Поиск ориентации (в пространстве)

      Гекко Хаяте двадцать шесть. Он немного выше меня, стройный до худобы, с глубокими тенями под чёрными глазами и засаленными каштановыми волосами, отросшими сейчас до плеч. Хаяте бледен, постоянно заходится в приступах надрывного кашля, но, в первую очередь, твоё внимание привлечёт недобор по количеству конечностей. Именно он был тем шиноби, что на миссии с Какаши-саном в стране Воды потерял ногу.       К нему я держал путь от дома Ба-чан, не забыв заглянуть по пути в лавку за парой бутылочек крепкого сакэ, которые теперь весело позвякивали в такт моим неторопливым шагам. Вечер выдался чудесный: с тёмного неба сыпали острые снежинки, завывал ледяной ветер, подхватывающий эти самые снежинки, чтобы закинуть их за шиворот или ударить по лицу. Температура упала сильно ниже нуля, что частенько случалось по ночам, но не так сильно… словом, отвратительно. Достаточно отвратительно, чтобы хороший хозяин не стал выгонять на улицу не только собаку, но и самого нелюбимого отпрыска.       То есть никого не было.       А непогода мне окончательно стала безразлична: после получения новых документов я успел забрать часть расчёта за выполненные миссии и уже неплохо закупился зимней одеждой.       Если же говорить о моём вновь взыгравшем желании оказаться наедине с собой, то тут придётся признаться в одной неприятно детали — дом Ба-чан совсем потерял свой былой уют. Она теперь приходила почти каждый вечер, но разговоры за поздним ужином или ранним завтраком постоянно склонялись к упрёкам и самобичеванию.       Я не чувствовал, что моя жизнь испорчена.       Ба-чан же уверяла, что это не просто так, но и виновата в этом она одна. Это уже банально утомляло. Поэтому сейчас, вопреки своему своеобразному расписанию не ждал женщину дома и не собирался в гриль-бар, где была назначена встреча с бывшими одноклассниками, а отправился на незапланированную ночёвку к одному из её должников, который имел неудовольствие стать частью очень простого, но коварного плана, по спасению Узумаки Наруто от жизни в ПНИ.       Стряхнув с ботинок снежинки и грязь, я уверенно толкнул дверь в небольшой подъезд. Там уже, о коврик, постарался хорошенько протереть подошвы тёплых ботинок и только потом прошёл прямо по коридору. Квартира новоиспечённого инвалида теперь располагалась на первом этаже, хотя раньше, как я понял, он жил на третьем и вообще в другом месте.       Пройдя по коридору, отделанному светлой казённой плиткой, и оставив за собой гулкое эхо, я уверенно дёрнул ручку квартиры номер два — всегда открытой, но вовсе не от гостеприимства её единственного жильца.       Внутри было темно, только один лучик холодного света виднелся из-за прикрытой двери в гостиной. Оттуда же слышался шум работающего телевизора: кажется, мужчина смотрел очередной фильм.       Я улыбнулся. Было приятно знать, что хоть одно хобби бывшего токубецу джоунина всё ещё могло его радовать.       А потом закашлялся, подавившись густым сигаретным дымом, наполнившим всю квартиру. Даже глаза немного заслезились.       Скользнув в гостиную, я тут же направился к окну. Шторы на нём не были задёрнуты, но тьма стояла такая, что даже толики естественного света дождаться в этот вечер было невозможно.       — Ты здесь какого хуя забыл, Узумаки? — вежливо прохрипел Хаяте.       Проведя весь день наедине с собой, он совсем не говорил до этого момента и теперь раскашлялся, содрогаясь ослабевшим после ампутации телом и роняя пепел с сигареты прямо на замызганные домашние треники.       Распахнув настежь окна, пуская в душное, перетопленное специальными печатями помещение свежий, пропахший холодом, воздух, и, замерев на секунду, чтобы наполнить им лёгкие и ещё разок полюбоваться размытыми от влажности огнями деревни, я обернулся и удобно устроился на диване, прямо под боком вечно мёрзнущего Хаяте.       — Из всех мест, где мне сейчас имело бы смысл находиться, — это наиболее приятное, — ответил я.       — Да, ты что, нахуй? То есть у Тсунаде-сан Вашему Еблейшеству нынче уже не по душе?       — Сегодня вечер выпускников и Ба-чан сказала, что, если, по возвращении с работы, застанет меня дома, лично притащит за шкирку на встречу, — поведал я, всматриваясь в экран телевизора. — Познавательная передача про акул?       — Да и про голых девок, которых она жрёт. Совершенно неправдоподобно, но очень волнующе. Титьки и кровь, кровь и титьки, Узумаки. Услада для глаз, — выдохнул он и недовольно затянулся, чтобы раскашляться опять.       Я тут же положил руку ему на спину, растирая и приговаривая:       — Не помирай сегодня, мужик, мне так неохота возиться с твоим трупом. Просто один денёк потерпи.       — Да не помираю я. К сожалению, — выдохнул он, устало откидываясь на спинку дивана и запрокидывая назад голову. — Почему на встречу выпускников не хочешь сходить? У меня вот, весь выпуск уже в земле.       — Внезапно это. Да и не хочется сейчас с кем-то общаться.       — И поэтому ты припёрся ко мне? Неужели не мог выбрать кого другого?       — Из всех моих «ёбырей» ты самый очаровательный, — с милой улыбкой честно ответил я.       — Фу, блять. Ты же понимаешь, что если бы не мой должок Тсунаде-сан, хер бы я тебя на порог пустил?       — А как бы помешал?       — Не нарывайся. Я такую селёдку и без ноги в узелок скручу.       — Мы сейчас одинаково весим, — заметил я, вычислив примерный вес мужчины с его нынешним набором конечностей.       — Уёбок, — выплюнул джоунин и замолчал, буравя злобным взглядом телек.       Я же не испытывал дискомфорта: мне нравилось, что у него на лице было то же, что и на душе. В отличие от двух других, которые с показной вежливостью вручали мне комплект постельного белья, а сами испытывали дискомфорт и даже страх.       Хаяте из них был сильнейшим, как физически, так и характером. Выкованный из стали высшей пробы. Словно один из клинков висящих на стене, испивших немало крови, а теперь вынужденных пылиться.       Было печально, что он не мог найти себя. Но я надеялся, что он сможет. Мы виделись до этого всего дважды и особо не общались: мужчина, по аналогии со своими собратьями по несчастью, выдал комплект постельного белья, а потом старался лишний раз в мою сторону не смотреть. Но не из опасений, а от банальной незаинтересованности. Поэтому я немало удивился, когда он спросил:       — Так а что там у тебя случилось?       — Ты спрашиваясь, почему я, живя у Ба-чан, вынужден две из трёх ночей проводить у незнакомых мужчин?       — Да. Ещё мне до хуя любопытно, почему нам сказали пускать эти слухи. Пиздец.       Я запрокинул голову и сам посмотрел на потолок, теряя надежду понять сюжет фильма, где в самом деле ничего, кроме титек и крови, не было.       — Десятого декабря я ходил сдавать первый промежуточный экзамен. Меня Ба-чан решила определить в ирьенины.       — Нахуя?       — Чтобы защитить.       — Так ты совсем пустышка? — уточнил он.       — Ага, — без обидняков кивнул я.       В этом не было ничего оскорбительного. Простое и ёмкое определение человека без особых талантов, кеккей-генкаев и хоть каких-то кланов за спиной. Таким мне приходится казаться. Хотя, если задуматься, я и есть пустышка.       — А фамилия?       — В приюте дали. Он даже не в Конохе находился, а в соседней деревне. Так что там ни про каких Красноволосых демонов не слышали.       — И почему «Узумаки»?       — В душе не ебу, — соврал я, понимая теперь, что и имя, и фамилию мне всё же дали родители, а не приютская администрация.       — Тогда понятно, зачем она тебя решила в ирьенины переделать. Кстати, до меня слушок долетал, про парня, выбравшегося из страны Чая…       — Да, это тоже я.       — Неплохо. Надо ли спрашивать, как?       — Крайне удачное стечение обстоятельств, — отозвался я.       — Обстоятельства сами никогда удачно не текут. Значит, не такой уж ты и пустышка.       — Приятно слышать.       И в самом деле. От него это была первая похвала.       — А с экзаменом что?       — Рыбку убил.       — Тоже мне достижение, — фыркнул он и закашлялся.       Только когда он снова откинулся на спинку дивана и повернулся ко мне изнеможённым лицом, я хотел вернуться к повествованию, но подумал, что, куда сподручней будет, продемонстрировать.       Вытащив из браслета одну из печатей, я легко её активировал, ни капли не повредив бумагу. Вокруг нас появился физически ощутимый барьер. Убедившись, что Хаяте всё понял, я деактивировал печать и спрятал её обратно.       — Ага. То есть на экзамене ты сделал не хуже?       Я кивнул.       — И там был кто-то из Хьюг?       Опять кивнул, радуясь сообразительности собеседника.       — Понятно. Хотя нет, ни хуя не понятно. Зачем мы распускаем слухи о том, что ты блядствуешь?       — По итогу экзамена меня поставили под надзор. Так как у вменяемого человека с чакрой моего типа такие вещи происходить не могут, необходимо поставить диагноз. Посовещавшись с парой умных людей, мы пришли к выводу, что наиболее подходящий и убедительный вариант, который не обеспечит мне безрадостную, но недолгую, жизнь в ПНИ, — это полидевиантное сексуальное расстройство с незначительной деградацией личности и крайне расторможенным половым влечением, — выговорил я и замолчал, наблюдая за сложным движением мысли в голове Хаяте.       Тот сначала нахмурился. Потом его лицо резко вытянулось, глаза округлились и он уточнил:       — Типа ты ту рыбку резко захотел трахнуть и поэтому твоя чакра её убила?       После моего несмелого кивка, мужчина заржал так, что начали трястись стены. Мне даже послышался булькающий звук в том месте, где у него должно было оставаться что-то похожее на лёгкие.       Я же пытался подавить удивление от того, что он так легко догадался. Я то ничего не понял, пока мне не объяснили, а этому пары секунд хватило.       — Уморительно, — выдохнул Хаяте, вытирая проступившие слёзы и снова заржал.       Выдохнув, я попытался вернуться к просмотру фильма, рассчитывая, что мужчина ещё нескоро успокоится. Но он снова меня удивил и задал новый вопрос:       — А зачем тогда мы?       Под «мы» он подразумевал себя и тех двух мужчин, к которым я ходил на ночёвки последние полторы недели. Все они были должниками Ба-чан и обязались трепаться о том, какая я распутная шалава, хотя сами даже пальцем не тронули.       Я не знал, насколько это всё хорошая идея: проблема казалась надуманной и даже несуществующей, хотя, когда меня, даже спустя неделю в деревне, так и не отправили на миссию, пришлось осознать, что дела плохи. Но мозг отказывался бояться смутной угрозы попадания в ПНИ. Зато я уже стал ловить на себе неприязненные, насмешливые и даже заинтересованные взгляды людей, что жили по соседству с тремя моими «ёбырями». Слухи пошли. И они были очень неприятными.       — За тем, чтобы проявить незначительность деградации личности. Если бы я со своим якобы ненасытным либидо всё время торчал дома, мог возникнуть вопрос: «как я с этим справляюсь».       — Ками, это же пиздец. Но очень забавно. И интригующе.       — Интригующе?       — Ведь что-то же с тобой не так? — взгляд Хаяте, пусть и насмешливый, прожёг меня насквозь. Будто он сумел заглянуть внутрь и выяснить наверняка все секреты.       И тут у меня в голове знакомо перещёлкнуло.       Темнота, дымка, мягкий диван, тепло чужого тела.       Жгучий взгляд, мозолистые сильные руки, сухие губы и влажное горячее дыхание.       Ладони вспотели, в горле пересохло, сердце стучало в горле, голос охрип:       — Со мной всё не так.       Хаяте насторожился. Его плечи напряглись, дыхание стало поверхностным, будто он готовился в любой момент отразить нападение.       — Например? — тихо уточнил он, постепенно считывая меня, как открытую книгу, осознавая.       Да я и не пытался скрыть. Мне это вообще было на руку. Со всех сторон. Разве мог быть способ сменить тему разговора на что-то более приятное?       — Например, я никогда никому не отсасывал.       Бровь мужчины едва заметно дрогнула, внося нотку скепсиса в общую невозмутимость. Это, вероятно, и стало контрольным в голову. Я потянулся вперёд, пока не врезался в его расслабленно сомкнутые, пропахшие табаком, губы.       Он не ответил, но и не оттолкнул. Будто выжидал и думал. И мне срочно нужно было склонить его мысли в нужную мне сторону. Я мягко лизнул его губы, а рукой скользнул по животу к паху. Пальцы легко подлезли под резинку штанов и по жёстким волоскам успели добраться до основания члена. Только тут моё запястье жёстко перехватила рука Хаяте.       Чуть запрокинув голову, он легко смог организовать себе дистанцию в пару сантиметров от моих губ. Можно было бы потянуться дальше, но случай с Какаши-саном оказался поучительным: я смог заставить себя подождать, хотя хотелось нырнуть с головой.       — Тсунаде-сан сказала, что скормит мне мои же яйца, если я тебя хоть пальцем трону, — в итоге сказал мужчина, не найдя в своей голове других аргументов.       — А кто ей расскажет? — полюбопытствовал я и, ясно уловив за фасадом незаинтересованности ответный жар, влажно выдохнул ему в губы, — Да и не пальцами же трогать надо.       — Расторможенное половое влечение, значит?       — Расторможенное половое влечение, — кивнул я и немного подался вперёд, оставляя между нами не больше сантиметра, с титаническим трудом удерживаясь, чтобы не наброситься и дать ему самому проявить инициативу.       Целовать он меня не захотел, но руку отпустил, позволяя обхватить начавший твердеть член.       — Сразу говорю, кончаю я быстро, — с мазохистским удовольствием признался Хаяте.       — А часто? — уточнил я, рассчитывая, что удовольствие можно будет увеличить количеством.       Мужчина улыбнулся и, уже с садистским удовольствием ответил:       — Не-а.       Цыкнув, я всё же улыбнулся. Нельзя быть таким жадным: я ведь не рассчитывал что мой побег от Ба-чан и бывших одноклассников выльется во что-то подобное. Даже готовился к тому, что мужчина меня выгонит.       Он же не только не послал, так ещё и побеседовать соизволил.       А теперь…       Теперь его член гордо стоял, истекая смазкой и маня своими вполне привлекательными размерами. Сантиметров двенадцать максимум. Самое то, чтобы осваивать азы сосания члена.       Пересев с дивана на пол, между разведённых ног Хаяте, я, подняв взгляд, ждал разрешения. Мужчина сидел расслабленно и следил за мной неотрывно, будто бы даже неспособный пошевелиться. Прикрытые глаза, обычно безразличные к этому миру, сейчас горели, заставляя меня прийти к опасному выводу, что, секс способен решить какие-то проблемы в жизни. Например, заполнить катастрофическую нехватку смысла в ней.       Чуть подавшись вперёд, я симметрично положил руки ему на бёдра и огладил с внутренней стороны, переходя на пах, чуть надавливая на мошонку и член, почти полностью спрятанный за тканью — только алая головка, блестящая в холодном тусклом свете работающего телевизора, виднелась из-за натянувшийся резинки, за которую я приспустил штаны. Член тут же качнулся, едва не ударив меня по носу и вызывая короткий смешок сверху.       Смеётся он. Сейчас не до смеха будет.       Технология и основные моменты были мне понятны: я не раз видел в работе опытных женщин, да и, будучи обладателем сего органа, сложно не знать, как его следует ублажать. Дополнительным бонусом в моей копилке преимуществ в этом нетривиальном деле было наличие металлического шарика на языке.       Начать я решил с козырей.       Обхватив одной рукой основание, а другой, для устойчивости, обняв его бедро, я высунул язык и широко, облизал с середины и до самой головки, старательно проезжаясь пирсингом по уретре. Тут меня ждало некоторое неожиданное открытые — если партнёр не был в душе непосредственно перед соитием, нужно быть готовым к горечи.       Лёгкое удивление быстро схлынуло и отвращения за ним не последовало. В конце концов, Джирайя мне без лишних раздумий зад лизал и ничего, жив и даже здоров остался. Вроде бы. А в плане возможных болячек можно будет у Мадары спросить. Он над таким даже ржать не станет: вопрос то серьёзный.       С такими мыслями я стал обсасывать головку, не жалея губ и старательно работая языком. Мне самому такое очень нравилось, так что было бы логично предположить, что и Хаяте останется доволен.       Почти сразу горечь сменилось тяжёлой солью смазки. Мужчина глубоко дышал, культя на месте левой ноги чуть подрагивала, выдавая напряжение. И даже факт, что именно в этот момент Хаяте решил закурить, меня нисколько не расстроил. С ленивой насмешкой, мужчина зажал фильтр сигареты средним и указательным пальцами, а потом протянул мне, предлагая сделать затяжку.       Не будучи рабом этой привычки, я всё же вытащил его член из-за щеки и потянулся вперёд, обхватывая фильтр так, чтобы губы касались пальцев мужчины, сделал небольшую затяжку, искреннее желая не закашляться, а потом, когда Хаяте снова сам затянулся, припал губами к стволу его члена и, оставляя влажную дорожку по всей длине, медленно выдохнул густой белый дым.       — Вау, — прошептал мужчина.       Довольный, я улыбнулся и снова вернулся к головке, но теперь постарался взять чуть глубже. Рвотный рефлекс пока не давал о себе знать, хотя торопиться я не стал. Всасывая щеки, чтобы они плотно обхватывали подрагивающий член, я помогал себе рукой, то перекатывая яички, то беря в кольцо из пальцев ствол и надрачивая ту часть, которая пока в рот не помещалась.       — Я почти, — едва расслышал я сдавленный шёпот.       Уверенности в том, что получится проглотить сперму, у меня не было и я решил закончить рукой, но непредусмотрительно забыл отстраниться и первая порция спермы оказалась у меня на лице, вторая на шее и футболке и только третья в кулаке. Причём не моём, а, сумевшем сориентироваться, несмотря на оргазм, Хаяте.       — Ты весь перепачкался.       — Да, не подумал заранее, — выдохнул я, поднимаясь с колен, рассчитывая добраться до ванной.       — Зато теперь я частично верю, что ты никогда раньше этого не делал. У тебя талант, Узумаки, — во второй раз за вечер похвалил меня мужчина и ловко перехватил за руку, притягивая к себе.       Я послушно вернулся и потом сел ему на пах, не сильно заморачиваясь чистотой собственной одежды — теперь уже было поздно. Да и приятно вот так, с тёплыми руками на бёдрах, упираясь возбуждённым членом в твёрдый живот, ловя вроде бы просто внимательный, но в глубине восхищённый взгляд, блуждающий по лицу и шее.       — Разве не всё? — уточнил я, поднимая руки, чтобы Хаяте смог стянуть с меня перепачканную кофту.       — Еще на один раз меня хватит. Или ты меня за последнюю тварь считаешь? Думал, никакой благодарности не будет? — его руки стали оглаживать обнажённые спину, грудь, живот. — Только я никогда не был с парнем.       — Ничего, — отмахнулся я, тая от простых ласк, податливо следуя за руками, одна из которых вскоре опустилась на пах, сжимая через брюки ноющий от перевозбуждения член.       — Ты прямо как котёнок ластишься. Удивительно. А казался таким толстокожим.       — Меня задевало каждое твоё грубое слово, — хитро улыбнувшись и приоткрыв один глаз, промурлыкал я.       — И врёшь, как дышишь, — тут же отозвался Хаяте, вытаскивая изо рта догоревшую сигарету. — Пепельница упала. Достанешь? — он кивнул в сторону пустого подлокотника, на котором до этого стоял стеклянный бокал, гордо прозванный «пепельницей».       Слезать с тёплого местечка не хотелось до того, что я, не давая себе время на подумать, перехватил у него сигарету и тут же затушил её, вдавив в кожу под левой ключицей. Это, предсказуемо, оказалось достаточно больно, чтобы заставить меня прослезиться, но потом я с чистой совестью откинул сигарету прямо на тумбу и потянулся за поцелуем.       Обескураженный такой идиотской выходкой Хаяте не смог мне сопротивляться и я легко углубил поцелуй, мгновенно отвлекаясь от боли. При этом пришлось чуть ослабить ток чакры, чтобы рана не затянулась мгновенно.       Мужчина, увлечённый поцелуем, легко отложил вопросы на потом. Теперь он тоже целовал жадно, а его руки скользнули по спине вниз, пока одна, сменив направление, не сжалась на талии, а вторая, с обескураживающей уверенностью скользнула под брюки и бельё, между ягодиц, подхватывая прямо за промежность, чтобы притянуть ближе, вжимаясь в чувствительную кожу под мошонкой и вокруг дырки.       Дыхание характерно перехватило и я готовился застонать, но тут раздался грохот входной двери, следом пара тихих широких шагов, после чего в проходе появился утырок-кайфолом. Мы с Хаяте, не совсем понимая, чем нам грозит появление третьего лица, злобно сверкающего в темноте красными глазами, оставались, как были. Только ртами отклеились.       — Так ты поэтому решил проигнорировать встречу, Добе?       Наглая рука Хаяте всё же выскользнула из моих штанов, на что я только тихонечко страдальчески простонал и уткнулся лбом ему в плечо, не желая видеть брезгливо перекошенное лицо Учихи.       — Как ты меня нашёл? — спросил я, игнорируя его вопрос.       — Через старуху. Она выдала адреса и особенно выделила этот, — последнее слово Саске сдобрил немалой долей отвращения в голосе.       Хаяте успокаивающе положил руку мне на поясницу, но я только настойчивее стал нашёптывать:       — Блятьблятьблятьблять…       — Теперь я понимаю, почему ты не хотел идти, — с разумной толикой печали, в том числе и о своей судьбе, произнёс Хаяте и подтянул свои штаны вместе со мной, пряча почти полностью опавший после прихода Теме член.       — Пойдём, Добе, — позвал Учиха, не испытывавший ни малейшего желания оставаться здесь и дальше.       А я, успев перетерпеть стыд, начал негодовать и даже немного злиться:       — Тебе надо, ты и иди, — тихо сказал я.       — Что? — не понял Саске.       Тогда я поднял голову, повернулся к нему и со всё возрастающим гневом повторил, едва ли не по слогам:       — Тебе. Надо. Ты. И. Иди.       Учиха дёрнул головой, его челюсть напряглась, руки сжались в кулаки и на меня стала потихоньку набрасываться с трудом удерживаемая Ки. Выдохнув сквозь зубы, он поставил меня перед фактом:       — Мы уйдём вместе.       — Я так не думаю, — усмехнулся я, достаточно легко встречая его убийственную Ки.       Всё же хоть какая-то польза от бытия Шинигами была. Никакие Ки не страшны. Вот только за этой идиотской самонадеянностью я не учёл, что Хаяте от такого напора может физически поплохеть. Мужчина зашёлся в мучительном приступе кашля, почти задыхаясь. Я тут же слез с его паха, открыл верхний ящик тумбочки, где лежал ингалятор и, опиревшись коленом в диван, помог Хаяте вдохнуть лекарство. Он сумел сделать один судорожный вдох, но тут же стал задыхаться опять. Обернувшись, я через плечо кинул:       — Твоя взяла, мудак. Только прошу, свали сейчас.       — У тебя три минуты, — кинул он и соизволил удалиться.       На то, чтобы привести Хаяте в норму ушло почти всё это время, после чего ослабленный мужчина начал вырубаться — так сильно его истощил этот приступ. Оставлять его одного было боязно и я создал для него клона, а сам поспешил в ванну, чтобы кое-как оттереть следы спермы хотя бы с лица и уложить растрепавшиеся волосы.       Не имея желания лишний раз нервировать учиханутого долбоёба, я поспешил на улицу, накидывая куртку уже около двери подъезда.       Саске, видимо, рассчитывал на серьёзный разговор. По крайней мере, его взгляд и упорное стояние на одном месте, когда я уже направился в нужную нам сторону, намекнули мне именно об этом.       Не будь я так раздражён от так и не настигшей разрядки, может и прочувствовал. Тем более что меня во всей этой задумке со сплетнями больше всего напрягала именно реакция Саске. Я всё ещё не хотел, чтобы он узнал о моих изменившихся сексуальных предпочтениях, а таким образом и подавно. Было стыдно. Оттого ещё меньше хотелось видеть его недовольную рожу и слушать ядовитые слова:       — Не думал, что когда-нибудь застану альфача Наруто Узумаки в подобном положении.       — Мне плевать, что ты там думал.       — Мог выбрать кого и поприличней.       — Например?       — Например, кого-то с двумя ногами и не харкающего кровью от малейшего дуновения ветерка.       — Хаяте слишком хорош, чтобы обращать внимание на такие мелочи.       — Не поверишь, но я не слепой и это его «хорош» видел. Неужели у тебя настолько низкие стандарты? — продолжал доёбываться Саске.       Тут я не выдержал. Остановился и честно ответил:       — Теме, мне плевать на твоё мнение и на размер хуя, потому что иначе, учитывая твои запросы и самомнение, мне пришлось бы трахаться только и исключительно с тобой. Но ты, так уж вышло, вне игры. Поэтому прошу, побудь хоть малость адекватным, всего секунду, и отъебись. А? Я о многом, блять, прошу?       Глаза Саске странно блестели в свете уличного фонаря, пока он молча препарировал меня своими невозможными ублюдскими глазами, не менее ублюдски растягивая время, будто пережидая ту самую секунду, которую я попросил его побыть адекватным, а потом, когда уже можно было снова стать придурком, он спросил с ублюдской серьёзностью:       — То есть мне бы ты дал?       Факт того, что из всей моей тирады, он выделил для себя только это, довёл меня до исступления. Уже чувствуя поднимающуюся истерику, я одарил Саске взглядом полным разочарования, развернулся и быстро пошёл в сторону гриль-бара, где и была назначена встреча с, приятными на самом деле, людьми, видеть которых я искренне, всем своим жалким существом, не желал.       Но лучше они, чем ещё одна лишняя минута наедине с этим придурком.       — Что, на член Какаши запрыгнуть не получилось и ты сразу скинул планку на пол? — от этого вопроса я всё же оказался достаточно шокирован и потому замер. Саске же, довольный, что удалось сбить с меня спесь, догнал и прошипел прямо у уха. — Добе, это так на тебя не похоже. Ты же у нас никогда не сдаёшься. Или ты теперь не только подстилка, но и тряпка? — он успел обойти меня, остановившись напротив, наклониться и замереть в паре сантиметров от лица, проникая красными цветками в голову.       — Да. Именно так. А теперь отойди с дороги, — максимально спокойно ответил я, осознавая, что история про мои крайне несимпатичные домогательства к джоунину уже далеко не секрет. Более того, о ней узнал, опять же, тот самый человек, которому я бы сам рассказал о подобном в самую последнюю очередь.       Я не зря переживал. Настроение и без того дерьмовое, ситуация наисквернейшая, а от этого индивида не то, что поддержки не дождёшься. Он просто добьёт. Воспитатель херов.       Вечно унижает, доводит до ручки, чтобы я хорошенько запомнил. Чтобы больше так не делал. И в детстве это отлично работало.       Это неплохо сработало и три недели назад, когда он со своей ебучей настойчивостью не давал мне пойти самому и нёс так, чтобы даже капли самоуважения после такого не осталось. Потому что я должен понимать, если ситуация настолько плоха, что мне нужна помощь, то я эту помощь, конечно, получу, но только потом ещё десять тысяч раз пожалею, что в подобной ситуации оказался.       Только в этот раз не работало. Потому ли, что обстоятельства были намного сложнее, чем он себе представлял? Или дело в чём-то ещё?       Когда Учиха, предсказуемо, проигнорировал мою просьбу, продолжая считывать реакцию своими чудо-глазками, я уже совсем безразлично предупредил:       — Послушай, Теме, я сейчас нахожусь в том состоянии, когда бесконтрольно хочется жечь мосты. И ты напрашиваешься оказаться вычеркнутым из моей жизни. Понимаешь, что я говорю?       Саске ещё не двигался какое-то время, находя в себе силы для действительно сильного поступка: он кивнул и отошёл в сторону, давая мне дорогу. Только увидев это, я осознал, как много просил и насколько такое поведение несвойственно его говёному характеру.       Благодарность почти перевесила раздражение, приведя меня по итогу в нейтральное расположение. Холодный воздух убаюкивающе покалывал щёки и нос, а из бездонной небесной черноты безостановочно сыпали крохотные сияющие в свете фонарей и витрин льдинки.       Чудесный вечер. Настолько откровенно печальный, кричащий о неизменном одиночестве всего во вселенной, что невозможно остаться равнодушным и продолжать верить, что что-то может закончится хорошо. Все вещи, воплощённые в мире, склонны истончаться, покрываться инеем и разрушаться.       Кажется, я всё больше становлюсь фаталистом, хотя быть заложником судьбы меня ничуть не прельщает. В этом совсем нет свободы. Так что останусь слеп, пожалуй.       До бара оставалась всего пара сотен метров и издалека он походил на сияющий островок жизни посреди мрачной бескрайней пустыни.       Внутри оказалось жарко и стоял до душноты насыщенный аромат жареной свинины, фанатом которой я и в бытность человек питающимся земной пищей не являлся, предпочитая говядину, рыбу, курицу — что угодно.       Своих бывших одноклассников я заметил сразу: они раздвинули сразу три ниши, чтобы совместить столы, на которых оказалось неприличное количество еды и выпивки. Среди присутствующих были действительно все, кто выпускался со мной из «А» класса: Ино, Чоуджи, Шикамару, Хината, Киба, Шино и Сакура, первая заметившая нас с Саске. Её остекленевший взгляд тут же привлёк внимание всех шиноби и спустя секунду на нас пялилась вся толпа.       На меня старались смотреть просто с радостью, а вот в сторону Саске летели скорее вопросительные взгляды. Кажется, встреча выпускников только предлог, чтобы выманить меня из жалкого подобия зоны комфорта. И, о, как бы я хотел, чтобы это оказалось всего лишь моей мнительностью.       Едва подавив желание сбежать, что было плохой идеей хотя бы потому, что за спиной стоял и дышал в затылок учиханутый, я улыбнулся через силу и, хоть прекрасно помнил, о состоянии своей кофты, куртку всё же снял. Раз портить репутацию, то до конца.       — Привет, как дела, Наруто? Садись ко мне, — тут же крикнула Ино, отпихивая от себя Шикамару.       Саске занял своё прежнее место около Сакуры, а мне пришлось пробираться к стене, чтобы занять предложенное.       — Всем привет! Я в порядке. А у вас как дела? О чём говорили? — тут же решил я сменить вектор разговора. Пары придирчивых взглядов, чьи обладатели сумели догадаться о происхождении белых пятен, мне хватило.       — Да, так. О том, о сём… — начала расплывчато Ино.       И по её эмоциям было несложно считать испуг и растерянность.       — Мы обсуждали, кому какое мясо нравится, — перебил девушку Шикамару.       Его взгляд лениво блуждал по мне и он был одним из тех, кто точно определил, что на кофте сперма, а не, скажем, зубная паста. Так же было примечательно, что он был не совсем искренен.       — Вот Чоуджи обожает свинину на гриле, — продолжал Олень.       — Да, да. Нет ничего вкуснее, — поспешно закивал здоровяк, тут же вгрызаясь в недоеденное, жирно блестящее, рёбрышко.       — Хината, ко всеобщему удивлению, Чоуджи в этом деле поддерживает.       — С пивчанским отлично идёт, — кивнула малость захмелевшая и успевшая скинуть кофту девушка.       — Сакура у нас любительница жареной курочки, а Саске — говядины. Шино мясо не ест.       — Жукам моим сие не по приязни, — кивнул парень, на чьей тарелки и в самом деле ничего, кроме овощных закусок не оказалось.       — Киба жрёт всё подряд, а Ино только отварные грудки, но у неё свои заморочки.       — На самом деле ей больше всего нравится жареная говядина, — доверительно сообщил я.       — Ага, — тут же кивнула девушка и посмотрела на Шикамару с таким видом, будто он её имя забыл.       Шикамару в ответ одарил девушку очень тяжёлым взглядом. Она сначала не сообразила, что этим замечанием разрушила отличное прикрытие, но потом её глазки округлились и она предпочла вернуться к поеданию своего салата с отварной грудкой.       — То есть, как и Саске? — перевёл на себя внимание Чоуджи.       — Да, — кивнул ему Шикамару.       Я же улыбнулся и решил добить Оленя:       — Не совсем. Саске предпочитает отварную говядину. Извращенец.       — А сам-то всегда уплетал за две щеки, когда ко мне в гости приперался, — заметил Саске.       Тут моя улыбка стала менее выраженной, потому что по эмоциям я сумел считать, что Шикамару догадался — варёную говядину я ел не потому, что считал её лучше любого другого мяса. С голодухи то любое идёт отлично.       — Мне нравится запечённая свинина, — решил всё же доиграть Шикамару эту заранее проигранную партию. — И вот нам стало интересно, какое мясо больше любишь ты?       Что же, нельзя было не понимать, к чему разговор клонится. И отвертеться вряд ли выйдет. Придётся есть.       — Да, мне всё равно. Кто, как приготовлен. Мясо — есть мясо, — ответил я, осматривая стол придирчивым взглядом.       — Тогда почему ты ничего себе до сих пор не положил? — осторожно уточнила Ино.       Тут я сообразил, что у партии Шикамару была ещё и цель потянуть время, чтобы дать мне шанс начать есть самому. Они устроили мне проверку, которую я не прошёл. А, значит, можно попытаться отнекаться:       — Не хочется.       Некоторое время было тихо и меня вся эта ситуация стала смешить. Но весёлости не было. Скорее грусть. И желание сбежать. Хоть так, в неуместное веселье.       — Старуха сказала нам про твои проблемы с весом, Добе. И ты это уже понял. Поэтому даже не пытайся соскочить. Ты не выйдешь из-за стола, пока не употребишь хотя бы три сотни килокалорий, — спокойно оповестил Саске и, довольный собой, закинул в рот дольку помидора.       На этот раз, несмотря на грубость высказывания, оно, очевидно, настолько сочеталось с общим настроем, что его даже никто не попытался одёрнуть. Пришлось мне самому. Уперев подбородок на ладонь, я состроил Саске-теме милую мордашку и с ласковой улыбкой оповестил:       — Я у друга успел поесть.       Придурок меня не разочаровал и совершенно невозмутимо спросил у Сакуры-чан:       — Сперма и саке за полноценный приём пищи не засчитываются, я прав, дорогая?       — Нет, — тут же ответила девушка, шокировано прикрывая глаза.       Людей, понявших происхождение пятен на кофте резко прибавилось.       — Жаль, — кивнул я и сказал. — Хорошо, три сотни, а потом я сваливаю.       Кислые мины и полное разочарование в этом вечере стали мне ответом, пока Хината-чан не подорвалась с места, забирая у меня чистую тарелку, чтобы наложить еды. Она мучительно металась от миски к миске, закинув по итогу пару огурчиков, которые я и в самом деле очень раньше уважал, а потом уточнила:       — Так а какое тебе мяско положить, Наруто-кун?       Улыбнувшись, я безжалостно повторил:       — Мне плевать.       Девушка, не привыкшая, чтобы я хоть с кем-то общался подобным образом и, уж тем более, с ней, вздрогнула, едва слышно всхлипнула, а потом растеряно уставилась на огромное блюдо с самым разным мясом. Через пару секунд, когда по щеке девушки стекла одинокая слеза, тарелку у неё забрал Теме. Хината-чан тут же уныло уселась на место, ища успокоение в мягких поглаживаниях Ино, а Учиха, ощущая всю полноту доверенной ему власти, выбрал самый толстый и жирный кусок свинины, в котором, даже по очень скромным прикидкам, было больше тысячи килокалорий. С наимерзейшей улыбочкой он поставил эту тарелку передо мной и вернулся на своё место.       Тяжело вздохнув, я подхватил ножик и палочки, стараясь сконцентрироваться на еде, а не на едком чувстве ненависти ко всем и вся.       Дело в том, что еда всё больше вызывала у меня, вместо былого безразличия, отвращение. Ба-чан наказала Хаяте и двум другим мужчинам скармливать мне ужин и завтрак. Под присмотром. Сама она такое делать поостереглась — вряд ли от отсутствия необходимой в этом деле жестокости. Скорее боялась окончательно испортить мои и без того охладевшие к ней чувства. Эгоистично, но понять её тоже можно. Тем более это был дополнительный способ отвратить меня от моих «любовничков», которых я не только не обязан любить, но и не должен.       И тут начались эксперименты, давно напрашивавшиеся, на самом деле.       Оказалось, что есть я действительно не могу. Моя пищеварительная система почти полностью замерла. Пищу она не пропускала, вынуждая меня потом обниматься с унитазом, а вот жидкости наружу не просились и, как потом предположил Мадара, связано это было с тем, что печать шинигами была объёмной и частично проницаемой — иначе бы я не смог так свободно доставать танто, — и со стороны желудка в неё расчудесно стекало всё водоподобное.       Собственно, сие было установлено после двух попыток впихнуть невпихуемое и в дальнейших испытаниях по данному вопросу я не нуждался, но есть и блевать приходилось.       И тут кроется ещё одна причина моего совершенно особенного отношения к Хаяте — у него самого был секрет. Я просто сказал, что, если он расскажет Ба-чан, что я отказываюсь есть, то ей же, но уже с моей стороны, будет доложено о непомерной любви мужчины к куреву, которое, ввиду наличия какой-то неприятной хрони, было ему категорически противопоказано. Так и живём.       И как бы я не пытался отвлечь себя на сторонние темы, вкус маслянистой жирной свинины всё же выбил меня из колеи. Гадость. Надо было соглашаться на курицу хотя бы.       Съев пару кусочков, я поднял страдальческий взгляд на Сакуру-чан и уточнил:       — Хватит?       — Овощи съешь и достаточно.       — А почему не всё? — спросил Киба.       — Такой кусок и здоровому человеку на пользу не пойдёт. А при нарушения пищевого поведения вовсе нельзя заставлять есть.       — Но именно это вы сейчас и делаете, — заметил я, с куда меньшей неприязнью откусывая сразу треть хрустящего большого огурца.       — Прости. Тсунаде-сан очень обеспокоена твоим состоянием, — призналась Сакура.       Из всех здесь, она испытывала наиболее сильное сожаление от всех этих экзекуций и, будь её воля, вовсе бы отказалась от подобного.       — Тогда какого хуя она отпускает его блядствовать? — с холодком в голосе поинтересовался Саске.       — Это всего лишь слухи. Не нужно верить всему, что говорят люди, — с железобетонной уверенностью проговорила девушка, ещё раз напоминая мне, почему я продолжаю любить её даже в такие странные времена.       — Знаешь, где я его нашёл в этот раз?       — В этот? — тут же зацепился Шикамару.       И я, перепуганный, что дело может дойти до истории про Какаши-сана, не помня себя от волнения, схватил Оленя за руку под столом, а когда он обернулся, удивлённый, взглядом попросил не копать.       Но учиханутый, со своими учиханутыми глазками, разумеется, заметил мою реакцию и, с нездоровым садизмом, стал рассказывать, даже несмотря на предупреждающий взгляд со стороны Сакуры-чан.       — Да. Был ещё и прошлый. Три недели назад. Ко мне прибежала Сакура, попросила найти Наруто. Сказала только, что он был до этого у Какаши. А потом убежал и, из-за дождя, Хатаке не может его найти. Обнаружилась пропажа через пару часов, у мусорного бака. Босиком, в одной футболке, промокшим насквозь. Совершенно невменяемый. Я отнёс его в госпиталь, а потом уже узнал, что, оказывается, наш Одуванчик пресытился женскими прелестями и перешёл на члены. И в тот день пытался оседлать Какаши, но тот его послал.       Пока речь лилась в уши моих друзей и других притихших гостей гриль-бара, я всё отчаянней цеплялся за единственную опору — руку Шикамару, который, с подозрительным спокойствием, не пытался отстраниться и, даже наоборот, сжал пальцы в ответ.       — В этот раз я снимал его с хуя какого-то джоунина в отставке. Хуяте или как там его?       — Хаяте, — тихо поправил я, чувствуя всё подступающую тошноту.       — Серьёзно, мужик? Ты реально променял… — начал Киба, но тут его вполне удачно одёрнул Шино.       — Всего два случая за месяц. Это не повод верить слухам, — настойчиво гнула свою линию Сакура, — Ничто не повод верить слухам, пока Наруто-кун сам не расскажет.       Если бы она остановилась на первой фразе, это спасло бы меня. Но вторая похоронила окончательно, потому что взгляды снова были прикованы ко мне. И у меня не было возможности ответить честно.       — Слухи немного преувеличены. Я не делаю это за деньги.       — Это? — тихо уточнил Шикамару, склонившись ко мне совсем близко, прямо к уху, почти полностью пряча от всех остальных.       Я прикрыл глаза, а потом, повинуясь больше инстинктам, чем расчёту, прижался своей щекой к его, стараясь действовать мягко. Играя беззащитность. Но слова, вопреки действиям, имели совсем другой характер:       — Ты слишком близко, не провоцируй меня, — промурлыкал я и повернул голову одновременно с тем, как это сделал обескураженный Олень, чтобы уверенно поймать его губы.       Он замер на мгновение, а потом резко отстранил меня за плечи, краснея.       Меня же после таких резких движений окончательно одолела дурнота и взгляд не наигранно поплыл, что было легко принять за вылившееся через край возбуждение.       Неожиданностью стала вылитая на меня почти полная кружка вишнёвого пива. Это Ино сориентировалась и беззастенчиво одолжила у подруги её напиток. Хорошее решение, на самом деле. Я тут же подскочил и, даже не пытаясь что-то отыгрывать или извиняться, поспешил в сторону мужского туалета, где, минуя раковины и писсуары, тут же забежал в ближайшую кабинку, рухнул на колени и проделал уже относительно привычную вещь.       Два пальца в рот, надавить на корень языка. Спазм, ещё нажим, а потом стараемся не обронить ничего на пол. Благо, еды было совсем немного и дискомфорт в желудке прошёл после четырёх повторений. Отдышавшись немного и оценив чистоту местного туалета, я поднялся с колен, нажал на слив и вышел, тут же натыкаясь на внимательные взгляды Шикамару и Саске, вошедших в самый разгар моего рутинного ритуала, а потому оставшихся незамеченными.       Измотанный этим вечером, я уже даже ничего не почувствовал. Вытащил на ходу зубную щётку и пасту, склонился к раковине, чтобы прополоскать рот. Потом выдавил приличное количество пасты и минуты три тщательно вычищал зубы и язык, постоянно ловя в отражении два взгляда.       Закончив, я умылся и попытался хотя бы частично смыть с волос сладкий напиток, вернул пасту и щётку в браслет, а потом решил оттереть от шеи незамеченный ранее подсохший шматок спермы. Увлечённый, я потерял из виду своих наблюдателей и вздрогнул, когда дверь с грохотом врезалась в стену, выпуская в зал Саске-теме, которому первым надоела эта бытность вуайеристом.       Шикамару же, когда дверь сама собой закрылась с тихим щелчком, сделал шаг ко мне и, поймав взгляд в отражении, спросил:       — Зачем?       Ещё не совсем понимая, насколько хороший ответ вертится на языке, я дал ему волю:       — Красота требует жертв.       И печально улыбнулся.       Парень смотрел на меня так, будто впервые видит. И было что-то лестное в этом взгляде. Хотя, как же, я ввёл в ступор самого гениального гения клана гениев! Разве такое способно не приласкать обострившееся самолюбие?       Запечатлев этот момент в памяти, я обернулся в сторону окна, примеряясь, а потом беспрепятственно свалил через него на улицу. Отсутствие куртки было даже на пользу: жар, масло и духота довели меня до нужной кондиции и даже ледяной декабрьский ветер не холодил, а остужал. Да и идти мне было совсем недолго. Квартал Учих находился в получасе ходьбы, но с моей скоростью и полным игнорированием негласного закона о дозволенности перемещаться по крышам только шиноби спешащим на или с миссии, путь занял меньше двух минут.       Приземлившись в вечно ухоженном дворике Мадары, я тихо прокрался внутрь. Старик спал около очага, на широком футоне под большим пушистым покрывалом и моего прихода вроде не заметил.       Скинув грязную одежду прямо на пол, я откопал в браслете свои домашние шорты и безразмерную футболку, а потом рыбкой скользнул под одеяло, тут же утыкаясь мокрым от очередных слёз лицом ему в плечо.       Тут не заметить вторжение оказалось невозможно. Рука, к которой я прижался, двинулась, поднимаясь и обнимая меня, чтобы притянуть ближе и обнять. Раздался сонный хриплый голос:       — Я съел снотворное и меня вырубает. До утра подождёт?       — Да. Мне достаточно того, что ты рядом, — ответил я.       — Хорошо. Ты уж прости меня. Но уже сейчас могу сказать, что все они ублюдки, а ты у меня Солнышко и я тебя очень люблю.       — Угу.