Рысь в мешке

Вот и суббота. Погода опять противная — солнце шпарит, а воздух по температуре градусов шесть. Мне вообще всегда казалось, что из-за учёбы это время года ненавижу, а сейчас вот, вроде, работа любимая, график могу под себя подогнать, а всё равно тошно куда-то идти, хоть убейся. Надо ехать зимовать в тропики… Ещё и на парковку адекватную в выходные снова хер проберёшься, даже на платной всё забито. Приходится оставлять у маленького старого торгового центра, где покупаю в единственном фастфуде на первом этаже кофе и бургер, иду в салон. Анжела сегодня последний день, а замену ей так и не нашли — хоть самому снова вставай… Сидит, в телефон тыкает, крутит белые волосы и тоже что-то жуёт. — Приветик, Сок! Кушаешь? — поднимает на меня глаза в огромных серых линзах, подведённые так, что природной формы не узнать. Улыбается мило. — Тебя там уже заждались! Хмурюсь вопросительно, пока кофе отпиваю, а она стреляет взглядом на дверь, типа, ага, там, не ослышался. Иду, не догоняя… Клиент на сорок минут раньше припёрся что ли? Не пожрёшь спокойно… Открываю. И замираю, напиток проглотить не могу: на кушетке знакомая голая задница. Из тысячи узнаю. — Слав, какого хера? — интересуюсь устало. И даже не знаю, что больше интересно: почему на неделю раньше вернулся или зачем вот этот вот перформанс. Не до него сейчас. Разворачивается недовольно. Ещё бы — явно же ждал как минимум распростертых объятий, а как максимум — хера в жопу. — Такой вот сюрприз. — бурчит, но всё ещё не встаёт. Реально думает, что буду сейчас его трахать? — Меня выперли. — Откуда? — не очень пока понимаю. — Из командировки? — Из квартиры. — садится наконец. — Я приехал, потому что у хозяйки вдруг с нихуя покупатель на неё нашёлся. Неделю дала. Нет, он реально проклят. Его самого надо в аренду сдавать тем, кто долго уже мучается и объявления на столбики клеит. Третий раз такая херь. — И почему ты здесь, а не в поисках новой? — уточняю, хотя всё уже по глазам, сука, вижу. Предупреждаю сразу: — К себе не пущу. — Сок, ну мне некуда… — лохматит свои светлые волосы. Отросли за это время, уже сантиметров пятнадцать — не торчат во все стороны, а почти лежат. Поднимается, подходит ко мне… И не встаёт на носочки, как обычно, а смотрит снизу вверх, подняв голову. Как я люблю. — И так премию урезали из-за того, что раньше вернуться пришлось. С зарплаты сниму в двадцатых числах, уже нашёл даже. — Блять, ты и в прошлый раз так говорил. — вздыхаю, отворачиваюсь и начинаю эскиз каких-то птичек рассматривать. Реально не до него, но разжёвывать особо некогда. — И в позапрошлый. Давай потом, у меня работа. Очень тупо сливаюсь, но как могу. Не хочется день портить, и без того какая-то тупая апатия. — Да какая работа? — не оставляет надежд. Нагибается теперь над столом, ножки расставляет… Вижу, что даже смазан уже. — Давай по-быстрому. И походу меня совсем мажет, раз трахнуть его сейчас, когда надо жрать в темпе вальса и трансферы печатать, кажется приемлемой идеей. Просто чтоб отвязался. Всё равно уже автоматически на него встаёт. Подхожу ближе, провожу по одной его маленькой половинке, обхватываю. Выше взгляд веду, по спине худой, к лопаткам, плечам светлым и чистым… И отпускает моментально. Веснушек, сука, у него нет! — Слав, реально некогда. — говорю и хлопаю по заднице. — Прости. — Нашёл кого-то? — невозмутимо поднимается. Шмотки свои со стула берёт. А меня пугает иногда его проницательность. — Можно и так сказать. — соглашаюсь просто. Сказать-то реально можно… Скандала точно ждать не стоит, но на всякий со смешком уточняю: — Ты же убиваться не будешь? — Не, я понимаю. — пожимает плечами с грустной улыбочкой. Грустной, скорее, не от моей новости, а от обломавшегося секса. — У меня тоже там один… Хотя пока хуй знает, чё срастётся. Даже совсем в Москву перевестись думаю… Но щас жить мне реально негде! — Хер с тобой… — достаю из кармана и кидаю ключи. — Но не больше недели. Сегодня четырнадцатое?.. Двадцать первого выгоню! Улыбается благодарно, пряча связку в карман, и уходит. А я думаю, когда, блять, успел двинуться до того, что уже от отсутствия точек на плечах падает?! Допиваю остывший кофе, готовлю всё и как-то совсем на автомате бью стайку ласточек на ноге миниатюрной девушке. А у неё волосы волнистые тёмно-русые, и от этого тоже передёргивает. Мысли вообще витают вокруг Рысика постоянно, о чём бы ни подумал, везде всплывает какое-то фантомное его присутствие. Но я так заебался что-то с этим делать, что просто… Живу? Пью кофе, ругаюсь на осень, орудую машинкой и, походу, больше не трахаюсь. Благодать. На самом деле, странный какой-то у меня день сурка — вроде разное происходит, но как будто из одних частей постоянно, как в калейдоскопе. Выбивает только то, что еду к Сане смотреть на долгожданных «щеночков»… Долгожданных исключительно по причине неадекватного количества переносов, будто важность их это повышает, хотя это даже не эстетская сессия, а тупое рабочее мероприятие с тематической подоплёкой. Короче, для меня вообще ничего долгожданного там нет… Так что в лифте даже в зеркало не смотрю и обнаруживаю себя уже на кожаном диване вполглаза наблюдающим, как трое парней в собачьих масках как-то там организовываются. — Голос! — Саня задорно шлёпает стеком первого по бедру — организовались, походу. Тот издаёт громкий полу-стон полу-крик, вскинув голову. — Хороший мальчик… Гладит «пёсика» по голове, будто за ухом треплет, пока остальные двое покорно сидят рядом на коленях с опущенными головами. Второй команду выполняет недостаточно громко, приходится повторять ещё раз — скулит в итоге, почти как настоящий пёс. А третий как-то глухо вскрикивает, но взгляда не поднимает… Не очень люблю я за всем этим наблюдать, да и в маске этой тканевой душно, но на что ради дружбы не пойдёшь. Я Саню вообще и по судам таскал с собой на практику, и реализм свой первый на нём бить учился — пёс как раз где-то у него на боку кривоватый красуется. Доберман в шипастом ошейнике. Перевожу взгляд обратно на представление, которое вообще так, для затравочки перед съёмками для Лекса. Кто из них Лекс-то?.. Только сейчас решаю всех поразглядывать, чтобы понять. — На меня. — Саня до сих пор хлопает кожаным наконечником по подбородку третьего. Глаза в прорезях маски блестят под светом лампы зелёным… Зелёным. Сука! Неверяще перевожу взгляд ниже, хотя какие, блять, сомнения — точно он, сосок проколот. Пиздец! Когда это нахер закончится?! Рысик узнаёт тоже и после нового шлепка замирает, глядит на меня своими хамелеонами. Приходится самому глаза куда-то прятать: неловкость повисает, будто вижу, чего не следует — маски-то подразумевают анонимность, и участники обычно не знакомы вне Темы и не могут идентифицировать полную внешность друг друга. — Плохой мальчик! Голос! — слышу, как Саня шлёпает его ещё два раза, пока тот не скулит. Звонко и протяжно. — Накажу тебя первым. Место. Возвращаю глаза на бледную фигурку, на то, как неуклюже ползёт на четвереньках к кожаной скамье, поворачивается боком, укладывается животом и выпячивает под хлопками по пояснице тощую задницу, обтянутую тканью простых чёрных трусов. — Нет. — Саня обхватывает его бёдра и тянет в сторону, разворачивая прямо к «зрительному залу». Прямо, блять, ко мне! — Вот так. Место. Выдыхаю шумно, когда парень прогибается вновь в спине, а резинку белья тянут вниз… Следы какой-то предыдущей порки ещё виднеются, но бледные, уходящие уже в зелень. Только думаю, что без них выглядит лучше, как тут же морщусь: первый удар тоузом — недлинным раздвоенным ремнем — оставляет поверх полосу. В первую секунду бледную, но почти сразу наливающуюся кровью, расцветающую, как лепесток какого-нибудь цветка, стебель которого бросили в воду с красителем. Даня лишь тихонько втягивает воздух. Дальше шлепки сыплются нешуточные, точные, и он крутит красиво двумя розовеющими половинками, шумно дышит и не уходит от новых следов, однако заметно напрягается и шипит иногда — видно, что больно и терпит. Счёт про себя останавливаю на пятнадцати. И что-то меня смущает то ли в этом количестве, то ли в повидении Рысика — тот уходит на четвереньках вроде вполне ровно, а когда садится на колени и опускает голову вновь, начинает вдруг подрагивать, дёргаться от каждого звука, пока достаётся второму «щеночку». Точнее, первому — самому громкому и послушному. Лексу, походу. Последний оказывается строптивым — уворачивается, закрывается, поэтому вторая часть «спектакля» начинается с него: Саня снова берёт стек и своим жутким доминаторским голосом отдаёт команды, парень меняет позы и получает резиновым наконечником по всем частям тела в случае ошибок, а в конце награждается тем, что «хвостик» в заднице немного крутят, тянут наружу и заталкивают обратно… Мерзость. Успеваю заскучать, пока остальных «Хозяин» просто водит за поводки по кругу, и только в этот момент замечаю, что Рысик тут вообще единственный в закрытом белье. Думаю об этом, когда помогаю прицеплять Лексу на соски зажимы — у парня, походу, кинк на похвалу, потому что ведёт он себя идеально. Или на камеру, что проплывает сверху в Саниных руках, так старается… Нехотя удерживаю кисти парня за спиной, пока этот Дурдом трахает его в горло большим искусственным дилдо — звуки ненавижу эти кошмарные, каждый раз боюсь, что на кого-нибудь наблюют… Но внешне только хмурюсь. И сейчас, и когда ставят ту самую мою кольцевую лампу непозволительно близко к чужим яйцам и просят поснимать на врученный телефон, как «щенок» получает по ним стеком, послушно раздвигая ноги. Про Рысика за спиной стараюсь в этот момент не вспоминать, хотя кажется, что чувствую взгляд где-то на своих икрах… Непослушного во время такой же экзекуции удерживаем вдвоём, пока Лекс камеру перенастраивает. И вот когда до Рысика очередь доходит, хочу уже тактично свалить, но Саня скамью прямо ко мне двигает и ставит парня так же, как для обычной порки, но лицом ко мне, надевает на него наручники… Отходит и цепляет к зеркальному шкафу искусственные члены на присосках и ставит штатив, регулирует, чтоб Лекс крупняком был, а второй в расфокусе… Приказывает притворно-грозно работать ртами, начав съёмку, «щеночки» подползают на четвереньках, и я опускаю глаза на копну волнистых волос перед собой под аккомпонимент старательных причмокиваний. Так хочется погладить. Погладить и увести его отсюда нахер! Не знаю, понимает ли Саня до конца, как он от остальных отличается — не робостью даже, а просто целью. Зачем вообще пустил в таком участвовать, ебанутый… От первого удара аж сам дёргаюсь. Даня три выдерживает молча, а на четвёртом опускает голову ещё ниже — вижу цепочку шейных позвонков. Саня такое не любит, ему красивое подавай, так что ожидаемо поднимает рывком за волосы и мне передаёт, коленом распихивая ноги Рысика шире. А я реально даже сориентироваться не успеваю: тёмные пряди в руке натягиваются, глазки потемневшие смотрят напуганно-остро, осознанно, и тут же закрываются на секунду от нового шлепка. Ещё через пару щурятся, краснеют, зрачки меньше будто становятся, и взгляд после первой скатившейся под маску слезинки становится умоляющим… По-плохому умоляющим. Смотрю неотрывно, дышать даже не могу, и как-то совсем погано на душе становится. Да, он хотел, чтобы я так его подержал, но… Не такой ему БДСМ нужен, другой какой-то, и образ этот собачий не идёт! Он же котёнок вылитый, ну какие нахуй «щенки»?! Даже не стонет сейчас, а тихо мурлычет… Мурлычет. Что-то в этом звуке тоже нехорошее. Прислушиваюсь внимательнее… Отпускаю тут же, придерживая за подбородок второй рукой, чтоб голову не уронил, торможу Саню. — Чё такое? — тот обходит бледную фигурку, наклоняется рядом со мной вплотную, даже волосы жёсткие щекой чувствую. — Красный… — шепчет Рысик. Друг тут же расцепляет его руки за спиной. — Чё случилось, малыш? — спрашивает так обеспокоенно, что вижу — понимает всё полностью и жалеет. — Плохо? — Не знаю… — Даня опускает взгляд, и я руку убираю только сейчас. — Просто не получается сегодня… — Ничё лишнего нигде не болит? — Нет. Просто хочу уйти. Переглядываемся, остальные двое у шкафа тоже отрываются от своего слюнявого занятия… — Бля, ну иди, конечно. Умойся, постучи потом — выйду тебя проводить. — Саня треплет Рысика по волосам и, когда тот покорно кивает и скрывается за дверью, оборачивается ко мне: — Слушай, ты ж узнал его? Я уже хуй знает, чё с ним делать… Сам приходит, рвётся, прямо говорит, чего хочет, а потом как будто… Не лезет в него. В переносном смысле, в прямом он не даёт. Можешь за ним там посмотреть, чаю ему налить, мы ща доснимем… Побазарить с ним потом выйду. — Нахуя ты его сюда вообще пустил?! — шепчу громко, не выдержав, но соглашаюсь. Естественно, сука, соглашаюсь — чуть сразу за ним не рванул. Щёлкаю электрическим чайником, достаю из знакомого шкафчика прозрачные кружки и встаю в проходе. Даня выходит из ванной уже одетый, маску держит в дрожащих руках… Плетётся к входной двери, но замечает меня и меняет траекторию, когда киваю на кухню. — Саня с тобой поговорить хочет потом, если ты не против. — предупреждаю, заваривая себе чёрный, ему — зелёный с мятой. Сразу прячет опухшее от слёз лицо в череде мелких глотков. — Я спрошу? — Что? — кидает глухо, не отрывая кружки от рта. — О причинах. — Нет. Открываю уже рот, когда доходит… «Нет»? Снова «нет». — Хорошо. — замечаю, как потеплевшие зеленью глаза раскрываются чуть шире. То ли удивление, то ли что-то другое… Думал, опять буду выпытывать? — Прости, если я тебе помешал… настроиться. Не знаю, насколько тебе комфортно при мне всем этим заниматься из-за нашего… Из-за всего. — Я… Мне не нравится так. Когда другие рядом. И съёмок я боюсь, даже случайно попасть в маске… Не нравится… — Чего, блять? — ставлю резко кружку на стол. Даже несколько капель выпёскивается и течёт по стеклянным стенкам снаружи. — А нахуй ты тогда на это согласился, скажи?! Съёмок боится? Закипаю очень быстро, самому страшно. Зачем идти на подобное мероприятие, когда не устраивает его смысл? Чтобы что — одну травму другой перекрыть?! А, ну да. Он этим, походу, и занимается! Сука! Самому теперь хочется ремнём его отходить, руки чешутся… — Мне надо было… — ресницы парнишки снова дёргаются, глаза становятся мокрыми… Телефон свой подальше от себя двигает. — Мне всё равно что, главное, чтобы боль. — Блять, только не реви! — протягиваю руку и касаюсь его пальцев, когда начинает шмыгать своим маленьким веснушчатым носом. Хочу злиться, а не жалеть. — Просто твои проблемы распространяются и на Саню, и на меня, и на остальную его «мазню»… Ты же понимаешь. — Понимаю… — встаёт из-за стола рывком. — Больше не буду доставлять вам проблемы. Выходит с кухни, хватает свой синий рюкзак и хлопает входной дверью, даже не завязав шнурки. А я, отвиснув, стучу к Сане, докладываю, что операция не удалась, задержать не вышло, и что я тоже, пожалуй, пойду…

***

Решаю долго — брать или не брать… Но тыкаю всё-таки на зелёный кружочек с трубкой. — «Даня! Ну сколько можно, третий раз уже звоню!» — Здравствуйте, это… — стараюсь звучать как можно спокойнее, но выходит с трудом — приходится напрягать связки, чтобы скрыть подобравшийся к горлу тремор. — Я Данин друг… — «Где он?!» — вопрошает, перебивая, высокий женский голос таким тоном, от которого хочется честно всё выложить, как есть: что Рысик не совсем вменяемый умотал в неизвестном направлении и забыл телефон. Но вовремя вспоминаю, что обладательница этого пронзительного сопрано, вроде как, беременна — ну или что там значило «второй скоро будет» в контексте детей?.. Не надо, наверно, волновать, и так отношения у них натянутые. Приходится импровизировать: — У меня, но он… доставку встречать ушёл. — выдаю первое, что приходит в голову. — «Какую?» — Нам… Мы роллы ждём. Курьер где-то потерялся… — начинаю сочинять, сам пугаюсь и пытаюсь как можно быстрее закончить диалог: — Я скажу потом, чтобы перезвонил. — «Господи, ну хоть бы нормальное что ели… — выдыхает… Диана? Отрываю телефон от уха, смотрю на экран — да, «Диана». — Он у тебя снова ночует?» Вот теперь мнусь пуще прежнего. Могу, конечно, снова к себе забрать… Но если даже и согласится — совсем башкой поеду. Ещё и Славик там теперь! Сука… Молчание затягивается до подозрительного, а я только и могу, что зубы сжимать. Что ответить? Нахер я вообще трубку взял, нельзя было перебороть этот импульс эмпатии? Сам путаюсь уже, Рысика я выгораживаю или переживающей старшей сестре помочь хочу. Помочь, блять, а не сильнее разволновать, с чем уже не сильно справляюсь — ставлю сразу же себя на её место, представляю, как вместо Алинки моей с третьего звонка трубку берёт какой-то левый хмырь, у которого она ещё и ночует… — Я не знаю пока, не спрашивал… — выдавливаю очень неуверенно, хотя вот именно об этом, сука, не вру. — Такси ему вызову, если что. — «Спасибо… — на том конце трубки снова устало выдыхают. — Ты проследи, чтоб точно домой уехал, а не куда попало. Адрес знаешь?» — Да. Не куда-попало… То есть я — не «куда-попало» для неё? Или похлеще уже прецеденты были? Выхожу и в лифте спускаюсь, вспоминая, как тут этого потеряшку впервые разглядывал. Телефон его зачем-то тоже упёр, как будто надеюсь, что он у подъезда стоит… А он реально стоит. Не у подъезда, но всего метрах в ста от дома — очень громко выдыхаю от облегчения, когда в свете фар на тёмном тротуаре мелькает синий рюкзак… Свет, теперь, походу, тут чинят — ни одного фонаря не горит, только пара домовых окошек. Разжимаю пальцы, и на руле аж вмятины остаются, когда торможу прям посреди дороги. Дверь с пассажирской стороны открываю, нагнувшись… Без особой надежды — вряд ли пойдёт. Не догоняю, обиделся он, расстроился или разозлился, наверняка вообще всё сразу после моего этого выпада. И не послал вроде, но ощущение именно такое… И правильное. Я же совсем какой-то мудак, сука — ляпнуть, что из-за него проблемы! И так ведь из-за этого загоняется, ненужным себя чувствует, боли просит… Из-за этого ведь и пришёл, походу, накрыло чем-то опять… Но тоже, блять, хорош — переступать через свои табу! Вообще без мозгов… И Саня на нервах теперь, и я, и у остальных этих двоих вопросы наверняка возникают и портят настрой. Катайся тут теперь из-за него, переживай, как бы ничего с собой не сделал… Стоим оба минуты две, и уже собираюсь выйти сам и отдать телефон, но вижу, как двигается в мою сторону. Подходит. Топчется немного… И надо же — садится. — Тебе сестра звонила. — уведомляю без предисловий, протягивая вещь. Смотрит устало и так… Так, что у меня злость вся опять куда-то уходит, а оставшиеся крупицы теперь вызывают лишь желание его силой как следует в одеяло укутать. — Я сказал, ты у меня. И либо в такси посажу, либо останешься. Но диван занят. — Хочу к тебе. — отвечает. Не успеваю толком удивиться, как лицом опять мне в плечо падает… И как будто так и надо. Ему сейчас надо, поэтому глажу, волосы перебираю, особенно нежно там, где тянул. Приобнимаю даже, а он бормочет в рукав моей ветровки: — Я из-за тебя всё остановил. Отодвигаюсь вопросительно. Хотя отпасть уже должны все вопросы относительно его ко мне симпатии, я же не совсем идиот… Но именно идиотом себя с ним и чувствую. Будто умудряется скрывать от меня что-то огромное прямо перед моим лицом. — Почему? — Просто не могу с тобой. Но хочу. — выпаливает быстро-быстро шёпотом и глаза в меня прячет, словно я мог бы их разглядеть в темноте. — Только с тобой хочу. Уже прямо говорит, но не даю птичкам в груди раньше времени запеть, а цветочкам зацвести: — Дань… Я тоже с тобой хочу, но не очень тебя понимаю. — веду рукой от его спины до плеча, и сразу ещё сильнее вжимается. Пальцы стискивает на моей куртке — боится, что отдеру его от себя. А я ведь и собираюсь. — Ты только про Тему или?.. Не отвечает. Сопит ещё какое-то время, а потом отрывается вдруг сам и носом своим о мой подбородок трётся. Потом щекой. Потом уголком рта… Всё-таки «или», походу. Моментально и соловьи заливаются, и сады распускаются, похер становится на всё остальное — тянусь к губам. Даже если пожалею прямо вот минут через пять и до конца жизни буду лбом об стенку биться… Подлетаем оба от стука в окно. — Молодой человек, в неположенном месте остановочка! — улыбается мужик в форме, когда стекло опускаю. Жилет яркий поблескивает под его фонариком… Сука, откуда они взялись-то тут, на краю города?! Фонарей нет, а менты… Из-за электричества, походу, и дежурят. — Из машинки выходим. И дальше стандартная вся эта херотень начинается: второй подходит, бумажки заполняют просто для вида, рисуя там определённые цифры с неопределённым количеством нулей. У меня даже башка проверитривается сразу, хочется ещё с ними постоять, дурочка покорчить, лишь бы не обратно в машину… Но напуганный Рысик рядом зевает уже. Дрожит, но зевает. И когда обратно садимся, мозг окончательно включается. Хочется выть. Опять везу к себе восемнадцатилетнего пацана, которого надо везти в ПНД на обследование… И самому с ним за компанию! Целоваться лезу, пиздец! Мне самому поводок и ошейник надо, электрический желательно, чтоб, когда на него смотрю, током херачило. Намордник реально купить. И клетку для члена, блять, попросить у Сани… Сука. Сидит тихо, опустив голову, и думаю, может его реально домой отвезти? К нему, в смысле, домой, к сестре Диане. Он и в окно не смотрит… Сильно охереет? Перестанет мне верить, наверно. И хорошо бы, только вот не хочется так предавать. Сворачиваю в свой район. — Мне пластыри снова надо купить… — прерывает Даня тишину. Голос дрожит. — Задел как-то неудачно, кажется. — У меня всё есть. — отвечаю, но всё равно торможу. Теперь и на знаки смотрю внимательнее, и аварийку тыкаю от греха подальше. — Дань… Жмётся ко мне снова, прямо лбом в грудь давит, пока не обвиваю его небольшое тельце руками. Только тогда успокаивается. Спрашивает: — Можно так посидеть? Будто я могу, блять, отказать… — Можно. Я же не прогоняю, обнимаю тебя. Сильнее прижимаю в подтверждение своих слов, утыкаюсь носом в макушку. Маленький такой, тёплый, пахнет вкусно каким-то цитрусовым шампунем. Вздрагивает несколько раз. — Правда можно к тебе? — поднимает на меня блестящие глаза и носом хлюпает. — Не прогонишь? — Ты почему опять ревёшь? — интересуюсь ещё до того, как понимаю смысл вопроса… А с хера ли я прогнать-то должен? — Не знаю… — вытягивает из-под моей руки свою ладонь, тыльной стороной вытирает лицо. И будто бы даже сам своим слезам удивляется, снова в истерику укатился! Повторяет ещё, как пластинку заело: — Не прогонишь? — Нет. — касаюсь его мокрых щёк, и сразу судорожно втягивает воздух. Трясётся сильнее, никак не может нормальное количество кислорода набрать, а я, кажется, не чувствую бешеное биение его сердца, а реально слышу. — Не прогоню, Дань, успокаивайся. Даже сказку почитаю, хочешь? Поехали давай. Добираемся до дома, наконец, где чуть не спотыкаюсь о чемодан Славика в прихожей, а сам тот уже спит… Странно, десяти ещё даже нет, но определённо к лучшему. Сажаю Даню на кухню, включаю чайник, а сам в спальню крадусь — полотенце ему достать. И понимаю, что одеяло второе тоже у Славика. Хочу плед хотя бы взять, но и тот, блять, под ним же! Построил гнездо, как обычно… Слышу, как чайник еле слышно щёлкает, забиваю хер на одеяла и возвращаюсь, а Даня головой на столе лежит, в локти свои же мордочкой уткнулся. Смешной. Хочется так же спрятаться. Завариваю ему зелёный, шоколадку ореховую достаю. Не поднимает лица, даже когда приземляю с грохотом кружку на столешницу. Останавливаюсь над ним и еле держусь, чтобы руку снова не запустить в его волнистые локоны… Да блять, в пизду! Запускаю и глажу. — Нам придётся поговорить, котёнок. — запинаюсь об это слово, пропуская мягкую прядь между пальцами, но не успеваю сам себе возмутиться. Не до того. — Сейчас или утром? — Не знаю. — отвечает всё туда же в стол, еле удаётся разобрать. — Как хочешь. — Поговорить по-человечески, как взрослые. Выключай свою маленькость. — Я устал. — Ага, и хорошо — усталость добавляет честности. Психологический факт. Фыркает и наконец отрывает лицо от деревянной поверхности. Крошки какие-то щеками собрал… — Я знаю, что ты скажешь. О, как круто, знает он. Я сам-то ещё нихера не придумал. — И что же я скажу, господин экстрасенс? Не сразу соображаю, отчего он глаза так резко обратно возвращает, в столешницу, и даже тоже начинаю разглядывать текстуру с тонкими тёмными полосами… А потом доходит, что «господин» ему слух резануло. И от этого, наверно, выдаёт совсем уныло: — Что я как ребёнок. — Это правда. — киваю. Тут вообще не поспоришь, ребёнок и есть. Только вот мне уже давно похер. — И? — И у нас ничего не получится. Обхожу его, сажусь на стул рядом и заглялываю в лицо: — Даже попробовать не хочешь? Немного давлюсь вопросом — прямее прямых признаний. И ни перед кем притворяться уже не выйдет, даже перед собой… Но и не хочется больше. Устал уже совсем, и просто терпеливо жду, подперев рукой лицо, солонку синюю разглядываю, пока он думает. Так думает, что будто слышу скрежет шестерёнок в мозгах, хотя, в отличие от него, реально знаю, что скажет. И не удивляюсь, когда шепчет едва слышно: — Нет. — М? — не удивляюсь, но хочу услышать ещё раз, поэтому изображаю глухоту. — Что? — Не знаю… Вот так и двигаемся куда-то. Очень заметно ломается, по кускам, и даже мелькает мысль, что, может, на третий раз вообще согласится… Только вот ломать его хочется меньше всего. Да и слабослышащим второй раз прикидываться не убедительно. Рысик допивает залпом чай и сразу вскакивает, не дожидаясь моей реакции, топает в душ. А я даже волосы себе на башке не рву, пока он там дольше простого «помыться» сидит. Просто смирился уже и позволяю себе… Всё позволяю. И всё разрешаю. И это как со стулом тем и шмотками работает — сразу как-то не хочется ничего лишнего: ни трахаться с ним, ни темачить, ни капать на мозги… Просто слышать его «не знаю». С этими мыслями и сам мыться иду, когда он всё-таки закрывает свой мыслительный поток в месте с краном и выходит. Уточняю, что есть вариант разбудить Славика, а есть — спать под одним одеялом. Выбирает, разумеется, одеяло. И лежит там в коконе из него, когда возвращаюсь, сразу на бок от меня отворачивается, стоит мне упасть рядом. — А ты… — шепчет опять, так что приходится придвинуться и перегнуться через него, чуть нависая. Мордочку ещё за край прячет, одни глаза бликуют от лампы. — Ты бы хотел попробовать? — А по мне не видно? — смеюсь уже, хоть и от прямого ответа ухожу. Но реально, блин, на лице же написано. Я полтора месяца пришибленный хожу, вроде все вокруг уже заметили и у виска покрутили… — Тогда… прости. — вымурлыкивает из своего одеялового убежища, и… И лопается что-то внутри, терпение, походу, когда смотрю на него такого в моей кровати. — Ты мордочку может откроешь? — нависаю сильнее, приподнявшись на локте. Мои губы от его так только одеяло и отделяет, носами чуть соприкасаемся… Очень близко его веснушки. — Хватит меня бояться. Выползает с огромными круглыми глазами медленно и плавно, как в мультике. — Я… — шепчет мне в губы. — Я не боюсь. — Тогда какого хера с тумбочкой вместо меня разговариваешь? — вздыхаю. — Ладно… Давай спать. — Давай. Пробираюсь к нему под одеяло, притягиваю поближе, выключаю свет… Беру телефон и приподнимаюсь на подушке — пора этот ебанутый день заканчивать обещанным чтением. Натыкаюсь на вопросительный взгляд, когда хочу его, прижатого лопатками к моей груди, укрыть поплотнее, и поясняю: — Сказку сейчас найду.

***

— И мне пишет Демид. В Вайбере своём пенсионерском. — Славик попивает чай, который я себе заварил, пока бананы ищу, чтоб в овсянку порезать. Повествует что-то своё, рабочее, а Даня слушает так внимательно… Реально интересно, что ли? — Просит срочно скинуть ему вентиляцию. Я всё бросаю, Лёху дёргаю, он последний эту адскую модельку трогал, но вот именно вентиляцию кинул телепузам… Это практиканты. Бегу к ним в отдел, а они не вдупляют сначала, как обычно, а потом вспоминают, что вот конкретно этот проект отдали мужику в очках. А этих четырёхглазых у нас, блять, пол штата! Я с горящей жопой по всем этажам летаю: трое ничё не слышали, один на больничном, другой домой упиздовал… Витя ещё под руки лезет, тот, который меня заебал… Послать его хочу, смотрю, а он же тоже очкастый! Спрашиваю, и реально — он делал, но только канализацию. А вентиляцию знаете кому спихнул? Демиду, сука! И мужик меня дрочит из-за хуйни, которой сам должен заниматься! — Я перестал жалеть, что не пошёл в архитектурный… — Рысик тоже отпивает чай, свой, зелёный, и сонно жмурится. Хочется его потрогать. Нос например, на котором под солнечным лучом из окна веснушки будто бы ярче стали, или волосы, совсем неряшливо подушкой уложенные в какой-то комок. Но не могу. Ситуация не располагает, да и не по себе как-то при Славике. — И правильно, это издевательство. Мне сам процесс нравится, особенно вживую потом смотреть, как из схем этих хитровыебанных реальные дома собирают… Но коллективы всегда попадаются припизднутые, московские вот вроде поадекватнее, но это всегда так сначала кажется, я четыре где-то уже сменил. Первые две недели все такие френдли ангелочки, дальше — сплошная бесоёбина… Лучше в аграрный иди. — Да уже поздно менять… — вздыхает в ответ. — Там перепоступать совсем надо, не переведёшься. И здесь мне пока нравится. — Ну, СММ-щики тоже всегда стране нужны… Нет, я всё ещё в ахере. Идиллия полная. А они, на минуточку, полчаса знакомы, может чуть дольше! Знаю, разумеется, что у Славика и язык подвешан, и харизма с природным обаянием через край прут, но походу недооценивал… Меня сказкой этой вчера самого так вырубило, что проснулся позже обычного уже от голосов на кухне. Пришёл, а они тут… Болтают. Ещё и чай мой спиздили! — Ладно, мне вещи оставшиеся забрать надо, пока хозяйка не повыкидывала… А то запустила в прошлый раз мой рваный свитер в помойку! Он стоит, блять, как шуба её, которая пол шкафа занимала! — встаёт этот балабол белобрысый из-за стола, на меня даже не смотрит. А я помню эту историю — сам бабкой себя чувствовал, когда впервые это полу-распущенное чёрное нечто заколотое булавками увидел… Хотя сам же джинсы с дырами на коленях когда-то у матери отвоёвывал. Замечаю, что Славик уже одетый в свободную рубашку и нормальный целый серый джемпер. На меня поворачивается: — Сок, за компом потом сгоняем… — даже не вопрос, сука! Просто перед фактом ставит. — После работы. Если выживу. А то будем стены под коммуникации как раз с Демидом двигать, и если он опять надумает писать электрикам, я нам обоим вызову психиатров. Тогда из дурки заберёшь. Даня фыркает, а я хмурюсь. Ненормально нормальное у них обоих поведение, живое такое, прямо жутко… — Я подумаю, — отвечаю, — особенно насчёт дурки. Волосы причеши. — как-то это само вырывается, по привычке: бывешивает эта светлая торчащая прядь. Слава пытается пригладить ладонями, и делает только хуже, так что у меня рука сама уже поднимается, но замечаю непонимающе-осуждающий взгляд зелёных глаз. — У зеркала, блять, по-человечески. — Да мне некогда уже! Убегает — прямо бегом убегает — в прихожую, хотя только что вот неспешно жевал, и хлопает дверью, даже не прощаясь. Ладно, про «нормальное» я погорячился. — Это что такое было? — интересуюсь чуть прихеревше. Уже заканчиваю нарезать бананы кружочками на маленькой деревянной доске. Слышу привычное: — Не знаю… — Как он с тобой так быстро законнектился? Я даже завидую. — А он… кто вообще? Сука, точно… Вчера не до объяснений было, что за тип на моём диване дрыхнет. — Ну… — как бы это сформулировать теперь покорректнее… «Мальчик-которого-я-иногда-трахаю-когда-припрёт»? — Мы типа друзья с бенефитами… Но уже без бенефитов. Ему просто жить негде. — А… — догоняет Рысик спустя несколько долгих секунд. Пасмурнеет заметно. И на улице пасмурнеет… Блять. Ну вот вроде честно сказал, а ощущение всё-равно внутри херовое. Скользкое и противное. На стул рядом с ним сажусь и тяну резинку с волос — со вчера болтается, надо по-нормальному переделать. И приходит тупая идея развеселить… — Дань? — зову и жду, когда нехотя так повернётся и глаза удивительные поднимет. Растерянные. — Кто-то волосы мои потрогать хотел, помнишь? Хлопает глазами пару раз… И улыбается! — Можно? — Вообще без вопросов, — протягиваю ему резинку и разворачиваюсь спиной, — сооруди там что-нибудь, чтоб не мешались. Прикасается осторожно, подцепляет с двух сторон и тянет всё назад, проводит за ушами… Мурчать хочется. И начинаю глупо улыбаться, когда перебирает длину пальцами от концов к затылку — и чешет сразу, и гладит… Приятно. — Тоже мягкие… — приговаривает ещё, от чего даже немного краснею. Какая-то… непонятная зона, очень чувствительная. — И цвет красивый. Вот от такого комплимента возвращаюсь в реальность и прыскаю: — Этот мышиный? — Он необычный! Там и тёмные, и светлые… — Ага, как с мелированием всё время хожу от этого солнца. В этом году хоть не совсем в блондинку превратился… Хихикает там что-то, пока копошится, осторожничает. А я, поняв, что дёргать и тянуть, как Алинка, Рысик явно не собирается, окончательно расслабляюсь. Даже глаза прикрываю, чтоб полноценно покайфовать и включаюсь, когда он уже надевает резинку: — А сколько оборотов лучше? — Обычно два, вроде… — прокручиваю в голове, как постоянно делаю — слишком на автомате уже, чтоб наверняка знать. — Да, два. Собирает на удивление удачный хвост, не продевая все волосы полностью, а оставив петлю, как и ношу чаще всего, чтоб не касались шеи… У сестры так не получается. — Вот… — отходит подальше, а затем огибает меня и смотрит со стороны. — Всё. — Спасибо. — щупаю ещё и руками… Реально хорошо, «петухов» даже почти нет. И этот восторг мне, походу, контроль снова отрубает — ловлю Рысика, тяну, чтоб плюхнулся ко мне на колени… Не сопротивляется. Вообще не сопротивляется, но сразу хватается за шею и туда же дышит. Приходится на ушко шептать: — Рысь? — А? — Ты сам-то что поел? — Чай. — Ага. Наелся? — смеюсь, а он ойкает, когда под бёдра его подхватывают и встаю, поднимая на руки. Лёгкий, не тяжелее Алинки. — Пойдём смотреть холодильник. Обвивает меня всеми конечностями, даже чуть подбрасываю его, чтобы перехватить поудобнее одной рукой под пятую точку, и открываю серебристую залепленную магнитиками дверцу. — Выбирай. Можем яйца пожарить, можем кашу какую-нибудь заварить с молоком. — разворачиваюсь боком, чтобы обзор ему был лучше. — Что хочешь? — Йогурт. — тянется куда-то на верхнюю полку за сковороду с вчерашним пловом, когда как раз того хочу предложить, и выуживет разноцветную банку греческого с кусочками фруктов. Откуда, сука, у меня вообще йогурт? Алинка же и забыла, походу. — Можно? — Можно. Срок годности проверь только. Она ещё мюсли какие-то туда сыплет или отруби, могу найти… — Она? — Сестра. Это она покупала. — Я такие тоже люблю. — И ты этим наешься? — интересуюсь ненавязчиво. Алина в ремиссии от пищевого расстройства. Пытается жрать нормально, но йогурты мне вообще доверия не внушают — хотя написано даже, что с белком, и здоровый такой… А Рысик вроде и сладким не брезгует, и пиццу тогда уплетал за обе щеки, но всё же… — Больше ничего не хочешь? — Я на завтрак много не могу. — отвечает, когда уже наливаю нам новый чай в кружки. Так и висит у меня на руках, спину мне холодит найденной банкой. — Не лезет. — Тебе никуда не надо сегодня? — Нет. — задерживает дыхание, когда чуть наклоняю нас обоих, чтобы на стол сначала мою тарелку перенести. — А что? А ничего. Буду вытрясать ответы на все интересующие вопросы, в прямом смысле вытрясать, если надо, вытряхивать — лёгкий же. — У меня до вечера останешься? — возвращаемся теперь за кружками. — А можно? — Только своей сестре отпиши. — Зачем? — цепляется за меня сильнее, прямо до боли впивается ногтями, когда, поставив последнюю посуду, на стул нас обоих опускаю. На коленках снова оказывается — сам боком сижу, навалившись на стену, а его, придерживая, к столу разворачиваю. — Мне не обязательно отпрашиваться, я вчера ей уже сказал, что буду здесь ночевать. — Это не отпрашивание, это уведомление, что ты живой, здоровый и планируешь в течение дня здесь же таким же оставаться. — овсянку свою пододвигаю, с бананом перемешиваю, и Рысику сую первую ложку, когда вижу, что снова повозмущаться хочет. — Она волнуется. — Ладно… — бубнит, дожевывая. Ещё одну тяну, но уворачивается, распечатывает свой йогурт. — А что будем делать? Боюсь, что не сильно обрадуется, если обнародую свои коварные планы и скажу «разговаривать», так что спрашиваю сам: — А что ты хочешь? Теряется. Сразу делает вид, будто эти его кусочки манго надо прямо зубами перемалывать. Вот сейчас проглотит и скажет «не знаю». — Не знаю… — слабо улыбается, а я ржу про себя. Выучил уже. Предлагаю свои варианты: — Посмотрим что-нибудь? Или могу тебе машинку с кожей выдать, попробуешь… Загорается интересом, прямо вспыхивает, но завтракаем дальше молча. Почти молча, лишь изредка перебрасываясь чем-то пространным — такой буквальной физической близости сейчас более чем достаточно для поддержания контакта. Доедает, допивает чай и тянется за шоколадкой, когда я двигаю к себе кружку… Очень неромантично сталкиваемся руками, вздрагиваем оба и сбиваем пустую банку от йогурта со стола. Громко падает, ложка внутри бренчит о пластиковые стенки, и Рысик хочет тут же соскочить и поднять, но не может быстро свои ноги из-под стола вытащить из-за моих и тесно придвинутого стула, а я пытаюсь помочь, подхватываю его, трепыхающегося, под коленки… Замираем синхронно, глядя друг на друга в каком-то ахере. Жадно пробегаюсь глазами по его влажным губам, снова немного перепачканным в уголке, а, поднявшись выше, замечаю, как он тоже переводит взгляд с моих. С моих ужасно сухих и покрывшихся колючими корочками за ночь, что пытаюсь исправить — провожу языком быстро, гипнотизируя это пятнышко йогурта на чужом лице… Даня целует первым. Ну как целует… Неловко и явно сам от себя не ожидая приклеивается и замирает, не дыша. А я тоже, сука, боюсь пошевелиться! Боюсь спугнуть. Так и сидим частично друг у друга во рту, чтобы ничего не случилось, хотя всё уже случилось. Ни туда, блять, ни сюда. — Рысь… — отстраняюсь и первым делом совершаю то, что хотел — слизываю оставшийся йогурт с его губы. А потом начинаю быстро соображать, попутно убеждая себя, что соображалка не атрофировалась нахер… Что сказать то? Сделать, как обычно, по этой ебанутой, но на удивление отлаженной схеме, вид, что ничего не произошло? Он ведь от действий не убегает, только от разговоров… Значит, хер надо забить на запланированный «вопрос-ответ». Не хочу отпускать. Об этом и заявляю: — Всё. Попался. — Я… — а он вообще там, блин, ни живой, ни мёртвый — охуевший. Не моргает даже своими зелёными, не дышит и рот закрыть не может, чтоб с согласными что-то связное выговорить. Провожу по щеке носом, тру плечо, и тут же включается: — Я налью ещё чай?.. Ага, третий. Не могу сдержать смех, не получается, но подыгрываю этой его попытке соскочить и с темы, и с моих колен. — Хорошо. — помогаю спуститься. — Пожевать ещё что-нибудь хочешь?