Cursed Be the Ties That Bind

Шото всегда знал, что пойдёт в UA. Старатель ни за что бы не допустил ничего другого. Все знаменитые герои учились в UA, так что, конечно, Шото тоже должен был отправиться туда, если он собирался стать героем номер один и превзойти Всемогущего. UA было почти так же неизбежно, как и обучение. Это должно было случиться. Он просто никогда не предполагал, что это будет настолько громко. Класс 1-А не переставал говорить с тех пор, как они прибыли. Кто-то всегда шептался, подталкивал локтём своего друга, общался или двигался. Звуки, движение, контакты и запахи окружали его весь день, и теперь ему ничего так не хотелось, как лечь в своей тёмной, тихой комнате. Но сначала он должен был сесть на поезд. Шото никогда не любил поезда. Там было слишком много людей, они толпились и загораживали места, стояли слишком близко, случайно прикасались. Шото обычно уединялся в лабиринтообразном убежище своей головы во время поездок на поезде, и обычно это его не слишком беспокоило. Однако сегодня он так долго находился в ситуации, похожей на поезд, что ему казалось, что он воспльзуется своей причудой к следующему человеку, который пройдет мимо него, просто чтобы тот не прикоснулся к нему. Даже если бы он пошёл пешком, вокруг все равно бы были шумные толпы и бесконечное трепыхание. Поезд был быстрее, не говоря уже о том, что тише, а ему отчаянно хотелось побыть одному в темноте. Ему просто придётся смириться с этим. Он понял это давным-давно. Шото добрался до дома. Фуюми уже была дома, так как она преподавала в начальной школе, и их выпускали раньше, чем в старших классах. — Как дела в школе? — весело спросила она. Пауза. — Хорошо. — Это был ожидаемый ответ, тот, который не обеспокоил бы её. Кроме того, на самом деле в школе было проще, чем на домашнем обучении. Он просто не привык постоянно находиться в окружении незнакомцев. Он приспособится, как и всегда. — Я пойду в свою комнату, — добавил он. Шото не осознавал, что заснул в темноте и тишине, пока огромные горящие руки на его горле не вернули его к реальности. Он отреагировал инстинктивно, двумя пальцами надавив на руку Старателя, другим на внутреннюю сторону локтя, где проходили нервы, и слишком сильное нажатие в разных местах привело бы к беспомощной боли. Старатель дёрнулся и ослабил хватку. Шото вырвался как раз вовремя, чтобы воздвигнуть ледяную стену и дать себе две секунды на размышление. Старатель просто сжёг её, затем схватил Шото, когда тот попытался отступить дальше, и использовал тот же трюк, который мальчик только что применил к нему. В конце концов, он научил Шото всему, что знал сам. Однако вместо того, чтобы удерживать давление в течение нескольких секунд, он продолжал давить всё сильнее и сильнее, вызывая у Шото судороги и превращая его мир в сплошную агонию. Затем он отпустил и толкнул, ударив Шото головой и спиной о стену. Он попытался встать, но его тело все ещё дергалось и отказывалось его слушаться. Старатель снова схватил его за шею, потащил в додзе и бросил на пол, где он лежал, задыхаясь и пытаясь снова прийти в себя. — Жалкий, — усмехнулся Старатель. — Настоящий злодей убил бы тебя. Старатель всегда говорил это по крайней мере три раза на каждой тренировке, потому что Шото умирал каждый раз, когда дрался с этим человеком. Он никогда не принимал оправданий, таких как "я спал", или "Мне сегодня плохо", или "Ты в десять раз лучше меня, я вряд ли смогу победить тебя". В конце концов, Шото перестал их озвучивать. Он привык к этому. Он мог привыкнуть и к этому. На следующий день в школе они участвовали в боевых испытания с Всемогущим. Они были разделены на команды героев и злодеев, героям предстояло найти (вероятно, поддельную) бомбу, а злодеям - защищать её. Это было до глупости просто. Его напарником был Шоджи, мальчик с кучей рук, но он почти ничего не сделал, потому что Шото просто заморозил здание и зашёл внутрь. Он смутно задавался вопросом, насколько рассердятся тренеры Оджиро и Хагакурэ, когда узнают, что они так сильно провалились. Старатель бы подарил ему около шести часов ада, но у него было подозрение, что у тренеров других людей низкие стандарты. Несмотря на то, что в школе было легко, она всё равно утомляла. Он пошёл домой и лёг, однако он позаботился завести будильник на десять минут до возвращения этого человека. Он не хотел повторения вчерашнего. Частью адаптации было выяснение, чего не следует делать. Шото позволил своим мыслям бесцельно блуждать в приятной дымке, пока успокаивающую тишину не нарушило раздражающее жужжание его телефона. Он посмотрел на время, хотя уже знал, сколько сейчас, затем встал, пошел и сел в додзе, чтобы дождаться своего отца, как он обычно делал. Старатель влетел в дверь в вихре пламени. Шото встал, скрестив ноги, и повернулся лицом к отцу через комнату. — Расскажи мне, что ты делал сегодня, — потребовал Индевор. Шото рассказал ему столько подробностей, сколько смог вспомнить о боевых испытаниях, как о всех остальных, так и о своих собственных. Старатель вчера дела то же самое, так что, вероятно, это станет рутиной. — Давай посмотрим, как бы ты справился с противником, который может ослабить твои ледяные атаки. Начинай растягиваться, — прорычал Индевор. Шото перевёл это как "используй свой чёртов огонь хоть раз". Они закончили растяжку, и Шото заморозил комнату, точно так же, как он делал во время боевых испытаний. Как и следовало ожидать, Старатель растопил лёд, приковывающий его ноги к полу. Шото бросил в его сторону ещё больше льда, пытаясь заморозить его быстрее, чем тот успеет растаять. Ему это ещё ни разу не удавалось, хотя он пытался снова и снова. Теоретически, если Старателю станет достаточно холодно, он не сможет использовать огонь, так же как и Шото. Однако было бы намного проще поднять температуру выше той, которую он мог выдержать, и позволить ему становиться всё горячее и горячее и сгореть заживо в собственном пламени, какое удовлетворение было бы наблюдать, как это лицо покрывается румянцем и превращается в пепел... Шото сосредоточил свою энергию на замораживании. Он никогда бы не использовал свой огонь, особенно чтобы причинить кому-то боль, потому что тогда он был бы точно таким же ублюдком, которого называл отцом, даже если человек, которому он хотел причинить боль, был бы упомянутым ублюдком. Старатель не обратил никакого внимания на лёд Шото и повалил его на пол, его рука прижалась к лицу мальчика, разбив ему нос и закрыв рот, так что он мог втягивать только маленькие струйки воздуха. Шото схватил его за запястье и проткнул его сосульками, но это не помогло. Кровь потекла в рот Шото, когда он попытался вдохнуть. Рука сильнее вдавила его в землю, так сильно, что казалось, его голова вот-вот лопнет от давления. Лёд вырвался из бока Шото, попал в Старателя и отбросил его через всю комнату. Шото вскочил на ноги, вытирая кровь отца изо рта. На него тут же обрушилась стена огня. Огонь заплясал по его коже и обжег глаза, высушивая их и ослепляя оранжевым. Старатель оказался позади него, прижимая мальчика к себе и окутывая его огнём. Шото мог двигаться только тщетно покачиваясь, поэтому попытался сосредоточиться на охлаждении. Он был устойчив к огню, но, несмотря на это, он горел. Хорошо. Он смирился с сожжением. Ему было все равно, что он в огне. Он мог просто сгореть. Это не имело значения. Он был в безопасности в своей голове. Он начал думать о льде, растекающемся по его руке. Он чувствовал, как он появляется, даже если его зрение всё ещё было полно пламени. Он запустил им назад в Старателя и услышал шипение пара. Этот человек не отпускал его, поэтому он предположил, что его лёд растаял. То, чем он дышал сейчас, имело очень малое количество кислорода и много дыма и плазмы. Его тело больше не могло этого выносить. Его легкие сгорали и переставали работать, а затем он умирал от нехватки воздуха. Несмотря на осознание своей неминуемой гибели, голова у него была на удивление ясной. Старатель, должно быть, задыхается, как и он сам. Или, может быть, он очистил пространство вокруг своей головы от пламени и оставил себе кислородный пузырь, которого хватит намного дольше, чем смог бы Шото. В любом случае, это сработало бы. Шото выстрелил ледяным столбом из-под своих ног, заставил себя подняться и ударил головой в подбородок Старателя. Тот застонал от боли, затем обхватил лицо Шото одной рукой и выпустил струю огня ему в горло. Шото начал кашлять, отчаянно хватая ртом воздух, когда смог вдохнуть еще больше пламени. Чёрт возьми, он еще не был готов умереть. Но его тело не оставляло ему выбора. Шото было больно. Очень. Кожа на его лице была саднящей от ожогов. Он с трудом открыл затуманенные слезами глаза. О. Он был в додзе. Он потерял сознание. — Жалкий. Ты умрешь прежде, чем сможешь чего-то добиться, — усмехнулся Старатель. Он пнул Шото в ребра, вызвав молниеносную боль в боку. — Вставай. Шото поднялся так быстро, как только позволяло ему его глупое, медлительное тело. Иногда он жалел, что у него нет другого тела, которое не так легко бы калечилось, которое не отражало бы Старателя. "Твоя левая сторона неприглядна..." Он отбросил это воспоминание и подавил желание прикрыть свой шрам. Даже если он не мог так хорошо видеть левым глазом, он все равно не осмеливался прикрывать его перед Старателем во время тренировки. Старатель заставлял его сражаться два с половиной часа, и, как обычно, Шото каждый раз проигрывал. Наконец, Старатель освободил его. Они вышли из додзе и отправились ужинать, который Фуюми уже некоторое время разогревала. Нацуо там не было, потому что он жил в общежитии своего колледжа и редко навещал Старателя, когда тот был дома. Мама жила в психиатрическом отделении. Фуюми была более чем достаточно взрослой, чтобы съехать, но она решила остаться. Шото хотел уйти и жить самостоятельно, но даже тогда он подозревал, что обречен вечно быть маленькой марионеткой Старателя. У Фуюми же такой судьбы не было.