Сладкая отрава

      Прим улыбается, ненавязчиво высвобождая свою руку из моих пальцев.       – Я здесь лечу тебя, если ты не заметил, – отвечает она.       Качаю головой.       – Я не об этом, – настаиваю я. – Что ты делаешь во Втором?       Девушка наклоняется, поправляет отклеившийся пластырь на моей щеке, и только потом усаживается рядом на пододвинутый к койке стул.       – Я учусь на врача, Пит, а эта больница одна из лучших, где можно получить практику, – отвечает она. – К тому же, тут меня некому опекать, так что я получила относительную свободу, – загадочно добавляет она.       – То есть Китнисс не приехала? – вырывается у меня прежде, чем я успеваю подумать.       Прим прикусывает губу и опускает глаза в пол.       – Ты же знаешь, ей запрещено выезжать из Двенадцатого. К тому же Колин…– девушка затихает, словно не уверена, что стоит говорить со мной о сыне.       – Как он? – спрашиваю я.       – А тебе, можно подумать, и правда интересно?! – неожиданно огрызается Примроуз.       Я ни разу не видел, как эта малышка злится. Впрочем, Прим уже не малышка, а вполне сформировавшаяся девушка. Китнисс в ее возрасте уже участвовала в своих первых Играх.       Мне больно от ее слов, но я стараюсь оставаться спокойным.       – Почему ты думаешь, что мне нет дела до своего ребенка? – интересуюсь я. – Мне, если ты не заметила, тоже ограничили свободу перемещения.       Взгляд Прим становится бегающим, будто ей неловко за свой выпад.       – Но есть ведь телефон и письма, Пит…– осторожно отвечает она.       – И есть Китнисс, которой будет неприятно общение со мной! – мой голос звучит резче, чем я, вероятно, хотел бы.       Примроуз раздраженно фыркает, словно отмахиваясь от моих слов. Я в очередной раз удивляюсь, как изменилась девочка за последние годы.       – Просто чтобы ты знал: Китнисс очень переживала, когда ты отказался от нее. Это было по-настоящему жестоко потребовать у нее развод, когда она была на последних месяцах беременности! – на одном дыхании выпаливает девушка.       – Я не требовал… – растерянно говорю я. – Я хотел, как лучше. Китнисс заслужила быть счастливой…       Что-то в моем ответе заставляет Прим задуматься. Некоторое время она смотрит на меня изучающе, а потом осторожно спрашивает:       – То есть ты считал, что делаешь лучше для моей сестры?       – Да, – искренне отвечаю я.       Девушка снова замолкает и начинает говорить только спустя несколько минут.       – Колин, он замечательный, – ласково произносит она. – Шустрый мальчишка, – Прим улыбается, вспоминая своего племянника. – И очень сообразительный! Я уверена, он тебе понравится… если вы увидитесь… – ее голос сходит на шепот. – Извини.       Я киваю, потому что говорить попросту не могу – в горле стоит ком. «Если вы увидитесь…». Узнаю прежнюю Прим – девочка, которая верит в чудеса.       – Ладно, – отмахиваюсь я. – Ты не виновата. Так вышло…       Постепенно Прим становится все более разговорчивой. По негласному соглашению о Китнисс мы не говорим, а вот про малыша девушка рассказывает довольно подробно. О том, как Колин первый раз пополз, как сказал первое слово. О том, какой он был забавный, когда часами играл с уточками, развешанными над его колыбелью. О многом и многом, что я должен был бы разделить со своими сыном, если бы мог вырваться из чертового Второго!       Постепенно я устаю, Прим проверяет показания приборов, подключенных ко мне, и предлагает мне немного вздремнуть. Сквозь приятную дремоту, я как будто вижу своего ребенка. Я не спрашивал, но, наверное, у него светлые волосы – у всех моих братьев они были такими, и серые глаза, как у Китнисс. Мне мерещится, что я вижу, как Сойка вечерами укладывает его спать, как играется с ним.       Зависть. Тоска. Печаль.       Сегодня я особенно остро ощущаю тягу к тем, ближе кого у меня не осталось. Примроуз сказала, что «Китнисс переживала, что я отказался от нее…». Можно ли это расценить, как симпатию со стороны теперь уже бывшей жены? Возможно ли подобное? Я был ей не нужен много лет, а после причинил столько боли, что с лихвой хватило бы на нескольких человек, и все равно «Китнисс переживала…».

***

      Меня будит шум и крики вокруг. Распахиваю глаза и сильно удивляюсь, когда обнаруживаю в своей палате нескольких врачей. Они столпились вокруг соседней кровати и, очевидно, пытаются спасти кому-то жизнь.       В просветах между телами докторов я различаю лежащего на койке пациента: мертвецки бледная кожа, темные волосы. Его профиль кажется мне подозрительно знакомым, но я никак не могу нормально рассмотреть мужчину: врачи то и дело перемещаются с места на место, скрывая от меня раненого.       Среди людей в белых халатах я узнаю Прим. Пытаюсь позвать ее, но девушке явно не до меня – резко повернувшись в мою сторону, она делает шаг вперед:       – Не переживай, Пит, – говорит она. – Поспи еще немного…       Она поворачивает вентиль на капельнице, и солидная доля снотворного устремляется в мои вены. Почти засыпая, я наконец узнаю своего нового соседа по палате – Гейл Хоторн.       Ну, что за человек? Он что, даже в Аду будет преследовать меня?

***

      Выныриваю из темноты, с громким всхлипом глотая воздух. Первая же мысль – Хоторн рядом! Перевожу взгляд на соседнюю койку, и правда, укрытый простыней и все такой же бледный, Гейл лежит явно без сознания.       Принимаю наполовину сидячее положение и рассматриваю соперника. Он почти не изменился, только волосы стали длиннее и между бровей залегла глубокая морщина – очевидно, охотник часто хмурится.       Тихими шажками в палату входит Прим, и я сразу поднимаю на нее глаза.       – Почему он здесь? – спрашиваю я. Наверное, мой голос звучит обиженно, но так и есть: неужели во всей больнице не нашлось другой койки для Хоторна?       – Пит, тебя что-то не устраивает? – лилейным голосом спрашивает Прим. – Гейла подстрелили. Это, – она обводит руками вокруг, – больница. Где еще ему быть?       – Я не об этом, – упрямо повторяю я. – Почему мы в одной палате?       – Потому что за вами обоими присматриваю я. И это не обсуждается, – девушка переходит на тон, не терпящий возражений. Да уж, светловолосый ангелочек вырос, превратившись в упрямую девушку под стать старшей сестре.       Хоторн начинает хрипеть со своего места, и Прим, тут же забыв о нашей стычке, бросается к нему. Она отгибает простыню, наброшенную на него, и ощупывает пальцами живот вокруг раны.       – Привет, Прим, – бормочет Гейл. – Тебе идет эта шапочка.       Девушка, будто смутившись, поправляет головной убор и снова возвращается к лечению. Аккуратно освобождает Гейла от повязки, обрабатывает антисептиком ранение и дует на него, когда охотник морщится от боли.       Пока Примроуз занимается Хоторном, сам он пялится на меня. Я отвечаю таким же не особенно дружелюбным взглядом. Мы будто два быка, которые готовы драться до крови.       – Я смотрю, у тебя и самого в запасе девять жизней, – язвлю я, вспоминая, как Хоторн потешался над тем, что мне неоднократно удавалось избегать смерти.       – Ты же не надеялся, что я преставлюсь раньше тебя, оставив Китнисс без защиты? – с презрением отвечает он.       Я завожусь с пол оборота.       – Китнисс не понадобится твоя защита! – выкрикиваю я.       – Теперь-то уж точно нет! Молодец Койн, что упрятала тебя во Второй!.. Аййй!!.. – из горла Гейла рвется крик, переходящий в болезненный стон.       Похоже, наш спор пришелся Прим не по вкусу, и она не нашла другого способа прервать перебранку, кроме как плеснуть немного зеленки на рану Хоторну.       – Больно же! – ревет он, на что девушка, невинно хлопает ресницами.       – Питу тоже больно, – заявляет она.       Хотя мне не понятен смысл ее слов – вряд ли Прим имела в виду мои повреждения после драки и падения, – однако Гейл, похоже, понимает намек и замолкает, бросив на меня уничтожающий взгляд.       – В его случае, муки совести справедливы… – бурчит Хоторн. – Он, между прочим, мог и убить Китнисс, – произносит он громким шепотом.       Я пристыжено молчу. Охотник прав – я не понимал, что творю. Было время, когда я мечтал о смерти Сойки… С силой сжимаю челюсти: противно признавать, что я действительно был угрозой для Китнисс. А может, и сейчас ей остаюсь??       – Гейл, пожалуйста, – чуть мягче говорит Прим. – Мы ведь обсуждали это...       Против воли, но я злюсь. Теперь и у этих двоих секреты от меня!? Время течет, люди меняются, а я все равно, раз за разом, остаюсь не у дел. За моей спиной плетутся интриги, звучат шепотки и замалчиваются тайны.       – Ну, поделитесь тогда уж и со мной, что вы там обсуждали?! – требую я.       Прим и Гейл переглядываются, Хоторн начинает говорить первым.       – Твои мозги, Мелларк, они ведь до сих пор не в порядке? – ехидно уточняет охотник.       Примроуз хмурится.       – Гейл Хоторн! Если ты сейчас же не прекратишь нападать на моего пациента, я буду вынуждена залить твою рану кислотой, чтобы отвлечь от Пита, – заявляет она.       Мы оба удивленно смотрим на нее, а Гейл неловко ерзает на койке, словно старается отползти от девушки, все еще склонившейся над ним.       – Ты не сделаешь этого! – говорит Хоторн, но в его голосе угадываются сомнения.       – Ты слишком добрая для этого, – невольно вставляю я свои пять копеек, хотя я тоже ни в чем не уверен. За годы, что я не видел Примроуз, она сильно повзрослела: изменилась и внешне, и внутренне.       Девушка прикусывает губу и закатывает вверх глаза, будто всерьез размышляет над тем, совершить ли ей злодеяние над охотником. Мы с ним оба молчим – выжидаем. Наконец, Прим мило улыбается и хитро говорит:       – Пожалуй, да, я добрая, – сообщает она. – Но не перегибайте палку, а то могу начать мстить обоим.       И я, и Хоторн дружно киваем, соглашаясь не скандалить при ней, хотя исподтишка все-таки обмениваемся с ним хмурыми взглядами.

***

      В больнице я торчу уже неделю и от общества Хоторна мне просто некуда деться: так или иначе, но нам приходится общаться. Прим упорно отказывается даже слышать о том, чтобы расселить нас в разные палаты. Говорит, что ей так удобнее присматривать за обоими, только вот мне кажется, ее планы куда коварнее, но от того и менее осуществимы – помирить меня и охотника. Я не знаю «что» должно произойти, чтобы мы перестали ненавидеть друг друга.       Хотя… Бывают времена, когда он меня не раздражает. В какой-то момент у меня даже возникает сумасшедшая мысль о том, что мы с Хоторном могли бы подружиться, если бы все сложилось иначе: не стой между нами Китнисс.       Я часто думаю о ней: лежа с переломом на больничной койке, кроме как размышлять о жизни – и делать-то больше нечего. В чем-то Хоторн прав: он защищает Китнисс. Каждый раз, когда меня не было рядом или когда я был опасен для нее, – все, что делал Гейл, это старался уберечь свою… любимую?       – Порой я не могу разобраться в своих воспоминаниях, – однажды вечером говорю я.       В палате полумрак, за окном дождь: один из тех моментов, когда хочется делиться сокровенным. Гейл поворачивает ко мне голову, показывая, что слушает, о чем я говорю.       – Еще до войны, – продолжаю я, – когда Сноу опаивал Китнисс отравой… Я позвал тебя, чтобы ты… – слова застревают на языке, но Хоторн молча ждет, пока я соберусь с духом. – Чтобы ты стал первым мужчиной Китнисс. Правда или ложь?       Я не смотрю на охотника. Мне неловко и… страшно.       Некоторое время Гейл молчит. Я даже уже решаю, что он вообще ничего не скажет, оставив меня наедине с моими сомнениями, но Хоторн все-таки произносит:       – Правда, Мелларк. – Его слова медленные, тягучие, словно даются ему с большим трудом. – А потом я сказал тебе, что ты идиот, – добавляет он, подумав.       – Китнисс отказалась быть с тобой? – мне кажется, я перестаю дышать, пока жду ответа охотника.       – Да, – односложно отвечает он.       Мы замолкаем. Я стараюсь разложить в своей голове информацию, в которую очень хочется верить, но она постоянно искажается вспышками отвратительных воспоминаний. Сжимаю челюсть, стараясь сдержать голос, который твердит мне, что Сойка и Хоторн любовники, что я видел это, что я знаю! Знаю! Знаю!..       Неожиданно Гейл начинает говорить, быстро, страстно, словно боится, что если замолчит, уже не сможет продолжить.       – Хеймитч рассказал, что с тобой сделал Сноу. Это… гадко, но это не оправдывает тебя и твои поступки! И ты не заслужил того, как сильно Китнисс тебя любит! Я могу дать ей все, что она захочет, кроме одного: я никогда не буду тобой!       – Китнисс не любит меня… – еле слышно говорю я, нервно сжимая в ладонях простынь.       – Повторяй себе это почаще, Мелларк! – рявкает Хоторн. – Культивируй в себе ненависть к ней и тогда ты сможешь до конца жизни жаловаться на охмор и на то, какой ты несчастный и никем не любимый.       В его голосе столько тоски, что мне даже становится жаль Гейла. Он ведь тоже любит Китнисс… Стоп! «Тоже»? А я люблю Китнисс?       И эти слова Гейла о том, что Сойка любит меня. Я могу верить ему? Как такое возможно?       – Ты и Китнисс… Вы… – не могу спросить. Просто язык не поворачивается задать вопрос, но охотник, похоже, сам понимает, о чем я думаю.       – Никогда, Мелларк. Мы никогда с ней не были вместе, – сухо отвечает он, а я с облегчением прикрываю глаза. – Она выбрала тебя, но я совершенно не понимаю почему! Хотя… Все-таки у меня есть соображения по этому поводу.       – Поделишься? – спрашиваю я.       Гейл морщится, но все-таки говорит:       – Ты пожертвовал собой ради нее. Буквально отдал все, что у тебя было. – Горечь Хоторна так и плещется через край, очевидно, насколько ему неприятен наш разговор. – Наверное, только так и можно было заслужить ее любовь?       Смотрю в потолок и не знаю, что ответить охотнику. Его признание вызывает во мне такую бурю чувств, что я боюсь не справиться с ними. Перед глазами всплывают уже знакомые яркие картинки с интимной близостью Гейла и Сойки, а я жмурюсь, стараясь подавить их. Заменить, переписать, доказать самому себе, что они – ложь. Я знаю, что истина в других воспоминания – серых, мутных, но именно они правдивы.       Гейл, идущий по коридору отеля с расцарапанным лицом.       Китнисс, вся в слезах, забившаяся в угол спальни.       Ее дневник, который она дала мне прочесть.       Решение Сойки о том, что я буду ее первым мужчиной.       Ее признание в любви…       Я верю Сойке? Мне хочется верить! И все-таки какая-то часть меня боится обмана: Китнисс так долго не могла решить, нужен ли я ей, так что же изменилось?

***

      Час назад меня, наконец, выписали из больницы. Гипс с руки убрали, царапины зажили. Я иду по дороге, которую за последние годы изучил вплоть до каждого камня, валяющегося на обочине. От каждого моего шага вверх поднимается пыльная туча, а кожу жжет от яркого солнца. На горизонте уже маячит серый дом, в котором я живу, но мыслями я все еще в палате, с Гейлом и Прим.       Несмотря на частые и неизбежные стычки с Хоторном, я все равно к нему привык, тем более, что сестра Китнисс, как могла, сглаживала острые углы между нами. Мне нравится Примроуз, она удивительная: начитанная, остроумная, смелая и, нельзя не отметить, очень симпатичная. С охотником сложнее. Наши отношения не перешли на уровень симпатий, но теперь мы, по крайней мере, не пытаемся убить друг друга. Даже больше, я проникся к нему уважением: Хоторн имеет твердые убеждения и не отступает от них.       Бывало, речь между нами заходила о войне: о том, чья армия боролась за истину и прочее. В таких случаях Гейл рассуждал весьма разумно: он тоже не в восторге от бездумного убийства невинных, но он воевал и продолжает сражаться за то, во что верит – лучшая жизнь людей.       От него я узнал, что Голодные игры, которые должны были состояться в следующем месяце, упразднили. Многим жителям Дистриктов выделены дополнительные пищевые пайки, для них строятся новые дома.       Хоторн, оказывается, не в восторге от многого из того, что совершила в свое время Койн, но она его командир, так что он подчиняется. Я думаю, что если бы в армии Сноу было бы больше таких же, как Хоторн: сражающихся от сердца, а не по приказу, может, Президент и был бы до сих пор жив?       Подхожу к самому дому, когда замечаю Тода, сидящего на лавочке в тени дерева. Я и не надеялся, что нам удастся избежать разговора, но до сих пор не знаю, что ему сказать. Одно точно – брать на себя вину за то, чего я не совершал, я не собираюсь.       – Привет, – говорю я, все-таки с опаской поглядывая на здоровяка.       – И тебе, Пит, – отвечает мужчина.       Он встает, делает несколько шагов ко мне. Внутри все сжимается от неприятного предчувствия, но Тод как-будто не настроен снова меня избивать.       – Ты, это… Извини, что так вышло, – говорит он. – Я был пьян, а Лея прибежала зареванная, полуголая… Ну ты и сам видел…       – Видел, – киваю в ответ. – Только я тут ни при чем.       – Знаю, – Тод проводит рукой по рыжим волосам, – мне парни потом объяснили, что к чему. Я погорячился. Ведь не обязательно подавать на меня жалобу? Простишь?       Мужчина протягивает мне руку и я, практически не раздумывая, пожимаю ее. Да, я мог бы заявить нашим надсмотрщикам о том, что на меня напали, тогда Тода, наверняка, накажут, только зачем? Он защищал свою сестру и только.       – Ладно, но стоит сначала спросить, а потом бить, – замечаю я.       Тод соглашается и, улыбаясь, говорит:       – Помнишь, ты как-то сказал, что тебе нравятся игрушки, которые я делаю?       Снова киваю: подобную красоту трудно забыть. У Тода золотые руки: с помощью нескольких ножей разного размера он может вырезать из дерева такие потрясающие вещи, что они навсегда остаются в памяти. Статуэтки всех форм и размеров, с мельчайшими деталями: иногда кажется, что его герои оживут и придут в движение.       – И что? – интересуюсь я.       – Я могу подарить тебе несколько самых лучших: те, которые сам выберешь! – заявляет он, гордо улыбаясь.       Тод умудрился организовать свой маленький бизнес: его изделия стоят приличных денег, а заказы расписаны на месяц вперед. Предложение интересное, но зачем мне его статуэтки? Поставлю их на полку, и будут пыль собирать? Внезапно меня осеняет:       – А ты умеешь делать детские игрушки? – спрашиваю я.       – Ну, солдатики или свистульки – легко! – отвечает Тод.       – Отлично! – говорю я. – Ты можешь научить меня делать что-нибудь самому?       Мужчина прикидывает в уме «за» и «против» и, вероятно, не находит ничего страшного в том, чтобы поделиться несколькими профессиональными секретами.       – Договорились! – соглашается Тод.       – Вот и отлично! – улыбаюсь я. – Значит, до скорого?       – Угу, – говорит мужчина, довольный тем, как легко для него все обошлось.       Поднимаясь по лестнице на свой этаж, я все еще улыбаюсь. Идея с игрушками захватила меня целиком. До сих пор мне казалось банальным и глупым покупать что-то для Колина: я высылаю деньги на имя Хеймитча, и хотя он может и не сказать Китнисс о том, что они от меня, мой сын не бедствует. Сойка в состоянии купить Колину то, что малышу захочется. Однако, сделать что-то самому, своими руками, это совершенно другое.       Мне нравится думать, что сын будет играть с тем, что я ему подарю. Может даже эта игрушка станет его любимой?       Тод выполняет свое обещание: уже через пару дней он начинает учить меня вырезать фигурки. Сначала это простейшие формы: сделать шар, чтобы он не был похож на кривое яйцо. Потом создать небольшого снеговика: к слову, пока я вырезал ему нос, то успел несколько раз сильно порезать руку, так что снеговик вышел кроваво-красным.       Постепенно я все больше осваиваю это, оказывается, нелегкое мастерство. Долгие часы напролет я сижу под лампой и, увлеченно прикусив язык, выстругиваю, вырезаю и подправляю…       Наконец, сегодня – спустя пару месяцев после начала обучения – я купил самую красивую коробку, которую только нашел в местном магазине. Вернувшись в свою квартирку, я кладу в коробку цветастую свистульку в форме птицы: на этой маленькой сойке кропотливо вырезано каждое перышко, а сама игрушка раскрашена в яркие цвета, чтобы выделить голубизну крыльев и черный длинный хвост.       С любовью перевязывая коробку пышным бантом, я думаю, что обязательно подарю игрушку сыну – при первом же удобном случае.

Оставляйте отзывы и жмите "нравится" :) :) Фанф находится в разделе "Ждет критики" - принимаю тапки и помидорки))