Маг и я

13

      С той поры, когда аттракцион Фэллов закрывал второе отделение программы, минуло пять сезонов. Пять сезонов запоя, сожалений и закапывания мастерства. А ведь когда-то «Пропавшая муза» составляла успешную конкуренцию «Невидимке» Ротиани, «Водной феерии» Символокова. Да даже иллюзионам Кио, в которых ассистентов было занято больше, чем человек во всей труппе.       Гирша знал, что нынешний номер не мог тягаться с его былыми аттракционами, занимавшими все второе отделение, и на которые люди прицельно покупали билеты. Вздор. Номер был слабый по иллюзионной составляющей, но вполне потешный и не требовал ни дорогостоящей аппаратуры, ни кропотливой работы инженеров. Скорее, это было антре с элементами иллюзиона. Но Гирше нравился изменившийся формат. Чем меньше народу, тем лучше. Возрождать собственную команду и брать новую тонконогую ассистентку, которую он, несомненно, сравнил бы с Тери — увольте. Ему хватало седых волос.       — Маэстро, а если им не понравится?..       Саша наматывал круги по его маленькой гардеробной, разыгрывая трагедию. Уже в гриме и сценическом платье: в мастерской ему наспех переделали из старого костюма бежевый костюмчик а-ля Гаврош Виктора Гюго, который слегка маломерил — но то для образа, и вручили потрепанный картуз. Под глаза Гирша нанес ему красных теней, будто веки воспалены от тягот уличной жизни, но глаза по-лисьи подвел, с первого раза нарисовав сносные стрелки.       По авизо их номер шел в первом отделении, а воздушный полет значился во втором, после антракта. Саше хватало времени, чтобы переодеться, размяться и присоединиться к гимнастам.       — Не понравится — снимут. Делов-то. Стручку будет больше работенки. А я пойду дворы мести. Лучше уйти на три года раньше, чем на день позже, — отмахнулся Гирша, стараясь выглядеть нарочито равнодушным. Саше, наверняка, невдомек, как под перчатками противно потели ладони, и бешено стучало сердце. И к лучшему.       — Разве вы не должны меня подбадривать?! У меня сегодня дебют, знаете ли.       — Пойдешь праздновать с товарищами?       — Нет. Пойду с вами в гостиницу после парада-алле, — буркнул Саша, и Гирша не понял, всерьез ли тот. Странный мальчик. Гулять бы да гулять, в его-то годы.       Последний раз Гирша глянул на себя в зеркало. Лицо выглядело немногим лучше серой овсянки размазни в вагоне-ресторане. Но Его Величество Грим скрыл плачевные следы недавней беспутной жизни. Что до внутренних… Тут одной пудрой не отделаешься. Поправив галстук бабочку из синего атласа, он проверил «толщинку» — бутафорское пузо со спрятанными в него голубями. Голуби не жаловались.       В артистическом фойе бурлила жизнь, артисты уже готовились ко второму отделению: подтягивались на кольцах Славики, упражнялись на матах чета акробатов Свиридовых, муштровала своих четвероногих коллег Наташа, тут же путалась под ногами подрастающая смена — мальчишки и девчонки. Гирша надеялся прошмыгнуть незамеченным, но не тут-то было.       — Тятя, покажи чудо? — Надо же встать этой сеголетке на его пути! Алиса, дочка Свиридовых, уставилась на него широко распахнутыми глазами. Тыча в цилиндр на его голове, спросила. — Правда, что у вас там кролик живет?       Гирша переглянулся с Сашей, но решил подыграть:       — Увы, милая, кролика сегодня нет дома. Но он оставил тебе гостинчик.       И в руке Гирши появилось наливное яблоко. Весело взвизгнув, Алиса засверкала пятками к матери, хвалясь подарком. Хоть бы спасибо сказала.       — Пошли-ка быстрее, — бросил через плечо Гирша. — Еще пара-тройка таких девочек, и мы без реквизита.       — Как думаете, она сильно расстроится, когда поймет, что яблоко — фальшивка?       — Ничего, пусть привыкает к взрослой жизни.       Когда шумное фойе осталось позади, уже у самого форганга Гирша замер, прислушиваясь к доносящемуся со стороны манежа шуму. Как раз выступала Нонна Заславская со своей галдящей братией — попугаями. Но не к их хриплым вскрикам прислушивался он, нет. Он слушал зал: по одному только гулу толпы можно понять, благосклонно примет тебя зритель или станет зевать. Все равно что слушать грудь пациента через фонендоскоп. Что ж, кажется, пациент был в добром здравии.       — Ба, Фэлл, даже не опоздал! — поприветствовал его Лазаревич и проковылял к ним со своей толстенной телескопической тростью. Трость была его неизменной спутницей после травмы. Но то ли из своей гордости, то ли из глупости, Лазаревич старался опираться на нее как можно реже. Как директор при первом и крайнем представлении он провожал каждого циркового артиста из-за форганга на манеж. Традиция!       — Чтобы такая бутылка коньяку и пропала зазря?!       — Художественный совет и без нее бы одобрил. Да и я в тебе не сомневаюсь. Старый конь борозды не испортит! — И ткнул его набалдашником трости в «толщинку». Гирша тут же прихватил живот руками — голуби возмущенно ворковали. — А ты как, Александр? Каково вольтижеру Геку дебютировать не в своем жанре? Свернул с родительской стези, да?       — Еще чего. Меня на оба номера хватит! — Саша выпятил грудь.       — А ты прав был на его счет, — подмигнул Гирше Лазаревич. — Амбициозный. Присматривай за ним хорошенько.       — Присмотрю, — пообещал Гирша. Ох уж этот Лазаревич. Обоих приставил друг за дружкой присматривать.       Заславская закончила выступать и зашла за форганг с двумя попугаями на плече. Остальных на жердочках внесли униформисты. Поравнявшись с Гиршей, она присела на корточки, что было крайне смело при длине ее юбки, и заворковала со своими подопечными, запертыми в бутафорском животе.       — Смотри у меня, птиц моих не угробь! — вмиг похолодевшим тоном обратилась она к Гирше. — Это тебе не сонный кролик в шляпе, я их месяцами натаскивала.       Гирша в сотый раз мысленно проклял себя за то, что был вынужден брать реквизит (в данном случае — голубей) со стороны. Но один месяц — крайне малый срок для того, чтобы выдрессировать пустоголовых птиц не разлетаться кто куда. Даже для него. Потому, сглотнув обиду, он выдавил:       — Попрошу кроликов не обижать. А насчет голубей не переживайте. Хуже этого, — Гирша многозначительно кивнул в сторону блюда с бутафорскими тушками запеченных рябчиков, — им не будет.       Лицо Заславской вспыхнуло ярче реактивного двигателя, но вот звук, как водится, не поспевал: Жорж объявил их выход, представив скромно по имени и фамилии. Даже спустя пять лет Гирша никак не мог привыкнуть, что объявляют не «чету Фэллов».       «Надо будет подобрать нам псевдонимы, если не провалимся. Если провалимся — тоже».       Униформисты вынесли столик, а Жорж, волей-неволей игравший роль официанта, накинул салфетку на правую руку. Незавидная участь шпреха: подыгрывать артистам в любых номерах, будь то коротенькая реприза или целое антре.       — Помнишь фразу, которую нужно сказать? — спросил у него начальствующим тоном Гирша.       — Не смотри, что лыс, с памятью у меня полный порядок, — не без яда в голосе ответил Жорж. Ой, да пусть намекает, сколько душе угодно. Уж коли Фэлл работает, то не позволяет халтурить никому. Но, видимо, Саше и без него хватало. Переминался с ноги на ногу, чесал голову то там, то сям, блуждал взглядом.       — Перед смертью не надышишься, — не нашел ничего лучше сказать Гирша. — Меньше думай — и будешь смешным, у тебя это отлично получается.       Кажется, кислая пилюля подействовала, и Саша слегка раскрепостился:       — А вы злитесь хорошенько. Отрицательные эмоции вас красят.       Гирша хотел сострить в ответ, но униформа уже вернулась, и надо было выходить.       С тросточкой под мышкой, он шагнул в кружочек света. Глазами Гирша не видел, но затылком ощущал тысячи прикованных к себе взоров. Только теперь он осознал весь ужас своего положения. До сих пор работа была повинностью, которую он выполнял за «галочку». Но этот паршивец, Саша, под видом замарашки начищающий ему штиблеты, все это бесповоротно сломал. Так что притопнул ногой на него он вполне искренне.       «Иди-иди, Гаврош, к себе на трапецию, отдуваться будешь только так!»       Несколько ловких движений — и трость, цилиндр и накидка заняли свои места на вешалке. Надо же, с первой попытки. Зрение и координацию еще не пропил. Тут настал выход Жоржа. Круглый, раскрасневшийся, как бакинский помидор, он выкатился на манеж, причитая:       — Опять эти гости! Работать не дают!       Гирша снова и снова тыкал пальцем в меню, на что Жорж гавкал:       — Не поставили! Не положено! Не держим!        В зале — ободряющие смешки. В самом деле, кто ходил в ресторан, тот поймет.       — Тогда просто воды! — воскликнул Гирша и стащил с руки Жоржа салфетку.       Дождавшись, пока тот уйдет «по воду», он накрыл столик салфеткой. Как там? Фокус-покус — и на ранее пустом столе очутились ведерко с шампанским и блюдо с всевозможными фруктами и дичью. Как говорится, главное — не суметь купить, главное — уметь «достать».       В оркестровой раковине заиграли фокстрот «Джон Грей». Гирша стал, причмокивая и смакуя, резать ножичком воздух и отправлять его в рот. Саша висел над ним Дамокловым мечом, готовясь запульнуть в него круглыми обувными щетками — сколько битых часов они истратили, чтобы руки элементарно привыкли к такому диковинному реквизиту! Но первая щетка полетела «в молоко».       Гирша на всякий случай поднял голову, чтобы строго взглянуть на нарушителя. Затем накрыл еду салфеткой, подобрал упавшую щетку и, превратив ее в цветок, вставил в пустующую бутоньерку. Саша на трапеции вовсю кривлялся, какой он голодный и несчастный: наглаживал свое тощее пузо и строил грустные рожи, громко охая и вздыхая. Публика заулюлюкала, чтобы он бросил в буржуя еще пару щеток. Саша поспешил исполнить просьбу толпы. Только гаденыш снова умудрился заехать ему щеткой в лоб, хотя они четко обговаривали: бросать в руки! В руки! Обезьяна пахорукая.       Остальные прилетевшие щетки Гирша поймал, мрачно закатывая рукава.       Жонглирование прошло без происшествий: они даже сносно держали темп — сказывались изматывающие ночные репетиции. Его даже оскорбило, что публика не сразу заметила, что щетки стали превращаться в фрукты. Хватились, когда Саши уже не посылал их обратно, а складывал к себе на воздушную раму, а он, буржуй, в панике поднял клош и показал всем пустующее блюдо. Одобрительный смех. Саша, вывалив фрукты в авоську, висевшую на трапеции, стал раскачиваться и делать магические пассы руками. Столик, последнее, что Гирша пытался удержать у себя, ускользнул из его рук. Хохот нарастал: в самом деле, умелый фокусник никому не интересен. А вот фокусник, которого предметы «не слушаются» — гораздо интересней!       Завершали они номер тоже сносно. И его неуклюжее карабканье по канату, и комичная погоня по манежу, и появление белых голубей мира публика приняла тепло. Как там, «мирное сосуществование двух систем», так они писали в заявке? Саша, правда, в конце будто потерялся и забыл поделиться самокруткой, но черт с этим. Манеж они покидали обласканные аплодисментами.       Скрывшись за форгангом, Саша прислонился к стене и медленно сполз вниз.       — С дебютом тебя, Александр, — сказал Гирша, решив умолчать о недочетах. На следующих репетициях исправят огрехи.       — Мамочки, — выдохнул Саша, закрывая голову руками, — я думал, со страха обоссусь.       — Со славным почином! — поздравил их Лазаревич.       Саша еще некоторое время подпирал стену собственной спиной, а потом, словно опомнившись, впихнул ноги в колодки и застучал в гардеробную гимнастов: смывать лигнином старый грим и накладывать новый. Гирша не торопился. Он размеренно рассовал отработавших свое голубей по клеткам, снял толщинку и прибрал реквизит. Пока пальцы плавно пересчитывали фрукты для жонглирования, в голове стучала мысль: стоит ли поблагодарить своего помощника по-настоящему? Сводить в ресторан или, может, в кино? Или ограничиться скупым «спасибо»? Лазаревич и так заплатит ему по двойному тарифу.       В раздумьях Гирша дождался окончания антракта и зашел в зрительный зал, попросив униформу поставить себе стул. Последний ряд — лучшее место, чтобы оценить воздушный номер. Долго ждать не пришлось. Раздался третий звонок, и из оркестровой раковины грянула торжественная увертюра. Воздушные гимнасты в белоснежных плащах грациозно выплыли на манеж, но быстро сняли их, отдав униформе. Оставшись в расшитых пайетками трико, они быстро вскарабкались по веревочным лестницам под самый купол — на мостики. Саша забрался последним.       Внутренние часы сами отсчитывали ритм. Раз — ладони хлопнули о трапецию. Два — скольжение, пик, возвращение. Три — снова пик, беглое свидание с куполом, когда ужас клокочет в груди, но что с того? Трапеция неумолимо несется назад. Четыре — полет в пустоте. Шлепок рук верхнего и нижнего.       Возвращение. Переворот лицом к мостику, снова полет, и гриф под пальцами возвращает на землю.       Когда Саша ступил ногами на мостик вольтижеров, Гирша перевел дыхание. Саша осторожничал: не было в его полете той птичьей легкости, с которой гимнасты носятся под брезентовым небом. Он шел в руки ловитора без доверия, готовый вот-вот перегруппироваться и шлепнуться о сетку. От этого движения теряли пластичность, а полет — зрелищность.       Гирша проследил за следующей серией вольтижировок и остался при своем мнении. Борис похоронил номер, когда намеренно позволял Саше падать на их репетициях. И пускай ловитор посчитал это наукой, но вольтижера этот урок погубил.       Зритель и хлопал негромко. Не разбираясь в тонкостях, он чуял халтуру самим нутром. Гирша только хмурился.       Сашу он снова застал в гардеробной. Почему-то своей. Тот лежал на продавленном диванчике, кутаясь в плащ, в котором выходил на манеж. Волосы, обычно загнанные в хвост, были отпущены на свободу, серые потасканные чешки сменили белоснежную манежную обувь.       — Ну и как я вам? — спросил Саша без особого любопытства. Будто заранее знал ответ.       Гирша предпочел промолчать. Молчание — золото. Это раньше он критиковал Тери за каждый огрех — и чем это кончилось?       — Тяжело шло. Все время грохнуться боялся, — Саша подтвердил опасения.       — Не сгущай краски, — Гирша тщательно подбирал слова. — Споешься еще с Борисом. На крайняк ловитора сменишь.       — Бежать, поджав хвост? Не. Мама огорчится, — пробормотал Саша. — А у бабушки сахар подскочет.       — Ну, — Гирша помедлил с ответом, прежде чем сказать. Попробуй тут дать дельный совет, когда все общение с людьми свелось к пьяным гуляниям с Мишей! — Кому, как не твоей маме, знать, что самое главное между верхним и нижним? Она поймет.       — Зато отец — нет. Скажет, что я выделываюсь. Сколько помню себя, у отца я кругом виноват. «Роняешь марку, юноша!» Скажете, взрослый уже, чтоб папке в рот глядеть? Так-то оно так… Но меня в ГУЦЭИ-то отдавали с заделом, что в отцовский номер пойду. Маму сменить. И отступить из-за какого-то там доверия? Я и к отцу доверия испытываю не больше.       — Династийщики, как они есть. Спартанские у вас порядки, — Гирше стало неловко. Неловко, что считал Сашу обласканной с колыбели «золотой молодежью». А золото-то оказалось сусальным, чуть поскреби — и за ним обычный затюканный парень «заучка». — Не дрейфь. Это твое первое выступление.       — Технически второе, — поправил его Саша.       — Тебя не перебивать не учили? С такой кроткой птицей, как голубь, сладить нелегко, а ты о людях. Коваленко, конечно, крут характером, но не ставь на нем крест. Образуется.       Саша вздохнул, но Гирша вряд ли мог помочь чем-то, кроме слов. Похлопав себя по бокам, он подошел к зеркалу, чтобы сбежать от неловкой паузы. Но его догнали.       — А все-таки, — чуть оживился Саша, — откуда быть таким познаниям? Родня — гимнасты или акробаты? Или за долгую карьеру от всех жанров понабрались?       Гирша взглянул на Сашу через отражение в зеркале. Насмешливо округлил бровь.       — Я сам вообще-то начинал воздушником, — и, завидя вытянувшееся лицо Саши, состроил огорченную мину. — А по мне и не скажешь, правда? Думаешь, я полез бы тебя ловить, если ничего в этом не смыслю? Обижаешь.       Саша оторвал лицо от подушки и выжидающе уселся на краешке дивана.       — Не понял. А чего перешли тогда в иллюзион? Травму, что ли, схлопотали?       — Партнерша. Перелом грудных позвонков, ног… Увы, на трапецию она больше смотреть не могла. Ей дурнело, едва она карабкалась по веревочной лестнице. Я не стал заставлять.       Гирша задумался: хорошая ли идея продолжать разговор? Саша не похож на того, кто довольствуется малым. Такой захочет узнать все. Саша тут же подтвердил верность этой гипотезы.       — А чего партнершу не сменили?       — Ну, это была моя жена.       — Та самая, с афиш? — осенило Сашу.       — Да, Шарапов мой, — сказал Гирша беззлобно. — Я не хотел работать с другой.       — Ну вы даете… Но так просто отказаться от гимнастики?!       — Просто!.. — Гирша скрестил руки на груди. Он не стал посвящать Сашу в муки выбора своей молодости. Сколько слез было пролито, когда, репетируя обрыв на штрабатах, она неудачно сошла с трапеции и упала на манеж. И хотя комиссия доказала, что всему виной были дрянные хлопчатобумажные веревки, многие годы чувство вины стелилось за ним черным шлейфом. Ко всему прочему в больнице сообщили, что Тери была в положении — шестая неделя, и они могли бы стать родителями. Вот так сюрприз… Увы, шанс был упущен, а нового судьба так и не подарила. Отчаявшуюся, потерявшую всякую надежду, как он мог ее оставить и променять на кого-то другого?.. Теперь вспоминать тошно, как он костерил ее за ту прибавку в два кило. Знал бы он!..       Гирша потряс головой, прогоняя навязчивые воспоминания. Саша ерзал на диване в ожидании ответа.       — Зато теперь я могу есть после двух и не бояться, что под моим задом трапеция оборвется, — Да, не самая лучшая шутка, но все лучше, чем молчать.       — А может вы могли бы иногда меня лов… — робко начал Саша и поднялся.       Не дослушав вопрос до конца, Гирша тут же его оборвал:       — Нет. Сразу нет.       Саша насупился, поравнялся с ним в зеркале.       Природа обделила Сашу ростом, рыжая макушка едва доставала Гирше до плеча. И вряд ли Саша еще хоть сколько-нибудь вымашет — трагедия для молодого человека, только если он не вольтижер. Капризно надув губы — было в этом жесте что-то детское — Саша всплеснул руками и посягнул на его галстук-бабочку. Стратегически отступил, чтобы доконать позже?..       — Дайте я вам поправлю, узел ослаб!       — Все с ним в порядке. Не подлизывайся.       — Да как я могу! — Саша взглянул на него телячьими глазами, в которых цвела вся весенняя зелень, но Гирша успел перехватить руку прежде, чем та до него дотянулась.       — Нет, это нет, Александр.       — Это мы еще посмотрим.