Дорогой Гарри, мой крестник
Пишу тебе
из дома семейства Блэк из безопасного места, здесь тепло и есть хорошие собеседники. Как тебе обучение в школе? Защиту от тёмных искусств ведет уже не Римус, а значит я могу рассказать тебе одну историю, которую я вспоминаю голодными вечерами.
Горящее рыжее солнце опустилось за гору, Джеймс одним движением палочки разжег костер. Нас было по обыкновению четверо, девочки не торопились уходить из школы ночью, хотя мы и были на третьем курсе. Март был удивительно теплым, у Лунатика намечался день рождения, мы, конечно, очень хотели, чтобы на тринадцатилетие у него не было швов на лице. Дамблдор обещал нам сделать памятную фотографию, так как общество мародеров все больше и больше нравилось учителям. Я не следил за фазами луны, хотя стоило бы, Римус пусть и самый умный из нас, внимательности у него не было вовсе. Каждый раз он обещал мне уходить в Хижину с одеждой и едой, потому что "не хотел тревожить и без того беспокойный сон Бродяги", но всякий раз он забывался, а я тащился к запретному лесу на рассвете, хватая с собой аптечку, немного печенья и какие то вещи, вот например мою футболку он носил бережно и в ней никогда не обращался. И сейчас, в тусклом свете костра, он стоял в моей футболке, явно ему не подходящей по размеру, так как на мне она выглядела мешком, а ему давила в плечах. Пит был самым трусливым, он и тогда оправдывал свой патронус, крысу, все время пытался сбежать обратно в спальню, капая на мозги Поттеру. Сохатый всегда мне очень нравился, а я ему похоже нет, раз получил кличку "
блохастый".
Люпин берет в руки гитару; он дурачье, владеет магией, а все еще учится делать что то как маглы. Отец с Регулусом говорили мне, что дружить стоит только с Джеймсом, он чистокровен, а Питер и Римус полукровки, не достойные обучения в Хогвартсе. На то я и белое пятно в семье Блэков, гриффиндорец, бла бла бла, короче говоря, мародеры стали для меня действительно близкими друзьями. Лунатик легонько коснулся струн, и перешептывания Хвоста и Сохатого стихли. Сказать честно, я и не знал до этого момента, что Римус умеет петь: в его глазах отражались искры разгоревшегося костра, пальцы зажимали лады, а неудобные ходули, которые он иногда называет ногами, обходили всех нас по кругу, пока его хриплый прокуренный (я все еще осуждаю тебя за сигареты, Римус! У волшебного мира две беды, твой шоколад и твои сигареты) тихо пропевал слова песни, которую мы сочинили сами. С особым восторгом он проговаривал "
Честность — главное внутри", прикрывая свои волчьи глаза и садясь на сваленное бревно. Пожалуй, Люпин был единственным, кто мог удивлять несмотря на проведенные вместе годы, в моей голове до сих пор эхом раздаются его слова с тем сожалением, которое он так старательно прятал в своей повседневной речи, Лунатик не заслуживал своего проклятия, нет, его мягкая и добрая натура была искалечена шрамами, приступы агрессии перекликались с ненавистью к себе, быть может ко мне, я и подначивал остальных учиться анимагии, чтобы не обделять Римуса. Но я делал это из благих намерений, не хочется оставлять его одного в эти периоды обращения. Ох, даже ты слышал, как громко и истошно он кричит, когда Падаль (так я обозвал волка, в которого превращается Люпин) разрывает его спину, царапает холодное лицо, жадно воет на полную голую луну. Драться с Падалью мне, кстати, не понравилось, это в самом деле не тот мальчик, который сейчас играл на гитаре, это воплащение худших качеств этого человека, умноженных троекратно и вознесенных к животной силе. Песня кончилась, короткими аплодисментами мы похвалили нашего певца, Питер, видимо, убедивши Джеймса скорее пойти в замок, тихо прокашлялся, якобы извиняясь за свое решение. Сохатый подмигнул мне, коротко и ясно, так он делал, когда оставлял на моих маленьких плечах долю своей надежды. Я же получил шлепок по запястью, Римус успел положить гитару на траву и заметить малолетнего вандала за работой, я старательно выцарапывал каким то ржавым гвоздем "
anything for our moony", согласись, охеренный девиз, да? Вот юный профессор этого не понимал и словно слепой котенок тыкался носом мне в макушку, уговаривая уйти в след за товарищами. Знал бы я тогда, чем обернётся мой отказ, ни за что бы не сомневался и быстро согласился. Я умолял его спеть еще, посидеть вместе, посмотреть на двудонное озеро, в котором хотелось утопиться, просто побыть вместе. "
Сириус, сегодня полнолуние, тебе нужно вернуться в школу хотя бы за полчаса", но уже тогда, будучи несмышленышем вроде тебя, я знал, что Люпин не навредит мне, Падаль да, Падаль может, а Люпин нет. Он любил меня больше, чем кого либо, я заботился о нем по той же причине. Его просьбы звучали громче, пока я отшвыривал камни в непоколебимую гладь воды, раздражая ее маленькими волнами и брызгами. Наконец Римус заставил меня подняться и повернуться к нему лицом, а мне не нужно лишний раз махать красной тряпкой перед мордой, я обнял его, интуитивно понимая, что, быть может, лучше момента и не будет. Его изрезанные Падалью руки накрыли мои кудрявые волосы, легкая и редкая искренняя улыбка наплыла на губы, и он вновь попросил меня уйти, вежливо, учтиво, как любил. Злиться он на меня не мог, хоть и нередко, да я баркал на него, материв лишний раз. Я смог отклониться назад, прежде чем он закончил фразу, и решил прервать его коротким желанным поцелуем. Это был мой первый и, скорее всего, последний однополый поцелуй, я не думаю, что теперь, после стольких событий и такого гадкого, омерзительного флирта в пубертате он захочет даже притронуться ко мне. Сейчас мы обедаем вместе, сидя на противоположных концах стола, но я уверен, он расскажет всем, что я не убийца, что предал нас именно Петтигрю и... я отвлекся, извини. Римус глядел в мои сонные глаза, наивно полагая, что я не в себе, что все это случайность и детская удавшаяся шалость, а я победно улыбался, не догадываясь еще, что в следующую минуту почувствую боль похлеще заклятия круцио. Он коротко выдохнул, видимо, пытаясь собрать мысли в кучу, за напряженной учебой он еще съедал кусочек шоколадки и складывал руки, но сейчас перебирал пальцами мои пряди, в очередной раз пытаясь убедить меня, что нужно возвращаться и времени совсем нет. Я был глуп и рассчитывал, что, будучи я собакой, Падаль мне не страшен и смысла убегать заранее не было вовсе. Я завел руки в задний карман его джинс, и лунный свет брызнул в лицо серебром, заставляя меня чуть пожмуриться, а Римуса обернуться в сторону гор. Как позже признавался мне Лунатик, единственным серебром, что не причиняло ему боли (хотя, вроде, это для вампиров серебро опасно, нет?) были мои серые уставшие глаза в ту ночь, это звучало весьма романтично. Его зрачки расширились, белки налились кровью, зубы обезобразились в острые скалы, а по моим ушам вновь проехался этот вопль в перемешку с рычанием. Мне оставалось только бить его в грудь, кричать, что сердце у Римуса человеческое и он сможет контролировать рассудок Падали, но, что очевидно, ничего не помогало. Завершив превращение, Падаль отшвырнула меня в сторону, и, большое спасибо Регулусу, я смог принять облик волкодава до того, как ударился спиной о дерево. Едва заскулив, я заметил на себе тяжелый взор двух желтых блестящих глаз в темноте, умных, родных, но закрытых тенью ярости. В ту ночь я с позором удрал в комнату Гриффиндора, явившись на место с пожарищем только к рассвету. Мой позвоночник покрылся синяками, такой сильный был удар о ель, а невинное тело Римуса одной рукой окуналось в прохладную воду озера, на щеке и поперек всей груди расположились два глубоких пореза. Если тебе вдруг удастся увидеть нагой торс Люпина, можешь полюбоваться мастерством оказания первой медицинской помощи, идеальный ровный шрам. Конечно, вряд ли бы он вышел таким безупречным без палочки, однако на то мы и волшебники. Лунатик оклемался, оделся, поделился со мной своим скромным завтраком и в очередной раз поблагодарил за то, что я вообще явился, а не оставил его за стенами Хогвартса одного. Ночные объятия мы больше никогда не обсуждали, но, почему то, мне очень хотелось тебе об этом рассказать. Не задавай Римусу вопросов касательно того вечера, пожалуйста, иначе я снова получу по запястью, чтобы не мог больше писать тебе письма
С любовью,
твой крестный отец Сириус Блэк
