Маг и я

5

      Пивная на улице Анри Барбюса, завсегдатаем которой оказался Фэлл (спасибо сплетнице-коменде), притаилась в цокольном этаже дореволюционного дома, растерявшего былой лоск вместе с облупившейся лепниной. Какой-то умник приписал мелом сбоку шаблонной вывески «Зов природы». Что ж, Сашу туда не звало ничего. Даже на улице до него донесся незапамятный аромат пивной отрыжки вперемешку с горьким табачным дымом. Только учуешь такой, и сразу в голове щелкает: «алкашня собралась». Саша не без отвращения спустился по лестнице в эту темную рыгаловку. Внутри «Зов природы» скорее напоминала погруженные в сумрак джунгли. Лианами свисали с потолка липкие ленты, унизанные полудохлыми мухами. Обитые красной органзой абажуры смахивали на огромные диковинные цветы. Колонны — деревья, у подножия которых хаотично расположились приматы разных ступеней развития.       Скоро Саша нашел и своего… человека прямоходящего? Нет, судя по подкашивавшимся ногам, эту способность Фэлл утратил. Он уже не стоял, как многие присутствующие, а сидел за стойкой, наполовину распластавшись на столешнице, точно оплывший огарок свечи.       «Будем надеяться, что застану хотя бы человека-умелого».       Человек умелый тщетно пытался сунуть монету в монетоприемник. Да, в пивной стояли только автоматы самообслуживания. Единение человека и машины, которое страна заслужила.       — Боюсь, вы перебрали, товарищ.       — Кто меня… снова ты?! — Ой, божечки, как же его развезло! Не лицо, а рожа. Глаза — мутнее запотевших стекол в автобусе. Вот и мешай водку с пивом! — Проваливай, ты не жена мне указывать.       — Я просто вижу, что вы кладете в монетоприемник больше, чем надо.       — Пошел ты… Постой, — Фэлл стал пристально рассматривать рубль в своей руке. Пошарил в кармане. Пусто. Сунул рубль Саше с беспардонным «разменяй».       — Вы же фокусник. Превратили бы этот рубль в заветные двадцать две копейки! — Ничего брать из этих обветренных неухоженных рук Саша не хотел.       — Жлоб. Не беда, я здесь «свой». Мне каждый даст, — и Фэлл поплелся было к соседнему столику, где как раз сидел такой же разложенец.       «Сейчас разменяет и напьется на целый рубль», — Саша остановил Фэлла, ухватившись за рукав.       — Руки!!! — рявкнул тот, будто его поволокли в околоток.       — Давайте так, — Саша боролся с желанием отвернуться — настолько Фэлл «благоухал», — Я разменяю вам, но при одном условии. Я дам вам ровно на одну кружку, а остальное побудет до поры у меня — от греха подальше. Расписку вам напишу…       — Расписку напишет он, — скривив рот, передразнил Фэлл, — Меняй уже без разговоров. Счетовод хренов.       Получив кружку с пивом, Фэлл сдул шипевшую пену и тут же отхлебнул треть.       — Чё вылупился? Думаешь, поделюсь?       — Мне к вам прикасаться не хочется, а тут из одной кружки пить. И вообще. Я не пью.       — Чё ж сюда приперся?       Саша молча оттопырил лацкан джинсовки, выставив на свет крошечный комсомольский значок.       — Без тебя вижу, что комсомолка-спортсменка-красавица, — Фэлл обнажил желтый ряд зубов и поскреб порез на подбородке — наверняка от бритвы, — Мне-то что с того? Вали на улицу пьянчуг подбирать.       — Один уже есть, — Саша сам поразился собственной дерзости. С другой стороны, с чего он должен деликатничать с этим субъектом? Тем более что субъект был ему противен как своей формой, так и содержанием.       — Чего?! — Видно, не совсем спился, раз смог принять сказанное на свой счет.       — Того! — передразнил Саша, — Хотите, не хотите, но решением комсомольской ячейки вы взяты под мое шефство. С целью восстановления морального облика советского гражданина.       — Тебе чем-то мой облик не нравится?! Знаешь, звонок-прыгунок, шел бы ты… своей дорогой. Потрать мои деньги себе на мороженое. Или в кино сходи. Что там дети любят?       Саша едва не швырнул деньги на стойку, но в последний момент стиснул монету в кармане. Наверняка эта пьянь только того и добивается:       — Товарищ Фэлл, я уйду отсюда только с вами. Живым или мертвым.       — Что, силком поволочешь? У нас, слава Ильичу, свободная страна. Давай так… — Фэлл сдержал подступившую отрыжку, но получилось у него так себе, — Распьешь со мной кружку-другую — и пойду добровольно. Пойдет?       — Не пойдет, — отрезал Саша.       — Ну и о чем с тобой лясы точить? Но ничего, сейчас будет компания получше тебя, — и Фэлл постучал по кружке пива.       Действительно. Дверь пивной распахнулась, впустив вместе с дневным светом второго «мушкетера». Саша никогда не видел его, но был уверен. Это — Михаил Ващаев. Хотя бы потому, что на его голове красовалась мушкетерская шляпа с истрепавшимся страусиным пером. Наверняка та шляпа, которую не досчитались в цирке. И как только сюда дошел такой «красивый»?!       Это был эталонный по своей некрасоте мужчина. Лошадиное лицо, оттопыренные, будто два радара, уши, толстые губы, за которыми скрывались мелкие в щербину зубы. Такие образчики обычно красуются в досках объявлений под надписью "Разыскивается". Однако Фэлл помахал ему рукой, и Ващаев пляшущей походкой направился прямиком к стойке. Музыки не было, а он уже пританцовывал, хоть санитаров вызывай.       Ну и кто Фэлл в этом дуэте? Д’Артаньян? Нет. Место оторвы-Д’Артаньяна уже точно занято. Пробы на Портоса провалил бы сразу. Стройный, почти поджарый. Питается только спиртным и кефиром, в отличие от веселого обжоры. Арамис? Никакой слащавости, темных глаз и волнующего пушка на щеках. Вместо этого — нахмуренная переносица, полинявшая синь в глазах и поджатые, будто вечно недовольные, тонкие губы. Лицо не сказать, что усталое. Изможденное. Самой тяготой под названием жизнь. Будто делает одолжение, что дышит. Выбор невелик: остается только угрюмый бирюк — Атос.       — За что сегодня пьем? — весело спросил Ващаев и выложил на стойку календарь. Прочистив горло, открыл на календаре сегодняшнюю дату и важно зачитал. — Так-с. Что там сегодня? Ага. День кувыркальщиков. Ба! Да у нас подходящая компания. Это же летчик твой?       — Этот не из нашей эскадрильи, не пьет! — Фэлл махнул кружкой, но не пролил ни капли.       — А когда это мешало? Помнишь, мы пили за здравие Леонида Ильича? Он же с нами не пил!       — А, валяй!       Ващаев опустил монеты в прорезь автомата. Когда высоченная кружка с сочащейся через край пеной оказалась перед ним, его глаза засверкали как те же ордена на груди почившего генсека.       — Ну-с, — зычно сказал он, подбоченясь и уставясь на Сашу, — выпьем за нашего юного кувыркальщика. Чтоб летал выше Икара, дальше Чкалова и дольше Гагарина! Но никогда, никогда, понимаешь, не отрывался от коллектива!       Переполненные кружки сказали «дзинь», и Ващаев с довольным видом утер губы от пены. Фэлл понуро уставился в столешницу, которую ковырял ключом в месте, где какой-то умник нацарапал ругательство. Исправлял или добавлял что-то от себя?       — Н-да-с, от коллектива отрываться никак нельзя… — обронил уже как-то невпопад Ващаев. Фэлл покосился на него, после чего вернулся к ковырянию столешницы.       — Неудобно вышло… ну, с Наташей. Сильно сверлила? — спросил Фэлл после недолгого молчания.       — Ты не подумай, к режиму дрели я привычный. Но сегодня включила режим перфоратора.       — Надо было трюк проще ставить.       — Уж изволь. Еще один такой трюк — и я, понимаешь, переезжаю жить из дома сюда. Она и так за наши поскакушки мне такой мерси-боку по боку устроила! До сих пор побаливает. Эх, а Миледи тебе не сыскали!..       — Хватит мне в жизни проституток, — отрезал Фэлл и отпил из кружки. — Я как-нибудь могу отплатить тебе за нервотрепку?       — Ты? Да зачем? Все ж свои. Времена нынче у всех непростые.       — Это точно.       — А знаешь. Я у тебя сотню занимал до конца месяца. Да только «Нива» раздевает пуще собственной жены. Не в службу, а в дружбу, повременишь?       — Пустое, — поморщился Фэлл. — Считай, что уже сочлись.       — Эх, чижик, душа-человек! Может, будем на брудершафт?       Саша смотрел, как жадно Ващаев отпивает из кружки, и ему стало мерзко. Почти так же мерзко, как в лето семьдесят второго, когда по доброте душевной он дал «на покататься» дефицитный велосипед «Орленок», да еще и с сделанной им вручную трещоткой из гусиного горла! Подарок отца. Больше он того велосипеда не видел. Как и отцовских подарков.        Вдруг за соседней стойкой группа поддатых мужиков, находившихся уже на стадии питекантропа, взорвалась хохотом. Ващаев слегка толкнул Фэлла локтем в бок:       — Тут наклевывается неплохой номер.       — А? — спросил Фэлл, делая насечки на столешнице.       — Говорю, неплохо, понимаешь, поднять на этих дурнях можно. Трюк твой с монетой. Ну?       Фэлл уронил голову на грудь.       — Вот и славно. Как обычно: я их «приготовлю», а ты подвалишь. Выигранное пополам. Ну, и я угощаю!       Видно, Ващаев умел говорить с апломбом. Тамада пожизненно. Таких зовут на все праздники: сочинять тосты, тормошить народ и накачивать его алкоголем. И пяти минут не прошло, как Ващаев развел «питекантропов» на пари в десять рублей, после чего рукой подозвал к себе Фэлла, точно ручную собачонку. Собачонка побежала делать свой трюк. Монетка на глазах у всех присутствовавших, насмехаясь над законами физики, прошла сквозь ладонь. Питекантропы причастились чуда, десятка перекочевала в карман Ващаева, собачонка получила лакомство в виде новой кружки пенного.       Саша ушел. Что ж, на этот день счет 1:0 в пользу асоциального элемента. Он только напоследок глянул на столешницу в том месте, где Фэлл что-то исступленно корябал. Там было «SOS».

6

      Один ход тряпки — и через тусклое, как экран телевизора «Юность», окно Саша увидел все краски летнего двора. И погнутый «грибок» в песочнице, и пышно цветущие метелки мальв в палисаднике, и яркую зелень пылящего тополя. Он только что покончил с вездесущими облачками тополиного пуха, как и с вездесущей кроличьей шерстью. Выпрошенный у коменды пылесос годился в экспонаты музея советского быта. Старик то и дело отключался, прося передышки. Но свое дело сделал. С каким-то стахановским рвением Саша драил, замачивал в кальцинированной соде и отколупывал насмерть въевшиеся пятна жира, пока поверхности стола и тумбочек не обрели былую ровность. Видимо, комната была в убитом состоянии еще задолго до Фэлла: уж очень застарелыми оказались некоторые пятна.       Саша выбросил дохлых мух из плафона люстры и перетряхнул (и перенюхал) залежи одежды Фэлла. Что счел грязным (а это было практически все), без колебания отнес в прачечную самообслуживания. Остальное аккуратно сложил и убрал в шкаф. Комната стала даже немного просторнее. Так-то лучше. И вообще: наводить порядок в комнатах куда проще, чем у людей в головах!       Саша был твердо намерен отмыть в запущенной комнате каждый дюйм. Не миновал этой участи даже кролик Фэлла. Как и свой хозяин, он с болью расставался с атмосферой свинарника, потому отчаянно пищал и норовил цапнуть зубами-стаместками. Но, несмотря на все протесты, он был безжалостно извлечен из грязной клетки, намылен детским шампунем и насухо вытерт. И, вот же удивление! Кролик от рождения оказался белоснежно-белым, а не цвета московского снега!       Протирая под самый конец верх шкафа, Саша наткнулся на запрокинутый туда тубус. Бабушка в подобных хранила афиши. Вместо того, чтобы спокойно отставить его в сторону, Саша от любопытства повернул тугую крышку и открыл. Серьезно? Этих людей за сорок что, на одном заводе выпускают?       С первой уже порядком пожелтевшей афиши на него смотрел довольно молодой Фэлл в пенсне на носу и шляпе-цилиндре. Его окружали порхающие… галстуки бабочки? Видимо, один из его ранних успешных номеров. На воротнике рубашки у него красовалась настоящая бабочка Морфо. Таких Саша только в рамках видел, безжизненных и пропитанных нафталином. Превращение банального галстука в живую экзотическую бабочку тоже было частью трюка? «Магический гардероб волшебника Фэлла» - любовно выведено чьей-то рукой внизу афиши.       Вторая афиша была написана уже на польском, правда, точный смысл написанного Саша не понял, но картинка говорила за себя: две игральные карты «танцевали» друг с другом, держась отросшими руками, на одной был нарисован Фэлл с тем же цилиндром, но в королевской мантии (стало быть, Король), а на другой — миловидная девушка в коротеньком приталенном платьице и сдвинутой чуть набок короне (значит, Дама). Понятно, переключился на карточные фокусы.       Третья афиша была на английском. Английский Саша знал достаточно хорошо, чтобы самому понять написанное: «Must see! Spectacular Mister & Missis Fell in magic trick «Missing muse». На афише, явно отпечатанной также за рубежом, снова красовался Фэлл с палеткой в правой руке и мастихином в левой. Стоит перед большим холстом и стирает мастихином ноги нарисованного женского силуэта.       Саша не очень понимал суть трюка, но одно он понял отчетливо: его забулдыга-сосед как-то умудрился найти жену. Найти и потерять. Не нужно было быть Холмсом и даже Жегловым, чтобы понять, что женой была та самая Тери, упоминанием о которой так поддела Фэлла Наташа. Заинтригованный, Саша несомненно пошел бы дальше в своем расследовании, если бы дверь внезапно не скрипнула.       Саша спрыгнул с табурета с надеждой, что Фэлл уж точно не полезет сейчас на шкаф проведывать свой запылившийся тубус. А там Саша уж заметет следы своего «преступления». Фэлл, впрочем, не торопился заходить, исступленно осматривая обновленную обстановку.       — Нет, я, должно быть, ошибся комнатой, — пробормотал Фэлл, но сверился с дверным номерком. — Нет?       — Я воспользовался вашим отсутствием и немного навел порядок, — сказал Саша, приосанившись и ожидая похвалы за усердный труд. Вместо похвалы он получил кислую мину.       — В голове у себя порядок навел бы для начала, — буркнул Фэлл, закидывая на стол авоську, где звонко чокнулись друг с другом бутылки кефира и пива.       — Из почтения к вам, — проглотил горькую обиду Саша. — Я старался все оставить на своих местах.       — Хм. И где же тогда мои кальсоны?       — Висят в сушилке после стирки.       — Смотрю, ты у нас вызвался в хозяйки? Так, может быть, и ужином порадуешь?       — Принеси вы что-то посущественнее, порадовал бы, — сказал Саша, покосившись на полупустую авоську.       — Я все равно не голоден.       «Уже нажрался», — подумал Саша, с болью в сердце наблюдая, как Фэлл снимает с себя затертую куртку и плюхается в уличной водолазке прямо на заправленную кровать. Ну хоть ботинки снял.       Тщетно пытаясь выбить из Фэлла хотя бы деланное «спасибо» за проделанную работу, Саша достал последний козырь и выпалил:       — А посмотрите, как изменился ваш кролик! Волшебство! Не иначе!       — Чего? — Фэлл глянул на вычищенную клетку. — Что ты сделал с Анфисой?!       — Всего лишь помыл…       — Ты ее трогал?!       — И что с того?       — Верно, что взять с такого болвана…       — Потрудитесь объяснить?       Фэлл отвернулся, уставившись в стену:       — В цирке можно делиться чем угодно: водой, магнезией, гримом, куревом, выпивкой, лекарствами… Да хоть женами! Но твоего реквизита не должны касаться чужие руки.       — Это из инструктажа по безопасности?!       — Это примета такая.       — Чего вы все носитесь со своими приметами?! — Саша начинал выходить из себя. С тех пор, как он покинул стены училища, его никто не хвалил. Пустяковина — скажет кто-то. Но не Саша.       — Балбес, — хлопнул себя по ляжкам Фэлл. — Балбес и есть. Дружок, тебе в цирк путь заказан. Цирковые приметы написаны кровью.       — Вы все сговорились, что ли? Борис со своим «на сетку ляжешь — быть травме». Один, один только раз я полежал на сетке, и Борис мне жизни не дает! Теперь и вы будете со свету сживать?!       — Борис? Какой Борис?.. — Фэлл даже удосужился отвернуться от стены. — А-а-а. Коваленко? Славный малый.       — Да ну вас всех! — рявкнул Саша. — Цирк суеверных дураков, а не артистов.       Фэлл смолчал. Отвернулся обратно к стене. Стал что-то корябать на бумажных обоях.       «Ну и прозябай тут скулящей падалью, хоть все стены «SOS» изрисуй!» — подумал Саша и вышел вон из комнаты. Не будь он все детство в ежовых рукавицах Маргариты Андреевны, то сейчас закурил бы. Вместо этого отправился истязать руки на турнике. После пятидесятого подтягивания, когда кровь уже застучала в висках, а пальцы онемели, плюхнулся на первую попавшуюся лавку. И, только когда отдышался, вспомнил про раскиданные на шкафу афиши. Но Саше уже было все равно.