Великая сила дракона

[Сфинкс]

      Лэри вваливается в спальню первый и на правах лога горлопанит: — Сфинкс идёт! Сфинкс вернулся из могильника!       Лорда выписали утром, меня Ян отпустил перед обедом. Моя радость от возвращения в стаю омрачена необходимостью играть роль, но я сам на это пошёл, чего уж теперь?       Делаю глубокий вдох, натягиваю улыбку и вхожу.       Я сразу вижу Лорда. Слишком уж он выделяется, выглядит чужеродным в четвёртой.       Белый дракон сидит на общей кровати, ему уступили место с краю, чтобы он не мучился, переползая через лежащих людей и предметы. С одной стороны, так удобнее, с другой — ему не даёт покоя Шакал, который постоянно туда-сюда шастает.       Нарочно пытается позлить? Или он таким образом «вдохновляет», показывая личным примером, как здорово уметь быстро ползать?       Моя походка уверенная, я дома, продолжаю во все глаза рассматривать Лорда: стильная дорогая рубашка, идеальные медовые волосы, спадающие ниже плеч, брови и ресницы темнее волос… красив… Но рожа кислая, нижняя губа оттопыренна, в глазах сплошное самомнение и скука, обливает презрением весь мир. На крики Лэри даже взгляд не поднял. Как и на мои шаги…       Усмехаюсь. — Значит, ты и есть новенький, — не спрашиваю, говорю, как факт.       Подхожу ближе, вскарабкиваюсь на излюбленное место — спинку кровати. Нависаю, испепеляю взглядом.       Лорд нехотя поднимает скучающий взгляд. Серые глаза расширяются и становятся ярче, отливают кобальтом. Он старается скрыть удивление, но взгляд задерживается на моей лысине, безбровом лице, зацепляет глаза, потом спускается на накинутый на плечи пиджак и замирает, когда он не обнаруживает рук.       Похоже, шакалиные рассказы о моей персоне он слушал в полуха, или же Табаки надеялся удивить Лорда, оставив «лёгкую недосказанность» в моём образе.       Вся стая приветствует меня, я киваю в ответ, продолжая сверлить глазами Лорда. Он молчит, взгляд отвёл, снова изображает скуку.       Именно, что изображает, а у самого в голове непрекращающаяся мыслемешалка.       Звенит звонок на обед. Волк забирает Толстого, Лэри идёт с ним, Шакал сигнализирует мне глазами на Лорда и укатывает в столовую, побрякивая чем-то о колёса Мустанга.       Горбач предлагает Лорду помощь. Дракон словно оглох, не реагирует. — Подкатить тебе коляску? — снова спрашивает Горбач.       Коляски у нас стоят в углу, чтобы не мешались в проходе, для Табаки раз плюнуть спуститься на пол и проползти пару метров, никогда это не вызывало проблем. От помощи он тоже не отказывается, да и сам о ней попросит, если спешит. Но для Лорда спуск с кровати, два метра по полу и подъём на коляску сравнимы с полноценной изнуряющей тренировкой в спортзале.       Лорд хмурится, игнорируя Горбача. Я продолжаю испепелять его взглядом. Лохматый трогает его за плечо. — Помочь тебе пересесть в коляску? — в третий раз спрашивает он.       Лорд дёргается от прикосновения, пялится на своё плечо, потом на Горбача, пренебрежительно так, с отвращением, как на мусор.       Горбач с сожалением хмыкает (он пытался), переглядываемся, и он уходит. — Что же ты не идешь на обед? Тебя не устраивает здешняя кухня? — внимательно его рассматриваю.       Ноздри раздуваются в раздражении, брови нахмурены, цедит сквозь зубы: — Не голоден!       Хмыкаю и сползаю со спинки кровати. Лорд единственный остаётся в спальне. Уже у самой двери оборачиваюсь. — Так всё-таки подать тебе коляску? — в моём голосе нет того искреннего участия, которое было в голосе Горбача. Мой голос почему-то звучит злорадно. — Нет, — рычит в ответ Лорд, мечтая, чтобы я поскорее убрался.       Выхожу и выдыхаю. Горбач поджидает меня в коридоре. — Не передумал? — спрашивает он угрюмо. — Нет, — говорю я. Молча идём в столовую.       Шакал с упоением делает бутерброды, весёлый и энергичный, насвистывает песенки.       Я думаю о Лорде. О его брошенном на Горбача взгляде. Брезгливом?       Это лишь верхний слой. Его демонстративное призрение лишь то, чем он защищается. Он пытается им прикрыться. Спрятать ото всех жалость к себе. Бесполезному, беспомощному, неимеющему будущее… Каждый здесь такой же, он видит в их некрасивых лицах и нескладных фигурах себя, как в отражениях кривых зеркал. Отбросы — читается в его лице приговор для каждого… И он теперь один из нас, жалких и уродливых, склеенных из осколков. Вот только все вокруг — хотят жить, могут жить и как-то живут. А он не хочет… И не может. Он даже не может пойти на обед, не вызвав смех у окружающих своей неуклюжестью и немощью.       Он специально остался в комнате, лишь бы в очередной раз не «забавлять публику» своими акробатическими номерами с коляской.       Тяжело вздыхаю и отправляюсь обратно в спальню.       Как я и думал, кровать пуста, коляски нет, в туалете слышен шум воды из крана. Сколько времени я провёл в столовой, что он таки успел добраться до сортира?       Обхожу свезенный им с кровати плед и устраиваюсь на подоконнике. Он не сразу меня заметит, когда вернётся. Шоу начинается.