Сладкая отрава

      Вдыхаю запах гари, смешанный с пылью и тошнотворным ароматом свежей крови. Вокруг полумрак: лампы в этой части Дома правосудия разбиты, и лишь слабый свет уличного фонаря проникает через зияющие глазницы окон.       Я сижу на полу, прислонившись к стене. Неловко шевелю ногой, и из-под ботинка сразу же доносится скрежет битого стекла вперемешку с шелестом полуистлевшей бумаги. Различаю шаги справа от себя и поднимаю голову. Финник. Напарник подходит ко мне, садится рядом и молчит. Вероятно, его тоже беспокоит то, как скажется на дальнейшем ходе войны сегодняшняя ночь. Сотни приверженцев Капитолия погибли в Орешке. Сойка схвачена. Ее ближайший соратник и любовник при смерти. Без своих символов и после хладнокровной расправы над жителями Второго повстанцам будет сложно продолжать играть в «невинных овечек».       Новый главный миротворец по имени Мастерс возникает в дверном проеме, но не проходит в комнату, где нашли приют Одейр и я.       – Доброй половине мятежников удалось скрыться пока шли бои на площади и подступах к ней, – говорит Мастерс и замолкает. Мы тоже молчим.       Он уже разворачивается, собираясь уйти, но внезапно замирает и, повернув голову в нашу сторону, добавляет:       – Гейл Хоторн жив, но ему нужна медицинская помощь. Переправить его в обычную больницу или будут особые распоряжения?       Я сглатываю, прикрывая глаза рукой. Приступ отступил, но я и в обычном состоянии не жалею о том, что подстрелил охотника. Это плата за его предательство и ложь, как мне кажется. Однако сейчас вопрос стоит иначе – «особое распоряжение» подразумевает два варианта.       Первый – капитолийский Центр регенерации, где я сам побывал уже дважды. Сутки в руках местных врачей, и на Гейле не останется ни царапины.       Второй вариант... И Хоторна больше никто не увидит. Его уничтожат и заметут следы. Пока я искал компромат на Сноу, то столкнулся с несколькими такими «чудесными исчезновениями»: был человек и вдруг его не стало.       Прислушиваюсь к своим ощущениям. Расстанься Гейл с жизнью сразу – от моего выстрела – в этом была бы справедливость, но сейчас... Приказать убить его... Низко. И мерзко. А что с Центром регенерации? Позволить Хоторну наслаждаться жизнью и не знать боли, после ада, через который я прошел из-за того, как он тогда – на взлетной площадке – бросил меня в руках миротворцев? Нет, пожалуй, этого мой соперник тоже не заслуживает.       – Обычной больницы, думаю, хватит, – отвечаю я спустя время. Мастерс кивает и уходит прочь.       Одейр по-прежнему сидит рядом, только теперь я чувствую на себе его пронзительный взгляд. Мне неуютно, будто кто-то пытается копаться у меня в голове. Поджимаю губы и сижу, уставившись в одну точку на полу.       – Что это было? – спрашивает, наконец, Финник, и я без подсказок понимаю, что именно его интересует.       Приступ.       Я никогда не обсуждал с Одейром мои новые чувства к Китнисс, и я даже не знаю, посвящал ли его Сноу в курс дела. Финник без лишних слов принял тот факт, что у меня есть свои причины помогать Капитолию в борьбе с мятежниками и больше не лез в это. До настоящего момента.       – Сложно объяснить, – расплывчато отвечаю я.       – А ты попробуй, – не отступает Победитель, – нам, похоже, сегодня некуда больше торопиться.       Тяжело вздыхаю и упорно молчу. Не потому, что не доверяю Одейру, я просто не представляю, как объяснить все, что произошло.       – Можешь начать с того, почему ты приставил дуло своего пистолета к груди любимой девушки? – предлагает Финник, а меня передергивает от слова «любимой».       – Я не люблю ее! – вырывается у меня раздраженно.       Мой собеседник выглядит удивленным, так что я вынужден пояснить:       – Любил раньше. Теперь нет.       – И что изменилось? – с прищуром спрашивает Финник.       Я пожимаю плечами, подыскивая верные слова:       – Я изменился. Теперь я вижу истинное лицо Китнисс Эвердин. Лживая дрянь! – не могу сдержаться, желчь и злоба лезут наружу. – Она всегда обманывала меня, играла, как кошка с мышью...       – И кто же открыл тебе глаза на происходящее? – интересуется Одейр. – Сноу?       Молча киваю, теребя в руках кусочек разбитого стекла. Я –как это стекло: теперь уже не часть чего-то целого, а сам по себе. Никому не нужный, но еще надеющийся принести хоть какую-то пользу.       – А если Сноу соврал? – нарушает тишину Финник. Я перевожу взгляд на Одейра, жду. – Откуда Президенту знать о чувствах Китнисс к тебе? Она не кажется любительницей поболтать о сокровенном.       Признаться, пару раз меня посещала подобная мысль, но... Факты – вещь упрямая. Это не Сноу заставил Китнисс сбросить на мою голову улей с осами на Арене. И не президент требовал от нее "все забыть", когда мы возвращались в Двенадцатый. Китнисс сама скрыла от меня информацию о готовящихся мятежах. Она по собственной воле делила постель с Гейлом...       Круговорот воспоминаний, от которых кружится и начинает болеть голова. Яркие блестящие видения, встающие перед глазами: их целующиеся губы, жаркие стоны...       – Что ты собираешься с ней делать? – тихим голосом интересуется Одейр. Мне кажется, или я улавливаю беспокойство в его вопросе?       – То же, что и она со мной! – не задумываясь, отвечаю я. – Ее тело заслужило познать ту же боль, которую она причинила другим!       Меня буквально скручивает от злости, и перед глазами возникает изящная шейка Сойки, которую я с удовольствием скручиваю собственными руками за все, что она сотворила в этой жизни. За все то зло, которое она принесла в этот мир.       – Мелларк, а… Как же ребенок? – внезапно спрашивает Финник, и я на пару минут теряю способность разумно мыслить.       – Какой еще ребенок? – сжимаю кулаки и с силой мотаю головой, надеясь прогнать воспоминания, которые атаковали меня: Китнисс прижимается к Гейлу, их обнаженные тела сливаются, они стонут. Они любят друг друга…       – Её и Гейла? – наконец, выдыхаю я, скрипя зубами.       Мгновение Одейр выглядит озадаченным, но все-таки произносит:       – Твой ребенок, Пит. Твой и Китнисс!       – Нет, – уверенно говорю я. – Это невозможно.       Финник, кажется, совсем сбит с толку. Он больше не произносит ни слова, и мы сидим, каждый размышляя о своем. Время тянется медленно, словно сегодняшняя ночь не будет иметь конца. Я немного растерян, но все-таки злость во мне побеждает прочие чувства. Китнисс не может быть беременна, по крайней мере, не от меня.       Ближе к утру один из миротворцев вбегает в комнату, и мы с Финником поднимаем на него глаза.       – Планолеты готовы, – сообщает он. – Мастерс говорит, пора возвращаться в Капитолий.       Мы с Победителем из Четвертого киваем и, поднявшись с пола, медленно идем вслед за человеком в белой униформе. Я чувствую себя паршиво, а Финник же, наоборот, будто нашел источник вдохновения, и с новыми силами принялся убеждать меня, что я могу заблуждаться относительно своих взглядов на жизнь, и в особенности на Китнисс.       – Я думаю, что Сойка неравнодушна к тебе, Пит, – произносит Одейр. – Даже когда ты угрожал ей оружием, она повторяла, что любит тебя…       – Ты бы тоже повторял, – отмахиваюсь я, – на что только не пойдешь, когда хочешь спасти свою шкуру.       – Нее, парень, – смеется Финник, – ты не в моем вкусе!       Его внезапная игривость передается и мне. Улыбаюсь, но все-таки решаю расставить все точки над «и».       – Нам, вероятно, еще работать и работать вместе, – говорю я, – мне не верится, что мятежники так просто сдадутся, не теперь, когда ставки стали так высоки. Поэтому давай договоримся, я не хочу выслушивать лекции в защиту Эвердин. Понятно?       Медленно, явно нехотя, но Одейр все-таки кивает.       – Ладно, – добавляю я, удовлетворенный, – идем. Мастерс уже заждался.

***

      Прошло четыре дня с тех пор, как Сойка-пересмешница угодила в клетку Президента. Сноу держит ее в одной из камер на нижнем этаже Дворца, так что в каком-то роде мы соседи: между нами сейчас нет расстояния в несколько Дистриктов. Стоит только спуститься, и я увижу ее… Но я не делаю этого. Не хочу.       После той встречи с ней на площади мои ночные кошмары только усилились, а приступы агрессии случаются все чаще, стоит лишь кому-то намекнуть на присутствие Китнисс так близко со мной. Говорят, она постоянно кричит, бьет кулаками о стены и требует выпустить ее. Глупая. Сноу не отпустит птицу на волю. И я сам не позволю ему открыть дверцу невидимой клетки.       Меня преследуют мысли о мщении. Я буквально грежу наяву о том, как бы причинить боль той, которая залила кровью половину страны и искалечила меня самого. Скорее всего, я бы уже сорвался, если бы не одно «но»…       В первый же день по возвращению в Капитолий, я узнал, что Китнисс беременна.       С тех пор, эта мысль не покидает меня. Я думал, что после случившегося эта девушка уже не сможет причинить мне боль. Оказывается, я ошибался. Вот сейчас: то чувство, когда ты и так истекаешь кровью, а к тебе подходят, чтобы добить.       Одейр уверен, что это мой ребенок… Мой ребенок? Этого не может быть. Между мной и Китнисс всегда была только ложь… С ее стороны. Словно в тумане, я вдруг вижу едва заметные картинки, мелькающие в моей голове.       Я нависаю над обнаженным женским телом, внутри меня пожар: я сгораю в собственной страсти и любви. Китнисс чуть улыбается, раскрываясь мне навстречу. Толчок… И та, которую я любил, сжимается, как от боли, а ее пальцы впиваются мне в плечо. Мгновения мчатся одно за другим, и, наконец, Китнисс тянется ко мне за новым поцелуем, разрешая двигаться в ее теле. Она тихонько стонет, а я распаляюсь все больше. Люблю ее!       – Люблю тебя, – шепчет Китнисс, когда мы оба достигаем пика...       Странные видения из бесконечного «давно». Они такие тусклые по сравнению с теми, которые касаются Гейла и Китнисс, что я не уверен в том, что это не было плодом моей фантазии. И все-таки сердце ускоряет свой бег. Мы были вместе. Мы ласкали друг друга. Я любил ее, а она притворялась. Пыталась меня запутать, обвести вокруг пальца и бросить на произвол судьбы…       Ненавижу.       Хочу причинить ей боль.       Заставить страдать.       К сожалению, избиение и пытки, подобные тем, через которые прошел я сам, невозможны. Что-то внутри меня не позволяет физически издеваться над беременной женщиной, какой бы отвратительной она ни была и как бы сильно я ее ни презирал.       И я постоянно думаю о ней. Китнисс не выходит у меня из головы, как бы я ни старался отвлечься на работу, которая прежде спасала меня. Противный червяк сомнения грызет душу изнутри: Эвердин выглядела весьма убедительно, когда признавалась мне в любви, стоя на ступенях дома правосудия…       Дрянь! Говорит про любовь, а сама носит под сердцем чужого ребенка. Сколько еще яда скрыто в этой змее, так ловко маскирующейся от посторонних глаз? Внезапно улыбаюсь, чувствуя облегчение: меня ей больше не провести. Теперь я не верю россказням Китнисс. Хватит, уже обжегся и не раз.       Сегодня я завтракаю в одиночестве: Финник куда-то запропастился вместе с Энни, а Сноу явно опоздал к началу. Аппетита нет, впрочем, уже не первый раз. Это похоже на болезнь: я не могу есть, почти не сплю, постоянно строю планы мщения девушке, запертой в темнице…       Неожиданно дверь в столовую открывается, и входит Президент. Сноу усаживается за стол, а безгласая расставляет перед ним приборы, наливает вино в бокал. Я в очередной раз поражаюсь тому, как ему удается сохранять величие и внушать людям внутренний трепет, где бы он ни находился.       – В последнее время мы редко видимся, Пит, – говорит Сноу. – Для этого есть причины?       Я неопределенно пожимаю плечами.       – Нет, – отвечаю я, – все в полном порядке.       – Ты навещал мисс Эвердин? – спрашивает Президент.       Я внутренне напрягаюсь, как струна, хотя и знал, что этот вопрос неизбежен. Стараюсь аккуратно подбирать слова: моя решимость не позволить Сноу узнать, как меня волнует Сойка, остается прежней. Я не дам ему очередной козырь против себя.       – Нет желания, – отвечаю я.       – Как жаль, что история о несчастных влюбленных оказалась лишь мифом, да? – с долей иронии говорит Президент. – Хотя я понимаю, мисс Эвердин была… Не до конца искренней с тобой…       – Чего уж там? – не выдерживаю я. – Она врала напропалую...       Сноу кивает, а я замолкаю, стараясь взять себя в руки. Стоит мне только расслабиться и забыть, что игра в преемника не бесконечна, показать свои слабости и открыть перед Президентом душу, как я снова окажусь в камере, подобно той, которую посещал не так давно.       – Пит, – начинает Сноу, – я до сих пор не отблагодарил тебя за преданность общему делу. Твою помощь в поимке Сойки-пересмешницы сложно переоценить. Ее растерянность сыграла нам на руку…       – Всегда пожалуйста, – отзываюсь я с легким сарказмом в голосе. Почему бы нам вообще не сменить тему? Не хочу обсуждать Китнисс. Однако у Президента другие планы.       – Полагаю, теперь самое время показать жителям Дистриктов, да и самой Китнисс, что недавно появившаяся легенда о Сойке-пересмешнице – всего лишь байка, несущая погибель тем, кто поверит в нее. Мисс Эвердин – не лидер, она всего лишь пыталась спасти свою шкуру, но для мятежников она стала лучом надежды. В наших силах избавиться от этого.       – Я согласен, – отвечаю я, еще не до конца понимая, к чему клонит Президент. – Сойка должна умереть?       – Нет, Пит. Это было бы слишком… Рискованно. Для повстанцев Китнисс «своя», за нее пойдут мстить. Значит, мы должны показать, что мисс Эвердин одна из нас. Достаточно уничтожить ее как символ, и люди сами отвернутся от нее. Без лидера огонь сопротивления долго не прогорит…       – Что вы предлагаете? – спрашиваю я, предвкушая возможность разрешенной свыше мести.       – Отнять у нее последнее – сам символ сойки-пересмешницы, и заменить его на другой, более подходящий.       Я все еще не понимаю, и Сноу добавляет:       – Клеймо на груди мисс Эвердин. Полагаю, герб Капитолия подойдет ей больше, чем брошка с глупой птицей.

фанфик находится в разделе "Ждет критики", и все отзывы награждаются подарочком :)