушка сделалась ещё раскованнее. — Сейчас я буду тебя лечить, — сказала Сиера. Однако, стоило Мике присесть на лавку, она задумчиво добавила. — А впрочем, нет. Тебе будет лучше прилечь. Привыкший к её манипуляциям, а вдобавок действительно очень простуженный Мика внял её предложению. Как и во всех жилых домах Кавата, в их жилище у каждого члена семьи был собственный закуток, отгороженный от прочих тонкой плетёной ширмой. Всю площадь такой комнатки занимала низкая кровать. Мика сгреб подушку и одеяло в кучу, наполовину прилёг на них, свесив ноги с края кровати. Сиера тоже присела на краешек. Она болтала о том и о сём, поглаживая его колено. Юноша быстро потерял нить разговора и только смотрел на неё, время от времени поддакивая. Неясное чувство, будоражащее, не дающее покоя чувство завозилось в нём, когда Сиера запустила обе руки в свои пышные волосы и небрежно перебросила их вперёд, а потом назад. Это напоминало что-то, уже виденное Микой в давнем смутном сне. Тёплые пальчики игриво пробежались выше, к его бедру. Сиера оперлась на вытянутую руку, будто невзначай поставив её между ног жениха. Мика сглотнул, густо краснея. Сиера повела бёдрами, касаясь его голени своей. Он толком не знал, что может происходить между женщиной и мужчиной, у которого есть яйца. Среда, в которой он вырос, была начисто лишена подобных мужчин. Вероятно, год или два перед свадьбой каждый юноша испытывал неясное смущение при виде красивой девушки, а иногда, просыпаясь, обнаруживал, что набухший пенис стоит вертикально, приподнимая одеяло, как миниатюрную палатку. Никто не просвещал их, что с этим стоит делать, но чутьё подсказывало держать подобные вещи в секрете. То, что происходило между ног, интуитивно воспринималось, как нечто глубоко личное, не предназначенное для чужих глаз. Нет, никто не смеялся и не глазел, но… Не хотелось показывать. Особенно неловко было во время купаний: в Кавате не стесняются наготы, и в погожий денёк горожане смело плещутся в реке. Женщины подставляют солнцу ничем не прикрытые груди, стоя по пояс в воде, а когда выходят на берег, не торопясь растираются полотенцами, тщательно промакивая густые заросли темных волос чуть ниже живота. Взрослые мужчины никак не реагируют на эти сцены, а те, кому ближайшей зимой предстоит таинство… Мика немного подался вперёд, чтобы запястье Сиеры коснулось его паха. Девушка некоторое время делала вид, как будто ничего не заметила, а потом вдруг погладила его именно там, где под зашнурованной ширинкой притаился его пенис. Юноша рывком сел, обеими руками схватил невесту за плечи. Красный, как рак, он часто дышал, отчаянно желая, чтобы она повторила свою игривую выходку и не умея об этом сказать. Догадливая Сиера снова коснулась его, потом настойчивее нажала на отвердевшую плоть. — Что у тебя там? — спросила она всё так же томно, ощупывая уже двумя руками холм между его ног. Мика хотел провалиться сквозь землю, и в то же время мечтал, чтобы эта игра никогда не кончилась. Он провалится под землю потом… Через минуту или две, или… В общем, успеется, только бы… Жар, из-за которого Мика пропустил праздник, казалось, усилился. Упираясь растопыренными пальцами ему в пах, Сиера плавно опустилась на пол, потом проворно расшнуровала ширинку. Перед её лицом маятником закачался эрегированный член, вырвавшийся из тесных штанов. Мика неподвижно сидел, глядя на своё достоинство, облизывая разом пересохшие губы. — Я хочу попробовать кое-что сделать, — сказала Сиера шёпотом. Одна её рука крепко обхватила член будущего мужа, а другая накрыла яйца и чуть-чуть сжала сначала одно, потом второе. Мика смотрел, не в силах оторваться, как её губы поцеловали головку. Одна ладонь плавно двигала кожу на стволе его члена вверх-вниз, а вторая круговыми движениями массировала мошонку. Сиера кинула быстрый взгляд Мике в лицо, потом осторожно взяла его достоинство в рот. Юноша понимал, что должен немедленно остановить её, но это было выше его сил. — Не надо… — пролепетал он, вконец обезоруженный. Сиера выпустила его член изо рта. На головке осталась её скользкая слюна, надулся крошечный пузырёк. — Не надо? — она всё еще массировала его яйца. Мика положил обе руки ей на плечи. — Не сжимай так сильно, — уточнил он, поддаваясь бёдрами вперёд. — Значит, всё-таки надо? — поддразнивала Сиера. — А если нет, так я уйду! — Пожалуйста, не уходи, — прошептал Мика, — Сиера, ещё… Сделай это ещё… Она снова лизнула его член, принялась двигать рукой, посасывая твёрдую головку. Мика почувствовал себя туго набитым мешком, или котлом над раскалённым очагом, и у него не было власти удержать то, что распирало его изнутри. Он словно собрался весь в невыносимо крошечную точку, и должен был взорваться с минуты на минуту, и… Сиера не сдержала вскрик, когда в нёбо ей ударила тягучая струя густой беловатой жидкости, похожей на вкус на сырое яйцо. Отплевываясь, она вдруг глянула на Мику быстрым оценивающим взглядом. Тот, не вполне отдающий себе отчёт в том, что только что произошло, сидел, подняв взмокшее лицо к потолку. Невеста вдруг резко схватила его мошонку, туго обмотала своими бусами. Мика вздрогнул от неожиданности, глянул вниз и окаменел. Сиера держала у основания его члена небольшой ножик, пригодный для обтачивания перьев. Лезвие медленно поглаживало нежную кожу. — Не двигайся, — по тону девушки нельзя было догадаться, шутит она или действительно угрожает ему. — Сиера, что… — он осёкся, потому что отточенное лезвие надавило на его пенис. Брызнула кровь. — Тайла говорит, это совсем не сложно, — Сиера поглаживала большим пальцем перетянутые яички. Стеклянные бусины больно впивались в кожу, и мошонка, раскрасневшаяся вследствие произошедшего первого в жизни Мики семяизвержения, медленно бледнела. — Надо подождать, пока они немного потемнеют, — мурлыкала Сиера, покалывая его яички кончиком ножа. — Не смей даже дышать, иначе отрежу тебе и это тоже. Она красноречиво перехватила ещё не опавший пенис и медленно провела ножом по всей его длине, оставляя тонкую красную дорожку. Мика зашипел от боли, потом захрипел. Сиера рассмеялась. — Больно? — Прекрати, — прошептал Мика. Ему ничего не стоило оттолкнуть её, но девушка была начеку. Любое резкое движение со стороны её жениха — и она бы нанесла ему непоправимый вред. — Почему это? — кокетливо спросила Сиера. — Мы только начали, мой дорогой. — Что ты хочешь сделать? — голос Мики звучал жалко и просительно. Сиера снова лизнула его член, а потом до крови царапнула ножом мошонку. Мика взвыл. — Тише, тише. Ты уже почти готов… Теперь она лизала его яйца, по одному втягивала их в рот. Руки её держали совсем уже опавший член и нож у самого его основания. Упругие шарики скользили внутри кожаного мешочка. Сиера сжала одно из них зубами так сильно, что у Мики потемнело в глазах от боли. — Я хочу сама отрезать их, — наконец, призналась Сиера, плотоядно улыбаясь. — Не двигайся, если не хочешь, чтобы я порезала слишком глубоко. — Ты рехнулась?! Ты… — его речь была прервана уколом в головку пениса. — Закрой рот, иначе я отрежу и член. Мика часто дышал, глядя на неё во все глаза. Сейчас?! Она, его невеста, хочет… — Мы поженимся, когда выпадет снег. Но я не собираюсь ждать так долго. — Не смей! — она снова его порезала. — Заткнись. Сиера щёлкала пальцами по его яйцам, онемевшим до синевы. Она ещё несколько раз провела ножом, оставляя неглубокие царапины на коже мошонки. Мика смотрел, обливаясь холодным потом, как она играет с его достоинством, тонко вскрикивал, когда лезвие резало кожу. Время от времени девушка высовывала язык и касалась опавшего члена его острым влажным кончиком. Неожиданно чья-то рука перехватила нож. В следующее мгновение голова Сиеры неестественно задралась вверх, а сама она, захлёбываясь криком, отлетела назад. Над ней появилась высокорослая фигура Ната, державшего ее за волосы. Чужеземец, обычно мрачный и безучастный ко всему вокруг, был разъярён. Он как будто озверел: орал какие-то ругательства на родном языке, избивая Сиеру, топча ногами. Не замечая ничего вокруг, Нат крушил плетеные ширмы, обрушивая на невесту Мики удар за ударом. Схватив девушку за горло, Нат вынес её к лестнице и сбросил со ступеней, ринулся следом, как взбесившийся бык. Неизвестно, чем бы всё кончилось, если бы Сиере не удалось бежать. Скатившись вниз, она сумела вскочить на ноги раньше, чем Нат спустился со второго этажа. Подобрав юбку, она кинулась прочь, выскочила на улицу и была такова. Мика торопливо распутывал затянутые вокруг мошонки бусы. Когда внизу всё стихло, ему подумалось, что в припадке ярости Нат убил Сиеру. Но, выскочив к лестнице, он увидел чужеземца, поднимавшегося наверх и сразу понял, что девушка сбежала. Во взгляде чужеземца застыла бешеная ненависть. Мика стоял посреди кухни, как был, с полуспущенными штанами. С кончика члена капала кровь, но к яйцам уже возвращался здоровый розовый цвет. Минуту царила тишина: Мика не знал, что сказать, а Нат был слишком зол, чтобы говорить. — Что она хотела? — вдруг спросил Мика бледными губами. Нат повернулся, как ужаленный. — Ты ещё спрашиваешь?! Не понял сам, нет?! Мика не понял. Он вообще ничего не знал сверх того, что туманно объясняли жрецы, родители и сама Сиера. Брак, таинство… А то, что было перед тем, как она достала нож? Что это было? Белесая жидкость из стоявшего колом члена, минутное блаженство, из которого она выдернула его таким отвратительным способом… Что это было? — Трахнул её хоть? — спросил Нат, использовав незнакомое Мике слово. Тот не нашёл ничего лучшего, чем пожать плечами. — Да я не скажу никому. Трахнул или нет? — Нат налил и залпом выпил стакан воды. Мика увидел на полу свёрток с храмовыми сладостями, которые чужеземец, по всей видимости, принёс ему, как и обещал. — Значит, нет, — истолковал Нат его молчание. — Ты хоть знаешь, как это делается? Или сразу яйца подставил? Мика опустил глаза на израненный член. Ему стало страшно, стыдно и, более всего досадно за свою глупость. Он подставил. Да. — Нат, ты… Ты её убил? — голос Мики был голосом испуганного мальчика. Нат покачал головой, и во взгляде его появилось новое выражение, которое юноша не мог истолковать. — Сбежала, сука, — ответил он с чувством. — Если бы ты её убил, тебя бы вздёрнули, — прошептал Мика ещё более испуганно. Нат плюнул на пол, давая понять, что готов был придушить его невесту несмотря на всю строгость закона. Юноша попытался натянуть штаны и вздрогнул, когда ткань коснулась царапины на головке члена. — Снимай, — велел Нат, — надо обработать, а то загниёт. Сука… Ну и сука… Он отвёл Мику в свой закуток. Нат спал по соседству с его престарелой бабушкой, отгородившись от нее плетёной перегородкой. Из-под низкой кровати были извлечены какие-то свертки и бутылочки, а также ступка с пестиком, в которую Нат начал на глаз всыпать целебные травы и перемалывать. Чужеземец в своё время очень тяжело перенёс кастрацию. Отец и мать Мики выхаживали его, и первое время всем казалось, что Нат умрёт. Он и сам не хотел жить, отказывался от еды, в горячечном бреду срывал повязки. Опустошённая мошонка обильно загноилась, но всё же молодость и сила организма взяли верх. Нат постепенно поправился, хоть и на всю жизнь остался хромым. Две ранки, через которые ему вырвали яйца, заросли, однако, третья, более глубокая рана — рана на душе — не желала затягиваться. Окрепнув, чужеземец стал помогать по хозяйству, убираться в цирюльне, точить бритвы, колоть дрова, носить воду, но всё делал как во сне. Казалось, Нат всё-таки умер, но его тело неведомым образом задержалось в мире живых. Лишь спустя три года он потихоньку начал оттаивать, и вот теперь зверски избил Сиеру, спасая Мике жизнь. Едва ли он бы пережил кастрацию, проведённую руками этой чокнутой девушки. — На, втирай, — Нат протянул юноше терпко пахнущую смесь, разбавленную креплёным вином. — Жжётся, как чёртова осиная задница, но помогает. Шипя от боли, Мика начал смазывать своё достоинство. Нат смотрел, скривив сухие губы. Снадобье смешивалось с кровью и действительно немилосердно жгло каждую царапину. Рука чужеземца коснулась лба юноши, проверяя, есть ли температура. — Давай ложись, — велел Нат, снова отводя его в постель, где на простыни ещё алели капли крови. — Сейчас повязку тебе сделаю. Прихрамывая, чужеземец ушёл, вернулся, и мошонки Мики коснулась чистая полоска ткани. Нат очень осторожно сделал компресс, стараясь не передавить исполосованные яйца и член. Прикосновения его рук были совсем не похожи на игривые ласки Сиеры и не вызывали того обескураживающего эффекта. Оставив раненого в покое, Нат принялся возвращать жилой комнате привычный вид: поднял опрокинутые перегородки, расставил по местам разбросанные вещи. Вся семья и сам Нат хранили одежду в одном шкафу, одевались утром и раздевались вечером не смущаясь присутствия друг друга. Нечего было стесняться: все мужчины были кастрированы, а Мика всю жизнь считался ещё мальчишкой. Не было никакого интереса подсматривать на кем-либо, а потому и не нужно было ни от кого скрываться. — Нат, — позвал Мика слабым голосом. Ему было очень плохо. Лихорадка властно прибирала его к рукам, а исполосованное ножом достоинство болело и опухало. Нат заглянул к нему, и на лице его читалось беспокойство. — Ты, может, отлить хочешь? Давай, сходи, я тебя потом заново перевяжу. — Нет, — Мика помотал головой, чувствуя себя с каждой минутой всё хуже. — Нат… Спасибо… Он вдруг заплакал. Мика давно не плакал, с раннего детства. Его авторитет среди мальчишек, а после юношей его возраста, был достаточно крепок. Не в его правилах было так проявлять свои эмоции, но навернувшиеся слёзы вдруг стало попросту некуда девать — и они потекли по щекам. Нат, похоже, растерялся. Присев на пол у постели больного юноши, он подпёр рукой бородатую щёку. У Ната была борода, хоть и порядком уже выпавшая, но всё же борода. Мика плакал, обнимая себя руками, снова и снова представляя, через что он мог пройти, не окажись Нат поблизости в самый нужный момент. — Я… Я и она… Нат, ты спросил, трахнул я её или нет, а я… — Ты что, не знаешь, что значит это слово? — в голосе чужестранца было удивление пополам с ненавистью. В ответ Мика беспомощно помотал головой. — Да откуда тебе знать, твой папаша давно забыл, как это делается, — произнёс Нат, ища обоснование своей догадке. — Ладно, спи. Я потом тебе расскажу. — Нат, её семья потребует тебя арестовать, — упрямо зашептал Мика. — Тебе надо бежать отсюда. Чужеземец задумчиво помолчал, потом произнёс рассудительно: — Эта тварь не посмеет сказать, что была с тобой наедине. Тогда ей самой мало не покажется. Наврет что-нибудь, извернется. Он поднял с пола нож, оброненный Сиерой. Мика содрогнулся, увидев это безобидное на первый взгляд орудие. — Нат, — снова прошептал Мика, уже проваливаясь в горячечную дремоту, — спасибо тебе… Спасибо…