В списках не значился

Я сидела возле танка, прислонившись спиной к гусенице и бездумно листала книжку, честно одолженную у Ольгерда. Процесс образования облаков меня интересовал не многим более, чем наличие медной руды в горах Закавказья, то есть не интересовал абсолютно. Но делать было нечего. Рядом со мной стоял вещмешок с разбитой рацией, и мне собственно надо было в штаб за новой, но одну меня Ольгерд не пустил, сказал, что пойду с Густликом в обед. Ну и вот собственно. Сижу, жду. Над ухом у меня раздавались ритмичные удары кувалдой по гусенице, которую ребята как раз собирались почить до обеда. Но Густлик бил довольно ритмично и я перестала замечать этот лязг уже через минуту. Как, похоже, и Янек, который совершенно спокойно спал в танке. Устал ребенок. Так что когда Густлик заглянул в передний люк и засвистел на манет птички, я на него шикнула и погрозила пальцем. - А ну тихо! Не буди мне ребенка! - Янек уже давно не ребёнок, - сказал мне Ольгерд, останавливаясь рядом, - Янка, будь добра, переместись на другую сторону. Нам надо закончить. Я без вопросов встала и пересела на броню, подбирая ноги под себя. Я и так ничего не делаю, пока парни работают, так что не мешаться под ногами - меньшее, что я могу сделать. Но высказывание поручика я без внимания тоже не оставила. - Ты сам то в это веришь? - выгнула я бровь, - Кто его в экипаж брать не хотел? - Если дети идут на фронт, значит, им что то надо, - философски пожал плечами Ольгерд, - Да и Янек уже не раз доказал свою ответственность. - А по моему как был малым, так и остался, - покачала я головой и подняла голову, чтобы посмотреть на неподвижные верхушки сосен где то высоко-высоко над нами. - Уж кто бы говорил, Янка, - фыркнул Густлик и снова взялся за кувалду, - Сама то выглядишь младше него. Я только картинно вздохнула, но ничего отвечать не стала. Все равно не поверят, сколько бы я им не доказывала. Из танка вылез сонный Янек, потирая глаза, и уселся на броне под дружный хор одобрительного "Оооо!". - Доброе утро, спящий красавец! - поприветствовал его Густлик. - Вы уже подковали его? - сделал вид, что не услышал, малой. - Есть маленько, - ответил ему Густлик и нанес еще олин удар по гусенице. Янек помедитировал на это зрелище еще пару секунд, а потом внес рацпредложение: - Надо бы нам его как нибудь назвать. - Гнедой, - сразу нашелся Густлик. Он отставил кувалду в сторону и оперся на её длинную рукоять. Выглядит внушительно, надо признать. - У Александра Македонского был такой известный конь, - начал Ольгерд, - Звали его Буцефал... Но мы с Густликом его синхронно перебили. - Не, лучше Гнедой, - отмахнулся Елень. - Ты бы еще Россинанта предложил, - фыркнула я. - А чем тебе Россинант не нравится? - с улыбкой спросил меня Ольгерд, - Хороший друг, верный... - Да, кляча та еще была, - отозвалась я и едва сдержалась чтобы не показать поручику язык, - Если это Россинант, то ты, получается, Дон Кихот, а мы - множественная шизофрения Санчо Панса? - Ну спасибо за сравнение, - рассмеялся Ольгерд, - Только наши мельницы вполне реальны. Я оглянулась на подвиснувших парней и тоже улыбнулась, Гжесь только протянул "Ааа", но Янек его одернул: - Не лезь. Они на одном уровне, им комфортно. - Ну, мельницы мельницами, а обед по расписанию, - подвел итог дискуссии Густлик и сдернул с ближайшего куста свой мундир, - Янка, ты со мной? - Да! - отозвалась я и спрыгнула с брони. - А можно я с вами пойду? - тоже оживился Янек. Я молча кивнула в сторону поручика, тот так же молча кивнул, разрешая. Я вытащила из танка свою кепку, надела, просунув в отверстие на затылке свой свежевычесанный хвост и только хотела подхватить сумку с рацией, как меня опередил Янек и выхватил вещмешок прямо у меня из под носа. На немой, но крайне возмущенный вопрос он только пожал плечами и широко улыбнулся: - Негоже девочке тяжести таскать. А так и я при деле, и тебе хорошо. - Малой ты, - усмехнулась я и сдвинула его собственную кепку ему на глаза. Такая тяжесть, уж такая тяжесть, целых восемь килограмм. Я обернулась к Ольгерду, который как раз подошел по ближе, и кивнула ему. - Мы пойдем. Скоро вернемся, - я обошла его и уже хотела было присоедениться к Янеку с Густликом, которые ждали меня в пяти шагах от танка, но поручик преградил мне дорогу рукой. Вот ведь человек нехороший. - Куда солдат пошёл без оружия? - сурово вопросил он меня. - Ты же знаешь, я не стреляю, - попыталась я беспечно пожать плечами, но, кажется, вышло немного нервно. - Я знаю, что ты умеешь, - с нажимом ответил поручик, все так же не давая мне сбежать от этого разговора, - И еще я знаю, что там сидит снайпер. Поэтому возьми автомат и можешь идти. Это приказ. Вот знает же, что прямого приказа я не осущаюсь. Я сжала челюсть, но кивнула "Есть", вытащила из танка свой автомат и закинула его на плечо. На немой, но пылающий праведным гневом взгляд Ольгерд только ласково мне улыбнулся, кивнул и убрал руку. - Идите. И не задерживайтесь нигде. Я по уставному козырнула и чеканным шагом направилась к ребятам. Ольгерд проводил меня взглядом, но так ничего и не сказал. Густлик и Янек не стали ничего спрашивать и молча пошли за мной. Я расслабилась только когда мы отошли метров на двести от танка и вышли на поле. Парни тоже выдохнули и первым заговорил Густлик: - Ух, Янка! Ты как начинаешь по уставному, так я сам тебя пугаюсь. - Не бойся, я не кусаюсь, - успокоила я его. - А что ты так на Ольгерда рассердилась? - спросил у меня бодро шагающий рядом Янек. - Потому что он знает, что я не смогу выстрелить в живого человека, но всё равно заставляет, - проворчала я, оглянувшись на малого. - Так это ж немцы, - удивился он. Густлик его поддержал молчаливым кивком. - А немцы не люди? - Погань это, а не люди, - не выдержал Густлик, - Как нас убивать - так пожалуйста, а как мы их - так они люди? - У каждого свои принципы, - пожала я плечами. Ребят тоже можно понять. Янек их ненавидит потому что они убили его мать, Густлик - потому что заставляли воевать на их стороне и неизвестно, чего он успел у них настерпеться. А мне они ничего плохого не сделали. Немцев то я тоже могу понять. Не все хотели идти в армию, а те, кто хотел - жертвы пропаганды. Нет, есть, наверное, идейные люди, которые искренне верят в план Ост и превосходство арийской нации, но они явно не рядовые. Не те, кто должен стрелять в нас и в кого должны стрелять мы. А убивать просто потому что у нас разные птицы на фоме... - Понятно, почему тебе кукушка куковать отказалась, - словно немного разочарованно протянул Густлик, старательно не глядя на меня, - С такими идеями тебе действительно только одна дорога. Янек осуждающе на него покосился, а я легко пожала плечами. - Значит, такова воля Божия. А если я таки умру, то закопайте меня под ближайшей сосенкой (но именно сосенкой! Под березой я не хочу), скажите "Какое счастье, что её нет с нами" и можете расходиться. - Яна, не говори чепухи, - не выдержал Янек и гневно обернулся ко мне, - Что у тебя за мысли такие? Ты еще нас всех переживешь! И ты тоже хорош, - перенес он свой гнев на Густлика, - Ты бы её еще предложил сразу застрелить, чтоб не мучалась! - А что я сделаю, если он на передовую лезет с голыми руками и идеей о мире во всем мире? - справедливо возмутился Густлик. Эх вы, молодожь... Я обняла их за плечи сразу обоих, а Янека еще и чмокнула в светлый висок: - Давайте жить, пока живется, и стараться жить ещё как, - улыбнулась я, - А кто первый помрет тот на том свете всем проставится по литру. Идёт? Янек и Густлик рассмеялись и последний тоже меня приобнял за талию. - Эх ты, Янка! Хорошая ты девчонка, да большо шебутная, - вынес он вердикт, а потом лукаво добавил, - Ох и намучается Ольгерд с тобой. Я загадочно улыбнулась, но ничего не ответила. Что отвечать, когда я и сама то не знаю, что у нас. Ладно, то что я влюбилась, отрицать уже глупо - это слишком очевидно. А вот Ольгерд... Кто его знает, как он ко мне относится. С одной стороны вроде "малышка", а с другой "это приказ"... Может самой начать этот разговор? Ну, чтоб хоть какая то определенность была. А если он скажет "да", что мне делать? А если "нет"?! Эх, не знала баба горя - купила баба порося... ... - Янек! - позвала я слонявшегося где то неподалеку малого. Тот выпругнул откуда то как черт из табакерки, следом за ним с насыпи окопа свалился Шарик собственой мознатой мордочкой. - Ну что, идём? - бодро поинтересовался он. - Так, держи рацию, - велела я ему, протягивая все тот же вещмешок, - Можешь идти обратно, а мне еще надо к Лидке заглянуть. - Я подожду, не вопрос, - беспечно пожал плечами он и потрепал скачущего вокруг нас Шарика по ушам. - Не стоит, - улыбнулась я ему в ответ, - Ты же знаешь, они с Еном были довольно близки, и то что он ушел... Может вызвать неконтролируемый поток слез. Так что, может я вообще только через пару часов вернусь. Янек смерил меня недоверчивым взглядом, но потом покорно кивнул. - Ладно. Я скажу Ольгерду, что ты задержишься. - А теперь беги, да смотри по сторонам, а то там снайперы сидят, ну ты видел, - улыбнулась я малому и похлопала его по плечу. Снайпера мы действительно увидели, когда прямо у нас под ногами веером легли три пули. Пришлось экстренно прятаться в туман, а сейчас он должен был уже подняться. И, что то мне подсказывает, что на этот раз снайпер не промажет. Янек улыбнулся мне, коротко хлопнул по плечу, свистнул Шарика и был таков. Я проводила его удаляющуюся спину взглядом, развернулась на каблуках и ровным шагом направилась к штабному пункту связи, где в это время должна была сидеть Лидка. И она таки там нашлась. Я постучала в дверь, та без вопросов открылась от первого же удара (а может и от сквозняка, кто знает), и я увидела Лидку собственной персоной, которая сидела за радиостанцией и бездумно теребила прядь волос, которую, очевидно, собиралась накрутить. Вот хорошо люди живут, волосы укладывают каждый день, глаза подводят карандашом. А некоторые (не будем показывать пальцем на меня) дай Бог раз в неделю помоют голову. А про макияж я вообще молчу. Лидка обернулась ко мне, услышав скрип двери, встала и подошла ближе. Я улыбнулась ей уголками губ и спросила: - Ну что ты тут? Мои парни не заходили? Лидка молча покачала головой, а потом также молча сделала шаг вперед и обняла меня за талию. Ты ж моя девочка... Я обняла её в ответ и погладила уже подрагивающую спину в форменном мундире. - Ты знаешь, он не боялся, - тихо сказала я ей, плавно поглаживая по плечу. Что еще я могу сказать? Ничего. Честно говоря, если бы погиб Ольгерд, то мне было бы абсолютно все равно какими словами меня успокаивают и что вообще происходит вокруг. Когда погибли родители, мне не сразу сказали об этом, только после того, как меня из реанимации перевели в обычную палату. Тогда я ничего не сказала, не плакала, не просилась к маме. Я просто не понимала, почему не умерла вместе со своей семьей. Когда меня забрал дядя Игнат и определил в училище, я ничего не сказала. Я тогда вообще почти не разговаривала. Зачем живому трупу слова? В училище меня встретили с интересом, но без особой теплоты. Такой же кадет, как и остальные, только форму по индивидуальным меркам пошили. А так всё как у всех: койко-место, зубная щетка и мундир - всё моё имущество. Парни относились ко мне с равнодушием и неким высокомерием, мол с чего это девчонка им равная, и только один человек стал мне другом. Кацпер Любомирский был тем, кто снова научил меня говорить. Мы доучились вместе почти до выпуска, но на одной из тренировок Кац пожаловался на боль в ноге и его отправили в лазарет. Оттуда сразу в больницу, а оттуда он больше уже и не вышел. Остеосаркома на последней стадии уже дала метастазы и... я даже не смогла с ним попрощаться. Эту потерю я переживала не легче чем первую, но командирам было все равно на мои душевные терзания и я продолжила учебу словно ничего и не было, только по ночам спать спокойно не получалось. Со временем и эта боль утихла, я жила сама по себе, ни к кому особо не привязываясь и ни на кого не полагаясь. Но двадцатый век снова всё изменил и теперь я так боюсь потерять хоть кого то из ребят... Уж лучше я сама под пули брошусь, чем кто то из них. Лидка проплакала четверть часа, а потом все же успокоилась и длинно выдохнула, выравнивая дыхание. Она отстранилась от меня и посмотрела на меня покрасневшими от слез глазами в обрамлении мокрых ресниц. Она робко мне улыбнулась и тихо сказала: - Спасибо, Янка... - Я всегда рядом, - ответила я ей и шутливо щелкнула по чуть вздернутому носику Лидки, - А теперь глубоко вдохни, выдохни и пусть Ен не переживает за тебя на том свете. Он бы не разрешил тебе плакать, да? - Прости, - улыбнулась мне Лидка и отошла на шаг назад, - Тебя уже наверное твой экипаж потерял. Ты дойдешь одна? - Что со мной станется? - улыбнулась я ей и взяла в руки автомат, который до этого стоял возле стенки, - Меня даже Ольгерд заставил оружие взять. - И правильно сделал, - сказала Лидка и поправила на мне задравшийся от её объятий воротник мундира, - Ты же отлично стреляешь. Мы все на стрельбищах видели. Три десятки с первого раза! Я к концу курса только 25 выбила. - Да-да, - закатила я глаза, направляясь к двери, - Отмаршируешь с мое и тоже так стрелять будешь. - Иди уже, солдат с нечесанной косой, - фыркнула Лидка и легонько толкнула меня в плечо. - Эй, я с утра полчаса убила чтобы волосы расчесать! - справедливо возмутилась я, но потом сама рассмеялась и благополучно выпихнулась в открытую дверь. - Всё, иди своему поручику голову дури, - тоже засмеялась Лидка и на прощание помахала мне рукой. Я махнула в ответ и бодро зашагала по окопам к кромке леса. Только я вышла на поле, как я услышала выстрелы довольно близкого снайпера, я благоразумно развернулась на месте и ушла обратно под защиту деревьев. Так-с. Значит идем лесом. Я остановилась метрах в пяти от опушки, посмотрела по сторонам и поняла, что совершенно не помню с какой стороны мы пришли утром. Ну не пойду же я к караульному спрашивать дорогу! Мне ж не пять лет. Так что я, как взрослая самостоятельная женщина, сама покопалась в памяти, вспомнила кривую сосенку, мимо которой мы проходили с парнями и уверенно пошла через лес. Если мы шли через поле напрямик, значит надо будет завернуть э... налево, наверное. Так. Ладно. Если что, то всегда можно вернуться. С такими бодрыми мыслями я не менее бодро шагала через лес, полной грудью вдыхая весьма полезный сосновый воздух и подставляя лицо редко-редко пробивающимся через плотный полог солнечным лучам. Это мне ж уже двадцать пять будет... Какой кошмар. Вроде только вчера было семнадцать, а тут бац! и скоро пенсия. Хотя мне до пенсии еще жить и жить. Сколько там у нас сейчас пенсионный возраст? 60? О, так мне работать больше, чем я уже прожила... Мои размышления самым ужасным образом прервали. А именно, в меня влетел подросток лет пятнадцати, сбил с ног и мы с ним дружно упали на не слишком мягкий мох под ногами. Пацан очухался первым, сел и сразу затараторил: - Товарищ солдат, товарищ солдат! Спасайте! Там немцы сейчас всех поубивают! - Так, - я села, потирая ушибленный о корень дерева затылок, - Какие немцы и кого убивают? Четко и попорядку. Вот и за что мне это? Шла себе, никого не трогала, и вот опять - немцы. - Там деревня наша, - махнул пацан рукой куда то в сторону, - И туда немцы пришли, вот совсем недавно! Они стали всех сгонять в сарай, а я в лесу был, я видел! Товарищ солдат, пошлите скорее! Так блять. Я знаю, чем это заканчивалось (заканчивается?). Вот вам и Ола, вот вам и Хатынь. И что предполагается, я должна сделать?! - Веди, - велела я уже вскочившему на ноги парнишке и тоже встала. Ребенок с открытым ртом смотрел на меня пару секунд, а потом выдал: - А вы точно солдат? Вы же, ну, девочка. Здрасьте, приехали! Ваша песня хороша - начинай сначала. - Стрелять я умею, а теперь хватит болтать - бегом домой! - рявкнула я на него. Парень тряхнул головой, бросил через плечо "Не отставайте тогда" и побежал, виляя между деревьями, как заяц. Ух, давно я маршброски не бегала по пересеченной местности. Видимо, пора вспомнить молодость. Я покрепче сжала ремень автомата и побежала следом. Деревня оказалась может в двух километрах от места нашего столкновения и я чуть не вылетела из заграждающих кустов, благо я успела схватиться за деревце и упасть на травку до того, как немцы меня заметили. Хотя не факт, что они бы меня заметили, если бы я осталась стоять, потому как они были заняты разведением костра из какого то сарая, стоявшего ближе к центру деревни. Я из за своего куста видела двоих, они стояли ко мне спиной и что то будничным тоном обсуждали, изредка смеясь и поглядывая в сторону кричащих в сарае людей. Что, вот прям так, как будто вышли на балкон кофе попить? Я только обернулась к пацану, чтобы спросить, сколько всего фашистов пришло, но он меня опередил и быстро-быстро зашептал: - Их всего пятеро было. Они приехали на машине, она стоит с другой стороны деревни, и велели всем идти в сарай, а кто сопротивлялся - стреляли. У нас то и мужчин нету, только женщины, дети, да старики. Едва полсотни человек наберется. Пацанов трое у нас, но сбежал только я. Остальные где то там... Он неотрываясь смотрел на сарай, который, к слову, уже занялся огнем. Люди внутри закричали, кто то попытался выскочить через окна или выломать двери, но фашисты открыли огонь. Надо решать что делать и быстро. Отвлечь огонь на себя я не смогу, их пятеро, даже если трое увяжутся за мной, то двое вполне смогут зачистить деревушку и без товарищей. Переговоры? Не пойдет, меня подстрелят прежде, чем я скажу хоть слово. Решил за меня все ребенок, вылезший через окно сарая - девочку лет семи явно кто то подсадил с той стороны. Немец, стоящий ко мне спиной только поднял автомат, чтобы выстрелить, как я все решила. Он покачнулся и боком упал на землю, растопырив руки в предсмертной судороге. Его товарищ что то крикнул и обернулся в мою сторону, но нажать на курок не успел - очередная пуля вошла точно ему в лоб, заставляя упасть на теплый, нагретый солнцем песочек под его ногами. Из за угла дома показался еще один немец, он оказался еще тупее первых, те хоть не ожидали нападения со спины, а этот сам вышел прямо на линию огня. Он оглядел убитых и хотел что то крикнуть своим оставшимся товарищам, но слова застряли у него в горле хрипом и на землю упало третье тело. Оставшаяся парочка оказалась чуть умнее, один выглянул из за угла, но мне этого вполне хватило - на стене сарая осталось алое пятно, а тело с, как говорил Ен, вышибленными мозгами сползло вниз. Последний немец явно уже отчаялся и выскочил из за стены, без разбору поливая всё перед собой беспорядочным огнем. Я только успела придавить голову пацана рядом со мной вниз, как буквально у нас над макушками просвистела тройка пуль. Чтобы выстрелить надо прицелиться, а я даже головы поднять не могу! Вот и что делать?! Думай, Татьяна! Думай, а то больше не придется! Но ситуация разрешилась сама собой. Люди выломали таки дверь из горящего сарая и просто снесли волной того самого немца. Только бы он не начал стрелять в них! Я подорвалась с места и бегом кинулась к эпицентру событий. Обезумевшие люди в горящей одежде, с ожогами и движимые только на инстинктах меня едва не затоптали, как того немца, но я продралась сквозь них и сразу проверила их менее удачливую жертву, которая неподвижно лежела на земле, лицом вниз. Он еще дышал и даже чуть чуть шевелился, но я решительно оборвала его страдания точным ударом приклада по шее. Я буду думать о морали потом. Сейчас важнее живые люди, которые еще могли остаться внутри. Я обернулась на пацана, который след в след прибежал за мной и велела: - Пробегись по всем домам, открой все двери, чуланы и погреба и в каждом дворе громко крикни, что можно выходить. Скотину тоже выпусти. Если пожар разгорится, то все погибнут. - Понял, - кинул ребенок и испарился. Что за сообразительное дитя, цены ему нет. А я длинно выдохнула, пошире открыла глаза и вошла в горящий сарай. Боже, пусть только крыша выдержит, если я умру, мне ж Ольгерд не простит! Как только я вошла, я закашлялась от дыма, из глаз хлынули слёзы, но я упорно стерла их тыльной стороной ладони и огляделась. Сквозь огонь и дым было сложно что то разобрать, но возле ближайшей ко мне стены я увидела тело молодой женщины, которая лежала лицом вниз, а из под ее юбки торчала маленькая детская ручка. Вот о чем люди думают?... Я перевернула женщину на спину и увидела под ней девочку лет трёх, которая тотчас подняла на меня большие заплаканные карие глаза и они снова наполнились слезами. - Беги на улицу, - велела я ей. Та только всхлипнула, но осталась лежать. - Ма-ма...., - заревела девочка и всё, что мне оставалось, это только вздохнуть и сменить планы. Я схватила ребенка под мышку и первой вынесла на улицу, потом вернулась и вытащила женщину, положив рядом с девочкой метрах в пяти от сарая. Благо по улице к нам бежала какая то девушка, явно справившаяся с паникой, и я со спокойной душой оставила ребенка и тело в поле её зрения, а сама вернулась обратно в сарай. С новым глотком дыма я согнулась от кашля, который драл горло, но пришлось заставить себя выпрямиться и продолжить поиски. Стены, объятые огнем, обжигали лицо и руки, крыша над головой зловеще потрескивала. На меня сверху посыпались искры и плечо стало ужасно печь. Я захлопала по горячему мундиру ладонью, а то только ожогов мне не хватало. Ольгерд же сказал, что до первого ранения, а потом перевод. А ожог - вполне себе ранение. Так что нет. Я обошла весь сарай от стенки до стенки и возле дальнего угла нашла старика, который лежал в позе эмбриона, одежда на нем уже давно сгорела, кожа обуглилась и почернела, и, кажется, он уже не дышал. Снова закашлявшись, я присела рядом с ним на колени и пощупала пульс, приложив пальцы к слабой морщинистой шее. Ну, мне не казалось. Пульса действительно не было, но я все равно подхватила его под подмышки и потащила к выходу. Пусть его хоть похоронят нормально, я не знаю. В конце концов, каждый заслужил могилу. Хотя бы братскую. Я вытащила тело из сарая, протащила метров пять, а потом уронила, согнувшись в новом приступе кашля. Из за соседних домов робко выглядывали женщины и дети постарше, явно не решаяясь подойти. Я откашлялась (слава богу легкие остались внутри) и села на землю прямо там, где стояла. Хорошо горит, однако. Ко мне подбежал какой то пацан, лет двенадцати. Он присел рядом на колени и затараторил: - Товарищ солдат, вам что то принести? А где остальной отряд? Вам точно ничего не надо? Ох, Боже, моя голова... И так все плывет перед глазами, а тут еще и ребенок этот тараторит. Я откашлялась и попросила принести воды. Да, обпиваю бедных крестьян. Нет, мне не стыдно. Воды мне, на удивление, принесли. Я попила, выдохнула, и уже более осмысленным взгоядом осмотрелась вокруг. Так-с. Теперь надо двигать в сторону стоянки, а то Ольгерд меня точно прибьет... Я уже хотела было встать на ноги, но передо мной на колени опустилась та самая девушка, на попечение которой я оставляла ребенка. Она заглянула мне в глаза пытливым, встревоженным взглядом и тихо спросила: - Панни, а где остальные? - Лагерь километрах в двух отсюда, - с тяжелым вздохом ответила я и осталась сидеть. Что то мне нехорошо, если честно, - Скоро наверное кого то пошлют посмотреть, что тут горит. Дым то вон как валит. Я кивнула в сторону всё еще горящего сарая, дым с которого действительно валил черным столбом вертикалько вверх и никак не мог не привлечь внимания наших. Девушка тоже обернулась посмотреть на сарай, но почти сразу вернулась ко мне. - А с вами, панни, кто нибудь был? Где ваш отряд? - снова спросила она. - А, если вы про то, одна ли я к вам пришла, то да. Я вообще то немного заблудилась, когда возвращалась к стоянке. Меня пацан привел, светленький такой, - я потрепала свои волосы, показывая в каком именно месте пацан был светленьким. Девушка оглянулась на кого то за своей спиной, и только тогда я заметила, что вокруг меня стоит человек десять, и все крайне внимательно на меня смотрят. - Так это ж Яшка мой! - воскликнул кто то у меня за спиной. Я оглянулась на ту женщину и выгнула бровь, разглядывая полтора центнера всевозможных положительных человеческих качеств, а потом неслышно вздохнула и покачала головой. Яшка так Яшка. Интересно, а он меня проводит обратно до лагеря? Мне бы до туда дойти, а там я, так и быть, спрошу у кого нибудь дорогу. Я осмотрела мое собственное плечо, которое, к слову, выглядело довольно страшно. Мундир благополучно пропалило и теперь на нем красовалася дыра в три моих ладони, которая начиналась возле шеи, проходила по всему плечу и плавно сползало куда то на спину. Ну вот. Теперь еще и мундир новый получать. А под дырой кожа побелела и явно готовилася вздуться пузырями, так что приедтся еще и в санбат заглянуть за скальпелем, который мне в сумку, кстати, так и не доложили вместе с пинцетом. Лицо и руки тоже щипало, но вроде бы сильных ожогов не предвиделось. А точно. Я обернулась к старику, которого вытащила последним, и над которым уже стояли три женщины и переодически охали, но руками трогать не решались. Я протянула руку и еще раз проверила наличие пульса, которого, как и в прошлый раз не оказалось. Так. Последняя проверка и можно объявлять. Я выудила из кармана диагностический фонарик и проверила реакцию зрачков на свет. Отсутствует. Ну всё. - Что там с нашим стариком Яном? - спросила у меня одна из женщин. - Можете хоронить, - выдохнула я, стянула с головы тоже местами пропаленную кепку и зарылась ноющими пальцами в и без того растрепавшиеся волосы. Боже, надо было просить Янека подождать, дошла бы с ним спокойно и ничего этого не видела бы. Четверых сама убила, а этот так... Просто не спасла. Хотя умер он, кажется, не от ожогов, а просто задохнулся. Или сердце не выдержало стресса. Кто знает. Но ни один человек не будет лежать, свернувшись калачиком, пока сгорает заживо. Вон эти немца затоптали и даже не заметили... Мои размышления и причитания женщин над трупом несчастного дедушки прервал треса веток и стук десятка пар тяжелых сапог. Пришлось все таки встать на ноги, развернуться и приветственно помахать ребятам из моей бригады, которые как раз с автоматами наперевес бежали к нам через кусты. Вовремя вы, товарищи, однако. Ко мне подошел дежурный офицер и мы одновременно отдали честь. Он заговорил первым: - Новак! Что здесь происходит? - Вон, - кивнула я в сторону пяти трупов в немецкой форме, которые лежали шагах в двадцати от меня, - Похоже, карательный отряд. Согнали всех в сарай и подожгли. А я возвращалась из штаба на стоянку, когда меня с ног сбил местный пацан и в ультимативной форме потребовал им помочь. - Погибшие? Раненые? - чуть расслабившись спросил он. - Вот, - кивнула я на тело у моих ног, - Все остальные вроде как живы. Даже та женщина с девочкой уже очнулась и её увели в дом отпаивать самогоном, насколько я слышала краем уха возню где то в той стороне. - Ну ты молодец, Новак, - хлопнул меня по здоровому плечу служивый, - Доложу полковнику - выпишет тебе орден. А мы пока дым увидели, пока собрали отряд, пока добежали - вон уже и прогорело почти всё. Я оглянулась на сарай - и действительно, почти всё прогорело. Крыша благополучно провалилась вниз, стены сложились как у карточного домика, соседние дома, слава Богу, только подкоптились с прилегающих сторон, но ни один не занялся. - Лучше бы ты машину до госпиталя организовал для местных, - проворчала я, - А то с них станется сметаной лечиться. - Всё организуем, не беспокойся, - бодро пообещал мне подпоручик, - Тебе бы самой в госпиталь наведаться, а то выглядишь как то не очень. - Ну спасибо за комплемент, - устало отозвалась я и оглянулась на наших, которые аккуратно обходили догорающие останки сарая, обыскивали немцев и их машину, а потом вспомнила про собственную службу и снова подняла взгляд на подпоручика, - Ты бы мне выписал бумажку какую, что, мол, была задействована в операции, прошу понять и простить. А то мне приказали туда и назад, а я уже хрен знает сколько времени пропадаю. - Ой, да брось, - отмахнулся от меня собеседник, который так же зорко присматривал за своими подчненными, - Все знают, что твой Ярош даже мухи не обидит, не то что свою девчонку. Еще и похвалит за подвиг на поле боя. - Вот уж сомневаюсь, - отозвалась я, но от подпоручика отстала. В том, что Ольгерд погладит меня по головке и скажет какая я молодец я сомневалась вполне серьёзно и не без оснований. Уж кто кто, а он - человек слова. И если сказал - перевод после ранения, то будет перевод. Хотя... это же не из за службы в экипаже. Если бы я была при штабе, ничего бы не изменилось. Да можно и не говорить ему, к слову. Лицо, скажу, на солнце обгорело, а ожога под новым мундиром и не видно будет... За машиной действительно послали и через полчаса мы услышали как по лесной дороге неспеша двигается колонна. Три грузовика и машина полковника медленно въехали в деревню, минуя отогнанный на обочину немецкий джип, и остановились. Захлопали двери и из головной машины вышел полковник собственной персоной. К нему сразу же подскочил дежурный офицер и начал доклад, я тоже медленно встала, стараясь особо не дергать уже действительно болящим плечом и направилась в сторону начальства. Эх, сейчас еще по шее получать за то что покинула рассчет без приказа... На удивление, по шее я не получила. По крайней мере посмотрели на меня без осуждения и даже с некоторой гордостью. Я козырнула полковику и едва не поморщилась от тянущей боли в плече (как на зло правом). - Здравия желаю, товарищ полковик! - Вольно, полютоновая, - махнул он мне рукой и неожиданно улынулся, - Вот и герой сегодняшнего дня. Ну как ощущения? - Я впервые убила человека, - устало призналась я, - И мне не понравилось. - Да, война дело не женское, - задумчиво протянул старший офицер и достал из кармана трубку. Опять двадцать пять. "Не женское дело". Мужское оно, как будто, - Но ничего не попишешь. Ты убила четверых... - Пятерых, - поправил его дежурный. - Пятерых, - кивнул ему полковник, - Но этим спасла полсотни невинных людей. А они сами пришли на нашу землю и стали убивать. Так что, не вини себя. Ты всё сделала правильно. Я молча кивнула и поджала губы. Правильно? Я убийца. Разве правильно быть убийцей? Боже, я убийца! Как мне теперь прикасаться к детям? Я же не смогу их трогать руками, которые запачканы по локоть в крови. Я заставила себя глубоко вдохнуть, выдохнуть и отложить эти мысли до поры до времени. Сейчас нужно думать о другом, а дети... Дети подождут. Всех, кто получил ожоги (а это больше половины жителей деревни), погрузили в машины, я тоже залезла в кузов одной из них, и мы медленно тронулись по лесной дороге. Я сидела на лавке скраю и только ниже наклонила голову, чтобы раскидистые лапки елей не стегали меня по лицу. Уф. Сейчас в госпиталь, потом вернуться обратно к экипажу, переждать головомойку и можно будет поспать. А то что то я вымоталась... До госпиталя мы ехали где то полчаса, я даже успела подремать, но пришлось проснуться, когда машина резко затормозила и я чуть не стукнулась головой о соседнюю лавку. Вот только синяка на весь лоб мне не хватало. Я потерла глаза, заставляя модг проснуться, и первой выпрыгнула из машины, чтобы отстегнуть крепления и помочь выбраться всем остальным. Я успела спустить на землю буквально двух детей, когда из здания госпиталя, которое еще неделю назад было сельской школой километрах в семи от нашего лагеря, выбежали санитары и оттеснили меня от машины. Ну, мне же лучше. Не успела я выдознуть, как меня за здоровое плечо кто то схватил и крепко сжал. Я уже хотела было отбиваться, но этот "кто-то" подал голос и отбиваться перехотелось. - Панни Татьяна, признаться, я думал, что увижу вас раньше, - раздался у меня над ухом знакомый голос доктора Лойза. - Признаться, я собиралась на тот свет минуя вашу вотчину, - усмехнулась я в ответ и обернулась к старому знакомому. Танки прибыли в марте, а сейчас август... Значит, виделись мы в последний раз полгода назад. Не маленький срок, так то. - Ну-ну, будет вам, панни Татьяна, - похлопал меня по плечу доктор, - Сейчас вас подлатаем чуток и будете как новенькая. Еще всех нас переживете. Вон и панни Зофья идет как раз. Она вами и займется. Из дверей госпиталя действительно показалась знакомая фигурка в белом халате. Лойз поманил ее рукой, она послушно подошла и над госпитальным двором пронеслось возмущенное: - Яна! ... Я шла через стоянку, рассеянно глядя по сторорам и стараясь не коситься на новые погоны, выданные вместе с мундиром. Оказывается, в той бумажке, которую мне вручил полковник перед отбытием в госпиталь, был приказ и на них тоже. Вот так и становятся сержантами. Всего то надо было войти в горящую избу. Но не суть. Меня больше интересует вопрос, как я буду объяснять свое неожиданное повышение экипажу. Версия с "я просто заблудилась" уже не прокатит. Надо что то думать. А времени то всё меньше! Каждый шаг приближает меня к неминуемой расплате за необдуманные действия. Вот правильно мне папа говорил: сначала думай, потом делай. А не как я... До встречи с ребятами я ничего придумать не успела, так что будем как всегда импровизировать. Парни, как оказалось, сидели возел танка кто где (как всегда в общем то), но вот атмосфера была какая то... напряженная. Первым меня заметил Густлик, сидящий на броне танка. Он соскочил на землб и оповестил всех о моем прибытии громогласным: - Янка! Где тебя черти носили? - Я просто свернула не в ту сторону, когда возвращалась, - легко пожала я здоровым плечом (второе Зося забинтовала мне так туго, что я едва могла им пошевелить). - Я смотрю в той стороне еще и повышение дают, - задумчиво протянул Янек, обходя меня по кругу и задумчиво рассматривая. Ольгерд тоже подошел и молча окинул меня взглядом. Что то не нравится мне это молчание... - О, так ты у нас теперь сержант Новак! - присвистнул Густлик, разглядывая новые полосы у меня на плечах. - Я просто немного порвала мундир, когда шла через лес, а наш полковник выписал мне новый, а с ним выдали эти погоны, - ответила я, подозрительно рассматривая парней в ответ на их настороженеые взгляды. Что-то мне как то не по себе. Ведут они себя странно. Особенно Ольгерд. - Да-да, - скептически отозвался Янек, - А лицо на солнышке обгорело? - Ага, сегодня так и палит, - с не меньшей доле скепсиса в голосе отозвалась я, - Допрос окончен? - Ну какой допрос, товарищ сержант, - усмехнулся Густлик и развел руками, - Мы так просто... - Волновались, - добавил Янек, хмуро глядя на меня исподлобья, - Тебя полдня не было! Мы волновались вообще то! Ну хоть ты ей скажи, Ольегрд! - воззвал к поручику он. - Просто в следующий раз не оставляйте её одну, - коротко сказал Ольгерд, развернулся и ушел обратно к танку, утыкаясь носом в какие то карты. Мы с парнями проводили его удивленными взглядами и я шепотом спросила: - Что это с ним? - Он марафон успел пройти вокруг танка, поко тебя не было, - также шепотом отозвался Янек и повернулся ко мне, - А ты больше не смей так делать, поняла?! Я обреченно кивнула, потому как а что я еще могу сказать? Янек удовлетворенно выдохнул и приобнял меня за плечи. Вот за это ему большой минус, потому как обоженное плечо прострелило резкой болью и я едва сдержалась чтобы не поморщиться. Ох, поскорее бы этот день закончился... Но спать меня отпустили только через час, наверное, и то, только когда Ольгерд велел всем ложиться. Парни ушли в танк, а я устроилась рядом с поручиком на расстеленном куске брезента, где мы до этого сидели с парнями, свернулась клубочком и закрыла глаза, длинно выдыхая. Всё. Наконец то. Спать. Я неподвижно лежала и прислушивалась к шелесту карандаша по бумаге, изредка прерываемому далекими выстрелами. Что там Ольгерд пишет? Когда шорок грифеля по бумаге стих, а потом Ольгерд тихо вздознул я аккуратно перевернулась на спину и задрала голову наверх, чтобы посмотреть на поручика, который сидел буквально в шаге от меня. Он заметил мое шебуршание и тихо спросил: - Ты чего не спишь? - Ты на меня злишься, - честно ответила я. И правда, в воздухе отчетливо чувствовалось висящее напряжение, словно перед грозой, и я всё ждала: когда уже рванет? Но напряжение копилось и густело, а разряда так и не было. Ольгерд тихо вздохнул и отложил записную книжку с карандашом в сторону. - Да, злюсь, - так же честно ответил мне поручи. Ну, хотя бы правда, и на том спасибо, - А что ты мне предлагаешь делать, когда мой человек уходит на полчаса в штаб с двумя сопровождающими, они возвращаются без него, а сам человек приходит к вечеру с обгоревшим лицом и в свежей форме? Я с кряхтением села и повела больным плечом. Действительно ведь, если бы кто то из моих подчиненных выкинул такой финт, я бы не была такой спокойной, так что Ольгерд еще отлично держится. Я пересела ближе к поручику и заглянула ему в глаза: - Прости, я не специально, - повинилась я, состроив щенячьи глазки, - Но я правда потерялась. - Да я не сомневаюсь, - устало вздохнул он, - А потом что было? Ну что ж, приедтся говорить правду. Как и всегда, в общем то. Я в трех словах пересказала события дня, без упоминания того, что в горящий сарай я таки заходила (а то бы Ольгерд меня сам придушил за такое), как и того, что мне еще неделю было велено ходить в госпиталь на перевязки. Поручик только критически посмотрел на меня, покачал головой, а потом обнял одной рукой, притягивая ближе в себе. Так-с. Такого развития событий я не предвидела, но, по правде сказать, так даже лучше. Я прижалась ближе к его груди и обняла за пояс. Сердце у меня под щекой билось медленно и ровно, а грудная клетка так же равномерно поднималась и опускалась на каждом вдохе, что я сама не заметила, как глаза стали закрываться, а на сознание накатила приятная дрема. Вывел меня из этого состояния тихий смешок Ольгерда. Я подняла голову и вопросительно помычала. - Когда нибудь я точно сойду с ума от беспокойства, - тихо сказал мне Ольгерд, - Я тебя слишком люблю, а ты слишком любишь влипать в неприятности. Да, неприятности я действительно люблю... Стоп. "Я тебя слишком люблю" - это он сказал? Или мне послышалось? Любит? Ольгерд? Меня?! Хотя я так удивляюсь,ькак будто мне об этом не говорили абсолютно ВСЕ. Я заглянула Ольгерду в глаза и в тот момент все решила. К черту устав! Я решительно ухватилась Ольгерда за воротник мундира, засталяя наклониться ко мне, и поцеловала. По настоящему. Его губы на ощупь оказались нереально мягкими, какими их в книжках описывают у девочек, и было совсем не мокро и противно, каа было у менч раньше. Это было... нежно, чувственно. Ольгерд почти сразу перехватил инициативу, да я и не сопротивлялась, позволяя себе полностью отдаться этим губам и этим горячим рукам. Пожалуй, вот она высшая степень моей любви. Я доверяю. Я отпускаю контроль за ситуацией и позволяю кому то другому вести. И с Ольгердом мне не было страшно. Когда кислород закончился, поцелуй пришлось разорвать, но никуда из объятий я сбегать не собиралась. Я только поправила чуть съехавший воротник мундира Ольгерда и с улыбкой спросила: - Мне обязательно озвучивать, или ты сам догадаешься? - А ты озвучь, - лукаво улыбнулся мне Ольгерд и заправил мне за ухо прядь волос, которая лезла мне а глаза. Ну, с Богом. - Я, - я показала пальцем на себя, - Тебя, - теперь на него. Ольгерд только с улыбкой наблюдал за мной, так и не выпустив из объятий, - Люблю. Вот и все. Призналась. Ольгерд нежно мне улыбнулся и снова коротко поцеловал. Я ответила, но углублять не стала. Интересно, у меня так голова кружится от эмоций, или от угарного газа? Так я и заснула, сидя в объятиях Ольгерда, и в эту ночь я спала как никогда спокойно.