Fila vitae

Сон. Каждый раз я видела его, когда закрывала глаза и проваливалась глубоко в себя, прячась от собственных страхов и чувств. Он был красивым и ласковым, словно майское солнце. В нем меня окружали глаза и улыбки, руки и объятия. Там был мальчик — отстраненный и слегка грустный: у него красивые серые радужки, но я почему-то никогда не видела его лица. Он сидел возле реки, а к нему прибегали друзья — девочка с каштановыми волосами и паренек в чудаковатых очках. Тот мальчик никогда не смеялся, но взгляд его теплел, а внутри сверкали маленькие искорки, что разжигали очаг любви и заботы. Они сидели вместе под цветущим вишневым деревом, слушая шум воды, во сне к ним присоединялись мужчина с пшеничными волосами и женщина напоминающая дикий огонь — красивая и опасная. «Кто вы такие?» — я часто задавалась этим вопросом. С этими людьми я чувствовала себя так, будто нахожусь дома, хоть и видела только их спины и лица частично. Они такие теплые и такие далекие. Кто вы? Могу я стать частью вас? Могу я тоже получить это тепло? Открывая глаза, я снова проваливаюсь в холодную пучину своего мира — где нет солнца, нет счастья и добра. С кухни слышиться голос мамы, но он тоже ледяной, отстраненный и грубый. Мое солнце потухло. Вместо него остались безжизненные луна и звезды. Но другие звезды подобны солнцу, однако… одна из них своей силой уничтожила мое тепло, которое сияло пшеничными волосами и небесно—голубыми глазами. Солнце, которое приносило в мою жизнь добро и веру в себя. Но всего этого больше нет. Нет ничего — ни луны, ни солнца, ни звезд. Все они далеки, а я… одинокая сакура, которая продолжит погибать от мороза, потеряет свое нежное цветение, зачахнет и станет лишь сухой тенью когда-то великого древа. Поднявшись с кровати, я снова смотрю на исказившееся отражение в разбитом зеркале. Я умираю без солнца. Я юна, но после его смерти старею с каждым днем все больше. В зеленых глазах пропала жизнь, пропали какие—либо желания, мечты и любовь. — Сакура! — дверь в спальню широко открылась, на пороге стояла мама. Снова недовольна. Снова злая. Как и весь этот мир. Все стали слишком старательно избегать меня, называть странной. — Сакура… — её голос смягчился, шершавые руки легли на оголенные плечи и мама посмотрела на бледное детское лицо, — доченька… милая… Я все стояла, глядя на исхудавшую серую фигуру перед собой. — Солнце мое… — Мебуки прикусила губу, глядя на безжизненные зеленые глаза. — Его больше нет, — прошептала я, сбрасывая с себя руки матери, — солнца больше нет. — Сакура… — её голос сорвался, на глаза навернулись слезы. Я механически открыла дверцу шкафа, натянула на себя красное платье и шорты, обошла мать, чтобы запереться в ванной и почистить зубы. Тонкий голос женщины сплетался со всхлипами и баритоном отца. И еще чьим—то голосом. Мягким и слегка хрипловатым. — Она никогда не была такой… я не знаю, как ей помочь… — голос Мебуки был тихим, но я могла разобрать все, что она говорила. Отражение в зеркале. Не искаженное. Нормальное. Тень Харуно Сакуры смотрела на меня воспаленными глазами, под которыми рисовались почти черные круги. Мне двенадцать? Или тридцать два? Сколько мне лет? Семь месяцев назад мне исполнилось двенадцать, как раз с окончанием академии. Два месяца назад умер Наруто. Ему тоже было двенадцать. Только двенадцать. На кухне стоял Какаши-сенсей. Луна. Тоже холодная и далекая. Я прошла мимо него, взяла яблоко и молча надела сандалии, покидая квартиру. С серо-грязного неба срывались холодные капли дождя. Люди с недовольными лицами сновали туда-сюда. Они не замечали меня, как не замечал никто, кроме солнца, что сгорело и превратилось в пепел. Казалось, кто-то снова кричал мое имя, но я не хочу его слышать. Оно не мое. Я не хочу, чтобы меня звали. Мне нужно лишь прийти к нему, почувствовать, что его тепла больше не будет, посидеть в тишине, чтобы потом снова вернутся домой и впасть в приятный и теплый сон, где будут те люди, сидящие у реки. Надгробная белая плита с надписью «Наруто Узумаки». Справа были еще две. Им я тоже приносила цветы. «Кушина Узумаки» «Минато Намиказе» Трава возле могил холодная и мокрая. Холодно. Большое красное яблоко, что я несла все это время, разделила пополам, отдавая вторую часть мертвому другу. Оно было кислым и невкусным, но Наруто ел все — даже то, что на вкус напоминало деготь. Все сейчас напоминало деготь. Кажется, что я тону в нем, погружаюсь как в зыбучий песок с каждым днем все больше. И я ничего не хочу с этим делать. Хочу оказаться в том мире, где снова будет он или люди из сна — теплые и живые — Йо, Сакура-чан, — в поле зрения показался один прикрытый в улыбке глаз и пепельная шевелюра, — ты можешь простудиться, если будешь вот так сидеть на мокрой земле под дождем. Я прикрыла глаза и подняла лицо к небу. По коже большими каплями стекала холодная вода, пуская по телу неприятную дрожь. — Может, пойдем поедим чего-нибудь теплого? Погода совсем не очень, — протянул сенсей, — можем поесть данго или… как насчет рамена? Я открыла глаза, посмотрела на потемневшее из-за ветра яблоко. — Уходите. — Я заплачу́, можешь не переживать, Сакура-чан… — Я сказала уходите. Что вам не понятно? — я наконец взглянула в один серый глаз. — Сакура… я хочу помочь. — Я не хочу, чтобы вы мне помогали. Вы мне никто. Один ваш ученик мертв, другой шатается по миру с преступником. Я не была вашей ученицей, поэтому забудьте обо мне, как это делали всегда, — я так и осталась сидеть на земле, внутри стало еще холоднее. Луна не может греть. — Уходите. — Сакура, тебе нужно… — его голос сделался еще мягче. — Уйдите, Какаши-сан. И больше не возвращайтесь. Улыбка пропала с его лица. Он выпрямился и теперь я могла видеть только его ноги. Он не сказал ничего. Просто снял свой тяжелый джонинский жилет и накинул его на мои плечи, а после пропал из поля зрения. Тепло. Впервые за столько времени было хоть и немного, но тепло. Я укуталась в тяжелый жилет и положила голову на колени, сверля взглядом имя и фамилию. Дождь становился все сильнее, а холод и дрожь пронизывали мое тело до нитки. Усталость укутала меня подобно одеялу, а желание почувствовать тепло было намного сильнее ног, которые должны отнести меня домой. Укладывая голову на мокрый газон, я прикрыла глаза, убегая навстречу снам, где я могу снова быть человеком, вновь обрести солнце и тепло. Дождь не прекращался. Продолжал лить, стуча по лицу и зеленому, тяжелому жилету. — Эй… ты… чего тут валяешься? — возле уха послышался ломающийся мальчишеский голос. — Это кладбище… и дождь на улице… ты ведь так можешь замерзнуть… эй, девчонка, ты жива хоть? Моего лба коснулось что-то теплое. — Эй, ты… тебе правда нельзя вот так лежать… у тебя жар, — кто-то потряс меня за плечо. — Очнись! Ты что, уже умерла? Вставай, я ведь вижу, что ты дышишь! После воскликов вроде «девчонка» и «вставай», наконец настала тишина, которая в итоге прервалась тем, что меня подняли на руки, сбрасывая мокрый жилет. Ненадолго стало тепло. Кожу обдувало ветром. Очень холодно. — Какаши-кун? Что произошло? Кто это? — послышался писклявый девичий голосок. — Я ведь сказала вам… — прохрипела я. — Уходите… уйдите… — Кто она? Что случилось? — сказал еще какой-то мальчик. — Я нашел её на кладбище… лежала под дождем возле могил… — руки на спине обжигали. — Я никогда её не видела… Она выглядит очень необычно и судя по всему по возрасту такая, как мы… — девочка задумчиво осмотрела бледное лицо. — Давайте пойдем к Минато-сенсею? Может… он поможет что-то узнать о ней. — Да, думаю, стоит пойти к нему, — согласился тот, что держал меня на руках. — Ты не устал? Может, мне понести её? — поинтересовался его друг. — Нет, все в порядке. Снова ветер и ужасный холод, а потом неожиданное тепло. Еще много-много голосов, чья-то почти горячая рука на лбу, горячая, как дикий огонь и голос… такой звонкий, словно колокольчики, которые мы пытались забрать у Какаши-сенсея во время тренировок. Веки тяжелые. В горле ужасно пересохло, все тело бил сильный озноб. Открыв глаза, я увидела несколько лиц. Те самые серые глаза были совсем рядом, но они показались такими знакомыми, такими будто я уже видела их много раз до этого. Рукой я потянулась к нижней половине лица, которая была прикрыта чем-то черным. Я уже видела тебя. — А ну разойдитесь, — проворчал кто-то справа от меня и все глаза исчезли. Синие радужки осмотрели мое лицо, горячая ладонь снова скользнула на мой лоб. Этот жар проникал внутрь, словно переплетался с чем—то за кожей. Дикий огонь. — Как тебя зовут, девочка? — меня погладили по голове. — Сакура… — произнесла я одними губами. — Тебе очень подходит это имя, — на лице расплылась улыбка, — где живут твои родители, Сакура? Почему ты была одна на кладбище? Я привстала на локтях и осмотрелась, замечая стоящую в стороне троицу детей и высокого мужчину с пшеничными волосами и голубыми, как само небо радужками. — Наруто…? — глаза немного защипало. Он выглядит, как… солнце. — На-наруто? — мужчина указал на себя пальцем, глядя на троицу. — Нет, его зовут Минато, — женщина аккуратно уложила меня обратно, — а я Кушина. Тебя принесли сюда Какаши, Рин и Обито. Рин подошла ко мне и села рядом с Кушиной. — Привет, Сакура, — девочка улыбнулась и взяла мою руку. — Какаши…? — прошептала я. — Да, это он тебя нашел на кладбище, — Нохара кивнула своему другу. Он положил руки в карманы и подошел ближе. — Йо… — неловко протянул мальчик. Я подскочила, вжимаясь в спинку мягкого дивана. — Ч-что… ч-что я з-здесь д-делаю? — на меня накатил небывалый страх. Это не может быть Какаши—сенсей. Это не он. Точнее, выглядит, как он, но это был не Какаши—сенсей. — Сакура, ты… чего? — Хатаке прикрыл другой паренек. В дурацких очках. — Я… меня Обито зовут. Обито Учиха. — У-учиха? Заметив в зеленых глазах испуг, мальчик замялся еще сильнее и его собой закрыл уже Минато, почесывая затылок и выдавливая из себя улыбку. — Тебе наверное не по себе из-за… такого количества мальчиков. Мы оставим вас, а сами пока сходим в аптеку, — он положил руки на головы мальчишек и повел их в коридор, слушая бубнеж и возмущения. Когда входная дверь хлопнула и девушки оказались в тишине, Рин положила ладонь на дрожащее плечо. — Сакура… все хорошо… они не причинят тебе вреда. — Они хоть и дурачки, но очень воспитанные даттэбане! — Кушина улыбнулась, поправляя длинные багряные волосы. Каждая клетка в теле дернулась от этого чудаковатого слова. — Ч-что? Ч-что в-вы сказали? — Говорю, что они хоть и дураки, но хорошие, — девушка взяла её за плечи. — Сакура, скажи мне: у тебя есть родители? Или родственники? Где ты живешь? — Я… получается, что… нет? Ничего не понимаю. Не получается, совсем. Это был Какаши-сенсей? Это его я видела во сне? И эта женщина… — Так ты сирота? — Кушина поникла и посмотрела на ученицу мужа. — Наверное, да… — У тебя есть дом? — Нохара нахмурилась. — Не уверена… я… не уверена, что я вообще есть здесь… где я? Они переглянулись. — Ты в Конохе, Сакура, — Узумаки погладила меня по спине и вновь уложила на спину, укрывая одеялом, — я приготовлю тебе суп, а ты пока можешь поспать, хорошо, Сакура? У меня не было сил сопротивляться. Это ведь сон, да? Один из многочисленных теплых снов, что отбирал у меня желание возвращаться в реальность. Я закрою глаза и снова очнусь в своей холодной комнате, меня вновь позовет мама, она будет плакать, кричать, а папа поддерживающе обнимать её. После того, как я прикрыла веки, на лоб опустился холодный компресс, а волос коснулись тонкие пальцы. Через время я услышала возле головы двоих людей, что говорили шепотом. — Она красивая, да? Такой необычный цвет волос… — Обито немного наклонил голову, опускаясь к моему лицу. — Да, она… и правда симпатичная… — Какаши сидел на полу и глядел на мой профиль, — но… похоже она сильно страдает из-за чьей-то смерти… — С чего ты взял? — Потому что она спала на кладбище под дождем, идиот, — фыркнул Какаши. — Тише, — рядом присел Намиказе. — Минато-сенсей… что вы будете делать? — серые глаза переключились на него. — Что именно? — Ну… с ней? Если у нее нет родителей и дома… куда она пойдет? — Хатаке посмотрел на свои скрещенные ноги. — А что, беспокоишься, Какаши-кун? — сенсей улыбнулся ему и потрепал по пепельной шевелюре. — Нет, не беспокоюсь, — надулся уже мой сенсей и встав, ушел на кухню к Рин и Кушине. Тепло. Так тепло, как не было уже очень давно. Сон наяву? Или явь во сне? Неужели наступил рассвет? Может, тьма наконец рассеется и в зените покажется ясное палящее солнце? Те серые глаза принадлежали Какаши-сенсею, но совсем другому — этот был теплее, он еще не стал луной еще не охладел ко всему миру. Открыв глаза я снова посмотрела на мальчика в маске. Почему мне запомнился именно ты? — Какаши, почисти картошку, — крикнула Кушина. — Хорошо, — ответил он. Я натянула одеяло по самый нос и снова прикрыла веки. Мне наконец удалось согреться.

***

— Сакура! — Какаши уже в который раз кричал её имя, смотря на безжизненное белое лицо. Тело ребенка, укрытое его жилетом уже охладело, яркие розовые волосы измазались в грязи и слезах. Она лежала в позе эмбриона все то время, пока Какаши думал, что она уже ушла домой. Харуно Сакура была до педантичности точной даже в походах на кладбище. Она сидела там полтора часа, потом гуляла в гордом одиночестве, а после возвращалась в квартиру. Сакура перестала тренироваться, бросила затею стать куноичи, а её родители уговаривали его поговорить с ней, помочь. Он видел, что с ней происходило после смерти лучшего друга, видел, как с каждым днем увядает её талант, но ничего не делал. Все потому, как она сказала — до смерти Наруто ему было почти что все равно. Он помогал Наруто и Саске в совершенствовании навыков, пока девочка искала помощи на стороне, не у своего сенсея, который недооценил и бросил её. Уход Саске подобно палачу занес над тонкой шеей топор и пока Наруто был жив, он не давал подруге упасть духом, но после оружие достигло своей цели. Наруто Узумаки умер и забрал все светлое, что существовало в этом мире. Он забрал с собой Сакуру, маленькую девочку, которой нужно было тепло.