Только шёпотом

Саундтрек Sub Urban - Cradles

I love everything

Fire's spreading all around my room

My world's so bright

It's hard to breathe but that's alright

Hush

Shh…

      Дышать.       Его горячая ладонь скользит вверх по моему животу, и я забываю сделать вдох.       Я на коленях, прижимаюсь спиной к его груди. Откидываю голову назад, ловлю распаленной кожей влажное прикосновение у основания шеи.       Его рука поднимается к яремной впадине, длинные пальцы с нажимом проводят линию вдоль горла к подбородку, подушечками касаются моих губ и проникают вглубь.       Его язык скользит по моей шее к мочке уха, и я растекаюсь в его руках, с трудом удерживая контроль над телом, которое приближалось к оргазму уже дважды и, не получив желаемой разрядки, стремится занять удобную позицию и отдаться ритму. Но второй рукой он обхватывает мою талию и притягивает к себе ближе, очередным жестким толчком срывая сдавленный крик.       Он вынимает пальцы изо рта, размазывая влагу по моим губам, сминает мои щеки, затем снова спускается к шее, приникает ладонью к горлу и легким нажимом вызывает судорожный вдох, отправляя мелкую дрожь электрическим разрядом по телу.       — Бонт… — выдыхаю, едва соображая.       Убирает ладонь с моей шеи и мягко зажимает мне рот, вынуждая откинуть голову назад.       — Т-ш-ш, — шепчет в ответ и добавляет требовательно: — Молчи.       От его властной интонации хочется одновременно возмутиться и подчиниться, и исступленное тело выбирает второе. В награду он убирает ладонь с моего рта, обхватывает волосы, накручивая их на свою кисть и слегка толкает меня вперед, вынуждая упереться руками в кровать.       Долгожданно глубокие и быстрые проникновения возвращают меня к накатывающей волне.       — Пожалуйста, не останавливайся, — выстанываю я.       Останавливается. Выходит так резко, что возбуждение готово смениться гневом. Рывком разворачиваюсь, игнорируя боль от резко натянувшихся волос. Перехватываю его руку и толкаю на кровать, забираясь сверху. Этого добивался?       Он смеется коротко:       — Точно бунтарка.       В черных глазах пляшут настоящие демоны, и даже улыбка стала другой, жестче и злее. Ну, о тихих омутах нас всех предупреждали, надо было раньше окунаться.       Насаживаюсь на него, склоняясь так, что мои соски касаются его груди, и сразу начинаю двигаться — глубоко, быстро, жадно.       Близость его горячего тела сносит крышу, длительное томление подогревает желания и чувства до максимума, распахиваю глаза, зарываюсь ладонью в его волосы и слегка сжимаю жесткие пряди. Хочется удержать его взгляд, захлебнуться в этом долбаном омуте в обнимку с этими странными чертями, которых он так умело прятал.       — Бонт, ты…       Хватает рукой меня за шею и надавливает, вынуждая выпрямиться и заткнуться. Кривая ухмылка сползает с его лица, губы напрягаются, демоны в черных глазах становятся опасными. Мой мозг не успевает обработать резкую перемену, когда я оказываюсь на спине, все еще с его ладонью на шее, а он снова входит в меня и склоняется над ухом.       — Я попросил тебя молчать.       Он ускоряется так, что дыхательная функция раздраженно швыряет свой белый флаг прямо в его злое лицо и покидает сцену, а слегка сдавленное горло от его по-прежнему жесткой хватки ей в этом содействует.       Возмутиться шансов нет, потому что мое тело ликует. Сознание, зрение и слух притупляются и тоже поглядывают в сторону выхода со сцены, долгожданное наслаждение разливается по венам, натягивает нервы, доходит до кульминации и рвется в клочья с шумным вдохом на входе и низким стоном на выходе.       Раскрыв глаза, снова встречаюсь с его усмешкой, и он ускоряется еще сильнее, доводя себя до оргазма за несколько секунд, ни на мгновение не разрывая зрительного контакта. Граница между зрачком и радужкой стерлась окончательно, и два черных омута спрятали своих чертей обратно и сожрали меня с потрохами, не найдя причин довольствоваться малым.       ***       Я два раза открывала рот, чтобы что-то сказать, но слова в родном языке казались недостаточно емкими или слишком неприличными. Мое сердце все еще билось учащенно, я лежала с закрытыми глазами в той же позе, в которой кончила, и пыталась сформулировать хотя бы моему охреневшему рассудку, что я только что испытала.       Повернув голову, я встретилась взглядом с Бонтом. Он лежал на боку, подперев голову рукой, и тоже не спешил прикрываться. Его губы слегка дрогнули, словно он хотел заговорить, но тут же сжал их и промолчал.       Облегчать ему задачу вопросами я не собиралась и тоже оставила свои мысли при себе, усмехнувшись. Скользнула взглядом по его телу, невольно подмечая его подтянутую фигуру и очерченные мышцы, что с учетом профессии явно требовало работы над собой. Не удержавшись, я протянула к нему руку, коснулась пальцем его груди и провела дорожку к животу. В ответ на мое прикосновение его мышцы едва заметно напряглись, он приподнял бровь, а в глазах сверкнули дьявольские огоньки, которые показались мне совсем не игривыми.       Бонт молчал часто, но его молчание было естественным и не создавало впечатления скрытности. Он всегда внимательно слушал, делал точные выводы и отвечал по существу, попросту не говоря лишнего.       Но в этот раз что-то изменилось, и я осмелилась предположить, что знаю его достаточно долго для подобных выводов. Казалось, в его голове проносится миллион мыслей, одна быстрее другой, и ему не терпится поделиться ими со мной, но что-то его сдерживает.       — Я вижу, что ты хочешь сказать что-то, — я всегда позволяла ему молчать и не выпытывала, но в этот раз он думал слишком громко, и любопытство победило.       Он только ухмыльнулся и мотнул головой. Помолчав еще пару секунд, все же сказал:       — Красивая ты.       Он говорил это второй раз, но что-то в его речи и даже в голосе изменилось. Он произнес эти слова низко, хрипловато, с такой интонацией, будто это было его заслугой. Впрочем, румянец, блеск в глазах и раскрасневшиеся губы, несомненно украшавшие мое лицо, действительно принадлежали ему этой ночью.       — Ты уже говорил, — ответила я, улыбнувшись.       — Не устану повторять, — усмехнулся он, а я почему-то подумала, что эта шаблонная реплика звучит на его губах очень странно и будто ему не принадлежит, как и сам факт, что он ответил. По ходу, слишком много думаю.       Он поднялся с кровати и, не озаботившись поиском штанов или хотя бы трусов, подошел к панорамному окну и выглянул вниз. Затем оглядел комнату, нашел глазами свой телефон на кухонном столе. Приподнявшись в постели, я заметила, что он открыл приложение такси.       — Ты уезжаешь.       — Да, бунтарка.       — Почему?       — Уж точно не из-за тебя. Ты лучшая.       — Бонт?       Он странно дернул лицом, будто хотел скривиться, но вместо этого приподнял уголок рта. Бонт улыбался часто, но в этот раз я с удивлением обнаружила, что эта его полуулыбка инициировала на моей спине короткую пробежку ледяных мурашек. И у меня не было ни одного объяснения, чем это было спровоцировано.       — Не переживай, бунтарка. У меня и вправду дела.       Вместо того, чтобы спросить, где ванная, он сам отыскал глазами подходящую дверь и скрылся за журчанием воды. Я снова откинулась на кровать и задала немой вопрос потолку, какого хрена. Белый наблюдатель не ответил, у виновника ситуации спрашивать хотелось еще меньше.       Ветерок из окна начал холодить все еще разгоряченную кожу, и я укрылась одеялом.       Даже если этот загадочный писатель оказался типичным придурком и действительно свалит в закат, кажется, оно того стоило. Такого со мной еще не было. Прыжок от нежности в безумие, одержимость, умопомрачение. Прыжок такой жесткий, что не вдохнуть, как если из вертолета сигаешь, и кишки под горлом ощущаются. А потом раскрывается парашют и херачит тебя обратно своим многозначительным молчанием и вызовом такси без объяснений. Похоже, я все-таки куда-то вляпалась.       Бессонная ночь в обезьяннике дала о себе знать и не оставила мне шанса полюбоваться на сцену унижения брошенной бунтарки.       *** Маль       Хочу тебе что-то сказать? Не сомневайся, бунтарка, у меня к тебе много вопросов и столько же обвинений. Но есть самый главный, ключевой. Какого хера?       Среди миллиона подходящего возраста мужиков в городе ты выбрала именно этого унылого писателя, который в общем-то и пары слов связать не может без моей помощи.       Подмечаю, что глаза голубые, хотя кому это интересно.       Ищу глазами свою тачку под окном, которая ожидаемо снова осталась в гараже. Бонт, похоже, так ни разу на ней и не прокатился. Многое теряет. Ванную тоже ищу глазами, лишние вопросы с общими знакомыми всегда плохо заканчиваются, как и лишняя болтовня в целом. Проблема Бонта в том, что он не знает, которые знакомые наши общие, и упрямо не хочет меня помнить, но мне плевать.       Может, зря осторожничаю? Надо ляпнуть что-нибудь, чтобы она бросила Бонта и ничего не усложняла. Заявится с ним куда-нибудь, где его не ждут — и будет эпичный провал.       Выхожу из ванной, даже мысленно накидав пару фраз, но обнаруживаю, что моим скорым уходом она не особо обеспокоена и уже мирно посапывает, обняв подушку. Может, она и сама его бросит. Какого-то хера выключаю свет и какого-то хера бесшумно закрываю за собой дверь.       Если честно, я бы и рад остаться, но сегодня у меня важная встреча. Даже две.       *** Вики       Вздрогнув, я проснулась от какого-то сна, который притащил с собой в реальность только тревожное чувство и мрачные образы. Необоснованная тревога наложилась на воспоминания прошедшего дня, подняв меня с кровати под покровом ночи.       Мысли о сбежавшем писателе могли бы стать центром моих переживаний, но волевым решением я отодвинула их на задний план, смыв под прохладным душем потенциальные напоминания. Потому что пиздострадальство — дело, конечно, притягательное, но если мать и Ади не шутят, а с чувством юмора у Ребекки все плохо, совсем скоро в моей жизни развернутся приключения поинтересней.       Накинув на себя полотенце, я вышла на балкон и затянулась сигаретой, разглядывая темное небо, мрачное и красноватое от городского зарева.       Были ли в моей голове мысли о гражданской войне? С тех самых пор, как я начала задумываться о том, во что Шепфорд превращает наше государство. Каждый, кто интересовался оппозицией более-менее глубоко, понимал, что плакатами на стенах и грустными песнями власть не поменять. И я понимала, может, даже больше остальных, что если до этого дойдет, на разных сторонах окажутся братья и сестры, дети и отцы, мужья и жены. И если я не готова к этому, как я отвечала себе на вопрос, на хрена я рисую свою похабщину на стенах?       Да никак не отвечала. Просто рисовала. Художник из меня своеобразный. А что остается?

      Саундтрек Anacondaz - Средний палец

Но тишина – это смерть, завещал Сид Спирин,

И я не возьмусь с ним спорить

      Четыре утра. Если поторопиться, могу успеть. Широкие джинсы, черное худи. Набрасываю на шею балаклаву. Выкатываю велосипед. Транспорт хороший, и не только тем, что полезен для здоровья. На велосипедах нет номеров. Рюкзак на спине игриво позвякивает баллончиками. Охватывает знакомое чувство волнения, предвкушения и страха.       Спасибо “Шепоту”, теперь я тоже что-то вроде хакера. Подключаюсь со смартфона к городской сети, вырубаю несколько камер, начиная с домашней. Я делала это десятки раз, но до сих пор страшно, как в первый. Вы спросите, почему швырять коктейль Молотова не страшно, а рисовать на стенах страшно? А ни черта я вам не отвечу. Знаю только, что каждое мое заключение может стать последним. Потому что блюстители продажные, но не все.       Давно не чувствовала такого вдохновения. Хочется начать рисовать прямо сейчас, но здесь слишком банально. Замажет первый дворник, а полюбуется только унылый клерк со стаканчиком капучино, раздосадованный необходимостью отвечать своим выродкам на заднем сидении, почему у этих дядь на картине голые задницы. А они, дитя мое, не только голые, но еще и бесстыжие.       Бросаю велик в кустах, теперь это его новый дом. Сердце стучит похлеще, чем несколькими часами раньше в моей постели. Вдоль стены пробираюсь на площадь. Патруль на месте, сидят в тачке, пожирают пончики, а может, друг друга, желания разглядывать нет. Мое искусство им не оценить. Достаю телефон, открываю карту. Кабинет Шепфорда угловой, окна большие, шанс есть. На часах почти пять, через сорок минут врубят освещение по всему городу. Пока освещается только вход в королевский дворец, ну то есть администрацию, конечно.       Заныриваю в переулочек и пускаюсь почти бегом. Сердце и так на грани остановки, физическая нагрузка добивает. Но образы перед глазами дают сил и смелости.       Красивая стена, недавно освежили. Центральные улицы столицы держат в чистоте и порядке, следят за фасадами, вывозят мусор, гоняют бездомных. Гоняют, конечно, на соседние улицы, которые не видно из окон Шепфорда. Проверяю те самые окна. Обзор должен быть неплохой, патрульных не видно. Камеры на ближайших столбах я вырубать не стала, вместо этого не поленилась и, потратив лишние десять минут, поставила в каждой картинку на паузу. Видеонаблюдение возле дворца просматривается круглосуточно, совсем выключать опасно.       Руки дрожат. Сука, минут двадцать осталось. Три, два, один.       Первая линия, и страх отступает. Из глубины души поднимается эйфория, на лице вырисовывается легкая улыбка. Начинаю с задницы, так интереснее. Если кто-то прервет, по крайней мере главный поклонник моего творчества голой жопой из окна полюбуется.       Образы в моей задумке были намечены очень даже подробно, пока я ехала сюда, но все они, конечно же, покатились к чертям, как только я начала рисовать. Баллончики с краской с грохотом падали на асфальт, но это перестало меня волновать. Главное успеть. Ладошки намокли, дыхание участилось, даже появилось приятное тепло внизу живота.       Прямо за спиной врубился уличный фонарь. Надо спешить.       Последний штрих. Отступаю на шаг назад.       Короткий звук сигнала, маячки в конце улицы сверкнули — патруль выехал.       Хватаю смартфон и делаю снимок. Жаль, вживую так мало полюбовалась.       Бежать.       Баллончики собирать некогда, хватаю рюкзак и заныриваю в ближайший двор. Город я знаю хорошо, дворами на тачке не догонят, только если поднимут жопы с теплых сидушек и побегут за мной. Хотя куда им бегом.       Мои работы всегда политические. Но в первый раз в моем творчестве нашло отражение нечто личное. Я просто хотела нарисовать большое око над развернувшимся безобразием, но линии сами начали формироваться в нужную форму, а баллончики сами окрасили радужку в нужный цвет. И это “Т-ш-ш”. Это его. Интересное переплетение.       «Ты бунтарка что ли?»       Что, черт возьми, он имел в виду?       *** Маль       Мне не до нее, но из головы не вылезает.       Беру телефон, захожу в сообщения. Блядь, она даже записана как бунтарка, мог бы и догадаться. Ну, хотя бы Бонт ее тоже знает как бунтарку, лишних вопросов не будет. На автомате захожу в соцсеть, нахожу ее профиль. Вики, точно. Виктория, значит. Нахожу ее второй профиль. Секретный, но недостаточно. Новый пост.       Не сдерживаю смешка, и еще одного. Откидываюсь в кресле и взрываюсь хохотом.       Пожалуй, эта работа лучшая. Служители закона со спущенными штанами и распахнутыми бордовыми кителями в непристойных позах, нашедшие крайне любопытное применение ремням, наручникам и дубинкам. Гиперболизированный Шепфорд с раскрытым ртом, в который стекаются пачки денег, логотипы брендов, цистерны и, кажется, младенцы. И над всем этим огромный глаз. Темно-карий, почти черный. Подпись гласит: “Пока наблюдаем. Только т-ш-ш”.       Похоже, судьба.       — Все в порядке?       — Да, — все еще посмеиваясь, отвечаю я. — Докладывай, Саферий.       ***

Саундтрек The Smoke - The Smile

Вики       Утренняя пробежка в балаклаве вымотала так, что проблема с бессонницей разрешилась сама собой. Оказавшись дома, я проспала еще несколько часов. Хотела поехать в офис, но вспомнила о том, что свой четырехколесный транспорт я предательски бросила посреди улицы, больше не интересуясь его судьбой. Звонок блюстителям помог установить местонахождение моей машины: на штрафстоянке, а не на свалке, где она смотрелась бы органичнее.       По пути набрала Ади.       — Привет, Вики, — ответил он без привычных подколов.       — Все нормально?       — Да, конечно. Привет от Сэми.       — Есть новости?       — Есть, но тебе не расскажу.       — Встреча, о которой ты говорил?              — Да.       — И что начальство? Одобрило мою кандидатуру?       — Да хер там.       — Ты точно попросил или говоришь это из вежливости?       — Из чего?       Я вздохнула и спросила:       — Это из-за матери?       — Скорее всего. Он выслушал, но узнав твое имя, сразу отказал.       — Ясно, — почему-то стало очень обидно. Вчера я потратила три штуки, чтобы вытащить малознакомого паренька, и это был далеко не первый раз. Я рисковала, я участвовала в акциях активнее многих, но оставалась массовкой.       — Видел новую картину. Огонь.       — Да толку-то. Ладно, Ади, увидимся вечером. Тусовка публичная?       — Вроде да. Привести кого-то хочешь?       — Кого-то хочу. Посмотрим.       — Ты разобьешь всем сердца.       — Скорее, спасу психику. Увидимся, болтун. Я поехала искать свою машину.       — Как можно потерять машину?       Бросила трубку. Видимо, по-другому его не заткнуть. Вживую еще сложнее.       ***       В сторожевой будке при входе на штрафстоянку меня встретил уставший старик и буркнул мне что-то неразборчивое, не отрывая взгляда от телевизора, выкрикивающего гневные и звучные, но лишенные смысла фразы. Судя по фанатичному блеску в глазах пожилого мужчины, эмоции достигали цели вещателей лучше, чем голос разума, который и вовсе был не в цене последние годы.       — Я за Маздой, — приложив усилия, я все же перекричала натренированных дикторов. — Сколько с меня?       — Девятьсот тридцать долларов.       Поперхнувшись, вытащила купюры.       — Сдачи не надо. Может, ваш эвакуатор подбросит меня до сервиса? Не обижу.       Сторож кивнул, набрал кому-то, и через пятнадцать минут подъехал эвакуатор, а через пару часов я сидела с пустым счетом, зато за рулем своей старушки. “Горшочком” Ребекки я принципиально пользовалась только для финансирования оппозиции: снимала наличку, чтобы доставать себя и друзей из участков, а еще краски покупала для похабных рисунков под окнами правительства.       Механик стоял рядом, нагнувшись, чтобы я слышала его через опущенное окно, и объяснял мне то, что я все равно не запомню:       — Ремень мы установили, но аккумулятор надо ставить новый, этот долго не протянет. С двигателем тоже проблемы, когда масло меняли в последний раз?       — Недавно, — соврала я.       — Надо перебирать. Привозите, разберемся. В пару тысяч уложимся.       — Да она стоит дешевле!       Мужик пожал плечами и поспешил удалиться, оставив меня с тяжелыми мыслями. Завела двигатель. Топливная стрелка тоже ждала меня с плохими новостями.       — Бензин есть у вас? — крикнула, пока не ушел далеко.       Механик кивнул и вынес канистру.       — Много лить не буду, он настолько дерьмовый, что вы не представляете. Поставлю в багажник, если вдруг не хватит — дольете.       — Спасибо. Сколько с меня?       — Да езжай уже. Возвращайся двигатель чинить и отдашь канистру.       Кивнула. Хороший, добрый. Интересно, на какой стороне будет, если война начнется? Буду в него стрелять или он в меня?       Я вырулила на оживленную улицу, не имея конечной цели поездки. Может, не останавливаться? Ехать, пока все не останется позади? Доехать до края материка, сжечь дотла это ржавое ведро, прыгнуть на корабль, переплыть океан и поселиться там, где над моими проблемами можно посмеяться? Нет, самолетом неинтересно.       Звонок. Ну неужели.       *** Бонт       Меня пробирает легкая дрожь от холода, но я не двигаюсь. Сквозь веки пробивается солнечный свет. Значит, если это моя комната, уже давно за полдень. Медленно раскрываю глаза — знакомые очертания.       Дрожь только усиливается, а тянуться за одеялом я почему-то не решаюсь: оно кажется чужим, тяжелым, слишком жестким. Взгляд цепляется за кресло напротив кровати — это мое кресло, я сам покупал его, но оно будто не должно здесь стоять. Тревога усиливается, но я знаю, как справиться с ней. Глубокий вдох, второй, а затем и третий не дают разогнаться пульсу. Только кресло слишком громоздкое, и любое движение, кажется, его потревожит. Тошнота и тяжесть в голове делают мысли слишком медленными, вязкими, неподъемными.       Еще несколько вдохов помогают решиться. Поднимаюсь с кровати и машинально направляюсь в ванную, нахожу в шкафчике пластиковую баночку и почти инстинктивно принимаю таблетку. Сажусь на край ванны и стараюсь немного ускорить время, чтобы вещество подействовало, но время замедляется, потому что оно тоже чужое, а таблетка будто застряла в пищеводе, чувствую ее. Дрожь от холода усиливается.       Преграда между мной и моим телом, тонкая, но непреодолимая, мешает мне чувствовать и понимать. Детский голос шепчет прямо в голове: “Уходи, уходи, уходи, уходи”. Голос знакомый, но тоже свинцовый, он живет во мне и украл мою таблетку. Соображаю, что нужна вода. Глоток, второй, третий. Сползаю на пол.       Минуты становятся бесконечными, но возвращаются. Дрожь стихает и отступает, шепот смолкает, сознание проясняется, возвращается трезвость ума. Встаю на ноги и оглядываю себя в зеркале. Бледный, зрачки расширены, но в этот раз хотя бы явных повреждений нет, и, кажется, ничего не болит. Нет, такое не после каждого скачка, но в один из прошлых разов, проснувшись, я выглядел изрядно побитым и чувствовал себя соответственно.       Умываюсь, возвращаюсь в комнату и нахожу телефон. Звонков и сообщений от нее нет, что может быть и хорошим, и плохим знаком. Открываю соцсети — активности нет. Нахожу профиль с ее работами. Усмехаюсь. Сумасшедшая.       Конечно, я догадался, кто она, сразу после того, как она забила свой номер в мой телефон. Оппозиция меня мало интересовала, но ее работы мелькали в ленте постоянно. Сомнений не было, потому что она выглядит так же, как ее картины. Каждая из них отражается безумными искрами в ее глазах.       Ладно, есть только один способ проверить, был ли я мудаком.       — Да, Бонт.       — Привет. Не отвлекаю?       — Нет. Я думала, ты меня бросил.       Все, что у меня есть — ее задорная интонация, дарующая надежду, что она шутит.       — Разве? — давать ответы, уместные при любых вариантах прошлого — что-то вроде моей профессии.       — Сделал свои дела?       — Да, — отвечаю, не представляя, что за дела я мог делать посреди ночи.       — Вернешься?       — Да.       — Прогуляться? Или дома?       — Я приеду.       Кладу трубку. Последнее воспоминание пролетает перед глазами, учащая сердцебиение, сгоняя кровь ниже пояса и пробуждая настойчивое чувство неудовлетворенности, как недосмотренный фильм. Лучший в твоей жизни фильм.       Вызываю такси, игнорируя ключи от машины, которые в этот раз во время скачка я почему-то повесил прямо на крючок возле двери.       ***

Саундтрек Lana Del Rey - Happiness is a butterfly

      Поднимаюсь в ее апартаменты. Смогу когда-нибудь проснуться с ней? Сердце замирает, когда нажимаю на звонок, в предвкушении и с опаской.       Открывает сразу, будто у двери стояла. Впрочем, учитывая размеры жилища, она всегда почти возле двери. Смотрит с укором, но вижу, что радуется.       — Привет.       — Виделись, — отвечает дерзко, как всегда, но два океана полны нежности.       — Если я ничего не буду объяснять, ты впустишь меня?       — Я поняла. Ты женат, да?       Смеюсь.       — Не женат.       — Дети? Сожители? Нездоровые фетиши?       — Своевременный вопрос. Нет, Вики, ничего такого, обещаю.       — Тогда впущу.       Захожу, закрывая за собой дверь.       — Обедать будешь?       — Вики.       — Да?       — Я хочу тебя.       Разворачивается, заливаясь смехом, но на щеках появляется румянец.       — То есть сначала ты меня два месяца изводил до смерти, чтобы теперь затрахать до смерти?       — Не исключаю.       Все еще задорно улыбаясь, подходит ко мне, обвивает шею нежными руками и невесомо прикасается к губам.       — Я рада, что ты вернулся.       И все, что мне нужно — это еще немного погрузиться в эти океаны, но желание, разожженное еще ночью и так и не потушенное, становится непреодолимым. Прижимаю ее к себе, впиваясь поцелуем глубоким и настойчивым. Сегодня медлительности не будет. Она нужна мне прямо сейчас. Подхватываю ее на руки и усаживаю прямо на стол, попутно срывая с ее плеч легкую ткань.       Ее дыхание учащается, движения становятся порывистыми и нетерпеливыми. Она притягивает меня ближе к себе, и наши взгляды пересекаются, говоря о большем, чем смогли бы слова. Не сдерживая порыва, тянусь к ней, и наши языки снова переплетаются, а мои жаждущие ладони забираются под ее белье, стремясь ощутить ее как можно острее, так, что не усомниться и не опровергнуть. Доказать самому себе, что она рядом и принадлежит мне в эту минуту, и эта близость останется со мной, теплом на теле и сокровенным воспоминанием.       Избавившись от своей одежды тоже, я наконец заполняю ее, задерживая дыхание от нахлынувших ощущений. Каждое из моих движений, неторопливых и глубоких, каждый нетерпеливый стон и горячий поцелуй говорит о том, как сильно я наслаждаюсь ей.       — Прошу тебя, быстрее, — шепчет она, и я подчиняюсь. Придерживая ее за спину, опускаю ее плечи на стол, выпрямляюсь и отдаюсь движениям быстрым и глубоким. Ее громкие стоны, ее нежная кожа и упругое тело, ее затуманенные вожделением взгляды — сводит с ума так, что сдерживаться становится все труднее. Веду ладонь к низу ее живота и касаюсь ее пальцами, доводя до пика и срываясь в пропасть вместе с ней.       ***       Вики сидит напротив и наблюдает за тем, как я ем салат, почти с сочувствием.       — У меня сегодня что-то вроде корпоратива, — говорит она. — Пойдешь со мной?       — Не знал, что у тебя есть настоящая работа.       — А быть художником и блогером — не настоящая?       — Пойду. У меня дел нет, — отвечаю, выбирая из двух вопросов тот, что безопасней.       Кивает с легкой улыбкой и продолжает гипнотизировать мой салат. Смотрю на нее вопросительно.              — Как ты докатился до такой жизни?       — Какой?       — Вегетарианской.       — Не по своей воле, — усмехаюсь я. — Аллергия на животный белок, плохо усваивается.       — Тогда оправдан.       Заглядывает в свой телефон, громко выругивается.       — Ади написал, что вечеринку закрытой сделали.       — Я не расстроен, — заверяю я с усмешкой.       — Я тоже не пойду.       — Почему?       — Хочу провести время с тобой, можно?       Улыбаюсь. Она само очарование, когда спрашивает разрешения, даже учитывая, что его отсутствие не повлияет на результат.       — Можно. Пойдем куда-нибудь?       Задумавшись на минуту, предлагает:       — А пойдем, прогуляемся. Мои апартаменты больше напоминают спичечный коробок, и самое интересное, что тут можно сделать, мы уже сделали. Даже нет, поехали в лес? Осточертел этот город.       ***       Скорее чудом, чем по физическим законам, ее машина довезла нас до лесопарка на окраине города. Начинало темнеть, и идею ехать в дикий лес я предложил оставить до лучших времен с лучшим вооружением.       — Забавно, что я потащила тебя в лес после заката, совсем ничего о тебе не зная.       — На самом деле, не очень. Не стоит так доверять людям, одним взрывным характером маньяка не одолеть.       — Я только тебе доверяю, потому что ты ангел, — с усмешкой смотрит на меня и тут же отворачивается, продолжая уверенно вышагивать по сухой листве.       — Ты всех делишь на ангелов и демонов?       Задумавшись ненадолго, отвечает:       — Хотела ответить, что нет, но практика показывает обратное. Выходит, делю.       — И по каким критериям проходит отбор?       — Ну… ангелки, они чистые и правильные, делают то, что общество ждет о них, а еще они более эмпатичные. А дьяволята, как я и Ади, а еще Люцифер, мы на чужое мнение не оглядываемся и творим, что вздумается. Хотя… — она прищурилась и посмотрела на меня так, будто еще взвешивала, — ночью ты больше походил на демона.       Стараясь не выдать участившегося пульса и охватившего волнения, спрашиваю:       — Почему же?       Пожимает плечами.       — Расскажи мне, — требует вместо ответа на вопрос.       — Что?       — Хоть что-нибудь. Хочу знать о тебе хоть что-нибудь.       Задумываюсь о том, что я тоже. Рассказываю то, что знаю:       — Мои родители умерли, когда мне было десять. Жил в семье, у родственников. Окончил школу, колледж, все как у всех. В колледже начал писать для местной газеты, завел знакомства, написал первую книгу. После устроился в журнал, там же нашел агента, так и работаю. Говорил же, скучно.       — Скучно, потому что чего-то не хватает, — проницательно сощурившись, изрекает Вики.       — Страдаю от хронической усталости и тревожного расстройства, в свободное время люблю посещать тренажерный зал и психотерапевтов. Так интереснее?       — Может быть.       — Больше ничего интересного я о себе не знаю, — признаюсь я. Или не помню, но такие подробности пока лучше опустить.       ***       Чуда не случилось, и на обратном пути ее машина заглохла посреди трассы, которая в позднее время особенно безлюдна.       — Я вызову эвакуатор, — предлагаю я, осмотрев машину и в очередной раз убедившись в том, что я гуманитарий.       — У меня есть идея получше. Пойдем, — и выходит из машины, прихватив с собой сумку.       Вики открывает багажник, достает оттуда старую канистру и отвинчивает крышку.       Ее идея не кажется мне удачной, но интерес, как далеко она сможет зайти, побеждает.       Движениями спокойными, быстрыми и точными, будто все это она спланировала и совсем не отдалась порыву, она поливает жидкостью из канистры капот и крышу. Едкий запах ударяет в нос. Лишь бы себя не подожгла.       Чиркнув зажигалкой, бросает ее на капот машины и сразу пятится ближе ко мне. Обхватываю ее сзади и прижимаю к себе.       Огонь быстро набирает силу, охватывает капот и ползет по стеклам вверх, оставляя на них следы черной копоти. Запах горящего бензина смешивается с гарью обугленного металла и пластика.       — Ты сумасшедшая, — решаю я все же поделиться выводами.       — Да по хер.       Поворачивается ко мне и заглядывает в глаза с вызовом.       — Зато ты запомнишь меня, да? Скажи, что запомнишь.       Запрыгивает ко мне на руки, едва успеваю подхватить ее за бедра.       — Напоминай о себе почаще, у меня проблемы с памятью, — отвечаю ей шепотом и впиваюсь в ее губы поцелуем.       — Унеси меня подальше, вдруг рванет, — мычит, почти не отрываясь.       Подчиняюсь и ухожу на другую сторону дороги. Горячие губы. Мягкие и нежные руки. Манящее, желанное тело. Голова начинает слегка кружиться от запаха: она пахнет неповторимо, но сейчас больше бензином.       Вики достает телефон и, не отрываясь от моих губ, делает селфи на фоне полыхающей машины.       — Не знала, что тачки так долго горят, — говорит она через некоторое время, когда я ставлю ее на землю. Снова заходит в телефон, отправляет мне наше первое совместное фото. — Вызывай такси. У меня денег нет.       ***       — Останешься? — спрашивает у порога.       — Нет.       — Опять ночные дела? Ты что-то скрываешь, да?       — Скрываю. Проблемы со сном и необходимость принять таблетки. Говорил же, мой ответ для тебя слишком скучный.       Снова целует меня, бесконечно долго. И я бы хотел остаться, но уже чувствую, что все равно не запомню.       ***       Проваливаюсь в сон, только коснувшись своей подушки. Реальность уплывает, формируя очертания подсознательных образов.       Стою посреди винтовой лестницы, вокруг каменные стены, из небольших окон проникает ослепительный белый свет. Похоже на башню. Поднимаюсь наверх и оказываюсь возле высокой двери. Поворачиваю ручку, вхожу в комнату. Из двух больших окон льется такой же яркий свет. Глаза привыкают быстро, и я различаю человека на кровати. Он замечает мое появление и поворачивается ко мне. У этого человека мое лицо.       Он окидывает меня взглядом, усмехается и отворачивается обратно.       — И кто ты такой? — спрашиваю я.       — Давай опустим, все равно не запомнишь ни хера, — отвечает он. Его голос похож на мой, но хрипловатый и интонации грубее.       Место кажется знакомым, но я действительно мало что помню.       — Лучше скажи, где уснул, — говорит клон. — У нее или дома?       Снова бросает на меня взгляд, раздраженный и злой. Смотреть на себя со стороны не то чтобы странно, это пиздец как странно.       — Дома, — все же отвечаю я.       — Молодец.       Моя копия поднимается с кровати и подходит к зеркалу в полный рост, стоящему у стены, но словно передумав, разворачивается и говорит:              — Ты не запомнишь, но я все равно скажу, что скоро мне придется выйти туда и долго не впускать тебя обратно. Мне нужно больше времени.       Проходит прямо через зеркало и исчезает. Подхожу к нему, упираюсь ладонями в стекло — это просто зеркало. Направляюсь к двери, через которую только что вошел. Не поддается, заперта. Подхожу к окну. Ничего, кроме белого света.       Думаю о том, что это самый долбанутый сон из всех возможных, в глубине души понимая, что это не сон, и я давно уже обо всем догадывался. Растягиваюсь на кровати, на которой только что лежал в другом теле… тоже я? Кровать кажется знакомой и удобной, а я чувствую себя так, будто не спал месяц. Засыпаю.