Путь Кайсэй

      POV Окино       — Ты всё ещё здесь? Почему не идёшь домой? — спрашивает Тору, неожиданно приоткрыв дверь моего кабинета.       Вид у блондина удивлённый, а во взгляде я замечаю лёгкое беспокойство. В ответ поджимаю губы и заверяю его, что скоро ухожу, но мужчина в эту байку не верит.       — Ты эту лапшу кому-нибудь другому вешай. Собирайся, Оки. Так до первых петухов здесь засидишься, — твёрдо восклицает блондин и показательно стоит в дверях, ожидая.       — Никогда не видела петухов в Амэгакурэ, — лениво замечаю, накидывая куртку, и поднимаюсь.       Разбуженный Рюк неловко встаёт и плетётся к выходу вместе с нами. По неизвестным мне причинам пёс сегодня устал так, что от изнеможения несколько часов имитировал звуки пролетающих самолётов. Причём так искусно, что, забываясь, я время от времени нервно вздрагивала и посматривала в окно. Опасалась столкновения.       Весна постепенно проникала в Деревню: ветер умерил свой пыл, перестав сносить людей с ног, на деревьях появились новые почки, а кое-где можно было высмотреть первые цветы. При всех наших стараниях в Амэгакурэ никогда не будет так, как в Конохе или Траве, но в этом и была какая-то особая прелесть Деревни.       Мы шагаем с Тору по вечерним улицам Амэ, освещённым яркими огнями. Лужи под ногами множатся, но Ватанабэ идёт, засунув руки в карманы. Зонтом он пользовался редко, предпочитая довериться стихии.       — У тебя всё хорошо, Оки? — начинает блондин, бросая на меня быстрый взгляд. — Ты в последнее время ведёшь себя как-то странно. Решила сбежать?       От изумления на мгновение даже останавливаюсь. Сбежать? А куда? Признаю, что мне понадобились долгие месяцы, прежде чем окончательно свыкнуться с мыслью о том, что у меня нет ни единого шанса вернуться, и как бы сложно ни было, нужно обживаться здесь. Конечно, хотелось бы перебраться поближе к морю и подальше от шиноби, но в Амэ у меня была любимая работа, которая меня ещё и кормила, друзья и неприкосновенность. Я чувствовала себя в полной безопасности и могла быть уверена в том, что со мной ничего не случится, пока Нагато и Конан рядом. Даже стала откладывать на собственный дом.       — Было бы неплохо, — задумчиво протягиваю я, подразнивая Ватанабэ. — Только представь: маленький домик вдали от шума и забот, никаких шиноби, стресса и круглый год солнце. Разве не идеально?       — И ты просто бросишь нас? — возмущённо округляет глаза блондин. — Вот так, без сожаления?!       — Почему без сожаления? У меня даже слеза навернётся, — демонстративно вздыхаю я.       — Предательница, — фыркает мужчина.       Вид инженер принимает поникший, и мне становится его так жаль, что прекращаю издеваться. Тору ведь понятия не имеет, что я без сопровождения Деревню не покидаю даже на два часа.       — Я не собираюсь никуда сбегать, — заверяю его, встречаясь с ним взглядами. — По крайней мере, пока.       — Тогда что с тобой? — с напором спрашивает блондин.       Я молчу, немного удивлённая его настойчивостью. Тору редко вёл себя так прямо. Обычно он подкалывал, шутил, но не лез в душу. А сейчас…       — С чего ты решил, что со мной что-то не так, Тору? — переспрашиваю, чуть склонив голову набок.       — Чуйка, — беззаботно отвечает он и пожимает плечами. — Когда человек ведёт себя как-то не так, обычно у этого есть причина.       Я закатываю глаза:       — И что, я как-то не так дышу?       — Ну, это тоже, — многозначительно тянет он, оглядывая меня с ног до головы.       Возмущённо смотрю на блондина и на мгновение теряю дар речи, бесшумно, как рыба, открывая рот.       — Ты слишком угрюмая, — заявляет блондин, прищурившись. — Ходишь молчаливая, как призрак. На собраниях витаешь где-то далеко, и что-то мне подсказывает, что мысли тебя одолевают совсем не радужные. Раньше хоть подшучивала, а теперь смотришь иногда так, будто бы прощаешься.       «Вот ведь… Внимательный».       Я опускаю взгляд, стараясь скрыть внезапный укол. В словах Ватанабэ действительно было зерно правды. Но я и сама не до конца понимала, что именно меня так тревожит.       Казалось, что за то недолгое время, проведённое в этом мире, я уже свыклась с его нравами. Я так и не рассказала Конан про нашу вылазку с Узумаки. Не потому, что боялась её реакции или скрывала что-то намеренно, а потому что до сих пор не понимала мотивы Нагато.       Дело было не в том, что он скрыл от меня правду. Он и не обязан был ничего объяснять. Но тогда зачем вообще взял меня с собой? Проверял мою реакцию? Посчитал, что я не задам лишних вопросов? Да, наверное, по здешним меркам я не слишком любопытна, но и полностью списывать меня со счетов — странно. Нагато знал, что я попытаюсь разобраться, буду искать ответы. Уверена, что именно на это он и рассчитывал, таким кривым способом доверив мне что-то важное. Но почему именно сейчас?       Ведь у всего, что делал рыжеволосый, была какая-то цель. И то, что я не понимала её, настораживало. Вспомнила слова Хидана о том, что Акацуки захватывают хвостатых одного за другим. Даже один биджу способен уничтожить целую деревню, а уж если их несколько… Такая сила, сосредоточенная в одних руках, сделала бы Узумаки богом. Впрочем, таковым себя он считает уже сейчас.       Нагато хочет контролировать весь мир, и, пожалуй, некоторые его в этом поддержат. Со слов синеволосой, все члены Акацуки разделяют цели Узумаки. Многие устали от постоянных войн, конфликтов и интриг, но сколько это продержится? Власть — это слишком большой соблазн. Как для того, кто ей владеет, так и для тех, кто рядом с ним. Но если в этом плане я видела хоть какой-то смысл, то в том, о чём чуть ранее говорила Конан, нет.       И это меня беспокоило сильнее. Мне было неизвестно, отказались ли они от своего плана погрузить всех в вечную счастливую иллюзию, а в том, что это она, я не сомневалась. Мои решения и действия стали бы неважными и бессмысленными. Я хочу быть действительно полезной людям, а не жить в мире розовых пони.       Но обо всём этом я не могу рассказать Тору. Просто не знаю как.       — Вот опять! Окино! — возмущается блондин, быстро сокращая расстояние между нами и машет рукой. — Ты что, влюбилась?       Я запинаюсь на полушаге и медленно поворачиваю голову к Тору, не сразу осознавая, что он только что сказал. Блондин с абсолютно серьёзным лицом смотрит на меня, скрестив руки на груди.       — Ну а что ещё остаётся думать? — важно заявляет он.       Я открываю рот, чтобы возразить, но Тору лишь понимающе кивает:       — Понимаю, ты не хочешь мне говорить, потому что мы не в таких близких отношениях, но будь уверена, мне можно доверять.       Хмыкаю и закатываю глаза.       — Давай, Оки, признавайся: кто он?       — Тору, я не влюбилась. Успокойся, — выдыхаю я.       — Значит, тебя кто-то обидел? Как я раньше не догадался… — хмурится инженер. — Не бойся, шима-енага, за тебя есть кому постоять. Назови имя и фамилию. Я быстро вздёрну этого говнюка.       «Даже представить страшно, Тору. Ты мне ещё нужен живой и здоровый».       — Со мной всё нормально, правда, — выговариваю устало. — Но если ты продолжишь в таком духе, то я за себя не ручаюсь. Что за допрос?       Мужчина театрально вздыхает:       — Это называется дружеская забота, неблагодарная женщина.       — Если я скажу «спасибо», ты успокоишься?       — Нет, но скажи всё равно, мне приятно.       — Спасибо, Ватанабэ, — произношу я с мягкой улыбкой.       На улице лёгкий порыв ветра доносит до меня аромат чего-то сладкого, и я решаю заглянуть в пекарню, чтобы купить себе и неугомонному инженеру пару булочек. Сахар — самое быстрое и дешёвое средство от стресса и плохого настроения. И сегодня даже способы лечения кариеса в средневековой Японии меня не страшат.       Рюк, завидев на витрине яблоки в карамели, тянет шею и воодушевлённо вглядывается, не видя подвоха. Через секунду он уже умоляюще заглядывает мне в глаза, настойчиво тыкая лапой по стеклу.       — Нет, — сразу пресекаю его задумку и показательно отворачиваюсь, делая заказ.       Пёс, конечно же, не сдаётся. Он скребёт лапами по полу, как бы намекая, что вот-вот рухнет от голода, а когда это не срабатывает, ловко тычется носом мне в локоть.       — Сдавайся, Оки, у тебя нет шансов, — лениво протягивает Тору, наблюдая за всей сценой с нескрываемым удовольствием.       — Обижаешь, Тору. Северяне не сдаются, — парирую я с усмешкой.       Женщина за прилавком тем временем с улыбкой наблюдает за псом, а Рюк, осознав, что у него остался последний шанс умаслить присутствующих, с печальным вздохом ложится прямо у дверей. Ватанабэ подбадривающе гладит его, а тот в ответ жалобно прижимается к нему, грустно посматривая на меня.       «Какой талант пропадает».       — Слышал, животные всегда тянутся к добрым людям, — важно выговаривает блондин.       — Или чувствуют себе подобных, — замечаю я, косясь на него.       Женщина за прилавком тихо прыскает, и мы весело переглядываемся, когда та передаёт мне пакет с выпечкой.       — Не понял, это ещё что за оскорбления?!       — Ты громкий, слишком активный и иногда раздражаешь, но в целом — добрый.       Тору театрально закатывает глаза и отворачивается.       — А ещё ты всегда находишь, куда вляпаться.       — Ну, спасибо, Оки, — возмущённо фыркает он в ответ, а я заливисто смеюсь, чувствуя себя лучше.       С приближением ночи дождь ещё больше усиливается, но, несмотря на мои уговоры, Тору провожает меня почти до самого дома. Он ловко прячет пакет с выпечкой под куртку и, прищурившись, напоследок бросает на меня довольный взгляд — мол, увидимся завтра.       Наверное, стоило бы пригласить его на чай, но я понятия не имела, как на это отреагирует Конан. А если, не дай боже, в квартире окажется Нагато… Не хотелось и думать. Да, причины купить собственное жильё, кажется, только растут.       Оказавшись дома, я тут же стягиваю куртку и машинально прислушиваюсь — тишина. Значит, одна. Отлично. Сегодня в планах погружение в лор и пополнение словарного запаса, а значит — чтение. С тех пор, как продавец в книжном стал откладывать для меня книги, моя личная библиотека заметно разрослась, а японский вышел на новый уровень.       Для начала направляюсь на кухню и ставлю чайник. Болеть мне нельзя ни при каких обстоятельствах. У шкафа зависаю, выбирая заварку. Пальцы машинально стучат по столешнице в нерешительности. Кажется, мне придётся переговорить с Хаюми: на радостях от моего присутствия та скупила столько видов чая, что и нашим внукам хватит. В конце концов останавливаюсь на любимом и, плеснув в кружку кипяток, беру со столика книгу и открываю на месте, где остановилась недавно.       Первые страницы шли тяжело, и я читаю скорее рассеяно, чем вникаю в сюжет, но потом книга меня захватила.       История разворачивается вокруг самурая по имени Рэйдзи, который долгие годы верно служит своему сёгуну, безоговорочно следуя его приказам. Тот мечтал о мире и пытался разрешить междоусобицы, объединить замели и подарить своим подданным стабильность. И самурай ему верил, закрывая глаза на все жертвы. Он уничтожал врагов без колебаний и стоял на поле битвы по пояс в крови ради лучшего будущего. И потерял всех, кто был ему дорог: брат и единственный друг пали в битве с мятежниками.       В отчаянии Рэйдзи даёт себе клятву: их смерть не будет напрасной, он добьётся мира любой ценой. И становится ещё беспощаднее. В ярости сжигает деревни, приютившие мятежников, карает тех, кто осмелился сопротивляться. Пока однажды сам не оказывается среди обычных людей.       Его задание — выследить предателей, спрятавшихся среди крестьян. Чтобы подобраться к ним, он становится одним из них. И с изумлением обнаруживает, что те, кого он считал врагами, делятся без остатка с народом всем, что у них есть и с таким же желанием ищут покоя, устав от бесконечных войн. В их ряды вступают все: юнцы, бывшие самураи, старики и даже женщины.       Дождь за окном барабанит по подоконнику, но я почти не слышу его, поглощённая книгой.       За пару месяцев, что самурай проводит среди своих врагов, ему удаётся приблизиться к главе восстания и заполучить его доверие. Вместе с мятежниками Рэйдзи приходится напасть на императорский отряд и захватить одного солдата. Самураи всегда ненавидели мятежников за то, что те захватывали их в плен, из которого никто не возвращался. Рэйдзи думал, что те пытают его солдат до смерти и жестоко издеваются над ними, но всё оказывается совсем не так. Часть из тех солдат переходила на их сторону, а тех, кто отказывался, просили стать посланцами.       Попасть в дворец сёгуна непросто, и лишь доверенные лица, такие, как самураи, могли пройти. Мятежники годами отправляли императору послания и просьбы о мире, они готовы были сдаться и служить ему, но на своих условиях. Провинции лишь были не согласны с непомерными налогами и неравенством, которое императорские наместники поощряли. Но сёгун не ответил ни разу, лишь присылал всё большие армии и действовал агрессивнее. Они сжигали их дома, убивали старейшин. Что оставалось им делать? Даже если они сдадутся, никто не оценит и не поверит. Их всех просто убьют.       Шокированный этим, самурай и сам отыскивает в своих воспоминаниях подтверждение этим словам. И впервые стыдится. Столько лет жизни потрачено впустую. Столько людей погибло.И всё из-за недопонимания. Наверняка всё можно было решить иначе. Сёгуна кто-то предал и искусно манипулировал все эти годы, оставляя в неведении. Он бы не поступил так, если бы знал правду.       Поверив главе мятежников, Рэйдзи не убивает его, а решает помочь. Он возвращается ко двору сёгуна, уверенный, что наконец-то сможет изменить ход событий. Тот выслушивает его, но дерзко заявляет о том, что тот размяк и наивно поверил в их детские сказки.       Самурай не сдаётся и умоляет сделать исключение и выслушать их, дать шанс. И сёгун нехотя, в знак благодарности за долгую службу, соглашается. Но требует рассказать ему всё, что Рэйдзи смог узнать о них, пока жил с ними. И самурай не сопротивляется.       Рэйдзи уже чувствует запах общей победы, но увидеть всё самому ему не дано. Его с отрядом отправляют на север. Кочевники совершают набеги на приграничные деревни, и воины на местах не могут с ними совладать.       Я переворачиваю страницу и отвлекаюсь на движение в комнате. Нагато.       Делаю глубокий вдох. С Узумаки мы не виделись с того дня в доме его родителей. И, если честно, к лучшему. Первые дни я так злилась на него, что наверняка наговорила бы лишнего. А сейчас… Даже не знаю. Он своей тени-то доверяет? Или и она владеет лишь половиной информации?       Я смотрю на него долго, задумавшись. И лишь спустя пару минут, услышав его неуверенное приветствие, улыбаюсь в ответ и возвращаюсь к книге. Рыжеволосый растерян.       — Мне осталось немного, подождёшь?       Он кивает и отправляется шуршать на кухню, привлекая внимание Рюка. Пёс привычно ластится, но потом, будто бы опомнившись, уносится в спальню, а недоумение Узумаки только растёт, и я усмехаюсь.       — Сейчас принесёт тебе новую игрушку. Хочет похвастаться.       И точно — через мгновение Рюк гордо несёт в зубах утку.       — Знакомься, наш новый член семьи. Слюнявая утка, — с серьёзным видом заявляю я, рассматривая Нагато.       Шиноби присаживается на корточки и с лёгкой улыбкой на устах рассматривает игрушку. Не замечаю, как и сама улыбаюсь, забавляясь ситуацией. Утка возвращается к хозяину, а рыжеволосый, заварив себе чай, лениво плюхается рядом со мной. Нагато откидывается на спинку дивана, вытягивает ноги и прикрывает глаза. Видимо, устал. Он вообще спит?       Возвращаюсь к книге.       Рэйдзи отправляется на север, но дорога занимает беспощадно много времени: на его отряд обрушивается снежная лавина, и он несёт человеческие потери. И они остаются без лошадей. Выжившим приходится идти пешком несколько дней.       К счастью изнеможённых самураев, их помощь больше не нужна. Прибегнув к хитрости, воинам удалось отбросить кочевников от своих границ. Тех, кто в тяжёлом состоянии, кладут в госпиталь. Среди них новобранец, и Рэйдзи навещает его непозволительно часто, пытаясь взбодрить его дух. Он первым узнаёт от самурая то, что конец войны близко.       И правда, через пару суток в госпиталь врывается радостный воин с новостями от правителя. Рэйдзи ликует, но совсем недолго. Бунт действительно подавлен… и все зачинщики мертвы. Мятежники, прибывшие ко двору сёгуна, казнены, а их союзники убиты.       Я читаю и не верю. Получив от Рэйдзи все необходимые сведения, сёгун собрал тайный совет и приказал всем войскам двигаться на запад. Самураи не пожалели никого, оставив от деревень лишь пепел.       Рэйдзи не может поверить, что обрёк их всех на смерть. Чувство вины душит его. Он зол и разочарован. Всё было зря. С самого начала. Но больше он не совершит ошибку, никого не подведёт.       Воины бурно празднуют победу и не замечают, как Рэйдзи снимает доспехи, и оставшись в тонком кимоно доходит до самой окраины деревни, а дальше отправляется в горы. И даже поднявшаяся метель не может остановить его.       Я переворачиваю страницу, но дальше ничего. Конец. Два раза перечитываю последний абзац и окончательно убеждаюсь в том, что он умер.       Тяжело вздыхаю и медленно откладываю книгу в сторону. Осадок неприятный. Я просто не ожидала такого конца.       — О чём книга? — раздаётся спокойный голос рядом.       Нагато с интересом смотрит и я пододвигаюсь ближе и тихо пересказываю сюжет. Шиноби не перебивает и слушает внимательно.       — Грустный конец, — поджимаю губы и кладу голову ему на плечо.       — Зато реалистичный, — задумчиво говорит Узумаки.       — Не знаю, он мог бы остаться с мятежниками и дать бой.       — Тогда он убивал бы тех, с кем раньше сражался плечом к плечу. И даже если он это сделал, то последствия не сильно изменились бы. Армия сёгуна значительно превышала числом. Вопрос времени, когда бы им удалось подавить бунт.       Прикрыв глаза, слушаю рыжеволосого.       — Не забывай, что самураи дают клятву до смерти служить сёгуну или императору. Для них она священна.       — И этот сёгун… ну в чём была проблема договориться на перемирие? — с раздражением бросаю я.       Нагато чуть склоняет голову и объясняет:       — Если война длилась годами, потери были огромны. Многие самураи наверняка жаждали мести. И тут, только представь, они узнают, что всё было зря. Сёгуна бы не просто свергли, а жестоко убили.       — Хочешь сказать, что у Рэйдзи не было ни одного шанса изначально?       Рыжеволосый то ли задумывается, то ли даёт мне возможность самой ответить на этот вопрос. Отстраняюсь и внимательно смотрю на Узумаки.       — На самом деле, с точки зрения сюжета, это правильное решение, — вздыхаю я. — Но вот в жизни… Я столько раз разочаровывалась в своих идеях и убеждениях. Конечно, я никого не убивала, как Рэйдзи, но всё же.       Рыжеволосый слушает, пытаясь понять, что же я хочу сказать.       — Понимаешь, бывает, что ты загораешься идей и вот уже готов разбиться в лепёшку, чтобы воплотить её в жизнь. Или приходишь к какой-то мысли, убеждениям и думаешь, что всё — вот она, истина. Делаешь её смыслом своей жизни, уверяешь в этом других, а потом…       Я перевожу взгляд на руки и закусываю губы.       — Оно не проходит проверку временем. И это неплохо. Мир меняется, и ты вместе с ним. Твоя мысль или идея на практике может оказаться однобокой, примитивной, и ты сам разочаруешься в ней. Будешь удивляться, как мог думать иначе. И вот тут многие как раз сдаются, бросают, забывая, что наш опыт открывает нам путь вперёд.       За окном уже совсем темно, и я прошу шиноби сделать свет ярче. Пёс на полу тянется и сладко зевает, а затем и я не могу сдержать зевок.       — Ты не можешь заниматься чем-то одним всю жизнь или застрять в каком-то моменте навечно. Попав сюда, не окажись рядом Конан, мне пришлось бы начинать всё с самого начала. Но даже так я приложила много усилий. Все мои достижения в один момент исчезли. И если это ещё можно пережить, то горечь от утраты близких со мной навсегда. Можно, конечно, лечь сразу в гроб. А можно поступить иначе и продолжать делать то, что получается лучше всего. Я верю, что каждый из нас рождается с каким-то талантом, особенностью, и всё не просто так. И умирать как будто бы… слишком эгоистично?       Нагато изучающе смотрит на меня и чуть прищуривается.       — Если смотреть с такой точки зрения, то да. Наверное, ты права, — наконец произносит он, признавая мою логику.       Я чуть улыбаюсь и довольная откидываюсь на спинку дивана.       — Просто помни, если твой план провалится, то я найду, где применить твои способности, — небрежно бросаю я, краем глаза наблюдая за его реакцией.       Узумаки настолько теряется, что на его лице я замечаю целую гамму эмоций: недоумение, осознание и наконец возмущение. Весело смеюсь в ответ, получая от рыжеволосого наигранно убийственный взгляд.       — А если серьёзно, Нагато. Что ты умеешь? — принимаю строгий вид и грозно смотрю на шиноби. У него первое в жизни собеседование. Пусть учится.       Рыжеволосый тихо фыркает, закатывая глаза, но уголки губ его чуть подрагивают, выдавая сдержанное веселье.       — Ну, давай я попробую сама, — задумчиво произношу я, сцепляя пальцы в замок и наклоняя голову набок. — У тебя должны быть потрясающие организаторские навыки, как у лидера Акацуки. По той же причине — талант убеждать и умение быстро соображать.       Нагато согласно кивает, забавляясь ситуацией.       — Ты умеешь быстро перемещаться… и ещё читать мысли.       Рыжеволосый не перебивает, внимательно слушая.       — Но предупреждаю, не перебарщивай с этим!       — Это угроза? — с лёгким вызовом спрашивает он, сложив руки на груди.       — Дружеское предупреждение, — с невинным выражением лица поправляю я.       — И что будет?       — Пинок под зад. А может яду добавлю в еду. Пока не решила.       Нагато ухмыляется шире, но, кажется, уже совершенно не воспринимает это всерьёз.       — Ещё? Что ещё ты умеешь, Узумаки?       Шиноби насмешливо смотрит на меня, а затем молча вытягивает вперёд ладонь. В ту же секунду с полки срывается книга и устремляется прямо к нему в руки. Я заворожённо слежу за этим, пока не осознаю, что выгляжу как ребёнок, впервые увидевший примитивный фокус.       — Притягивает предметы, — делаю вид, что записываю в блокнот, цокая языком. — Ну, неплохо, но нас таким не удивить.       Нагато приподнимает бровь, а затем медленно разжимает пальцы. Книга зависает в воздухе, поворачивается, сама листает страницы, а затем плавно опускается на стол.       — Лучше, — уже более серьёзно уточняю я. — Ещё что-то?       В ответ рыжеволосый пожимаем плечами, а я, поразмыслив с минуту, добавляю:       — Лечишь болезни прикосновениями. В моём мире это классическая реклама у шарлатанов, но в тебе я, конечно, уверена. Потомственный медик как-никак. Кстати, что это было?       Узумаки напрягается, но на мою попытку коснуться его родителей никак не реагирует. Видимо, он действительно хотел, чтобы я всё узнала и поняла сама.       — Ниндзя-медики и некоторые шиноби с большим запасом чакры могут передавать своим союзникам, чтобы восстановить их силы.       — Ясно. Эта же способность помогает тебе упражняться в некромантии?       Нагато молчит долго, глядя на меня так, будто бы я хожу по лезвию ножа. Ему совсем не нравится, какой оборот приобретает разговор, но откладывать больше нельзя.       — Хаюми? — прищурившись уточняет шиноби.       Усмехаюсь.       «Да что же ты так в меня не веришь, Узумаки? Обидно знаешь ли».       — Не только. Я и своё расследование провела. Проверила вещи твоих родителей, в поздравительных открытках отыскала имена и сходила в архив. Это было несложно, Нагато. Ты и вправду надеялся на то, что я этого не сделаю? Глупо.       Шиноби не меняется в лице, а я продолжаю:       — Ну, а сравнив твоё детское фото и внешний вид сейчас, выводы напрашиваются сами собой… Конечно, ты мог сменить имидж, но тело? Чьё это вообще тело, Нагато? Предыдущее принадлежало Яхико, а это?       — Шиноби из Деревни Скрытого Водопада.       — Ты убил его?       — Нет. Он уже был мёртв.       Я поджимаю губы.       «Наверное, это хорошая новость».       — Я могу…       — Нет.       — Но я хочу…       — Очень сомневаюсь.       — Нагато, — настаиваю. — Я знаю, что ты не в лучшем состоянии…       — Нет, значит нет, Окино, — голос Нагато становится твёрже и в нём проскальзывает приказные нотки.       Я резко бросаю на него взгляд, готовая взорваться, но тут же прикусываю язык. Обиженно отворачиваюсь, скрещивая руки на груди.       «Ну, а на что я надеялась? Что он просто согласится? Размечталась».       — Ты мне не доверяешь? — голос звучит тише, чем хотелось бы.       — Доверяю, — отвечает он спокойно.       — Тогда почему? — уже громче спрашиваю, едва сдерживая раздражение.       — Я берегу твои нервы.       Я медленно выдыхаю, прикрываю глаза и качаю головой.       — Спасибо, Нагато, но ты не моя мама, — заявляю, глядя прямо на него с вызовом.       Рыжеволосый чуть приподнимает бровь и… закатывает глаза.       «Это что за выступление?»        — Зачем тебе это? — наконец произносит он.       — А того, что ты мой друг, недостаточно?       Узумаки молчит, разглядывая меня и мысленно взвешивая все «за» и «против». Я выдерживаю его взгляд стойко. Положа руку на сердце, я уверена, что в любом случае ничего не потеряю.       «Ну, а что он сделает? Не убьёт же».       — Хорошо, — неожиданно легко говорит шиноби, протягивая мне ладонь.       «Или всё-таки убьёт?»       В сомнениях смотрю на его руку, но всё же вкладываю в неё свою. Пальцы Нагато смыкаются на моей ладони, и в следующий миг мир вокруг растворяется.

***

      Когда дымка рассеивается, меня окружает мрак. Я медленно осматриваюсь, но в темноте всё теряется — единственный слабый свет просачивается сверху, давая возможность заметить лишь очертания металлических труб, идущих вдоль стен и массивную конструкцию в центре. От неё по всему помещению разносится глухая вибрация.       — Я прямо перед тобой, — глухой, совсем незнакомый голос разносится эхом по помещению.       Рыжеволосый исчез, и я делаю несколько неуверенных шагов по направлению к этой странной конструкции. Воздух внутри плотный, влажный и пахнет чем-то химическим и застоявшимся, как в заброшенной больнице.       Сердце вздрагивает, но, подавив порыв отступить, двигаюсь дальше и замираю. Нагато. Волосы едва заметно отливают красным при слабом свете, а привычные фиолетовые глаза смотрят на меня тяжёлым, внимательным взглядом. Я с трудом узнаю в этом человеке того, кого привыкла видеть.       Он измождён. Кожа натянута на костях, почти прозрачная, с синеватым отливом. Я без труда могу пересчитать его ребра — настолько грудная клетка просвечивает сквозь тонкий слой плоти. Бесчисленные металлические трубки, уходящие от тела в разные стороны, похожи на живые щупальца. Из спины торчат штыри, впившиеся в позвоночник. Запястья заключены в странные металлические кандалы, а нижняя половина тела скрыта в массивной конструкции, похожей на уродливый пьедестал.       Я сглатываю, чувствуя, как липкий ужас растекается по моему телу. Грудь сдавливает переполняющая грусть и чувство несправедливости. Этот мир особенно жестоко обошёлся с Узумаки. Даже в самых смелых фантазиях я не могу прочувствовать, через что прошёл Нагато. Сколько же мужества и сил в этом человеке.       — Я предупреждал, — хрипло произносит шиноби.       Я отворачиваюсь, сглотнув подступивший к горлу ком. Нужно держаться.       — Ты не сменил парикмахера, — бросаю быстро смахнув слёзы. Стараюсь звучать веселее, но получается ожидаемо плохо. — Тебе идёт. Дашь номерок?       Нагато хмыкает, и на его губах мелькает слабая, почти незаметная улыбка.       — Боюсь, она не берёт новых клиентов.       Криво усмехаюсь и осторожно подхожу ближе. Сердце больно сжимается. Красноволосый едва держится за жизнь.       — Тебе больно? — выдавливаю, стараясь, чтобы голос звучал ровно.       — Уже нет.       — Можно как-то помочь?       — Всё, что возможно, я уже сделал, — уверенно отвечает шиноби. — Во время битвы с Ханзо я серьёзно повредил ноги и не мог больше нормально передвигаться. Призвав демоническую статую, я смог спасти нас, но это истощило мою жизненную силу. Теперь эти чакроприёмники навсегда останутся во мне.       Я перевожу взгляд на длинные металлические штыри, пронизывающие его спину. Видимо, о них и говорит Нагато.       — Благодаря Риннегану я могу передавать свою силу через другие тела — Пути. Главным был Путь Дэвы. Ты его уже видела — Яхико.       — Ты смог выяснить, что случилось?       — Пока нет, — с досадой в голосе отвечает шиноби.       «Это плохо. Мёртвые сами не исчезают».       Я отстранённо киваю. Лучше не углубляться в эту тему. Они с Хаюми обязательно разберутся.       — Я разделил свои способности между шестью телами, чтобы использовать их с максимальной эффективностью, — говорит он после паузы. — Это требует огромных затрат чакры, но другого способа нет.       — И все они… мертвы?       — Да, — отвечает он, смотря мне прямо в глаза. — Живые для этой техники не подходят.       Нагато сообщает это так просто и обыденно, что мне становится не по себе. Холодные мурашки бегут по спине. Как можно незаметнее обхватываю себя руками и глубоко вздыхаю.       — В последнее время ты общалась со мной через Нингендо, — добавляет он, и из темноты выходит знакомая фигура.       Я вздрагиваю, и впервые смотрю на Нингендо иначе. Не как на Нагато, а как на обычное тело, бездушную марионетку. Но ведь когда-то это был живой человек. Со своими мыслями, мечтами… Становится жутко.       — И какая у него способность?       — Получать информацию, — расплывчато отвечает красноволосый. — Например, читать мысли.       Чувствую, как в животе всё неприятно сжимается.       — Но, Нагато… Если я правильно поняла Хидана, ты и в теле Яхико мог это делать.       Шиноби слегка склоняет голову, раздумывая.       — Да, я могу использовать любое тело для любой техники. Это разделение условно. Оно нужно мне, когда я использую все Пути сразу. Как я и сказал, это требует огромных затрат чакры. Если я не разделю их таким образом, то мне будет сложно контролировать их одновременно.       — Ясно, — хмурюсь. — А другие тела?       — Они в соседней комнате. Если хочешь, можешь их увидеть.       «Не особо, если честно, но мне нужно знать в каких ещё воплощениях ты можешь ко мне нагрянуть»       — Хорошо, — киваю, прогоняя страх и сомнения. Отступать нельзя.       Красноволосый смотрит на меня чуть дольше, давая мне шанс передумать. И убедившись в том, что я намерена идти до конца, устало вздыхает. Нингендо жестом приглашает следовать за ним и я делаю пару шагов, бросив на Нагато встревоженный взгляд.       Шиноби усмехается и говорит, выделяя каждое слово:       — Я буду здесь. Рядом. Со мной ничего не случится.       Я молча киваю, поджав губы, и выхожу в коридор. Длинный и такой тёмный, что мне приходится ухватиться за край плаща шиноби, чтобы ненароком не заблудиться.       — Это всё ещё я, Окино. Тебе ничего не угрожает.       Путь оказывается коротким. Повернув за угол, мы оказываемся в помещении, напоминающем морг. Довольно сложно что-то рассмотреть в полумраке, но камеры я вижу, и тела в них тоже.       «Господи, а если они сейчас все станут как в фильме ужасов?! Ну вот зачем я связалась с этими шиноби? Я ведь мечтала прожить тихую, спокойную жизнь где-нибудь на берегу моря. Может, всё же удастся?»       Слышу неприятный писк, и в помещении становится немного светлее. Шесть металлических капсул, похожих на криокамеры из фантастических фильмов, плотно встроены в стены. От них, скрываясь за массивными панелями, уходят в разные стороны провода и многочисленные трубки.       «Ну, в целом прагматично. Будь у меня шесть трупов, которыми я управляю, я бы не хотела, чтобы они валялись где ни попадя и портились…»       Я моргаю и одергиваю себя.       «Твою мать, Оля! Серьёзно? Будь у тебя шесть трупов?!»       Я негромко выдыхаю, вытягиваю руку и с осторожностью прикасаюсь к первой капсуле. Внутри мужчина в плаще Акацуки.       «Хорошо, что Хидан бессмертный…» — неожиданно с облегчением думаю я.       Рыжие волосы зачёсаны назад, на лбу перечёркнутый протектор Амэгакурэ. Полное лицо, чакроприёмники глубоко впились в кожу.       «Ну, злобным не выглядит. Уже хорошо».       — Это тело я называю Гакидо. Он поглощает чакру и все техники, основанные на ниндзюцу.       Я задумываюсь, стараясь вспомнить, что мне рассказывал об этом мой юный сенсей.       «Так… Тайдзюцу — это боевые искусства. Гендзюцу — это иллюзии. Значит, ниндзюцу — это всё остальное. Очень неплохо, Узумаки».       Следующее тело заставляет меня невольно напрячься.       Высокий, широкоплечий мужчина с лысой головой и массивными руками выглядит так, будто мог бы снести стену одним ударом. Чакроприёмники пронизывают его кожу, даже череп — на лбу и затылке виднеются металлические штыри.       — Это Шурадо, — спокойно произносит Нагато.       Я медленно перевожу взгляд с него на шиноби.       — Обладает огромной физической силой и возможностью модифицировать своё тело.       — Модифицировать? — хмурюсь я.       — Оружие, броня. Всё, что потребуется в бою.       Секунду смотрю на массивную фигуру, затем нервно усмехаюсь.       «Почему злодеи всегда выбирают такие пафосные названия? Воинствующий демон… Признаю, что увидь я конкретно этого мужчину в тёмном переулке ночью, осталась бы заикой на всю жизнь, но всё же. Хотя я и сама хороша. Назвала собаку в честь шинигами… Но справедливо ради, дело только в любви к яблокам».       Мы переходим к следующей камере.       Коренастый мужчина с мрачным, серьёзным выражением лица. По сравнению с предыдущими телами он кажется менее пугающим, но душкой его назвать язык не поворачивается.       — Джигокудо, — коротко произносит мужчина.       «Ведущий в ад? Даже не хочу знать, что делает это тело».       Нагато хмыкает, а затем, будто назло, всё же рассказывает:       — Это тело я использую для допросов. Призываю Короля Ада, и если человек честен — он остаётся в живых.       Так это божественный судья… По спине бегут мурашки от осознания силы Узумаки.       — Джигокудо может восстановить любой урон и даже воскресить, — добавляет шиноби, с любопытством наблюдая за моей реакцией.       — Но тогда почему ты не воскресил Яхико?       — Я не могу воскрешать всех подряд. Только недавно погибших, — сухо отчеканивает шиноби. — Для техники нужны свежие тела.       — Но Яхико же умер прямо на твоих глазах…       Нагато медлит с ответом.       — Тогда я был нужен Конан. Пришлось действовать быстро и, как видишь, я выбрал не самый разумный вариант… Я долго думал об этом потом, и, знаешь, всё равно ничего бы не вышло. Я был просто не готов.       — Нагато, я ни в чём тебя не обвиняю… — говорю, осторожно касаясь его плеча.       «Он и Хаюми и так всю жизнь несправедливо винят себя за его смерть, а тут еще и я…»       — Окино, — пылко произносит он, встречаясь со мной взглядом, — если бы у меня был шанс спасти Яхико, я бы сделал это.       — Я знаю, Нагато.       На душе так неприятно. Я не имею даже права поднимать эту тему. Рыжеволосый замирает, а я возвращаюсь к человеку в камере.       — Ты знал кого-нибудь из них? Или задумывался о том, кем эти люди были при жизни?       — Они были уже мертвы, когда попали ко мне, — чуть склоняясь надо мной, говорит шиноби. — Я не задумываюсь о том, кем они были. Важно лишь то, что они, хоть и после смерти, служат высшей цели.       «Остановить войну или погрузить мир в иллюзию?»       Мы подходим к последней камере, и я пытаюсь вытеснить неприятные мысли. Внутри ещё один рыжеволосый мужчина. Его волосы собраны в высокий хвост, и я с завистью отмечаю, насколько они густые. Повезло.       — Чикушодо, — произносит Нагато. — Это тело используется для призыва животных и людей.       — Животных? — удивлённо переспрашиваю я.       — Да. Шиноби заключают контракты с животными для техники призыва. Жабы, змеи, обезьяны и ястребы — самые распространённые. Твой сенсей тебе не рассказывал?       — А ты? — спрашиваю, игнорируя выпад шиноби. Наверное, непросто смириться с тем, что тебе предпочли ребёнка. — С кем у тебя контракт?       — Ни с кем, — отвечает он, слегка улыбаясь. — Мне не нужны ни печати, ни подношения, ни контракты. Я сам их создаю.       Я округляю глаза, осознавая смысл сказанного.       — В каком смысле «создаёшь»? Как Хагоромо сотворил хвостатых?       — Не совсем, — уточняет Узумаки. — Хагоромо вложил в хвостатых огромные запасы чакры, что сделало их разумными и автономными. Мои создания не такие. Они существуют, пока есть я.       — Покажи мне! — возбуждённо прошу я. — Где они?       Шиноби мягко смеётся.       — В другом измерении.       Я ошеломлённо хлопаю ресницами.       — Подожди… в каком смысле «в другом измерении»?!       — В прямом, — спокойно отвечает шиноби.       Я в полной растерянности. Как много я ещё не знаю об этом мире.       — Ладно, — глубоко выдыхаю я. — И кто у тебя есть?       — Дай подумать, — Нагато хмурится, задумавшись, а затем загибает пальцы, перечисляя: — Бык, хамелеон, птица, краб, носорог, панда, многоножка и крылатый пёс с несколькими головами.       Я с восхищением выдыхаю:       — Я хотела бы на это посмотреть.       Нагато улыбается одними уголками губ, и в его глазах на миг мелькает что-то тёплое.       — Может быть, — уклончиво отвечает он.       Я с трудом сдерживаю улыбку и, окинув камеры последним взором, поворачиваюсь к нему.       — Нагато… — тяну задумчиво.       — Хм?       — Почему они все рыжие? Они что, родственники?       Рыжеволосый поднимает на меня растерянный взгляд и объясняет:       — Все Пути окрашены в память о Яхико. Как его продолжение.       Я медленно киваю.       — Животные тоже рыжие?       — Не все, — чуть помедлив, отвечает шиноби.       Чуть задерживаюсь на силуэтах тел, скрытых в металлических капсулах, и возвращаюсь обратно к настоящему телу Нагато. Фиолетовые глаза внимательно следят за мной, оценивают реакцию, ждут, что я заговорю первой. Я же смотрю себе под ноги, пытаясь найти что сказать.       — Это… так странно, Нагато, — наконец произношу я, поднимая голову. — И да, я понимаю, что у тебя не было другого выбора.       — Ты получила ответы на свои вопросы?       Я устало вздыхаю.       — Нагато, при всём уважении, но даже ты не знаешь ответов на все мои вопросы.       На его лице мелькает слабая, едва заметная улыбка.       — Но да, — продолжаю я, пожав плечами. — Что-то мне стало понятнее.       — В таком случае, раз я восстановил твоё доверие, надеюсь, ты сохранишь мой секрет.       — Конечно, — уверенно отвечаю я.       Он молчит, пристально глядя на меня, будто раздумывая над чем-то.       — Спасибо, — наконец говорит он. — Я рад, что могу на тебя положиться, Окино.       Я чуть улыбаюсь, но вдруг его голос становится ниже и глуше, а во взгляде появляется что-то, от чего внутри холодеет.       — Но ты понимаешь, что я не могу так рисковать?       От его слов меня бросает в дрожь и накатывает паника.       «Что значит рисковать?! Он…убьёт меня? Сотрёт память?»       Я смотрю на Узумаки снизу вверх с неприкрытой тревогой в глазах. Губы его сжимаются в тонкую линию, а во взгляде сквозит осуждение. Шиноби обиженно вздыхает и объясняет:       — Опытные шиноби умеют ставить блоки на свои воспоминания, но раз ты пока ещё учишься. Я помогу тебе.       Я непонимающе смотрю на красноволосого.       «В смысле блоки? Разве кто-то ещё помимо Нагато может читать мысли?»       — Эта техника создаст в твоём сознании психологические преграды для защиты от гендзюцу, — продолжает мужчина. — Обычно мозг выбирает стены.       Закусываю губу от волнения. Техника мне нравится и использование её в данном случае оправдано, но для этого Узумаки придётся проникнуть в мои воспоминания? Мне не очень хочется, чтобы кто-то посторонний бесконтрольно копался в чём-то настолько личном.       — Больно быть не должно, — заверяет Нагато. — Главное, постарайся расслабиться.       Я делаю глубокий вдох, чувствуя, как пальцы Нингендо мягко касаются моей макушки. Сначала ничего не происходит, но потом поток ярких воспоминаний захлёстывает меня с головой. Картинки сменяются одна за другой, будто кто-то безжалостно перематывает плёнку.       Знакомство с Хаюми и наши неловкие попытки понять друг друга. Новоселье в Деревне и Конан, рассказывающая о том, что случилось с Яхико и их отношениях:       — Знаешь, мы с Яхико нравились друг другу, и первым кто заметил это, был Нагато.       — О, так Нагато, как настоящий романтик, свёл вас двоих?       — Да. Во время нашего первого поцелуя ему пришлось стоять под проливным дождём.       — Ну, не парень, а мечта. Был бы у меня такой, я, может быть, и не грустила бы никогда.       Мы набираем команду, я знакомлюсь с Кирико и Ичиро, а затем… первая встреча с рыжеволосым. Мне и сейчас совсем не хочется это вспоминать. Не окажись он рядом, страшно представить, что было бы дальше.       Нагато останавливается на Стране Рек дважды. Сначала я снова оказываюсь в резиденции Ооцуцуки, где сталкиваюсь с чем-то странным, а потом сижу с рыжеволосым на заднем дворе лавки, пью из его чашки и наслаждаюсь красными клёнами. Акира говорил, что сейчас там уже зацвела сакура. Хотела бы я на это посмотреть…       Вот снова появляется синеволосая и говорит вещи, заставившие меня знатно напрячься в последующем:       — В конце концов мы хотим применить одну технику, благодаря которой не будет войн, близкие и дорогие люди не будут умирать и каждый будет жить ту жизнь, о которой всегда мечтал.       — Невозможно достичь абсолютного счастья каждому человеку. Иногда твоё счастье означает несчастье, печаль или неудачу другого. Например, я люблю Ли, и моё счастье в том, что он ответит мне взаимностью и у нас будут милые детки. Но правда в том, что я не нравлюсь Ли, ему нравится… не знаю… Сакура. И в итоге кто-то из нас должен принять суровую реальность.       — Но…       — Есть вариант, что мне будет казаться, что я живу с Ли. Но по факту, я буду жить с каким-нибудь Ибрагимом, и дети у меня будут от Ибрагима. Это прям фильм ужасов, Конан.       Тогда я заставила синеволосую засомневаться и всё ещё раз обдумать, но что в итоге? Отказались ли они от этого плана?       Вот мы празднуем День Рождение Хаюми на острове Оузу. Прохладное море, солёные брызги, влажный песок под босыми ногами. Это был прекрасный день до тех пор пока тело Яхико не исчезло…       Резкий скачок и перед глазами появляется Хидан, поедающий клубнику в теплице Танаки. Пепельноволосый жалуется на то, как ему надоело заниматься поимкой хвостатых. Никто не спрашивает о его планах и не считается с его мнением. А у него, между прочим, есть своя жизнь!       Всё растворяется в тумане, и после каждого эпизода из прошлого я слышу щелчок — что-то подобное издаёт входной замок на двери, когда её запираешь. Я думаю, что экзекуция закончилась и путь к свободе вот-вот откроется, но ошибаюсь.       Слышу знакомые голоса и смех. Родители.       Мамина тёплая рука, перебирающая мои волосы перед сном. Отец, утешающий меня во время просмотра Короля льва на кассетном видеоплеере. Мне шесть, и дедушка учит меня находить на ночном небе созвездия, а бабушка покупает мне мороженое в форме красной клубнички. Как же тогда всё было просто. Хотела бы и я подарить своим детям такое же беззаботное детство.       Мы с братьями устраиваем гонки на велосипедах. Сколько я не каталась? Лет пятнадцать? Нам было так весело. Ветер играет с нашими волосами, а на лицах застыли счастливые улыбки.       К горлу подкатывает комок, на глаза наворачиваются слёзы. Сердце начинает колотиться быстрее, а в груди поднимается обида на Нагато. Зачем он смотрит всё это? Я дёргаюсь, но руки шиноби крепко держат меня.       — Мы не договаривались об этом, — вырывается у меня, голос дрожит от возмущения.       — Никто не должен узнать, что ты не из этого мира, — мягко отвечает он. В голосе звучит сочувствие, но хватка остаётся крепкой. — Это для твоей же безопасности.       Его вторая рука ложится мне на плечо, и я судорожно цепляюсь за неё, пытаясь найти точку опоры.       Я беспомощно смотрю на жизнь, которую потеряла навсегда. Мир, в котором я оставила всех дорогих сердцу людей. Я никогда не вернусь обратно. И эти многочисленные щелчки, громко раздающиеся в моей голове…       Когда всё заканчивается, я остаюсь стоять посреди комнаты, выжатая как лимон, обессиленная, опустошённая. Поднимаю глаза на настоящего Нагато и вижу в его взгляде тревогу. Я киваю ему подбадривающе, на автомате, но когда пытаюсь сделать шаг, ноги подкашиваются. Меня подхватывают сильные руки, и я с усталым выдохом опираюсь на грудь Нингендо. Тело ватное — я будто превратилась в тряпичную куклу.       Прикрываю глаза, погружаясь в темноту, но едва сознание начинает уплывать, чувствую тепло. Энергия, медленно растекающаяся по венам, наполняет каждую клетку лёгким, почти щекочущим ощущением. Она пульсирует, проникает в меня мягкими, тонкими нитями, возвращая контроль над телом. И лишь когда я, наконец, полностью прихожу в себя, Нингендо осторожно ослабляет хватку, но остаётся рядом, готовый поддержать.       Я перевожу дыхание, выпрямляюсь и осматриваюсь.       — У тебя тут даже присесть негде, — бурчу я, оглядывая пустое, холодное помещение.       — У меня нечасто бывают гости, и они, как правило, не задерживаются надолго, — спокойно отвечает он.       — Неудивительно, — фыркаю. — Условий-то никаких. Где мы вообще?       — Верхние этажи центральной башни.       «Башни Пейна что ли?»       Я удивлённо вскидываю брови:       — Ого. Я думала, они нежилые.       — Все так думают, — с лёгкой усмешкой произносит шиноби. — Здесь и окон-то почти нет. Члены организации сюда не поднимаются.       Я понимающе киваю. Голова всё ещё тяжёлая после всего, что произошло, и тело чувствуется ватным, но оставлять Нагато мне совсем не хочется. Тем более сейчас.       — Тебе нужно на свежий воздух, — говорит шиноби, наблюдая за мной слишком внимательно.       — Да всё нормально, — быстро отвечаю, заставляя себя улыбнуться.       Нагато явно не верит, хмурится, а затем, не дав мне опомниться, Нингендо резко хватает меня за талию. Всё снова плывёт перед глазами, мир растворяется, и в следующий миг мы оказываемся на открытом балконе. Я едва не оступаюсь от неожиданности, но шиноби удерживает меня за локоть.       Вид… захватывает дух. Ночь превращает Дождь в море огней: неоновые вывески мерцают вдалеке, мокрые крыши отражают свет, а лужи превращаются в зеркала, удваивающие это сияние.       Но вместе с этим приходит осознание: я стою под открытым небом, в одной домашней пижаме, в тапочках на голую ногу, и весенний ветер моментально пробирается под тонкую ткань. Я вздрагиваю, осознав, насколько холодно, и начинаю стучать зубами.       — Чёрт, Окино, прости. Я и забыл, — тут же говорит Нагато в теле Нингендо, и прежде чем я успеваю что-то ответить, снимает с себя плащ.       Он заботливо заворачивает меня в тёплую, хоть и немного влажную ткань и становится рядом, а я, кутаясь сильнее, молча любуюсь видом.       — Красиво, — наконец произношу я. — Деревня как на ладони.       — Мне нравится здесь бывать. Особенно ночью, — отвечает он, взгляд у него становится задумчивым. — Наблюдать за Деревней. Напоминать себе, ради чего я всё это делаю.       Я поворачиваю голову налево, и мой взгляд цепляется за одно из огромных каменных лиц. Когда я только попала в Амэ, они меня впечатлили сильнее всего. Они казались мне угрожающими.       — Хорошая работа, — замечаю я, — Они, конечно, многих пугают, но сделано хорошо. Они всегда тут были?       Шиноби чуть наклоняет голову, словно раздумывая, насколько подробно отвечать.       — Нет. Ты не заметила сходства?       Я удивлённо поднимаю взгляд на него, а затем снова рассматриваю статую, прищуриваясь.       — С моими Путями, — поясняет он спокойно. — Их лица выбиты на этих камнях. Это символ власти. И напоминание, что я управляю всем сверху, наблюдая со всех сторон.       Хочется закатить глаза, но, наверное, после свержения Ханзо ему пришлось нелегко. Некоторые шиноби и сейчас побаиваются Акацуки.       — И правда, — соглашаюсь я, разглядывая огромное лицо.       — Хочешь увидеть Амэ ещё выше?       Я резко поворачиваю голову и с подозрением смотрю на него.       — Что?       Рыжеволосый кивает на статую.       — С языка. Вид оттуда ещё лучше.       Моё сердце пропускает удар.       — С языка?!       — Не бойся, я буду рядом, — произносит он с усмешкой.       — Спасибо, но нет, — решительно качаю головой, делая шаг назад. — Знаешь, мне и отсюда всё прекрасно видно.       — Окино, — тянет он, явно забавляясь моей реакцией.       — Нагато, — повторяю в том же тоне, уже заранее чувствуя, что ничего хорошего мне это не сулит.       Он делает шаг вперёд.       Я делаю шаг назад.       — Только попробуй! — предупреждаю я, вскидывая руку в грозящем жесте.       Его улыбка становится шире.       Я уже собираюсь бежать, но не успеваю — Нингендо с лёгкостью подхватывает меня и… подпрыгивает?       — О-о-о нет, нет, нет… — срывается у меня, и я тут же вцепляюсь в шиноби. Тот смеётся. Пожалуй впервые. А я в ужасе.       Мы стоим на самом краю массивной каменной статуи, вернее, на её вытянутом языке. Впереди — пугающая бездна. Стою, зажмурившись и вплотную прижавшись к Нагато. Ветер, гуляющий на этой высоте, кажется сильнее, чем внизу, и тонкие пряди волос тут же липнут к лицу.       — Клянусь, я убью тебя, Узумаки, — срывающимся голосом начинаю я, осмелившись приоткрыть один глаз на мгновение.       Делаю глубокий вдох, судорожно вцепившись в его запястья, потому что никакой силой не заставишь меня разжать пальцы. Шиноби только усмехается, слегка покачиваясь, будто его совсем ничего не смущает.       — Спокойно, Окино. Ты в безопасности.       В ответ хочется огрызнуться, но сил уже нет. Нагато чуть ослабляет хватку, чтобы вместе со мной сесть, но я всё равно не могу никуда дернуться. Дрожу, как осиновый лист, а на глазах, уверена, выступили слёзы.       — Расслабься. Я рядом и не отпущу тебя, — успокаивающе говорит он, наклоняясь ко мне и снова крепко обхватывает. — Открой глаза.       Я нервно перевожу дыхание и сжимаю губы, и наконец осмеливаюсь открыть глаза. Вид тут и правда лучше. Впервые я могу заглянуть за вершины башен и всмотреться вдаль. Огромные небоскрёбы, массивные трубы, узкие мосты между домами… Мне нравится.       — Найдёшь свой дом? — спрашивает Нагато, чуть наклоняясь ближе.       Я прищуриваюсь, вглядываясь в ряды крыш и труб. Башню Пейна прекрасно видно из окна комнаты, служившей нам с Хаюми и кухней, и залом, так что… Чуть наклоняюсь вправо и указываю на массивное здание.       — А штаб?       — Штаб найти чуть сложнее, — хмыкаю я, бросая взгляд вниз.       Безбожно высоко. Ищу долго и, лишь увидев стеклянную пристройку, светившуюся непривычным для Амэ фиолетовым цветом, признаю нужное здание.       Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Нагато, но он уже не смотрит на меня. Его взгляд устремлён вдаль, а губы трогает слабая улыбка. Я перевожу взгляд на дома, на окна, где ещё не погас свет. Жизнь в Деревне продолжается, и от этого вида меня охватывает странное спокойствие.       Вон в той квартире женщина убаюкивает на руках малыша, покачиваясь из стороны в сторону. Он что-то лепечет, она улыбается и утыкается носом в его макушку. В другом окне у двоих поздний ужин или ночной перекус. Вижу, как один человек что-то говорит, а второй смеётся, закрывая рот рукой.       Нагато вдруг легко касается моего плеча, указывая вниз.       — Видишь?       Следую за его жестом и нахожу бабушку, которая с негодованием тычет в деда какой-то коробкой. Дед смущённо опускает плечи и виновато чешет затылок.       — Либо съел в одиночку, либо купил не то, — усмехаюсь я.       — Или вообще не купил.       Мы переглядываемся, а затем тихо смеёмся.       Чуть дальше внизу всё ещё работает небольшая закусочная, у которой сидят трое шиноби, судя по всему, только что вернувшиеся с задания. Один из них азартно жестикулирует, рассказывая что-то, второй кивает, прихлёбывая бульон, а третий лениво ковыряет лапшу, но всё равно слушает.       Привычного городского шума здесь нет — ни машин, ни сирен, ни гула дорог. Только ветер и дождь, который мягко стучит по крышам. Издалека доносится собачий лай, где-то кто-то играет на музыкальных инструментах, а ещё дальше слышится тихое пение.       Нагато то и дело указывает мне на разные окна и здания, и мы смеёмся, когда замечаем что-то милое или забавное. Я понимаю, почему ему здесь нравится.