Никто, ставший кем-то

Похороны состоялись через неделю. И я на них, конечно же, присутствовал. Стоял рядом со своими родителями, одетый в чёрную рубашку и брюки, и слушал траурную речь священника, печально поглядывая на два закрытых гроба. Холодное чувство дежавю непрерывно росло в моём нутре, вызывая тошноту. Мне с трудом удалось отвести взгляд и посмотреть на остальных присутствующих, которые в основном были динозаврами (не считая пары человек). Многие из них выглядели как бывшие пилоты или коллеги по работе, однако среди них практически не было родственников. Я заметил всего двух бариониксов, что стояли ближе всего к гробам. Один из них был пожилым мужчиной, который в данный момент стоял сгорбившись и смотрел вперёд, держа в когтях потрёпанную старую трость, а второй – Оливия. Выражение её лица было… никаким. Сонные глаза, которые безучастно смотрели на гробы, в которых лежали её родители. Точно такой же взгляд был и у меня возле могил Незера и Фэнг. Два самых важных динозавра в её жизни просто… ушли. После того как надгробная речь была завершена, её родителей опустили в могилы. Пожилой барионикс, который, как я понял, был дедушкой Оливии, больше не смог держать в себе боль, и его трость упала на землю, а сам он опустился на колени. Это не было чем-то театральным, он не прыгал на гроб, не кричал в небеса, он просто… стоял на коленях и смотрел на могилы близких ему динозавров. Тихо и спокойно. Потом кто-то помог ему подняться, и началась уборка и закапывание. Я заметил, как мои родители медленно подошли к Оливии. Я направился вслед за ними и встал рядом с отцом, когда он сказал: – Оливия? Прошло несколько секунд, прежде чем девочка повернулась к нему, не поднимая головы. Мой отец сделал небольшую паузу и опустился на колени, чтобы она смогла увидеть его лицо. Её взгляд туманно уставился на него. Эдвард тепло улыбнулся. – Идём, дорогая. Мы отвезём тебя домой, – сказал он, взяв Оливию за руку и вместе со мной и мамой повёл её к машине. Отныне Оливия будет жить вместе с нами.

***

Этим же вечером мы четверо сидели за столом и ели привычный для хищников мясной ужин: нарезанный стейк, жареную свинину и, конечно же, самое главное блюдо нынешнего века: покупные дино-наггетсы, приготовленные в микроволновке. Но, несмотря на то, что дино-наггетсы были очень вкусными и сочными… Оливия не притронулась ни к одному кусочку на тарелке, вцепившись когтями в край стола и даже не взяв в руки вилку. Мои родители сидели неподалёку и всеми силами пытались побудить её что-нибудь съесть. – Ну же, Оливия, скушай хоть пару кусочков. Знаешь, говорят, что самые вкусные наггетсы в форме раптора. Ты обязательно должна их попробовать, – ласково сказала моя мама. Однако Оливия никак на это не отреагировала, продолжая тихо сидеть за столом. Оба моих родителя задумчиво посмотрели друг на друга, прежде чем применить другую тактику. Мой папа сказал: – Может, ты хочешь сразу попробовать десерт? У нас в морозилке есть мороженое с лесными ягодками. Да, похоже, они совсем отчаялись, раз решили использовать десертный вариант, но даже он оказался неудачным. Оливия отрицательно покачала головой. – Я не голодна, – безэмоционально сказала она, а затем, сделав паузу, тихо пробормотала: – Мне хочется спать. Мама и папа вновь посмотрели друг на друга и кивнули, а затем повернулись к девочке. – Конечно, дорогая. Сегодня у тебя был тяжёлый день, – сказала мама, после чего посмотрела на меня и увидела, что моя тарелка пуста. – О, ты уже поел, Анон? Я кивнул, глядя на Оливию, которая всё ещё страдала. – Хорошо. Раз так, можешь проводить Оливию наверх и показать ей, куда мы положили её зубную щётку и пижаму? Я снова кивнул и, спрыгнув со стула, махнул рукой девочке. Оливия бесшумно присоединилась ко мне, и мы оба пошли в сторону лестницы и начали подниматься по ней. Где-то на середине ступенек я ненадолго обернулся и посмотрел на родителей, сидящих вместе. И хотя они были повёрнуты ко мне спиной, я заметил, как они обнимаются, и представил их руки переплетёнными на столе. Они пытались утешить друг друга, поскольку не знали, как им быть. Мы с Оливией дошли до туалета на втором этаже, и я проводил её внутрь. Девочка молча шла следом, безучастно наблюдая за всем происходящим. – Твоя зубная щётка вон там, – сказал я, показывая ей на раковину, возле которой стояла маленькая табуретка. – А тут… Я кивнул на крючок, с которого свисала её спальная одежда. – …твоя пижама. Оливия медленно подошла к ней, чтобы снять со стойки, и молча уставилась на меня. Я понял, чего она хочет, и мгновенно вышел из ванной, закрыв за собой дверь, чтобы она могла переодеться. В этот момент я услышал шаги на лестнице и, повернувшись, увидел своих родителей. Мне стало немного неловко. Мама жестом указала на дверь в ванную. – Она… Я молча кивнул и тут же услышал, как открылась дверь и в коридор вышла Оливия, одетая в пижаму и готовая лечь спать. Мама подошла к девочке, и они направились в мою комнату, вместе с отцом, который открыл им дверь и зажёг свет. Несколько дней назад мы забрали почти все вещи Оливии и перевезли их из опустевшего дома Хэлфордов, включая её кровать, которая теперь стояла на другом конце моей комнаты, поскольку мои родители всё ещё занимались перестановкой мебели в гостевой комнате, где теперь будет жить Оливия. Пока мама и папа вели девочку ко мне, я вспомнил, что тоже должен переодеться и быстро зашёл в ванную, закрыв за собой дверь. Ох, как же я скучаю по тем временам, когда мог спать в одной майке и трусах, но что поделаешь, ради Оливии я должен потерпеть. К тому времени, как я вышел из ванной и вернулся в свою комнату, Оливия уже лежала на кровати, а Эдвард и Джоан сидели рядом. Забравшись к себе под одеяло, я стал наблюдать, как родители укладывают девочку и говорят, что если ей что-нибудь понадобится, они будут рядом. Мама ласково провела тыльной стороной ладони по щеке Оливии, но та никак на это не отреагировала. Мои родители направились к двери, и Эдвард сказал: – Спокойной ночи, Оливия. Затем он повернулся ко мне. – Спокойной ночи, Анон. Я молча кивнул, прежде чем они выключили свет, оставив маленький ночник в углу. Минуту или около того я лежал в темноте и смотрел в потолок, думая о сегодняшнем дне. Я до сих пор помню, что чувствовал, когда потерял Фэнг и Незера. Это сломило меня, причинило невыносимую боль, а ведь мне на тот момент было 18 лет. Но Оливия… потеряла обоих родителей, а ей всего четыре года! «Как же я ненавижу этот грёбаный жестокий мир», – раздражённо подумал я. Но тут мои мысли внезапно прерывал тихий звук, и я, слегка повернув голову, понял, что он доносится с кровати Оливии. Это были еле слышное вздохи и сопение. Она плакала. Стоило мне это понять, как я тут же вспомнил своё старое решение, принятое в больнице ещё пять лет назад. Тогда я поклялся, что отныне буду оставаться никем, и в своей новой жизни не стану пытаться что-либо изменить, чтобы никто больше из-за меня не пострадал. Но услышав, как Оливия оплакивает своих родителей, и зная, что прежний я решил бы, что это не его проблема и оставил всё как есть, я почувствовал, как внутри меня что-то надломилось. В хорошем смысле. Словно с моих плеч только что упала тяжёлая и никому не нужная ноша. «Блядь! Я не могу просто так лежать и игнорировать её! Ей нужна поддержка!» – упрямо подумал я и, резко сев на кровати, щёлкнул выключателем настольной лампы, осветив всю комнату. Оливия тут же перевернулась на живот и притворилась спящей, однако было заметно, что всё её тело слабо подрагивает. – Эй, Оливия, – громким шёпотом позвал я её, пытаясь привлечь внимание. Оливия несколько секунд делала вид, что не слышит меня, после чего медленно перевернулась на спину и, присев, посмотрела в мою сторону. Её золотисто-серые глаза встретились с моими, и на моём лице появилась слабая улыбка. – Смотри, как я могу, – сказал я ей и, убедившись, что она за мной наблюдает, сделал свой первый и, скорее всего, наихудший из возможных косяков в этой жизни, который отныне будет преследовать меня до конца дней. Подняв вверх руки, я попробовал сделать свой любимый кувырок вперёд, который выполнял уже тысячу раз в прошлой жизни, но, не рассчитав расстояние до конца кровати, перелетел через её край и рухнул мордой вперёд, совершив самый глупый, досадный и нелепый прыжок на свете, за который, если бы это была видеоигра, мне наверняка дали бы достижение: «Самый неуклюжий динозавр на планете». Слетев с кровати, я с грохотом рухнул на пол, ударившись об него головой. Вначале я попытался сделать вид, что всё так и задумал и что именно это я и хотел ей показать, на секунду приняв героическую позу, но тут же почувствовал острую боль во лбу и понял, что это не сработает, принявшись растерянно тереть его руками. «Ох, как же это было глупо! Не понимаю, на что я вообще рассчитывал?» – мысленно вздохнул я, расстроенно опустив вниз руки и полностью распластавшись на полу, как какой-нибудь комедийный персонаж из детского мультфильма, который в очередной раз выставил себя на посмешище. Единственное, чего мне не хватало для полноты образа, так это большого глубокого кратера подо мной, чтобы ещё сильнее показать, насколько я жалок. Однако несмотря на то, что я выставил себя полным идиотом, моя задумка… как оказалось, сработала. Заплаканные глаза Оливии внезапно округлились, щёки раздулись, а своими руками она схватилась за пасть, не дав ей открыться. Всё её лицо покраснело, и она стремительно уткнулась лицом в подушку, разразившись приглушённым хохотом, который точно бы сотряс весь дом, если бы она заранее не придумала, как его унять. Я поднял на неё глаза, и уголки моей морды растянулись в улыбке, игнорируя боль, которая была во всём теле. Да, я был унижен, побит, но это того стоило. Наконец Оливия оторвалась от подушки, всё ещё пытаясь сдержать хихиканье. Я посмотрел на ящик рядом со своей кроватью и, встав, направился к нему. Была ещё одна причина, по которой я вообще решил проделать этот глупый манёвр и оказаться неподалёку от ящика. Оливия наблюдала за мной, но не настороженно, а с любопытством, когда я открыл его и начал рылся в своих вещах в поисках нужных предметов. Через секунду я нашёл то, что искал, и очень порадовался, что мои родители однажды подарили мне их. Я вытащил наружу упаковку из 120 высококачественных цветных карандашей, предназначенных для профессиональных художников, а также целую стопку бумаги. Достав обе эти вещи, я показал их Оливии, и её глаза с интересом расширились. – Оливия, – серьёзным тоном сказал я, протягивая в её сторону карандаши и бумагу. – Ты хочешь что-нибудь нарисовать?

***

Следующие несколько минут мы провели, лёжа рядом с нашими кроватями, друг напротив друга, используя деревянный пол в качестве устойчивой поверхности. Оливия умело пользовалась цветными карандашами, время от времени меняя их местами, в то время как я орудовал карандашом чёрного цвета, потому что он больше всего походил на обычный, да и с воображением у меня было туго. Немного подумав, я решил нарисовать Оливию. Для начала я попробовал изобразить идеальный круг, прежде чем всё не испортил и вывел странное деформированное нечто, которое можно было много чем назвать, но уж точно не кругом. Затем я попробовал нарисовать мордочку Оливии, добавив к неровной окружности две длинных буханки, которые по идее были открытой пастью, и пририсовал к ним треугольные зубы. Вау! Я и вправду безнадёжен! Закончив с этим я внезапно ощутил, как мягкий край листа бумаги стукнулся о мою голову. Посмотрев в ту сторону, я увидел, что Оливия пытается показать мне, что она нарисовала. Я бросил взгляд на её рисунок и понял, что это был я. Нарисованный почти так же, как когда я лежал на полу после падения с кровати. Барионикс даже добавила подо мной кратер и боевые дырки на моей пижаме, под которыми были отчётливо видны синяки. И самым шокирующим во всём этом было то, что это нарисовала четырёхлетняя девочка! И раскрасила тоже! – Эм… круто, – сказал я, после чего показал ей свой рисунок, чувствуя, как краснеют мои щёки. – Ну а я нарисовал вот это. Оливия сделала паузу, внимательно разглядывая мои каракули, прежде чем её лицо нахмурилось, и она издала беззвучный стон. – Ну и фигня. Твой рисунок такой плохой, что даже воняет, – сказала она. Ой! Недаром же говорят, что дети могут быть чертовски честными. Но я решил, что не стану ей уступать и, улыбнувшись, покачал головой, не соглашаясь. – А вот и нет! Затем я положил свой листок, нацарапав на нём волнистые линии, исходящие от её головы, прежде чем вновь показать Оливии и, скорчив свою лучшую детскую гримасу, на которую только был способен, с ухмылкой сказал: – Это ты воняешь! В ответ на это Оливия искренне улыбнулась моей глупой шутке, прежде чем её глаза сузились от решимости и она снова взяла свой рисунок и начала что-то быстро на нём рисовать. О чёрт! Похоже, я зря в это ввязался и сейчас она мне покажет. После нескольких яростных движений руками, в ходе которых были использованы многочисленные карандаши, Оливия, наконец, показала мне свой готовый рисунок. Теперь возле меня, лежащего на земле и покрытого синяками, стояла новая фигура, одержавшая надо мной победу. Это была моя ожившая кровать, которая, встав на деревянные ножки, поднялась вверх и, одетая в чёрное одеяло, обёрнутое вокруг неё, как злодейский плащ, гордо ликовала. Спереди у неё был изображён красный гоночный автомобиль на простыне, а подушка, словно голова, с отвращением разглядывала поверженного меня. – Вот! А ты проиграл своей кровати! – со смешком заявила девочка. Я демонстративно закрыл глаза и рухнул навзничь, как будто не в состоянии пережить всю тяжесть поражения… вновь стукнувшись головой об пол и заставив Оливию захихикать. Затем я поднялся, собираясь спросить, что она собирается нарисовать дальше, но тут услышал очень тихий звук, похожий на урчание. Мы с девочкой одновременно моргнули. – Э-э-э, Оливия, ты не… Но не успел я договорить, как вновь услышал этот звук и понял, что он исходит от Оливии. А точнее, от её живота. Юный барионикс смущённо прижала руки к урчащему месту, а её мордочка напряглась. Я задумчиво посмотрел на неё. – Знаешь, если ты голодна, я думаю, что у нас в холодильнике ещё осталось немного… – начал я, собираясь направиться на кухню, но Оливия внезапно схватила меня за запястье. – П-подожди! – заикаясь, сказала она. Я непонимающе моргнул, снова поглядев на неё, пока она виновато уставилась на пол. – Не надо, – немного помолчав, сказала барионикс. – Я… я не смогу заплатить мистеру и миссис Агос за… Я сделал паузу и задумчиво наклонил голову. – Заплатить? Моим родителям? – переспросил я. Оливия отпустила моё запястье, не отрывая взгляд от пола. – Подожди, так всё это время ты не хотела есть лишь потому что думала, что… должна будешь потом заплатить нам за еду? – внезапно осенило меня. Она несколько секунд молча смотрела себе под ноги, прежде чем слабо кивнуть. Теперь пришёл мой черёд растерянно хлопать глазами. Я стоял и смотрел на Оливию, совершенно сбитый с толку тем, почему она вообще так подумала. – Но… что же ты собиралась есть? – спросил я. – Не знаю. Наверное, отправилась бы ночью в лес. Охотиться на оленей, – ответила она, показав на окно. Я удивлённо фыркнул, поражённый таким ответом, а потом вспомнил, что Оливии всего четыре года. «Ох уж эти глупые маленькие дети», – мысленно вздохнул я и на мгновение задумался, прежде чем мне в голову пришла отличная идея. Я повернулся и подошёл к своему ящику, чтобы открыть его. Оливия сначала наклонила голову, не понимая, что я задумал, а потом увидела, как я достал оттуда сложенный лист бумаги, на котором был рисунок, который она сделала в доме у Джо. – Помнишь это? – спросил я, показывая его Оливии. Её золотисто-серые глаза расширились от удивления, когда она взяла его в руки и подняла взгляд на меня: – Т-ты сохранил его? – Да, – с улыбкой ответил я. – Но… почему? – спросила девочка. Я задумался на секунду, после чего сказал: – Потому что, увидев его, понял, что кому-то не всё равно, что я чувствую. Я понял, что кому-то важен. Что я существую. Наверное, мне не стоило использовать такие слова, которые явно были более сложными, чем может сказать пятилетний ребёнок, но Оливия, похоже, поняла, о чём я. – И когда кто-то проявляет такое внимание к тебе, оно становится бесценным, – с улыбкой закончил я. – Так что позволь мне отплатить тебе добром на добро и принести несколько дино-наггетсов. Оливия несколько мгновений молча смотрела на свой рисунок, прежде чем поднять на меня глаза и утвердительно кивнуть. Я повернулся и подошёл к двери, тихо открыв её, чтобы незаметно выбраться в тёмный коридор, но тут заметил своих родителей в конце лестницы, их головы смотрели на меня из-за угла. Похоже, они знали, что мы с Оливией не спим, возможно, из-за света под нашей дверью. Я подошёл к ним, и отец тихо спросил: – С Оливией всё в порядке? – Да. С ней всё хорошо. Просто… она… – Голодна? – сообразила Джоан, и тут же спустилась по лестнице вниз. – Я разогрею для неё несколько дино-наггетсов. Мы с Эдвардом остались стоять наверху, пока мама что-то делала на кухне. Задумчиво посмотрев на меня, он спросил: – Она не смогла уснуть? – Да, папа… она плакала, – честно ответил я, и эти слова, казалось, причинили Эдварду боль. Он слегка сдвинул на носу очки и протёр пальцем глаза. – Но теперь всё в порядке. Я подарил Оливии свои карандаши и бумагу, которые вы мне купили, и мы с ней стали рисовать. Мой папа сделал паузу, прежде чем кивнуть: – Что ж, это хорошо. В этот момент к нам вернулась Джоан, держа в руках тарелку с дино-наггетсами, и протянула их мне. – Вот, отдай их Оливии, дорогой. Но скажи, чтобы она была осторожна, они могут быть слишком горячими для неё. Я непонимающе моргнул, глядя на своих родителей. – А вы что, со мной не пойдёте? Они посмотрели друг на друга, прежде чем моя мама сказала: – Мы больше всего на свете сейчас хотели бы быть рядом с ней… но Оливия пока не готова к тому, чтобы я и твой отец стали её новыми опекунами, – она печально посмотрела вниз. – Ни один ребёнок не должен быть готов к чему-то подобному… Эдвард встал на колено и коснулся моего плеча. – Твоя мама права. Это трудно объяснить, Анон. Когда-нибудь ты это поймёшь, когда станешь старше. Иногда мы очень хотим поддержать других и помочь им открыться, но порой лучшее, что мы можем сделать – это ни к чему их не принуждать. Мы хотим, чтобы Оливия сама выбрала время, когда она захочет, чтобы мы были рядом с ней… и когда это произойдёт, мы дадим ей всю любовь и внимание, в которых она нуждается. Не знаю почему, но их слова быстро нашли во мне отклик. Может, это потому, что я вспомнил свою прежнюю жизнь… Сколько шансов я упустил? Сколько раз я поступал неправильно? Но тут мой отец оторвал меня от этих мыслей. Кивнув в сторону моей комнаты, он вновь посмотрел на меня и сказал: – К счастью, Оливия уже нашла того, кому может доверять. Я опустил взгляд на дино-наггетсы, понимая, что он говорит обо мне. – Но я… – я на секунду замолчал, – …я же почти ничего не сделал. – Ошибаешься. Тебе было не всё равно, – с улыбкой сказал мой отец. – А этого более чем достаточно. Его когти нежно сжали моё плечо. Моя мама присела рядом с ним, и их взгляды были устремлены на меня и полны гордости и счастья. – Анон, ты самый лучший сын, о котором мы с твоей матерью когда-либо могли мечтать, – сказал Эдвард.

***

Оливия заснула в течение следующего часа, положив голову на руки над рисунком. Тарелка с дино-наггетсами была пуста. Мои родители воспользовались этим и зашли к нам в комнату, осторожно подняв её с пола и снова уложив в кровать, аккуратно укутав одеялом. Её маленькое тело слегка пошевелилось, но глаза оставались закрытыми. Я же лёг в свою постель, наблюдая за счастливыми лицами своих родителей, когда они вышли в коридор, выключая за собой свет. «Думаю, я поступил хорошо. Действительно хорошо», – про себя размышлял я, почувствовав, как слеза скатилась по моей чешуйчатой щеке, когда я вспомнил, что сказали мне Эдвард и Джоан… мои настоящие любящие родители, а не те два придурка из моей прошлой жизни. Я посмотрел на Оливию. Барионикс мирно спала с улыбкой на лице. Возможно, это была её первая настоящая улыбка за эту неделю. Вновь посмотрев на потолок, я принял решение, а точнее, дал себе обещание, что отныне ради своих родителей, Оливии и самого себя я стану тем, кто будет поддерживать их и помогать всем, чем только смогу. Я больше не буду тем неудачником, которым был в прошлой жизни. Не буду думать только о себе. С этого момента я стану для них кем-то.