Забытый

Сынмин достиг пика. День подходил к концу, и его “эксперимент” подходил к концу. Он знал, что облажался. Сынмин всегда был уверен, что понимает своих участников, и никогда не задумывался, понимают ли они его — конечно, понимали. Они были не просто его участниками, они были его друзьями, его семьей. Они знали его лучше, чем кто-либо другой. Однако с течением дня Сынмин всё больше начинал сомневаться в себе. В конце концов, как его участники могли знать его лучше, чем кто-либо, если даже сам Сынмин едва мог узнать себя? Чем дольше длился этот день, тем сильнее он осознавал, что всё, что он когда-либо знал, рассыпается на кусочки. Он знал, что в этом был виноват только он сам. Это была вина Сынмина за то, что он никогда не пытался сблизиться с участниками. Это была его вина за то, что он был таким закрытым — вина Сынмина и только Сынмина. Сынмин ничего не мог сделать, чтобы остановить чувство вины, скапливающееся где—то в глубине его живота и распространяющееся от кончиков пальцев к коже, или растущую обиду, которая давила на него, как фунт кирпичей, и каждый отказ делал это бремя еще более невыносимым. Страх быть отвергнутым контролировал каждое его движение, и все же жажда доказать самому себе, что он был неправ, что его любили, пересиливала любой осознанный страх.  Сынмину казалась словно он оказался в ловушке между двумя мыслями, постоянно разрываясь в разные стороны — однако, в какую бы идею он ни верил, в конечном итоге его всегда разрывало в клочья. "Это не имеет значение", - пытался убедить он себя. Несколько отказов не означали, что его догадки подтвердилась. Конечно, один отказ за другим мог бы ранить, однако существовало множество причин, по которым эти жалкие попытки проявить близость могли провалиться. Неужели он действительно собирался оступиться, основываясь на одном неудачном взаимодействии? Неужели он действительно собирался основывать всю свою самооценку на одном единственном случае? — Эксперимент еще не окончен, - напомнил себе Сынмин. Осталось еще несколько участников - шанс еще был . Шанс искупить свою вину. Шанс доказать, что он не был нежеланным. Потому что он не был нежеланным. Он не был ненужным. Он не был бесполезным. Его не забыли Внезапно на колени Сынмина пролилась горячая и обжигающая жидкость, вызывая острую боль, пронзившую его бедро. Он вскочил, издав беззвучный крик, в то время как остатки напитка пропитали джинсы и расплескались на страницах книги. Он даже не осознавал, как сильно тряслись его руки, как быстро комната начала вращаться вокруг него и как внезапно стало трудно дышать. Теперь, когда страницы намокли до краев и ритмично капали на пол, книга Сынмина была полностью уничтожена. Однако по какой-то странной причине Сынмин даже не мог найти в себе силы злиться . Читая и перечитывая одни и те же страницы книги, глаза Сынмина остекленели, просматривая каждую главу, он был слишком поглощен собственными мыслями, чтобы обращать внимание на то, о чем эта книга - черт, он даже не думал, что сможет вспомнить чертово название.  Сынмин не чувствовал себя самим собой.  По вечерам после утомительного графика или изнурительных выступлений у каждого участника были свои способы снять стресс, будь то просмотр шоу, игра или просто вздремнуть. Однако процедура Сынмина была короткой, эффективной и простой - и требовала всего двух шагов. Во-первых, он заваривал себе вечернюю чашку чая, а во-вторых, выбирал книгу по своему выбору, прежде чем завершить вечер несколькими главами. Это не было захватывающе и, конечно, не было чем-то особенным и Сынмин не почувствовал необходимости что то поменять. Простая и повторяющийся рутина всегда вызывал у Сынмина непоколебимое чувство комфорта и всегда удавалось отключить мозг Сынмина.  Его это всегда успокаивало. Это должно было его успокоить. Однако Сынмин, казалось, не мог ни наслаждаться чем-либо, ни сосредоточиться на чем-либо из-за тревожности. Сынмин не мог вспомнить, когда в последний раз он так волновался. На протяжении всей своей жизни Сынмин попадал во множество тревожных ситуаций, и тем не менее, даже будучи стажером, борясь за свое место в группе, Сынмин никогда не терял самообладания из-за стресса, потому что он всегда знал что ему нужно делать.  Хочешь пройти отбор? Измени количество энергии, которое ты вкладываешь в свое выступление. Хочешь улучшить свои результаты? Измени количество времени, которое ты тратишь на тренировки.  Хочешь, чтобы тебя любили? Измени себя. Но как, черт возьми, Сынмин мог стать тем, кем он не был...? Сынмин глубоко вздохнул, вставая на дрожащие ноги и изо всех сил стараясь не обращать внимания на то, что его брюки все еще влажные. Он знал, что не может продолжать прятаться в своей комнате, дуться на свои жалкие чувства и притворяться, что других участников группы не существует. Сынмин, возможно, достиг нового пика, но у него все еще сохранился некоторый уровень самоуважения. Он не собирался просто сидеть и дуться. Он не собирался просто позволить себе утонуть.  Он собирался что-то с этим сделать. Ему нужна была помощь.  К тому же день еще не закончился - значит, эксперимент еще не закончился, верно..?  Когда его внезапно охватило новое чувство решимости, Сынмин заставил себя отвлечься от мыслей и направился к двери.

***

Выйдя из комнаты, первое, что заметил Сынмин, была странная, внезапная тишина. Обычно день в общежитии почти всегда сопровождался звуками смеха, далеких споров и приглушенными звуковыми эффектами видеоигр, разносившимися по гостиной, но вместо этого, когда Сынмин делал небольшие шаги в гостиную, не было абсолютно ничего.  Как будто они все внезапно исчезли. Исчезли не произнеся ни единого слова. Именно в этот момент Сынмин почувствовал, что вся предыдущая уверенность, которую он накопил, немедленно покинула его, оставив его опустошенным, напуганным и бесполезным. Его внимание быстро привлек вид знакомого участника на диване. Чанбин.  Несмотря на свою жесткую внешность, Чанбин был мягким и ласковым человеком. С Чанбином было легко общаться. Он был добрым, понимающим и никогда не прочь выслушать другого участника. Чанбин никогда не заставлял кого-либо рассказывать о своих проблемах, однако его искреннее, но непредвзятое хладнокровие всегда помогало людям раскрыться.  Когда участники приходили к нему со своими проблемами, он не проявлял к ним чрезмерного сочувствия и не вызывал у них жалости — вместо этого он просто выслушивал и предлагал честные, искренние советы, когда это было необходимо. Именно поэтому Чанбин был для Сынмина идеальным собеседником. Он не стал бы ему лгать — и не стал бы пытаться спасти свои чувства глупыми оправданиями. Он бы сказал ему, если бы он был проблемой. Он бы сказал ему, если бы он был ненужен. Он не стал бы ему лгать — и не стал бы пытаться спасти его чувства глупыми оправданиями. Он бы сказал ему, если бы он был проблемой. Он бы сказал ему, если бы он был ненужным.  Даже если Сынмин уже знал, что он был... возможно, ему просто нужен был кто-то другой, кто сказал бы ему об этом, чтобы он полностью осознал это.  - ...Сынмин? Услышав свое имя, Сынмин тут же напрягся и повернулся лицом к мальчику перед ним, но обнаружил, что уже смотрит в глаза очень растерянному Чанбину. Сынмин, должно быть, отключился, даже не осознавая этого. Проклиная себя под нос, Сынмин быстро отвел взгляд, от смущения кончики его ушей окрасились. — ..хён, - неловко начал Сынмин. И тут Сынмин вдруг вспомнил, зачем он пришел. Из-за напряженного графика и напряженного образа жизни у участников не было много времени для себя, не говоря уже о времени для отдыха. Действительно ли он был готов испортить вечер Чанбину, изображая жертву, хотя на самом деле все было в порядке? Действительно ли он был готов тратить время старшего мальчика только для того, чтобы беспокоить его своей глупой неуверенностью?  Был ли он действительно готов беспокоить другого мальчика только для того, чтобы попросить его обнять? Сынмин внезапно почувствовал себя самым ничтожным человеком в мире. Возможно, ему стоит просто повернуть назад.  "В чем дело? Садись. — крикнул Чанбин, прорвавшись сквозь мысли Сынмина, и похлопал по месту рядом с собой на диване. Сынмин принял предложение устроившись в нескольких дюймах от Чанбина. — Ничего не случилось! - Сынмин поспешил успокоить - даже слишком быстро. Возможно, это было не совсем правдой — или, если говорить честно, - полной и абсолютной ложью, и Сынмин это прекрасно понимал. Все было не так. Каждая клеточка кожи Сынмина жаждала хоть какого-то прикосновения, а каждый нерв его мозга кричал, требуя ответа — ответа на вопрос, действительно ли он сходит с ума или все это, черт возьми, просто плод его воображения. Однако ему совсем не хотелось, чтобы Чанбин беспокоился о чём-то настолько поверхностном, как симпатия Сынмина, или о чём-то столь же нелепом, как его эгоистичная потребность в любви. Сынмин опустил взгляд, внезапно почувствовав себя глупо за то, что побеспокоил его. — Ничего страшного, я просто хотел узнать, если... - Сынмин замолчал, внезапно усомнившись в каждом произнесённом слове.   — Если бы... если бы я мог спросить у тебя кое-что... "Я вернулся!" - внезапно раздался новый голос, немедленно привлекая внимание всей комнаты. — Извините, что я так долго... Клянусь, микроволновка в общежитии работает вечно! Когда Сынмин поднял голову, он увидел, как Хенджин направляется к дивану, держа в руках пакет дымящегося попкорна. Однако он не мог не заметить отвлечённый взгляд старшего мальчика, когда тот подошёл к двум ребятам рядом с ним. Любопытство охватило Сынмина, и он проследил за взглядом Хенджина, обнаружив, что телевизор в гостиной остановился на начале фильма, который он даже не заметил. Конечно, Чанбин и Хёнджин уже смотрели фильм. Почему Сынмин не заметил этого раньше? Очевидно, они уже строили планы друг с другом.  Что дало ему право думать, что всё вращается вокруг него? — Это звучит как оправдание. Я даже подумал, что ты пытаешься сбежать от меня, — поддразнил Чанбин, протянув руку к миске с попкорном, которую держал другой мальчик. "Кто знает? Возможно, так и было." Хёнджин пожал плечами, плюхнулся на другую сторону от Чанбина и издалгатас крик, когда старший мальчик хлопнул его по спине.   — И поэтому ты нашёл время, чтобы приготовить мне попкорн?» — Кто сказал, что это для тебя? — парировал он, прижимая миску к груди и игнорируя протесты Чанбина. Громкие голоса Хёнджина и Чанбина внезапно разнеслись по гостиной, заставив Сынмина подавить дрожь, - но оба парня были слишком поглощены своим спором, чтобы замечать что-либо вокруг. Обычно в такие моменты Сынмин просто качал головой и смеялся над проделками остальных, вставляя пару слов, чтобы их подразнить. Но сейчас он почему-то чувствовал себя странно отстранённым от происходящего. По какой-то странной причине Сынмин чувствовал себя оторванным от остальных участников. Всё больше не ощущалось по-прежнему, и в этом был свой смысл. Сынмин понимал, что теперь, когда он знал, что больше не нужен, ему было бы трудно продолжать прежнюю роль. А, может, он с самого начала и не был таким. В этот момент показ фильма внезапно прервался рекламой.  Обычно Сынмин не обращал на неё внимания, особенно если фильм его не особо интересовал. Но почему-то именно эта реклама привлекла его внимание. Сынмин понял, что это была реклама терапии. В этом не было ничего необычного, однако она была направлена на людей с депрессией, психическими расстройствами и… проблемами самоповреждения. Сынмина это, конечно, не беспокоило. Но когда на экране неожиданно показали шрамы, нанесенные самому себе, он не смог удержаться от вздрагивания, прежде чем быстро отвести взгляд. И всё же, глядя на экран, он почувствовал, как внутри что-то шевельнулось. Он не мог не найти это печальным. Для него было непостижимо, как кто-то мог осознанно причинить себе вред. Он не понимал, как боль может облегчить их состояние — и, надеялся, ему никогда не придётся это понять. Реклама длилась всего несколько секунд, прежде чем снова смениться фильмом. Но Чанбин и Хёнджин были слишком увлечены своим спором, чтобы заметить рекламу, мелькнувшую на экране. Спор между Хёнджином и Чанбином вскоре утих, но Чанбину потребовалось ещё несколько мгновений, чтобы вспомнить о молчаливом мальчике, сидящем рядом. Сынмин судорожно вздохнул и опустил взгляд. Он знал, что его легко забыть, но от этого осознания не становилось легче. — О да… — начал Чанбин, повернувшись лицом к Сынмину впервые с тех пор, как пришел Хёнджин. — Сынмин, ты хотел что-то у меня спросить, да? — продолжил он, привлекая внимание обоих мальчиков рядом с ним. Сынмин замер, внезапно почувствовав себя неуютно под внимательными взглядами двух мальчиков. — Нет, это неважно… — Он быстро отступил назад, ненавидя бурю эмоций, разразившуюся в груди и заставляющую его руки дрожать. Лжец. Он пообещал себе, что не отступит. Пообещал, что докажет свою правоту. Пообещал, что не позволит себе утонуть. Так почему же он позволил себе упасть? — Эм, мне просто интересно, может, ты видел остальных…? - Сынмин выбежал, надеясь, что мальчики не заметят его внезапно учащённое дыхание. Однако Чанбин и Хёнджин, похоже, совсем не встревожились. Возможно, Сынмину это просто показалось. — Хм… Феликс, Джисон и Минхо-хён пошли ужинать — вместо ответа сказал Хёнджин, небрежно склонив голову на плечо Чанбина. Однако Сынмин не мог справиться с подавленной завистью, которая сжимала его грудь при этом виде. Для него это было так легко, что он даже не задумывался об этом. Настолько просто, что мысль о том, что его отвергнут, даже не приходила ему в голову. Настолько непринуждённо, что, вероятно, он даже не осознавал, что делает это. Почему Сынмин не мог быть таким же? Почему ему было так трудно? Почему он так отчаянно ревновал? Почему на него так влияла каждая мелочь, сказанная его друзьями? Почему он тщательно анализировал каждое их действие? Почему он внезапно стал настолько одержим идеей того, что он им не нужен?  Что, чёрт возьми, с ним не так?  — Я бы пошёл с ними, но… — продолжил Хёнджин, но его прервало пронзительное воркование. — Но ты бы предпочёл провести время со своим любимым хёном! Всё в порядке, Джинни, я понимаю, — Чанбин поддразнивал, обнимая Хёнджина и невероятно серьёзно подражая детскому голосу. Хёнджин, услышав это, только ударил его локтем в живот. — Но я не думаю, что у меня хватит сил сделать шаг из общежития после сегодняшнего выступления, — Хёнджин продолжил, игнорируя комментарии Чанбина и его бормотание жалоб на «насилие». — В любом случае, я думаю, они могли бы взять с собой и Чонина… Хотя, возможно, я ещё помню, как он говорил что-то о том, чтобы ходить в танцевальные студии на тренировки…? Несмотря на бурю эмоций в голове, Сынмин не мог не приподнять бровь, обеспокоенно реагируя на слова Хёнджина. Тренируетесь после выступления? Это всё равно что подлить масла в и без того неуправляемый лесной пожар. Сынмин даже не мог себе представить, чтобы делал что-то большее, чем просто просматривал хореографию после своих обычных утренних тренировок — не говоря уже о полноценном выступлении. Тренировки после изнуряющего концерта казались верным способом довести себя до изнеможения или, по меньшей мере, перегореть. Он мог лишь надеяться, что Чонин знает свои пределы. — И я почти уверен, что все понимают, где сейчас Чан-хён… — добавил Чанбин, прервав ход мыслей Сынмина и заставив обоих мальчиков слегка поморщиться. В конце концов, где еще мог находиться их лидер, если не в студии, снова и снова прорабатывая треки и переутомляясь? Сынмин глубоко вздохнул, стряхивая с себя навязчивые мысли, и поднялся на ноги. — Понял… спасибо, — прохрипел он. Но остальные мальчики уже давно увлеклись фильмом, почти не обращая на него внимания, лениво развалившись друг на друге. Смотря на обнявшихся друзей и фильм, мелькающий на экране, Сынмин понимал, что его присутствие здесь не нужно. Однако, после всех усилий, которые он приложил, чтобы добраться сюда, возвращаться в свою комнату ему уже не хотелось. Он не мог позволить себе снова погрузиться в это странное состояние ума — в бесконечную борьбу со своими мыслями и чувствами. Снова возвращаться к неконтролируемой панике, к постоянной тревоге и мыслям, которые поглощают его изнутри. Замкнутое состояние изоляции, в котором он отчаянно нуждался в чьём-то прикосновении, но был слишком подавлен, чтобы сделать хоть что-то. Сынмин не мог вернуться в свою комнату, но и оставаться здесь он тоже не мог. Это оставляло ему только один вариант. —  Я выйду ненадолго — вдруг сказал Сынмин, торопливо пробираясь через гостиную и хватая первую попавшуюся куртку. Однако ни один из мальчиков на диване не ответил; оба были слишком увлечены фильмом, чтобы обратить на него внимание. Сынмин тихо вздохнул и наклонился, чтобы зашнуровать туфли, пока на заднем плане доносились звуки фильма. «Эксперимент еще не окончен», — напомнил себе Сынмин. И все же Сынмину надоело, что он постоянно терпит неудачу. Но этим вечером он был полон решимости всё изменить. Ему было всё равно, что для этого потребуется, и кто окажется рядом. Единственное, чего он хотел — это чтобы кто-то обнял его крепко-крепко. Ему просто хотелось услышать от кого-то из участников, что его действительно ищут. Всё, о чём он мечтал, — это наконец обрести покой. Всё, чего он хотел, — это оказаться неправым. Скопившиеся в его груди чувства становились невыносимыми, и Сынмин уже не был уверен, как долго ещё сможет выдержать, прежде чем пика. Дела становились всё хуже, и, как бы упрям ни был Сынмин, он понимал, что не сможет справиться с этим в одиночку. Несмотря на свою замкнутость, он осознавал, что эта проблема вышла за рамки допустимого — её и вовсе не должно было существовать. Но его неуверенность не считалась с разумом. Чем больше он позволял этим чувствам расти, тем ближе становился момент, когда они полностью захлестнут его, и ситуация окончательно выйдет из-под контроля. И если было что-то, что Сынмин ненавидел больше всего, так это чувство потери контроля. Сынмин был человеком порядка. Ему нравился распорядок, определённый шаблон. Что-то, что направляло и мотивировало его в течение дня. Что-то, к чему он мог обратиться, когда всё остальное теряло смысл. Возможно, именно поэтому он превратил всю эту затею в эксперимент. Эксперимент позволял ему контролировать переменные, анализировать общие факторы и точно определять, в чём заключалась проблема — что именно ему нужно изменить. Но не было смысла менять зависимые переменные или рассматривать альтернативные результаты, если корень проблемы был в нём самом. Сынмин встал, завязал последний шнурок аккуратным бантиком и, повернувшись к остальным, попытался снова: — …увидимся позже, ребята? Ответом ему была звенящая тишина, которая болезненно отозвалась в его сердце. Но это было нормально. Они были заняты. Сынмин это понимал. Так почему же он всё ещё настаивал на том, чтобы их беспокоить? Сынмин уже собирался развернуться и уйти, как вдруг услышал: — Конечно, — лениво ответил Хёнджин, всё ещё смотря на экран и, казалось, не осознавая, что именно сказал Сынмин. Сынмин не был точно уверен, что накатило на него в тот момент. Но внезапный прилив сдерживаемой горечи вспыхнул внутри, контролируя его следующие слова. — Думаю, я поеду в аэропорт. Вернусь на следующей неделе. Сынмин ждал. Он ждал, что они, наконец, выйдут из своего оцепенения. Ждал, что они наконец-то осознают, что он только что сказал. Ждал, что они уделят ему хоть немного своего времени. Но ничего не было. Ничего, кроме… — Да, увидимся, — нерешительно отозвался Чанбин, по-прежнему не отрывая взгляд от экрана перед ним. Сынмин глубоко вздохнул, пытаясь унять бурлящие в груди эмоции, и потянулся к двери. Он закрыл её за собой с чуть более громким хлопком, чем собирался. Возможно, свежий воздух поможет ему прояснить мысли.

***

К сожалению, свежий воздух не помог Сынмину прояснить разум. Зато холод был настолько пронизывающим, что он отвлекал его от беспокойных мыслей, вихрем проносившихся в голове. В спешке Сынмин забыл взять с собой куртку — но он считал, что заслужил это, устроив такую сцену в общежитии. Он знал, что действовал импульсивно, и что у него не было никакого права вымещать свой гнев на Чанбине или Хёнджине. Это не их вина, что он был таким забывчивым. Так почему же он пытался свалить вину на них? Сынмин знал, что ему нужно лучше управлять своими эмоциями. Ему нужно было взять себя в руки. Он понимал, что ему нужно с кем-то поговорить. Чанбин и Хёнджин явно были заняты, и ждать возвращения Феликса, Джисона или Минхо не имело смысла. Сынмин знал об их привычке часто гулять вместе и как будто приглашать всех, кроме него самого — но это уже не имело значения. У него оставались два варианта. Чонин и Чан. Однако, учитывая странное поведение младшего мальчика в последние несколько дней, Сынмин не решался обратиться к Чонину, как прежде. Ему не хотелось беспокоить его больше, чем он уже это сделал, и, судя по их недавним взаимодействиям, Сынмин был уверен, что Чонин — последний человек, которого он должен обременять своими, как ему казалось, несуществующими проблемами. В любом случае, Сынмин больше беспокоился о младшем, чем о себе. Однако он не мог позволить себе слишком переживать. Зная, что семь участников всегда стараются удовлетворить его потребности, Сынмин был уверен, что Чонин получит необходимое внимание. Тем не менее у Сынмина остался всего один человек, к которому он мог обратиться. Чан. Сынмин не мог понять, почему он никогда не думал обратиться к Чану в первую очередь. Возможно, если бы он поступил так, многих неприятностей можно было бы избежать. В конце концов, Чан был их лидером. Можно сказать, что его обязанностью было выслушивать проблемы участников, принимать их груз на себя и делать всё возможное, чтобы облегчить их состояние. Но Чан был не просто лидером — он был понимающим, добрым и умел утешать. В его присутствии чувствовалась надежность и комфорт. Почти как суперспособность, он мог почувствовать, когда что-то беспокоит другого участника, и всегда знал, что и как сказать, чтобы успокоить. Казалось, он был способен снять тревоги каждого так, словно проблемы вообще не существовали. Проще говоря, Чан был идеальным человеком, к которому можно было обратиться за советом. Однако Сынмин так и не пошел к нему первым. И всё потому, что Чан был занят.  Целый день, проведённый на встречах, обсуждениях и в работе с руководителями, не оставлял Чану времени на себя. Зачем же тогда Сынмину тратить его драгоценные минуты на что-то столь незначительное? Незначительное. Вот что это было. Однако эта мучительная неуверенность постоянно занимала мысли Сынмина. Она контролировала каждое его движение, определяла каждое действие. Она завладела всей жизнью Сынмина. Всё, что ему было нужно, — раз и навсегда выбросить эти тягостные чувства из своего сердца и головы. Всё, что ему требовалось, — снова почувствовать себя нормальным. Всё, что Сынмину нужно, — это снова ощутить себя нужным. Сынмин моргнул, заставляя себя вернуться в реальность, когда заметил, что начал замедляться и останавливается. Оглядевшись вокруг, он удивлённо хмыкнул, поняв, что уже достиг пункта назначения. Хм. Похоже, ему действительно пора прекратить так часто “выключаться”. Отсканировав своё удостоверение личности и войдя в здание компании, Сынмин обнаружил, что его ноги сами ведут, его к студии, где, как он уже знал, будет находиться его лидер. Сынмин резко вздохнул, стараясь сдержать свою нервозность, когда подошёл к двери студии Чана. Сделав шаг вперёд, он приготовился постучать, но внезапный шум из комнаты заставил его замереть. По ту сторону двери он услышал приглушенный голос Чана. Однако Чан был не единственным, кто говорил. Слышался ещё один голос.  Сынмин сомневался, что Минхо, Феликс или Джисон вернулись с прогулки, — даже если бы они и вернулись, вряд ли у них было бы желание делать что-то ещё, кроме как рухнуть в свои кровати. Чанбин и Хёнджин уже были в общежитии и, похоже, не планировали уходить. Значит, остался только один вариант… — Чонин, что ты делал сегодня в студии в нерабочее время? — раздался знакомый, приглушённый голос из-за двери. Конечно. Конечно, Чан был с Чонином. Конечно, он уже уделял внимание другому участнику. Конечно, в его расписании не останется времени для Сынмина. «Сегодня у нас было представление. Ты знаешь, что нужно дать своему телу время на отдых», — раздался приглушённый голос. Сынмин, прислушиваясь сквозь скрип двери, смутно различил две знакомые фигуры, сидящие за столом старшего мальчика. Хотя Сынмин видел лишь немногое, напряжённая атмосфера и мрачные выражения на лицах подсказывали, что оба мальчика ведут серьёзный разговор. У Сынмина неприятно сжалось в животе. — Я знаю… Прости… Просто… у меня не всё выходит так, как хотелось бы, — раздался новый голос, и дрожь в его тоне тут же насторожила Сынмина. Внезапное движение за дверью привлекло его внимание: Чан быстро придвинул своё кресло ближе к мальчику рядом и обнял его за плечо, стараясь успокоить. Поведение Чонина вызывало тревогу, но ещё больше беспокоило то, что он даже не пытался сопротивляться. Вместо этого вся его оставшаяся решимость растворилась, когда он нашёл утешение в безопасных объятиях Чана. Сынмин ненавидел внезапные вспышки гнева, словно огонь, пронзающий его кожу при этом виде. «Инни, ты более чем достаточен — и меня поражает, как ты постоянно совершенствуешься», — сказал Чан, массируя успокаивающие круги по спине младшего мальчика. «Ты всегда стараешься изо всех сил на наших выступлениях, и твоя тяжелая работа отражается в каждом движении. Думаю, это достаточный повод гордиться собой, да?» Повисла тишина, прерванная лишь звуком приглушенного всхлипа, который заставил Сынмина замереть. Чонин плакал. Сынмин почувствовал мучительный укол вины, словно что-то давило на грудь, не позволяя дышать. Ему стоило бы просто уйти. Он знал, что оставаться здесь неправильно. Подглядывать в личную жизнь Чонина было недопустимо, но, видя его слезы и страдание, Сынмин не мог отвести взгляд. — Иногда мне кажется, что я никогда не догоню остальных… особенно хёнов, — признался Чонин, опустив взгляд. — Кто тебе это сказал, Инни? — спросил Чан мягким, но твердым голосом, будто разделяя с ним эту боль. Чонин покачал головой, не в силах произнести ни слова. В тишине раздался легкий скрип, нарушивший затишье. Чан снова начал говорить: — Твои хёны, возможно, талантливы, но и ты тоже, Чонин. Ты заслуживаешь быть частью этой группы так же, как и все остальные. Без тебя мы бы не были теми, кто мы есть. Слова Чана проникли прямо в сердце Сынмина, разрушая его стены защиты. Он почти почувствовал, что обращаются именно к нему, но знал, что эти слова не для него. Чонин кивнул, и Чан, притянув его к себе, обнял крепче, утешая теплым, успокаивающим прикосновением. Сынмин ощущал бурю негодования, раздирающую его изнутри. Сцена длилась еще несколько мгновений, и за это время было сказано больше утешительных слов, пролито больше слез. Но когда волны зависти и боли нахлынули на него, Сынмин понял, что больше не выдержит. Сынмин судорожно вздохнул и отступил от двери. Он никогда не собирался шпионить за другими. Просто было сложно отвести взгляд, когда все, о чем он когда-либо мечтал, было прямо перед ним. Он понимал, что Чан будет занят, что он сам не заслуживает подобного внимания. Он знал, что драгоценный макнэ достоин большего, чем он мог бы дать. Знакомая горечь накатывала у него во рту, но он быстро прогнал это чувство. Постепенное осознание собственных эмоций начинало причинять ему боль. Его проблемы не были по-настоящему серьезными. В его жизни не было настоящей борьбы. Единственное, что его угнетало, — это недостаток внимания и тепла, недостаток объятий. Сынмин столкнулся с небольшим отказом — и его словно развалило на части. Он ощутил лёгкое беспокойство, и вдруг всё вокруг превратилось в конец света. Нарушился его привычный график, и теперь он словно забыл, как дышать. Ему нужно было повзрослеть. Его эмоции были ничтожны по сравнению с тем, через что прошел Чонин, и ничтожны по сравнению с трудностями, которые каждый день преодолевали его товарищи. Чанбин не закатывал истерик, когда что-то шло не по плану. Феликс не впадал в отчаяние, если кто-то не отвечал на его проявления привязанности. Даже Джисон не ломался, когда его настоящая, диагностированная тревога брала над ним верх… Сынмин не имел права ревновать. На мгновение Сынмин представил, как он подойдет к Чану, когда Чонин уйдет, — но тут же отмахнулся от этой мысли. Чан уже достаточно беспокоился о Чонине и остальных. У него было полно забот, и Сынмин не осмелился бы добавить к ним свои мелкие переживания и неуверенность. Все было нормально. Сынмин и дальше мог вести себя так же, как прежде. Не имело значения, что он ощущал себя тонущим в вихре чужих мыслей и сомнений. Не имело значения, что его кожа горела от неуверенности, вспыхивая при каждом воспоминании. Не имело значения, что он чувствовал себя так, будто балансирует на натянутой верёвке, и в любой момент может сорваться. Он выдержит, как и все остальные. Всё это было лишь его эгоизмом.