Рысь в мешке

— Ебла… дурак, это другой стороной! — Саня косится на мятую инструкцию, где всё в картинках, вертит её и разглядывает, очень чётко пробегаясь тёмными глазами слева направо. — Хотя, бля, тут ху… фиг разберёшься… — Вот здесь ведь стрелочка и пунктир, — Эдик указывает своим длинным пальцем и отбрасывает выпавший из хвоста дред. — Сюда и прикручивать. — Так это не ножку, блять, а весь этот… каркас! Блин! — Так, Тём-Тёмыч… — поднимаю под подмышки без особого интереса наблюдающего за чужаками в доме ребёнка. Машинки возит по своему ковру с разметкой, звуки машинные же издаёт и только иногда косится в сторону этих инженеров-конструкторов. И шмыгает уже чаще, чем моргает. — Пойдём нос прочистим… — Я хотел собрать тр-р-рактор… — разворачивается на меня по пути, скользя в носках с человеками-пауками по ламинату. — Там не приделывается… Констр-р-руктор. Выдыхаю — на Саню, неумеющего маты запикивать, ему похер. Завожу в ванную. — Не приделывается? — переспрашиваю и двигаю от стены к умывальнику подставку для ног, чтоб достал этот маленький человек. — Посмотрим потом, когда Даня придёт, ладно? — Ладно… А мама когда придёт? А вот на этот вопрос я ответа не знаю. Диана в больнице — какие-то осложнения, на сохранение положили и смотрят пока, но вроде собираются назначать кесарево. Не помню, какая там у неё неделя, не разбираюсь, но рожать должна была, по идее, в новом году — в самом начале января. Почти через месяц. Вот и сидим тут вторую неделю с больным мелким все по-очереди… Ну, кроме Сани, он случайно зателел помочь кроватку собрать. Главный в этом доме сейчас, какого-то хера, я — и по готовке, и по уборке, и по всем бытовым нуждам. У Дани первые зачёты и контрольные начались перед зимней сессией, у Эдика, с которым Диана реально просто дружит и он за компанию, походу, тут с нами тусит, тоже завал на работе. Не массажной работе — он, оказывается, ещё мебельный дизайнер с недавнего времени. Не впервые, причём, лет пять этим в прошлом занимался… И шкаф свой тот сам себе проектировал. А с кроваткой, сука, разобраться всё равно не могут! Может Тём-Тёмыча попросить? Он смышлёный вроде, чем это не большое странное лего? — Вечером позвонит, спросим. — отвечаю этому мелкому, когда самостоятельно избавляется от соплей. С забавной такой тщательностью высмаркивается: сначала одну ноздрю, потом другую, потом пальцами подчищает всё, что не вышло. А я чувствую, когда помогаю вытереться, что горячий он опять. Да и вялый какой-то. — Так, сейчас ещё температуру измерить надо. — Ура, сироп! Радуется, чудной, что жаропонижающее его вкусное апельсиновое пить надо. Привык, походу, за пару дней, когда до тридцати восьми подскакивала… — Если не очень большая, то нельзя сироп. — Нельзя-я-я? — грустнеет заметно, бровки домиком складываются над глазами-бусинами. — Почему? — Потому что температура означает, что твой организм с плохими вирусами дерётся. — веду обратно в комнату и достаю электронный градусник в виде какого-то зайца. Вставляю Тёме под мышку, усадив его на кровать-машинку, а сам не знаю, где пристроиться — вот это вообще не моего размера мебель, на полу удобнее. — А сироп нужно пить, чтобы он отдохнул и набрался сил. — Сок, подержи! — Саня орёт, будто я в паре километров, а не шагов. Помогаю удерживать, чтоб наконец прикрутить колёсики. — Вот и закончили. — Эдик шатает конструкцию, проверяя на прочность, отходит, глядя не менее оценивающе, чем на шкаф. — Надеюсь, она останется довольна… — Диана или Саша? — хмыкаю, подозревая, что им обоим будет глубоко похер. Главное, чтоб не развалилось ничего… Приподнимаю снова, чтоб Дурдом, что так и сидит на корточках, вытащил из-под одного колеса инструкцию. — Саша? — хмурятся оба, один сбоку, другой снизу. — Вроде так хотят назвать. — пожимаю плечами, осматривая комнату… Я бы всё это младенческое в нишу Рысика переставил — и темноту там можно сделать в любое время с помощью шторки, и сквозняков нет. Но надо было, наверно, в Дианину спальню… И нахера тогда здесь собрали? Ладно хоть на колёсиках. — Ну, хоть не Соколовы они… — стонет Саня, поднимаясь. Двадцать шесть, а уже всё — без звука положение поменять не может. — Давайте, короче, мне бежать надо. У меня Лесовик. — Домой или в БН? — спрашиваю, запихивая между всеми четырьмя бортиками матрас прямо в упаковке, чтоб проверить размер. Вроде совпадает. — В БН, скоро туда всю хуй… Вещи все перевезу. — оборачивается на мелкого, и я тоже, но тот заснул, походу, с градусником. — Лиля насовсем одну випку выделила, которая недоделанная как раз. За проценты. — Сок, мне тоже уже пора. Туда… — Перебиват Эдик, подняв глаза к потолку… Не в царствие небесное, просто бабку какую-то мнёт в этом же подъезде на два этажа выше. — Но не думаю, что вернусь. — Давайте, валите уже, мне ещё кашу варить… — подгоняю. — Славику привет, с бабулькой удачи. Вытягиваю градусник и вижу относительно нормальные тридцать семь и два, укрываю Тёму пледом с динозаврами и реально иду кашеварить. Вот знала бы мать, что я превратился… в мать. Может и не приставала бы со своей лавандой.        — «Купить что то        ?        Поесть»        Сообщение как нельзя кстати — только задумался, что одной рисовой кашей мы тут все не наедимся… А чтобы ещё что-то быстрое и сытное сообразить нет ни идей, ни продуктов, ни сил. На макароны с сосисками и блины уже смотреть не могу, от гречки вообще все нос воротят.

      

— «что угодно вредное и побольше

      

скоро приедешь?»

            

— «Уже в автобусе»        Улыбаюсь. Помыться, сука, некогда, а я улыбаюсь! Это вот и есть так называемое «женское счастье»? Когда сопли кому-то вытираешь бесконечно, шкафчики волнистые на душной маленькой кухне даже ночью перед одним глазом стоят, пока перед другим список продуктов прокручивается, и непрерывно за всех переживаешь, но при этом всё равно какое-то ебанутое душевное равновесие. Пиздец какой-то, в отпуск же на НГ планировал… В тепло. А теперь и здесь тепло. Странно и местами пугающе, где-то в двух кастрюлях супа от выгорания, но тепло. Слышу топот — мелкий очухался. — Саша! — хватает меня за штанину, но устаёт держать и маленькая рука щекотно сползает вниз по голени. Не пнуть бы так, случайно дёрнувшись… — А у меня нет температур-р-ры? — Почти нет. Кушать будешь? — Не знаю. — забирается на табурет и болтает ножками. — Попить хочу… Наполняю его маленькую кружку водой, протягиваю и накладываю кашу, потому что у этого гнома «не знаю» означает «не против». Особенно если мультики включить, что угодно сожрёт. Сажусь сам и только сейчас понимаю, как же, сука, устал за день. Вообще бы не двигаться больше сегодня, даже спать тут готов, прямо за столом, уткнувшись лбом в липкую ложку и вертолётик из киндера. Мелкий тоже засыпает чуть не в кашу своей круглой мордашкой — идём умываться, чистить зубы, капать капли в нос и по новой измерять температуру. А потом и совсем укладываться… Блять, я даже во множественном числе уже, как мамаши, говорю! Хотя я и с Даней так делаю, по-моему, а его я в качестве ребёнка давно уже не воспринимаю… Особенно видя, сколько он на самом деле делает. Я бы на его месте точно в дурку загремел, поэтому и взял сейчас все домашнее на себя, чтобы позволить ему спокойно сдавать свои экзамены. Пишу, чтоб в домофон не звонил, спускаюсь встречать сам и забираю пакеты с таким желанным и ароматным фастфудом… Даже не заглядываю — похер, что там, когда от запаха полный рот слюней. — Спит… — Рысик, умывшись и переодевшись, возвращается из комнаты, где Тём-Тёмыча проверил. — Он температурит ещё? — Немного. Высокой не было, не сбивали. — терпеливо пью воду, чтобы поужинать вместе. — Как у тебя прошло? — Нормально, Барышкину пофиг вообще, все сдали. — Хорошо. Обнимаю его, стоящего передо мной, за талию, тру зачем-то и отпускаю, чтобы наконец поесть… А он садится не на табурет, а на колени. — Можешь так меня покормить? Так, не одного меня ещё и тематическим голодом накрывает, похоже. После Саниного ДР никакого БДСМ-а не было. Сначала я простыл и три дня валялся, потом некогда было, теперь ещё более некогда. Целоваться — иногда с оргазмами — успеваем, но этого, оказывается, мало. И вот тут я тоже, блять, не ожидал, что у меня новая потребность разблокируется… Сначала не очень явно: покомандовать внезапно хотелось по поводу и без, по щеке дать, когда просто в лифте обнялись. А потом очень отчётливые мысли и образы начали всплывать, как мне хочется, чтобы он беспомощно постонал, поморщился и помучился под моими руками. Даже практики конкретные не представляются, только ощущение, очень острое и выжигающее что-то внутри. Почти без возбуждения даже — не физического удовлетворения хочется, а в башке. Эмоциональной разрядки. Думал об этом раньше, после одной лекции в БН-е, где пара Домов презентации о причинах показывали. Один только про садизм повествовал, как всё это с детства проявляется, а второй про жажду контроля, который в других сферах жизни отсутствует. И вот на этом завис немного: часто слышу про эту зеркалку, что Верх в жизни — человек в какой-то сфере ведомый, а низ наоборот руководить заебался… У меня, походу, что-то другое. Будто я только с Даней могу добиться такого чистого контроля, которого в жизни добиться никогда и не пытался. Так влиять, что реакции и результат видно сразу. Вот сейчас так хочется. — Нет. — улыбаюсь и целую, а потом хлёстко опускаю ладонь на щёку. Беру за волосы, тяну, несильно запрокидывая голову, и даю ещё две подряд пощёчины, глянув в зелёные, сверкнувшие желанием глаза с проступившей от резких ощущений влагой. Заметно порозовевшая кожа, покорно убранные за спину руки, сухие губы и горячее дыхание. Жарко. — Открой. — интонации у меня вообще не приказные, как у простых бытовых просьб, только без «пожалуйста». Но Рысик беспрекословно слушается, размыкает челюсти, и плевок на чужой горячий язык заставляет член в штанах дёргаться от предвкушения. Запрещаю закрывать и размазываю свои слюни большим пальцем, проходясь по ряду зубов, оттягиваю упругую щеку. И после разрешения сглотнуть шлёпаю по горящему личику ещё раз. Кладу руку на светлую шею, давлю по-настоящему, перекрывая дыхание. А когда отпускаю — не позволяю восстановиться и сразу же грубо толкаюсь двумя пальцами в рот, так и удерживая ладонь на кадыке. Не церемонюсь и проезжаюсь по всей поверхности языка, нажимаю на корень пару раз, случайно царапаю нёбо и не даю подстроиться под ритм. И последний удар по щеке в завершение, особенно звонко разлетающийся по маленькой кухне, отскакивающий от каждого шкафчика и возвращающий в реальность. — Всё, Рысь. — глажу и целую в веснушки на переносице, стирая скатывающуюся слезинку. — Давай кушать, пока не остыло. — Я хочу тебе… Даня скользит руками по моим бёдрам к заметному выпуклому очертанию, но перехватываю ладошки: — Нет, давай не сейчас. Не сегодня, ладно? — Почему? — Не хочу так — быстро и без сил, Дань. И на мелкого оглядываться ещё, вдруг проснётся. — наклоняюсь и мягко-мягко касаюсь губ. — Завтра же суббота? Давай Алинке на весь день его сплавим. — Ладно… — вздыхает и поднимается, забираясь ко мне на колени. — Ой! Я тебе ещё наггетсы взял, но они в рюкзаке… Нести неудобно было.

***

Жужжит. Не понимаю сразу, над ухом где-то или внутри — сердцебиение от резкого пробуждения такое, будто эта мышца в груди и заходится вибрацией, всё тело дрожью прошибает… Но когда открываю глаза, понимаю, что всего лишь упираюсь плечом в дребежжащую тумбочку, на которой телефон на беззвучке совсем не беззвучно сотрясается. — Чего? — отвечаю, даже не глядя, а Даня под боком вертится и устраивает любопытное сонное личико у меня на груди. — «Сок, короче… — начинает Саня сквозь шум машин. Отчётливо слышу, как сигналит кто-то посреди остального дорожного шуршания, тоже будто в башке этот звонкий гудок. — Да погоди ты, блять! — этот крик Дурдом явно адресует не мне, но трубку подальше отвести не удосуживается, так что глохну. Даже Рысик остренький подбородок вскидывает и больно приземляет мне на рёбра, от чего вздрагиваю, недовольно хмурясь, а он тут же извиняется — гладит пострадавшее место и касается губами. Провожу по его растрёпанным волосам, обозначая, что не злюсь, а друг на том конце перестаёт чем-то хлопать и щёлкать, возвращается: — Пиздец, ебанулись все…» И вот не поймёшь же, сука — я это нихера, как обычно, спросонья не соображаю, или реально он просто пожаловаться звонит в… Отрываю от уха экран и смотрю на время: в семь сорок утра! — Чего? — повторяю уже с другой интонацией. — «Ты ща где?» — Где люди. — опять речь прогружается, будто я от интернета медленного работаю. — Нормальные в это время. Сплю я, чего тебе надо? — «Бля, ну ты по-человечески можешь? — вздыхает, а потом вспоминает, походу, что не могу, раз сонный, и даёт подсказку: — Дома ты или у Рысика? — Дома… — киваю, а потом поворачиваюсь на зелёные глаза рядом. — У Рысика. — «Ой бля-я-я, дай мне его тогда, если не спит!» — Не спит. — отвечаю зачем-то и долго обрабатываю смысл просьбы под «давай быстрее» и «ну Сок, чё ты завис?» и закономерно интересуюсь: — Нахера? — «Сука, до него быстрее дойдёт, некогда мне ждать, пока у тебя мозги прогреются!» Передаю удивлённому, уже почти целиком перелезшему на меня Дане, наблюдаю, как внимательно слушает, сверля пустым взглядом комнату и резко вскакивает. — Да, хорошо… Который возле галереи? — уточняет что-то встревоженно. — Угу. Отдаёт мне телефон с уже сброшенным звонком, переползает коленками на свою половину Дианиной кровати окончательно и собирается вставать, игнорируя, блин, мой вопросительный взгляд! Приходится снова слова говорить. — Что случилось-то? Ты куда? — Надо встретить Славика? — с не менее вопросительной, чем мой взгляд, интонацией произносит. Сука, вообще не въезжаю, как во сне диалоги. И от пояснения тоже яснее не становится: — Он после какого-то юбилея сидит в Маке с каким-то вывихом. — А почему я-то, блять? Или ты? Или мы? Саня сам не может? — Он как раз ехал и там какое-то ДТП, но ничего страшного, разбирается. Но Славика почему-то надо срочно забрать, почему, я тоже не понял… И это рядом тут, за парком Мак. — Реально все ебанулись… — запрокидываю голову, вжимаясь затылком в подушку. — Ладно, поехали… Или пошли? Его куда забирать-то? — Не знаю. Можно к нам пока… Но Тёму нельзя одного оставлять. — Окей, — поднимаюсь с очень недовольным видом. — Сам схожу тогда. — Давай лучше я. — Почему это? — Ну… Мы вроде подружились, и… он со мной точно пойдёт. — Ага… — сначала соглашаюсь, а потом только думаю. Звучит вроде логично, реально хорошо ладят. И реально рядом тут. И я пока завтрак какой-нибудь посложнее хлопьев с молоком могу намутить и с Алинкой насчёт Тёмыча договориться. — Ладно. Кофе мне возьмите по дороге, если он вменяемый… — Хорошо. Падает обратно на кровать уже в джинсах, натягивая худи на ходу, перебирается на меня сверху, клюёт в губы и скатывается уже с моего края на пол. И убегает. А я смеюсь чему-то, как дурак, глядя в потолок и решаю тоже сделать маленькое зло: позвонить и разбудить сестру. Раньше встанет — раньше мелкого заберёт. Самого его проверяю, прокравшись в их с Рысиком комнату, хотя Даня наверняка уже сам посмотрел… Спит, слюни на подушку с самолётиками пускает. Вроде не горячий. Быстро умываюсь, роюсь в холодильнике и решаю яичницы всем пожарить… Тём-Тёмычу в формочке в виде неведомого зверя: для медведя уши слишком большие, для мыши — недостаточно. И когда уже стою у плиты в синем Дианином фартуке и досыпаю с открытыми глазами, глядя куда-то сквозь яркий блестящий желток в шипящей белой жиже на сковородке, раздаётся звонок в дверь… Плетусь туда, открываю, даже не подумав… Розы. Первое что вижу — розы. Красные, штук двадцать. А за ними лицо очень смутно знакомое, хоть половина и скрыта за цветами, с пугающе-светлыми глазами и бесцветными, какими-то серыми бровями. — Ты кто? — угрожающе отводит букет в сторону, а до меня доходит — Валера. Лично ещё не пересекались, но видел на фотках и слышал по телефону его пьяные угрозы уйти и никогда не возвращаться, когда Диана ключи у него отобрала. — Сок. — А чё не Дюшес? — голос прокуренный и сиплый, но смирившийся. Без агрессии, да и не стал бы он скандалить — и так страдает от похмелья, не до разборок со мной двухметровым. — Ещё одного хахаля нашла? В прошлый раз какой-то папуас был, теперь… — Ага, — перебиваю, — тебе чего? — Её. — У неё имя есть. — оборачиваюсь, опасаясь, как бы не пригорело… Некогда мне тут с этим новоявленным трезвенником болтать. Вздыхаю: — В больнице Диана, ещё вопросы? — В какой? — Адрес не дам, всё равно не пустят. — Да бля, мне поговорить надо! — Позвони. — Я чё дебил, по-твоему? — а вот теперь пытается мужика из себя воображать, аж плечом воздух передо мной толкает. Но меня не рискует — реально осознает масштабы, походу, быстро сдаётся: — Она трубку не берёт! — Ну, — пожимаю плечами, — тогда ничем помочь не могу. Захлопываю дверь перед красным носом и игнорирую ещё пару звонков — сценка, блять, как в тупом российском сериале, разве что там обычно реально новый кавалер самой женщины открывает, а не её брата… Зато вовремя сковородку выключаю. Тёма прибегает и недавно купленного динозавра на колёсах возит по кухонному столу, дуя со слюнями на завтрак, чтоб быстрее остыл. Хочу чай себе заварить, пока жарю ещё порцию, но вспоминаю, что кофе же заказал… И насчёт третьей яичницы решаю пока не запариваться — Даня не будет, у него йогурт, а Славик вряд ли в Мак просто посидеть забежал… Короче, потом разберусь, проснуться бы до конца сначала. Контролирую умывание мелкого, носки ему достаю, а то в тапках-лапках, как у Рысика, он только до кухни и доходит обычно, скидывая от скуки во время еды, сестре отвечаю про погоду, чтоб майку с шортами случайно в начале декабря не напялила. Решаю ещё постельное детское поменять — все самолёты в соплях и слюнях уже, лезу в шкаф… И снова звонок из прихожей. Не тороплюсь, предполагая, что опять этот неадекватный, а потом понимаю, что может и Даня со Славиком уже — он хоть и с ключами ушёл, но дверь-то я изнутри запер. Двигаюсь к выходу из комнаты… — Там дядя Саша! — бдительный Тём-Тёмыч уже на подставке из ванной в глазок смотрит, соскакивает с неё и уносит на место… Соображаю, какой ещё дядя Саша, пока открываю… Доходит, когда вижу незванного гостя. Точно. Дядей же его сделали, чтоб не путаться, а то «Саня» от мелкого слышать слишком угарно. — Ну чё, где этот оболтус? — без привета, зато с очень грозной и напряжённой физиономией. — Славик? Они не вернулись ещё. Сам только сейчас понимаю, что реально уже надолго пропали — тут два шага идти, а нет уже полчаса. — Блять. — тёмные глаза резко в подъездную стену упираются, а кулаки сжимаются на секунду. Явно сдержал порыв что-нибудь побить… Не к добру. Смотрит мне прямо в глаза, сдёргивает серый капюшон куртки, громким рывком расстёгивает кнопки воротника и сдирает шапку, волшебным образом наводя на башке порядок одним движением руки. Полоски только на лбу отпечатались. Ловит мой взгляд: — Вот нахуй я с ним связался, скажи? — Проходи. — вздыхаю, пропуская в квартиру. Отправляю мелкого в комнату строить новую трассу для машинок с горкой и завариваю этому Дурдому чай. — Я не знаю, чё я с ним сделаю… Вторую руку вывихнуть охота! — А с первой-то что? — Бля, ты же не в курсе… Короче, у них был юбилей фирмы или какая-то такая хуйня, на всю ночь бухаловка в этом банкетном… Ну, который по пути на дачу к нам. И там, походу, был мужик, с которым он в Москве трахался. — И они снова?.. — Не, после такого я бы хуй за ним попёрся! Он попсиховать решил, как обычно, допсиховался до того, что вилку чуть не воткнул в этого близкого друга их директора, как выяснилось. Ладно, с работы не попёрли, все бухие всё равно, просто вежливо попросили свалить… И этот ебанат свалил, знаешь куда? На балкон. Решил ещё повыёбываться напоследок, уйти красиво, сука, со второго этажа в сугроб. Там потолки трёхметровые, второй — почти четвёртый! — Пиздец… Кроме руки ничего не отбил? — Да он ваще ничё не отбил, — Саня в очередной раз тянется, чтоб глотнуть чай, но вновь решает, что договорить важнее. Раз пятый уже так. — Он перила забыл отпустить, когда прыгал. Так и вывихнул. Скорую хотели вызвать, там сказали, походу, в травму самим ехать, этот московский пидорас и повёз на такси. И достал его с балкона он же, вроде… — Охереть. — И это было в четыре, а позвонил он мне уже из Мака в семь! Шлялся три часа где-то, блять. Но уже один, по крайне мере, я очень, нахуй, надеюсь, что ещё какого-нибудь ёбыря своего не встретил. Наконец делает глоток, а я вздыхаю, отправляя в рот кусок яичницы… И хмурюсь потом всплывшему в голове вопросу: — А ты откуда это всё знаешь вообще? Явно же не Славик рассказал — во-первых, вряд ли он в состоянии, во-вторых, половину бы из поведанного зацензурил. — С ними был ещё Зифин кореш… В БН иногда заглядывает, такой… С ебалом косым. — понимаю моментально — реально очень асимметричное лицо, будто двух разных людей сшили. — Тоже там работает, оказывается, он мне и написал, что они тётке дежурной в травмункте Славика сбагрили, и что этот долбоёб ещё и портвейн спиздил! Фыркаю, дожёвывая, но колючее беспокойство никуда не уходит. Собираюсь уже Дане звонить… Но дверная трель опережает. — Сань, — шлёпаю друга по плечу на пути в прихожую, — вы только выясняйте как-нибудь потише или не здесь… Не надо больше мелкому словарный запас пополнять. — Постараюсь, но ничё не обещаю.

***

— А чё они там? — от сестры пахнет какой-то ванилью и снегом с улицы, а во мне это будит воспоминания, как, когда я совсем мелкий был и Алинки ещё не было, мать с работы зимой возвращалась и отдавала мне пакет с продуктами, чтоб на кухню отнес и дал ей раздеться, ища там что-нибудь вкусное. И вот от шубы её похожий аромат разлетался, точнее от меха только сыростью несло, а от шёлкового платка на шее — сладкими духами. — Разговаривают, — многозначительно смотрю, пока Даня на корточках Тём-Тёмычу ботинки на липучках помогает надеть. Ну как помогает — следит просто, чтоб сам правильно ноги засунул и ровно эти застежки прилепил, не маленький ведь уже. — Надеюсь, не долго будут, вы далеко не уходите. — Да, я ключи потом вам отдам на всякий случай, — Рысик встаёт, мелкий со стульчика тоже сползает и деловито берёт Алинку за руку, — когда мы пойдём… — Да мы в соседний двор опять, да? — косится моё чудище на ребёнка, болтает его конечностью в своей ладошке. Нашла, наконец, брата по разуму — у неё психологический возраст тоже явно четыре года не привышает. — На качели? А Тёма сразу загорается: — На каче-е-ли-и-и! Выпускаем их в подъезд и синхронно выдыхаем, прислушиваясь… Эти два балбеса в комнате мелкого и Рысика подозрительно тихо и подозрительно долго общаются. Это мы подумали, что атмосфера детской успокаивающе подействует и домики из лего да плюшевых зверей никто крушить не будет… И сработало, походу: ни матов, ни криков, ни — к счастью — стонов никаких не слышно. Но и нихера непонятно так, скоро ли закончат и начали ли вообще свои разборки. Может убил там один второго по-тихому и труп в игрушки зарыть пытается? — Может проверить? — Даня мотает головой на эту дверку в конце коридора, на которую я и залип. — Не, давай лучше не будем их трогать… Иди ешь пока, так ведь и не позавтракал. — Я картошку у Славика доел с молочным коктейлем, пока мы кофе тебе ждали. — О, кофе, точно… — хватаю стаканчик с полки в открытом шкафу прихожей. — Спасибо. — Мы потом домой поедем? К тебе? Нравится мне, что «домой» теперь у нас у обоих два. Я эту маленькую квартирку не то чтобы ощущаю постоянным местом жительства, но вот на язык стало ложиться привычно — и с Рысиком так говорю, и с мелким, они-то здесь реально выросли и прописаны. И ориентируюсь тут уже почти как у себя… Как у нас. Вот в моей двушке Даня уже ощущается основным вторым жильцом, и хочу, чтоб так он там себя и чувствовал, даже поддерживаю все предложения по добавлению уюта. И на растения комнатные согласен, и на гирлянды — он вроде адекватный, относительно Алинки, в магазин «тысяча мелочей» не собирается пространство превращать. — А ты хочешь сразу ко мне? — нагло пользуюсь моментом и ловлю прямо за талию, притягиваю к себе, глажу спинку и пересчитываю сквозь плотную ткань худи позвонки. Ну а что? Мы вдвоём, не уставшие, не надо ничего готовить, убирать и никаких детей поблизости нет — не чаи же, блин, гонять! Да и кофе подождёт, ставлю стаканчик обратно. — Я думал, погуляем. Сходим… Не знаю… На свидание? Предлагаю тихо, почти на ухо, а потом, поднявшись одной рукой на шею, дразню — приближаюсь губами, но не даю коснуться. Внутри искорки разлетаются, как от бенгальского огня, когда чужой рот приоткрывается в попытке поймать меня для поцелуя, опаляет горячим дыханием, тянется беспомощно совсем чуть-чуть — ровно столько, сколько позволяет моя ладонь над его кадыком. И в этом уже столько вкусного, что боюсь слишком разыграться. Особенно когда отстраняюсь под умолящим взглядом совсем и отхожу на шаг. Вздыхает, маленький, так печально, когда кофту ему от своих отпечатков-складок приглаживаю, шумно сглатывает и шепчет: — А можно сначала к тебе? — Нельзя. — у меня уже другой план вырисовывается от ощущения жёстких косточек под пальцами, будто до сих пор на расстоянии чувствую. Но хочется немного поиздеваться. — Открой рот. Слушается и загнанно смотрит, как ниточка слюны медленно тянется из моего рта, касается и стекает по шершавому языку глубже, а затем, обрываясь, остаётся на сухих, ещё не тронутых сегодня губах. Довольно сглатывает, вижу даже, как зрачки по-кошачьи расширяются. Облизывается и вымурлыкивает ожидаемый вопрос: — Почему? А у меня уже всё, тормоза отказывают. Не могу на него такого просто смотреть… Но хочу ещё посмотреть: — Хочешь поиграть? — идея приходит, немного сумасшедшая. Даня неуверенно кивает, а я обрисовываю сочиненные на ходу простые правила: — Если сделаешь сейчас всё, что я скажу, то поедем сразу домой. Даже в магазин заходить не будем, закажем потом, что захочешь. А если не сделает, то поедем в БН — играть с зажимами, которые я свои-собственные до сих пор не купил, потому что планирую в качестве подарка на какой-нибудь ближайший праздник. Но об этом тоже умалчиваю, а то мотивации не будет. Даня почти не раздумывает: — Хорошо. — Тогда повернись… Да, вот так. Теперь отойди к шкафу. — наблюдаю, как встаёт рядом с дверцей в более чистом углу прихожей. Спиной ко мне. — Снимай кофту. Оборачивается удивлённо, но выполняет: кладёт на детский стульчик рядом с ковриком. Дальше приказываю снять футболку, отходя к комнате, из которой Саня со Славиком в любой момент могут выйти… Пишу этому Дурдому, чтоб и не высовывались пока, в надежде, что увидит… — Теперь джинсы. — сам отчего-то нервничаю, похлеще кофе бодрит это маленький страх быть застуканными. Спалиться перед этими двумя не прям уж страшно, конечно… Ну, мне не страшно, а вот Рысику, уверен, было бы ужасно стыдно. Подумываю даже не избавлять его от всей одежды, но от Сани через стенку приходит «Ок», а спустя секунду слышится крик: — У нас всё ок, если чё! Но вы там если куда собираетесь — не торопитесь! — Я понял, но пусть Славик тоже голос подаст! — ору в ответ, еле сдерживая смех, а затем почти шёпотом добавляю Рысику: — Раздевайся полностью. — Да нормально всё! — Славик показывает, что живой. — Я… — Даня мнётся заметно, хватаясь за резинку трусов. Вертится, не зная, через какое плечо на меня посмотреть… — Они же могут… — Ага. — весело киваю, наблюдая с каким-то ненормальным умилением за его метаниями. — Могут. Но я хочу, чтобы ты разделся. Дышит быстро и нервно, глубоко, лопатки сзади слегка вздымаются. Решается. И через несколько секунд всё же тянет трусы вниз и обнажает две бледные круглые половинки. Вытаскивает, подняв, одну ногу, снимает с другой и кладёт к остальной одежде. Красивый. Стоит, немного сутулясь от тревоги, полоска позвоночника разделяет ровную спину на две части, нечёткие мышцы напрягаются и проступают заметнее от каждого микродвижения или вздоха. Не поворачивается на меня без разрешения, позволяя с наслаждением рассматривать широкие плечи с веснушками, ямки на пояснице, подколенные впадинки с синими венами… Всё бы зацеловать, но это дома. — Иди сюда, на колени. — указываю перед собой, когда откликается на мой голос. Развязываю свои домашние штаны, тонкая ткань которых возбуждения совсем не скрывает, но хочу, чтобы он спустил их сам, своими лапками. — Да, я вчера не хотел быстро и оглядываясь, но вот что-то передумал. Так что давай, порадуй меня своим ротиком. Смотрит в сторону своей комнаты уже так, для галочки, ибо глазки на смущённом розовом личике блестят и реснички на них дрожат уже совсем не от страха. Соображает, когда складываю руки на груди, сам тянет ткань вниз… Лижет быстро и щекотно выскочившую головку кончиком языка, проходится по всей длине поцелуями, придерживая рукой, а потом только обхватывает губами. Сука, ноги сводит… Не знаю, как встать, чтоб напряжение равномерно распределилось, опереться бы куда-то. Останавливаю и отхожу дальше, наваливаюсь спиной прямо на дверь в комнату, где то ли дипломатические переговоры, то ли воспитательная беседа, но по-прежнему нихера не слышно, хватаю Даню за волосы — не с целью добавить красок, а просто, чтоб контролировать, как бы не сделал мне чересчур приятно или больно. Не хочется издавать звуки. Начинаю помогать свободной рукой и времени реально много не требуется: от каждого напоминания о вообще ни разу не интимной обстановке вокруг крышу сносит. Кончаю, прикрыв глаза, с глубоким рваным выдохом на подставленный язычок, но, поскольку не целюсь, попадаю и на лицо. И в глаз, сука… Смешно, мило, но как бы не… Ручка двери за мной дёргается. — Беги мыться, — шепчу, наскоро натягивая и завязывая штаны. И пока Рысик сверкает голой задницей по коридору, отвлекаю Саню, загораживая проход, и пробираюсь в комнату сам. Вижу очень хмурого Славика на стуле с перемотанной рукой и очень весёлого друга рядом. Всё-таки воспитательная беседа, походу. — Нормально всё у вас? — Да заебись, поговорили. А вы чё? Какого хуя выходить нельзя было? — Да там мелкий, он и так уже интересовался, чем это пахнет. — в сторону блондинистой макушки поворачиваюсь, подстриженной теперь коротко — прядь бесячая больше не торчит. — Чтоб не дышал никто перегаром, хватило ему уже жить с одним бухариком. Не вру, Тёма реально спрашивал! И отчётливо благоухающего после весёлой ночки Славика ему показывать не хотелось, надо тут теперь тоже проветрить. — Каким? — Саня хмурится. — А, ты про Валеру этого… — Ага. Он объявился сегодня кстати, спустя месяц почти. С розами. — О, я видел, походу. Во дворе у вас плёлся мужик с букетом, посреди дороги расшиперился, блять, сигналить пришлось раза три. Он всегда тормознутый такой? — Хер знает, я его тоже первый раз встретил, не разбирался. Вы домой? — Домой, куда ещё с этим щас… — кивает на Славика, что еле стоит, когда встаёт. — Мне зеркало ещё покоцали на выезде… Там пацан какой-то объёбанный в забор за мной влетел — выполз, слава Богу, живой вроде, я уже думал в скорую сначала или ментам. Но похуй, не сильно задел. А вы куда? — Тоже домой. Ко мне, в смысле. Неделю почти там не был… Выскакиваю в прихожую вперёд, беру стопочку Даниной одежды и в ванную ему закидываю. Про кофе остывший вспоминаю, делаю глоток. И Слава, глядя на мой стаканчик с каким-то подозрением, резко подпрыгивает — аж дверцы шкафа раздвижные трясутся: — Блять, я ноут в Маке забыл! Саня медленно и жутко поворачивается от вешалки с его курткой, сам даже опасливо сглатываю. — Ноут, сука? — цедит сквозь зубы тоном, заставляющим холодок по спине пробегать. — Ты нахуя вообще его с собой таскал? — Для презентации. — опускает Славик глаза. — Я же за ним вчера возвращался ещё… Шмыгает и внезапно для всех отворачивается, а мы с Дурдомом в панике переглядываемся. Давно не было никаких истерик. — Ты чё, реветь ещё собрался? — Саня спрашивает прямо. Подходит, трясёт за плечо и чмокает в светлый затылок. — Не реви, щас заедем поищем, может пока не спиздили. Помогает просунуть в пуховик покалеченную конечность, шапку натягивает прям на глаза, так что Славик раздражённо тянет выше и сам пытается ровно надеть одной рукой, но то с одной стороны сползает, то с другой. Даня выбегает из ванной, когда уже дверь собираюсь за ними закрывать, загружается, застыв в проходе… — А ноут вы забрали? — спрашивает, кидая взгляд на свой синий рюкзак возле стульчика. Открывает, достаёт и протягивает охеревшему Славику под ржач Сани. Тоже не могу сдержать улыбки. — Ты его чуть в Маке не оставил, я себе кинул, пока кофе там… — Бля, спасибо! — тянет хозяин вещицы здоровую левую, с облегчением выдыхая. Но резко этот поток воздуха прерывает: — А чё у тебя с глазом? Смотрю сам на моего котёнка… Блять. Всё-таки попало, красный теперь, веко припухшее. Даня к зеркалу поворачивается, будто сам только сейчас замечает: — Не знаю… Очень убедительно. — Ладно, давайте уже… — выпроваживаю, чтоб побыстрее это ебанутое утро закончилось и пошутить никто ничего не успел — по роже вижу, как у Сани на языке вертится. — Я тоже уже домой хочу. Закрываю дверь и падаю на этот маленький детский стульчик с какими-то ягодками. Советский ещё, вроде — должен выдержать. — Мы всё-таки к тебе? — Даня обнимает голову, улыбаясь. Стягивает резинку с моих волос, начинает их пальцами расчесывать и перебирать. — Да, ты ведь был умничкой. — обнимаю за бёдра и щупаю их сквозь джинсы, но вообще без подтекста сейчас. Просто руки лень поднимать или опускать к какому-нибудь другому менее чувствительному месту. — И извини за глаз, пожалуйста, я не специально. Не болит? — Просто щиплет чуть-чуть. Не страшно.